Текст книги "Рассвет русского царства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Тимофей Грехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 49 страниц)

Глава 4

Почти пять дней Артём вместе со своей женой прожили у меня в тереме. Они не мешали мне абсолютно, всё‑таки дом был немаленький. Пару раз я пересекался с Оленой. После того, как я снова отверг её чувства, она вместо игнорирования решила отыграться по‑другому.

Когда я проходил мимо, она кланялась мне и с сарказмом в голосе произносила:

– Долгих лет жить тебе, Дмитрий Григорьевич. Спасибо Господу, что он ниспослал тебя к нам грешным.

Первые разы я пропускал это мимо ушей. Что с неё взять? Девчонка влюбилась, я отказал, она обиделась. По большому счёту обычная история, и как‑то ругаться по этому поводу я не видел смысла. Олена выросла на моих глазах. Я помнил, как мы вместе рыбачили, болтали о всякой ерунде… но всему есть предел.

Когда это повторилось в третий раз я понял, что нужно разговаривать с её родителями. И решил, когда Артём соберётся домой, я с ним поговорю.

Однако всё решилось быстрее и несколько иначе, чем я рассчитывал. Дурёха один раз не посмотрела, что в моём кабинете, из которого я выходил, сидит отец Варлаам. И когда тот услышал, как себя ведёт Олена, у него перехватило дыхание от возмущения.

– Дмитрий, а можно, – чуть ли не шипя обратился ко мне Варлаам, остановив меня за локоть, – я поговорю с этой девой с глазу на глаз?

Честно, в тот момент мне стало страшно за Олену. Варлаам был добрым только на первый взгляд. Когда дело касалось церковных порядков и благочестия, дьякон становился жёстким. И видимо, Варлаам понял, что я хочу отказать ему, но он тут же заверил меня:

– Дмитрий Григорьевич, ты за кого меня принимаешь? Я только поговорю с девицей. Просто объясню, как подобает вести себя благочестивой христианке. Ты же сам понимаешь, что такое поведение – грех. Гордыня и насмешка над благодетелем. Так что не супротивься.

Я немного сомневался, но отступил. Честно у меня не было уверенности, что это хорошая идея.

– Хорошо, отче. Но только разговор.

– Только разговор, – подтвердил Варлаам и направился к Олене, которая стояла у двери, явно не ожидая, что её выходка будет замечена духовником.

Немного потоптавшись на месте, я не остался слушать, что именно втолковывал ей Варлаам. Но когда минут через десять он вышел, лицо у него было строгим, а Олена сидела на лавке, уткнувшись лицом в ладони.

Не знаю, о чём они говорили, но больше Олена так себя не вела. Когда мы встречались, она отводила глаза и кланялась молча, как полагается. Без сарказма и колкостей. Может, Варлаам действительно умел подбирать слова. А может, просто напугал её адскими муками. Немного поразмыслив над ситуацией, я понял, что проблема была решена, а это главное.

Вскоре я отпустил Артёма домой и быстро забыл об этом эпизоде. Как жизнь подкинула новый фортель

Вот только я думал, что всё наладилось, как дружинники Великого князя Ивана Васильевича собрались уходить.

Я стоял у ворот старой крепости, наблюдая за сборами. Двадцать человек провели в Курмыше чуть больше шести месяцев, и за это время я успел к ним привыкнуть. Не то чтобы мы особо сдружились, но их присутствие создавало ощущение надёжности. А теперь они уезжали, и это меня не радовало совершенно.

Их Старший десятник Богдан, подошёл ко мне, надевая рукавицы.

– Дмитрий Григорьевич, – поклонился он. – Благодарим за хлеб‑соль. Служили мы, как велел Великий князь, а теперь пора и домой.

Я кивнул, хотя внутри всё кипело от недовольства.

– Понимаю, Богдан. Семьи ждут, дела свои. Только вот жаль, что именно сейчас уходите.

Десятник усмехнулся.

– А когда нам уходить? Весна на пороге, дороги откроются, а мы тут засиделись. Да и приказ был помощь тебе организовать до конца зимы, а она заканчивается.

– Зима ещё не кончилась, – возразил я. – Февраль только начался. Морозы вернутся, снег ещё выпадет. А у меня скоро воины новые прибудут из Нижнего Новгорода. Мне бы хотелось, чтобы вы хотя бы пару недель помогли с ними. Присмотреться к ним, оценить, кто чего стоит.

Богдан покачал головой.

– Дмитрий Григорьевич, давай честно, чтоб не было между нами недопонимания. – Я кивнул. – Мы не присматривать приехали, а крепость держать, чем всё это время и занимались. Хвала Господу, татары не пришли, и наше дело сделано. А ты, Дмитрий Григорьевич, сам справишься. У тебя отец опытный воин, дружину уже более‑менее собрал. Я смотрел на тех, что пришли осенью, и гнили в них не заметил. Также ты новиков набрал, учишь их хорошо, и из многих толк выйдет.

– Богдан, я понимаю, что у вас семьи, дома. Но послушай, новые воины – это бывшие служилые, которых князь Бледный… ну, скажем так, не очень хотел у себя держать. Понимаешь, о чём я?

Десятник усмехнулся шире.

– Понимаю. Сброд, значит или неугодные… или и то, и другое. Но это твоя забота, Дмитрий Григорьевич, не наша. Мы приказ исполнили. А дальше – твоя вотчина, твои люди, твоя головная боль.

Я выдохнул, понимая, что переубедить его не получится. Дружинники Великого князя были людьми дисциплинированными, но они служили Ивану Васильевичу, а не мне. Приказ был до конца зимы – значит, до конца зимы. И что февраль только начался, их не волновало. Формально они могли уже уходить.

– Хорошо, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Не могу держать. Спасибо за службу. Григорий вам припасов на дорогу даст, и пару саней запряжём, если нужно.

– Не откажемся, – кивнул Богдан. – Дорога неблизкая, припасы пригодятся.

А следующим утром дружинники Великого князя покидали Курмыш. Было видно, что они рады. Чтобы кто не говорил, а домой всегда хорошо возвращаться.

Григорий подошёл ко мне, как всегда хмурый.

– Уезжают, значит, – проворчал он. – Вовремя.

Я повернулся к нему.

– Отец, ты же понимаешь, что это не вовремя совсем. Скоро новые воины прибудут. Мне нужна была их помощь.

Григорий пожал плечами.

– Помощь их, это хорошо, но они не твои люди. Они служат Великому князю.

– А если татары весной придут, – возразил я. – Как раз, когда новые воины прибудут. И нам нужно будет время, чтобы их обучить, сколотить, проверить.

– Вот и проверишь в бою, – усмехнулся Григорий. – Лучшая проверка. Кто побежит, кто станет насмерть, сразу видно будет.

Я покачал головой. Григорий был прав, конечно. Но мне хотелось избежать ситуации, когда проверка превращалась в бойню.

– Ладно, – сказал я. – Всё равно уже ничего не поделаешь.

Проводив дружинников, я пошёл в сторону терема, где меня ждал сюрприз.

У крыльца стояли трое молодых парней. Годов по шестнадцать‑семнадцать, не больше. Одеты они были скромно, но чисто. А рядом с ними стоял довольный отец Варлаам.

– Дмитрий Григорьевич! – увидев меня воскликнул он. – Вот, привёл тебе учеников, как и обещал.

Я остановился, оглядывая троицу. Парни стояли, потупив взгляды, явно волновались.

– Учеников? – переспросил я, хотя прекрасно помнил про приказ Великого князя. Иван Васильевич велел мне обучить троих отроков лекарскому делу. Я согласился, но как‑то забыл об этом в суете.

– Да, да, – закивал Варлаам. – Великий князь велел, и митрополит Филипп распорядился… вот вчера по вечеру прибыли и проводили ко мне. Я уж не стал по темноте к тебе идти. Но зато у меня было время с ними пообщаться, и поверь, стыдно за отроков мне не будет.

Он подтолкнул вперёд первого парня.

– Это Фёдор. Он учился в Москве при монастыре, грамоте обучен, счёт знает.

Фёдор поклонился мне в пояс.

– Здравствуй, господин Строганов. Буду рад учиться у тебя.

Я кивнул.

– Здравствуй, Фёдор.

Затем Варлаам подтолкнул второго. Его звали Матвей, широкоплечий невысокий юноша, тоже поклонился мне до пояса, после чего сам рассказал, что тоже учился монастыре вместе с Федором. Третий был по виду самым молодым. И звали его Антон. Он был сиротой и вырос при монастыре под Владимиром. Тем не менее, он тоже был обучен грамоте и желал у меня учиться.

Я обвёл их взглядом.

– Хорошо, – сказал я. – Раз Великий князь велел, значит, будем учиться. Но сразу предупреждаю: дело это непростое. Тут не только книжки читать и травки запоминать. Тут кровь видеть придётся, гной, вонь, помои выносить за больными, а иногда терять тех, кому помощь оказать нельзя. Выдержите?

Фёдор кивнул первым.

– Выдержу, господин.

Матвей и Антон переглянулись, но тоже кивнули.

– Хорошо, – повторил я. – Отец Варлаам, где они жить будут?

– У меня, – ответил дьякон. – В моей избе места хватит. Я их и кормить буду, и присматривать.

– За мой счёт, само собой, – уточнил я.

Варлаам улыбнулся.

– Само собой, Дмитрий Григорьевич. Я же не благотворительностью занимаюсь. Тебе велел Иван Васильевич учеников набрать. Я тебе с этим помог, но уж остальное, прости, не моя ноша.

Я усмехнулся.

– Твоя правда, отче. И спасибо за помощь. – Я сделал паузу, ещё раз оглядев учеников. – Ладно, пусть сегодня располагаются, погуляют по Курмышу. А завтра с утра начнём.

Варлаам поклонился, после чего повёл троицу к своей избе.

Я же прошёл в свою комнату, сел за стол и потёр лицо руками. Ученики… Ещё одна головная боль. Как их учить я совершенно не представлял. О системном образовании заикаться даже не стоит. Для этого нужно… ДА МНОГО чего нужно!

Мало того, что скоро сорок воинов прибудут, которых надо будет обучать, проверять, кормить, так ещё и этих троих учи лекарскому делу.

– «Хотяяяя, если подумать, это могло быть и полезно. Обучу этих, откатаю практику, потом возьму ещё учеников. А там видно будет. Может, из этого дела что‑то путное и выйдет. И рано или поздно начинать придётся…»

Утром я встал рано, как обычно. Размялся, облился холодной водой из бадьи во дворе, позавтракал овсяной кашей с салом. Потом вышел на крыльцо и увидел троицу учеников, стоявших у ворот терема.

Они явно ждали меня.

– Здорово, – поздоровался я.

– Здравствуй, господин, – хором ответили они.

– Ну что, готовы учиться?

– Готовы, – снова хором.

Я усмехнулся. Хор какой‑то.

– Ладно. Пошли.

Я повёл их к себе в светлицу, которую после переезда в терем использовал как приёмный кабинет. На втором этаже у меня была операционная, в которую после отбытия Ратибора и Ко, были перевезены все инструменты, травы, хлебное вино и так далее.

Что же до своего дома, то я отдал его Григорию. Честно, было немного жалко, но вот только зачем мне два дома? Но в пользу переезда в боярский терем было несколько фактов. Во‑первых, статус. Во‑вторых, он в несколько раз больше, и даже когда у меня жили Артём с женой, я почти не замечал их присутствия. Ну и последнее, третье, терем стоял в самом защищённом месте. Он так удачно располагался, что если вражеские лучники начнут стрелять подожженными стрелами, до него вряд ли достанут.

– Вот, – обводя рукой помещение сказал я, – здесь мы будем заниматься. Но сначала – важный вопрос. Вы знаете, что такое гигиена?

Трое переглянулись. Фёдор нахмурился.

– Гигиена? Нет, господин, не слышали такого слова.

Я кивнул. Так и думал. Слово‑то греческое, откуда им его знать?

– Гигиена, – начал я, – это, по сути, чистота. Чистота тела, рук, одежды, помещения. Это то, что в большинстве случаев помогает не заболеть и не заразить других.

Матвей почесал затылок.

– А разве это не само собой? Мы же моемся, одежду стираем…

– Моетесь, – согласился я. – Но недостаточно. Особенно руки. Вот скажи, Матвей, когда ты в последний раз мыл руки?

Он задумался.

– Ну… утром. Умывался перед завтраком.

– А после того, как в туалет сходил?

Матвей смутился.

– Ну… не всегда.

– Вот это и есть проблема, – сказал я. – Руки надо мыть всегда. Перед едой, после еды, после туалета, после того, как с больным поработал. Всегда! И не просто ополоснуть, а хорошо, с щёлоком, тереть, чтобы вся грязь ушла.

Антон робко поднял руку.

– Господин, а зачем так часто? Руки же чистые вроде.

Я посмотрел на него.

– Чистые на вид. Но на них живут твари, которых не видно. Они маленькие, меньше пылинки. И они вызывают болезни. Понос, лихорадку, гнойные раны. Всё это от грязных рук.

Трое уставились на меня, как на помешанного. Фёдор осторожно спросил:

– Господин, а откуда вы это знаете? Про тварей этих невидимых?

Я вздохнул. Вот тут‑то и начиналось самое сложное. Объяснить им про микробов, не упоминая микроскопов и бактериологии, было задачкой не из лёгких.

– Это мне… – я сделал паузу, подбирая слова, – Николай Чудотворец открыл. Во сне явился, показал, объяснил. Сказал, что на руках грязных твари живут, которые людей убивают. И что надо руки мыть, воду кипятить, раны чистить. Но я сразу хочу кое‑что прояснить, так сказать, чтобы у нас наступило полное взаимопонимание. Я не святой и никогда им не стану. Мой путь состоит в другом, но какая именно участь мне отведена, мне не ведомо.

Троица переглянулась. Варлаам, видимо, уже рассказывал им про чудесное исцеление Глеба, Ярослава и Марии Борисовны. Не мог не рассказать… более того я был уверен, что после каждого занятия Варлаам будет узнавать у них чему именно я их учил и что говорил.

Кстати, именно поэтому я первое же занятие начал с вброса информации о Чудотворце. Мне нужно было понять, как Варлаам и церковь отнесётся к такому. Тронуть они меня не тронут, всё‑таки у меня серьёзная крыша в Москве в лице Великого князя. Так и о Шуйском и Тверском забывать не стоит.

– Понятно, господин, – сказал Фёдор. – Значит, руки мыть надо часто.

– Да, – произнёс я. – И сейчас покажу, как это делать правильно.

Я подвёл их к большой бадье с водой, которая стояла у стены. Рядом лежал кусок щёлока – золы, смешанной с водой, которая давала мыльный раствор.

– Смотрите. Берём щёлок, мочим руки, трём хорошо. Между пальцами, под ногтями, запястья. Трём долго, не меньше минуты. Потом смываем чистой водой. Вот так.

Я продемонстрировал, тщательно втирая щёлок в кожу, потом ополаскивая руки. Вода стекала, унося мыльную пену.

– Теперь вы, – велел я.

Трое послушно подошли к бадье и начали мыть руки.

– Хорошо, – одобрительным тоном сказал я. – Теперь запомните: каждый раз, когда будете со мной работать, перед этим моете руки. Не помыли, к больному не подпущу. Понятно?

– Понятно, господин, – кивнули они.

– Отлично. Теперь второе правило. Вода. Вся вода, которую мы пьём или даём больным, должна быть кипячёной. Сырую воду пить нельзя. В ней тоже твари живут.

Так началось наше знакомство с гигиеной. И для закрепления пройдённого материала я решил их немного нагрузить работой… разумеется, себе на пользу.

– Хорошо. Тогда первое задание. Сейчас возьмёте вёдра, воду, тряпки и вымоете эту комнату. Пол, стены, стол, полки. Всё до блеска. А я потом посмотрю, как справитесь.

* * *

Следующие дни прошли в обучении. Я не бросал свои дела – кузня, рыболовство, тренировки с дружиной, но находил время для учеников. Каждое утро они приходили, а я начинал им рассказывать. Очень не хватало писчего материала. Хоть память у парней была неплохой, но это было не то. Но с началом распутицы, купцы к нам не заезжали. А моих запасов им ненадолго хватит.

– «Хоть самому бумагу делай», – подумал я. Как она делается я знал, но только примерно. Также мне было известно, что секрет её изготовления уже знали в Европе. Было бы здорово узнать, как её изготавливают в это время, но, к сожалению, такой возможности у меня не было.

– «Вроде бы опилки или же конопляные волокна вываривались в воде с добавлением соды и крахмала…» – старался вытянуть из памяти информацию, но вот бумаговарением я никогда не занимался. И не она стояла в очереди первоочередных задач.

Когда тему с гигиеной я посчитал пройденной, перешёл к травам. Рассказал, что от чего помогает. Ромашка – от воспаления, дубовая кора – от поноса, зверобой – от ран, мать‑и‑мачеха – от кашля.

Однажды утром я решил показать им, как обрабатывать рану. Как раз утром мне доложили, что один из дружинников порезал руку топором.

– Сегодня будем учиться обрабатывать раны, – сказал я. – Пошли.

Мы вошли в казарму, где лежал раненый. Это был молодой парень по имени Иван, один из новеньких. Он сидел на нарах, держа руку, обмотанную тряпкой.

– Здорово, Иван, – поздоровался я. – Покажи руку.

Он протянул руку, и я размотал тряпку. Рана была глубокая, сантиметров пять, кровь запеклась и края были грязные.

Трое учеников стояли сзади, вытягивая шеи.

– Смотрите внимательно, – сказал я. – Сначала моем руки. Потом моем рану. Берём кипячёную теплую воду и промываем. После этого берём солевой раствор и промываем уже им.

– Ммм, – замычал дружинник. Но я не обращал на это внимание. В следующий раз не будет показывать воинскую удаль перед новиками‑сиротами и жонглировать топорами. – Щиплет, господин!

– А ты как хотел? Чтобы боли вообще не было? – усмехнулся я, и повернулся к ученикам.

– Видите? Рана чистая. Теперь, – я промокнул рану чистой тканью, потом взял иглу с ниткой. – Теперь зашиваем. Смотрите, как держу иглу, как веду шов. Стежки ровные, не слишком тугие, не слишком слабые.

Я начал зашивать рану, и трое учеников замерли, наблюдая. В процессе Матвей спросил.

– А если рана большая, на животе или на груди?

– То же самое, – ответил я. – Только сложнее. Там могут быть внутренние повреждения. Но принцип один: чистота, промывание, зашивание, если нужно.

Антон сильно побледнел, и я понял, что ещё немного и он свалится.

– Антон, ты в порядке? – спросил я.

Он кивнул, но это было не правдой.

– Иди на воздух, подыши, – велел я. – А потом возвращайся.

Он кивнул и вышел.

– Вот так, – сказал я. – Лекарское дело, это не только травки и молитвы. Поэтому если не готовы к виду крови, то лучше не тратьте время своё и моё. Просто поверьте, эту рану вообще нельзя назвать сложной, по сравнению с тем, с чем вы можете столкнуться позже.

– Я буду учиться, – тут же сказал Федор.

Матвей кивнул.

– И я готов.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда продолжим.

Глава 5

Дни шли, и началась распутица. Снег таял, дороги превратились в месиво из грязи и воды. Народ сидел по домам, занимался мелкими делами.

Я же продолжал обучать учеников. Показывал им, как вправлять вывихи, как накладывать шины при переломах. У кожевников приобрёл мягкую кожу, чтобы ученики учились правильно накладывать шов.

Фёдор оказался самым способным из троицы и быстро схватывал, запоминал, задавал умные вопросы. Честно, я видел в нём будущего лекаря.

Матвей был старательным, но не таким сообразительным. Ему приходилось объяснять по несколько раз, но швы у него получались на загляденье и, что немаловажно, руки… они совершенно не тряслись.

Недолго думая, я провёл несколько тестов, которые в прошлой жизни проходил в медколледже.

Проба с иглой и мишенью. Нарисовал углём на дощечке, маленький кружок (5 мм в диаметре). И попросил учеников коснуться его кончиком иглы, держа руку на весу. И так десять раз. Так вот, у Матвея было результат десять из десяти. Через пять минут я попросил его ещё раз сделать это упражнение, и результат оказался тем же.

На этом я не остановился и провел тест на устойчивость. Им нужно было вытянуть руки вперёд, растопырить пальцы, держать 60 секунд. Считал я про себя, но не в этом суть. Фёдор почти не дрожал, лишь к концу чуть замельтешили кончики пальцев. Матвей стоял как вкопанный: ни тремора, ни подергиваний. Я даже удивился, такая стабильность очень редко встречается. Даже у меня такой не было. Потом я попросил их на дощечках углём нарисовать одной рукой круг, другой квадрат и всё это одновременно. Потом набрал мелкий щебень, который использовал вместо бисера, попросил их перекладывать мелкие бусины пинцетом из одной чашки в другую, одновременно второй рукой удерживая линейку на месте.

По результатам нескольких дней я понял, что с двумя из трех учеников мне повезло.

Но с Антоном была проблема. Он боялся крови. Через несколько дней я зашивал рванную рану на ноге мальчишке, который поскользнулся и упал на острый край коряги, торчащий у их дома. В этот раз, когда он увидел рану, его стошнило. Что до знаний, то не могу сказать, что он меня радовал. Отвечал, конечно, на вопросы, но у меня создавалось впечатление, что медицина это не его.

Однажды я позвал его отдельно.

– Антон, – сказал я. – Скажи честно, ты хочешь быть лекарем?

Он потупился.

– Не знаю, господин. Я… я боюсь крови.

– Вижу, – сказал я. – Но лекарское дело без крови не обойдётся. Раны, роды, операции. Везде кровь. Если ты её боишься, может, стоит подумать о другом деле?

Он поднял глаза.

– Но мне велели учиться. Меня вырастили в монастыре, и я не могу подвести их.

– Всё же я думаю, тебе стоит подумать о чём‑то другом, – сказал я.

На что Антон покачал головой.

– Нет, господин, прошу, не надо говорить отцу Варлааму, что я не справляюсь. Поверьте, я буду стараться. И привыкну.

Я вздохнул.

– Ладно. Но если поймёшь, что не можешь, сразу говори. Лучше честно признаться, чем потом из‑за страха погубить больного.

– Понял, господин.

Хоть мне добавилась забота об учениках, старался находить время и возвращался к своему не то, что любимому, но понравившемуся мне занятию… И за зиму я успел выковать три клинка из дамасской стали. Процесс был долгим и требовал полной концентрации, но результат того стоил. Каждый раз, когда я протравливал готовый клинок и видел, как проступает узор, я испытывал чувство глубокого удовлетворения.

Первый клинок я решил подарить Григорию. Он заслужил его, как никто другой. К тому же его старая сабля уже порядком износилась.

Я работал над его саблей особенно тщательно. Подобрал баланс так, чтобы клинок лёг в руку, как родной. Сделал рукоять из вороного дерева, обмотал кожей. Ножны обтянул кожей и укрепил медными накладками.

Когда всё было готово, я позвал Григория к себе в терем.

– Звал? – спросил он.

– Да, отец, проходи, садись. Есть разговор, – не стал я с порога его ошарашивать.

Он посмотрел на меня вопросительно, но на лавку сел.

– Что случилось?

Я достал из‑под стола свёрток, завёрнутый в плотную ткань, и протянул ему.

– Это тебе.

Григорий нахмурился, взял свёрток и развернул. Его глаза расширились, когда он увидел саблю в ножнах.

– Это… – он запнулся, не находя слов.

– Твоя, – сказал я. – Выковал специально для тебя. Попробуй.

Григорий медленно вытащил клинок из ножен. Сталь тускло блеснула в свете лампады. И я увидел, как его лицо меняется. В нём проступил первозданный, по‑детски восторженный свет.

Он водил пальцами по узору дамасской стали, потом сделал пробный взмах, потом ещё один. Сабля рассекала воздух с отчётливым свистом.

– Дим… – голос у него дрогнул. – Это… я не знаю, что сказать.

Я усмехнулся.

– Ничего не говори. Просто прими.

Григорий опустил саблю, посмотрел на меня. В его глазах стояли слёзы. Я никогда не видел отца таким. Он всегда был суровым, сдержанным, немногословным. А тут…

– Сын… – прошептал он. – Это лучший подарок, что я получал в жизни.

Григорий снова поднял саблю, посмотрел на неё, потом аккуратно вложил в ножны.

– Испытать её надо, – сказал он, и голос его снова стал твёрдым. – В бою настоящем.

– Можем и сейчас, – предложил я. – Не в бою, конечно, но проверить, как она себя ведёт.

Отец усмехнулся.

– Ты хочешь со мной сразиться? На боевых клинках?

– А почему бы и нет? – пожал я плечами. – Мы же в полной экипировке будем, броня есть, шлемы. Да и проверим заодно, насколько прочна дамасская сталь.

Григорий задумался, потом кивнул.

– Ладно. Завтра утром перед дружиной сразимся. Заодно покажем кто такие… – Григорий сделал паузу, и с усмешкой добавил: – Строгановы!

– Ну, давай покажем, – кивнул я.

Утром, когда дружинники возвращались с пробежки, увидели, как я и Григорий, перешучиваясь, шли в полном боевом облачении на площадку.

Кольчуга, кираса, наручи, поножи, шлем. Я взял свою саблю из дамасской стали, Григорий свою. Щиты оставили в стороне, решив биться только саблями.

– Готов? – спросил Григорий.

– Готов, – ответил я.

Мы разошлись на десять шагов, развернулись друг к другу. Григорий поднял саблю в приветственном жесте, я ответил тем же. Потом мы двинулись навстречу.

Первый удар был пробным. Григорий нанёс его сверху – я отбил, клинки звякнули. Потом я контратаковал, он увёл мою саблю в сторону, шагнул вбок. Мы начали кружить, присматриваясь друг к другу. За четыре года, со дня попадания в это время, я сильно изменился. И хоть это не первый раз, когда я с Григорием скрещиваю клинок, но сейчас было ощущение, что что‑то изменилось…

Григорий пошёл в атаку. Серия быстрых ударов – сверху, сбоку, снизу. Я отбивал, отступал, чувствуя, как напрягаются мышцы. Во мне стал просыпаться азарт и мне хотелось показать всё, чего я стою.

Григорий был очень быстрым. Даже в тяжёлой броне он ловко двигался. Но я тоже был не промах. Почти каждый день я тренировался, постепенно наращивал нагрузку на тело, вспоминал всё, что знал из прошлой жизни по различным упражнениям, также учился у своих холопов, которые знали и применяли военные хитрости.

Не знаю специально ли Григорий сделал следующее движение, но я пропустил его удар мимо себя, шагнул внутрь и нанёс удар в корпус. Отец отскочил, но я успел зацепить его кирасу кончиком клинка.

– Первый, – обрадовавшись, сказал я.

– Не зазнавайся, – усмехнулся Григорий и пошёл в атаку.

Вторая схватка была жёстче. Отец не давал мне передышки, наносил удар за ударом, гонял по площадке, не давая контратаковать. Я отбивал, уворачивался, но ему всё было нипочём. В какой‑то момент он сделал финт, я повёлся, и его сабля легла мне на плечо.

– Второй, – сказал он.

Я кивнул, отступил, начал переводить дыхание. Как я уже говорил, я не раз скрещивал оружие с Григорием, и радость побед уже успел вкусить. Но сегодня его словно подменили.

Третья схватка была решающей. Мы сошлись снова, и на этот раз оба выкладывались полностью. Клинки звенели, искры летели, снег под ногами был истоптан. Пот заливал мне глаза, впрочем, Григорий тоже пару раз разрывал дистанцию, чтобы смахнуть его с лица.

Этим я решил воспользоваться, и нанёс удар сверху. Он отбил, развернулся и ударил сбоку, я парировал. Однако он увёл мою саблю вниз, но я тут же вернул клинок на месте, и сместившись влево, ударил снова, и снова. Потом Григорий отступал, защищался, и тут я увидел брешь. Его правая рука чуть опустилась, и я нанёс удар в эту точку.

Моя сабля легла ему на предплечье. Лёгкое касание, но это была победа.

– Третий, – выдохнул я.

Мы остановились, тяжело дыша. Григорий снял шлем, вытер пот со лба. Лицо у него было красным, но в глазах светилась радость.

– Ну, сын, – сказал он, – молодец. Порадовал.

Я тоже снял шлем, улыбнулся.

– Ты ещё быстрее, чем я думал. Если бы не везение, ты бы меня уложил.

– Везение? – усмехнулся Григорий. – Это не везение. Ты хорошо дерёшься, Дим.

– Так ты ж меня учил…

Я посмотрел в ту сторону площадки, где четыре года назад под пристальным взглядом Григория отрабатывал вертикальные удары деревянным клинком. Вспомнил насмешку рыжего, сказавшего что из меня толка не будет. Хотя сам он погиб при следующем набеге татар. Много чего вспомнилось.

Мы осмотрели сабли. На клинках были небольшие зарубки, но они были настолько мелкими, что их можно было легко убрать точильным камнем. Главное, дамасская сталь прошла испытание боем.

– Отличное оружие, – сказал Григорий, проводя пальцем по лезвию. – Лучшее, что я держал в руках.

– Рад, что понравилось, – ответил я.

Отец посмотрел на меня.

– Спасибо, сын, – просто сказал он и похлопал меня по плечу.

* * *

Две другие сабли я решил продать. Первая мысль была предложить одну Шуйскому. Василий Фёдорович ценил качественное оружие, и я знал, что сабля из дамасской стали ему понравится. К тому же он хорошо платил, и лишние деньги мне бы не помешали.

Но потом я вспомнил о его просьбе. Шуйский просил меня сделать ему трость со скрытым клинком, такую же, как у Ярослава. А я, увлёкшись другими делами, забыл об этом.

– Чёрт, – выругался я вслух. – Совсем из головы вылетело.

Надо было исправлять ситуацию. Шуйский человек влиятельный, обидеть его было бы недальновидно. И хоть он наверняка уже давно не хромает, но, как говорится, слово было сказано .

Я пошёл в кузню, где Доброслав работал над очередным заказом. Когда я его купил, он был угрюмым и замкнутым. Но постепенно оттаял и мы неплохо ладили.

– Доброслав, – позвал я.

Он поднял голову от наковальни, отложил молот.

– Слушаю, Дмитрий, – он, как и трое боевых холопов, мог обращаться ко мне по‑простому.

– Нужна твоя помощь. Надо сделать трость, такую же, что мы делали Ярославу. Помнишь?

Он кивнул и почесал бороду

– Трость со скрытым клинком? Сложная работа, – завёл он свою старую шарманку, как всегда, когда я озадачиваю его непростой работой.

– Справишься? – спросил я.

Он усмехнулся.

– Справлюсь. Только времени понадобится.

– Сколько?

– Неделя, может, две. Смотря как пойдёт. – Он сделал паузу. – Тебе ж она не сейчас нужна. Дороги‑то ещё не открылись.

– Хорошо, две недели у тебя есть. Если нужна будет моя помощь, скажешь. На мехи ставь только тех, кого я тебе называл.

– Помню я, – ворчливым тоном произнёс он. – Ратмир, Глав и Воислав, только они могут заходить ко мне, когда я выковываю дамасский клинок. Большие никто.

– Всё верно.

– Вот только они уже начинают со мной темы вести, что неплохо бы, чтобы я и им сделал.

– А ты что? – тут же спросил я.

– Что я дурной? Холопам сабли делать, которых у именитых бояр нет.

– Я поговорю с ними, – сказал я. Сам же подумал, что как бы мне не было удобно держать эту троицу при себе, но к ним я уже как к холопам не относился. Скорее, как к товарищам, а может даже друзьям, которым в бою спину не страшно доверить.

– «Хм, – задумался я. – Ладно, посмотрим, как дело пойдёт. Может, и впрямь по осени вольную дам».

Дружина Курмыша на данный момент составляла двадцать шесть человек. Одиннадцать дружинников, что пришли осенью. Двенадцать дружинников, что раньше служили Ратибору и остались здесь после его отъезда. И двое новеньких, что получили приглашение от Григория после осенних состязаний.

Вообще, изначально их было трое. Никто из той троицы первых мест не взял, но Григорий сделал предложение о вступлении в дружину именно им. Данила и Максим были крепкими парнями двадцати лет. Третьим был Гаврила, младше товарищей на пару зим. В общем, Данила и Максим приняли предложение сразу. А Гаврила отказался. Сказал, что ему надо за хозяйством следить, мать больная, сестрёнка маленькая. Григорий не стал настаивать, хотя и говорил, что парень толковый, жаль упускать.

Вместе со мной и тремя холопами получалось ровно тридцать. Не густо, конечно, но лучше, чем ничего. Но за зиму их удалось неплохо поднатаскать.

Экипировка была та, что осталась от Ратибора. Когда боярин уехал в Москву, он забрал с собой большую часть дружины, но оставил небольшие запасы оружия и доспехов. Многое было не в самом лучшем состоянии, но, имея при себе личного кузнеца, получилось привести экипировку в божеский вид.

Кольчуги пришлось чинить – кольца разогнулись, кое‑где проржавели. Шлемы поправлять – вмятины выбивать, кожаные подшлемники менять. Щиты вообще были в плачевном состоянии – дерево рассохлось, кожа потрескалась.