Текст книги "Мемуары генерала барона де Марбо"

Автор книги: Марселен де Марбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 69 страниц)

Мой неосторожный ответ Массене и выговор, который он получил от императора, еще больше настроили его против меня. С этого дня он перестал говорить мне «ты», и, хотя не позволял себе плохо со мной обращаться, я понял, что он не забыл этого эпизода. Вы увидите, что мои предчувствия оправдались.

Никогда больше австрийцы не сражались с таким упорством, как при Ваграме. Даже их отступление было достойно восхищения, оно проходило в полном порядке и спокойствии. Правда, когда они покидали поле боя, за ними не было погони. Я уже говорил о причинах, по которым вечером 6-го числа Наполеон удержался от преследования, но я не могу объяснить, почему мы не поспешили за врагом утром 7-го. Объясняли, что будто бы было две дороги – Богемская и Моравская, обе ведущие к Шпицкому мосту около Флорисдорфа. Прежде чем выступить, император хотел знать приблизительную численность войск, которые эрцгерцог Карл направил по той и другой дороге, и ждал донесений разведки. Но надо заметить, что в подобном случае разведка не может собрать хороших данных, потому что наблюдает только неприятельский арьергард, который держит разведчиков в полулье от себя. Так случилось и на этот раз. Драгоценное время было потеряно бесполезно. Поскольку накануне все видели, как неприятельские колонны пошли по обеим дорогам, надо было на рассвете 7-го числа начать преследование и по той, и по другой. Для этого у нас было достаточно свободных войск. Но император начал преследование только в два часа дня, сам лично проделал 3 лье и остановился на ночлег в замке Фолькерсдорф, с высоты которого австрийский император два предшествующих дня наблюдал за действиями воюющих армий.

Император оставил генерала Вандамма в Вене, генерала Рейнье на острове Лобау, Удино занял позиции в Ваграме, а Макдональд в Флорис-дорфе. Обеспечив свои тылы, он послал корпуса Мармона и Даву по Моравской дороге, а Массену – по Богемской. Итальянская армия и гвардия должны были идти между этими большими дорогами в направлении Лаа и быть готовыми помочь там, где в этом будет необходимость.

Самая сильная часть австрийской армии пошла по Богемской дороге, и ее преследовал маршал Массена. Эрцгерцог Карл очень хорошо использовал ночь с 6-го на 7-е и часть дня, оставленные ему Наполеоном. Когда мы покинули поле боя и встретили прикрытие вражеского арьергарда в ущелье Ланген-Энцерсдорф, все австрийские обозы, повозки, зарядные ящики были уже далеко вне нашей досягаемости. Этот узкий и длинный проход мог бы стать роковым для эрцгерцога Карла, если бы накануне мы последовали за ним. Пройдя ущелье, мы вышли на широкую равнину, в центре которой находится Корнойбург. В этом небольшом городке, огороженном стеной, находились девять батальонов хорватов и тирольских егерей, кавалерийские части с двух флангов и много артиллерии. В этой позиции арьергард ждал нас с производящим впечатление спокойствием.

На войне надо быть предприимчивым, особенно находясь перед разбитым противником. Однако не следует доводить это правило до крайности и быть неосторожным. Генералы и французская кавалерия часто бывают слишком опрометчивы. И здесь они повторили ошибку Монбре-на, которую тот совершил в июне у Рааба, когда, не захотев дожидаться пехоты, подвел свои эскадроны слишком близко к противнику и его пушки очень проредили французские ряды. Несмотря на этот суровый урок, генерал Брюйер, ставший командиром дивизии легкой кавалерии при корпусе Массены вместо Ласалля, выйдя из ущелья, устремился вперед, не дожидаясь, когда его пройдет и развернется на равнине пехота. Выстроив свои эскадроны, он бросился на врага, но тот даже не дрогнул, дал ему приблизиться на пушечный выстрел и открыл ужасный огонь, нанеся этим огромный урон!

Массена, который как раз выезжал на равнину, увидел это, пришел в ярость и послал меня к Брюйеру, чтобы выразить свое крайнее недовольство. Я застал этого генерала смело стоящим во главе своей дивизии, под градом ядер, но в большом недоумении от своей авантюры и в нерешительности, что делать дальше. Действительно, если он атакует австрийскую кавалерию, в два раза превосходящую его силы, его дивизия будет порублена. Если же он отступит, чтобы быть подальше от пушек и ближе к нашей пехоте, очевидно, что, как только его полки повернут назад, кавалерия противника бросится на них и отбросит в полном беспорядке на наши батальоны, которые только показались из ущелья. Это могло бы иметь самые серьезные последствия... Самым разумным в сложившейся ситуации было оставаться на месте и ждать прихода пехоты. Генерал Брюйер оказал мне честь, спросив мое мнение, и я позволил себе высказать эти соображения. Маршал, которому я все это доложил, одобрил мои действия, но я увидел, что он полон гнева против генерала Брюйера, восклицая поминутно: «Немыслимо, чтобы так бесполезно губили людей!» Он постоянно торопил подход дивизии Леграна. Как только она вышла из ущелья и построилась, он атаковал и захватил Корнойбург 26-м легким полком, в то время как вражеская кавалерия была оттеснена эскадронами Брюйера, который бросился в атаку с великой радостью, ведь опасности во время атаки было несравнимо меньше, чем во время обстрела, которому он подвергался уже полчаса! Генерал Брюйер совершал чудеса во время этой схватки, что не помешало маршалу в дальнейшем сурово отчитать его.

8 июля. Массена, у которого были четыре пехотные дивизии, одна дивизия легкой кавалерии, одна кирасирская и много артиллерии, продолжал преследовать неприятеля. Состоялась, правда, только одна небольшая схватка, и мы заняли город Штоккерау, в котором наши войска нашли австрийские склады с огромным количеством провизии, особенно вина, что вызвало большую радость. Корпус Массены продолжил свой марш 9-го по Богемской дороге, и только перед Холлабрунном был остановлен многочисленными силами противника. Произошло энергичное сражение, в котором генерал Брюйер, желая загладить ошибку, совершенную перед Корнойбургом, вел свою дивизию с большой осторожностью. Но сам он оказался не столь осмотрителен и был тяжело ранен в этом бою.

Несчастный город Холлабрунн, только что отстроенный после разрушительного пожара 1805 года, когда русские оспаривали его у нас, снова лежал в руинах, под которыми было погребено много раненых. Неприятель отошел с большими потерями.

В ночь с 9-го на 10-е маршал вновь послал меня к императору, чтобы информировать его о сражении в Холлабрунне. После долгого пути по окольным дорогам, где я много раз терялся в темноте, я прибыл наконец к Наполеону в замок Фолькерсдорф, в котором он располагался после Ваграмского сражения. Его Величество только что узнал, что большая часть австрийской армии свернула с Моравской дороги перед Никольсбургом^{75 и направилась к Лаа, чтобы перейти реку Тайю и соединиться с эрцгерцогом Карлом в Цнайме. Император приказал маршалу Мармону следовать за ней в этом направлении. 10-го утром он сам отправился туда, в то время как Даву продолжал продвигаться к Николсбургу, который он и захватил. Я снова был отправлен к Массе-не с приказом быстро продвигаться к Цнайму, где ожидалась концентрация основных неприятельских сил и готовилось новое сражение.}

Днем 10-го неприятельский арьергард постоянно отступал перед корпусом Массены, не осмеливаясь нас подождать, так как накануне он потерпел значительные потери при Холлабрунне. Начиная с этого момента в рядах австрийцев воцарился беспорядок, и мы взяли много пленных. В тот же день князь Лихтенштейн появился у наших передовых постов в качестве парламентера. Австрийский генералиссимус поручил ему предложить Наполеону перемирие. Массена дал ему в сопровождение одного из своих офицеров, они отправились в Фолькерс-дорф в надежде застать там Наполеона, но тот уже перебрался в Лаа, и парламентер добрался до него только на следующий день вечером, уже возле Цнайма. Эта задержка стоила жизни многим солдатам с обеих сторон! Австрийский арьергард, который ушел утром без боя, вечером заградил нам вход в Гунтерсдорф. Началась сильная канонада, одно ядро попало в коляску Массены, другое убило одну из лошадей его упряжки. К счастью, за пять минут до этого маршал вышел из экипажа. В конце концов отброшенный неприятель уступил нам Гунтерсдорф, где мы провели ночь.

Шпионы на войне необходимы. У Массены шпионами были два бра-та-еврея, очень умные люди, которые для того, чтобы добыть более точные сведения и получить больше денег, пробирались в австрийские колонны под видом торговцев вином и фруктами. Потом они отставали от австрийцев, дожидались французов и приходили с донесениями к маршалу. Во время краткого пребывания в Холлабрунне Массена обещал одному из них крупную сумму денег, если тот принесет на следующий вечер сведения о состоянии вражеских сил, идущих по той же дороге, что и мы. Соблазнясь наживой, израильтянин пробирался всю ночь окольными дорогами. Он поравнялся с головой вражеской колонны, спрятавшись в лесу, залез на вершину густого дерева и, прячась в листве, незаметно наблюдал за дорогой, пока войска проходили мимо него. Он записывал в блокнот, к каким родам войск относятся части, сколько эскадронов, батальонов, орудий... Но пока он был поглощен этим занятием, один австрийский сержант егерей зашел в лес немного отдохнуть и лег как раз под тем деревом, на котором сидел шпион, которого он сначала не заметил. Вероятно, ошеломленный шпион сделал какое-то резкое движение, чтобы спрятаться, и выронил блокнот, который упал прямо рядом с сержантом! Тот поднял голову, увидел человека в ветвях, навел на него ствол своего оружия и приказал слезать. Несчастный еврей повиновался, его отвели к австрийском)' генералу, который при виде записей приказал заколоть беднягу штыками. Он лежал на большой дороге, когда, несколько часов спустя, к этому месту подошла французская армия. Как только второй еврей, который шел с нами, увидел тело своего брата, он испустил ужасный крик, затем, опомнившись, обыскал карманы мертвого брата. Не найдя там ничего, он стал ругать вражеских солдат, которые, говорил он, украли деньги брата. В конце концов, чтобы ничего не потерять, он взял его одежду, намереваясь ее продать в дальнейшем.

Глава XXVI

Сражение при Цнайме. – Кирасиры Гитона. – Меня ранят, когда я разнимаю сражающихся. – Граф д’Аспр. – Новая ссора с Массеной. —

Возвращение в Париж

И июля, в злосчастный для меня день, корпус Массены появился у Цнайма в 10 часов утра, и мы заметили в полулье справа от нас дивизии маршала Мармона, собранные на Тессвицком плато. Эти части пришли из Лаа по дороге на Брюнн. В полдень император и его гвардия прибыли в Цукерхандель, а Итальянская армия была уже в нескольких лье.

Город Цнайм^{76, окруженный крепкой стеной, расположен на покрытом виноградниками склоне, под которым течет река Тайя и ее крупный приток Лишен, впадающий в Тайю под Тессвицем. Эти две реки окружают часть холма, на котором расположен Цнайм, и образуют позицию с естественным укреплением, поскольку почти все участки берега представляют собой довольно крутые труднодоступные скалы. Рельеф понижается только в деревне Облас, через которую проходит венская дорога, по которой подходил корпус Массены.}

Эрцгерцог Карл, не получив ответа на свое предложение о перемирии и не видя своего парламентера, принял решение воспользоваться хорошей позицией и рискнуть сразиться с нами еще раз. Поэтому он построил свою армию в две линии, первая из которых опиралась своим правым флангом в Тайю близ Клостербрука, центр располагался напротив Тессвица и Цукерханделя, а левый фланг доходил до Кукровица. Вторая линия занимала Цнайм, Гальгенберг и Бредиц. Резервы находились сзади. Множество стрелков защищали виноградники между Цнай-мом, Лишеном и Тайей.

Прибыв к Обласу, Массена занял эту деревню, а также двойной мост, перекинутый через эту реку и остров, называемый Фазаньим. Захватившая его дивизия Леграна направилась в Альт-Шаллерсдорф и Клостер-брук, бывший монастырь, переделанный в большую табачную фабрику. В этом пункте нашим войскам оказали энергичное сопротивление, тем более что наша артиллерия не поддерживала действий пехоты, так как не смогла пройти через виноградники. Она стреляла с берега реки, то есть снизу вверх, что делает стрельбу неточной и почти бесполезной. Маршал, оставшийся в своей коляске в Обласе, очень сожалел, что не может сидеть верхом и посмотреть сам, чем можно помочь в таком положении. Тогда я позволил себе заметить, что, осматривая окрестности перед атакой, я подумал, что, если батарея выйдет из Обласа, пройдет вдоль правого берега реки и встанет над деревней Эдельшпиц, она может занять очень выгодную позицию. Массена учел замечание, поблагодарил меня и поручил мне провести шесть пушек в указанное место, откуда сверху и с тыла они нанесли такой большой урон неприятелю, защищавшему Клостербрук и Альт-Шаллерсдорф, что тот поспешно покинул эти два пункта, занятые теперь нашими войсками. Маршал был доволен успехом этой батареи, когда я пришел ему предложить расположить еще одну батарею в Кюеберге, крайней точке левого берега, куда батарея все же могла бы дойти, если бы усилила упряжки. Маршал согласился с этим планом, и с большими усилиями мне удалось поднять восемь орудий к Кюебергу, откуда наши ядра ударили прямо по австрийским линиям перед Цнаймом и вскоре вынудили их укрыться за стенами города. У меня нет сомнения, что, если бы сражение продолжилось, батарея, которую мы установили на Кюеберге, была бы очень полезна французской армии: заняв этот пункт артиллерией, можно было бы быстро разбить сильную позицию неприятеля у Цнайма.

В разгар сильной канонады, о которой я только что говорил, разразилась ужасная гроза. В одно мгновение все было залито водой. Река Тайя переполнилась, орудия не могли больше стрелять, не было слышно ни одного ружейного выстрела. Войска генерала Леграна укрылись в Клостербруке и Шаллерсдорфе, а в основном в многочисленных погребах среди покрывающих холм виноградников. В то время как наши солдаты опустошали бочки, не заботясь о неприятеле, который, как они считали, тоже укрылся в домах Цнайма, эрцгерцог Карл, которому, конечно, сообщили о возникшей ситуации, захотел отрезать отступление дивизии Леграна и вывел из города колонну в тысячу гренадеров, которые побежали по главной дороге, покинутой нашими людьми, пересекли Альт-Шаллерсдорф и достигли первого моста у Обласа! В этот момент я спускался из Кюеберга и Эдельшпица. Я поднялся туда через Ной-Шаллерсдорф рядом с Обласом, где взял пушки, которые должен был доставить. Но теперь я возвращазся один и счел бесполезным идти в обход, потому что знал, что весь участок между Тайей и Цнаймом был занят одной из наших пехотных дивизий. Перейдя малый мост, разделяющий Эдельшпиц и Фазаний остров, чтобы дойти до большого моста, расположенного напротив Обласа, где я оставил маршала, я поднялся на дорогу, соединяющую эти два моста, и, несмотря на грозу, услышал вдруг за собой ритмичный шум многих спешащих ног. Я обернулся, и что же я увидел?.. Колонна австрийских гренадеров была в двадцати пяти шагах от меня! Моим первым порывом было помчаться во весь опор, чтобы предупредить маршала и многочисленные войска, которые были с ним. Но, к моему большому удивлению, на ближайшем к Обласу мосту я увидел бригаду французских кирасир. Командующий ею генерал Гитон знал, что дивизия Леграна стоит на другом берегу реки, и, получив неточный приказ, спокойно ехал шагом!

Едва я успел крикнуть: «Там враги!..», как генерал и сам заметил их, выхватил шпагу и с криком «В галоп!» устремился на австрийских гренадеров. Австрийцы считали, что нападут на нас неожиданно, и были

гак удивлены, что их самих атакуют в самый неожиданный для них момент, что первые ряды едва успели взять ружья на руку, как в одно мгновение три батальона гренадеров были буквально опрокинуты на землю под ноги лошадей наших кирасир!.. Никто не устоял!.. Только один из них был убит, все остальные были захвачены в плен, как и три пушки, которые они везли с собой для зашиты Фазаньего острова и мостов.

Эта австрийская атака могла бы иметь очень печальные последствия для нас, если бы эрцгерцог Карл предпринял ее более мощными силами и в то же время атаковал бы разбросанную в виноградниках дивизию Леграна, которая, не имея пути отступления к мостам, потерпела бы поражение, так как вброд Тайю перейти было нельзя. Но генерал командующий плохо рассчитал, думая, что тысяча человек, посланных захватить Фазаний остров, могли бы там удержаться и противостоять атакам трех наших дивизий, а также усилиям дивизии Леграна, которая при атаке на нее непременно постаралась бы пробить себе проход. Таким образом, попав между двух огней, эта тысяча австрийских гренадеров, запертая на Фазаньем острове, была бы вынуждена сложить оружие. Правда, в таком сражении мы бы тоже потеряли много людей, жизнь которых спасла неожиданная атака генерала Гитона. Кирасиры, ободренные успехом, но незнакомые с местностью, довели атаку до ворот Цнайма, и в это время пехотинцы генерала Леграна, привлеченные шумом боя, пришли к ним на помощь. Еще чуть-чуть, и город был бы взят... Но превосходящие силы противника и многочисленная артиллерия вынудили французов вновь отойди к Альт-Шаллерсдорфу и Клостербруку, где Массена усилил их пехотными дивизиями генерала Карра Сен-Сира.

Император находился в этот момент на высотах Цукерханделя и приказал маршалу Мармону выйти из Тессвица, чтобы связаться с правым флангом Массены. Постепенно завязался бой. Чтобы быть ближе к нему, Наполеон прибыл в Тессвиц. Массена послал меня к Его Величеству, чтобы доложить о своих позициях. Я вернулся с приказом любой ценой взять город, по которому била наша батарея из Кюеберга и на который маршал Мармон тоже собирался напасть со стороны долины Лишена. Со всех сторон раздавались сигналы к атаке, барабанная дробь, приглушенная дождем, смешивалась с громом... Наши войска бодро и смело шли навстречу многочисленным батальонам, стоявшим перед Цнаймом в мужественном ожидании: из домов раздалось только несколько редких ружейных выстрелов. Все предвещало кровопролитную штыковую схватку, когда примчался императорский офицер и принес Массене приказ остановить сражение, потому что между Наполеоном и князем Лихтенштейном только что было заключено перемирие. Маршал, который находится близко к войскам, тотчас приказал всем офицерам объявить эту новость на разных участках фронта, а меня лично послал к одной из наших бригад, которая стояла ближе всех к городу и врагу.

Подъехав к этим полкам, я попытался говорить, но мой голос тонул в криках «Да здравствует император!», которые всегда предшествуют сражению, и вот уже войска берут ружья «на руку»! Малейшая задержка, и сейчас начнется ужасная схватка, которую уже невозможно будет остановить. Я больше не колеблюсь и устремляюсь в свободный промежуток между двумя фронтами, готовыми броситься друг на друга, и с криком «Мир! Мир!..» левой рукой я сделал знак остановиться, как вдруг пуля, выпущенная где-то в пригороде, попадает мне прямо в запястье!.. Некоторые офицеры, осознав наконец, что я принес приказ остановить военные действия, остановили свои роты, другие еще колебались, так как видели, как на них буквально в ста шагах движутся австрийские батальоны!..

В этот момент между линиями, пытаясь остановить атаку, появляется адъютант эрцгерцога Карла и тоже получает из пригорода пулю в плечо. Я спешу к этому офицеру, и, чтобы дать понять противникам, какова наша миссия, мы обнимаемся в знак мира. Видя это, офицеры с двух сторон больше не колеблются, приказывают солдатам остановиться, окружают нас и узнают, что заключено перемирие.

Все перемешались, поздравляли друг друга. Затем австрийцы вернулись в Цнайм, а наши войска к позициям, которые они занимали до сигнала к атаке.

Удар, который я получил в руку, был такой сильный, что мне показалось, что у меня сломана кость. К счастью, этого не произошло, но пуля задела нерв между большим пальцем и запястьем.

Ни одна из моих многочисленных ран не доставляла мне столько страданий, и больше полугода я был вынужден носить руку на перевязи. Однако моя рана, хотя и серьезная, была гораздо легче, чем у австрийского адъютанта. Это был совсем молодой человек, очень храбрый, который, несмотря на пережитое, обязательно хотел отправиться со мной к Массене, как для того, чтобы увидеть этого знаменитого воина, так и для того, чтобы передать ему послание от эрцгерцога Карла. Мы отправились вместе в Клостербрук, где стоял Массена, и по дороге австрийский офицер, который пролил много крови, чуть не потерял сознание. Я предложил ему проводить его обратно в Цнайм. Но он хотел продолжать путь и говорил, что его может перевязать французский хирург, гораздо более опытный, чем врачи в его армии. Этого молодого человека звали граф д’Аспр, он был племянником генерала д’Аспра, убитого при Ваграме. Маршал Массена принял его очень хорошо и окружил его заботой. Когда же он увидел, что я опять ранен, он вынужден был присоединиться к похвалам, которые офицеры и даже солдаты бригады высказывали в мой адрес, говоря о доблести, проявленной мной, когда я бросился между двумя армиями, чтобы избежать кровопролития.

К вечеру Наполеон пошел осматривать бивуаки и высказал мне свое удовлетворение. Потом добавил: «Вас часто ранят, но я вознагражу ваше усердие». Император задумал создать военный орден Трех золотых рун, кавалеры которого должны будут иметь не менее шести боевых ранений. Позже я узнал, что Его Величество внес меня в список офицеров, которых он считал достойными получить эту награду, о которой я расскажу позже. Император захотел встретиться с графом д’Аспром, который проявил не меньшую доблесть, и просил его передать эрцгерцогу Карлу свои комплименты по этому поводу.

Порадовавшись, что кирасиры оказались на мостах именно в тот момент, когда австрийские гренадеры собирались их захватить, Наполеон все же удивился, что тяжелая кавалерия была послана за реку, на холм, где не было другого прохода, кроме большой дороги между виноградниками. Никто не признавался в том, что отдал этот приказ. Он не исходил ни от маршала, ни от начальника штаба, и генерал кирасир не мог указать офицера, доставившего ему этот приказ. Так автор этой счастливой ошибки остался неизвестным.

За те считаные минуты, когда гренадеры занимали Фазаний остров, они захватили трех наших генералов: начальника штаба Массены Фри-риона, Лазовского и Штабенрата, у которых они тут же отняли кошельки и серебряные шпоры. Генералы тотчас были освобождены нашими кирасирами и потом долго смеялись над своим кратким пленом.

Я уже говорил, что до того, как меня ранили, и сразу же после прекрасной атаки кирасир маршал приказал мне рассказать об этом эпизоде императору, который был все еще в Цукерханделе. Так как из-за грозы стало невозможным перейти Тайю вброд, я должен был переправиться через нее у Обласа с начальником эскадрона Талейраном-Перигором. Он отвез приказ Массене и теперь возвращался в императорский штаб. Офицер знал этот путь и предложил мне свое сопровождение. Он ехал впереди меня по тропинке вдоль правого берега Тайи, когда грохот неприятельской канонады усилился. Мы прибавили шаг. Но вдруг какой-то проклятый солдат из обоза, лошадь которого была нагружена курами и утками – добычей от его набега на местные дворы, – появился из прибрежного ивняка и, оказавшись на тропинке в нескольких шагах от Та-лейрана, пустил ее во весь опор. Вдруг ядро попало прямо в его лошадь и убило ее. Лошадь же Талейрана, следующая вслед за ним, споткнулась о труп этого животного и упала. Видя, что мой спутник оказался на земле, я спешился, чтобы помочь ему подняться. Это было трудно сделать, так как одна нога застряла у него в стремени под животом лошади. Вместо того чтобы помочь нам, солдат из обоза убежал и спрятался в кустах, а я должен был один выпутывать ногу моего товарища под градом ядер, сыплющихся вокруг нас. При этом неприятельские застрельщики, оттесняя постепенно наших, могли нас скоро захватить... Что из того! Нельзя оставлять товарища в таком плачевном положении... Я принялся его вызволять, и, к счастью, после немыслимых усилий мне удалось поднять лошадь и усадить Талейрана в седло. Мы продолжили путь.

Я поступил так в тех обстоятельствах, хотя видел этого человека первый раз в жизни. Поэтому он горячо выразил мне свою благодарность, а когда у императора в Цукерханделе я исполнил свое поручение, меня окружили и благодарили все офицеры главного штаба. Талейран рассказал им о происшествии и все время повторял: «Вот что значит хороший товарищ!» Через несколько лет, когда я вернулся из ссылки, в которую меня отправили при Реставрации, Талейран, тогда уже генерал королевской гвардии, принял меня довольно холодно. Однако, когда через двадцать лет я встретился с ним в Милане, куда я сопровождал герцога Орлеанского, я уже забыл недоброе, и мы пожали друг другу руки. Во время того же путешествия в Кремоне я встретился с д’Аспром, который стал генерал-майором на службе Австрии, после того как до 1836 года служил Испании. Позже он был помощником командующего Итальянской армией при знаменитом фельдмаршале Радецком. Но вернемся в Цнайм.

Австрийцы ушли из этого города. Там расположилась ставка Массе-ны, корпус которого стоял лагерем в окрестностях. Перемирие временно предоставило под власть Наполеона треть территорий австрийской монархии с 8 милионами душ населения: солидный залог мира.

Граф д’Аспр сильно страдал от полученной раны. Он не мог нести службу и остался в Цнайме. Я часто виделся с ним: это был умный человек, хотя и слишком восторженный.

Меня тоже очень мучила рана, и я не мог ездить верхом. Тогда Мас-сена поручил мне заниматься депешами императора и приказал отправиться в Вену, куда вскоре переехал его штаб. Наши люди и лошади остались на всякий случай в Цнайме. Заключение мира затягивалось: Наполеон хотел раздавить Австрию, которая сопротивлялась тем сильнее, чем больше надеялась на помощь англичан, высадившихся в Голландии 30 июля и сразу завладевших Флиссингеном.

Узнав об этом, канцлер Камбасерес, который управлял Францией в отсутствие императора, послал свободные войска к берегам Эско (Шельды) под командованием маршала Бернадотта. Выбор командира очень не понравился Наполеону. Впрочем, англичане почти сразу же отступили.

Переговоры возобновились с прежней медлительностью: мы все еще занимали страну, штаб Массены оставался в Вене с 15 июля до 10 ноября. Лишенный из-за раны тех удовольствий, которые могли найти в этом городе офицеры, я, по крайней мере, был удовлетворен тем, что нашел в доме графини Штибар, где я остановился на постое, ту заботу, которая была необходима в моем положении. Я сохранил к ней живую благодарность по сей день.

В Вене я нашел моего доброго товарища генерала Сент-Круа, ранение которого приковало его к постели на многие месяцы. Он жил во дворце Лобковица, который также занимал Массена. Каждый день я проводил с ним несколько часов и рассказал ему о недовольстве, которое возникло у маршала по отношению ко мне после инцидента в Ваграме. Так как у него было большое влияние на Массену, он вскоре дал ему понять, как такое отношение было для меня тяжело и обидно. Заступничество Сент-Круа, а также мое поведение в Цнайме уже восстанавливали в глазах маршала мой авторитет, когда в порыве откровенности я разрушил полученный результат и оживил старую неприязнь. Вот по какому поводу.

Вы знаете, что раненный в ноги после падения с лошади на острове Лобау Массена был вынужден управлять войсками сидя в коляске и при

Ваграме, и в последующих битвах. В эту коляску собирались запрячь артиллерийских лошадей, когда заметили, что они были слишком крупны ;щя дышла этого экипажа и что им не хватает некоторой плавности в движениях. Тогда вместо них взяли четверку из маршальских конюшен, выбрав самых спокойных и хорошо привыкших к выстрелам орудий. Из обозных выбрали двух солдат, которые должны были сопровождать Массену верхом. Но вечером 4 июля собственные кучер и форейтор маршала заявили, что поскольку их хозяин пользуется своими лошадьми, то управлять ими должны именно они. Несмотря на все предупреждения об опасности, которой они подвергают себя, оба хотели сами везти своего хозяина и настаивали на этом. Как будто речь шла о прогулке по Булонскому лесу, кучер сел на свое место, форейтор в седло, и всю неделю мужественные слуги подвергались большой опасности, особенно при Ваграме, где возле этой коляски было убито несколько сот человек. При Гунтерсдорфе ядро, пролетая над экипажем, задело шинель кучера, другим ядром убило лошадь под форейтором!.. Но верные слуги не испугались, и весь корпус оценил их преданность. Их отметил даже император, сказав в одно из своих появлений у Массены: «На поле боя 300 тысяч сражающихся. А знаете, кто самые храбрые? Ваш кучер и ваш форейтор, так как мы выполняем наш долг, а у этих двух людей нет военных обязательств, и они могли бы не подвергаться смертельной опасности, поэтому их заслуга больше!» Затем он обратился прямо к ним: «Да, вы два храбреца!»

Наполеон, конечно, наградил бы этих людей, и он мог бы дать им денег, но он боялся ранить самолюбие Массены, ведь именно служа ему они проявляли столько мужества. Маршал должен был сделать это сам, гем более что состояние у него было огромное: он получал 200 тысяч франков как командующий армией, 200 тысяч франков как герцог Риво-лийский и 500 тысяч франков как князь Эсслингский, то есть девятьсот тысяч франков в год.

Однако Массена сначала подождал два месяца, ничего не решая по поводу этих людей, затем однажды, когда несколько офицеров, среди которых был и я, собрались у постели Сент-Круа, вошел Массена, который тоже часто его навещал, и заговорил с нами о событиях кампании, еще раз вспомнив мой совет о том, что лучше передвигаться в коляске, чем на носилках. Совершенно естественно, что он заговорил о своем кучере и форейторе, похвалил их хладнокровие и смелость, которые они проявляли в опасных ситуациях. Наконец маршал закончил, сказав, что хочет хорошо вознаградить этих смельчаков и собирается дать каждому по 400 франков. Он спросил у меня, будут ли эти люди довольны!..

Мне бы промолчать или просто предложить немного увеличить сумму, но я ответил прямо, хотя и не без задней мысли. Я прекрасно понял, что Массена собирается выплатить этим людям 400 франков единожды, но ответил, что, по моему мнению, 400 франков пожизненной ренты, которые кучер и форейтор добавят к своим собственным средствам, прекрасно защитят их на старости лет от нищеты. У тигрицы, на детенышей которой напал неосторожный охотник, не бывает таких ужасных глаз, как у Массены, когда он услышал эти слова. Он подпрыгнул в своем кресле и воскликнул: «Несчастный! Вы хотите меня разорить!.. Как! 400 франков пожизненной ренты!.. Нет, нет и нет!.. Просто 400 франков!»