Текст книги "Рассвет русского царства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Тимофей Грехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 49 страниц)

Глава 10

– Муж, пойдём, – сказала Анна Шуйскому. – Тебе нужно лечь и отдохнуть.

Шуйский послушно кивнул и, опираясь на жену и костыль, направился к терему. Я с лёгкой улыбкой провожал Шуйского, который ещё вчера, хоть и не бодрым, шагом ходил на стоянке, а теперь покряхтывая ковылял домой.

– «Вот актёр», – подумал я.

– Господин, Митрий, – обратилась ко мне Лариска. – Прошу за мной, я покажу твою комнату.

– А куда поселят моих холопов? – спросил я у женщины. Та быстро посмотрела на обоих, при этом остановила взгляд на Ратмире.

– Когда покажу комнату, узнаю, куда хозяйка скажет их определить.

– Вы всё слышали, – сказал я холопам, после чего пошёл за Лариской.

Мы поднялись по деревянной лестнице на второй этаж главного терема. Коридор был длинным, с резными перилами и небольшими окнами. Пахло воском и ладаном. Стены были обшиты деревом, кое‑где висели иконы.

Холопка остановилась у одной из дверей и толкнула её.

– Вот твоя комната. Рядом хозяйка собиралась поселить княжича Ярослава. Если что понадобится, моя комнатка находится по этому коридору в конце.

Я вошёл внутрь и невольно остановился, оглядываясь. Комната была… роскошной. По меркам этого времени, конечно. Большая, метров двадцать квадратных, с высоким потолком. Чисто выскобленный дощатый пол, на котором лежала медвежья шкура. У стены стояла широкая кровать с резными столбиками и настоящим пуховым матрасом, застеленная льняным бельём, с горой подушек. Рядом массивный дубовый сундук для вещей, стол и стул с резной спинкой, полка для книг. А главное – большое окно, заволоченное не бычьим пузырём, а настоящими, хоть и мутноватыми, кусочками слюды в свинцовом переплёте.

– Ого, – выдохнул я. – Спасибо, – сказал я женщине. – А где можно помыться с дороги?

– Я пришлю своего брата, он принесёт корыто для мытья. Хотя… – сделала она паузу. – Вроде бы хозяин собирался топить баню, так что может этого и не понадобится.

– Сообщи мне, как узнаешь. И если баню топить не будут, пусть принесут корыто. – И, совсем обнаглев, спросил. – А вещи постирать…

– Не переживай, как только всё узнаю, я приду за вещами.

После чего она поклонилась и вышла, оставив меня одного.

Я подошёл к окну и выглянул наружу. Отсюда, со второго этажа, открывался потрясающий вид. Прямо передо мной возвышались могучие белокаменные стены Кремля. Я видел сторожевые башни, крыши соборов, чувствовал дыхание этого места. Конечно, он сильно отличался от того, что был в моё время. И в принципе не мудрено, ведь Кремль не раз сгорал практически дотла.

(От авторов.)

Я опустился на стул, провёл рукой по гладкой поверхности стола. После моей скромной избы в Курмыше, эта комната казалась мне царскими покоями. Всё здесь говорило о статусе и богатстве воеводы Шуйского.

Сбросив кольчугу, положил саблю на сундук и, переодевшись в относительно чистую одежду, рухнул на кровать. Тюфяк оказался настолько мягким, что я едва не провалился в него.

– «Господи, как же я устал», – подумал я. Так долго пробыть в дороге, постоянное напряжение, бои, раны, и вот наконец тишина. Я закрыл глаза, собираясь вздремнуть, но тут дверь снова открылась.

– Дим! – не постучав влетел в комнату Ярослав. – Как тебе?

Как же в этот момент хотелось его послать в далёкое эротическое путешествие. При всех плюсах Ярослава, у него не было понимания личных границ. И в этом он не был виноват. Просто, он княжич, и этим всё сказано. Он привык, что перед ним кланяются в девяносто девяти случаях, а не наоборот.

Я приподнялся на локте.

– Роскошно. У тебя такая же? – добродушно спросил я.

– Почти, – усмехнулся он. – Ну что, отдыхать будешь или пойдёшь со мной? Хочу показать тебе Москву.

Я посмотрел на него, потом на кровать, потом снова на него.

– Ярослав, я еле ноги таскаю. Давай завтра? Да и тебе нужно давать ноге покой. Или скажешь она тебя беспокоить перестала?

Он поморщился.

– Ладно, завтра так завтра. Тогда через несколько часов за тобой зайду, в баню пойдём, а потом ужинать. Дядя хочет представить тебя семье, или ты хочешь отсидеться в спальне? – усмехнулся он.

Я вздохнул.

– На все вопросы – да.

– Ну, вот и отлично.

Он ушёл, а я снова откинулся на кровать. Закрыл глаза. Сон пришёл почти мгновенно.

Меня разбудил стук в дверь. Я очнулся не сразу, пытаясь понять, где нахожусь.

– Господин Митрий, – донёсся из‑за двери спокойный голос Лариски. – Княжич Ярослав в баню собрался. Просил позвать с собой.

– Встаю, – ответил я.

Пока я спал, Шуйский уже помылся, и в бане были только я и Ярослав. Вот только париться, как мне бы хотелось, не получилось.

– Вечерня скоро. Дядя просил по‑быстрому освежиться.

Честно, я прям расстроился. Баня топилась по белому, и полог с лавками присутствовал, и в корыте лежал березовый веник, которым, судя по всему, парился Шуйский… Баня, если не смотреть на печку, была сделана вполне по современным меркам.

В этот момент я поймал себя на мысли о Шуйском.

– «Совсем себя не бережёт. – И тут же себя успокоил. – Хотя, если он дорогу перенёс нормально, то после высоких температур с его ногой не должно быть осложнений».

Вскоре мы с Ярославом, оба розовощёкие, пошли обратно в боярский терем. Помещение на первом этаже было огромным – метров сорок, не меньше. Высокие потолки поддерживались мощными балками из морёного дуба. Стены обшиты деревянными панелями с искусной резьбой: растительные узоры, птицы, звери, переплетённые в сложный орнамент. В центре стоял длинный стол из массива дерева, за которым легко разместились бы человек тридцать. Сейчас же за ним сидело всего восемь человек. Вдоль стен висели иконы в богатых окладах, а в углу, на почётном месте, большая икона Спаса Нерукотворного, перед которой горели свечи.

А запах! Он был потрясающий: жареное мясо, свежий хлеб, мёд, какие‑то пряности. На столе уже стояли деревянные блюда с едой, кувшины, чарки. Стол ломился от яств: жареный гусь, запечённая рыба, каша с мясом, пироги с капустой и грибами, свежий ржаной хлеб, мёд в глиняных горшочках, солёные огурцы, квашеная капуста. И, конечно, напитки: медовуха, квас, даже вино в дорогом кувшине.

– Ярослав, Митрий, заходите! – окликнул нас Шуйский, восседавший во главе стола. Рядом с ним сидела его жена Анна. Её присутствие меня удивило. Жена боярина Ратибора, Любава не раз мне говорила, что женщины не сидят с мужчинами за столом, особенно при гостях. Но, видимо, Шуйский не был сторонником патриархальных порядков, или меня и Ярослава не считали за гостей.

Моё внимание сразу привлекли двое мужчин, сидевших сразу за четой Шуйских. Оба были одеты в богатые кафтаны, оба с короткими бородами, широкоплечие, крепкие. И по лицам сразу прослеживались родственные черты с Василием Федоровичем. Те же острые черты, и серые глаза. Чуть поодаль сидела Алёна, которую я не сразу заметил. К ней уже направился Ярослав и сел с ней рядом. Были ещё гости… И я встал, не зная куда мне садиться… Ведь положение за столом я сам не мог определить. И меня снова выручили знания, полученные на уроках с Любавой.

Я подошёл к столу и поклонился в пояс.

– Здравия желаю, господа.

– Садись, садись, – махнул рукой Шуйский, указывая на свободное место рядом с Ярославом. – Познакомься, – указал он на ближайших людей. – Это мои братья. Андрей Фёдорович Шуйский, – он кивнул на мужчину постарше, лет под сорок. – И Иван Фёдорович Шуйский, – указал на второго, который был помладше, лет тридцати пяти, с небольшим шрамом через левую бровь.

Я поклонился обоим, чувствуя на себе их оценивающие взгляды.

– Митрий, слуга ваш, – соблюдая этикет сказал я.

Андрей посмотрел на меня испытующим взглядом. В его глазах читалось любопытство, и он тут же спросил.

– Так это ты тот лекарь, что Ярослава на ноги поставил?

– Я, господин.

– И Василия залатал после боя? – вступил Иван, и в его голосе, как мне показалось, прозвучала лёгкая ирония. – Слыхали мы про бой с новгородцами. Говорят, ты там неплохо себя показал.

– Старался выжить, господин, – ответил я осторожно.

– Молод ты больно для таких дел, – заметил Андрей, не сводя с меня оценивающего взгляда. – Откуда такое умение? И саблей владеешь, и людей лечишь?

Кажется, со мной сюсюкаться никто не собирался. И, кажется, меня решили проверить. Атмосфера стала напряжённой. Вот только Шуйский, сидевший во главе стола, смотрел на меня с весёлым прищуром. Словно всё это было заранее спланировано. И, пока я мылся в бане, он вместе с братьями распределил роли.

– Учился у разных людей, господин, – начал я. – Отец мой, Григорий, десятник в дружине боярина Ратибора Годиновича. Он научил меня владеть клинком и копьём. Семён‑лучник обучил стрельбе из лука. Боярин Ратибор тоже руку приложил к моему обучению. А знания о лечении… – я сделал паузу, как бы с неуверенностью, – не иначе чудо со мной произошло. Ниспослал мне Никола Чудотворец знания, и я стараюсь по мере сил своих помогать страждущим.

Ярослав тут же подхватил, не давая повиснуть паузе. И я был благодарен ему за то, что он вступился за меня.

– Да, дядюшка! – обратился он к Андрею Федоровичу. – Отец Варлаам говорит, что это чудо! Что на Митрии благодать Божья!

Средний Шуйский выразительно посмотрел на племянника, и тот осёкся, поняв, что слишком уж горячо взялся за защиту. Я уловил намёк воеводы – не стоит слишком упирать на «чудеса» в кругу семьи.

Иван фыркнул, но в его взгляде промелькнуло любопытство.

– Святой Николай, значит? Удобная отговорка для тех дел, что творишь.

Если бы я не был к этому готов, то, возможно, растерялся бы. Но это было не так. Правда, я ожидал, что этот разговор произведёт несколько позже, но, видимо, Шуйские решили воспользоваться моей усталостью после дороги и посмотреть, из чего я сделан.

– Верить или нет это ваше право, господин. Но Глеб Ратиборович жив и здоров. Ярослав Андреевич ходит без хромоты. Воевода Василий Фёдорович с нами за столом. Мне кажется, дела говорят сами за себя.

Воцарилась тишина. Иван прищурился, изучая меня, но промолчал. Андрей повернулся к старшему брату, Василию Федоровичу, и кивнул, как мне показалось, с одобрением.

– Дерзкий ты больно, – произнёс Иван. – Но есть в твоих словах правда. Дела говорят громче слов. – Он повернулся к брату. – Василий, ты сам всё видел, не испугался, держался ровно. А вот речи… Так не разговаривают вои в его летах. Но, уверен, ты и сам уже это заметил.

Шуйский усмехнулся и налил себе медовухи из кувшина.

– Разумеется, Иван. Но мне кажется так даже и лучше.

Анна, жена Шуйского, в этот момент положила свою руку поверх мужниной.

– Давайте кушать, стынет же всё.

Только тогда мне кивнули, разрешая сесть. Я опустился на лавку между Ярославом и молчавшим до сих пор мужчиной, его мне не представили, но его одежды говорили сами за себя. Это непростой человек. И было даже странно, что я занял место впереди него.

– «Первая проверка пройдена и, кажется, успешно», – слегка улыбнулся я.

После чего дождался, когда Шуйский первый наложит себе в тарелку еды, взял себе немного каши и кусок хлеба. Есть хотелось зверски, но я не хотел набрасываться на еду, как голодный волк. Ужин начался в относительном молчании, прерываемом лишь звуками столовых приборов да негромкими просьбами передать то или иное блюдо.

– Ну что, Митрий, – заговорил снова Андрей, отламывая кусок хлеба. – Василий рассказывал, что ты в том бою с новгородцами хорошо себя показал. Саблей владеешь?

– Стараюсь, господин.

– Кто учил? – вклинился Иван, наливая себе медовухи.

– Как я уже говорил, отец. Он один из лучший воинов в дружине боярина Ратибора Годиновича.

– Ратибор… – Андрей нахмурился, и изобразил задумчивый вид. И я понял, начался второй акт Марлезонского балета. – Слыхал про него. Служил при дворе Великого князя, потом сослан в Курмыш за какую‑то провинность, – сказав это, он внимательно посмотрел на меня, ожидая, что я на это скажу.

– Он хороший воин, – осторожно подтвердил я. – И справедливый…

– Справедливый? – усмехнулся Иван, и в его голосе прозвучало что‑то циничное. – Это редкость. Обычно кто в силе, тот и прав. Особенно на окраинах, где власть Москвы не так крепка.

Я промолчал, предпочитая не лезть в политические дебри, в которые меня пытались грубо заманить. Но я понимал, что не мне обсуждать человека, находящегося выше меня в социальной иерархии.

И, кажется, Иван понял, что я не повелся.

– Так что там с новгородцами было? – Андрей вернулся к теме, которая его явно интересовала. – Василий говорил, ты там неплохо рубился. Неужто с десяток уложил?

Я почувствовал, как все взгляды устремились на меня. Даже Алёна подняла голову.

– Не считал, господин, – ответил я. – Но… да, несколько человек точно. Все сражались себя не жалея. И если бы не Василий Федорович, который дрался в первых рядах, вряд ли мы выжили.

Но прогиб не был засчитан, и допрос продолжился.

– Несколько и десяток – это разные вещи, – заметил Иван с усмешкой, отпивая из чарки.

Ярослав не выдержал и вмешался, желая меня поддержать.

– Дядя Иван, я сам видел! Митрий рубился так, что мне страшно стало. Честное слово. Он одного за другим клал, и не видел преград. Я думал, что он… что он не остановится, пока все враги не будут повержены.

Иван посмотрел на племянника и покачал головой. Потом перевёл взгляд на меня. В его взгляде промелькнуло что‑то вроде уважения, смешанного с любопытством.

– Интересно, – протянул он. – А как насчёт испанца того? Альфонсо, кажется? Слыхали мы, что ты его тоже уложил. В Нижнем весь город только об этом и говорил.

Я кивнул.

– Так вышло, господин.

– Так вышло, – передразнил Иван и расхохотался, хлопнув ладонью по столу. – Слушай, брат Андрей, а мне нравится этот паренёк. Скажи, сколько ты врагов отправил в землю, когда был в его летах?

– Двоих, – ответил Андрей и тут же продолжил. – Испанцы вообще слабаки, – отпил из чарки. – И все эти их шпаги да фехтовальные штучки – ерунда для турниров и показухи. Дай им в лоб русской саблей, и сразу весь их танец кончается. Я видел таких в Литве. Красиво машут клинком, а как до настоящей сечи, сразу сдуваются.

Я был с ним не согласен, но промолчал. Тем более я прекрасно помнил, что испанская дестреза станет очень популярна в Европе.

Но, благоразумно промолчал, тогда как младший брат Шуйского, Иван, поддержал разговор, начатый средним.

– Точно. Видел я их в Новгороде пару раз, когда с посольством приезжали. Кичатся, мол мы мастера клинка. Вся их наука против таких же франтов с тонкими клинками. А попади он на настоящего русского ратника, конец ему.

Но вскоре снова вернулись ко мне.

– «Блин вы мне поесть дадите сегодня?» – отложил я ложку, потому что Андрей обратился ко мне, явно желая услышать моё мнение.

– А ты что скажешь, Митрий? Как тебе испанец показался? Сильный был противник?

– Сложный вопрос. Я впервые бился против человека, орудующего шпагой. И мне показался он быстрым. Наносил уколы так, что не успеваешь отреагировать. Но… – я сделал паузу, собираясь с мыслями, – мне повезло. Я сломал ему шпагу, но даже тогда он постарался меня достать, – приврал я, при этом заметив, что Шуйский усмехнулся, но ничего не сказал против. – Я отправил его на встречу с Богом.

Андрей одобрительно хмыкнул, кивая.

– Иван, а помнишь того литовца, что хвастался своим умением драться на копьях? Как его там… Миколай?

Иван расхохотался, вспоминая.

– Ещё как помню! Хвалился, хвалился, говорил, что ни один московит его не одолеет. А потом ты его с коня одним ударом снёс, да так, что он на спину грохнулся, как мешок с зерном!

Они рассмеялись, вспоминая былые времена и боевые подвиги. Атмосфера за столом заметно потеплела. Анна подливала мужу и его братьям медовухи, следила, чтобы все ели, иногда укоризненно качая головой на их громкий смех. Ярослав украдкой подмигнул мне, давая понять, что всё идёт хорошо.

Но тут Андрей снова повернулся ко мне, и его лицо стало серьёзным, почти суровым. Смех исчез.

– Митрий, скажи‑ка, а что ты думаешь о Ратиборе? – спросил он прямо. – Вот честно. Какой он человек? Не как боярин, а как личность?

Это была ловушка, причём топорная. Вроде бы я уже дал понять, что не буду обсуждать боярина. Но то ли алкоголь на них подействовал, то ли рассчитывали, что у меня развяжется язык. Вот только я не пил. Сделал всего пару глотков из чарки, запивая еду.

– Как я уже говорил, боярин Ратибор умён, силён, справедлив к своим людям, – начал я медленно, взвешивая каждое слово. – Он восстановил Курмыш после разорения, укрепил стены, собрал хорошую дружину из тех, кто остался ему верен. Татары его боятся и стараются обходить наши земли стороной. Он жесток к врагам, но к своим людям относится по чести.

– Это всё понятно, – кивнул Андрей. – А лично? Как он к тебе относился? Был справедлив?

– Хорошо относился, – ответил я. – Когда я спас его сына Глеба от смерти, он отблагодарил меня щедро. Дал деньги, разрешил торговать на рынке, защитил от слухов о колдовстве, которые пошли после операции.

– Защитил от слухов о колдовстве? – тут же переспросил Иван, наклоняясь вперёд с интересом. – Это как?

– Когда я сделал операцию баричу Глебу, вырезал стрелу из шеи, люди подумали, что я колдун, – объяснил я. – Боярин Ратибор остановил эти разговоры. Сказал, что это не колдовство, а дар Божий. И людям пришлось замолчать. – О взятке Варлааму я решил промолчать. Не дай Бог эта информация дойдёт до него. И мне не хотелось наживать в нём врага.

– Я слышал эту историю от дьякона Варлаама, – сказал Василий Федорович. – И это может стать проблемой, – посмотрел он серьёзно на братьев

Андрей и Иван переглянулись.

– Услышали, – сказал Иван.

– Завтра узнаю, что известно митрополиту, – добавил Андрей.

Глава 11

Ужин продолжался ещё с час. Говорили о разном – о ценах на зерно, о новых церквях, которые строили в Москве, о свадьбе какого‑то боярина. Иван рассказывал байки из своих походов против литовцев, как они брали приграничные городки. Андрей жаловался на то, что воинов в Москве становится всё больше, а денег на их содержание – меньше.

Я несколько раз ловил на себе взгляд Алёны. Она сидела тихо, почти не говорила, лишь изредка отвечая на вопросы Анны, как и полагалось девушке за столом с мужчинами. Наконец ужин подошёл к концу. Мужчины доели последние куски, допили медовуху и стали прощаться, обмениваясь рукопожатиями и похлопываниями по плечу.

– Митрий, – окликнул меня старший Шуйский, когда я уже собирался выйти вслед за Ярославом. – Погоди минуту.

Я остановился у двери. Остальные вышли, и мы остались вдвоём в большой трапезной, освещённой лишь догорающими свечами. Шуйский тяжело поднялся, опираясь на костыль, и подошёл ко мне ближе. Посмотрел мне в глаза серьёзно, без своей обычной усмешки.

– Главное, – Шуйский сделал значительную паузу, глядя мне прямо в глаза, – не говори лишнего. И запомни, ты не слышал, что говорил пленник перед смертью. На нас напали Новгородцы. Они хотели меня убить. Больше ничего. Понял меня?

Я понимал, что это приказ.

– Понял, господин, – ответил я. – Я ничего не скажу о том разговоре. Даю слово.

– Хорошо, – он похлопал меня по плечу, и в его прикосновении была почти отеческая теплота. – Я вижу, что ты умный парень, Митрий. Но помни – одно неосторожное слово и моё доброе отношение на этом закончится!

– Я не подведу, – повторил я, чувствуя тяжесть его руки на моём плече. – Обещаю.

– Верю, – Шуйский кивнул и отпустил меня, махнув рукой к двери. – Иди, отдыхай. Завтра день будет долгим.

По дороге встретил Ярослава, который поджидал меня у лестницы, прислонившись к резным перилам.

– Ну как? – спросил он с лёгкой улыбкой. – Прошло, вроде, нормально? Дяди тебя не слишком прижали?

– Да, вроде, ничего, – ответил я уклончиво.

И вскоре я ложился на мягкую‑премягкую кровать.

Я проснулся от солнечного луча, пробившегося сквозь слюдяное окно. Голова слегка гудела после вчерашней медовухи, хотя я и старался не перебирать. Подошёл к тазу, умылся холодной водой, стряхивая остатки сна.

За окном Москва уже жила своей бурной жизнью. Слышался гул голосов, стук телег, ржание лошадей. Город просыпался рано, и тишины здесь не знали даже на рассвете. Тем не менее это не помешало мне выспаться, хотя пару раз и просыпался ночью.

Одевшись в чистую рубаху, я спустился вниз. В трапезной уже накрывали утренний стол. Слуги сновали туда‑сюда, принося свежий хлеб, кашу, мёд, солёную рыбу. Запах стоял такой, что живот тут же напомнил о себе голодным урчанием.

За столом я застал только Ярослава. Он уже вовсю уплетал кашу, запивая квасом.

– Доброе утро, соня, – поприветствовал он меня с набитым ртом. – А я думал, ты до обеда проспишь.

– Доброе, – кивнул я, садясь напротив. – Где все остальные?

– Дядя Василий сутра в Кремль поехал. Дядя Андрей тоже с ним. У них там дела важные. Дядя Иван остался, он тебя ждёт.

Я нахмурился, беря ломоть хлеба.

– Меня? Зачем?

Ярослав пожал плечами, прожевав очередной кусок.

– Не знаю. Велел передать, чтобы ты после завтрака был готов. Куда‑то вас поведёт. Сказал, интересное место покажет.

Я задумался, намазывая хлеб мёдом. Иван Фёдорович Шуйский вчера произвёл на меня впечатление человека, мягко говоря, жёсткого. Если он хочет мне что‑то показать, скорее всего, это связано с каким‑то поручением брата.

– Понял, – кивнул я. – А что он вообще делает? Чем занимается?

– Дядя Иван? – Ярослав отпил кваса. – Воевода на западной границе. Держит литовцев в узде, чтобы не лезли на наши земли. Но сейчас приехал в Москву по делам. Говорят, Великий князь хочет поставить его над всей западной ратью.

Я кивнул, продолжая есть. Значит, ещё один влиятельный человек в семье Шуйских. И этот самый влиятельный человек почему‑то хочет меня куда‑то отвести. Интересно…

Мы доели завтрак в молчании, после чего Ярослав потянулся и зевнул.

– Ну что, я пойду. Мне тетушка Анна велела к ней зайти. Давно не виделись, хочет поговорить. А ты жди дядю Ивана здесь.

Он ушёл, а я остался сидеть за столом, допивая квас. Через несколько минут в трапезную вошёл Иван Фёдорович. Он был одет в добротный кафтан тёмно‑синего цвета, подпоясанный широким поясом с серебряной пряжкой. За поясом висела сабля в богатых ножнах. Выглядел он строго и по‑военному собранно.

– Митрий, – поздоровался он коротко, кивком. – Поел?

– Да, господин.

– Хорошо. Пойдём со мной. Покажу кое‑что интересное. Заодно поговорим.

Я поднялся, вытер рот тряпицей и последовал за ним. Мы вышли во двор, где уже стояли наготове двое дружинников с лошадьми. Иван Фёдорович легко вскочил в седло, я сел на Бурана, которого мне привели конюхи.

– Куда едем, господин? – спросил я, когда мы выехали из ворот подворья.

– В кузницы, – коротко ответил Иван. – У меня там свои мастера работают. Хочу показать тебе, послушать твоё мнение.

Мы ехали по узким московским улицам. Город днём выглядел ещё более оживлённым, чем вчера. Потом проехали мимо торговых рядов, мимо деревянных домов и каменных палат богачей, свернули в переулок и оказались у ворот. Проехав ещё минут двадцать остановились у длинного приземистого здания, из окон которого валил дым и слышались удары молотов, лязг металла.

Иван Фёдорович спешился, я последовал его примеру. Дружинники остались с лошадьми снаружи. Мы вошли внутрь.

И я замер на пороге, оглядываясь.

Это была не одна кузница, а целая мастерская – огромное помещение, разделённое на несколько участков. В каждом работали кузнецы, по двое‑трое у горна. Жар стоял невыносимый, а дым ел глаза. Стук молотов сливался в единую какофонию. Я видел, как мастера ковали сабли, наконечники копий, сшивали кольчуги. На стеллажах вдоль стен лежали готовые изделия – целые груды оружия и доспехов.

– Впечатляет? – глядя на меня с усмешкой спросил Иван.

– Очень, – честно ответил я. – Сколько здесь мастеров?

– Двадцать восемь, – ответил Иван с гордостью. – Лучшие кузнецы работают на меня и на моего брата Василия. Мы с ним вскладчину содержим эту мастерскую. Здесь куют оружие для наших дружин, для наших людей. Иногда берём заказы от бояр, правда, если платят хорошо.

Я медленно прошёлся вдоль рядов, разглядывая работу. Кузнецы не обращали на меня внимания, сосредоточенные на своём деле. Один ковал клинок сабли – раскалённый металл светился красным. Другой собирал кольчугу, соединяя кольца клещами. Третий точил наконечник копья на большом точильном камне, который вращал подмастерье.

Но чем дольше я смотрел, тем больше замечал недостатков. Металл раскалялся неравномерно – горны были плохо спроектированы, жар распределялся неправильно. Кузнецы работали старыми методами, без понимания температурных режимов. Закалка клинков велась на глаз, без контроля. Качество стали было так себе – я видел трещины на некоторых клинках, неровности.

– Ну, что скажешь? – спросил Иван, подойдя ближе.

Я помолчал, подбирая слова. Ведь дураком я не был и понимал, что меня привезли сюда не просто так.

– Работа идёт хорошо, господин, – начал я осторожно. – Мастера опытные, это видно. Но… есть вещи, которые можно улучшить.

Иван прищурился, будто удивился. Но я‑то видел, что он играет. Может, он и держал бы себя лучше, зная, что перед ним человек примерно одинакового с ним возраста, но он‑то видел шестнадцатилетнего юношу. К тому же у меня на поясе висела сабля из дамасской стали, что, несомненно, он знал. И это лучше всего говорило о том, что я разбираюсь в кузнечном деле.

– Какие вещи? – тем временем спросил он.

– Горны, – я кивнул на ближайший. – Они дают неравномерный жар. Из‑за этого металл прогревается плохо, клинки получаются не такими прочными, как могли бы быть. Можно его переделать – добавить поддув снизу, тем самым изменив форму топки. Это даст более высокий и равномерный жар.

Иван нахмурился, но не перебивал. Я продолжил:

– Закалка тоже идёт неправильно. Мастера остужают клинки в воде сразу после ковки, интуитивно определяя момент. Но металл нужно закаливать при определённом жаре, иначе он либо слишком хрупким получится, либо слишком мягким. Можно научить мастеров определять жар по цвету металла. Это несложно, но эффект будет заметный.

Я осмотрелся дальше, заметил кучу готовых кольчуг. А Иван Фёдорович слушал молча, скрестив руки на груди.

– Кольчуги тоже можно делать легче и прочнее. Сейчас мастера просто соединяют кольца, не думая о том, как их расположить. Можно изменить плетение, сделать его более плотным в уязвимых местах и менее плотным там, где нужна гибкость. Вес уменьшится, а защита станет лучше.

– И откуда ты всё это знаешь? – наконец спросил он.

Вот он, неудобный вопрос. Я уже привык к нему и заготовил ответ заранее.

– Проводил опыты в своей кузнице.

Иван обошёл вокруг меня, оценивающе глядя, словно я был конём на ярмарке.

– Брат Василий говорил, что ты умеешь делать арбалеты. Правда это?

– Правда, господин, – подтвердил я. – Я делал арбалеты для боярина Ратибора. Он остался доволен.

– Мне бы хотелось взглянуть на то как ты их делал. Покажешь?

– Если будет возможность, с удовольствием, господин, – ответил я. А про себя матерился хуже сапожника, прекрасно понимая, что Шуйские смогут наладить массовое производство арбалетов, и при правильном подходе уронить цену. В таком случае мои арбалеты нафиг никому не сдадутся.

Иван ещё раз обвёл взглядом мастерскую, потом посмотрел на меня.

– Хорошо. Я запомню твои слова, – с этими словами он направился к выходу, и я вслед за ним. Сели на коней и куда‑то поехали. Я не спрашивал куда, хотя очень хотелось.

Через полчаса мы ехали по кварталу, в котором, судя по виду домов, жили состоятельные люди. И мы почти доехали до дома Шуйский, как вдруг Иван Федорович остановился.

– Пойдём, хочу тебя кое с кем познакомить, – сказал он, слезая с седла.

Я кивнул, спрыгивая с коня, и пошёл следом за ним. Мы были у двухэтажного каменного дома, окруженного полуметровым забором, за которым был разбит садик.

У дверей дежурили два стражника, которые при виде Ивана Фёдоровича тут же распахнули створки.

– Здесь живет лекарь из фряжской земли*. Франческо его зовут. Василий хотел, чтобы ты с ним познакомился.

(От авторов: Термин восходит к византийскому обозначению франков (лат. Franci ), которое в восточнославянской традиции расширительно перенесли на всех выходцев из Западной Европы, в том числе итальянцев.)

Только благодаря имени, я понял, что Иван имеет в виду итальянца. Хотя в этом я не был уверен на сто процентов.

И вроде бы в Италии в это время медицина была на более высоком уровне, по крайней мере, лучше, чем на Руси. Хотя всё равно многое было варварством по меркам XXI века.

Мы вошли в главное здание. Внутри пахло травами, дымом и чем‑то кислым. В одной из комнат, светлой и просторной, с большим окном, стоял мужчина лет сорока. Одет он был в длинный тёмно‑серый халат, подпоясанный кожаным ремнём. На столе перед ним лежали какие‑то инструменты, склянки, книга в кожаном переплёте.

– Signor Franciscus (Синьор Франческо), – обратился к нему Иван на ломаном латинском. Хоть я и учил латынь в медколледже, тем не менее с трудом понял, о чём они говорят. – Eum de quo loquebar attuli (Я привёл того, о ком говорил).

Франческо поднял на нас глаза, оценивающе посмотрел на меня. В его взгляде так и читалось высокомерие, такое характерное для образованных европейцев, смотрящих на варваров с Востока. Такой же взгляд был у испанца…

– Estne hic medicus iuvenis de quo loquebamini?* – спросил он Ивана, и я понял только слово «medicus» – врач. (*Это тот молодой лекарь, о котором ты говорил?)

Иван кивнул и перешёл на русский, обращаясь ко мне:

– Митрий, это Франческо дель Кастелло, врач из Флоренции. Он служит при дворе Великого князя, лечит его семью и приближённых.

Он медленно обошёл вокруг меня, словно оценивая товар на рынке, и наконец заговорил на ломаном русском с сильным итальянским акцентом:

– Значит, ты тот самый юноша, который творит чудеса в глуши варварской? – в его голосе слышалась плохо скрытая насмешка. – Слышал я о тебе. Говорят, ты режешь людей, вынимаешь стрелы из их тел, зашиваешь раны, как портной рубахи.

Его тон был явно вызывающим, но я понимал, что это очередная проверка. И Иван привёл меня сюда не просто познакомиться.

– Делаю то, что могу, – ответил я спокойно, слегка кивнув.

Он взял со стола какой‑то инструмент, похожий на кривые ножницы, и покрутил его в руках.

– Скажи мне, юноша, как ты лечишь? Какие методы используешь? Следуешь ли ты учению великих врачей древности – Гиппократа, Галена, Авиценны?

Я задумался на мгновение. Гиппократ, Гален, Авиценна – столпы средневековой медицины. Их учения были основой для всех врачей того времени. Проблема была в том, что многие их методы были либо устаревшими, либо откровенно вредными. Кровопускание, например. Или вера в четыре жидкости организма, дисбаланс которых якобы вызывал все болезни.*