Текст книги "Академия Высших: студенты (СИ)"

Автор книги: Марта Трапная

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 41 страниц)

Мысль была неожиданной и отрезвляющей.

Мурасаки поднялся и заставил себя умыться, переодеться и даже разогреть ужин. Рука предательски вытащила из холодильника две упаковки блинчиков, и одну пришлось отправить обратно, но он справился и даже не заплакал опять.

Как там сказала Констанция? Исчезновение твоей девушки – не основание обсуждать информацию о порталах со студентами? Что ж, значит, надо найти веское основание. И получить всю информацию об этих порталах. Найти, куда они ведут. Отправиться туда и забрать Сигму. Простой и понятный план.

Хотя кому он врет? Если бы все было так просто, разве не нашли бы этих… пиратов? Не закрыли бы саму возможность прорыва пространства на территории Академии? Нет, конечно, это очень-очень сложный план. Но в любом случае это план. А это лучше, чем отсутствие плана. Мурасаки вылил из чашки остывший чай, щедро сдобренный слезами, заставил себя доесть ужин и достал из шкафа жилетку Сигмы, которую он ей так и не отдал. Потому что она была уютной, теплой и спасала его от тоски, когда Сигма была далеко. А сейчас она далеко. Очень далеко. И он будет считать этот вариант самым вероятным. И плевать на Констанцию!

Глава 33. Арита и Атаранта

Первые дни Сигма просыпалась в полной уверенности, что опоздала на занятия, и обижалась на Мурасаки – почему он ее не разбудил. Но потом сознание смирилось с тем, что она не в Академии, занятий нет, и Мурасаки рядом тоже нет.

Сигма думала, что в ожидании результатов теста будет гулять по городу, встретится со школьными подругами. Но подруги разъехались учиться, а город вдруг оказался совсем другим, чем она помнила. Чужим. Отстраненным. Сигма помнила все улицы, дома, любимые местечки, но вместо радости от встречи или горечи от потери, она не чувствовала ровным счетом ничего. Пончики в любимом кафе были резиновыми и остывшими. В глаза бросались пыльные рамы картин на стенах, небрежно брошенные на столы салфетки, поцарапанные стулья. Когда-то Сигма считала это кафе по-домашнему уютным, а теперь оно казалось ей просто бедным и умирающим. Не лучше было и со всем остальным. Сквер возле бывшего дома, где в детстве она дала имя каждому дереву и до сих пор их помнила, не отзывался знакомым шелестом веток на ее шаги, смотрел равнодушно, как на чужую. Но и она чувствовала себя чужой, не связанной больше ни с этими деревьями, ни с каменной горкой, ни с круглой полянкой фиалок, ни со скамейками, которые прежде выбирались строго с учетом настроения – вот на этой хорошо было делиться тайнами, эта подходила для рыданий, а эта – для мороженого или лимонада. Выходя из сквера Сигма приложила ладонь к стволу самого крайнего дерева, будто пожала руку на прощанье случайному знакомому, которого больше никогда не увидит.

И только на одной из ремесленных улиц, где всегда было полно магазинчиков, Сигма вдруг ожила. Срочно захотелось купить что-то, чего не увидишь и не найдешь в их студенческом городке. Постояв у витрин с заколками и украшениями, Сигма вошла в небольшую лавочку, все стены которой были увешаны лоскутными одеялами. И только присмотревшись, Сигма поняла, что это не лоскутные одеяла, а образцы вязаной ткани. Чего здесь только ни было – и орнаменты, и выпуклые узоры, и какие-то совершенно фантастические переходы цветов, и шишечки с листочками… Сигма рассматривала каждый квадрат и вдруг увидела его. На ярко-фиолетовой основе были вывязаны крупные черные косы. Сигма потрогала узор, попробовала его растянуть и довольно кивнула. Точно, эффект был именно таким – в спокойном положении видна была только черная часть вязания, но если ткань шевелилась, проблескивала фиолетовая основа.

Сигма обернулась в поисках продавца и не сразу поняла, что девушка в углу как раз и есть продавец, а не такая же посетительница, как она сама. Да и то, Сигма поняла это лишь тогда, когда осознала, что в магазинчике больше никого нет.

Поймав взгляд Сигмы, девушка улыбнулась и подошла к ней.

– Понравилось что-то?

Сигма показала на образец и улыбка девушки внезапно стала еще шире.

– Это мой первый узор, я его придумала. Его еще никто не заказывал.

– А что из него можно сделать? – спросила Сигма.

Девушка смущенно отвела глаза.

– Вообще, я предполагала, что он будет хорошо смотреться на чем-то вроде свитера. Но для нашего климата такая одежда слишком жаркая… У меня есть и более легкие образцы, если хотите.

Сигма махнула рукой, останавливая девушку.

– Нет-нет, я хочу именно свитер, – и добавила с улыбкой. – Не для нашего климата.

– Для себя? Давайте снимем мерки!

– Нет, – помотала головой Сигма. – В подарок одному хорошему человеку. Но мерки можем снять, я скажу, где увеличить.

Девушка аккуратно отделила образец от огромного полотна, к которому они все крепились и уселась оформлять заказ, а Сигма щурилась, рассматривая узор. Да, на Мурасаки будет хорошо смотреться. Целиком в его стиле. Фиолетовое, черное и блестит.

– А спина? – спросила вдруг девушка. – На спине же просто обычное черное полотно, да? Все любят, когда спина поскромнее.

– Нет-нет, ни в коем случае, – рассмеялась Сигма. – Мурасаки не любит поскромнее.

– Какое красивое имя, – закатила глаза девушка. – А что оно значит?

– Фиолетовый.

Девушка рассмеялась.

– Ах вот оно что! И он в самом деле носит фиолетовый?

– Представь себе! – кивнула Сигма. – И еще он любит, чтобы все блестело!

– Тогда это как раз для него! – снова засмеялась девушка, не отрываясь от заполнения бланка заказа. – Моя бабушка говорит, что каждый узор рано или поздно найдет своего человека. И кстати, куда отправится этот узор, когда свитер будет готов? По какому адресу?

Сигма задумалась. Сделать заказ на адрес общежития? На тетин адрес? Куда?

Но девушка истолковала молчание Сигмы по-своему.

– Вы не знаете, где живет Мурасаки?

– Знаю, – ответила Сигма и вдруг поняла, что это – просто идеальный вариант. В самом деле, надо отправить свитер сразу ему, в студгородок. Да, это другая планета, но сообщение между ними есть. – Я боюсь, вдруг доставка будет слишком дорогой.

Сигма назвала адрес, девушка вбила его в почтовую программу и показала Сигме результат. Сигма кивнула. Не бесплатно, конечно, совсем не бесплатно, но в рамках разумного. И к тому же удобно. Можно заплатить и не думать, успеют ли связать до ее возвращения.

Сигма расплатилась за заказ, получила квитанцию и совсем было собралась уходить, как вдруг девушка спросила:

– А хотите, добавим к заказу открытку? Это будет совершенно бесплатно. Раз вы сказали, что это подарок.

– Да, – кивнула Сигма. – Напишите на открытке «Верни мне мою жилетку», – она подумала, не добавить ли в конце «придурок», но решила, что нет. Не стоит. Слишком интимное обращение для подарка из магазина.

В тот же день пришел результат генетического теста. Возможность родства – 99%. Сигма снова и снова перечитывала эти простые слова. Значит, она все-таки увидит ее? Значит, эта женщина все-таки ее мама? Значит, мама все-таки жива? Радость сменялась волнением, волнение – тревогой. Тревога – страхом. Страх – неуверенностью и все начиналось по кругу. Ну, может быть, для этого и нужны семинары, решила Сигма. Жаль, что она здесь совсем одна и совсем не с кем поговорить. То есть поболтать, конечно, всегда найдется с кем. Но поговорить… Сигма вздохнула. Все-таки Академия ее ужасно разбаловала – сначала подруги, потом Мурасаки…

А перед встречей с мамой Сигма совсем не волновалась. Эта женщина из мэрии оказалась права – семинар был очень даже полезным. После него Сигма настроилась, что не надо ничего ждать, ни к чему готовиться, надо просто познакомиться с этой женщиной, как с незнакомой. Как обычно это делают люди. Интересы, мнения, симпатии и антипатии. Просто общение, без взывания к прошлому или требований вспомнить, кто есть кто. «Может быть, – говорил пожилой мужчина-лектор, – новая личность окажется совсем не такой, какой вы привыкли ее видеть. Это не значит, что раньше она была другой. Это значит, что раньше она была скрыта по разным причинам. А теперь вы видите ее как она есть – как ядро ореха без скорлупы. Но в такой ситуации человек очень уязвим…»

Что ж, если у мамы и была причина защищаться скорлупой от внешнего мира, то – надеялась Сигма – этой причиной была не она, ее дочь.

– Мама, – говорила Сигма про себя каждое утро, – привет!

И повторяла уже вслух:

– Здравствуй, Атаранта.

Имя не ложилось на язык, и каждый раз Сигма запиналась, хотя с каждым днем пауза становилась все короче и незаметнее. Но Сигма знала, что она была! Впрочем и на свое старое имя Арита Сигма отзывалась с трудом, хотя здесь все ее называли только так.

– Арита, девочка, – сказала как-то Атаранта, – а чем ты занимаешься?

– Я учусь, – ответила Сигма. – В Академии Высших.

Атаранта задумчиво покачала головой.

– Что-то я слышала об этой академии. Что простым смертным туда не попасть. Как тебя туда взяли? Говорят, они проверяют даже гены будущих студентов и берут только самых-самых выдающихся. Твои родители, наверное, очень талантливые и одаренные люди, да? Что у тебя за семья?

Сигма прикусила губу. Нет, к этому невозможно привыкнуть! Она даже не могла сказать: «ты – моя семья», потому что она не считала эту женщину своей мамой. Она выглядела… не так. Другая мимика, другие жесты, другие интонации. Когда Атаранта молчала или замирала на несколько мгновений, Сигма напряженно всматривалась в ее черты. И не понимала. Вроде бы вот – мамины глаза, мамин нос, мамины волосы… Но все вместе не складывалось в то родное лицо, которое Сигма помнила. Голос – да, голос был похожим. Но мало ли у кого похожие голоса. Интонации-то были чужими.

– Почему ты приходишь ко мне, девочка? – спросила Атаранта через пару дней. – Мы были знакомы, пока я не потеряла память?

– Да, – улыбнулась Сигма.

– А твои родители не против?

Сигма покачала головой.

– Я сейчас с ними не живу.

– Это плохо, – вздохнула Атаранта. – Я бы хотела жить с родственниками. Даже если бы я их не помнила. Мне было бы легче знать, что эти люди, рядом со мной, заботятся не потому, что им за это платят, а потому что мы с ними связаны, что у них есть ко мне какие-то чувства, кроме жалости. Что они помнят меня настоящей, а не жалким обломком, как сейчас.

Сигма едва сдержала слезы в тот день. Эти слова были так похожи на мамины. Мама могла бы так сказать. Но почему тогда она даже не заподозрила, что Сигма ее родственница? Ладно, не дочь, но хотя бы… племянница? Младшая сестра?

– И что же, – спросила Атаранта в другой раз, – нас с тобой связывает, деточка? Где мы познакомились?

Сигма пожала плечами и отвернулась, чтобы вытереть слезы.

– А ты как думаешь, Атаранта?

Атаранта покачала головой.

– Я каждый день над этим думаю и ничего придумать не могу. Может быть, у нас было общее хобби? Возраст не мешает общим интересам. У тебя есть хобби?

Сигма задумалась. Какое у нее было хобби, когда она училась в школе? Да никакого. Ей интересно было учиться, это было ее главное хобби.

– Мне нравится фотографировать, – ответила Сигма. – Говорят, портреты у меня получаются особенно хорошо.

– Нет, это точно не мое, – вздохнула Атаранта.

Сигма чуть не рассмеялась. Фотографировать мама не умела. Более того, если было бы такое понятие как антидар, то у мамы он точно был. Все фотографии, которые мама делала, были не просто неудачными, а такими, от которых Сигме хотелось плакать и кричать, что на них не она. Впрочем, когда она была подростком, она как-то удалила все свои фотографии из семейного архива, включая самые ранние.

– Людей связывают не только увлечения, – попробовала намекнуть Сигма, но Атаранта отмахнулась.

– Я знаю, что мне не скажут ничего про моих родственников, я должна вспомнить сама. Но ты точно мне не родня. Когда я смотрю на тебя, я точно знаю, что у меня не могло бы быть такой дочери.

У Сигмы сжалось сердце.

– Почему?

Атаранта пожала плечами.

– Ты такая холодная. Такая отстраненная. У тебя такой оценивающий взгляд, как будто ты решаешь, достойно ли то, на что ты смотришь, твоего внимания. Когда ты сказала про Академию Высших все стало на свои места. Вас, детей из элиты общества, наверное и воспитывают с самого рождения, чтобы вы думали, что вы лучше всех.

«Это ты, ты меня воспитывала, – хотела закричать Сигма. – Я не отстраненная». Но вместо этого она только улыбнулась.

– Если тебе неприятно меня видеть, Атаранта, я перестану приходить.

Атаранта покачала головой и пожала Сигме локоть.

– Не обижайся, деточка. Я знаю, что ты не выбирала, в какой семье родиться. Конечно, приходи, пока можешь. Ты ведь на каникулах здесь, да?

– Да, – ответила Сигма. – И они уже скоро закончатся.

– Очень жаль, – улыбнулась Атаранта. – Мне будет тебя не хватать. У нас ничего не происходит, совсем ничего. Когда мы с тобой говорим, я начинаю вспоминать разные вещи. Про академию. Про фотографию. Во мне что-то проясняется. Про такое не поговоришь с врачами или с другими больными.

– Я очень рада, – с трудом выговорила Сигма.

Она уже решила для себя, что все равно подпишет документы об идентификации личности Атаранты. Даже если эта женщина не ее мать, она не заслуживает того, чтобы жить безымянной в этом закрытом пансионате. Может быть, они смогут проводить вместе каникулы и рано или поздно ее память прояснится окончательно. И неважно, что именно она вспомнит. Важно, чтобы она вспомнила себя.

В предпоследний день они гуляли по парку, и Атаранта показывала на деревья и называла их. Сигма кивала и говорила – правильно или нет.

– Странно, – сказала женщина. – Я помню какие-то сложные вещи. Но совсем ничего о том, что я делала в жизни. Я проходила тест на школьные знания. Я умею читать и считать, что-то знаю, чего-то нет. Я спрашивала врачей, что будет дальше. Они говорят, что советуют учить школьную программу, заново, всю. Даже то, что мне кажется, что я знаю. Это поможет восстановить работу мозга. Активировать память.

– Хорошая идея, – согласилась Сигма. – Но даже если нет, ты по крайней мере будешь иметь представление о мире не хуже школьника. И сможешь выбрать новую профессию. И начать новую жизнь. Может быть, ты даже выберешь ту же самую профессию, что была у тебя в прошлой жизни. Представляешь?

– Не думала об этом, – улыбнулась Атаранта. – Но я повторю твои слова. Хорошая идея.

– А если бы ты сейчас выбирала кем быть, кем бы ты стала?

Женщина остановилась и долго смотрела в пространство тяжелым, отсутствующим взглядом. Сигма уже испугалась, что своим вопросом влезла на запретную территорию, и сейчас разрушила все, над чем так долго работали врачи. И может быть, пора уже кого-то из них звать на помощь? Но Атаранта вдруг очнулась.

– Я бы хотела быть человеком, у которого много власти.

– Что? – Сигма не верила своим ушам.

Женщина пожала плечами и улыбнулась.

– Да, я бы хотела быть кем-то значимым. Важным. Кто мог бы решать проблемы. Менять мир. Таким человеком, без которого нельзя обойтись. Мэром, может быть.

Сигма грустно смотрела на женщину. Вот, значит, что она чувствует, сидя здесь, в этом закрытом пансионате, наедине со своими мыслями. Ничтожность. Одиночество. Ограниченность. Бессилие. Невозможность ничего сделать по своей воле. Ненужность и никчемность. Несвободу.

Сигма вдруг порывисто обняла женщину – крепко, как давным-давно в детстве обнимала маму.

– Ты сможешь, – прошептала Сигма. – Я уверена, ты сможешь.

– Спасибо, что пытаешься меня поддержать, детка. Но не надо мне врать, – женщина отстранилась, и Сигме стало неловко.

Они гуляли в молчании и Сигма не могла набраться сил заговорить с Атарантой снова. И только когда время визита истекло, Сигма сказала, что завтра они увидятся в последний раз.

– Каникулы закончились, и мне пора возвращаться в Академию, – сказала Сигма.

– Не надо, детка, не приезжай, – сказала женщина. – Ты уже и так много для меня сделала. Отдохни один денек. Мы уже сказали друг другу все, что могли. А сегодня чуть не поссорились. Не надо.

Сигма кивнула и ушла.

И только выйдя за ворота пансионата, она вдруг поняла, что было не так. Запах. Когда она обняла эту женщину, она почувствовала ее запах. И этот запах был чужим, абсолютно незнакомым. Она никогда его не слышала раньше. Можно забыть голос и внешность. Но запах забыть нельзя. Да и сам человек… даже если он теряет память, теряет привычки, теряет жесты и манеру ехидно улыбаться, или удивленно поднимать бровь, в конце каждого вопроса, будто одной интонации недостаточно – он не теряет тело, обмен веществ, вот это все, из-за чего каждый человек пахнет так, как никто другой. Эту женщину Сигма никогда раньше не встречала. Абсолютно точно. Никогда!

Глава 34. Юный и влюбленный

За месяц Мурасаки придумал как минимум два десятка способов незаметно добраться из Академии до своего коттеджа, но ни один из них не сработал. Каждый раз кто-нибудь да догонял его по дороге. Если очень везло, то в десяти минутах ходьбы до ворот студгородка. Если не очень – то раньше.

На этот раз Альфа окликнула его примерно на половине пути. Вынырнула буквально из ниоткуда, взяла под локоть и уверенно зашагала рядом.

– А что ты тут делаешь, Мурасаки? – удивилась Альфа

– А ты?

– Стояла, тебя караулила, – рассмеялась Альфа. – Думала, вдруг мне улыбнется судьба, и я встречу самого красивого парня Академии в полном одиночестве. Ты же теперь практически никогда не бываешь один.

Мурасаки искоса посмотрел на девушку. А ведь и правда – все как будто сговорились никогда не оставлять его одного. Даже раньше ему и то чаще удавалось побыть наедине с собой, чем сейчас. Хотя раньше он и сам часто предпочитал компанию уединенным прогулкам. Но то, что раньше радовало, теперь утомляло. Да и вряд ли девушки хотели составить ему компанию, потому что переживали за его душевное равновесие. Скорее, надеялись занять освободившееся место.

– Слушай, а чем ты занимаешься сегодня вечером? – невинно спросила Альфа. – Ну, кроме того, что страдаешь, конечно? Может, пострадаем вместе? Я отлично умею выжимать мокрые от слез носовые платки. И еще у меня очень красивый голос, если тебе надо поплакать в унисон.

– Не смешно, – проворчал Мурасаки.

– Ты совсем разучился смеяться, Мурасаки, – сказала Альфа. – В самом деле, нельзя же так!

– А почему нельзя? – серьезно спросил Мурасаки.

Он выучил, что второкурсницы пока еще теряются от неудобных вопросов и подолгу молчат. То ли обдумывают, как бы ответить поумнее, то ли и в самом деле не ожидают, что с ними будут говорить о серьезных вещах. Так или иначе – это было хорошо. Можно было вывернуть наизнанку их болтовню, огорошить вопросом и получить взамен пару минут молчания. Если очень повезет – то минут десять. Конечно, это не слишком правильно по отношению к девочкам, но почему они думают, что правильно постоянно лезть к нему с разговорами, искать его общества, даже когда он изо всех сил дает понять, что ему никто не нужен. Что в нем такого? Что они видят в нем, кроме красивой улыбки и обаяния? Знают ли они о нем что-нибудь еще, кроме того, что он носит черный с фиолетовым, умеет заразительно смеяться и способен превратить в веселую шутку любое событие, включая его отсутствие? Нет, он сам виноват, конечно. Купался во всеобщем внимании и любви. Черпал в нем силу. Заполнял им свое одиночество – одиночество последнего человека из своей Вселенной. Но как оказалось, можно было обойтись и без этого – достаточно любви того, кого любишь, чтобы эта дыра внутри пропала.

– Я думаю, если ты будешь продолжать в том же духе, – наконец осторожно заговорила Альфа, – ты озлобишься. Забудешь о другой стороне жизни. И себя, какой ты есть на самом деле. Мрачность – это не твое.

– Я же деструктор, ты не забыла? – ехидно спросил Мурасаки. – Я не обязан быть добрым и светлым. Нам, разрушителям, куда больше подходит мрачность.

– Ты всегда был как солнце, и этот свет никуда не делся. Ты просто давишь его в себе! – горячо воскликнула Альфа. – И рано или поздно он сожжет тебя изнутри!

– А если он погас, этот свет?

Альфа фыркнула.

– Да брось ты! Ты был таким до Сигмы. Она не была твоим светом!

– Откуда ты знаешь? – резко спросил Мурасаки.

Альфа пожала плечами, отбросив локоны на плечо изящным жестом – слишком красивым для нее, чтобы быть естественным.

– Ты с ней общался всего три месяца, Мурасаки. Как можно за такое короткое время так привязаться к человеку? Три года до этого ты сиял и без нее. Год назад ты не обращал на нее никакого внимания. И тут вдруг раз – и оказывается, что она чуть ли не любовь всей твоей жизни. Да не смеши меня! Так не бывает!

– А что, ты знаешь, как бывает? – с насмешкой спросил Мурасаки. – Есть какой-то обязательный набор требований, чтобы человек стал любовью всей жизни? Какие-то нормативы? Три месяца мало, надо три года, чтобы это понять? Или сколько?

– А, так ты все-таки ее любишь!

Мурасаки закатил глаза.

– Слушай, Аля, я никогда этого не скрывал с тех пор, как сам понял. Но углубляться в обсуждение своих чувств к тем, кого здесь нет, я не собираюсь.

Они вошли в Западные ворота студенческого городка и потерпеть общество Альфы оставалось всего пару минут.

– И напрасно. Знаешь, иногда стоит выговориться, чтобы стало легче.

Мурасаки повернулся к Альфе и перехватил ее снисходительный взгляд. Ну да, конечно, сам бы он никогда не додумался до этой идеи! Надо всего лишь поговорить! Отличное решение всех проблем! Сигма тут же вернется, а его сердце перестанет сжиматься от боли от каждого воспоминания о ней и от острого чувства, как ее не хватает.

– Поговорить? И что же мне даст этот разговор, как ты думаешь?

– Мурасаки, ты такой странный! – рассмеялась Альфа. – Как будто ты не знаешь, зачем люди делятся тем, что чувствуют! Конечно, тебе станет легче, если поговорить.

– Да ну?

– А ты попробуй! – предложила Альфа. – И посмотришь, что будет.

Мурасаки смерил ее взглядом. В логике Альфе не откажешь. Но говорить с ней о Сигме? Это примерно так же нормально, как позвать Альфу переночевать в свой дом.

Мурасаки покачал головой.

– Я не хочу ни с кем делиться своими чувствами, Аля. Я, пожалуй, оставлю их при себе. Все. Целиком! – Резко закончил он, не давая ей сказать ни слова. Но Альфа смотрела мимо него, куда-то вбок.

– Твой свет, – с горечью сказала она, кивая в сторону, – кажется, он снова загорелся.

Мурасаки развернулся. В окнах коттеджа Сигмы горел свет. И фонарь над крыльцом. Мурасаки сорвался с места.

– Сигма! – Мурасаки распахнул дверь и замер.

Почти все пустое пространство перед дверью занимал металлический контейнер.

Незнакомая женщина как раз опускала в него коробку с надписью «одежда», когда появился Мурасаки. Ему хватило нескольких секунд, чтобы понять, что происходит. Три человека собирали вещи Сигмы. Как еще одно доказательство, что Сигма не вернется. Как очередное признание несостоятельности Академии защитить своих учеников.

– Здравствуй, – улыбнулась женщина. – К сожалению, Сигмы здесь нет. Мы освобождаем коттедж от ее вещей.

Мурасаки сглотнул подступивший к горлу ком. Так глупо было думать, что Сигма вернулась! Даже если бы она вернулась, она бы первым делом написала ему, а не пошла бы домой!

– И что вы сделаете с ее вещами? – тихо спросил Мурасаки. – Выбросите?

Женщина с удивлением посмотрела на него.

– Конечно, нет. У нас есть адрес, по которому их надо отправить.

– А можно мне на него посмотреть?

– На адрес? – Женщина отрицательно покачала головой, но покосилась куда-то вниз. – Нет, не думаю. Это личная информация. Думаю, если ты обратишься в учебную часть, тебе подскажут адрес родственников Ариты.

– Ариты?

– Арита, да, это гражданское имя проживавшей здесь студентки.

Вот, значит, как звали Сигму на самом деле. Что ж, им нельзя было пользоваться личными именами, так что эта женщина и так сказала ему больше позволенного. Арита. Сигме подходило это имя. Может быть, даже больше чем Сигма.

Мурасаки еще раз осмотрелся вокруг. Пустые стены, стандартная мебель. Коттедж Сигмы и при ней выглядел довольно аскетично: никаких картин на стенах, или горы разноцветных подушечек на диване, или мягких роскошных ковров или затейливых светильников… все это он видел у других девушек и каждый раз удивлялся, почему ему не приходит в голову украсить или улучшить свое жилище. Сигма была такой же как он. Может быть, она даже еще меньше, чем он, думала об уюте и всем таком. Неудивительно, что все личные вещи Сигмы уместились всего в один контейнер. Его вещи, наверное, тоже бы уместились. Хотя нет, одежды у него было явно больше.

– Значит, вы отправляете ее вещи родственникам?

Женщина пожала плечами.

– Думаю, да. Куда же еще? Но если честно, я не знаю, нам же не объясняют, просто дали адрес и все.

Мурасаки с теплом улыбнулся женщине.

– Спасибо вам.

– Я тоже когда-то была юной и влюбленной, – улыбнулась она в ответ. – Я бы сказала тебе, что ты можешь взять что-нибудь на память, если бы это были мои вещи. Но я не могу распоряжаться чужими вещами, прости.

Мурасаки махнул рукой.

– Нет-нет, спасибо, мне ничего не надо, – он снова улыбнулся, вспомнив жилетку и белку. – У меня есть… ее вещи на память.

– Тогда извини, я вернусь к работе, у нас мало времени.

– Да-да, – кивнул Мурасаки. – Спасибо, что поговорили со мной.

Вот же странно. Получается, Альфа была права? Ему и в самом деле стало легче от этого разговора. Хотя он сам ничего не рассказывал и не делился никакими чувствами. Да и женщина тоже. Почему ему стало легче? Потому что эта женщина просто поняла, что происходит. Без долгих объяснений. И просто посочувствовала ему. «Я тоже когда-то была юной и влюбленной». Вот и все, что ему надо было услышать. А не объяснения, что там происходит с его внутренним светом.

Мурасаки вздохнул, входя к себе в дом. В зеркале в прихожей снова отразились дорожки слез на щеках. Когда он плакал? Всю дорогу, пока они шли с Альфой домой? Или только когда попал в дом Сигмы? Или уже потом? Мурасаки вытер слезы.

В одном Альфа права. Так дальше нельзя. Надо что-то делать. Иначе он окончательно сойдет с ума.