Текст книги "Рассвет русского царства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Тимофей Грехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 49 страниц)

Глава 13

Тяжёлые, окованные медью двери отворились с протяжным скрипом, словно не хотели впускать нас внутрь.

Вместо вида роскошных покоев и блеска золотых икон первым меня встретил запах, он буквально ударил в лицо. Почти осязаемый запах болезни, он смешивался с приторным ароматом ладана, воска и каких‑то резких заморских благовоний.

В комнате царил полумрак. Окна были плотно занавешены тяжёлыми бархатными шторами, не пропускавшими ни единого лучика солнечного света. Лишь десятки толстых восковых свечей, расставленных по углам и на столах, отбрасывали дрожащие тени на расписанные стены.

В горле запершило от спёртого воздуха.

– Проходите, – буркнул Михаил Тверской, пропуская нас вперёд.

Покои Великой княгини поражали богатством, которое сейчас казалось совершенно бессмысленным. Ковры, сундуки, обитые красным сафьяном, серебряная посуда на столиках… Всё это меркло перед тем, что находилось в центре комнаты.

На огромном ложе под балдахином из парчи лежала молодая женщина – Великая княгиня Московская, Мария Борисовна.

– «Блять… краше в гроб кладут!»

Она была бледна до синевы. Тёмные круги под глазами делали её взгляд пугающе глубоким. А руки, бессильно лежавшие поверх одеяла, напоминали птичьи лапки.

Но даже в этом измождённом теле чувствовалась порода. И стоило нам войти, как она медленно повернула голову.

Вокруг ложа замерли служанки: три женщины в темных платьях, с лицами, полными скорби. А у изголовья, скрестив руки на груди, стоял он – Франческо дель Кастелло. И увидев меня, он скривил губы в презрительной усмешке, но промолчал, лишь сверкнув глазами в сторону Шуйского.

– Княгиня, – тихо произнёс Василий Фёдорович, склоняясь в глубоком поклоне. Несмотря на больную ногу, он сделал это с удивительным изяществом. – Прости, что тревожим твой покой.

Я поспешил поклониться следом, стараясь не пялиться, но профессиональный интерес брал своё. Я уже «сканировал» её взглядом: цвет кожи, дыхание (поверхностное, частое), положение тела.

Мария Борисовна смотрела на нас несколько долгих секунд, словно пытаясь вспомнить, кто мы такие.

– Князь Шуйский… – уставшим голосом сказала она. – Ты снова привёл кого‑то? Разве мало мне мучений от одного лекаря?

Она скосила глаза на Франческо. И тот чуть приподнял подбородок.

– Великая княгиня, этот юноша не чета прочим, – мягко произнёс Шуйский. – Он отмечен Божьим даром. Он спас моего племянника, спас меня самого. Я ручаюсь за него своей головой.

– Твоя голова, Василий, и так держится некрепко, – на что‑то намекнула она, при этом я видел, как напряглись скулы у Шуйского.

Тем временем её взгляд переместился на меня. Тяжёлый, изучающий взгляд умирающей женщины.

– Подойди ближе, – велела она.

Я сделал три шага вперёд и снова поклонился.

– Как зовут тебя?

– Митрий, государыня.

– Митрий… – повторила она. – И сколько же тебе лет миновало, Митрий?

Вопрос был ожидаемым. В этом времени возраст значил опыт. А опыт – это седая борода и важно надутые щёки. У меня не было ни того, ни другого.

– Шестнадцать, государыня, – ответил я честно.

– Да? – брови княгини удивлённо поползли вверх. – Я думала, что ты старше. – На её измождённом лице проступило выражение крайней усталости. – Шестнадцать… И уже лекарем себя мнишь? Дааа… – протяжно произнесла она. – Видимо, муж мой решил от меня избавиться, раз дозволяет пускать ко мне детей вместо врачей. Или ждёт, когда я наконец освобожу место…

Она замолчала, и тут же нарисовался «мистер седая борода и надутые щёки»!

– Вот‑вот, государыня! – тут же вклинился Франческо. Он шагнул вперёд, словно защищая пациентку от моего присутствия. – Я говорил князю Василию Федоровичу! Это оскорбление! Приводить к ложу Великой княгини безродного мальчишку, который и латыни‑то не знает! Это варварство! Он только навредит, нарушит баланс гуморов, который я с таким трудом пытаюсь…

Шуйский медленно повернул голову к итальянцу. Он ничего не сказал. Просто посмотрел. Тяжёлым таким взглядом воеводы, что итальяшка тут же заткнулся.

Франческо поперхнулся на полуслове. Итальянец отступил на шаг назад, поджав губы, но продолжая метать в мою сторону злобные взгляды.

В этот момент от дверей отделилась тень. Михаил Тверской, брат княгини, подошёл к ложу.

– Маш, – тихо позвал он, опускаясь на колени рядом с кроватью и беря её руку в свои ладони. – Прошу тебя… Не смотри на его молодость. Хуже ведь не будет…

Последние слова повисли в воздухе. Тогда Мария Борисовна посмотрела на брата.

– Хуже не будет… – повторила она, но с таким пофигизмом в голосе, что стало очевидно… она сдалась.

– Пусть смотрит.

Тверской кивнул мне, разрешая подойти.

– Господин князь, – произнёс я. – Мне нужно осмотреть княгиню.

– Так осматривай, – кивнул Шуйский.

– Для этого мне нужна тишина и свет, – продолжил я, косясь на итальянца. – И чистый воздух. Здесь слишком много людей.

Франческо вспыхнул, как сухой порох.

– Что⁈ Ты смеешь выгонять меня? Меня, личного врача Великого князя? Я должен следить, чтобы ты не натворил бед своим невежеством!

Я посмотрел прямо в глаза итальянцу.

– Синьор Франческо, – наклонил я голову набок. – Если вы так уверены в своём лечении, то почему княгиня всё ещё не встала?

Удар ниже пояса. Франческо открыл рот, хватая воздух, лицо его пошло красными пятнами.

– Я… Да как ты смеешь… Это сложный случай! Дисбаланс чёрной желчи…

– Я не знаю про желчь, – перебил я его, поворачиваясь к Марии Борисовне. – Но я знаю, что больному нужен покой. Великая княгиня, – я поклонился ей, – позвольте мне остаться с вами, вашим братом, князем Шуйским и одной служанкой, а лишние глаза мешают сосредоточиться.

Княгиня перевела взгляд с моего лица на багровое от ярости лицо Франческо. В уголках её губ мелькнуло что‑то похожее на слабую улыбку. Кажется, ей даже понравилось, как я осадил заморского гостя.

– И то верно, – прошептала она. – Надоел он мне. Жужжит и жужжит, как муха осенняя. А толку нет. – Она чуть заметно кивнула. – Пусть все выйдут.

Михаил Тверской тут же поднялся с колен и обернулся к служанкам и врачу.

– Вон, – рявкнул он так, что пламя свечей дернулось. – Вы слышали княгиню?

Две служанки прыснули к дверям, как испуганные мыши. Франческо задержался, сжимая кулаки так, что побелели костяшки.

– Вы совершаете ошибку, – прошипел он, обращаясь к Тверскому. – Большую ошибку.

– Мы это запомним, Франческо, – холодно ответил Шуйский. – Ступай.

Итальянец резко развернулся, взметнув полами халата, и вылетел из комнаты.

В комнате стало тише.

Я подошёл к окну и, не спрашивая разрешения, отдёрнул тяжёлую штору. В комнату ворвался сноп яркого дневного света, в котором виднелись пылинки. Мария Борисовна зажмурилась, но не отвернулась.

– Свежий воздух, – пробормотал я, приоткрывая створку окна. – Вам нужно дышать, Великая княгиня.

Я вернулся к кровати, поставил свой саквояж на столик у изголовья и расстегнул пряжки.

– Позволь твою руку, – попросил я, доставая чистую льняную тряпицу.

Мария Борисовна протянула мне тонкую, почти прозрачную ладонь. Я нащупал пульс. Слабый. Нитевидный. Аритмичный.

– Сейчас я буду задавать вопросы, – сказал я, «глядя» на секундную стрелку в своей голове (часов у меня не было, считал удары про себя). – Постарайся отвечать честно. Даже если это будет касаться того, что ты ела, пила или… кого принимала.

Она внимательно посмотрела на меня.

– Спрашивай, – не воспринимая меня всерьёз, сказала она. – Мне скрывать нечего.

Начал я с того, как она спит, на каком боку, стараясь оттянуть самые главные вопросы связанный с водой и питьём. Великая княгиня отвечала спокойно, но, когда в голосе стало проклёвываться лёгкое раздражение, я перешёл к главным вопросам.

– Ну что, лекарь? – уставшим голосом спросила Марии Борисовны. – Может объяснишь зачем тебе моя рука?

– Я считаю удары сердца, государыня, а не дни, – ответил я, стараясь говорить ровно. – Дни считает Господь, а мое дело – помочь сердцу биться ровнее.

Я отпустил её руку, но не отошел. Теперь нужно было осмотреть её внимательнее. Я осторожно приподнял её веко большим пальцем. Склера была желтоватой, мутной, с лопнувшими сосудиками. Печень. Печень страдала едва ли не больше сердца.

– Открой рот, пожалуйста, – попросил я.

Княгиня послушно разжала губы. Я заглянул внутрь.

Слизистая бледная, десны рыхлые, кровоточат. Но главное не это, а запах. Едва уловимый, сладковато‑металлический, с нотками чеснока, хотя я сомневался, что Великую княгиню кормили чесноком на завтрак.

Мысли в голове закружились, складываясь в неприятную мозаику.

– Позволь взглянуть на твои руки, государыня. Ладони.

Она протянула руки. Кожа на ладонях была сухой, местами покрытой странными темными пятнами – гиперкератоз. Я перевернул её ладонь и всмотрелся в ногти.

– «Вот оно», – ещё сильнее нахмурился я.

На ногтевых пластинах, поперек ложа, четко проступали белые полосы. Линии Меса… В моей прошлой жизни, в учебниках по судебной медицине, эти линии были классическим маркером.

Картина складывалась слишком уж складная. Полинейропатия (онемение конечностей, о котором она наверняка молчит), проблемы с сердцем, поражение печени, характерные изменения кожи и ногтей.

– Ты побледнел, лекарь, – заметила она. – И руки у тебя дрожат.

Она кивнула Дуняше.

– Поди прочь. За дверь стань. И вы тоже выйдите! – приказала Великая княгиня.

– Но! – попытался возразить её брат.

– Миша, я хочу поговорить с ним одна!

С большой неохотой Тверской и Шуйский вышли из палат Марии Борисовны.

Мы остались одни.

– Говори, – серьёзным тоном сказала она. – Я же вижу, что ты пришёл к каким‑то выводам. И я была не права… ты не такой, как Франческо. Тот сыплет латынью, чтобы скрыть свою беспомощность. А ты молчишь, но вот глаза твои тебя выдают.

Я внимательно посмотрел на Марию Борисовну. Не так, как Митрий, а как Дима, тридцатипятилетний мужчина из будущего.

Сейчас я как никто другой понимал, что настал момент истины. Перейду его, и обратной дороги не будет. История пойдёт другим путём… конечно же если я её спасу.

Я сделал шаг к кровати и понизил голос почти до шепота.

– Тебя травят, государыня, – выдохнул я. – И делают это давно. Мышьяк или что‑то очень на него похожее.

В комнате повисла тишина.

Мария Борисовна лишь медленно прикрыла глаза и откинулась на подушки. По её щеке скатилась одинокая слеза.

– Я знала… – прошептала она. – Сердцем чуяла.

Она резко открыла глаза и схватила меня за руку.

– Кто? – спросила она. – Кто это делает? Франческо? Поэтому Шуйский привёл тебя? Он что‑то знает? Иван в курсе?

– Великая княгиня, я не знаю – кто, – честно ответил я. – Но я вижу следы яда на твоем теле. Белые полосы на ногтях. Запах и ещё несколько моментов, явно указывающих на яд.

Она смотрела на меня.

– И что теперь? – спросила она. – Я умру?

Я посмотрел на неё. Состояние тяжелое. Органы изношены. Но она была молода. И организм ещё боролся. Если убрать источник яда, если провести детоксикацию…

– «Молоко, белок, рвотные, мочегонные. Активированного угля нет, но можно нажечь и березового…» – стал прикидывать я.

– Это будет трудно, – сказал я твердо. – Очень трудно. Будет больно, плохо, тебя, государыня, будет выворачивать наизнанку. Придется сменить все: слуг, еду, воду, покои. – Я заглянул в её глаза, и как можно увереннее сказал. – Но я могу тебя спасти. Если доверишься мне и будешь делать то, что я скажу.

Мария Борисовна смотрела на меня долгую минуту. Потом она глубоко вздохнула и кивнула.

– Я хочу жить, Митрий. Я хочу увидеть, как растут мои дети. И я хочу посмотреть в глаза тому, кто травил меня. – Она выпрямилась, насколько позволяли силы. – Зови брата и Шуйского.

Пока шёл к двери, я ещё не совсем понимал, что сегодня моя жизнь изменится навсегда…

* * *

Дверь отворилась тяжело, и я поклонился Шуйскому и Тверскому.

– Великая княгиня, просит вас вернуться.

– Входите, – добавила Мария Борисовна.

Тверской и Шуйский приблизились к ложу.

– Слушайте и не перебивайте. – сказала Мария Борисовна. – Он говорит что меня травят. И я думаю, что он прав. – словно через силу произнесла она.

– Кто⁈ – дёрнулся Тверской. – Маша, мы же проверяли всех слуг! Франческо сказал, что это не отрава, а болезнь и…

Тем временем Шуйский подошёл ко мне, и тихо спросил.

– Ты уверен? Ты понимаешь, что будет если ты ошибся?

– Я не ошибся, – произнёс я. – Это яд, скорее всего, мышьяк.

– Мышьяк… – прошептал Тверской. – Господи…

Шуйский некоторое время задумчиво смотрел на меня. И когда он стал говорить, что нужно делать, я понял, что он уже предполагал именно такой исход событий и был к нему готов.

– «А не рассказал ли тебе новгородец Борис и об этом?» – подумал я.

– Михаил, нужно действовать, – привлекая внимание всех собравшихся сказал Шуйский. – Первое: сменить всех слуг. Всех до единого. Тех, кто был здесь раньше, под замок и допросить. Сейчас Великой княгине нужны новые люди, те кому ты можешь доверять. Если нет таких, я пришлю сюда своих и…

– Я пошлю гонца, чтобы доставили людей из Твери, – быстро сказал Михаил Борисович. – Няньку мою старую…

– Моя жена, Анна, пришлёт своих девок. За них я ручаюсь. И её старшей над ними поставлю. Добро?

– Добро, – тут же ответил Михаил Борисович.

Тогда Шуйский продолжил.

– Второе: вода и еда. Всё, что сейчас находится в этой комнате, яд. Воду носить только из вашего личного колодца, в запечатанных кувшинах. Еду готовить под присмотром доверенного человека. Хотя… это я сам передам Анне.

– Я сам буду пробовать, – сказал Тверской.

– Третье, – продолжил Шуйский, не обращая внимания на его реплику. – Митрий, что тебе надо чтобы вылечить Марию Борисовну?

На меня уставились все присутствующие и, прежде чем ответить, я некоторое время думал с чего начинать лечение.

– Мне нужен уголь. Много берёзового угля. И свежее молоко и яйца.

– Уголь? – удивился Шуйский. – Зачем? Печь топить?

– Чтобы вычистить нутро, – пояснил я. – Уголь вберёт в себя остатки дряни, а молоко и белок свяжут яд. Предупреждаю, будет тяжело. Великую княгиню будет выворачивать на изнанку и, скорее всего, лихорадить.

Мария Борисовна слушала нас, прикрыв глаза.

– Принесите, что он просит, – прошептала она. – Я хочу жить.

Шуйский кивнул и направился к выходу.

– Что ещё тебе надо? – спросил Тверской.

– Нужно найти источник. Яд не попадает в организм святым духом.

– Еда, – догадался Шуйский.

– Или вода, вино. Может быть всё, что угодно, что попадает нам в рот. Проблема в том, что у мышьяка нет запаха или привкуса.

– Я понял, – сказал Шуйский и повернулся к Великой княгине. – Кто приносит еду?

Мария Борисовна несколько секунд смотрела на князя.

– Дуняша… Ключница. Она служит мне уже пять лет. Не может быть…

– Проверим, – жёстко сказал Тверской. – Как ты уже должна была заметить, дорогая сестра, золото открывает любые двери.

– Митрий, есть идеи? – спросил Шуйский.

Я посмотрел на лежащую на кровати женщину.

– Великая кня…

– ВСЁ, – слегка повысила голос Великая княгиня. – Обращайся ко мне по имени отчеству – Мария Борисовна, а то мы так до утра не разберёмся.

– Это большая честь для меня, – поклонился я, после чего спросил. – Нужно, чтобы ты, Мария Борисовна, вспомнила, когда тебе становилось хуже всего? После еды? После питья? Утром или вечером?

Она задумалась, морща лоб.

– Вечером… Чаще всего к ночи. Начинало жечь внутри, тошнило… Франческо давал мне своё «лекарство», горькое такое, говорил, что это желчь разливается.

– Лекарство Франческо… – процедил я. – Где оно?

– Он носит его с собой и…

– Я распоряжусь, чтобы его схватили и тщательно обыскали, – сказал Шуйский, – как и прикажу схватить всех слуг, поваров… – он сделал паузу. – Но вначале надо сообщить обо всём Ивану Васильевичу.

– Ты прав, – согласился Тверской. – Предлага… – но договорить он не успел.

Двери распахнулись, с грохотом ударившись о стены. И на пороге появился он – Иван III Васильевич, Великий князь Московский.

Все быстро склонили головы.

– Поднимите головы, – приказным тоном сказал он. И конечно, я стал рассматривать его.

Очень бросалось в глаза, что Иван был молод, кажется, всего двадцать три года, высокий, хотя я, кажется, чуть выше и покрепче в плечах буду.

– Что здесь происходит? – спросил он. – Почему в покоях моей жены посторонние? Почему выгнали лекаря Франческо?

Он остановился рядом с Шуйским.

– Василий? Я жду объяснений. Ведь ты обещал мне чудотворца, а я вижу балаган. – И не дав ответить Шуйскому, он продолжил. – Лучший лекарь, что я нашёл, был оскорблён и собирается покинуть Кремль и моё княжество. И при этом он говорит, что ты привёл человека, не знающего учений великих умов древности, по трактатам которых учатся все европейские умы!

Шуйский выпрямился.

– Я привёл чудотворца. И уверен, что в его силах помочь Великой княгине, – при этом он сделал жест в мою сторону.

Иван перевёл взгляд на меня.

– Ты? – буравя меня взглядом, спросил Иван Васильевич. – Ты тот самый чудотворец? Это… что, шутка такая? Сколько ему лет?

– Шестнадцать, – ответила вместо Шуйского Мария Борисовна. – Муж мой, прошу, выслушай своего воеводу и моего брата.

Но, кажется, Великий князь был взвинчен до предела, и он махнул рукой, чтобы все молчали. Или же это была проверка такая? Я пока не разобрался, тем не менее вопрос про возраст меня немало удивил, ведь я был уверен, что Шуйский перед тем как отправиться за мной, сообщил об этом Ивану Васильевичу.

– Как зовут? – встал Иван Васильевич напротив меня.

– Митрий, Великий князь.

– И это ты Ярослава Бледного от хромоты вылечил?

– Я.

Несколько секунд он просто смотрел на меня.

– Ну рассказывай, лекарь, что же ты обнаружил такого, что один из лучших умов Фракии не смог найти.

Я глубоко вздохнул.

– Твою жену травят, Великий князь.

Глава 14

Я глубоко вздохнул, глядя прямо в глаза Великому князю.

– Вашу жену травят, Великий князь.

Иван Васильевич не закричал, не топнул ногой. Он просто замер. Его лицо, ещё мгновение назад пышущее гневом, вдруг окаменело.

– Тра‑вят… – тихо повторил он. – Мою жену? В моём доме?

Он медленно обернулся к Марии Борисовне. Некоторое время они просто молчали, словно вели немой разговор.

– Как? – резко развернулся Великий князь. – Чем?

– Мышьяк, Великий князь, – ответил я, слегка опустив взгляд, чтобы не смотреть ему в глаза. – Это белый порошок без вкуса и запаха. Его легко подмешать в еду, в вино, даже в воду. Он накапливается в теле месяцами, убивая медленно, чтобы всё выглядело, как обычная хворь.

Иван выпрямился, раздувая ноздри. Я видел, как напряглись желваки на его скулах.

– Ктооо? – буквально прошипел он, чем‑то напомнив мне стиль общения Волан‑Де‑Морта. Вот только смешно мне ни капли не было. – Кто посмел?

– Этого мы пока не знаем, – произнёс Шуйский. – Но подозрения есть. Франческо носит с собой некое «лекарство», которое давал княгине по вечерам. После него ей становилось хуже.

Великий князь тут же развернулся к двери.

– Стража! – рявкнул он.

Дверь распахнулась, и в проём ввалились четверо воинов в кольчугах.

– Немедленно найти фракийца Франческо дель Кастелло. Взять живым и обыскать. Всё, что при нём, принести сюда. Если попытается бежать, бить, но не убивать. Живым мне нужен, понятно?

– Слушаемся, Великий князь! – воины развернулись и исчезли в коридоре.

Иван вернулся к постели жены.

– Василий, – обратился он к Шуйскому. – Что делать будешь?

Надо было видеть, как подобрался Василий Федорович. Ведь доверили ему ОЧЕНЬ важное дело.

– Всех слуг, что прислуживали Марии Борисовне, под замок. Всех. Поваров, ключниц, прачек. Буду лично с каждым беседу иметь. К Великой княгине своих слуг направлю, которыми моя жена Анна Тимофеевна руководить будет. И Митрия подле твоей жены нужно оставить.

Великий князь снова изучающе посмотрел на меня.

– Как ты намерен лечить?

– Нужно вычистить отраву, – начал я перечислять. – Уголь берёзовый, много, чтобы впитал отраву из желудка и кишок. Молоко и яичный белок, они свяжут то, что ещё не всосалось. Великой княгине будет тяжело. Её будет лихорадить, выворачивать наизнанку. Но если этого не сделать как можно скорее… – не стал я заканчивать предложение, смысл которого понял каждый из присутствующих.

– А потом? – будто иного варианта нет, спросил Иван Васильевич.

– Потом покой.

– Будет сделано, – кивнул Иван. – Что ещё?

Мне хотелось проявить себя, чтобы тоже заслужить благодарность Ивана III.

– Я лишь хотел помочь… – начал я, но по его взгляду понял, что ляпнул лишнего.

– Твоё дело, лечить, – отрезал Иван. – Ты лекарь. А сыском в моём государстве занимаюсь я и мои люди.

– Прошу меня простить, и… – склонил я голову.

– Отравителя найдут, – оборвал он меня и ткнул мне пальцем в грудь. – А ты, если моя жена умрёт, ты отправишься следом. И смерть твоя будет долгой. понял меня?

– Понял, Великий князь.

Но тут же Иван добавил.

– Но, если она выздоровеет… Проси, что хочешь. Золото, земли, чин. Всё, что пожелаешь.

– Благодарю, Великий князь, – низко поклонился я.

Иван молча кивнул, после чего повернулся к Шуйскому.

– Василий, организуй охрану. Никого не пускать без моего ведома. И ещё, ни слова никому об отравлении. Нельзя допускать, чтоб в народе волнения начались.

Иван развернулся и направился к выходу и вскоре за ним последовали Шуйский и Тверской. А я остался один с Марией Борисовной.

Столько всего произошло за последний час, что мне понадобилось время составить план действий. Но прежде… Я огляделся по сторонам. Роскошь, золото, парча… И слой пыли на резном изголовье кровати. Грязные пятна на полу, прикрытые коврами. Спёртый воздух, десятки коптящих свечей…

– «Идеальный инкубатор для заразы», – с отвращением подумал я.

Я скинул свой парадный кафтан, полученный от Шуйского, оставшись в льняной рубахе, и закатал рукава.

– Что ты делаешь? – удивилась Мария Борисовна, приподнимаясь на локте.

– Уборку, – подходя к окну буркнул я. Я распахнул его настежь, не спрашивая разрешения. В комнату ворвался поток весеннего тёплого ветра. После чего начал тушить свечи. Воск, ладан, какие‑то травяные курильницы, всё это было тут лишним.

– Что ещё ты собираешься выбросить? Мои подушки? Ковры? – спросила княгиня с лёгкой иронией. Ей было любопытно наблюдать за мной. И для меня было очевидно, что ей наскучило лежать в кровати.

– Подушки заменим, – усмехнулся я. – А вот ковры… да, их тоже надо бы вынести и отбить от пыли, а лучше постирать.

После чего выглянул за дверь, где уже стояли двое воинов. И подумав, что с такой охраной Марие Борисовне ничего не грозит, пошёл искать тряпку и тару, в которую можно будет набрать воду. А колодец я видел неподалёку, когда шёл сюда.

На улице… была тишина. Если до этого, когда я шёл сюда, повсюду сновал народ, то теперь люди, если и попадались на глаза, то шли чуть ли не бегом, стараясь не задерживаться на улице.

Вскоре я вернулся в покои Великой княгини.

– Ты? Сам? – её глаза расширились, когда я стал выжимать тряпку. – Позвони в колокольчик, прибегут девки…

– Прошу меня простить, Мария Борисовна, но нет. Пока не придут люди от Анны Шуйской, я никому здесь не верю.

Я начал с прикроватного столика. Смахнул склянки с мутным содержимым, протёр столешницу, затем принялся за подлокотники кресла. Мария Борисовна наблюдала за мной с нескрываемым изумлением.

– Странный же ты, Митрий, – сказала она спустя какое‑то время. – Не похож на лекаря. И на холопа не похож.

– А на кого похож? – спросил я.

– Вот и я стараюсь понять, – ответила она. – Расскажи мне о себе, – попросила она, и в голосе ее слышался незамаскированный интерес. – Откуда ты взялся такой? Шуйский говорил ты из Курмыша. Кто учил тебя?

Всего по одной этой оговорке я понял, что Шуйский уже был здесь без меня… Тогда зачем ломал комедию? Вопрос, который остался без ответа.

– Из Курмыша, всё верно, – кивнул я. – Мария Борисовна, вряд ли ошибусь сказав, что тебе уже известно про то, что я спас Глеба Ратиборовича.

Она несколько секунд смотрела на меня.

– Ты догадался, что я знаю о тебе, когда спросила о Курмыше? – Я кивнул. – А ты умён, – с лёгкой улыбкой сказала она. – Не многие умеют читать между строк.

Я ничего не ответил. Может, по меркам этого времени, так и было. Но вот по моим… по временам двадцать первого века она мне, можно сказать, прямо заявила об этом.

– У тебя есть семья? – не останавливалась Мария Борисовна.

– Отец, – ответил я. – Его зовут Григорий. Десятник в дружине Ратибора Годионовича. Воин от Бога, саблей машет так, что ветер свистит.

– А мать?

Я на секунду замялся. Образ Дарьи, настоящей матери Митьки, всплыл в памяти… Он её почти не помнил. Вернее, врезался в память образ за день перед смертью. И выглядела та женщина очень плохо.

– Умерла, – коротко ответил я, – шесть лет назад. Лихорадка. И брат старший погиб в сражении с татарами. Так что из родных у меня только отец и младший брат по отцу. – Про Иву и Севу, детей Глафиры, я решил не упоминать.

Мария Борисовна вздохнула.

– Прости, я не хотела ворошить больное.

– Ничего. Давно это было, уже привык.

Мы помолчали.

– И как вы живёте? Всего ли хватает? Ратибор не задирает? – посыпалось ещё больше вопросов.

– Как живём? Сейчас дела наладились, но по началу было тяжело. Рыбу ловил, придумки разные мастерил…

– Какие? – оживилась Мария Борисовна.

– Придумал, как крючки делать особые, с зазубриной, чтоб рыба не срывалась. Потом коптильню сложил и стал запекать рыбу, а после менять на другие продукты или продавать. В кузнице работал, там меня дядька Артём научил с металлом обращаться, да и, честно сказать, сил я там у него понабрался.

– Не простая у тебя жизнь.

– Я ж говорю, была. Хотя, – сделал я паузу, – когда первый раз татары взяли Курмыш в осаду, было страшно. Вернее, во второй, – тут же исправился я. – В первый они и дня не простояли. А вот во второй больше недели отбивались от них. Но очень помогли мои арбалеты…

– Арбалеты? – переспросила она. – Самострелы?

– Они самые. Только мои мощнее и бьют точно, пробивая доспех. Когда я первый арбалет сделал, и Ратибор Годионович увидел, как он бьёт, пятьдесят штук заказал. Вот тогда‑то мои дела на лад и пошли.

– Ты и кузнец, и лекарь, и изобретатель, – покачала головой княгиня. – Шестнадцать лет, а столько всего умеешь. Прям диву даёшься.

– Просто выживал, – пожал я плечами. – После того, как мать и брат умерли, отец… он замкнулся. Сейчас с новой женой живёт, вроде пришёл в себя. Но до этого эту ношу приходилось нести мне.

– Плохой хозяин? – уловила она.

– Не сказать, чтобы сильно, что‑то он всё равно делал, – соврал я, не желая Григория выставлять в плохом свете. Ведь никогда не знаешь, как судьба повернётся. – Но воин он гораздо лучше.

Мария Борисовна задумчиво кивнула.

– Понимаю. У меня брат такой. Михаил весь в войне, в политике. А вот в семейных делах – беда.

Я подошёл к своему кафтану, висевшему на спинке стула, и достал из ножен свою саблю. Не ту, простую, а ту самую, из дамасской стали.

– Не пугайтесь, – предупредил я, видя, как она напряглась. – Я просто хочу показать. Так сказать, похвастаться, ведь его я сам выковал.

Я медленно вытянул клинок из ножен. В луче света, падавшем из окна, сталь заиграла причудливым узором, волны, переплетения, словно застывшая вода.

– Красиво… – выдохнула она. – Это узор такой нарисован?

– Нет, государыня. Это такой способ ковки и ни капли не совру, сказав, что ковал её неделю. Она твёрдая и гибкая, и недавно я проверил её в деле.

– Это где? – тут же спросила Мария Борисовна.

Немного подумав, я решил не говорить про бой с новгородцами. А вот про поединок с испанцем рассказал, как и про то, что клинок моего противника сломался, и это стало определяющим фактором в его судьбе.

Потом я спрятал саблю обратно в ножны, продолжил уборку.

Честно, я не привык… вернее, отвык убираться. Хорошо, когда у тебя есть слуги, которые делают большую часть работы по дому за тебя.

– Ты упорный, – тихо заметила Мария Борисовна.

Я окинул взглядом проделанную работу. Один угол был чист, но остальная палата всё ещё напоминала пыльный склеп, забитый дорогими, но бесполезными вещами.

И в этот момент мои молитвы были услышаны. Тяжёлая дверь снова отворилась, и на пороге появилась Анна Шуйская. В синем летнике, расшитом жемчугом, она выглядела, как бы это правильно сказать… внушающе. А взгляд был, как у полководца перед битвой. Складывалось впечатление, что она пришла сюда не бытовыми делами заниматься, а в одиночку войско врагов изничтожить! Вот только всю картину сглаживали шесть девушек‑холопок, в чистых фартуках и с закатанными рукавами.

Анна окинула комнату быстрым взглядом, задержалась на мне с грязной тряпкой в руках, и её брови едва заметно дрогнули.

– Митрий, – произнесла она голосом, не терпящим возражений. – Брось это. Негоже лекарю, которого сам Великий князь допустил, полы драить.

Она шагнула внутрь, и девушки гуськом потянулись за ней.

– Княгиня Анна, ты как нельзя кстати. – Я поклонился, чувствуя облегчение, что кавалерия прибыла. Дело в том, что я просто боялся оставлять Марию Борисовну надолго одну. И, как правильно сказала Шуйская, я лекарь, воин, слесарь и так далее, но точно не прачка.

Анна подошла к ложу Марии Борисовны и низко поклонилась, после чего перекрестилась на образа в красном углу.

– Здравия тебе, Мария Борисовна, – сказала она с искренним участием. – Мой муж, Василий Фёдорович, велел мне быть здесь и следить за всем. Сказал: «Слушайся Митрия во всём, что касается лечения и порядка. Что он скажет – то закон». Разумеется, твои приказания стоят на первом месте.

– И тебе здравия, Анна Тимофеевна. Вот уж не думала, что ты когда‑нибудь будешь за мной ухаживать.

– Для меня это честь и…

– Не надо, Анна Тимофеевна. И ты и я понимаем, что это бремя. Однако, я благодарна тебе и твоему мужу. А теперь, – посмотрела на меня Мария Борисовна, и к ней присоединилась Анна Тимофеевна.

И в её глазах я прочитал немой вопрос: «Ну, командуй, чудотворец».

– Так, что делать, Митрий? – спросила вслух Шуйская. – И вот тряпку можешь отложить. Для этого у меня девки есть.

Она выхватила у меня из рук мокрую тряпку и швырнула её одной из холопок, и та поймала её на лету.

– Перво‑наперво, – начал я, чувствуя, как ко мне возвращается уверенность. – Убрать всё лишнее, ковры со стен и пола долой. Их выбить, да так, чтобы ни пылинки не осталось, и убрать в кладовые. Сюда лучше не возвращать.

Холопки переглянулись.

– Слышали? – заметив их замешательство рявкнула Анна. – Живо! Сворачивайте и выносите!

– Настя, Дарья, Маланья, – берите тряпки, вёдра, всё, что нужно. Начинайте мыть полы. Ульяна с Федосьей, постельное бельё сменить.

– Шторы, – продолжил я. – Эти бархатные пылесборники снять. Окна вымыть. Повесить что‑то лёгкое, льняное, что можно стирать хоть каждый день.