Текст книги "Рассвет русского царства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ник Тарасов

Соавторы: Тимофей Грехов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 49 страниц)

Я прислушался как один из дружинников разговаривает с освобождённым.

– Скажи мне, как тебя звать? – спросил воин.

– Прокоп я. Из‑под Нижнего Новгорода мы, – и он, опустив голову, чуть ли не заплакал, начав рассказывать о всех ужасах, что ему довелось пережить в плену. В какой‑то момент я подъехал и спросил у него.

– Слушай меня, Прокоп. Ты говорил, что Барай жесток. Насколько? Мне нужно знать, с кем я буду иметь дело. Будут ли его люди драться до последнего или побегут, если вожака выбьем?

Прокоп судорожно сглотнул.

– Он… он зверь, господин. Не человек. Месяц назад двое наших, Сенька да Митяй, бежать пытались. Их поймали в степи, вернули… – Прокоп тяжело вздохнул. – Барай велел собрать всех. И татар своих, и нас, рабов. Привязали парней к коням… за руки и за ноги…

Я стиснул зубы уже поняв, что услышу дальше.

– И что? – сухо спросил я, хотя воображение уже рисовало кровавую картину.

– Барай сам кнутом коней стегал, – прошептал Прокоп. – Смеялся. А перед этим… велел жилы им подрезать на ногах и руках. Чтобы, значит, рвалось легче. Они кричали, господин… Долго кричали. А потом… потом он их части на кольях вокруг усадьбы выставил.

Вокруг повисла тишина. Даже дружинники, слышавшие этот рассказ, помрачнели. Жестокость на войне, дело привычное, но такая показательная садистская казнь говорила о многом.

– А еще, – добавил Прокоп, видя, что я слушаю, – у него в тереме… блуд постоянный, который татарва гаремом называет. Девки там. И наши, и не наши. Говорят, даже узкоглазая есть, с самого края земли. И еще одна, чернявая, будто с иконы сошла, говорят, из самого Царьграда. Он их… портит. А кто надоест – своим нукерам отдает на потеху.

– Спасибо, Прокоп, – кивнул я. – Садись на телегу, скоро ты увидишь голову своего мучителя.

Я развернул Бурана к своим людям.

– Вы слышали⁈ – крикнул я, и голос мой разнесся над поляной. – Этот упырь рвет русских людей конями! Он держит наших женщин, как скот! Жить такому на земле или нет⁈

– Смерть псу! – рявкнул Григорий, выхватывая саблю.

– На кол его! – поддержали дружинники.

Боевой дух был поднят. Теперь они ехали не просто грабить, они ехали вершить правосудие. А это, как ни крути, придавало сил куда больше, чем жажда наживы.

Хотя в нашем случае одно другому не мешало.

До балки мы добрались быстро. Семен первым ускакал проверить местность и уже успел вернуться, сказав, что нашёл идеальное место для засады. Дорога там сужалась, стиснутая с одной стороны крутым склоном оврага, поросшим густым орешником, а с другой – плотной стеной старого ельника. Деревья подступали к самой колее, и их корни переплетались на дороге, мешая быстрой скачке.

Вскоре мы были на месте, и Семён расставлял стрелков по гребню оврага. – Пусть бьют сверху‑вниз, – сказал Григорий Семёну, который и сам собирался сделать то же самое. – Дистанция плевая, промахнуться трудно. Но скажи им: в коней не стрелять без крайней нужды. Кони нам самим нужны. Целить в всадников.

– Понял, – кивнул Сёмен.

– Богдан! – я подозвал тяжелую кавалерию. – Спрячьте коней в ельнике, вот за тем поворотом. Как только мы начнем стрельбу, и они смешаются, вылетаете и бьете в лоб. Сминаете, рубите, не даете опомниться.

– А ты? – спросил отец, проверяя подпругу.

– А я с арбалетчиками тут буду. Как только последний нукер втянется в узость, мы перекроем выход.

Мы работали быстро, стараясь не издавать никаких лишних звуков. Лошадей отвели вглубь леса, привязали, оставив с ними пару человек, чтобы успокаивали животных. Дружинники занимали позиции в кустах, проверяли оружие.

Я занял место за толстым стволом вяза, откуда открывался отличный обзор на изгиб дороги. Взвел свой тяжелый арбалет, положил рядом заряженный запасной.

Время потянулось.

В такие моменты в голову лезут всякие мысли. Я думал о Курмыше. О доменной печи, которую собирался строить, когда наконец‑то услышал шёпот Семена

– Едут…

Я весь обратился в слух. Сначала это был едва различимый гул, похожий на шум ветра в верхушках сосен. Потом к нему добавился ритмичный перестук копыт по утоптанной земле и бряцание железа. А затем – голоса.

Они не таились. Возвращались домой, в свою вотчину, где каждая травинка должна кланяться им в пояс. Смех, гортанные выкрики, какая‑то песня, тягучая и заунывная, прерываемая грубым хохотом.

Видимо татары были навеселе, что опять же было нам на руку.

– Тридцать… – одними губами прошептал я, пересчитывая головы. – Чуть больше, чем говорили. Конечно же это было плохо, но не критично. Ведь в нашу пользу играл эффект неожиданности.

Я посмотрел на высокую старую березу, стоящую у самой дороги. Ствол её был уже подпилен с обратной стороны, а в кроне, невидимые снизу, сидели двое дружинников с веревками.

Колонна втягивалась в узость… И когда последний всадник миновал поворот, оказавшись в нашей ловушке, я резко махнул рукой.

– Давай!

Наверху треснуло. Дружинники дернули канаты, наваливаясь всем весом. Подпиленная береза, жалобно скрипнув, начала падать.

Смех татар мгновенно оборвался.

Береза рухнула с оглушительным треском прямо перед носом коня первого всадника. Животное взвилось на дыбы, сбрасывая седока.

– Засада! – заорал кто‑то гортанно.

И в этот момент я нажал на спуск.

– Дзинг, – мой болт ударил в грудь нукера. Тяжелый наконечник пробил кожаный доспех, как бумагу. Татарин даже не вскрикнул – просто вылетел из седла, словно его дернули за невидимую веревку.

– БЕЙ! – рявкнул Семён с гребня.

Лес взорвался свистом. С двух сторон, сверху и снизу, на колонну обрушился смертоносный дождь. Стрелы и арбалетные болты находили цели с пугающей точностью. Дистанция была убойной и промахнуться было сложнее, чем попасть.

Первый залп скосил больше половины татарского отряда. Кони, обезумев от боли и запаха крови, начали метаться в узком коридоре, сбивая друг друга, и давя упавших.

– Не давать им опомниться! – орал я, перезаряжая арбалет. Ворот скрипел, натягивая тетиву. – БЕЙ!

Поняв, что дело дрянь, татары соскочили с коней, прикрываясь ими, как живым щитом, и бросились к склону оврага, пытаясь уйти в «мертвую зону» для стрелков наверху.

Но бой был коротким. Лишенные маневра, ошеломленные, потерявшие половину людей в первые секунды, татары не смогли организовать сопротивление.

– Сдаюсь! – закричал один из нукеров, бросая саблю.

– Вязать! – крикнул я, видя, что сопротивление сломлено. – Живьем брать, кто сдается!

Всего за пару минут всё было кончено. На дороге, перемешанной копытами в грязную кашу, лежали тела людей и лошадей. Стонали раненые. Мои дружинники деловито ходили между трупами, собирая оружие и добивая тех, кто был безнадежен.

За мной увязались Лёва и Ратмир.

И вскоре пара дружинников подвела ко мне, как я почти сразу понял, Барая. Ему ударили по ногам, опустив на колени.

Я подошел ближе, нависая над ним.

– Ну, здравствуй, Барай, – сказал я.

Он сплюнул кровь мне под ноги. Глаза его, налитые ненавистью, смотрели на меня волком.

– Собака… – прохрипел он. – Шакал… Напал исподтишка…

– А как нападал ты, – холодно спросил я, присаживаясь на корточки, – когда жег деревни? Когда рвал людей конями? Это была честная война?

Он молчал, тяжело дыша.

– Вязать его, – бросил я Ратмиру. – И бережно. Он нам еще пригодится.

Мы вернулись на дорогу. Итог боя был ошеломляющим. Из тридцати татар в живых осталось восемь, включая Барая. Мы не потеряли никого, только у одного новика была рассечена щека (и то веткой хлестнуло).

– Чисто сработали, – Семён спустился со склона, сияя как медный таз.

– Соберите всё, – приказал я, оглядывая поле бойни. – Доспехи, оружие, одежду. Особенно одежду. И наши болты и стрелы не забудьте. Они нам ещё пригодятся.

Лёва, вытирая саблю о траву, удивленно посмотрел на меня.

– Одежду? Зачем нам их тряпки? Вон кольчуги добрые, это понятно, а халаты‑то зачем? В крови же все, да и воняют.

Я посмотрел на солнце, которое уже почти коснулось верхушек деревьев. Темнело быстро.

– Затем, Лёва, – сказал я, глядя в сторону крепости, – что нам еще крепость брать. И вещи для этого ой как пригодятся.

Григорий подошел ко мне, держа в руках саблю Барая. На вид добрая сталь, но вряд ли лучше моей дамасской.

– Ты хочешь переодеться в них? – спросил Григорий. – И войти в крепость под видом мурзы?

– Именно, – кивнул я. – Темнота наш друг. Со стен они не разглядят лиц. Увидят знакомые доспехи, коней, бунчук. Услышат татарскую речь. И откроют ворота сами.

Григорий покрутил шлем в руках.

– Рискованно, сын. Если кто‑то заметит подвох…

– Если мы полезем на стены – риск больше, – отрезал я. – А так у нас есть шанс взять крепость без единого выстрела. И забрать сундуки.

Я повернулся к пленным, которых сбили в кучу под присмотром арбалетчиков.

– Эй, ты! – я указал на того самого нукера, который просил пощады. – Жить хочешь?

Татарин закивал так часто, что я испугался, как бы у него голова не отвалилась.

– Хочу, господин! Всё сделаю!

– Как тебя зовут?

– Ильяс, господин.

– Слушай меня, Ильяс. Сейчас ты поедешь с нами к крепости. Будешь кричать страже, чтобы открывали. Скажешь, что мурза ранен, что на вас напали урусы, но вы отбились. Понял?

Ильяс сглотнул, косясь на связанного Барая, которому заткнули рот кляпом.

– А если… если они не поверят?

– Тогда я перережу тебе горло прямо там, под стенами, – ласково пообещал я. – А потом мы всё равно возьмем крепость и вырежем всех. Выбор за тобой.

– Я сделаю! Я всё скажу! – заверещал Ильяс.

– Вот и славно.

Мы потратили час на сборы. Трупы оттащили в лес, прикрыли ветками. Снимали с убитых доспехи и верхнюю одежду, выбирая то, что почище. Я натянул на себя халат знаменосца. Он был мне великоват, но в темноте сойдет. Григорий облачился в доспехи другого крупного нукера.

Самая сложная роль досталась Ратмиру. Он был примерно одного роста с Бараем. Мы надели на него шлем мурзы, накинули его плащ.

– Молчи и держись в седле так, будто тебе голову посекли, – инструктировал я его. – Лицо прячь. Ильяс будет говорить за всех. Но если скажет что‑то лишнее, убей его. – Ратмир один из немногих, кто знал татарскую речь. Во многом поэтому роль Барая отводилась ему.

Когда совсем стемнело, наш маскарадный отряд выдвинулся к крепости. Двадцать всадников – я, Григорий, Лёва, Богдан, Семён и лучшие бойцы, переодетые в татарское. Остальные, в своих доспехах, двигались пешком следом, прячась в тени деревьев, готовые рвануть к воротам по сигналу.

* * *

(ОТ АВТОРОВ: Ребят, в прошлый раз вы нас здорово выручили! Спасибо вам, огромное. 189 лайков за один день, а на второй – 138 )

Просим помочь ещё раз и на этой книге! /work/520410

Глава 15

Ночь была нашим союзником. Мы двигались к стенам крепости, стараясь, чтобы стук копыт не звучал слишком громко.

Впереди ехал Ратмир, ссутулившись в седле, изображая раненого Барая. Рядом – Ильяс, наш «язык», трясущийся от страха так, что это было заметно даже в темноте. Я держался чуть позади, сжимая поводья одной рукой, а другой рукоять сабли под полой халата.

– Не дёргайся, – прошипел я Ильясу в спину. – Одно лишнее движение, и мой кинжал войдёт тебе в спину раньше, чем ты успеешь пикнуть.

Мы выехали из тени деревьев на открытое пространство перед воротами. И на башнях зашевелились тени, было очевидно, что нас заметили.

– Кто идёт⁈ – гортанный окрик с надвратной башни разорвал тишину.

Ильяс замер. Я ткнул его носком сапога в стремя.

– Отвечай!

– Это мы! – закричал Ильяс. – Мурза Барай возвращается! Открывайте!

На стене повисла пауза. Видимо стражники вглядывались в темноту, пытаясь различить знакомые силуэты. Двадцать всадников в татарских одеждах, кони, доспехи – всё должно было выглядеть убедительно.

– Мурза? – переспросил голос, уже менее уверенно, но всё ещё с подозрением. – Почему так поздно? И где остальные?

– Ранили меня! – вступил в игру Ратмир. Он знал татарский лучше многих, и сейчас его голос звучал идеально – смесь боли, усталости и хозяйского гнева. – На нас напали урусы у брода! Мы отбились, но потеряли людей! Ты что, пёс шелудивый, будешь держать меня под стенами, пока я кровью истекаю⁈

Это подействовало. Страх перед гневом господина перевесил подозрительность.

– Сейчас! Сейчас откроем, господин! – засуетились наверху.

Послышался скрип тяжёлого засова. Ворота дрогнули и начали медленно, неохотно ползти в стороны, открывая чёрный зев прохода.

Я напрягся, готовясь дать шпоры коню. Сердце колотилось где‑то в горле. «Давай, давай, шире…»

В проёме показался нукер с факелом. Он вышел вперёд, свет упал на первых всадников. Он щурился, пытаясь разглядеть лицо Барая. При этом ворота за его спиной открылись едва ли на ширину одной лошади.

Нукер поднял факел выше. Свет плясал на шлеме Ратмира, скользнул по мне, по Григорию… И тут взгляд татарина зацепился за что‑то. Может, за наши сапоги, не похожие на местные ичиги. Может, за слишком прямую посадку «раненых». А может, он просто увидел перекошенное от ужаса лицо Ильяса.

Глаза стражника расширились. Он открыл рот, набирая воздух для крика, и резко попятился.

– Это не… – начал он.

– БЕГОМ! – заорал я, понимая, что скрываться больше нет смысла. – ВПЕРЁД!

Ратмир среагировал мгновенно. Он хлестнул коня и направил его прямо на нукера, сбивая того с ног грудью скакуна. Факел полетел в грязь.

– Тревога! Урусы! – завопил сбитый с ног татарин, пытаясь отползти.

Те, кто стоял внутри, за створками ворот, запаниковали. Вместо того, чтобы принять бой, они попытались захлопнуть створки.

– Закрывай! Закрывай, шайтан! – слышались вопли изнутри.

Створки начали сходиться. Сбитый нукер, видя, что его сейчас отрежут от спасительной крепости или раздавят, вскочил и с воем бросился назад, в щель.

– Стой, дурак! – заорали ему свои, но было поздно. Его тело попало между створкой и косяком, мешая закрыть ворота плотно. Возникла заминка, давка, крики боли.

Этого мгновения нам хватило.

– РУБИ ИХ! – гаркнул Григорий, врубаясь в эту кучу‑малу.

Мы влетели в проход клином. Кони били копытами, храпели. Я выхватил саблю, отбрасывая уже ненужный арбалет, который болтался на ремне.

Сверху свистнуло.

– А‑а‑а! – вскрикнул кто‑то рядом. Я краем глаза увидел, как Воислав покачнулся в седле, хватаясь за плечо, из которого торчало оперение стрелы.

– Семён! Стены! – не оборачиваясь крикнул я.

Ответ не заставил себя ждать. Сзади, из темноты, где прятались наши пешие стрелки, раздался сухой щелчок арбалетов и свист стрел. На стене кто‑то захрипел и с глухим стуком свалился вниз, прямо под копыта наших коней.

– Получи, гад! – это был голос Лёвы. Я увидел, как он, привстав на стременах, метнул сулицу в фигуру, маячившую на башне. Татарин рухнул, не успев натянуть лук.

Мы прорвались во внутренний двор. Здесь царил хаос. Женщины визжали, разбегаясь по сторонам, куры летели из‑под копыт. Но защитники, те немногие, что остались, не собирались сдаваться просто так.

На меня, выпучив глаза и брызжа слюной, несся здоровенный мужик в распахнутом халате. В руках он сжимал короткое, грубое копьё.

– Сдохни, кафир!* (неверный *) – взревел он, пытаясь ударить снизу, в брюхо моему коню.

Скорее на автомате, я дёрнул поводья, заставляя Бурана шарахнуться в сторону, и одновременно, используя инерцию движения, нанес колющий удар своим копьём, которое до этого момента держал прижатым к боку.

Удар вышел страшным. Острие вошло татарину в грудь с тошнотворным хрустом, пробивая ребра и, кажется, позвоночник. Я почувствовал, как древко вибрирует в руке от удара. Мужик захрипел, его глаза остекленели, и он повалился навзничь.

Я дёрнул копьё на себя, но оно застряло намертво. Кость или хрящ зажали наконечник, как в тисках.

– Чёрт! – выругался я, бросая бесполезное древко.

Тогда я выхватил саблю – мою «Грозу» из дамасской стали. Рукоять приятно легла в руку, и я сделал жест словно рассекая воздух.

– Но! – бросился я на помощь к Ратмиру, на которого наседали двое противников, вооружённых топориками. Мой холоп отбивался отчаянно, но его теснили к стене конюшни. Я развернул коня и ударил ближайшего татарина плашмя саблей по шее, убивать ценного раба не хотелось, но сейчас было не до разбора. Тот мешком свалился под ноги товарищу. Второго Ратмир достал сам – быстрый выпад, и татарин схватился за рассеченное предплечье, роняя топор.

– В дом! Не дайте им запереться в тереме! – командовал Григорий, чей голос перекрывал шум схватки. Он уже спешился и вместе с Богданом выбивал плечом дубовую дверь хозяйского дома.

Сопротивление таяло на глазах. Те, кто пытался геройствовать, уже лежали на утоптанной земле двора. Остальные, видя, что крепость пала, бросали оружие и падали на колени, моля о пощаде.

Я осадил коня, начал приводить дыхание в порядок. Но адреналин… горячка боя не спешила меня отпускать.

– Чисто! – крикнул Семён со стены. – Башни наши!

– Двор наш! – отозвался Богдан, вытирая саблю о халат убитого.

Я огляделся. Бой длился от силы минут пять. Скоротечная и жестокая стычка.

– Воислав! – я спрыгнул с коня и подбежал к раненому. Он сидел на земле, привалившись к колесу телеги. Стрела вошла в мягкие ткани плеча, но, кажется, кость не задела.

– Жить буду, Дмитрий Григорьевич, – прохрипел он, пытаясь улыбнуться. – Кольчуга удар смягчила.

– Ага, если бы смягчила удар, стрела отскочила! – проворчал я, аккуратно осматривая края раны.

– Ммм, – вырвался звук из уст Воислава, когда я пошевелил древко, стараясь понять, зацепило ли артерии или большие сосуды.

– Фёдор! Матвей! – крикнул я наших лекарей‑учеников. – Сюда, живо! Займитесь раной. И обязательно! Обязательно всё хорошенько промойте! Не дай Бог рана загноится, я вам… – не стал я договаривать. По их лицам и так было ясно, что они всё поняли.

Что же до раны, то она не была тяжелой. Кольчуга и впрямь смягчила удар, и наконечник вошёл на несколько сантиметров в мышцы. С такими ранами Матвей справится на раз‑два.

– Дмитрий Григорьевич, – позвал меня Воислав, – а может, всё‑таки ты меня заштопаешь? А?

– Не доверяешь? – спросил я у него.

– Да как‑то… – замялся он, стараясь не смотреть парням в глаза.

– Воислав, рана пустяковая. Они справятся. Неужели ты думаешь, что если бы было что‑то серьёзное, я бы отдал тебя лечить им?

– Ладно, – нахмурился Воислав. – Пусть учатся. – После чего посмотрел мне за спину, где стоял Ратмир. – Дружище, поможешь снять кольчугу?

Дальше я уже не слушал, пошёл к Григорию. Услышав шаги за спиной, он повернулся и посмотрел на меня с выражением лица, будто кот объелся сметаны.

– Ты чего такой довольный? – спросил я.

– Сын, мы крепость взяли. Кровь врагам пустили.

– Ясно, – кто про что, а Григорий только войне радоваться может. Хотя я не мог отрицать, бой прошёл гладко. – Уже знаешь, есть ли у нас потери?

– Кроме Воислава, никто серьёзно не пострадал. Разве что у Игната царапина на бедре, но там ерунда. Стрела вскользь прошла.

– Пусть к моим ученикам идёт, – тут же сказал я. – Промоют, если надо зашьют. А то…

– Уже сказал ему, – перебил меня Григорий. – Вот только лошадь ему посекли, попрощается с другом и лечиться пойдёт.

– Понял, – сказал я.

В этот момент к нам подошёл Лёва, и вид у него был ещё довольнее, чем у Григория. Он снял шлем, вытирая пот.

– Взяли мы их, Митя. Как кутят слепых взяли.

Я кивнул, чувствуя, как напряжение окончательно начинает отпускать.

– Соберите всех жителей на площади, – приказал я. – Оружие в кучу. И проверьте подвалы. Я хочу видеть те самые сундуки, ради которых мы сюда лезли.

Утро после взятия крепости выдалось суетным, но эта суета была приятной. Это был тот самый упорядоченный хаос, который сопровождает любого победителя, дорвавшегося до богатых трофеев. Солнце только‑только начало припекать, высушивая ночную росу на брёвнах частокола, а двор уже гудел, как растревоженный улей.

Мы не просто грабили… мы проводили тотальную инвентаризацию.

Я стоял у ворот, наблюдая, как растёт гора добычи. Мои парни, ещё вчера злые и сосредоточенные, сегодня сияли, как начищенные медные пятаки. И было от чего.

– Осторожнее с тюками! – рявкнул я на двух новиков, которые тащили перевязанные кипы ткани. – Если порвёте шёлк, вычту из вашей доли!

А сам подумал про себя.

– «Где Барай успел найти так много шёлка? Неужели Астрахань такое богатое ханство?»

Тем временем воины мне отвечали.

– Поняли, Дмитрий Григорьевич! Не извольте беспокоиться! – отозвался один из них, пыхтя.

Добыча радовала глаз. Золота и драгоценных камней, врать не буду, было немного, всё‑таки это не ханская казна, а усадьба полевого командира. Но несколько увесистых кошелей с монетами, перстни с рубинами, снятые с пальцев убитых нукеров, и женские украшения уже перекочевали в мой личный седельный сундук.

Однако меня, как человека с мышлением хозяйственника из двадцать первого века, больше грело другое.

Серебро. Его было много. Посуда, кубки, оклады икон (видимо, тоже трофейных), просто слитки.

Соль. Три огромных бочки белой, чистой соли. В пятнадцатом веке это был отличный улов!

Инструменты: Топоры, молоты, слитки железа, приобретенные для ковки качественного оружия…

Склады мурзы пустели с пугающей скоростью. И мы выгребали всё.

– Дима! – окликнул меня Лёва, вытирая пот со лба. – Там… это… женщин выводят. Из того дома, что за теремом стоял.

Я кивнул и направился туда. Гарем или, как это называл Барай, его «личный цветник», мне хотелось на него посмотреть лично.

И вскоре вывели на свет десятерых женщин. Запуганные, в достаточно нарядных одеждах, они жались друг к другу, боясь неизвестности. Среди них я сразу приметил несколько славянских лиц – русые косы, курносые носы, заплаканные глаза. Но были и азиатки с раскосыми глазами, смотревшие в пол с обречённой покорностью.

И вдруг мой взгляд зацепился за фигуру, которая казалась здесь, в глухих лесах под Казанью, чем‑то совершенно инородным.

Она была высокой, статной, с кожей цвета горького шоколада. Настоящая африканка! Её курчавые волосы были коротко острижены, а на шее висел странный амулет из кости.

Увидев меня, идущего в сопровождении Григория и пары дружинников, она вдруг широко раскрыла глаза. В них не было страха, только какое‑то мистическое узнавание. Она резко подалась вперёд, оттолкнув конвоира, и рухнула передо мной на колени, уткнувшись лбом в пыль.

– Фаро! – выкрикнула она хрипло, протягивая ко мне руки ладонями вверх. – Фаро!

Я замер, недоумённо глядя на неё. Дружинники тоже опешили.

– Чего это она? – буркнул Григорий, положив руку на эфес. – Колдует, что ли? И чего она вся чёрная? Колдунья или проклятая?

– Не говори так, отец. Уверен, она не колдунья. Просто она из тех мест, где никогда нет снега и солнце печёт так сильно, что на песке можно приготовить яйцо.

– А ты откуда об этом знаешь? – тут же спросил Григорий.

– Боярыня Любава рассказывала, – не моргнув соврал я, после чего перевёл взгляд на пленниц.

– Эм… Кто‑нибудь понимает, что она лопочет?

Русские девушки испуганно мотали головами. Одна из азиаток что‑то прошептала, но я не разобрал.

– Она называет тебя Фаро, – вдруг раздался чистый, звонкий голос с сильным акцентом. – На языке её племени это значит… Великий Дух или Вождь, подобный солнцу.

Я повернул голову на голос и едва не присвистнул.

Из‑за спин других женщин вышла девушка. И если африканка была экзотикой, то эта красавица была произведением искусства. Густые тёмные волосы волнами спадали на плечи, кожа – мягкий оливковый загар, огромные карие глаза.

На ней был простой сарафан, явно с чужого плеча, но даже он не мог скрыть её фигуру. По меркам здешних мест она была, пожалуй, «тощей» – никакой тебе купеческой дородности. Но я, человек, выросший на глянцевых журналах и фитнес‑моделях, видел перед собой идеал. Тонкая талия, длинные ноги, изящная шея.

Я поймал себя на мысли, что хочу её. И судя по ответному взгляду, девушка поняла это.

– А ты откуда такая взялась? – спросил я, разглядывая её. – Говоришь по‑нашему, но выговор… странный.

Она гордо вскинула подбородок.

– Я из Кастилии, сеньор.

– Испанка? – брови мои поползли вверх. – Здесь? В этой дыре?

– На корабль моего отца напали османы, – коротко ответила она. – Нас продали в Каффе. Потом Крым. Потом этот… Барай купил меня как диковинку.

– Как тебя зовут?

– Инес, – ответила она. – Инес де ла Вега.

Я усмехнулся. Инес де ла Вега в татарском плену под Казанью. Сюжет для романа, не иначе.

– «Зорро мне на мою голову ещё не хватало», – про себя подумал я. Разумеется, я был уверен, что это простое совпадение, но оно показалось мне забавным.

– А она? – я кивнул на африканку, которая всё ещё стояла на коленях и что‑то бормотала.

– Её зовут Нува, – пояснила Инес. – Она считает, что видит души. Она говорит, что вокруг вас… сияние. Сила, которой нет у других людей.

Я хмыкнул. Сияние, значит. Ну, если считать сиянием знания из будущего и наглость попаданца, то, пожалуй, она права.

– Скажи ей, чтобы встала, – велел я. – Я не бог и не дух. Меня зовут Дмитрий Григорьевич Строганов. Я дворянин из Великого княжества Москвского.

Инес перевела. Нува подняла голову, посмотрела на меня своими бездонными чёрными глазами и медленно поднялась, но взгляда не отвела.

Я повернулся к отцу. Григорий смотрел на «диковинок» с подозрением.

– Отец, – понизив голос сказал я. – Позаботься, чтобы женщинам нашлось место на телегах. Не гони их пешком. Одень, накорми.

Григорий только плечами пожал – мол, дело хозяйское, – и пошёл распоряжаться.

Весь день мы тащили всё, что не было прибито. А то, что было прибито, отдирали и тоже тащили. Я лично руководил погрузкой мебели из терема мурзы.

– Дмитрий Григорьевич, да на кой ляд нам эти столы сдались? – ворчал Ратмир, пыхтя под тяжестью массивной дубовой столешницы. – Тяжеленые, места занимают уйму! Лучше бы зерна лишнего взяли!

– Не понимаешь ты, Ратмир, красоты, – ответил я, проводя ладонью по гладкой поверхности дерева. – Ты глянь, какая работа! Резьба… Мебель… И в моём новом доме она будет смотреться куда лучше, чем в этой берлоге.

Мы грузили ковры, медные тазы, сундуки с одеждой. Сняли даже оконные рамы со слюдой – вещь редкая и дорогая. Гуси, куры, связанные в пучки, гоготали на возах. Коровы мычали, привязанные к задкам телег. Со стороны мы выглядели как цыганский табор, ограбивший султанский дворец.

Солнце уже начало клониться к закату, и я думал, что сюрпризы на сегодня закончились. Я сидел на крыльце, подсчитывая в уме прибыль, когда со стороны дальних хозяйственных построек прибежал Богдан.

Вид у него был ошалелый. Шлем сбился набок, глаза горят.

– Дмитрий! – заорал он ещё издали. – Дмитрий Григорьевич! Тебе надо это видеть! Срочно!

Я подорвался, чувствуя, как сердце ёкнуло.

– Что там? Татары? Засада?

– Да нет! – отмахнулся он. – Там… в подвале, под амбаром. Мы думали, там вино или масло, а там… Идём!

Мы почти бежали. У входа в полутёмный, пахнущий сыростью и землёй подвал толпились несколько дружинников. Они расступились, пропуская меня.

Я спустился по ступенькам, щурясь от полумрака. Богдан зажёг факел.

– Вот, – он указал в угол.

Там стояли бочонки. Обычные, небольшие бочонки, стянутые железными обручами. Четыре штуки. И рядом, на деревянных козлах, лежали две длинные, укутанные в промасленную мешковину трубы.

В нос ударил резкий, ни с чем не сравнимый запах. Сера. Уголь. Селитра.

– «Не может быть…» – подумал я. Запах отличался от того, которым я вдоволь надышался во время срочной службы, тем не менее я был уверен, что там увижу.

Я подошёл к бочонку, сбил крышку. Внутри был чёрный, зернистый порошок. Я взял щепоть, растёр между пальцами. Пальцы окрасились в чёрный.

– Порох… – прошептал я. – Настоящий чёрный порох.

– А это? – Богдан сдёрнул мешковину с одной из труб.

Я провёл рукой по холодному металлу. Это была грубая, кованая железная труба, усиленная кольцами. И нащупал с одной стороны запальное отверстие.

Это был тюфяк. Примитивное артиллерийское орудие, которому я был очень, очень рад!

– Откуда у него это? – пробормотал я, не веря своим глазам. – Барай… кто же ты такой? – подумал я, порадовавшись, что не казнил мурзу на первом же дереве, и сделал зарубку в памяти хорошенько потолковать с ним, когда будет время.

Я ещё раз обошёл два тюфяка и четыре бочонка пороха.

В этот момент к бочонкам подошёл дружинник с зажжённым факелом.

– СТОЯТЬ! – прогремел мой голос. Воин с испугом посмотрел на меня. – А теперь два, а лучше пять шагов назад.

По незнанию этот воин нас всех чуть не отправил в загробный мир.

– Что не так? – спросил он.

Вместо ответа я взял небольшую горсть пороха и, высыпав её подальше от бочек, поднёс факел. В темном помещении яркая вспышка от небольшого количества пороха ненадолго ослепила нас.

– Это порох. Если в эти бочки попадёт хоть одна искра, нас всех разве что соскребать со стен можно будет, – ответил я.

Воин побледнел, и вышел из погреба.

Тем временем я повернулся к Богдану.

– Богдан, слушай мою команду. К этим бочкам никого с огнём не подпускать. Всё факелы погасить немедленно! Грузить… всё на мою телегу. Обложить сеном и накрыть шкурами.

После этого я вышел из подвала, вдыхая свежий воздух.

– Грузите! – скомандовал я. – И выдвигаемся домой.

Обоз тронулся, когда солнце коснулось горизонта. Скрипели колёса, мычали коровы, переговаривались люди. Я ехал во главе колонны, чувствуя радость. Мы добыли очень много дорогих и ценных вещей. И теперь предстояло всем этим правильно распорядиться.

Инес де ла Вега

Девушка сидела на телеге, гордо выпрямив спину, и смотрела на закат. Она пробыла в неволе почти год. И все горести, выпавшие на её долю… казалось, что сейчас им пришёл конец.

Сколько помнила Инес, Нува всегда беспокойно спала, но сейчас она лежала на её коленях, провалившись в очень глубокий сон. И даже громкий хохот воинов, ехавших рядом с повозкой, не мешал ей.

Девушка нашла взглядом мужчину, что говорил с ней. И тот, словно почувствовал её взгляд, обернулся. Несколько секунд он смотрел прямо на неё, и она не отводила взгляд. После чего на его лице появилась хищная усмешка, и в её груди появилось странное чувство. Она поняла, что из одного плена попала в другой. Только… этот казался таким манящим…