Текст книги "Академия Высших: студенты (СИ)"

Автор книги: Марта Трапная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

Глава 33. Основы ментального взаимодействия

В библиотеке Академии не оказалось ни одного упоминания про Али Аджаза, и это был верный знак, что информацию о нем надо добыть любыми путями. Конечно, был шанс, что Мурасаки просто плохо искал. Для подстраховки можно было бы попросить электронного ассистента подготовить биографическую справку или найти любые труды этой загадочной личности. Но Мурасаки опасался, что этот запрос станет известен если не декану, то Констанции. Она сложит два и два… и все материалы про Али Аджаза исчезнут, даже если они и были. Хотя больше похоже на то, что они уже исчезли давным-давно. Поэтому Мурасаки проводил вечера в библиотеке мэрии. Читал новости, как и обещал Констанции Мауриции. Рылся в хрониках.

В хрониках имя Аджаза нашлось довольно быстро. Но из заметок, даже сложенных в хронологическом порядке, Мурасаки так и не выяснил, в чем же заключался скандал. «Незаконное использование технологий», «запрещенные эксперименты без согласия участников», – все это выглядело очень многообещающе для привлечения внимания читателей, но давало очень мало конкретной информации. Скандал завершился выселением Али Аджаза из города и запретом на проживание на планете. Ядовитый, на грани оскорблений, фельетон, подводящий итоги этой истории, заканчивался требованием к университету, «приютившему» ученого, не позволять ему делать ничего серьезнее заполнения ведомостей, и не подпускать ни к студентам, ни тем более к преподавателям. А лучше вообще запереть в клетку.

Без особой надежды Мурасаки нашел сайт того самого университета и неожиданно обнаружил там и портрет Али Аджаза, и курс, который он вел, и даже учебные материалы курса. Не в открытом доступе, но «предоставление по запросу».

Мурасаки задумался. Сделать запрос? А если материалы пришлют в Академию? Или потребуют визы куратора или преподавателя? Ну, допустим, визу он может получить от Беаты, вместо ответа на вопрос. Со всем остальным будет сложнее. Мурасаки открыл форму запроса и выдохнул. В поле «место получения материалов» уже была указана библиотека мэрии. Прекрасно, просто прекрасно!

Ответ пришел через три дня. Материалы курса состояли из нескольких обучающих фильмов и все. А курс назывался на первый взгляд скучно и непритязательно «Основы ментального взаимодействия».

Мурасаки расстроился. Он не любил обучающие фильмы и, если был выбор, выбирал учебники, интерактивные тренажеры и даже беседы с обучающими ИИ. В фильмах он часто отвлекался на детали, задний фон, внешность учителя, мог увлечься частотой морганий или жестами… Все дело было в том, что все фильмы были для него слишком медленными. Мозг страдал от недостатка информации, когда Мурасаки приходилось смотреть видео. Обертоны голоса, запахи, реальность за рамками кадра – ему не хватало всего этого. Как будто его намеренно сделали калекой, чтобы он учился быстро прыгать на одной ноге. Зачем, если можно быстро бегать на двух?

Но с самых первых минут Мурасаки понял, что недооценивал видеоформат. Или же это видео было по-настоящему уникальным. То, что он видел на экране, сначала казалось визуальными иллюзиями – плавное, текучее закручивание спиралей из разноцветных лент, песочно-желтые, неоново-голубые и нежно-лиловые, они сплетались без всякой системы, обвивая друг друга, переплетаясь косами и уходя в центр спирали, который медленно плыл от середины экрана к правому краю. Взгляд Мурасаки цеплялся то за переплетение цветных полос между собой, то за плавным, будто покачивающимся на волнах, смещением темного центра спирали и вдруг понял, что чувствует себя там – внутри этого разноцветного потока. И тогда он услышал голос лектора. Мурасаки даже не был уверен, что он слышит его ушами. Может быть, эти визуальные иллюзии вызывали образ звуков в его голове. Он бы не удивился.

Лектор начал с простых вещей, но очень скоро перешел к тому, чего Мурасаки не знал.

Вы можете контролировать процесс вхождения. Не спешите проваливаться, если вы инициатор. Не спешите принимать, если вы акцептор. Сделайте акцент на движении, а не на цели.

Мурасаки даже хотел выключить видео, чтобы запомнить эту мысль, но побоялся, что не получится снова войти в это состояние легкого транса.

– Ментальное поле – не черное, – говорил лектор. – Привычка зажмуриваться при встрече с чужим – естественна для людей, а поскольку Высшие берут начало из людей, то многие естественные реакции людей остаются, если их намеренно не удалить. Однако этичность психокоррекции, а тем более самокоррекции мы оставим на следующий цикл. А сейчас постарайтесь поймать точку спирали, в которой все пропадает, и двигайтесь от нее вверх. Выберите любую линию и следуйте против движения… пока не дойдете до конца.

Мурасаки послушно делал то, что говорил лектор, раз за разом теряя концентрацию и соскальзывая внутрь, к началу спирали. И в какой-то момент у него получилось. Он почувствовал, что всплывает наверх, что может удержаться в этом потоке и не просто удержаться, а контролировать свое положение, свой взгляд, свое место в этом процессе…

И когда лектор сказал: «на сегодня достаточно, возвращайтесь к занятиям как следует отдохнувшими», Мурасаки чуть не расплакался от обиды. Как так? Почему достаточно? Он только начал понимать происходящее, уловил суть слов лектора, как лекция закончилась. А где все остальное, что было обещано в описании видео? Мурасаки бросил взгляд на хронометраж и увидел, что просмотрел едва ли четверть фильма. Но эта четверть длилась больше двух часов. Странно, что он не ощутил, как пролетело время. Что-что, а время контролировать Мурасаки обычно умел. Но эта лекция, вернее, этот фильм напомнили ему о днях, проведенных в казино. Он увлекался игрой случайностей, предвкушением удачи, но больше всего любил моменты, когда ничего не известно, ничего не решено и может случиться абсолютно все – все, что угодно: от полного проигрыша до абсолютного выигрыша. Карты сданы, но еще не раскрыты – судьба решена, но еще неизвестна. Почему ему так нравилось это чувство? Может быть, потому что это были мгновения, когда он ничего не решал, не мог ничего решить, не должен был ничего решать – мгновения чистой свободы. Он оставался на каждую следующую игру не столько ради самой игры, сколько ради того, что ей предшествовало. И сейчас, во время обучающего урока каждое выполненное упражнение давало ему – нет, не то же самое чувство, но очень похожее. Надежду на свободу. Свободу от Кошмариции и ее ментального поводка. И даже если в этом цикле не будет решения его проблемы, Мурасаки собирался прослушать этот курс весь, от начала и до конца. Он хотел даже попробовать скопировать материалы, но вовремя остановился. Здесь их хранить и смотреть намного безопаснее, чем дома, на своем планшете.

И как раньше Мурасаки с нетерпением ждал возможности сбежать в казино, так теперь ждал возможности вернуться к видеокурсу. Даже начало занятий после эпидемии прошло для него незамеченным. Он спокойно сидел на лекциях, по привычке занимая место над Растом, спокойно и по-деловому общался с ним на практикумах, даже иногда отпуская простенькие шуточки – не для того, чтобы повеселить Раста, а потому что не мог иначе. Ему даже не казалось странным, что еще недавно они ночевали друг у друга, болтали о всякой ерунде, а теперь едва здороваются. Желание вернуть себе свободу вытеснило все другие чувства. Кроме тоски по Сигме.

И вот, наконец, настал день, когда Мурасаки дошел до последней лекции в последнем фильме. Той самой, ради которой стоило проводить здесь долгие часы, прикрываясь изучением новостных хроник и архивов. Лекция называлась «Избавление от ментального контроля».

Мурасаки не ждал, что лекция будет простой. Но все оказалось не просто сложно, а за гранью возможного. Ни один из вариантов освобождения не выглядел осуществимым в его ситуации. Самый очевидный способ освободиться от контроля – убить контролера. Не-реа-ль-но. Нет, само предложение убить того, кто держит тебя на ментальном поводке, не вызывал вопросов. Можно подстроить покушение, отравление, землетрясение… Но убить куратора? Тем более, когда Беата намекнула, что это невозможно. Да и сама мысль об убийстве Констанции Мауриции была отвратительной, почти кощунственной. Ведь свой ментальный поводок он получил за дело – сам был виноват. А Кошмариция полезла его спасать, между прочим. Да, у нее отвратительный характер. Но она делала все, чтобы они учились. Мурасаки вздохнул. Нет, он определенно придурок! Даже больший, чем предполагала Сигма.

Второй вариант предполагал психохирургию. Но психохирургия Высшим запрещена – нет таких психохирургов, которые способны были бы провести столь ювелирную операцию. А если и были… где гарантия, что ни один из них не воспользуется соблазном заменить один ментальный поводок на другой? Иметь в собственном подчинении Высшего – мечта не отдельных людей, а корпораций. Ирония ситуации состояла в том, что обычный человек легко может пройти психохирургию, и этот вариант для него самый подходящий. Никаких этических проблем. Никаких разборок с контролером. Раз – и ты свободен. Ну, может быть, исчезнут какие-то мелкие привычки – поводок часто цепляют именно к ним, или любимые блюда перестанут нравиться. Но все это ничтожная цена за свободу. Если бы он был обычным человеком… Мурасаки грустно улыбнулся. Если бы он был обычным человеком, то никогда и ни за что не оказался бы здесь, в поисках способов освободиться от ментального поводка.

Третий вариант освобождения для Мурасаки выглядел еще менее реальным, чем два первых. Хотя лектор считал иначе – он предлагал всего-навсего довести контролера до состояния оргазма. Любым приемлемым способом, от наркотиков до простого секса. В этот момент полного наслаждения можно избавиться от ментального контроля – мозг не в состоянии удерживать поводок. Именно про эту технику и рассказывал лектор. Осторожно подбирая слова. Осторожно приводя примеры. Изображения на экране, к которым Мурасаки так привык за это время, выглядели настолько неприличными, полностью сохраняя абстрактный вид, что Мурасаки тошнило даже от мысли внимательно посмотреть на экран, не говоря уже о том, чтобы выполнить хоть что-то из того, о чем говорил лектор. А ведь он просто сидел и смотрел на экран. Мурасаки зажмурился, потом выключил видео. Все равно придется пересматривать сначала. Потом. Когда он, наконец, поймет, что готов к этой мысли. Секс с Констанцией. Нет, он даже думать про это не может. Хотя, вздохнул Мурасаки, придется смочь. Или навсегда остаться верным рабом Кошмариции.

Глава 34. Остановить мгновение

Солнце падало в океан и падало, и падало, и падало. Плавились волны под красными лучами, и каждая уносила с собой по капле расплавленного света. Густым желтком вытекал вечерний свет на небо, но оно не становилось темнее. Закат, который длится вечность, или всего лишь жизнь внутри одного мгновенья?

Констанция, сощурившись, смотрела на солнце. Кай протянул ей тонкий бокал на высокой ножке, заполненный почти до краев странной жидкостью, над поверхностью которой мелькали искры, как над шампанским прыгают пузырьки. Констанция, не глядя, взяла бокал и безошибочно протянула его туда, где Кай держал свой, чуть наклонила, дождавшись хрустального звона.

– Может быть, ради этого и стоило все затевать, – сказала Констанция, сделав первый глоток, – чтобы остановить любое мгновенье.

– Почему же ты выглядишь такой усталой? – спросил декан. – Почему ты не остановила мгновенье ночью, чтобы выспаться как следует?

– Почему ты не останавливаешь мгновения, чтобы выспаться как следует? – улыбнулась в ответ Констанция.

Она не отрывала взгляда от солнца и разбегающихся от него волн, и не видела, как едва заметно поморщился Кай, запивая новым глотком легкую тень недовольства.

– Неужели так сложно синхронизировать тела, Кай? Или мы будем продолжать делать вид, что ты один?

– Я один, – мягко возразил Кай, – Впрочем, тел у меня больше одного, в этом ты права.

– И что сейчас делают твои остальные… тела?

Кай покачал головой и осушил свой бокал до дна.

– Неужели тебе не все равно? Самое свежее тело сейчас с тобой. Я мог бы притащить сюда и остальные, но это было бы скучно.

– Почему? – удивилась Констанция.

– Мы сидели бы здесь и говорили хором одно и то же, в несколько голосов.

– Может быть, – усмехнулась Констанция, делая еще один глоток, – мне бы хотелось попробовать что-нибудь новое… в наших отношениях.

Кай коротко рассмеялся.

– Не было бы ничего нового, Конни. Не было бы никаких отношений. Представь, к тебе синхронно тянутся несколько рук, чтобы одинаково прикоснуться, или обнять. Тел много, но разум один. А это значит, все они делают то, что хочу я. А я, как ты понимаешь, тоже один.

Констанция вздохнула. Сколько она ни пыталась выяснить, сколько же тел у Кая, каждая попытка заканчивалась неудачей. Все кураторы хотели бы это знать, но реальные шансы выяснить были только у нее. И она ими пользовалась, и пользовалась, и пользовалась… и все они заканчивались провалом. Но времени у нее достаточно. Пока достаточно.

– Что ж, придется привлечь к своим фантазиям каких-нибудь посторонних мужчин, – ответила Констанция и протянула опустевший бокал Каю.

– Главное, чтобы это были не студенты, – серьезно сказал Кай, осторожно наполняя бокал Констанции. Золотистая струя напитка выглядела частью того солнца, что снова и снова тонуло в океане.

– Хватит, – остановила его Констанция и добавила будничным голосом. – Кураторы думают, что реконструкция печатей твоих рук дело.

– Вот как? – улыбнулся Кай, аккуратно убирая бутылку в ведерко со льдом, как будто прямо сейчас это было самым важным. Потом он отставил ведерко и посмотрел на Констанцию. – И единственный аргумент, насколько я понимаю, мое… многотельство?

Констанция улыбнулась.

– Аргументов много, Кай. Каждый из них, может быть, ничего не значит, но все вместе… они складываются в определенное впечатление.

– А ты что думаешь? – легко спросил Кай. – Я это сделал?

Констанция медленно покачала головой.

– Едва ли. Но я плохо тебя знаю, Кай.

– Вот как? – снова улыбнулся Кай. – Ты знаешь меня лучше, чем любой другой из нас.

– Но это не значит, что я тебя знаю хорошо, – резко ответила Констанция и повернулась к Каю. – Только ты один мог это сделать. Ни у кого из нас не было возможности привести одновременно Высших к печатям.

– Можно действовать вдвоем, знаешь ли, – рассмеялся Кай, снова делая крохотной глоток искрящейся жидкости.

Констанция вдруг поняла, что его этот разговор забавляет. Ни на мгновенье он не воспринял всерьез ее слова. И все его вопросы – не более, чем поддразнивание.

– Я не стал бы, Конни, – мягко сказал он. – У нас и так есть все, к чему мы стремились, чего хотели. Эту власть тяжело удержать в руках, но с каждым выпуском становится все легче. Еще немного поколений и мы сможем закрыть Академию. Или даже не закрыть, а сделать ее доступной для обычных людей, сбросить им часть знаний, которые с их точки зрения дают им силу и власть… И уйти заниматься тем, что нам действительно нравится. Наши Высшие будут поддерживать равновесие, присматривать за мировым балансом всего и ничего… латать дыры в ткани мироздания, а мы… у всех свои планы, я думаю.

– А тебе не кажется, Кай, что нам ничего не нравится? Что у нас нет планов?

– Это не моя вина, Конни, а ваша. У меня, например, планы есть.

– Вот как? – на этот раз спросила Констанция, и Кай рассмеялся.

– У меня много недостатков, Констанция. Я некрасив собой, я уставший, я невнимателен к тебе, я использую миры как расходный материал… Но я не глупец, Конни. Я знаю, кого мы запечатали в могильнике. Ни на мгновенье я не забываю, какие страшные силы нам удалось победить. И я знаю, что второй раз у нас такого шанса не будет. И если Древние выйдут на свободу, нам всем конец. В первую очередь нам, мы все помечены их метками. Они нас найдут и не будет ни одного места, где мы могли бы спрятаться, – он вздохнул. – Хотя нет. Я все-таки глупец. Я думал, это понимают все. Надо было лично проверять печати и дороги к ним, и ловушки. Постоянно. Чтобы не случилось того… что случилось.

Констанция кивнула.

– А что же все-таки случилось, Кай. Как ты думаешь? – она выделила это «ты» голосом, в котором было все – и надежда на спасение, и обожание, и готовность пойти за ним куда угодно, сделать все, что угодно.

Кай вздохнул.

– Я не знаю, что думать. Я только тем и занимаюсь, что думаю про эту ситуацию. И я не понимаю, как она сложилась. Невозможно такое совпадение. Я понимаю, если бы кто-то из наших смог синхронно сделать одну и ту же вещь в одной и той же ситуации. Но… это же… студенты. Им до настоящих знаний и умений еще расти и расти.

– Они были очень привязаны друг к другу, – осторожно сказала Констанция. – Мурасаки и Сигма. Может быть, даже связаны.

Декан вопросительно поднял брови.

– Кто это?

– Студенты, которые проводили реконструкцию. Инициаторы.

Кай рассмеялся.

– Констанция, неужели это ты говоришь? Связь в этом возрасте – это гормональные бури. Ты же не веришь в существование великой любви, надеюсь?

Констанция покачала головой.

– Я не верю, Кай. Но пока их любовь – это единственное объяснение, которое у меня есть. Их связь, настрой на одну волну. Одни и те же действия в одной и той же ситуации.

– Они в самом деле так похожи? – удивился Кай.

Констанция с досадой дернула плечом.

– Как – так? Что ты имеешь в виду?

– Ну, знаешь, для связи такой силы недостаточно гормонов. Они должны быть… Как два термометра. Разнеси их на разные концы мира, но помести в одну и ту же воду и они покажут одну и ту же температуру.

Констанция покачала головой.

– Нет, конечно.

Они были разными. Слишком разными. Поэтому она и удивилась их искренней влюбленности друг в друга. Иногда их было даже жалко с этой их трогательной заботой друг о друге. Потому что у деструкторов не бывает друзей, не говоря уже о любимых. Иначе они не деструкторы.

– Тогда о какой связи ты говоришь, Конни? Это ведь студенты, может быть, неплохие студенты, но им никогда не стать нами, – Кай коротко рассмеялся. – Наша задача следить, чтобы вовремя остановить их прогресс. Но пока никто даже и не думал переходить на следующую ступень. И вдруг сразу двое? Я не верю. Тем более я видел эту девочку. В ней нет ничего, ровным счетом ничего особенного. Никаких скрытых слоев, сложной ауры.

– Я тоже видела, – ответила Констанция. – Но послушай, Кай, если не они сами, не ты, то… кто? Вряд ли Древние дотянулись до этих детей.

– Для этого им надо было сначала проснуться, – задумчиво произнес Кай. – Но в твоих словах что-то есть. Я не принимал в расчет сами печати. Они могли притянуть детей.

– Значит, надо на них посмотреть еще раз, – сказала Констанция. – На печати.

– Пожалуй, – согласился Кай. – И не только посмотреть. Нам нужно еще два создателя.

– Нам?

– От разрушителей будем мы с тобой.

Констанция кивнула и с легким вздохом взмахнула рукой. Солнце, словно этого и ждало, осело в черную воду растаявшим шариком малинового мороженого и океанские волны с тихим всхлипом сомкнулись над ним.

Глава 35. Перламутровое небо

Профессор Бран, высокий и тяжелый, неуловимо напоминал Сигме Мурасаки. Изредка проскальзывающей легкостью движений, необычной для его роста. Едва заметной улыбкой между словами, когда он не говорил ничего смешного. Склонностью иногда появляться на лекциях в странной одежде, как будто он на пару часов вынырнул с какого-нибудь особенно разнузданного карнавала. Заходил в аудиторию, на ходу развязывая широкий лиловый атласный бант под подбородком, небрежно сбрасывал плащ диковинного розового оттенка и еще более диковинного покроя – в форме сложенных за спиной крыльев. Под верхней одеждой могло оказаться все что угодно – от белой туники до черного трико, но казалось, Бран был уверен, что выглядит вполне нормально для преподавателя. Он спокойно поднимался к своей трибуне и начинал лекцию.

Иногда перед тем, как заговорить, он обводил взглядом аудиторию, и Сигма, если на нее падал его взгляд, всегда улыбалась ему в ответ той самой легкой улыбкой, перенятой у Мурасаки. Иногда Бран кивал ей, иногда нет, но Сигму это абсолютно не волновало. Ей не хотелось от Брана ровным счетом ничего. Ей было просто приятно его видеть.

Поэтому Сигма обрадовалась, когда увидела, что первый учебный день после лазаретных каникул начинается лекцией Брана. Она пришла в аудиторию раньше всех и заняла любимое место в центре третьего ряда – не слишком далеко, но и не слишком на виду. Вообще-то Сигма планировала почитать – в местной библиотеке нашлась интересная хрестоматия с классификацией миров по мифологии. Чтение, которое помогало ей разобраться в том, кто есть кто из ее прошлого филиала и этого филиала, и в каком мире она сама жила. А еще Сигма надеялась найти здесь типизацию миров, чтобы хотя бы примерно вычислить родину Мурасаки. Все-таки она ужасно по нему скучала. А после того, как увидела его в том отражении, тоска усилилась во много раз. Но сейчас читать не хотелось.

Сигма положила голову на скрещенные руки и смотрела в окно, на переливы серого перламутра – сегодня у утреннего тумана было необычное сияние, как будто он был не просто взвесью влаги в воздухе, а вязким текучим желе, состоявшим из множества нитей с блестками мерцающей волшебной пыльцы.

На место рядом с ней упал рюкзак. Сигма внутренне поморщилась. Айн. Зачем он вообще здесь? После той ночной истерики и демонстративного разрыва отношений? Ну, если только хочет опять подоставать ее. Но не получится, руки коротки.

– И что там интересного? – спросил Айн так, будто они были лучшими друзьями.

– Посмотри и сам увидишь, – ответила Сигма, не поворачивая головы.

– Я искал тебя.

– Печенья у меня больше нет, – отрезала Сигма.

Айн рассмеялся. Он что, понял и оценил ее шутку? Сигма с сожалением села ровно и посмотрела, наконец, на Айна. Айн выглядел совершенно обычно, только волосы были острижены в короткое каре и он больше не собирал их в хвостик. Но новая прическа ничего не меняла в его внешнем виде, с сожалением подумала Сигма. Даже болезнь его не изменила.

– Так зачем ты меня искал? – спросила Сигма, продолжая рассматривать Айна. – Сказать, что больше не будешь со мной делать лабораторные?

– Ну что ты, – рассмеялся Айн. – Разве у меня есть выбор? Да и у тебя нет.

– Выбор всегда есть, – пожала плечами Сигма.

– А что, ты была бы рада? Если бы я отказался с тобой работать?

Сигма снова пожала плечами.

– Мне все равно, с кем работать, Айн. Я здесь, чтобы учиться.

– Непохоже.

– Мне все равно, на что это похоже для тебя, – отрезала Сигма, достала из рюкзака планшет и поставила перед собой.

– Я хотел сказать тебе спасибо, – неожиданно произнес Айн.

Сигма открыла на планшете план лекции и только потом снова посмотрела на Айна.

– За что же великий и могучий Айн хочет поблагодарить генетического урода?

– У нас поставили холодильники с едой. В общежитии. И в учебных корпусах тоже поставят, я слышал.

– И в них будут овощи и фрукты, – кивнула Сигма.

– Откуда ты знаешь? – опешил Айн.

– Видела теплицы.

– Что?

Сигма постаралась придать взгляду максимально возможную степень издевки.

– Теплицы, Айн. Знаешь, такие сооружения сельскохозяйственного назначения. В них выращивают растения, в том числе и съедобные. Я думала, это базовые знания для многих миров.

– Я знаю, что такое теплицы, – улыбнулся Айн. – Я не знал, что у нас в Академии есть теплицы.

– Раньше не было, теперь есть, – сказала Сигма. – Но должна сказать, что ни к теплицам, ни к холодильникам не имею никакого отношения.

– Я встретил Эвелину, – сказал Айн, будто бы пропустив слова Сигмы мимо ушей. – И она сказала… – Айн хмыкнул, – что я могу тебе передать, что ты добилась своего – теперь у нас есть еда в круглосуточном доступе.

Сигма фыркнула, представив, как это говорит Эвелина.

– И что же, – ехидно спросила Сигма, – ты все бросил и побежал меня искать, чтобы передать мне слова Эвелины без свидетелей?

– Я бросил в рюкзак яблоко для тебя, – Айн и правда открыл рюкзак и вытащил оттуда красное глянцевое яблоко с чуть вытянутой нижней частью.

Сигма знала этот сорт, он был один из ее любимых, и в животе заныло от предчувствия знакомого вкуса. Айн положил яблоко на стол, рядом с планшетом Сигмы.

– В конце концов, неизвестно, какие у них запасы еды в этих теплицах и насколько наши кураторы в курсе размеров нашего ночного голода, – серьезно сказал Айн. – А я перед тобой в долгу.

Сигма подняла брови.

– Ты не бросила меня там, на ступеньках медицинского корпуса. Мы тогда разругались в столовой, а ты меня не бросила, – пояснил Айн.

– Ты серьезно? – рассмеялась Сигма. – Какое отношение наша ссора имела к нашей болезни? Тебе было плохо, ты мог упасть и разбить лицо о ступеньки, а я могла ходить. Я что, должна была пройти мимо? Любой бы не прошел.

Айн смотрел на нее со странным выражением лица, а потом осторожно спросил.

– А ты точно деструктор, Сигма?

Сигма с легким сожалением взяла в ладонь яблоко, чуть сдавила его пальцами и протянула Айну. Но раньше, чем он успел взять его, яблоко сморщилось, выпустило крошечное облачко пара, которое распалось на невесомую пыль. Сигма со вздохом ссыпала ее на пол.

– Детские фокусы, – сказал Айн. – Я тоже так умею. Кстати, что ты сделала?

– Испарила воду и убрала водородные связи.

– А, – сказал Айн, достал из рюкзака еще два яблока. Одно снова протянул Сигма, а вторым захрустел сам.

Сигма улыбнулась и убрала свое яблоко в рюкзак. Вот-вот начнется лекция. Съесть целиком все равно не успеет. Тем более, что она пока еще не голодная.

Вошел Бран, на этот раз без экстравагантных нарядов – черный костюм, голубая рубашка. Разве что красные ботинки на грубой подошве выглядели немного чужеродно. Но мало ли, вдруг это местная мода… в смысле мода того места, где он живет. Сигма давно перестала удивляться тому, что преподаватели Академии могут жить где угодно, включая Академию, и не удивлялась, если они предпочитают жить вне ее.

Бран назвал тему лекции – «Сортировка разнородной информации и мета-информации», подождал, пока закончатся последние перешептывания и все повернутся к нему.

– По теме сортировки информации будут проведены три семинара, – наконец, заговорил Бран. – Все дело в том, что сейчас эти знания могут казаться вам немного слишком теоретическими, а я должен быть уверен, что вы их усвоили и сможете применять на практике, когда придет время. На практике они вам пригодятся уже на следующем курсе, когда вы начнете знакомство с информационным полем.

Сигма мгновенно подняла руку. Бран кивнул, разрешая задать вопрос.

– Что такое информационное поле?

Бран тонко улыбнулся – ему явно понравилось, что его слушают и думают над его словами.

– Информационное поле – еще один способ восприятия реальности Высшими. Посмотрите за окно. Что вы видите?

– Перламутровый нитевидный подвижный туман, – ответила Сигма и по лицу Брана поняла, что это был неправильный ответ.

– Кто-нибудь еще видит… перламутровый туман? – спросил Бран с напряжением в голосе.

В аудитории повисла тишина.

– Хорошо, – кивнул Бран, – будем считать, что я попытался привести неудачный пример. Возвращаюсь к ответу на вопрос. В определенном аспекте существования материя смыкается с информацией. Вы можете видеть небо с облаками, а можете видеть объем, неравномерно заполненный газом, с пропущенным через него излучением определенной длины волны, с неравномерными вкраплениями водяного пара… И это будет одно и то же. Разница в восприятии. На следующем курсе вас научат воспринимать информационное поле, и тогда вам практически сразу же понадобится понимать, что вы видите, как отделить одну информацию от другой, как связать разную информацию, относящуюся к одному объекту, с этим самым объектом. Понятно?

Сигма кивнула. Бран как будто облек в слова то, что она и так знала. Она чувствовала, что это должно быть именно так. Что ж, на следующем курсе – значит, на следующем курсе, она подождет. Все равно ее не отчислят, можно не переживать.

Всю лекцию Сигма внимательно слушала Брана, записывала отдельные мысли, но вопросов больше не задавала. Пока ей было все понятно. Удивительно, какой полезной оказалась теперь математика, которую она так ненавидела на первом курсе! Но всю лекцию фоном в голове вертелись вопросы – что не так с туманом, который она видит? Неужели никто больше его не видит? Или Бран его все-таки видит, но студенты видеть не должны? Может быть, спросить его после лекции? Или это будет… не очень правильно? В этом филиале такие странные порядки, никогда не знаешь, какие запреты можешь нарушить уже тем, что просто гуляешь по парку.

Но вопрос решился сам собой. Бран объявил об окончании лекции, нашел взглядом Сигму и кивнул на место рядом с собой. Сигма подхватила рюкзак и поднялась.

– Вот интересно, – сказал Айн, – почему меня лектор не просит задержаться? Потому что я не девушка?

– Или потому что ты не видишь перламутровых туманов? – не удержалась Сигма.

– Нет, ты все-таки определенно магнит для заварушек, – ухмыльнулся Айн.

– Не всегда же тебе быть в центре внимания! – Сигма подхватила рюкзак и спустилась к Брану.

Бран смотрел на нее таким сочувствующим взглядом, что Сигма ожидала услышать от него что-нибудь вроде «дитя мое», например, или «девочка». Но вместо этого Бран осторожно спросил:

– И давно ты стала замечать такие вещи?

– Туман – только сегодня. Но вчера, кажется, над нами было ясное небо.

– Я о другом, – в голосе Брана по-прежнему сквозила осторожность, – ты в самом деле видишь движение? Переливы цвета?

Сигма посмотрела в окно. Кивнула.

– Вижу. Слева направо, по диагонали вниз, закручиваясь градусов на тридцать.

Бран кивнул.

– Очень интересно. Как тебя зовут?

– Сигма. Отделение деструкторов.

Бран вздохнул.

– Кто твой куратор?

– Эвелина.

– Зайди после занятий к ней. У нее могут быть для тебя новости.

Сигма поморщилась. Эвелина, опять Эвелина! Можно ли хотя бы один день прожить без Эвелины?

– А вы не можете сообщить эти новости? – спросила она, поднимая глаза на Брана. – Я же понимаю, что это как-то связано с тем, о чем мы с вами говорим.

Бран отрицательно покачал головой и Сигме снова показалось, что сейчас он ее погладит по волосам или потреплет по щеке, как ребенка.

– Эти новости связаны не столько с нашим разговором, сколько с твоими способностями к восприятию действительности, – мягко ответил Бран. – Что делать с тобой дальше, должен решить куратор и только он. Но не волнуйся, ничего плохого в твоих способностях нет. Просто… – он развел руками, – раз уж они проявились раньше времени, мы должны обучить тебя ими пользоваться. Чтобы никто не пострадал. А теперь мне пора идти, – неожиданно закончил он.