Текст книги "Рассвет русского царства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Тимофей Грехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 49 страниц)

Митрополит шагнул вперёд. В руках у него была толстая книга в кожаном переплёте с металлическими застёжками.

– Я попросил владыку Феодосия проверить церковно‑приходские книги, – продолжил Иван, и в его голосе зазвучали торжественные нотки, – и архивы старые поднять, и знаешь, что написано в них?

Я отрицательно покачал головой, и тогда Великий князь посмотрел на митрополита.

– Тебе есть что сказать, Феодосий?

– Да, Великий князь, – проскрипел старик, открывая книгу на месте, заложенном шёлковой лентой. Пальцы его, унизанные перстнями, дрожали. – В летописи Софийского собора, в записи за лето 6772 от Сотворения мира… – Он откашлялся и начал читать нараспев. И у меня было время быстро посчитать о каком годе он говорит.

– «То есть за 1264 год по новому счёту», – отнял я пять тысяч пятьсот девять лет.

Тем временем митрополит продолжал.

– … значится боярин Иван Семёнович Строганов, что служил в Киеве у князя Даниила Романовича Галицкого. У него был внук – Осип Иванович. А у Осипа – сын Григорий'.

– А в книге венчаний за 1448‑й год, – продолжил Феодосий, перелистнув страницу, – есть строка: «венчан Григорий, сын Осипов, на Дарье, а восприемником (крёстный) у него был Яков Иванович, племянник боярина Ивана Семёновича».

Митрополит захлопнул книгу.

– Всё сходится, Митрий Григорьевич, – произнёс Иван Васильевич, глядя на меня с победным видом. – Отец твой, Григорий, хоть и обеднел и в десятники пошёл, но кровь в нём благородная! Род твой от того самого Ивана Семёновича Строганова. Очень древний род и знатный.

Я стоял, открыв рот, продолжая отыгрывать свою роль. Всё, что сказал Митрополит, была наглая, но при этом красивая ложь.

Мне было доподлинно известно, что Григорий был простым воякой. Никаких Строгановых там и близко не лежало. Иван просто легализовывал меня. Подался мольбам Марии Борисовны, и выполнил, что она от него хотела. И он создал дворянина, прямо на глазах у всех.

– Ты понимаешь, что это значит? – спросил Иван Васильевич, наслаждаясь моим мнимым замешательством.

Я медленно кивнул.

– Понимаю, государь.

Это значило, что я больше не никто. Я – Строганов. У меня есть герб, есть предки (пусть и выдуманные митрополитом по приказу князя), и есть право на землю и власть.

– Ну? – Иван прищурился. – Признаёшь ли ты родство своё? Готов ли принять имя предков и служить мне, как подобает дворянину?

– «Ага, не боярином, как я подумал вначале представления, а дворянином. Ну и ладно».

Я посмотрел на Шуйского. Тот едва заметно кивнул, в глазах его читалось: «Бери, дурак, пока дают».

Я глубоко вздохнул. Строганов, так Строганов. Фамилия, вроде, подходящая.

– Признаю, государь.

Не знаю зачем, наверное, фильмов насмотрелся в своё время… в общем, я опустился на одно колено.

– И благодарю за память о предках моих, коих судьба разбросала. Клянусь служить тебе верой и правдой. Имя Строгановых не посрамлю.

Иван Васильевич расцвёл. Он подошёл, положил тяжёлую руку мне на плечо.

– Вот и славно, Дмитрий Григорьевич. Вот и славно. Встань.

Я поднялся.

– Земли просил? – спросил Иван уже по‑деловому. – Будут тебе земли. Жалую тебе вотчину в уезде Курмышском. – Я заметил как Иван Васильевич с ехидством смотрит на меня. – Да‑да, те самые угодья, где ты жил последние шесть лет. Теперь крепость на тебе. Отец твой, хоть и старший в роду, но старшим тебя назначаю. Понял?

– Понял, Великий князь.

– Также, чтобы на ноги смог встать, освобождаю от платежей всяких податей, и государственных, и церковных, сроком на десять лет.

– Спасибо, Великий князь, – искренне сказал я. – Я не подведу.

– Знаю, что не подведёшь, – Иван сжал с силой моё плечо так, – А коли подведёшь, так мы с тобой уже говорили: кол на площади всегда свободен.

Великий князь отпустил меня и кивнул дьяку, что стоял рядом с митрополитом.

– Чин дворянина московского с правом участия в Боярской думе при обсуждении вопросов, касающихся медицины и обороны границ, – зачитал дьяк с официального свитка.

«Да! Я стал дворянином. Не боярином, но близко. Очень близко!» – пронеслись у меня мысли.

В то время дьяк продолжал читать.

– Жалование в размере ста рублей серебром ежегодно. Право на создание собственной дружины для защиты вотчины и службы Великому князю, – он говорил и говорил, пока наконец‑то не убрал свиток от лица.

– Ты услышал, чем я тебя вознаградил. Теперь же вставай на колено, и слушай свои обязанности.

Я снова опустился на одно колено. Государь положил руку мне на плечо.

– Клянёшься ли ты, Дмитрий Григорьевич Строганов, служить мне верой и правдой, не щадя живота своего?

– Клянусь, Великий князь.

– Клянёшься ли защищать православную веру и русскую землю от врагов внешних и внутренних?

– Клянусь.

– Клянёшься ли исполнять мои приказы, даже если они будут тебе не по нраву?

Я сжал зубы.

– Клянусь.

Иван убрал руку.

– Встань, дворянин Строганов.

Я поднялся.

– Иди домой, в свой Курмыш, – сказал Иван. – Устрой свою вотчину. Набери людей. Но помни: когда я позову, ты вернёшься. И не один, а с дружиной. Понял?

– Понял, Великий князь.

Он махнул рукой.

– Свободен. Дьяк выдаст тебе грамоту и серебро. Василий, проводи его.

Шуйский кивнул и жестом позвал меня следовать за ним.

Мы вышли из тронного зала.

– Ну, Дмитрий Григорьевич, – усмехнулся Шуйский, хлопнув меня по спине. – Поздравляю с обретением родни. Быстро же ты в гору пошёл. Смотри, голова‑то не закружится?

– Время покажет, Василий Фёдорович, – отшутился я, всё ещё переваривая случившееся. – А вот то, что государь мне такую родословную… нарисовал…

– Тс‑с! – Шуйский приложил палец к губам. – Ты что несёшь? Какую нарисовал? Истинно всё! В книгах записано! Сами видели! – с этими словами он подмигнул мне.

* * *

Я шёл по коридорам Кремля и пробовал на вкус своё новое имя.

– Я, Дмитрий Строганов. Блин, а звучит!

В голове уже крутились планы. Порох, доменная печь, водяное колесо, прокатные станки, лесопилка. Теперь у меня есть на это право. Осталось найти на всё это ресурсы.

Вечером я вернулся в покои Великой княгини. Мария Борисовна сидела у окна в кресле, укутанная в тёплую шаль. Рядом с ней играл Иван, тогда как Настя шила наряд для куклы

– Митрий! – воскликнул мальчик. – Смотри! Я его раскрасил! Красный кафтан, как у дядьки Михаила!

Я присел осторожно, чтобы не потревожить рану.

– Красавец, – сказал я, разглядывая игрушку. – Настоящий богатырь.

– А ты правда уезжаешь? – спросила Настя, обнимая куклу.

– Да, княжна. Мне пора домой.

– А вернёшься?

– Вернусь, – ответил я. – Когда государь позовёт.

– Тогда ладно, – согласилась девочка.

Тогда Иван протянул мне маленький свёрток, перевязанный лентой.

– Это тебе. От нас, – сказал он. – Меня, Насти и мамы.

Я развернул ткань и достал оттуда деревянный крестик.

– Чтобы Бог хранил, – серьёзным тоном сказала Мария Борисовна.

Я сглотнул комок в горле.

– Спасибо, я буду с гордостью его носить.

Когда дети убежали играть в угол, Мария Борисовна спросила.

– Ну что, дворянин Строганов, доволен?

– Не знаю, – честно ответил я.

– Но ты получил то, чего хотел. Теперь главное не упустить. Поезжай в Курмыш. Обустрой вотчину.

Мне было уже известно, что Шуйский смог договориться с Иваном Васильевичем, и Ратибор Годинович возвращается в Москву. Более того, ему возвращают все его земли и производства, которые были отобраны в пользу государства и его родственниками. Уж не знаю, зачем Шуйский это сделал, но видимо что‑то с Ратибора он поимеет. Меценатом Шуйского вряд ли можно назвать. Хотя, не спорю, для меня он сделал немало добра.

– Тяжело будет, – задумчиво сказал я, хотя внутренне уже ждал когда вернусь домой.

– А никто никому лёгкой жизни не обещал…

* * *

Через два дня я выехал из Москвы. Со мной ехали мои холопы, Ратмир и Глав, небольшой обоз с подарками от Шуйского, и грамота с печатью Великого князя, которая делала меня дворянином. На первые полгода князь доверил мне жизни двадцати дружинников. Ведь когда уедет Ратибор он наверняка заберёт с собой свою дружину. А с кем тогда мне охранять рубежи с Казанским ханством? В итоге мне за полгода придётся придумать, где найти воинов в дружину…

– Эй, Дима! Ты чего задумался? – окликнул меня Ярослав. Он и сестра возвращались домой в Нижний Новгород. И мы ехали сейчас вместе.

Я улыбнулся другу, и ответил, что ни о чём…

«Ну, держись, пятнадцатый век, – подумал я, обернувшись в сторону Москвы. – Это только начало!»

Глава 20

– «Дмитрий Григорьевич Строганов», – мысленно произнёс я, пробуя новое имя на вкус. Звучало солидно и, чего уж греха таить, мне нравилось.

Митрополит Феодосий сработал чисто, комар носа не подточит. По словам Шуйского, было проделано много работы. Книги переписаны, архивы почищены. Теперь для всего мира я – потомок знатного рода! Вот только захудалого, но это я собирался исправить.

Был один немаловажный пунктик. Курмыш, с населением почти в восемьсот душ, и ещё две ближайшие деревеньки под названием Глубокое и Красное, с населением семьдесят душ в сумме, теперь переходили ко мне… Но вот вопрос… А сколько Ратибор заберёт с собой людей? Ведь когда он был сослан, забрал из Москвы немало мастеров. В воспоминаниях Митьки я натыкался на момент, когда он выглядывал из телеги, за которой тянулось много обозов. И я уверен, что как только Ратибор получит сообщение о том, что он прощён, начнётся агитация местных ехать с ним в Москву.

– «Надеюсь, Ратибор не обдерёт меня до нитки», – подумал я.

С Шуйскими я расстался на доброй ноте. Мы договорились, что арбалеты я теперь буду сбывать через них. Цену они предложили справедливую… и пусть чуть‑чуть меньше, чем я сбывал бы их купцам, но взамен мог заказывать через них многие нужные мне вещи. Плюс ко всему рынок сбыта у них был куда больше, чем у меня. А если вспомнить, что двое из Шуйских были воеводами, в чьих обязанностях было оснащение войск, то перспективы для меня выходили самые радостные.

– Дима, ты чего задумался? – окликнул Ярослав. – Третий раз спрашиваю, а ты как где‑то не тут.

Я встряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли.

– Да так… думаю.

– О чём? – подгоняя коня ближе спросил Ярослав.

– О смысле жизни, – поднял я голову кверху, – о вечном. О бессмертной душе нашей и…

– Ой, всё! – перебил меня Ярослав. – Не хочешь говорить, не надо. Просто надоело на тебя смотреть. Вечно хмуришься? – Он сделал паузу. – Тебе дали титул, землю, деньги, а ты ведёшь себя будто не рад.

– Рад, конечно, – возразил я. – Просто понимаю, что взвалил на себя большую ответственность. А с чего начинать не знаю. Сто рублей, конечно, немало, но давай смотреть правде в глаза, мне, чтобы дружину прокормить, надо в пять раз больше. Когда боярина сослали в Курмыш у него была своя дружина, верные воины, которым сильно сократили месячное жалование. Но они были ВЕРНЫМИ Ратибору. Их отцы и деды служили отцу и деду Ратибора. Поэтому не поменяли господина. Я же… У меня нет ничего, чем я смог бы заинтересовать воинов. Я могу сэкономить на броне, потому что сам встану за горн и буду ковать. Могу купить татарских лошадей, которые не так дорого стоят. Но если я не буду платить им жалование, то ко мне никто не придёт!

– Хм, – задумчиво произнёс Ярослав. – Тут я с тобой согласен. На самотёк эти вопросы нельзя оставлять. Но ты забываешь про то, что тебя освободили от любых податей на десять лет. Тебя! А не твоих людей. Установи оброк* (В 15 веке на Руси боярин, владевший вотчиной, мог взимать различные виды налогов и податей с крестьян и других жителей вотчины. Одним из основных налогов был оброк – это натуральный или денежный налог, который крестьяне платили владельцу вотчины за пользование землей. Оброк мог включать в себя продукты, деньги или трудовые повинности),  не думаю, что у крестьян твоих есть деньги, но вот продукты, зерно, шкуры… Вези это всё в город и продавай. Хоть в Нижний Новгород, или те же Владимир или Тверь. Тем более с Михаилом Борисовичем у тебя хорошие отношения выстроились. Не должен обмануть.

– А знаешь, ты прав, – немного приободрился я.

– Конечно, прав! Дружина – это люди, на которых ты сможешь всегда опереться. Не только в бою, но и в мирной жизни.

– На крайний случай, буду ковать их, – похлопал я по поясу, где висела сабля.

– Сабля у тебя на зависть многим, – пожал плечами Ярослав. – И держать ты её умеешь. Я на своей шкуре убедился. – Он потёр плечо, где сегодня утром я особенно удачно попал деревянным клинком во время очередной тренировки.

– Господин, – обратился ко мне Тимур, десятник из приданной дружины Великого князя Ивана Васильевича. – Солнце начало кланяться за горизонт. Впереди, насколько я помню, селений нет, зато есть река, предлагаю там остановиться на отдых.

– Хорошо, – сказал я Тимуру. – показывай дорогу.

Он кивнул и ускакал вперёд.

Когда лагерь был разбит, я тут же пошёл окунуться в воду. Было начало июля, жара в самом разгаре, и вода была тёплой, как парное молоко. Купался я неподалёку от лагеря и, когда вышел, переоделся в сухую одежду, после чего подошёл к костру, у которого сидели мои холопы.

– А вы чего купаться не идёте?

– Сейчас доготовим, – начал отвечать Глав, помешивая похлёбку в котелке, – и пойдём. Я кивнул. И направился к Ярославу с Аленой.

– Хороша водичка? – спросил Слава.

– Очень, – ответил я. – Ты пойдёшь?

– Да, но попозже. С Алёной и её нянькой отъедем подальше, чтобы они тоже могли освежиться. А потом уже и я.

Минут через сорок они вернулись, как раз когда Глав стал разливать похлёбку по чашкам. Ярослав побежал в воду, пока солнце окончательно не скрылось за горизонт, а Алена, приняв из моих рук тарелку, села рядом.

Мы кушали в тишине. И в какой‑то момент Ратмир и Глав вышли из‑за импровизированного стола, оставив меня и Алёну одних.

– Ты Петра видел? Когда… когда всё случилось? – вдруг нарушила она тишину.

Вопрос прозвучал очень тихо, что я даже сначала не подумал, что обращаются ко мне, но, когда смысл сказанного до меня дошёл, мягко сказать расстроился.

– Видел, – не стал я врать. – И отца его видел.

– Страшно было?

– Грязно, – честно ответил я. – Смерть вообще редко бывает красивой, Алёна. Это в балладах герои умирают с красивыми словами на устах. А на эшафоте… там только страх, дерьмо и скрип верёвки.

Она помолчала.

– Я ведь за него замуж должна была идти. За Петра.

– Знаю.

– Отец говорил, партия выгодная. Рода соединим, силу умножим. – Она горько усмехнулась. – А я его даже не знала толком. Видела пару раз на пирах. Красивый был, такой статный. Улыбался так… открыто.

В этот момент я вспомнил слова Марии Борисовны. О том, как Пётр улыбался, уговаривая её довериться отравителю.

– Улыбка – не душа, княжна. Ведь змея тоже не скалится перед укусом.

– Знаю, – кивнула она. – Ярослав места себе не находит. Они с детства дружили. Он всё твердит: «Как же так? Мы же хлеб вместе ломали, на мечах бились». А я…

Она подняла на меня глаза.

– А я ничего не чувствую, Митри… Дмитрий, – исправилась она. – Ни жалости, ни горя. Наверное, я плохая, но я чувствую облегчение. Я рада, что он умер до того, как я стала его женой! Ведь если…

Говорить, что было бы, если Алена вышла замуж за Петра и только потом заговор был бы раскрыт, было ни к чему.

Жена Морозова отправилась в мир иной вслед за мужем. А остальных женщин отправили в монастырь. И вряд ли Иван сделал бы исключение для Алены, только потому что она недавно вышла замуж. В общем, ей очень повезло, что заговор раскрылся раньше.

– Это значит, что Бог тебя уберёг. Жить с предателем, рожать от него детей, а потом узнать, что он готов продать Родину и Государя за кошель серебра… Это страшнее вдовства. Реальный Пётр… он твоего сожаления не стоит.

Алёна наклонила голову и внимательно посмотрела на меня.

– Теперь я, кажется, поняла…

– Что поняла? – не понял, что имеет в виду девушка.

– Почему Ярослав в первую нашу встречу сказал, что ты ни одной юбки у себя в Курмыше не пропустил. Вот только, кажется, он немного соврал.

– Немного? – ухмыльнулся я.

– Это не ты за девками бегаешь, а они за тобой.

На этих словах активизировалась тихо сидящая до этого момента в уголочке нянечка.

– Кха‑ха, – кашлянула она. – Поздно уже, госпожа. Пойдём укладываться спать.

– Да, ты права. Идём, – произнесла Алена. И, перед тем как уйти, несколько секунд смотрела мне в глаза.

– Спасибо. Мне после разговора с тобой даже дышать легче стало.

– Всегда пожалуйста, госпожа, – перешёл я на официальный стиль. – Доброй тебе ночи.

– И тебе… Дмитрий Григорьевич.

Я уже стал привыкать к дорогам, запахам этого мира, но кажется я никогда не привыкну к гнусу. Комары… их было очень много, и никакие травки, дым и даже дёготь их не отпугивали. Единственный вариант от них спастись ночью было завернуться в плотную ткань и не высовывать части тела из‑под неё.

В общем, я не выспался, и когда утром увидел счастливого и выспавшегося Ярослава, не смог устоять от того, чтоб не стереть эту улыбку.

– Ну что, княжич? – окликнул я его. – Разомнём кости? Или у тебя ножка болит?

В глазах парня вспыхнул азартный огонёк.

– Строганов! – огрызнулся он, сбрасывая кафтан. – Сегодня я тебя достану. Прям чувствую это.

– Чувства к делу не пришьёшь, – вставая в стойку, усмехнулся я.

Алёна уселась на поваленное бревно, поджав ноги, и с интересом наблюдала. Нянечка была тут как тут. Она протёрла яблоко и, подав его княжне, тоже уселась рядом посмотреть на бесплатное представление.

– Сестра, ты же за меня болеть будешь? – сделал несколько пробных взмахов Ярослав.

– Ставлю рубль на Дмитрия, – заявила она с усмешкой.

– Цыц, женщина! – буркнул Ярослав. – Смотри и учись.

Он пошёл в атаку резко, без разведки. Рубящий удар сверху, переход в боковой.

Я ушёл с линии атаки мягким перекатом стопы, принял удар на сильную часть клинка и тут же ответил коротким тычком в корпус. В последний момент остановил деревянный клинок у его груди и слегка толкнул – можно сказать просто обозначил удар.

– Раз, – ухмыльнулся я. – Слав, ты бьёшь так, будто хочешь разрубить меня пополам вместе с конём.

– Замолчи и дерись! – разворачиваясь, прошипел Ярослав.

Снова серия ударов. Теперь хитрее. Он попытался сделать финт: показал удар в голову, а сам метил в колено. Подло? Нет, в бою правил нет.

Но я этого ждал и не стал блокировать. Просто шагнул на него, сокращая дистанцию, и ударил гардой ему в плечо, одновременно поставив подножку.

Ярослав полетел в траву, выронив саблю.

– Два, – констатировал я. – Сабля длинная, но руки‑то короче. Ты замахнулся для удара в ногу, открыл корпус и потерял равновесие.

Ярослав лежал на спине, глядя в небо, и тяжело дышал.

– Да чтоб тебя… – выдохнул он. – Откуда ты это знаешь?

Я протянул ему руку.

– Жизнь учила, Слава. Тебе бы взять пару уроков у моего отца. Он, в отличие от меня, не останавливал клинок, и бил так, что слезы на глазах наворачивались. Но, – сделала я паузу, – благодаря этому я ещё жив. А вот многие мои противники лежат в земле.

Ярослав ухватился за мою ладонь, рывком поднялся.

– Ты дерёшься не как дружинник, – сказал он, отряхиваясь. – Ты дерёшься как… как убийца.

– Блин, Слав, мы уже с тобой это проходили. Вспомни новгородцев, разве они били нас честно?

– Из засады, как бесчестные твари и…

– Эммм… – перебил я друга. – Я бы на твоём месте поаккуратнее говорил такие вещи.

– Это почему?

– Александр Ярославич, получивший прозвище Невский*… напомни, за что? Разве он не воспользовался тем, что швед был не готов к сражению?

(*Битва развернулась у устья реки Ижоры , где она впадает в Неву. Русские войска подошли не прямо по Неве (откуда шведы могли ожидать нападения), а по суше – через реку Тосну и речку Большую Ижорку, что позволило нанести удар с неожиданной стороны.)

– Это другое и…

– Это военная хитрость. Победивший живёт дальше и наслаждается жизнью, а проигравший кормит червей. Скажи, что ты выберешь?

– Конечно же жизнь, – ответил Ярослав.

– Так скажи мне, что лучше: красиво умереть или некрасиво победить? – спросил я.

И в этот момент я атаковал, сразу загоняя Ярослава в защиту. Дерево стучало о дерево сухим, трескучим звуком. Ярослав пятился, пытался огрызаться. Пару раз он неплохо всё‑таки достал меня, один раз по рёбрам (больно, зараза!), один раз чиркнул по плечу.

Мы остановились только, когда пот заливал глаза.

– Сдаюсь, – прохрипел он. – Ты дьявол, Строганов.

Я сел рядом, чувствуя, как гудят мышцы, и ощутил приятную усталость.

– Не дьявол, – я принял миску с кашей из рук Ратмира. – Просто хочу, чтобы ты выжил.

На этом наша тренировка была окончена, и после завтрака мы начали собираться в дорогу.

Развилка появилась на четвёртый день пути от Москвы. Слева дорога, разъезженная сотнями телег, уходила к Волге, к богатому и шумному Нижнему Новгороду. Справа узкая тропа ныряла в лесную чащу, ведя на юго‑восток, в сторону глухого пограничья в Курмыш.

Мы остановились у старого дуба, что стоял посреди перекрёстка уже бог знает сколько лет.

Ярослав спешился первым, и я увидел, как он поморщился, видимо нога ещё беспокоила его при резких движениях. Хотя чего ещё ожидать, если он весь путь домой преодолел верхом, а не в телеге.

– Дима, ну ты подумай ещё раз, – Ярослав подошёл ко мне. – Отец пир закатит! Баня, меды хмельные… Ты же теперь дворянин, тебе по статусу положено связи налаживать. Где их налаживать, как не у удельного князя?

Я слез с коня, чувствуя, как затекшие за день мышцы с трудом разгибаются.

– Не могу, Слава. Правда, не могу, – покачал я головой. – У меня там хозяйство без присмотра. Холопы, стройка. Если я сейчас загуляю, к зиме с голой задницей останусь. Дворянство дворянством, а кушать хочется всегда. Да и отец… он же не знает ничего толком. Гонец от Шуйского поехал, но это не то. Надо самому рассказать, пока добрые люди не переврали.

Искушение было, врать не буду. После недель в седле, после всей этой московской нервотрёпки, хотелось просто упасть на пуховую перину и забыться.

Ярослав вздохнул, понимая, что спорить бесполезно.

– Упёртый ты, Строганов. Как баран.

– Зато живой, – усмехнулся я. – И очень умный.

Алёна подъехала ближе. Она откинула капюшон дорожного плаща, и ветер трепал выбившиеся из косы русые пряди. Её зелёные глаза не оставляли меня равнодушным, даже спустя столько времени. И сейчас в них застыла какая‑то взрослая печаль.

– Дмитрий Григорьевич прав. Хозяин должен быть на своей земле. Это и тебя касается, братец. Уверена, отец захочет узнать обо всём от тебя. Так что даже не думай отправляться в Курмыш.

– Я не… – хотел возразить Ярослав, но сестра знала брата лучше всех. – Эх, как с тобой порой тяжело, – отмахнулся Ярослав от Алены, после чего протянул мне руку. – Просто, скучно без тебя будет. С кем на саблях биться? С кем речи умные вести, и…

– Свидимся ещё, княжич. Уж куда‑куда, а в Нижний я буду часто приезжать. Но если совсем скучно будет, то сам приезжай или письма шли.

– И ты шли, – серьёзно ответил он. – Если тяжко с деньгами будет… знай, в Нижнем у тебя друг есть.

Мы разжали руки. Я повернулся к Алёне.

– Прощай, Алёна Андреевна.

Она чуть склонила голову, и уголки её губ дрогнули в едва заметной улыбке.

– До свидания, Дмитрий Григорьевич. Береги себя. И… спасибо. За всё.

Они сели на коней. Ярослав махнул рукой, развернул лошадь и поскакал влево, к Нижнему. Алёна задержалась на миг, обернулась ко мне и помахала рукой.

Стало вдруг пусто и тихо.

– Хорошие люди, – сказал Ратмир, подойдя сбоку. Он стоял, скрестив руки на груди, провожая взглядом поднимающуюся за ними пыль. – Ну что, Дмитрий Григорьевич? – в его голосе звучала непривычная ирония, смешанная с уважением. – Домой?

– Домой, – выдохнул я, разворачивая коня. – Поехали. Нечего грязь месить.

Остаток пути мы проделали в хорошем темпе. Двадцать дружинников, которых дал мне Иван Васильевич, были ребятами тёртыми, службу знали. Вечером следующего дня я увидел на холме у реки Суры деревянную крепость.

Ещё вчера вечером мы наткнулись на разъезд, и наше приближение к Курмышу не стало ни для кого неожиданностью.

Мы въехали в Курмыш и я огляделся. Мало что изменилось. Те же покосившиеся избы, та же грязь под ногами, тот же шум с небольшой торговой площади. Но люди… люди останавливались глядя на наш отряд и шептались, показывали пальцами.

– Митька вернулся!

– Говорят, дворянином стал!

– Брешешь! Митька, сын Григория‑десятника? Дворянин?

Я даже не удивился тому, что слухи обо мне уже разошлись. Не в первый раз уже замечал, что секреты тут сохранить крайне трудно.

Я не стал останавливаться. Потом проехал мимо своего участка. Баня почти достроена, крыша у конюшни лежит ровно. И как бы мне не хотелось зайти домой, я решил, что первым делом надо ехать к Ратибору.

Но до его терема я доехать не успел. Видимо, ему доложили, что я въехал, и он выехал меня встречать. Мы одновременно спешились и подошли друг к другу. Народ глазел на нас и что‑то шептал.

Честно, я подготовился и приоделся, перед тем как заезжать в Курмыш. И сейчас на мне был дорогой, украшенной вышивкой синий кафтан, сабля на поясе, а позади меня в начищенных кольчугах дружинники, которые оглядывались по сторонам.

Ратибор остановился в трёх шагах от меня и окинул внимательным взглядом. Посмотрел на кольчугу доброй работы, на саблю, на отряд за спиной. В его глазах мелькнуло что‑то сложное: облегчение, удивление и… тревога?

– Здрав будь, Дмитрий Григорьевич, – произнёс он громко, так, чтобы слышали все вокруг.

Толпа, начавшая собираться вокруг, ахнула. «Григорьевич?» 'Дмитрий"? Не Митька? И сам боярин ему первым кланяется?

Я поклонился в ответ – с достоинством, не ломая шапку, как раньше, а как равный (ну, почти равный).

– И ты здравствуй, Ратибор Годинович.

Он шагнул ко мне, сгрёб в охапку, похлопал по спине – крепко, аж дух вышибло.

– Ты даже не представляешь сколько у меня вопросов к тебе, – шепнул он мне на ухо, пока мы обнимались, и чуть громче добавил. – Ишь, вырядился…

Отстранившись, обратился к своему Федору, скомандовал:

– Людей разместить в казармах! Накормить, напоить, баню истопить! Обидите гостей – шкуру спущу! – Он повернулся ко мне. – А ты, Дмитрий, пойдём. Разговор есть. Не для чужих ушей.