Текст книги "Рассвет русского царства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Тимофей Грехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)

Глава 16

Уже к полудню Мария Борисовна открыла глаза и попросила воды. Не застонала или прохрипела, а просто попросила ясным голосом.

– Воды… дайте воды…

Я вскочил со скамьи, на которой дремал, подбежал к столику, взяв взвар из полезных трав и подал ей.

Она выпила жадно, большими глотками, потом откинулась на подушки и выдохнула:

– Спасибо…

– Мария Борисовна как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Слабость во всём теле, – прошептала она. – Живот и горло болит. Но… знаешь… – сделала она паузу. – Голова ясная.

Она посмотрела на меня.

– Ты меня спас, Митрий. – и усмехнувшись добавила. – А ведь я когда соглашалась на лечение, думала, что ты быстрее прервёшь мои мучения…

– Вот это новость, – удивился я.

Мария Борисовна, как оказалось ещё не всё сказала, и не обратила внимания на мою реплику.

– Но я рада, что мне стало легче. – она подняла на меня глаза. – Спасибо, что спас.

На что я покачал головой.

– Вы сами себя спасли, Мария Борисовна. Вы боролись. А я просто… помог немного.

Она слабо улыбнулась.

– Не скромничай. И с мужем моим не будь скромным. Бери всё что даёт и ещё проси.

– Ооо, – улыбнулся я. – Если вы даёте такое наставление, то поверьте – молчать я не стану.

Весть о том, что Мария Борисовна пошла на поправку, уже облетела всех кого можно в Кремле, и вскоре из дверей высунулся Ярослав.

– Дим, она… она в порядке?

– Не она, а Мария! И кто тебя учил манерам слава? – Вместо меня ответила она. Её речь лучше всего служила доказательством, что княгине лучше.

– Да, – ответил я другу. – Отрава отступает.

Ярослав расплылся в улыбке.

– Я сейчас же передам Великому князю! – и ни я, ни Анна Тимофеевна не успели сказать, что Василий Федорович уже в курсе.

Я же опустился на скамью, чувствуя, как из меня уходят последние силы. Три дня без отдыха… вчерашняя встряска… в общем, был всё это время на одних нервах и адреналине. Но теперь, когда опасность миновала, организм начал требовать своё.

– Митрий, – позвала меня Анна. – Иди отдохни, а, а я посижу с ней.

Я кивнул, поднялся и пошёл к выходу, но у дверей обернулся.

Мария Борисовна лежала на подушках, и впервые за все эти дни её лицо выглядело спокойным.

* * *

Примерно через час в покои ворвался Иван Васильевич. Я к тому моменту уже вернулся – умылся, переоделся в чистую рубаху и сидел у окна, потягивая квас, который принесла одна из холопок. Мне передали сообщение от Шуйского, что Иван Васильевич собирается навестить жену, и мне лучше присутствовать когда он придёт.

Великий князь влетел в комнату, как ураган. За ним семенили двое бояр и… двое детей. Мальчик лет пяти и девочка лет трёх.

Иван остановился у постели жены, упал на колени, схватил её руку и прижал к губам.

– Маша… – прошептал он. – Машенька…

Мария Борисовна слабо улыбнулась.

– Ваня… встань, на нас же люди смотрят.

– Слава Богу, – выдохнул он. – Слава Богу ты жива.

Дети, робко переступая с ноги на ногу, подошли ближе. Девочка тихо всхлипывала.

– Мама… – пискнула она.

– Иди сюда, Настенька, – позвала Мария Борисовна, протягивая свободную руку.

Девочка забралась на кровать, прижалась к матери. Мальчик тоже подошёл и пристроился к матери с другой стороны.

В этот момент Иван Васильевич поднялся и подошёл ко мне.

– Митрий, – позвал он.

Я поклонился ему.

– Великий князь.

Он смотрел на меня долго, а потом вдруг обнял.

– Спасибо, – прошептал он мне на ухо. – Спасибо, что спас Марию.

– Рад стараться. – ответил я.

Он отпустил меня и отступил на шаг.

– Проси что хочешь. Что угодно. Золото, земли, чин. Всё, что пожелаешь – твоё.

Я посмотрел на Марию Борисовну. Она лежала в окружении детей и на её лице была улыбка.

Опасность миновала, и отказываться от награды не собирался. Даже без совета Марии Борисовны, я планировал использовать эту ситуацию на полную.

Вот только вчера, когда Иван Васильевич угрожал мне… внутри меня что‑то изменилось. Это сложно объяснить, но видимо я не мог смириться с тем, что меня могут лишить жизни… Всё моё естество сопротивлялось этому. Когда сражался с татарами я понимал. Вот враг! Если не ты его, то он тебя. С новгородцами тоже самое, да даже, павлином‑испанцем, ситуация ничем не отличалась. Но вот так, потому что кто‑то травил дорогого тебе человека, а ты вызвался помочь… Во мне зародилась ненависть.

Из‑за этого я не мог ясно мыслить, и единственным правильным решением было сказать следующее.

– Великий князь если позволите, я бы хотел вернуться к этому вопросу, когда Мария Борисовна полностью поправится.

– Да, будет так. – с доброй улыбкой похлопал он меня по плечу.

Я лежал на кровати в соседней с княжескими покоями комнате и смотрел в потолок.

Иван Васильевич ушёл, а за ним Шуйский и Тверской. Остались только мы: я, Анна Тимофеевна, холопки и Мария Борисовна, которая наконец‑то спала нормальным, человеческим сном.

«Проси что хочешь…» – эхом звучали в голове слова Великого князя.

Я усмехнулся в темноту. Что я хочу? Антибиотиков я хочу. И автомат Калашникова. И горячий душ с нормальным гелем, а не щёлоком, от которого кожа слезает. Но просить придётся земли и людей. Потому что в этом времени только земля и люди имеют вес. Крепость, порох, пушки… и Казанское, Сибирское ханство и Ногайская орда, отделяли меня от Уральский гор. А там было всё! Железо, золото, серебро, уголь… Всё что будет так необходимо для…

– «Для чего Митрий?» – поймал себя я на вопросе. И ответ пришёл сам собой – для того чтобы сделать Русь одним из сильнейших государств. Улучшу качество жизни, введу нормальные законы, отменю крепостное право на четыреста лет раньше.

В голове всплывали всё новые и новые идеи, которые опережали ход времени…

Как вдруг сверху раздался звук. Глухой, а потом мне показалось что кто‑то ругнулся.

Я замер, перестав дышать. Кошки так не топают. Птицы по ночам не летают. Вдруг… снова стук.

Кто‑то явно шёл по крыше. Тогда я медленно, стараясь не скрипеть кроватью сел. Сабля… Чёрт, моя верная дамасская сабля осталась в прихожей, у стражи. Пришлось отдать на второй день пребывания здесь. По началу кстати о ней не вспоминали, а потом почему‑то опомнились.

– «Сука, и почему я задаю себе этот вопрос, ТОЛЬКО СЕЙЧАС? – скривился я, но вслух ничего не сказал. – Да, потому что не думал, что кто‑то придёт убивать княжну напрямую».

Я встал, босыми ногами ступая по холодному полу, и подошёл к слюдяному оконцу. Оно выходило во внутренний двор. Тихонько, чтоб не скрипнули ставни, слегка приоткрыл их, пытаясь разглядеть хоть что‑то в ночной мгле.

Внизу, у крыльца, должны были стоять двое дружинников. Охрана, которую выставил Шуйский. Луна на мгновение выглянула из‑за туч, осветив брусчатку. Они там были.

Вот только стояли они неправильно. Точнее, лежали. Один ничком, раскинув руки, другой, скорчившись у стены, словно присел отдохнуть.

– Блядь… – выдохнул я одними губами.

Враг решил действовать наверняка. И, узнав, что Мария Борисовна пошла на поправку, решил решить проблему кардинальным способом.

Я метнулся к двери, ведущей в покои княгини. У дверей лежали ещё два мёртвых стражника. И я, уже успев подумать, что опоздал, выбивая с ноги дверь, кинулся внутрь.

– УХОДИ! ПРОЧЬ! НА ПОМОЩЬ! – тут же услышал я голос Анны Тимофеевны, которая преградила дорогу к Марии Борисовне, держа перед собой медный подсвечник.

– Прочь, дура! – прошипел убийца, замахиваясь ножом. Он подумал, что я не единственный кто пришёл на помощь Великой княжне, и сильно толкнул Шуйскую.

Я не думал. Мысли отключились, и я прыгнул на него. Не знаю как, но я успел сбить его с ног в тот момент, когда лезвие уже летело к горлу Анны. Мы покатились по полу, сбивая стулья и столики.

Он был сильным… Нож просвистел у моего уха, срезав прядь волос. Я перехватил его запястье обеими руками, пытаясь вывернуть. Но это было тело подростка против взрослого мужчины. Он давил массой, словно стараясь вдавить меня в пол. Лезвие медленно опускалось к моему глазу…

– Сдохни, щенок! – хрипел он мне в лицо.

– Хрен тебе! – выдавил я.

Анна не растерялась. Я увидел, как она схватила тяжёлый кувшин с водой и с размаху опустила его на голову убийцы. Глиняный черепок разлетелся, вода окатила нас. Убийца дёрнулся, на секунду ослабив хватку и этого мне хватило.

Я рванул его руку на себя и в сторону, используя инерцию его же тела. Удар в ладонь и тут же в шею, и нож со звоном ударился о пол и отлетел к стене. Убийца схватился за шею, и я что есть сил оттолкнул его от себя. Он отлетел и я быстро прыгнул на него, оказавшись сверху.

Адреналин бил по вискам, а я бил, бил и бил не ослабляя хватку. Но казалось, что убийца словно не чувствует боли. Он сопротивлялся и даже несколько раз ударил в ответ. Мы снова покатились по полу, и я осознавал, что мужчина сильнее меня, поэтому, когда он начал душить меня одной рукой, схватил вторую и укусил за палец. Сжал челюсти так сильно, что, удивляясь как не откусил.

– Ааа, сучёныш! – закричал он, тряся от боли рукой. Но мне было плевать на бесчестный приём. Передо мной был враг. Вырвавшись, я перекатился и прыгнул ему в ноги, ударив под коленную чашечку, и кажется я даже услышал хруст. Но главное я добился цели – убийца упал на пол. Я тут же обхватил его шею локтевым сгибом и взял на удушающий.

Он захрипел, забил ногами, пытаясь сбросить меня. Его пальцы царапали моё лицо, пытаясь выдавить глаза. Он не собирался сдаваться, и у меня был только один вариант.

Я давил изо всех сил, до хруста в собственных суставах. А в голове пульсировало одно слово: «Умри».

Наконец‑то он дёрнулся в последний раз. В этот миг я резко крутанул корпусом и с хрустом свернул ему шею. Противный звук ломающихся позвонков эхом отразился в ушах. Тело под моими руками наконец‑то обмякло,

Я отпустил его, отползая назад и тяжело дыша.

– Господи… – прошептала Анна. У неё под глазам уже наливался здоровенный синяк.

И только я подумал, что всё закончилось… но у судьбы на сей счёт были другие планы.

– Ещё один! – крикнула Мария Борисовна с кровати.

Окно, было выбито сильным ударом вместе с рамой. И на подоконник впрыгнул второй. Я сразу заметил, что этот был крупнее. Как и изогнутый, словно турецкая сабля, в его руке кинжал.

На миг он остановился, увидев напарника, лежащего с вывернутой головой, после чего перевёл взгляд на меня. После чего бросился в мою сторону.

– УБЬЮ! – рявкнул он.

Я вскочил на ноги. Нож первого убийцы улетел куда‑то под шкаф. И времени его достать у меня не было.

Второй же шел ко мне, занося клинок для удара. Я отступил назад, натыкаясь бедром на стол, где стояла еда для княгини. Сабля свистнула, рассекая воздух там, где секунду назад была моя голова. Я едва успел пригнуться.

– Не дергайся, сучонок! – рычал он, делая выпад.

– Ага, бегу и тапочки теряю, – ответил я и схватил со стола первое, что попалось под руку. Тяжёлая железная кастрюля, в которой Анна грела воду для обтираний.

– Дзынь!

Сабля врезалась в металл и удар был такой силы, что руки едва не отсохли. Однако, кастрюля выдержала.

– Ах ты ж… – удивился убийца.

Он замахнулся снова, метя мне в ногу. Я отпрыгнул, опрокидывая стул ему под ноги. Он споткнулся, но устоял.

Мы кружили по комнате. Он теснил меня к кровати. Мария Борисовна сжалась в комок под одеялом, глядя на этот кошмар широко раскрытыми глазами.

– «Будь у меня сабля…» – думал я. Вдруг взгляд упал на жаровню, стоявшую у камина. Там, в горшке, всё ещё булькал остаток жирного мясного бульона, который Анна варила вечером.

Убийца сделал шаг. Я сделал вид, что споткнулся. Он купился, открылся для удара сверху, чтобы разрубить меня пополам. И в этот момент я схватил горшок за ручки. Горячо, блядь! Тряпка, которой он был обмотан, спасла ладони от мгновенного ожога.

– Жри! – заорал я и плеснул содержимое ему в лицо. Густой, ещё кипящий бульон… и эффект превзошёл все ожидания. Убийца взвыл. Страшно, по‑звериному. Он бросил саблю и схватился руками за лицо, сдирая кожу вместе с маской.

– Ааааа! Глаза! Мои глаза! – слепо замахал руками, кричал он.

Это был мой шанс. Я не стал искать саблю. Я просто разбежался. Два шага по паркету, оттолкнуться от опрокинутого сундука… взмыл в воздух. Не знаю, как это выглядело со стороны – наверное, нелепо, совсем не как в фильмах с Джеки Чаном. Но я вложил в этот удар всё. Моя пятка врезалась ему точно в челюсть. Снизу вверх.

Клац! Звук захлопнувшегося капкана. Его голова в сторону назад, после чего он рухнул как подкошенный.

Он лежал и не шевелился, но вроде бы дышал. А значит можно будет узнать кто его послал.

В комнате ненадолго повисла тишина. Я стоял посреди разгромленной палаты, чувствуя, как громко колотится сердце.

– Всё… – оборачиваясь к женщинам выдохнул я, – спектакль окончен.

Я попытался улыбнуться, но заметив как на меня смотрят, немного опешил.

Мария Борисовна смотрела на меня с непередаваемым ужасом. Анна Тимофеевна прижала ладонь ко рту.

– Чего вы? – спросил я, делая шаг к ним. – Живы же…

И тут я почувствовал. Адреналин схватки спал, и я почувствовал что‑то теплое, стекающее по груди.

В пылу драки, я даже не почувствовал удара. Всё‑таки адреналин, лучший анестетик, придуманный природой.

– Ох ты ж… – удивлённо прошептал я.

Ноги вдруг стали ватными. Комната качнулась, и я медленно опустился на пол, стараясь понять, насколько всё дерьмово.

– Митрий!!! – крик Анны донёсся словно через толщу воды.

– Анна Тимофеевна помоги снять рубаху. – стараясь говорить спокойным голосом сказал я.

Оставшись с голым торсом, я улыбнулся.

– Ты чего улыбаешься? – с испугом посмотрела на меня Шуйская.

– Пострадало только мясо. Кровь не хлещет, жить буду…

* * *

Просыпался я оттого, что в глаза светит солнце. Оконная рама была открыта, но вот с улицы не было привычного гама людей.

Потом пришла боль. Я попытался вдохнуть – и тут же пожалел. Боль стала острее, словно пронзила тело насквозь.

– Тихо, тихо, – раздался над ухом знакомый голос. – Не дёргайся, дурень. Умереть ещё успеешь.

В углу сидел Ярослав.

Сразу вспомнилось окончание вчерашнего вечера. Как в покои Марии Борисовны прибежала стража, заметившая своих товарищей мертвыми на улице. Как примчался Шуйский, Тверской и Ярослав. Как орал Иван Васильевич на какого‑то боярина или кем он там был… Мне если честно тогда было всё равно. Потом он подошёл ко мне сел рядом, и сказал.

– Ты уже дважды спасаешь меня. Я этого не забуду.

Я конечно же снова прогнулся и ляпнул что‑то типа рад, служу Великому князю, отечеству. А потом Ярославу пришлось заниматься повышением квалификации и снова шить меня. Вот только в этот раз ему надо было заделать рану не меньше двадцати сантиметров. И я понимал, какую боль мне придётся перенести, попросил принести хлебного вина. МНОГО. Но даже так, когда мне промывали рану и шили, я немало так сорвал голосовые связки.

Я попытался приподняться, но руки не слушались. Грудь была туго перевязана, под повязкой чувствовалось что‑то липкое и влажное.

– Что по убийцам?

– Один мёртв. Второго допрашивают, – коротко ответил Ярослав. – Дядя Вася лично занимается. Говорят, Иван Васильевич в ярости. Весь Кремль на ушах стоит.

– Да? А с улицы и не слышно.

– Так забились по углам словно мыши. – усмехнулся Ярослав. – Ты‑то как? Что подать?

– В туалет надо, и потом смотреть что с раной, обрабатывать, и новые повязки накладывать.

– Так, – встал Ярослав. – с Горшком и повязками справятся холопки. Или ты хочешь, чтобы я всё‑таки за тобой дерьмо убирал?

Я усмехнулся.

– Разумеется хочу. Ещё и детям, а потом и внукам рассказывать буду, что сам князь Бледный, убира…

– Ладно посмеялись и будет. – сдерживая смех, сказал Ярослав. – Если что я в соседней комнате. Спать буду.

Только сейчас до меня дошло, что Ярослав просидел со мной всю ночь.

– Спасибо Слав.

– Пожалуйста. – И перед тем, как выйти, добавил. – Только давай ты меньше будешь подставляться под вражеское оружие. Или в конце концов учеников заведи, чтобы они сами тебя шили. Честно, – сделал он паузу. – не по мне это дело в крови и мясе копаться.

* * *

p. s. От авторов!

Выражаем большую благодарность всем кто откликнулся на нашу просьбу! Такого большого количества лайков в середине книге… у нас просто ещё такого не было!

Глава 17

Рана заживала паршиво. Нет, воспаления не было, спасибо Ярославу, который ответственно подошёл к обработке раны, и хлебному вину, которым я промывал её, но тянуло знатно.

Вот и сейчас, после осмотра, я осторожно сел, стараясь не напрягать пресс, и выдохнул сквозь зубы.

– Опять болит? – раздался голос Марии Борисовны.

Я повернул голову. Великая княгиня полулежала на высоких подушках, и цвет её лица мне нравился всё больше. Та смертельная, восковая бледность, от которой веяло смертью, ушла. На щеках появился пока еще слабый, но всё же румянец, а в глазах начинала играть жизнь.

– Терпимо, Мария Борисовна, – соврал я. – Как твоя ночь прошла? Живот не крутило?

– Нет, – она улыбнулась. – Впервые за долгое время я спала без сновидений. И проснулась голодной.

Это безусловно была лучшая новость за утро. Аппетит был первым признаком того, что организм перестал воевать сам с собой и начал восстанавливаться.

– Это хорошо, – сказал я, подходя к столику с кувшинами. – Значит, сегодня перейдем с бульонов на протертую кашу.

В этот момент в дверь постучали, условленным способом: три коротких и один длинный – значит свои.

Анна Шуйская вошла, как всегда, собранная, словно на войну. За ней семенили две холопки с ведрами и тряпками. Отношения между Марией Борисовной, мной и Анной Тимофеевной стали, если не дружескими, то около того. Поэтому она, не чинясь, произнесла:

– Всем доброго утра, – и окинув меня цепким взглядом, добавила. – Бледный ты, Митрий, поспать бы тебе.

– Отосплюсь на том свете, – отмахнулся я. – Мария Борисовна есть просит.

Глаза Анны вспыхнули.

– Правда? Сама?

– Сама, Анна, сама, – подтвердила княгиня. – И если ты сейчас снова начнешь мыть полы, я, право слово, встану и помогу. Сил нет лежать в этой чистоте, скоро сама скрипеть начну, как половицы.

Анна фыркнула, но я заметил, как дрогнули уголки её губ.

– Потерпи, Мария Борисовна. Митрий сказал чистота залог здоровья. Значит, будем мыть. Девки, приступайте! Только тихо, не греметь ведрами!

Я отошел к окну, наблюдая за привычной уже суетой. Каждые два дня в покоях устраивалась генеральная уборка. Стены, полы, подоконники – всё протиралось с уксусом или щёлоком.

– Митрий, – позвала меня Мария Борисовна, когда Анна ушла на кухню распорядиться насчет каши.

Я подошел ближе.

– Помоги мне встать.

Я нахмурился.

– Мария Борисовна, я бы ещё пару дней рекомендовал полежать. К тому же, если у тебя голова закружится, я не удержу с такой раной, – показал я себе на грудь.

– Я не прошу танцевать, – возразил она. – Я хочу дойти до окна. Я столько времени видела только потолок и стены. Я хочу увидеть небо.

Спорить с женщиной, которая только что выкарабкалась с того света, было бесполезно.

– Хорошо, – сдался я. И, услышав наш разговор, мне на помощь подошла Шуйская. – Только медленно и держись за нас крепко.

Мы шли до окна целую вечность. Пять шагов, которые дались ей как марафон. Но она дошла. Оперлась руками о подоконник и жадно вдохнула прохладный весенний воздух.

– Боже… – выдохнула она. – Как же хорошо.

Она стояла, глядя на купола соборов, на суету внутреннего двора, где стражники сменяли караул.

– Знаешь, Митрий, – не оборачиваясь сказала она. – Я этого не забуду. Никогда.

– Я просто делал свою работу, – уже на автомате поклонился я.

– Нет, – покачала она головой. – Ты сделал больше и…

Она хотела сказать что‑то еще, но тут дверь без стука распахнулась. И на пороге показался Иван Васильевич.

Он замер, увидев жену у окна.

– Маша? – удивленно спросил он. – Ты… стоишь?

– Стою, Ваня, – улыбнулась она. – Благодаря Митрию и Божьей помощи.

Великий князь шагнул вперед, подхватил жену на руки, словно пушинку, и бережно понес обратно к кровати. Я отступил и тут же ещё раз поклонился. То же самое сделала Шуйская, но не так глубоко склонила голову, как я.

– Господи, Маша, как же ты меня напугала, – с нежностью проворчал он, – Вот скажи мне, куда ты вскочила? А если бы упала?

– Не упала бы. Анна Тимофеена и Митрий были рядом. Ты же сам видел.

Иван Васильевич бросил на меня быстрый взгляд. В нем не было теплоты, но уважение там вроде присутствовало.

– Что там насчёт моих неудавшихся убийц? – решила узнать информацию у мужа

– Дознание идет, – коротко бросил он жене. – Ключница заговорила. Франческо пока молчит, но это ненадолго. Тверской рвет и мечет, хочет лично голову отрубить тому, кто это затеял.

– Ясно, – сказала Мария Борисовна. После чего переключилась на другую тему. – Дети, Ваня, – тихо спросила Мария. – Можно мне увидеть детей? Я так соскучилась.

Иван нахмурился, глянул на меня.

– Митрий, можно? Детям не навредит?

– Можно, – ответил я. – Отрава не заразна. Но первое время не долго. Час, не больше. И никаких громких игр.

(От авторов: Мы уже писали, в Кремле уже были установлены часы. И появились они в 1404 году . Их создал сербский монах Лазарь, прибывший из Афона, по указу великого князя Василия Дмитриевича (Сын Дмитрия Донского). Эти часы были установлены не на башне, а на великокняжеском дворе, за Благовещенской церковью . И исправно работали 217 лет!)

Детей привели после обеда. Младшему Ивану было пять лет, а его сестре Насте было двенадцать. Вроде бы был ещё один ребёнок – девочка четырех лет Елена, но, как я понял, её отправили к родне, когда заболела Мария Борисовна.

Дети вошли робко, как будто слегка побаиваясь. Рядом с ними шли две дородные женщины, которые, скорее всего, были няньками. Их я не пустил внутрь, так сказать, от греха подальше. Мария Борисовна только‑только пошла на поправку, а размотать змеиный клубок до сих пор не могли, так что я никому не верил.

– Идите ко мне, мои хорошие, – Мария Борисовна протянула к ним руки.

Иван, будущий наследник, насупился, пытаясь выглядеть взрослым. А его сестра, словно только и ждала этих слов. Она тут же плюхнулась к Марии Борисовне на кровать и обняла её.

– Ты в порядке? – спросила Настя. Но не успела Мария Борисовна ответить, как к ним наконец‑то забрался Иван, и уткнулся носом в материнское плечо…

Великая княгиня обняла их и глубоко вдохнула.

– Всё теперь будет в порядке.

Всё это время я сидел в углу, стараясь быть незаметным, и чинил порванный ремень на своей сумке. Но дети есть дети. Через десять минут, когда первые слезы и объятия закончились, Иван заметил меня.

Он слез с кровати и бойко подошел, держа руки за спиной. Причём я был уверен, что он копировал походку отца. И больше всего это было заметно, когда он выпятил грудь и нахмурил светлые брови.

– Ты кто? – требовательно спросил он.

– Митрий, – встал я со своего места и низко поклонился наследнику Великого князя. – Лекарь.

– Это ты маму резал? – выпалил он.

Я поперхнулся воздухом.

– Кто тебе такое сказал, княжич?

– Дядька Франческо говорил, что ты живодер и режешь людей, – заявил он с детской непосредственностью.

Я отложил ремень и присел, чтобы наши глаза были вровень.

– Дядька Франческо много чего говорил. А мама твоя жива и здорова. Вот только он в темнице, а твоя мама идёт на поправку. – И тут же спросил. – Думаешь, твой отец позволил бы плохому человеку находиться подле твоей мамы?

– Эммм, – растерялся ребёнок. – Нет…

– А это у тебя что? – вдруг спросила Настя, показывая на мою грудь.

– Царапина.

– Болит? – включился в разговор Иван.

– Немного.

– А сабля у тебя есть? – глаза пацана загорелись. – Настоящая?.

– Есть. Но она у меня не с собой, – соврал я, заметив отрицательный жест Марии Борисовны головой.

На самом деле, после нападения я попросил вернуть мою саблю. Так вот, когда Шуйский узнал, что у меня её нет, он крепко так выругался, и попросил рассказать, когда и при каких обстоятельствах у меня её забрали. Я поведал как дело было, при этом уже догадываясь, что вероятнее всего уже тогда шла подготовка к устранению Марии Борисовны.

Уже к полудню следующего дня после нападения мне вернули саблю и теперь она лежала в углу за дверью, до которой с моего места мне было рукой подать.

Тем временем Иван разочарованно вздохнул.

Вдруг я вспомнил слова матери из моей первой жизни.

«Мальчишки такие мальчишки», – и это меня немного улыбнуло.

Темница.

В подклетях Кремля, там, куда даже днем не проникал солнечный свет, пахло сыростью, крысиным пометом и тем особым, металлическим запахом страха, запекшейся крови и отчаяния.

Василий Фёдорович Шуйский стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на человека, прикованного к стене. Человеком это существо можно было назвать с натяжкой. Лицо Павла Готликова, так звали выжившего убийцу, представляло собой сплошную багровую маску из лопнувших волдырей. Жирный мясной бульон, которым его «угостил» лекарь Митрий, сделал своё дело не хуже палаческого кнута. Кожа слезала лоскутами, один глаз заплыл так, что его не было видно, а потом уже и здесь добавили и губы превратились в кровавое месиво.

Но Шуйский не испытывал к нему жалости. Жалость умерла в нем в ту секунду, когда он увидел мертвых стражников у дверей Великой княгини, когда увидел синяк на лице своей жены. Когда помогал Ярославу класть на стол Митрия с раной на груди…

– Воды, – прохрипел Готликов, облизывая разбитые губы.

– Воды? – переспросил Шуйский, делая шаг вперед. – Воду заслужить надо, Паша. Пока что ты заслужил только кипяток.

Василий Фёдорович кивнул палачу. И кряжистый мужик шагнул к жаровне, где грелся нехитрый инструмент.

– Я ведь не спрашиваю, кто тебя послал, – продолжил Шуйский, разглядывая свои ногти. – Времени у меня много. Мы уже знаем, как тебя зовут, и скоро доберёмся до твоих родных. Смотри, – подошёл он к стене напротив. – Вот в эту цепь я закую твою мать или жену. А может, всех вместе… – Шуйский сделал вид, что задумался. – Мы пока не знаем, кто твоя родня. Но сыск уже идёт, и твоего подельника уже опознали и его отца уже везут сюда. И скоро…

Готликов дернулся в кандалах,

– Не надо… – заскулил он. – Я скажу… Я всё скажу!

– Что ты скажешь? Кто тебя послал?

– Да…

– Паша, ты мне соврёшь. Не надо, не рассказывай мне ничего. Ты всего два дня держался. Неужели ты не хочешь повстречаться с родными? Посмотреть им в глаза? – говорил Шуйский тихим голосом, вот только у Павла Готликова жилы в теле стыли, когда он представлял, что палачи сделают с его семьёй.

– Я скажу правду. Всё, что знаю. Обещаю. Только…

– Говори, – равнодушно бросил Шуйский.

– А мои родные… Ааааааа… – закричал Голиков, когда ему к шее прислонили раскалённый железный прут.

– Условия свои ты лукавому ставь. А мне говори, кто тебя послал!

– Мне заплатили… Десять рублей…

– Кто? Имя! – теряя терпение рявкнул Василий. Время утекало сквозь пальцы. Если заказчик узнает, что исполнитель жив, он попытается обрубить концы и сбежать. И хоть Шуйский позаботился о том, чтобы во всём Кремле распространились слухи, что оба нападавших были убиты при попытке погубить Марию Борисовну, но он знал, что рано или поздно заговорщики узнают о том, что один убийца выжил.

– Боярин… – сплевывая сукровицу Готликов закашлялся. – Человек от боярина Морозова… Григория Васильевича…

Шуйский замер. В подвале повисла тишина, нарушаемая лишь треском углей в жаровне.

– «Морозов?» – не мог он поверить о своим ушам. Григорий Морозов, один из старейших и влиятельнейших бояр Москвы. Род, корни которого уходили вглубь веков не меньше, чем у самих Шуйских. Но хуже всего было другое. Племянница Василия, Алёна, сестра Ярослава, ехала в Москву именно для того, чтобы выйти замуж за сына Морозова. Этот брак должен был скрепить союз двух могущественных кланов. А теперь выходило, что Шуйский, сам того не ведая, вез овечку прямо в логово к волкам.

– Ты врешь, пес, – прошипел Шуйский, хватая Готликова за грудки. Ожоги на лице пленника натянулись, и тот взвыл от боли. – Морозов богат, как Крез*. Зачем ему смерть Великой княгини?

(Выражение «богат, как Крез» – устойчивый фразеологизм, означающий исключительное, легендарное богатство. Откуда пошло выражение?

Крез (или Крёз) – царь Лидии (регион на западе Малой Азии, ныне территория Турции) в 560–546 гг. до н. э.

Почему Крез стал символом богатства? – Золотые россыпи Лидии.

Крез унаследовал контроль над богатыми золотоносными месторождениями реки Пактол.)

– Не знаю… – рыдал убийца. – Клянусь крестом, не знаю! Мне велели только… сказали, лекарь мешает. Сказали, если княгиня выздоровеет, то всему конец. Что Тверь силу возьмет… А Морозовы… они с Ливонским орденом знаются…

Шуйский отпустил его, брезгливо вытирая руки о платок. Картина начала складываться. Смерть княгини открывала дорогу для нового брака Ивана, возможно, с той самой Софьей Палеолог, о которой говорили новгородцы. А за Софьей стоял Рим и, косвенно, Литва.

– А кто ещё? – спросил Шуйский, наклоняясь к пленнику. – Кто помогал Морозову?

Готликов замотал головой, но Василий Фёдорович кивнул палачу. Раскалённый прут приблизился к лицу убийцы.

– Франческо! – завопил Готликов. – Он яд давал! Он всё знал!

Шуйский выпрямился.

«Значит, итальянец тоже в деле», – ухмыльнулся князь. В отличие от Готликова Франческо до сих пор утверждал, что его ложно обвиняют.

В итоге за несколько часов Готликов рассказал всё, что знал и о чём просто догадывался.

– Пиши всё, что он скажет, – бросил Шуйский дьяку, сидевшему в углу за шатким столиком. После чего развернулся и вышел из подвала, бросив на ходу страже. – Никого не впускать и не выпускать. Если этот сдохнет до утра, вы сдохнете следом.

* * *

Иван Васильевич последнее время плохо спал. Великий князь сидел за дубовым столом, и смотрел на пляшущее пламя свечи.

Когда ему доложили, что к нему в столь поздний час пришёл Шуйский, он, не раздумывая, велел пропустить его.

– Ну? – только и спросил он.

Василий Фёдорович, не тратя времени на поклоны, подошел к столу и, тяжело вздохнув, посмотрел в глаза Великому князю.

– Лекарь Франческо… по всей видимости, человек из Рима, он травил Марию Борисовну.

– Вася, ты зачем мне говоришь, что и так понятно. Что по убийце? – прицелил Великий князь.

– Прошу меня простить, – поклонился Шуйский. – Павел Готликов был нанят неделю назад в Новгороде через посредника, чьего имени он пока не назвал или и впрямь не знает. Заказчик, – сделал он паузу, – боярин Григорий Морозов.

Иван Васильевич не вскочил, не закричал. Но воздух в комнате словно сгустился. Князь медленно, очень медленно сжал кулак, лежащий на столе. И костяшки пальцев побелели.

– Морозов… – тихо произнес он. – Тот самый Морозов, что пил со мной из одной чаши на Троицу? Тот, что клялся в верности моему отцу, а потом и мне?

– Он самый, государь. Убийца говорит, Морозовы боятся усиления церкви, также имеют сношения с Ливонским орденом.