Текст книги "Мемуары генерала барона де Марбо"

Автор книги: Марселен де Марбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 69 страниц)

По условиям капитуляции австрийские войска обязывались сложить оружие, отдать знамена, пушки, лошадей, но сами должны были отправиться в плен во Францию. Они могли удалиться в Богемию, предварительно поклявшись, что больше не будут служить против французов в течение целого года. Объявляя об этой капитуляции в одном из бюллетеней Великой армии, император выразил вначале некоторое неудовольствие по поводу того, что от австрийских войск не потребовали отправки в качестве военнопленных во Францию. Но он вернулся к этой мысли, когда полностью уверился в том, что у маршала Ожеро не было никакого иного средства, чтобы вынудить их сдаться, поскольку у них был весьма хороший и легкий путь к отступлению. Действительно, в ночь перед тем, как враги должны были сложить оружие, в нескольких австрийских 'бригадах разразилось восстание против фельдмаршала Елачича. Принц де Роан, отказавшись присоединиться к капитуляции, ушел со своей пехотной дивизией, к которой присоединилось несколько полков из других дивизий, и отправился в горы, которые пересек, несмотря на исключительно суровые условия зимы. Затем он совершил исключительно дерзкий прорыв через расположение войск маршала Нея, которые занимали города в Тироле, и вышел в тыл французской и итальянской армиям между Вероной и Венецией, в то время как она преследовала армию эрцгерцога Карла. Тот отступал в район Фриуля. Прибытие принца Роана в окрестности Венеции в то время, как Массе-на был уже далеко, могло иметь самые серьезные последствия. К счастью, французская армия под командованием генерала Сен-Сира, идущая из Неаполя, разбила принца и принудила его сдаться в плен. Но, во всяком случае, он сдался только под натиском силы и был вправе сказать, что, если бы фельдмаршал Елачич прибыл со всеми войсками, австрийцы могли бы победить Сен-Сира.

Когда какое-то войско капитулирует, то, согласно обычаям, победитель посылает в каждую дивизию офицера штаба, чтобы он принял капи– ^{36 туляцию и в указанный день и час привел войско на то место, где оно должно было сложить оружие. Один из моих товарищей, который был послан к принцу Роану, был им оставлен в лагере, который он покидал, потому что он осуществлял свое отступление за крепостью Фельдкирх в направлении, противоположном расположению французов. Таким образом, он не боялся быть остановленным французами в момент своего маневра. Но дело обстояло иначе с австрийской кавалерией. Она расположилась на бивуак в небольшой долине перед крепостью Фельдкирх, на небольшом расстоянии от аванпостов французов. Маршал Ожеро лично дал мне поручение отправиться для переговоров с австрийской кавалерией, чтобы привести ее на согласованное заранее место. Эта бригада состояла из трех больших полков, но не имела ни одного генерал-майора. Ею командовал полковник псарского полка Бланкенштайна, старый венгр, один из храбрейших и отважнейших солдат. Я очень сожалею, что не запомнил его имя, поскольку я испытал к нему большое уважение, хотя он и заставил меня пережить одну из самых неприятных мистификаций36.}

Как только я прибыл в лагерь, полковник предложил провести ночь в его бараке. Мы договорились, что отправимся в путь на заре, с тем чтобы прибыть в назначенное место, на берег Конс ганцского озера, между городами Брегенц и Линдау. Нам предстояло пройти самое большее 3 лье. Я был крайне удивлен, когда в полночь я услышал, что офицеры садятся на лошадей. Я выбежал из барака и увидел, что строятся эскадроны и все готовятся уезжать. Полковники улан эрцгерцога Карла и драгун Розенберга, находящиеся под командованием полковника гусар, но которым он не сказал ничего о своих планах, приехали к нему, чтобы узнать причину столь поспешного отъезда. Я также был этим удивлен. Тогда старый полковник ответил с холодной насмешкой, что фельдмаршал Елачич боится, что французы выкинут какие-нибудь шутки в отношении австрийских солдат (мы должны были проходить около их лагеря, чтобы пройти кратчайшей дорогой к Линдау), что могло вызвать ненужные стычки. Елачич и маршал Ожеро договорились, чтобы он приказал австрийским войскам отойти дальней дорогой, в обход французского лагеря и города Брегенц, избегая, таким образом, встречи между солдатами двух враждебных сторон. Он добавил, что переход гораздо более длительный и путь более трудный, поэтому командиры обеих армий ускорили начало этого перемещения на несколько часов. Он очень удивлялся, что я не был об этом предупрежден. Но, возможно, письмо, которое мне было отправлено по этому поводу, задержалось на аванпостах из-за какого-то недоразумения. Он даже продолжил свой розыгрыш, приказав офицеру проехать по всей линии и узнать, не было ли депеши.

Мотивы, выдвинутые полковником гусар Бланкенштайна, показались вполне убедительными обоим офицерам, и они не высказали никаких замечаний. Я тоже смолчал, хотя инстинктивно чувствовал в этом какой-то подвох, но что я мог делать один среди трех тысяч вражеских всадников? Лучше было продемонстрировать доверие, чем высказать сомнение в искренности намерений австрийской бригады, к тому же я не знал о побеге дивизии принца Роана, и признаюсь, что мне не пришло в голову, что командир кавалерии старался таким образом спасти себя от капитуляции. Итак, я поехал рядом с ним во главе колонны. Австрийский командир так хорошо знал местность, что прекрасно выбрал направление, чтобы пройти как можно дальше от французских постов, расположение которых к тому же было видно благодаря бивуачным огням. И мы действительно нигде не затронули этих постов. Но то, чего не ожидал старый полковник и чего он не смог избежать, так это встречи с кавалерийскими патрулями, которые обычно высылаются ночью на некоторое расстояние от лагеря.

Внезапно мы услышали: «Кто идет?» Перед нами была многочисленная кавалерийская колонна французских войск, и при свете луны мы очень хорошо могли ее рассмотреть. Тогда старый венгерский полковник, не высказав ни малейшего волнения, обратился ко мне: «Это вас касается, господин адъютант. Будьте любезны, пройдите со мной, чтобы все объяснить командиру этого французского отряда».

Мы выезжаем вперед, я говорю пароль и оказываюсь перед 7-м конно-егерским полком, который узнал во мне адъютанта маршала Ожеро и к тому же был еще ранее извещен о том, что австрийские войска ожидаются для сдачи оружия. В связи с этим эти конные егеря не выразили никакого протеста и без всякого труда пропустили кавалерийскую бригаду, которую я возглавлял. Французский командир, солдаты которого держали сабли наготове, сделал движение, чтобы вложить их в ножны в знак полного согласия, которое должно было царить между двумя колоннами, встретившимися мирно. Я спросил у старшего офицера наших егерей относительно изменения часа сдачи оружия. Но он не был в курсе дела, и это не вызвало у меня ни малейшего подозрения, поскольку приказы такого рода отнюдь не относились к тем, которые штаб передавал в полки.

Итак, я продолжал ехать с иностранной колонной в течение всей ночи, находя тем не менее, что обход, который мы делали, был слишком длинным и что дороги были в очень плохом состоянии. Наконец, на заре старый полковник, заметив более твердый и гладкий участок земли, сказал мне несколько насмешливым тоном, что в его обязанность входит передача в руки французов конского состава трех полков и, для того чтобы лошади при этом находились в хорошем состоянии, он хотел бы в последний раз позаботиться о бедных животных, дав им поесть овса.

Бригада остановилась, солдаты спешились. Один только полковник гусар Бланкенштайна остался верхом. Он собрал вокруг себя офицеров и кавалеристов трех полков и вдохновенным тоном, который делал этого старого вояку просто великолепным, объявил им, что дивизия принца Роана предпочла честь позору и отказалась подписаться под унизительной капитуляцией, на которую согласился фельдмаршал Елачич, обещав сдаться французам со знаменами, оружием и войсками. Затем он сообщил, что дивизия Роана отправилась в сторону Тироля, куда и он провел бы свою бригаду, если бы не боялся, что в этих голых горах он не найдет никакой еды для лошадей. Но теперь, поскольку перед ними долина, куда они благодаря хитрости, которой он гордится, зашли на 6 лье раньше, чем французские войска, он предлагает всем, у кого в груди бьется настоящее австрийское сердце, последовать за ним через Германию до Моравии, где они соединятся с войсками их августейшего императора Франца Второго.

Гусары Бланкенштайна ответили на эту приветственную речь своего полковника громким одобрительным «Ура!», но драгуны Розенберга и уланы эрцгерцога Карла сохраняли неодобрительное молчание. Что касается меня, то, хотя я и очень слабо знал немецкий, чтобы полностью понять речь полковника, те слова, которые я все-таки понял, а также общий тон оратора и позиция, в которой он находился, позволили мне догадаться, о чем же шла речь. И признаюсь, был очень удручен тем, что, хотя и не подозревая о том, и я сам послужил инструментом этому чертову венгру.

Жуткий шум, поднявшийся в толпе, окружавшей меня, дал мне почувствовать и понять все неудобства, которые возникают, когда армия состоит из самых различных народов и представляет собой некий неоднородный конгломерат. Именно такой и была австрийская армия. Все гусары венгерского полка Бланкенштайна одобряли, конечно, то, что предложил их соплеменник. Но драгуны были немцами, а уланы – поляками. Венгр, таким образом, не имел никакого морального влияния на эти два полка, которые в этот тяжелый момент слушали только своих собственных офицеров. Те же заявили, что считают себя связанными актом капитуляции, которую подписал маршал Елачич, и они не хотят своим уходом усложнить положение фельдмаршала и тех своих товарищей, которые уже находятся в плену у французов. Действительно, ведь последние имели полное право отправить их во Францию, если бы часть австрийских войск нарушила заключенный договор. На это гусарский полковник ответил, что если командующий армией, теряя голову, уклоняется от своего долга и сдает войска врагу, то подчиненные не должны советоваться с кем-либо другим, кроме чувства собственного достоинства и привязанности к своей стране. Тогда полковник, размахивая саблей в одной руке и схватив другой рукой штандарт своего полка, воскликнул: «Ну что ж, драгуны! Давайте отдадим французам ваши поруганные штандарты и оружие, которое наш император вам дал, чтобы защищать его. Что касается нас, храбрых гусар, мы присоединимся к нашему августейшему правителю, которому мы еще сможем с честью показать наше незапятнанное знамя и сабли наших храбрых солдат». Затем, приблизившись ко мне и бросив презрительный взгляд в сторону улан м драгун, он добавил: «Я уверен, что, если бы этот молодой француз находился в нашем положении и вынужден был бы принять ту или другую сторону, он встал бы на сторону более храбрых. Французы любят славу так же, как и свою страну, и знают, что такое честь». Сказав это, старый венгерский командир пришпорил лошадь и, пустив свой полк галопом, вскоре исчез вдали.

Правда была в каждом из двух суждений, которые я только что услышал, но философия полковника гусар мне казалась более правильной, потому что она больше соответствовала интересам его страны. Внутренне я одобрял его поведение, но я не мог посоветовать драгунам и уланам следовать его примеру. Это значило бы, что я вышел из той роли, в которой находился, и изменил своему долгу. В этой дискуссии я сохранял строгий нейтралитет, и, как только гусары ускакали, я предложил обоим полковникам других полков следовать за мной, и мы отправились по дороге на Линдау. Вскоре на берегу озера мы обнаружили обоих маршалов, французскую армию и два австрийских пехотных полка, которые не последовали за принцем Роаном. Узнав от меня, что гусары Блан-кенштайна отказались признать капитуляцию и направились в Моравию, оба маршала пришли в чувство полного негодования. Негодование Ожеро было связано, главным образом, с тем, что он боялся, как бы гусары не внесли сумятицу в тылы французской армии, поскольку дорога, по которой они должны были двигаться, пересекала местность, где находился император и было оставлено много раненых и целые парки артиллерии. Но полковник гусарского полка Бланкенштайна не посчитал возможным отметить свое присутствие даже простым приветственным жестом, настолько он спешил удалиться из страны, где властвовали французские войска. Поэтому он старался избегать все наши посты, все время выбирать проселочные дороги, днем скрываться в лесу и быстро двигаться по ночам. Таким образом без особых осложнений он достиг границы Моравии, где и соединился с корпусом австрийской армии.

Что касается войск, оставшихся с фельдмаршалом Елачичем, то после сдачи ими своего оружия, знамен, штандартов и лошадей они на один год стали пленниками честного слова и направились в мрачном молчании внутрь Германии, с тем чтобы в весьма печальном состоянии достигнуть Богемии. Я вспоминал, глядя, как они уходили, благородную речь старого венгерского полковника, и мне казалось, что на многих лицах улан и драгун я видел выражение сожаления о том, что они не последовали призыву старого вояки. Казалось, что они стонали, сравнивая славный выбор венгерских гусар Бланкенштайна с их собственным унизительным положением. Среди трофеев, которые корпус Елачича был вынужден нам отдать, находилось 17 знамен и 2 штандарта, и маршал Ожеро спешил, согласно тогдашнему обычаю, отослать их императору со своими адъютантами. Для выполнения этой миссии он назначил начальника эскадрона Масси и меня. Мы отправились в Вену через Кем-птен, Мюнхен, Браунау, Линц и Санкт-Пёльтен. За несколько лье до прибытия в этот последний город мы, проезжая по берегу Дуная, полюбовались великолепным аббатством Мёльк, одним из самых богатых в мире. В этом месте четыре года спустя я подвергался страшной опасности и заслужил похвалу императора за свершение у него на глазах одного из самых блестящих военных подвигов моей карьеры. И вы увидите это, когда я буду рассказывать вам о кампании 1809 года. Однако не будем предвосхищать события.

Глава XXIV

Поход на Вену. – Битва при Дюрренштайне. – Маршалы Ланн и Мюрат захватывают мосты через Дунай без единого выстрела

Вы видели, что с мая по сентябрь 1805 года семь корпусов, составляющих Великую армию, совершали переход с берегов океана на берега Дуная, они заняли уже Баден и Вюртемберг, когда 1 октября император Наполеон собственной персоной проехал через Страсбург. Часть многочисленной армии, которую послали русские на помощь Австрии, прибывала в этот момент в Моравию. Венский кабинет должен был из осторожности подождать прибытия этого могучего подкрепления, которое соединилось бы с австрийскими войсками. Но, увлеченный страстью, которая никогда не была ему свойственна и которую раздул в нем фельдмаршал Макк, бросил восемьдесят тысяч солдат против Баварии, о захвате которой Австрия мечтала уже многие века. Только политика Франции без конца защищала эту территорию от нашествия австрийцев. Курфюрст Баварский, вынужденный покинуть свои земли, удалился со своей семьей и войсками в Вюрцбург, откуда он умолял Наполеона о помощи. Наполеон заключил с ним союз, так же как с правителями Бадена и Вюртемберга. Австрийская армия под командованием фельдмаршала Макка заняла Ульм, когда Наполеон, перейдя Дунай в Донауверте, захватил Аугсбург и Мюнхен. Таким образом, французская армия, оказавшаяся в тылу у Макка, разорвала все связи между австрийцами и русской армией, о которой было известно, что ее передовые колонны уже прибывали в Вену и форсированным маршем двигались дальше. Фельдмаршал Макк слишком поздно признал совершенную им ошибку, позволив окружить себя французским войскам. Он постарался выйти оттуда, но, последовательно разбитый в нескольких битвах при Вертингене, Вюрцбурге и при Эльхингене, Макк, все более и более зажимаемый в кольцо, был вынужден полностью запереться в Ульме со своей армией, лишившись корпуса эрцгерцога Фердинанда и Ела-чича, которым удалось вырваться: первому – в Богемию и второму – к Констанцскому озеру.

Ульм был окружен императором. Это место, хотя и не очень укрепленное, могло тем не менее долго сопротивляться благодаря своему удачному положению, а также многочисленному гарнизону. Таким образом, австрийцы вполне могли бы дождаться прихода русских войск, следующих им на помощь. Но фельдмаршал Макк, переходя от экзальтиро-

Мемуары генерала барона де Марбо

ванного бахвальства к полному отчаянию, сдался Наполеону, который за три недели взял в плен и разрушил восьмидесятитысячную австрийскую армию, освободил Баварию, в которую он вернул курфюрста. В 1813 году мы увидим, что курфюрст ответит на подобный широкий жест полной изменой.

Став властелином Баварии, избавившись от армии Макка, император ускорил свой поход на Вену, идя по правому берегу Дуная. Он завладел Нассау, затем Линцем, где узнал, что пятьдесят тысяч русских под командованием генерала Кутузова, усиленные сорокатысячной армией австрийцев, которую сумел собрать генерал Кинмайер, перешли Дунай в Вене и заняли позицию в Мёльке и Санкт-Пёльтене. Он был также проинформирован о том, что австрийская армия под командованием знаменитого эрцгерцога Карла была разбита Массеной в Италии и отступила к Фриулю по направлению к Вене. И, наконец, что эрцгерцог Иоанн с несколькими дивизиями занял Тироль. Таким образом, эти два эрцгерцога угрожали правому флангу французской армии, в то время как перед собой она имела русских. Чтобы предупредить атаку на фланги французской армии, император, у которого в Брегенце был корпус маршала Ожеро, послал корпус маршала Нея захватить Инсбрук и Тироль, а корпус Мармона был отправлен в Леобен, с тем чтобы остановить наступление эрцгерцога Карла, идущего из Италии. Наполеон, обеспечив своими мудрыми предосторожностями безопасность правого фланга, решил продвинуть фронт на русских, авангард которых только что буквально столкнулся с французским авангардом при Амштеттене, около Штейера. Для этого ему надо было обезопасить левый фланг против возможной атаки австрийских войск, находящихся под командованием эрцгерцога Фердинанда в Богемии. Преследуя эту цель, император выделил маршалу Мортье пехотные дивизии Дюпона и Газана и дал ему предписание перейти Дунай по мостам в Пассау и Линце, а затем спускаться по левому берег)' реки, в то время как основная часть армии продолжит движение по правому берегу. Однако, чтобы не оставлять маршала Мортье слишком изолированным от основных сил, Наполеон придумал собрать на Дунае большое число судов, собранных по притокам реки, и образовать флотилию под руководством гвардейских моряков. Эта флотилия должна была спускаться по реке, все время находясь на уровне корпуса Мортье, с тем чтобы иметь возможность для контакта войск, находящихся на обоих берегах.

Вы, конечно, скажете, что я чересчур дерзок, осмелившись критиковать одну из операций великого полководца, и все-таки я не могу не сказать, что посылка корпуса Мортье по левому берегу реки была недостаточно мотивированна и оказалась ошибкой, которая могла стать очень серьезной и привести к плачевным результатам. Действительно, Дунай – самая большая река Европы. Начиная с Пассау ширина ее такова, что простым глазом, особенно зимой, нельзя увидеть человека на другом берегу. К тому же она очень глубока, и течение ее в этом месте очень быстрое. Дунай, на который опиралась левая часть французской армии, да-

пал гарантию полной безопасности. Стоило только сломать мосты по мерс продвижения к Вене, чтобы надежным образом укрыться от атаки на левый фланг Великой армии, идущей по правому берегу, тем более что атака эта не могла быть проведена никем другим, как только эрцгерцогом Фердинандом, движущимся из Богемии. Но эрцгерцог, будучи счастлив уже тем, что с очень небольшим количеством войск, состоящим почти в основном из кавалерии, сумел вырваться от французов в Ульме, не мог даже думать и желать перейти в атаку через такое большое препятствие, как Дунай, где всегда был риск утонуть. Между тем Наполеон, откомандировав две свои дивизии и отведя их вдаль от огромной реки, поставил их под угрозу, то есть в такую ситуацию, в которой они всегда могли быть захвачены или истреблены. Это несчастье было довольно легко предвидеть. И оно чуть было не реализовалось.

Фельдмаршал Кутузов' полный решимости ожидал французов в очень сильной позиции в Санкт-Пёльтене. Он предполагал захватить их с помощью армии Макка, так как полагал, что тот преследует их. Но, узнав о капитуляции этой армии в Ульме, он почувствовал себя недостаточно сильным, чтобы противостоять Наполеону в одиночку, и, не желая скомпрометировать свои войска ради спасения Вены, он решил создать между собой и победителем препятствие в виде Дуная. Он перешел реку в Кремсе по мосту, который сжег за собой. Как только он переправился со всей своей армией, русский фельдмаршал встретил разведчиков из дивизии Газана, которые направлялась из Дюрренштайна в Креме во главе с маршалом Мортье. Кутузов, узнав о присутствии французских войск на левом берегу, решил разбить их и, чтобы достичь желаемого, атаковал их с фронта в узком проходе, который шел вдоль берега Дуная. Захватив крутые высоты, окружавшие реку, его легкие войска заняли Дюрренштайн и отрезали таким образом путь к отступлению дивизии Газана. Эта дивизия находилась тем более в критическом положении, что наибольшая часть флотилии осталась далеко позади и поблизости имелись только две небольшие барки, которых было явно недостаточно, чтобы послать подкрепление с правого берега. Атакованный спереди, сзади и с одного из флангов врагом, в шесть раз превышающим по численности его дивизию, Газан оказался окруженным с одной стороны крутыми скалами, занятыми русскими, с другой – пропастью над Дунаем. Французские солдаты сгрудились в узком проходе, однако не потеряли боевого духа ни на один момент, и храбрый маршал Мортье дал пример благородной храбрости. Когда кто-то предложил ему воспользоваться одной из лодок, чтобы перейти на правый берег и оказаться таким образом в безопасности, он отверг это предложение. Мортье ответил, что он умрет со своими солдатами или пройдет вместе с ними по животам русских. ³⁷

Разразился кровавый бой на штыках. 5 тысяч французов противостояли 30 тысячам русских. Наступившая ночь добавила ужаса ко всему, что было связано с этой битвой. Дивизия Газана, сгруппировавшись в колонну, сумела достичь Дюрренштайна в тот момент, когда дивизия Дюпона, остававшаяся сзади, напротив Мёлька, привлеченная звуками стрельбы и пушек, примчалась на помощь. И в конце концов поле битвы осталось-таки за французами.

В этой рукопашной схватке, где штык был единственным оружием, наши солдаты, более проворные и ловкие, чем русские колоссы, имели огромное преимущество над ними, и поэтому потери врагов достигали 4500 человек, в то время как с нашей стороны выбыло из строя около 3 тысяч. Но если бы наши дивизии не состояли из испытанных войною солдат, то корпус Мортье, по всей вероятности, был бы разгромлен. Император это прекрасно понял и поспешил вернуть их на правый берег, что доказывало мне, что он признал, что совершил ошибку, когда бросил отдельный корпус вдали от основной армии. И хотя храбрые полки, сражавшиеся за Дюрренштайн, были осыпаны наградами, бюллетени только упомянули об этой кровавой схватке. Казалось, что результаты этой операции за Дунаем хотели скрыть, потому что с военной точки зрения ее необходимость объяснить было нечем. И что подтверждает мое мнение по этому поводу, и я позволю себе высказать его свободно, это то, что во время кампании 1809 года император, находясь на том же месте, не послал за реку ни одного корпуса, сохранив, наоборот, всю свою армию собранной вместе, и вместе с ней спустился до Вены.

Но возвратимся к миссии, возложенной на коммандана Масси и меня. Когда мы прибыли в Вену, Наполеон с основной частью армии уже покинул город, которым он владел без особых военных усилий. Вопрос, переходить или не переходить через Дунай, для того чтобы преследовать австрийцев и русских, отступающих в Моравию, даже не обсуждался. Однако такой переход французам удалось осуществить благодаря одной хитрости, возможно, не вполне честной, которую использовали для этого маршалы Ланн и Мюрат. Этот эпизод, который оказал большое влияние на результаты знаменитой кампании, заслуживает того, чтобы о нем рассказали подробнее.

Город Вена расположен нЯ правом берегу Дуная, огромной реки, малый рукав которой проходит через этот город, а большой находится на расстоянии примерно в половине лье. Дунай образует здесь большое количество маленьких островков, объединенных вместе целой серией деревянных мостов, заканчивающейся одним большим мостом, пересекающим широкий рукав реки. Мост выходит на левый берег реки в месте, называемом Шпиц. Дорога в Моравию из Вены проходит через эту длинную цепь мостов. Когда австрийцы оставляли переправу, у них была одна очень скверная привычка сохранять мосты до самого последнего момента. Они это делали для того, чтобы иметь возможность вернуться и напасть на врага, который почти все-1 да не давал им на это времени, а нападал сам, захватывая не только живую силу, но и сами мосты, которые по неосторожности не были сожжены. Именно так поступали французы во время Итальянской кампании 1796 года на многочисленных переправах между Лоди и Ар-коле. Однако эти прошли австрийцам даром. После того как они покинули Вену, практически не приспособленную к обороне, они удалились на противоположный берег Дуная, не разрушив ни одного из всех мостов, которые были перекинуты через эту широкую реку. Они ограничились лишь тем, что заготовили различный легковоспламеняющийся материал в передней части большого моста, для того чтобы зажечь его, как только появятся французы. Помимо этого, на левом берегу, на краю моста у Шпица, они установили мощную артиллерийскую батарею и расположили целую дивизию из шести тысяч человек под командованием князя Ауэрсперга, храброго военного, но человека небольших способностей. Надо еще помнить, что за несколько дней до входа французов в Вену император в качестве парламентера принял австрийского генерала графа Дьюлаи, предлагавшего Наполеону мир. Этот визит не имел никакого результата, но как только авангард французских войск занял Вену и Наполеон устроился в королевском дворце Шенбрунн, как снова появился генерал Дьюлаи и провел более часа тет-а-тет с императором. С этой минуты слух о возможном перемирии стал циркулировать повсеместно и распространился между французскими полками, входящими в Вену. Точно так же, как и среди австрийских войск, которые уходили из города, чтобы отойти за Дунай.

Император приказал Мюрату и Ланну постараться завладеть переходом через Дунай, после чего они направились к мостам, расположили гренадеров Удино в густых зарослях и в сопровождении только нескольких офицеров, говорящих по-немецки, пошли в сторону моста. Небольшие вражеские посты открыли по ним огонь, но быстро прекратили. Оба маршала стали кричать в сторону австрийцев, что сейчас перемирие, а в то же время продолжали продвигаться вперед. Они пересекли все малые мосты и подошли к началу большого, главного моста. Они привели те же доводы командующему в Шпице, который не осмелился стрелять по двум маршалам, идущим к нему почти без сопровождения и утверждающим, что военные действия временно прекращены. Однако перед тем как их пропустить, он захотел сходить и лично услышать приказ о перемирии от генерала Ауэрсперга. На время он оставил пост сержанту. Ланн и Мюрат убедили сержанта, что договор о временном прекращении военных действий передал мост в их распоряжение, что было необходимо для того, чтобы он со своими солдатами присоединился к офицеру, ушедшему на левый берег. Несчастный сержант колебался, его осторожно подтолкнули, продолжая убеждать, и таким образом довольно медленно, но неукоснительно они добрались до другого конца большого моста. Австрийский офицер хотел поджечь подготовленные воспламеняющие вещества, но они вырвали из его рук зажженное копье со словами, что он погубит себя, если совершит подобное преступление. В это время появилась колонна гренадеров Удино и устремилась на мост. Австрийские канониры открыли по ней огонь, но французские маршалы побежали к командиру этой артиллерийской батареи, которому они вновь с уверенностью принялись объяснять, что заключено перемирие. Затем они уселись на камни и попросили артиллеристов пойти предупредить об их присутствии генерала Ауэрсперга.

Наконец появился генерал. Он был готов приказать начать огонь, хотя французские гренадеры уже окружили батарею и батальоны австрийцев, но оба маршала уверяли его, что имеется договор, основным условием которого является то, что французы займут мосты. Несчастный генерал, боясь скомпрометировать себя и пролить бесполезно кровь, потерял голову до такой степени, что решил уйти и увести все свои войска, которые ему были доверены для защиты мостов. Не соверши генерал Ауэрсперг этой ошибки, переход Дуная, конечно, произошел бы, но произвести его было бы значительно труднее. Могло даже случиться так, что он стал бы абсолютно невозможен, и в этом случае император Наполеон, не будучи в состоянии преследовать русскую и австрийскую армию в Моравию, проиграл бы эту кампанию. Но не обязательно, поскольку тремя годами позже, когда в 1809 году австрийцы сожгли мосты на Дунае, мы все же смогли форсировать эту реку, дав два сражения при Эсслинге и Ваграме, которые стоили нам более тридцати тысяч человек. Тогда как в 1805 году маршалы Ланн и Мюрат захватили мост, не потеряв ни одного человека.

Но стратегия, которой они воспользовались... допустима ли она? Я все-таки так не думаю. Я знаю, что в войнах между государствами понятие совести сужается под предлогом того, что все, что может обеспечить победу, может быть использовано для того, чтобы уменьшить человеческие жертвы. Однако, несмотря на эти высокие рассуждения, я не думаю, что нужно одобрить то средство, которое было использовано, чтобы захватить мост у Шпица. Что касается меня, я не поступил бы так в подобной ситуации.

В заключение моего рассказа об этом эпизоде я должен отметить, что доверчивость генерала Ауэрсперга была очень сурово наказана. Военный совет лишил его всех воинских званий и орденов. Он был обесчещен и опозорен на улицах Вены, а потом предан в руки палача. Такой же приговор был вынесен и против фельдмаршала Макка за его действия в Ульме. Позднее оба получили помилование и их приговор был заменен на пожизненное заключение. Они провели в заключении десять лет и были наконец выпущены на свободу, но остались лишены своих званий, дворянства, прокляты семьями и умерли вскоре после освобождения.