Текст книги "Рассвет русского царства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Тимофей Грехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 49 страниц)

Глава 4

Ворота открылись со скрипом, и дружинники высыпали наружу. Я так и стоял на стене наблюдая, как дружинники бегали между телами. Кто-то был уже мертв, кто-то стонал, придавленный тушей убитой лошади.

Григорий стоял рядом, вытирая пот со лба.

– Смотри и запоминай, – сказал он. – После боя, главное быстро разобраться с ранеными. Своих спасаем, чужих связываем. Раненых лошадей добиваем. Их потом на мясо. Оружие собираем. Ничего не оставляем. Потом всё, что получено с боя, делится на всех дружинников.

– А что насчёт раненых врагов?

– По-разному. – он замолчал, и я уже думал, что он ничего не скажет. Но оказался не прав. – Всё зависит от ран и знатности. За знатного можно получить выкуп.

Я кивнул и тут же спросил.

– А как же трофей? Что с боя взято, то свято? – спросил я.

– Хм, не знаю, где о таком слышал, но есть правда в твоих словах. Только вот споров бывает очень много из того. – Он сделал паузу. – Рано тебе пока в эти дела вникать. Позже по ходу дела разберёшься.

Я кивнул. Рано так рано.

Один из дружинников, рыжебородый детина, который когда-то смеялся надо мной на плацу, подошел к коню, под которым лежал татарин. Тот самый, в коня которого попало мое копье. Дружинник с трудом оттащил тушу в сторону, и татарин попытался подняться и достать его ножом. Я заметил, как Григорий напрягся, и уже собирался бежать на выручку. Но рыжий заметил движение татарина, и ногой выбил кинжал.

– Живой! – крикнул рыжий. – Ты смори-ка живой! – он наклонился над татарином и, схватив его за шиворот, от всей души русской, врезал по лицу. И тот сразу обмяк.

Двое дружинников схватили татарина под руки и поволокли к воротам. Мы спустились вниз, и когда его проводили мимо меня, я заметил на татарине кожаную броню, правда, местами порванную, волосы спутанные, и от него за несколько метров воняло потом и говном.

– В поруби успокоится. А потом барин скажет, что с ними делать, – произнёс Григорий. – Не стоит его жалеть. Он к нам с мечом пришёл.

Я просто кивнул. И стал смотреть что будет дальше, так сказать, мотать на ус.

Пленников было пятеро. Их связали и повели к срубу у дальней стены крепости, с единственным маленьким окошком под самой крышей. Так называемая тюрьма, или же, как тут называли, поруб.

Григория позвали дружинники. Началась делёжка мяса убитых коней. Я задумался и не заметил, как ко мне кто-то подошёл.

– Эй, ты чего тут встал? – раздался знакомый голос за спиной.

Я обернулся. Ванька Кожемякин стоял в нескольких шагах, руки на поясе, на лице, привычная наглая ухмылка.

– Новиком себя возомнил? – продолжал Ванька, делая шаг вперед. – Один раз повезло, и ты уже возомнил, что…

– Не тебе, Ванька, к Митрию задираться! – резко оборвал его Семен, появляясь словно из ниоткуда.

Лучник встал между нами, скрестив руки на груди.

– Вон, видишь? – Семен кивнул в сторону поруба, около которого на коленях стояли пленники. – Там один его. Митрий в бою копьё пустил, коня сразил, татарина под ним придавил. А ты где был, а? – и как рявкнет, – ЩЕНОК! Можешь не отвечать! Знаю я, что в избе с бабами сидел. А ведь я к тебе подходил, предлагал с дружиной встать плечом к плечу. – Ванька побледнел. Его губы дрогнули, будто он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. – ПШЁЛ ВОН! ТРУС! – крикнул Семен, так, чтобы все во дворе слышали.

Ванька зыркнул на меня исподлобья и поспешил скрыться с глаз.

Семен проводил его взглядом и усмехнулся.

– Молодец, Митька. Хорошо сработал сегодня. – Он похлопал меня по плечу. – Ещё в первую встречу понял, что толк из тебя будет.

* * *

Я пошёл в сторону кузницы. После быстрой победы все разошлись по домам. Но до этого я видел, как дядька Артём вместе с семьей проходил через ворота, в сторону терема.

Кстати, он порывался идти на стену. Но боярин был против. На всё селение был всего один кузнец. А если с ним что-то случится? Что тогда? Правильно, ничего хорошего. В итоге, дядька Артём остался в тереме, в качестве последней линии обороны.

Ещё издалека я услышал крики. И они доносились со стороны кузни. Разумеется, я ускорил шаг. Подойдя ближе, я увидел наших раненых.

Их было пять человек. Кто-то стонал, кто-то молчал, стиснув зубы. У одного стрела торчала из плеча, у другого была глубокая рана на бедре, и он умер буквально у меня на глазах.

Дядька Артем стоял у горна, в руках держал раскаленный железный прут. Рядом двое дружинников держали раненого – тоже с раной на бедре. Но у этого кровь не хлестала. Повезло ему.

– Держите! – рявкнул Артем и приложил раскаленное железо к ране.

Сначала раненый боец выпучил глаза, и покраснел, после чего как ЗАОРАЛ!.

– Ааааа, аспиды! ХВАТИИИТ! Ммм, больно! Сууукааа!

Запах жженого мяса ударил в нос.

– Еще! – крикнул кто-то из толпы. – Кровь не остановилась!

Дядька Артем снова сунул прут в угли, раздул мехами. Прут засветился оранжевым. И снова к ране.

Я стоял, не в силах пошевелиться.

«Боже мой. Да, они его убивают! – пронеслось в голове. – Рана грязная, они даже не промыли её! Прижигание без обработки, это прямой путь к гангрене. Он умрет через дня три, может четыре, от заражения крови».

Я вспомнил медучилище. Лекции по хирургии. Правила асептики и антисептики. Обработка ран. Остановка кровотечения.

«Нужно промыть. Нужно очистить. Нельзя просто прижигать!»

Но что я мог сделать? Я, тринадцатилетний пацан. Кто меня послушает?

Рядом раздался новый крик. Другого раненого тащили к кузне. У него стрела торчала из плеча. Двое мужиков схватили древко и рванули на себя.

Стрела вышла с хлюпающим звуком, вслед за ней брызнула кровь. Раненый заорал и потерял сознание.

– Тащите к горну! – крикнул Артем.

Я сжал кулаки.

«Мне рано высовываться.» – подумал я.

Но тут раздался новый крик.

– БОЯРИЧА! БОЯРИЧА РАНИЛИ!

Его несли на руках. Молодой парень, лет двадцати, в дорогой кольчуге, волосы светлые, лицо бледное, как мел. В шее торчала стрела, из раны сочилась кровь, но видимо, древко её удерживало.

Его положили прямо на землю.

– ГДЕ МОЙ СЫН! – услышал я голос бегущего к нам боярина. Несмотря на доспехи, он несся так быстро, что олимпийские чемпионы позавидуют.

Он подбежал и тут же опустился на колени рядом с сыном.

– Глеб! Сын, ты слышишь меня⁈

Парень не отвечал. Глаза закрыты, дыхание хриплое, прерывистое.

– Не жилец, – сказал кто-то из толпы. – Как пить дать, не жилец.

– Стрела в шею попала. Эх… не повезло. Хороший боярич был.

Федор, стражник, его друг, подошел к боярину и положил руку на плечо.

– Ратибор… ему не помочь. Стрела слишком глубоко. Если её вытащить, он истечет кровью за минуту. Если оставить – задохнется. Мне жаль…

– НЕТ! – взревел Ратибор. Голос его был полон ярости. Он схватил Федора за кафтан, притянул к себе.

– НЕТ! Ты найдешь того, кто поможет! НАЙДЕШЬ! Или я тебя…

– Ратибор, ты же сам все видишь… – отвёл он взгляд. – Не мучай сына.

– Ты… ты что мне предлагаешь ирод! Да я тебя…

– Ратибор, – попытался успокоить его Федор. – Я знаю Глеба с рождения! Я учил его держать меч. Ты его отец! Но он мне тоже как родной. САМ ЗНАЕШЬ! Но… – сделал он паузу. – друг, мы должны отпустить его.

Боярин разжал руки, отпустил стражника. Парень хрипел все тише. Кровь продолжала течь, пропитывая землю. Я же стоял в толпе и смотрел на это.

В голове крутились мысли, знания, полученные в техникуме, какая-то практика. Но беда в том, что в колледже я шил только трупы. Живых никогда! Пускай я и был лучшим. Но его спасение, в текущих условиях будет на грани фантастики!

Я тяжело вздохнул, и немного подойдя поближе стал осматривать рану.

«Стрела в шее. Если вытащить, смерть от кровопотери. Нужно придумать как остановить кровь. А потом извлечь стрелу и быстро зашить. Но здесь нет инструментов, нет антибиотиков, абсолютно ничего нет!»

Кажется, Ратибор не собирался сдаваться.

– Сейчас… сейчас все будет хорошо, сын, – голос боярина дрожал. – Сейчас вытащим эту проклятую стрелу, и…

Он обхватил древко обеими руками.

«Блять, если он дернет стрелу на себя, то, наверняка, разорвет артерию!»

Сам от себя не ожидал, но я подскочил и перехватил руку боярина, не давая ему дернуть стрелу. Ратибор обернулся. Глаза его полыхнули яростью.

– Чего тебе надо⁈ – рыкнул он, пытаясь вырвать руку.

– Барин! Позволь слово молвить! – я держал его запястье изо всех сил, хотя он был намного сильнее меня.

– ПРОЧЬ, щенок! – боярин дернул руку, и я едва удержался на ногах. – Не до твоих слов! Видишь, сын умирает!

Он снова потянулся к стреле. Я отчаянно схватил его за предплечье, повис всем телом.

– Ты только хуже сделаешь! – закричал я.

– А ты знаешь, что делать⁈ – Ратибор развернулся ко мне всем телом, схватил за ворот кафтана и приподнял. Лицо его было в сантиметре от моего, я видел налитые кровью глаза, искаженные черты. И следующее слово он буквально прорычал. – ЗНАЕШЬ⁉

Толпа вокруг замерла. Все смотрели на нас. Я чувствовал десятки взглядов, слышал, как кто-то ахнул. Григорий дернулся вперед, но Федор удержал его за плечо.

Я уже прошёл точку невозврата. Нужно было раньше думать и стоять помалкивать.

В голове пронеслись обрывки знаний. Техникум. Лекции по неотложной помощи. Трахеостомия. Я видел это на практике один раз и по видео. Хирург делал экстренную коникотомию. И хоть я внимательно смотрел, но это не одно и тоже, чем делать.

«Блин, попаданец я или нет. Кто-то же меня сюда закинул. Кто знает, может это мой шанс?»

– Да, я могу попробовать его спасти, – выдохнул я, глядя боярину прямо в глаза.

Ратибор замер. Пальцы на моем вороте ослабли, но не отпустили.

– Попробовать? – переспросил он тихо, почти шепотом. В голосе звучала смесь надежды, неверия и отчаяния. – Да, что ты, щегол, можешь знать? Пшёл…

– Мне нужны… – перебил я боярина. От чего его глаза ещё больше увеличились. – Мне нужны вещи. И ты не должен мешать. Что бы я ни делал.

Боярин посмотрел на меня долгим взглядом. Потом перевел глаза на сына. Парень хрипел. Губы начали синеть. Времени оставалось совсем мало.

И в этот момент солнце выглядело из-за туч и осветило меня, а все остальные оставались в тени. Из-под рубашки показался крестик, с которого Ратибор несколько секунд не отрывал взгляда. Честно я сам обалдел от такого феномена. И после задавался вопросом, совпадение это или реально кто-то свыше помогал мне. Лучи освещали меня почти полминуты, и всё это время люди боялись не то что что-нибудь сказать, а пошевелится.

Ратибор разжал пальцы. Опустил меня на землю и перекрестился.

– Делай, – сказал он глухо. – Его жизнь будет на твоих руках. Если спасёшь, проси, что хочешь. Если нет… – он не закончил фразу, но я и так все понял.

Я кивнул.

– Дядька Артем! – крикнул я, пытаясь, чтобы голос звучал уверенно. – Дай мне металлическую трубку! Видел у тебя в кузнице тонкую. И хлебное вино кто-нибудь принесите. Да поскорее! – Дело-делом, а как с этого потом выкручиваться… – А ещё икону Святой богородицы. – в тот момент, я решил использовать тот свет на полную. Потому что знал, что времена тут, мягко говоря, тёмные.

«В Европе вроде колдунов сжигали на кострах. А что делали с ними на Руси? Надо будет потом уточнить этот момент.» – сделал я заметку на память.

– Вы слышали! Бегом! – закричал Ратибор. – После чего повернулся к Федору. Беги к Любаве, проси икону. Скажи я велел.

Тем временем кузнец уставился на меня.

– Трубку? Зачем…

– Потом объясню! Быстро! – я сделал шаг к нему. – И хлебное вино! У тебя есть?

Артем был недоволен. Тем не менее молча кивнул и бросился в кузню. Вернулся уже с тонкой медной трубкой и глиняным кувшином.

– Хорошо. – Я взял трубку, осмотрел. Внутренний диаметр около сантиметра, длина с ладонь. – Подойдет.

Потом обернулся и увидел Олену. Дочь Артема стояла в толпе, бледная, с широко распахнутыми глазами.

– Олена! Попроси маму тряпки чистые! И много! Самые чистые, какие есть!

Девушка вздрогнула, кивнула и побежала к дому.

Я опустился на колени рядом с боярским сыном. Руки немного тряслись. Слишком много внимания я приковал к себе.

«Спокойно. Я учился этому. Я справлюсь».

Откупорив кувшин хлебного вина, попросил кузнеца полить мне на руки, и заодно промывать трубку. На это дело ушло больше половины трёхлитрового кувшина.

– Ты что творишь⁈ – возмутился кто-то из толпы. – Вино переводишь!

Я не ответил. Потом полил шею раненого вокруг стрелы.

Парень даже не дернулся. Это меня радовало – без сознания. Наркоза у меня не было. А если вдруг парень придёт в себя, то… пиши пропало.

– Держите его крепко. Руки, ноги, но особенно голову! Он не должен шевелить шеей!

Все ждали отмашки Ратибора, и когда он кивнул, ко мне подошли пятеро мужиков. После чего, никого не предупреждая, я достал нож, что достался от погибшего брата. Лезвие было острым. Я полил его вином.

В этот момент меня схватил за плечо Ратибор.

– Ты что делаешь⁈ Зачем нож⁈

– Он почти не дышит. Не мешайте!

Боярин был в растерянности. Ещё бы! Вот, честно, я бы, будь на его месте, ни за что не подпустил бы ребёнка проводить операцию своему сыну. А тут на дворе пятнадцатый век! Таких ран насколько мне известно, ещё никто не лечил.

Тем временем вернулась Олена вместе с матерью, которая несла с собой вещи.

– Клади рядом. – бросил я.

Я еще раз осмотрел шею. Стрела вошла справа, чуть выше ключицы, под углом. Торчала наружу сантиметров на пять. Кровь текла, но не фонтаном – значит, артерию не задело. По крайней мере я сильно на это надеялся. Однако, хрип при дыхании говорил о том, что задета трахея.

«Коникотомия. Блин, как страшно-то! – Я прикрыл глаза и, тяжело вздохнув, стал проговаривать про себя порядок действий. – Разрез между щитовидным и перстневидным хрящом. Вставить трубку. Обеспечить дыхание».

Я провел пальцами по горлу, нащупывая ориентиры. Кадык. Щитовидный хрящ. Ниже – углубление. Вот оно.

Взял нож.

– Отче наш, Иже еси на небесех… – прошептал я, но так чтобы державшие парня мужчины меня слышали. – Начали, – и я сделал надрез.

Горизонтально, быстро, уверенно. Кожа разошлась, показалась белая перепонка под ней. Кровь выступила, но не сильно.

– ТЫ ЧТО ДЕЛАЕШЬ⁈ – взревел Ратибор и шагнул вперед.

Федор перехватил его, обхватив за талию.

– Подожди! Подожди, Ратибор! Дай ему закончить!

– ОН РЕЖЕТ ЕМУ ГОРЛО!

– Так надо! – рявкнул я, сам такого не ожидая, при этом, не отрываясь от работы. – Не мешайте!

Я раздвинул края раны пальцами. Увидел белую мембрану – перстнещитовидная связка. Она должна быть здесь.

Еще один разрез, теперь вертикальный, осторожно. Мембрана разошлась, и я увидел просвет трахеи.

Взял трубку. Вставил в разрез, осторожно продвигая вглубь. Почувствовал легкое сопротивление – хрящевое кольцо трахеи. Надавил чуть сильнее, под углом вниз. И трубка вошла.

И в этот момент произошло сразу два события.

Первое, меня с чудовищной силой ударили в грудь. Я отлетел в сторону, кубарем прокатился по земле, ударился спиной о чьи-то ноги. Второе, боярский сын ВДОХНУЛ.

С хрипотцой, но – вдохнул. Полной грудью. Воздух со свистом ворвался в трубку, и парень судорожно задышал. Раз. Два. Три. Хрип исчез. Дыхание стало ровным.

Я лежал на земле, хватая ртом воздух. Грудь болела так, будто по ней проехался конь.

– Барин! – раздался голос дружинника, что держал голову. – Он дышит! И синюшность исчезает!

Тишина.

Я приподнялся на локте, мотнул головой, прогоняя мутность.

Ратибор стоял над своим сыном, глядя на него широко распахнутыми глазами. Парень лежал неподвижно, из шеи торчала трубка, и тот дышал. Ратибор не мог поверить своим глазам.

Боярин поднял глаза. Он внимательно посмотрел на меня:

– Перекрестись. Чтобы все видели! – потребовал он.

Я сделал это, после чего прочёл по памяти отче наш. Благо, Митька знал эту молитву слово в слово. Сам я как-то в бога не верил. И в церковь ходил только на похороны. Вот такой уж я человек. Был.

– Спаси и сохрани, – прошептал кто-то в толпе.

Боковым зрением я видел, как люди начали креститься. Раз за разом, глядя на меня с благоговейным ужасом.

– Григорий, – Федор обернулся к моему отцу. – Откуда он знает знахарское дело? Кто учил?

Отец молчал, глядя на меня. Лицо его было каменным, но в глазах я уловил… страх? Непонимание? Осуждение? Я не смог распознать этих эмоций.

– Не знаю, – наконец ответил он задумчиво.

– Может, лукавый? – высказал предположение кто-то из толпы.

– Ты думай, что говоришь! – взревел Федор, оборачиваясь к говорившему. – Он спасает, аки ангел небесный! Ты сам видел свет господний! Он, – показал воин на небо, – не хочет, чтобы боярич погиб⁈ А то что выбрал отрока юного, то кто мы такие чтобы лезть в дела Господни⁈

«Блять», – выругался я про себя. Внимание. Слишком много внимания. Как бы не старался, но всё моё нутро мне говорило – эта ситуация мне ещё аукнется.

– Что еще нужно сделать? – спросил Ратибор. – Резать ещё будешь?

– Да, – ответил я. – Нужно сшить жилу, благодаря которой мы дышим.

– Делай, – сказал Ратибор. – Делай, я больше тебя не трону.

Я кивнул. Грудь ещё болела. Когда Ратибор меня пнул, сил не жалел. Да, это было несправедливо. Но прав тот, за кем сила.

Хотя, я тоже хорош. Хирург хренов!

Вернувшись туда, где сидел, я обхватил древко стрелы обеими руками, чувствуя, как под пальцами скользит кровь. Сделал глубокий вдох.

«Нужно протолкнуть насквозь. Если тянуть назад – зазубрины на наконечнике порвут все ткани. Только вперед».

– Держите крепче, – повторил я и резко надавил на стрелу.

Древко пошло вглубь с мерзким чавкающим звуком. Кожа с другой стороны шеи натянулась, побелела, и вдруг прорвалась – острие наконечника показалось наружу, блеснув сталью и темной кровью.

Парень дернулся всем телом, застонал, не приходя в сознание. Руки его дернулись, пытаясь отбить удар, но его держали крепко.

– Еще немного! – прохрипел я, продолжая давить.

Стрела прошла дальше, наконечник высунулся наружу сантиметра на три. Я отпустил древко, тяжело дыша.

Кровь потекла сильнее – из обеих ран, входной и выходной. Толпа вокруг ахнула. Кто-то закричал:

– УБИЛ! ОН УБИЛ ЕГО!

– Тихо! – рявкнул Федор, не оборачиваясь. – Все молчать!

Я вытер пот со лба тыльной стороной ладони. Руки тряслись. Наконечник торчал из шеи, выступая с другой стороны. Нужно было отломить его, чтобы вытащить древко.

Я попробовал схватить наконечник пальцами, но он был скользкий от крови, пальцы соскальзывали. Попытался надавить сильнее – бесполезно. Сил не хватало.

«Черт!»

Я посмотрел на свои руки. Блин, я ж, тринадцатилетний пацан. Конечно, сил не хватит.

– Руки, – выдохнул я, поднимая глаза на Ратибора.

Боярин с непониманием уставился на меня.

– Что?

– Руки давай! – повторил я громче, протягивая к нему кувшин. – Быстро!

Ратибор, не понимая, что от него хотят протянул ладони. Я щедро плеснул на них вином, обливая со всех сторон.

– Растирайте!

Он послушался, стал растирать ладони друг о друга. Я полил еще раз. После чего, указал на выступающий наконечник.

– Ломайте. Только быстро, одним движением.

Ратибор кивнул и обхватил наконечник большим и указательным пальцами. На мгновение замер, глядя на сына. Потом резко дернул в сторону.

Хруст.

Наконечник отломился и остался у боярина в руке. Он посмотрел на него, на окровавленный кусок железа, и бросил в сторону.

– Что дальше? – голос его звучал хрипло. – стрелу вытаскивать?

– Пока нет, – ответил я, вытирая руки о штаны. – Сейчас нельзя вытаскивать древко. Кровь хлынет, он захлебнется. Сначала нужно… нужно подготовиться.

Я оглянулся на толпу, ища Федора. Он показался мне самым адекватным из толпы. Поэтому выбор пал на него

– Дядька Федор! – крикнул я. – Помнишь того татарина? Который побогаче остальных выглядел?

– Тот, что в кольчуге был?

– Да, он. Рубаха на нем была цветная. Нужна она мне. Срочно!

Федор даже не переспросил. Просто кивнул одному из дружинников. И тот сорвался с места.

Пока его не было, я обернулся к Олене. Ей было лет десять. И, честно, я не понимал почему её допустили смотреть на ТАКОЕ!

Очевидно, что из-за моего, так скажем, поведения все забыли про неё.

– Олена, – позвал я как можно мягче. – Мне нужна игла. Самая тонкая, какая есть. И тарелку неси. Глиняную.

Она кивнула и побежала к дому. Вскоре вернулся дружинник, держа в руках комок ткани. Я взял его, и пощупал. Шелк. Не показалось. Тонкий. Лучшего шовного материала я сейчас всё равно не найду.

Я начал быстро вытягивать нитки. Раньше я никогда подобным не занимался, но ткань расплеталась как по маслу. Шелковые нити выходили очень легко.

Олена вернулась, держа в руках глиняную тарелку и тонкую иглу – обычную швейную, какими здесь шили одежду.

– Вот, – протянула она, не решаясь подойти ближе.

Я положил тарелку рядом с собой. И сложил в нее нитки, плеснул вина. Подождал несколько минут. Несколько раз отжал нитки, потом снова макал в вино. Потом вылил его из чашки и залили новое.

«Всё хватит!» – про себя сказал я.

После этого промыл иглу, и взял одну из нитей, продел в ушко, нить прошла, после чего завязал узелок на конце.

– Делаю надрез у жилы, – в этот раз я решил не рисковать и предупредил Ратибора. Не дожидаясь обратной связи, расширил входную рану, совсем чуть-чуть, чтобы увидеть, что внутри. А заодно сделать себе побольше места, чтоб потом было легче сшивать трахею.

После чего обхватил древко стрелы обеими руками.

– Держите его, – сказал я мужчинам, что всё это время держали Глеба. – Сейчас вытаскивать буду.

Я потянул древко на себя. Медленно, осторожно. Оно шло туго, цепляясь за ткани. Еще немного. Еще… И с мокрым хлюпающим звуком стрела вышла. Пошла кровь. Но не так чтобы много. И это радовало.

«Нужно зашить. Сначала трахею, потом мышцы, потом кожу».

Я вставил иглу в край разрыва. Ткань была мягкая, скользкая. Игла прошла с трудом. Я протянул нить, завязал узелок, как учили в медке, оставив кончик нити. Потом следующий стежок. И еще один.

Стежок за стежком. Узел за узлом. Я работал медленно, осторожно, стараясь не порвать тонкую ткань трахеи.

Наконец последний стежок. Я завязал узел, но не обрезал нить, а оставил конец длиной с палец торчать наружу.

Повернулся к Ратибору.

– Не смейте дергать! Тут же умрёт. Сам вытащу, когда заживет.

Боярин кивнул, не до конца понимая, что происходит.

Теперь выходная рана. Я осторожно раздвинул края ножом, заглянул внутрь.

«Ну кажись самое сложно закончилось!» – подумал я. Продев новую нить в иглу я снова начал работать. Стежок. Узел. Стежок. Узел.

Мне казалось, прошла целая вечность. Наконец-то я выдохнул. Мышцы зашита. И концы нитей торчат наружу.

«Вот вам профессора хреновы! Хоть вы ещё не родились, смотрите какого хирурга прое… ли! Деньги вам!!! Вот же ж продажные суки!» – нахлынула на меня былая обида.

Но потом мой взгляд опустился к трубке.

«Блин, про тебя-то я и забыл!»

Я осторожно потянул трубку. Она вышла легко. Отверстие под ней сразу начало затягиваться – края кожи сошлись почти сами. Но, разумеется, я всё зашил. Несколько аккуратных стежков и снова оставил концы нитей снаружи. И наконец последний узел. Я отрезал лишнюю нить ножом, оставив короткий конец.

– Готово.

Оставалось совсем немного. Я показал, как приподнять голову, после чего начал перевязывать шею раненого.

Толпа молчала. Все переводили взгляд с меня на боярича. Ратибор опустился на колени рядом с сыном, положил ладонь ему на грудь. Почувствовал, как она поднимается и опускается. Закрыл глаза.

– Жив, – прошептал он. – Живой…

Федор положил руку ему на плечо, сжал.

Я сидел на земле, уперевшись спиной о стену кузни.

«Я сделал это. Я его, бл@ть, правда, спас…»

– Несите его в терем, – сказал Ратибор, поднимаясь. – Осторожно. Голову не трясти.

Боярин пошел следом. Но на полпути обернулся, посмотрел на меня.

– Ты… иди за нами. Нужно будет еще что-то сделать?

Я кивнул, с трудом поднимаясь на ноги.

– Да. Нужно… нужно подготовится если жар появится.

Ратибор нахмурился.

– Лихоманка? Горячка? Говори нормально!

Я сглотнул. В голове крутились обрывки знаний. Антибиотиков здесь нет. Антисептиков толком тоже. Что можно использовать?

Ива. Кора ивы. Салициловая кислота – природный аспирин. Жаропонижающее и противовоспалительное.

– Кора ивы, – сказал я. – Мне нужна кора ивы. Много.

Боярин обернулся к одному из холопов, стоявших в толпе.

– Слышал?

– Да, барин!

– Тогда беги. Принеси коры. Много. БЕГОМ.

Холоп кивнул и сорвался с места.

* * *

Мы дошли до терема. Высокого бревенчатого строения с резными наличниками на окнах. Внутри было просторно и светло, окна пропускали много света, на полу лежали шкуры, у стены стояла широкая лавка, покрытая мехами.

Глеба положили на лавку. Ратибор сам поправил под головой сына меховую подушку, осторожно, чтобы не задеть шею.

В комнату забежала жена боярина, и кинулась к сыну.

– Глебушка, сынок… – зарыдала женщина.

– Не реви. Жив он. – И бросив на меня взгляд. – Он спас!

Женщина обернулась на меня. В её взгляде читалась одновременно благодарность и неверие.

Я поклонился, почти к самому полу.

– Бог помог. Без него бы не справился. – и снова перекрестился.

После этого я подошёл к Глебу и пощупал пульс на запястье.

«Так, слабый, но ровный. Это уже хорошо».

Вдруг послышался топот.

– Барин, – окликнул холоп с порога. – Кору принес!

Он вошел, держа в руках охапку ивовых веток с корой. Десяток кусков, может, больше.

Я взял один, осмотрел. Свежая, влажная. Хорошо.

– Ее нужно измельчить, – начал я объяснять холопу, – на мелкие куски. Потом в печи полчаса кипятить. В воде. Много воды. Потом процедить через ткань и принести сюда, когда остынет.

Боярин повернулся к холопу.

– Все слышал?

– Да, барин!

– Тогда бегом делай, что малой сказал.

Холоп схватил кору и выбежал из терема. Прошло время. Может, час, может, больше. Я сидел на лавке у стены, глядя в окно. Солнце клонилось к закату.

Рядом с раненым сыном сидели Ратибор и Любава, жена Ратибора. Родители почти не обращали на меня внимания.

Сам же Глеб лежал неподвижно, дыша ровно и глубоко. Я несколько раз подходил, проверял пульс, осматривал повязку. Все было стабильно.

Наконец дверь отворилась, и вошел холоп, неся глиняную крынку. От нее шел легкий пар.

– Вот, барин. Остыло уже.

Я подошел, взял крынку. Заглянул внутрь. Жидкость темно-серая, почти черная, с резким горьким запахом. Пригубил.

«Вроде бы оно». – подумал я.