Текст книги "Мемуары генерала барона де Марбо"

Автор книги: Марселен де Марбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 69 страниц)

Я уже сказал, что корпуса маршала Нея и Рейнье за день до сражения находились у подножия горы Алкоба перед неприятелем. Оба маршала с нетерпением ждали главнокомандующего и обменивались письменно замечаниями по поводу позиции англо-португальской армии. Существует письмо от утра 26 сентября, в котором маршал Ней писал генералу Рейнье: «Если бы командовал я, то атаковал бы, не колеблясь ни минуты!» И тот и другой выражали то же мнение в переписке с Массе-ной: «Эта позиция не так хороша, как кажется, и, если бы я не был подчиненным, я бы захватил ее, не дожидаясь ваших приказов». Поскольку Рейнье и Жюно уверяли, что это очень легко, Массена, полагаясь на них, не стал больше проводить разведку местности, хотя потом утверждали обратное, а ограничился ответом: «Я буду завтра на рассвете, и мы атакуем...», повернул поводья и поехал по дороге на Мортагоа.

В момент такого внезапного отъезда все были ошеломлены, так как все думали, что, изучив неприятельскую позицию, на то краткое время, которое ему осталось до сражения, он останется со своими войсками, стоящими на расстоянии пушечного выстрела от неприятеля. Главнокомандующий уехал, ничего не осмотрев лично, и это было его большой ошибкой. Но командующие, подтолкнувшие его к атаке, усыпив присущую ему бдительность, могли ли они осуждать его поведение, как они сделали это потом? Я не думаю. Напротив, им есть в чем упрекнуть себя, потому что, оставаясь два дня у подножия Алкобы, они советовали атаковать в лоб, несмотря па крутизну склона, не попытавшись найти способ обогнуть гору, хотя, как вы это скоро поймете, это было очень легко.

Для армии стало большим несчастьем, что рядом с Массеной не было больше генерала Сент-Круа, потому что его военный инстинкт подсказал бы ему использовать все свое влияние и убедить маршала не атаковать в лоб такую прекрасную позицию, не убедившись, что ее нельзя обойти. Но Сент-Круа был со своей бригадой за много лье позади, сопровождая порученный его охране обоз.

Едва главнокомандующий и его штаб покинули армию, наступила ночь. У Массены был только один глаз, и он был неважным наездником. Дорога, по которой мы ехали, была покрыта крупными камнями и валунами. Нам понадобилось более двух часов, чтобы проехать шагом в темноте те 5 лье, которые отделяли нас от Мортагоа, куда маршал послал коммандана Пеле предупредить о его возвращении. Дорогой меня одолевали грустные размышления о последствиях сражения, которое на следующий день предстояло дать французам в таких неблагоприятных для них условиях... Вполголоса я поделился своими мыслями с моим другом Линьивилем и с генералом Фририоном. Оказалось, что нам бы всем хотелось, чтобы Массена изменил свои распоряжения. Но Пеле был единственным офицером, который мог высказать ему какие-либо соображения прямо. Положение казалось нам настолько серьезным, что мы решили сказать Массене правду косвенным путем, применяя тактику, которая иногда приносила свои плоды. Для этого мы, договорившись между собой, подошли близко к маршалу, сделав вид, что не узнаем его в темноте. Мы стали говорить о сражении, назначенном на завтра, и я выразил сожаление, что главнокомандующий будет атаковать гору Алкоба в лоб, не убедившись, что ее нельзя обойти. По договоренности генерал Фририон ответил, что маршал Ней и генерал Рейнье уверили, что невозможно пройти другим путем. Тогда Линьивиль и я возразили, что нам трудно в это поверить, ведь тогда жители Мортагоа должны были бы в течение веков оставаться без прямой связи с Боялву и, чтобы дойти до большой дороги в Опорту, куда дела призывали их ежедневно, вынуждены были переходить гору в ее самой крутой точке – в Бусаку. Я добавил, что поделился этим наблюдением с адъютантами маршала Нея и генерала Рейнье, спросив их, кто производил разведку левого края неприятеля, но никто так и не смог мне ответить. Я заключил, что никто не осматривал этот участок...

Зрение у Массены было плохим, зато слух чрезвычайно острым, и, как мы того и хотели, он не упустил ни одного слова из нашей беседы. Это его так поразило, что, подойдя к нашей группе, он принял участие в нашем разговоре и признал, что, обычно такой осмотрительный, он слишком легко согласился атаковать гору в лоб, но отменит свое решение. Что, если будет найден проход в обход позиции, он оставит завтра армию отдыхать и скрытно соберет ее на следующую ночь напротив уязвимого пункта, и тогда уже нападет на неприятеля. Конечно, будет задержка на сутки, но больше надежды на успех и меньше людских потерь.

Решение маршала казалось таким твердым, что, прибыв в Мортагоа, он поручил нам с Линьивилем найти в округе жителя, который мог бы указать нам дорогу, ведущую в Боялву, минуя Бусаку.

Эго задание было очень трудным, так как все население бежало при приближении французов, а ночь была такой темной, что не способствовала нашим поискам. Нам все же удалось найти в монастыре старого садовника, оставшегося ухаживать за тяжелобольным монахом, к которому он нас и подвел. Этот монах ответил правдиво на все наши вопросы. Он часто ходил из Мортагоа в Боялву по хорошей дороге, выход на которую был в лье от монастыря. Он удивился, что мы не знаем эту развилку, ведь часть нашей армии прошла мимо нее, направляясь из Ви-зеу в Мортагоа. В сопровождении старого садовника мы пошли проверять слова монаха и обнаружили, что прекрасная дорога действительно обходит горы слева. А ведь маршал Ней двое суток находился в Мортагоа и не разведал эту дорогу. А ведь это могло бы спасти нас от многих бед. Мы с Линьивилем были счастливы нашим открытием и поспешили сообщить это маршалу. Но мы отсутствовали больше часа и застали маршала уже с комманданом Пеле, среди карт и чертежей. Пеле сказал, что днем рассматривал в телескоп горы и не обнаружил никакого прохода к нашему правому флангу. Впрочем, он не мог и подумать, что за время своего пребывания в Мортагоа маршал Ней не исследовал окрестности, и, поскольку он не обнаружил этого прохода, это и есть доказательство того, что его не существует. Мы не смогли его переубедить. Напрасно мы с Линьивилем предлагали обогнуть противника и подняться по горе, которая, по словам монаха, была менее крутой, чем гора в Бусаку. Напрасно говорили, что можем дойти до Боялву, если нам дадут один из трех гвардейских батальонов. Напрасно генерал Фририон умолял маршала согласиться на это предложение. Все было напрасно! Массена, крайне утомленный, ответил, что уже почти полночь, что в четыре часа утра надо выезжать, чтобы быть в лагере на рассвете. И пошел спать.

Никогда ночь для меня не была такой ужасной. Все мои товарищи тоже были очень опечалены. И вот пришел час отъезда. Мы прибыли на наши аванпосты, и первые лучи зари этого зловещего дня, 27 сентября, осветили начало одного из самых ужасных поражений, которое потерпела французская армия!

!

Глава XXXIV

Поражение у Бусаку. – Мы обходим позицию и идем по дороге на Коимбру

Оказавшись перед позицией, которую он почти не видел накануне, Массена, казалось, на мгновение заколебался и, приблизившись к тому месту, где я разговаривал с генералом Фририоном, сказал нам грустно: «В вашем вчерашнем предложении был определенный смысл...» Эти слова оживили вчерашнюю надежду, мы снова стали убеждать главнокомандующего обогнуть гору через Боялву у крайнего левого края позиции. Мы уже склоняли его к этому мнению, когда маршал Ней, генерал Рейнье и Пеле прервали нашу беседу, сказав, что все готово для атаки. Массена сделал все же несколько замечаний, но в конце концов подчинился своим полководцам, вероятно опасаясь, что они его упрекнут в том, что он упустил победу, в которой они же и были уверены. Массена приказал открыть огонь в семь часов утра.

2-й корпус Рейнье атаковал правый фланг противника, а Ней – левый и центр. Французские войска были выстроены на каменистом участке с довольно крутым спуском к огромной расселине, которая отделяла нас от горы Алкоба – высокой, очень крутой и к тому же занятой неприятелем. Неприятель находился непосредственно над нашим лагерем и наблюдал за всеми нашими передвижениями, в то время как мы видели только его аванпосты, расставленные на полдороге между монастырем Бусаку и расселиной, такой глубокой, что невооруженным глазом можно было едва различить движение проходящих там войск. Эта своего рода пропасть была такой узкой, что пули английских карабинеров⁸⁴ долетали от одной ее стороны к другой. Это препятствие, подобное огромному рву, созданному самой природой, служило первой оборонительной линией перед естественными укреплениями, которыми являлись стоящие стеной огромные скалы, увенчанные острыми пиками. Добавим к этому, что наша артиллерия двигалась по очень плохим дорогам. К тому же она должна была стрелять снизу вверх, поэтому не могла быть эффективной. Пехота не только должна была преодолевать массу препятствий и подниматься по очень крутому склону, но и имела перед собой лучших стрелков в Европе. В то время английские войска были лучше всех обучены стрельбе и в этом намного превосходили пехоту других стран.

Хотя кажется, что правила ведения войны должны быть одинаковыми для всех цивилизованных народов, они тем не менее кардинально

различаются даже при схожих обстоятельствах. Так, при защите позиции, поставив стрелков впереди и по бокам, французы обязательно занимают высоты основными силами своих войск и резервами, что имеет плохую сторону в том, что они показывают неприятелю уязвимое место нашей линии. Способ, к которому прибегают англичане в подобных обстоятельствах, мне кажется предпочтительнее, что много раз доказывалось в войнах на Иберийском полуострове. После того как они, подобно нам, занимают войсками фронт своей позиции, их стрелки готовы защищать подходы к ней, но свои основные силы англичане располагают так, чтобы их не было видно, хотя и вблизи от основного опорного пункта позиции, чтобы они могли быстро обрушиться на врага, если он подойдет достаточно близко. Подобная атака, внезапно обрушивающаяся на наступающих, которые, понеся многочисленные потери, уже считают себя победителями, почти всегда удается. К несчастью, мы испытали эго на себе в сражении у Бусаку, хотя, несмотря на многочисленные препятствия и оборону противника, нашим храбрым солдатам 2-го Корпуса удалось взобраться на гору Алкоба. И когда после часа беспримерных усилий, полных мужества и даже героизма, они, задыхаясь, добрались до гребня, то оказались вдруг перед линией английской пехоты, которую они не видели ранее. Эта линия встретила их в пятнадцати шагах сильным прицельным огнем, который уложил на землю более 500 человек, а затем бросилась на остальных со штыками наперевес. От этой неожиданной атаки, поддерживаемой градом картечи, сыпавшейся на наши ряды с флангов, некоторые наши батальоны пошатнулись. Но они быстро восстановились и, несмотря на потери, которые мы понесли, взбираясь на позицию, и несравненно большие, которые нам нанесла эта атака, наши удивленные, но не сломленные войска устремились на английскую линию, штыками прорвали ее во многих местах и захватили шесть пушек!

Тогда Веллингтон выдвинул мощный резерв, в то время как наши ре-I зервы находились у самого подножия горы. Под натиском, оказываемом | на них со всех сторон, французам пришлось уступить то очень узкое I пространство, которое они успели занять на плато. После долгого и [ упорного сопротивления им пришлось быстро спускаться тем же путем, | по которому они поднимались. Англичане преследовали их до половины этого пути. Он давали по ним ружейные залпы, и эти залпы были смертоносны. А мы не могли на них ответить! В такой невыгодной для : французов позиции сопротивление было бесполезным, и офицеры приказали солдатам рассеяться группами стрелков по расселинам и под градом пуль спускаться к подножию горы. Мы потеряли в этом месте генерала Грэндоржа, двух полковников, 80 офицеров и от 700 до 800 солдат.

После такого поражения осторожность требовала, как нам казалось, не посылать больше ослабленные многочисленными потерями части на врага, гордого своим успехом и занимающего те же позиции. Тем не менее генерал Рейнье приказал бригадам Фуа и Саррю снова атаковать противника, и Массена, свидетель этого безумия, позволил

провести эту атаку, которую ожидала такая же судьба. В то время как эти события происходили на нашем левом фланге, судьба была к нам не более благосклонна и на правом, где находился 6-й корпус. Хотя предварительно была договоренность атаковать одновременно во всех пунктах, и к семи часам, когда начались действия, Массена повторил этот приказ, Ней двинул свои войска только в 8 часов 30 минут. Потом он объяснял это опоздание условиями местности на его участке. Они действительно были хуже, чем на левом фланге. Французы совершили большую ошибку, послав 2-й корпус в наступление, прежде чем 6-й корпус оказался в состоянии действовать. Маршал Ней совершил такую же ошибку, не скоординировав действия дивизий Луазона, Маршана и Мерме. Их части энергично атаковали противника, и, несмотря на его артиллерийский огонь и выбивающие целые ряды залпы пехоты, бригады Ферея, Симона и 26-й линейный полк взобрались по скалистому склону и бросились на вражескую артиллерию, захватив при этом три орудия. Англичане, получив новые подкрепления, перешли в контратаку. Генерал Симон упал с раздробленной пулей челюстью, и его захватили в плен возле одной из пушек, которую он только что захватил. Почти все высшие офицеры были убиты или ранены, и три английских залпа в упор несли смерть и смятение в ряды французов, которые в беспорядке возвращались к начальным позициям. Так закончилась основная часть этой битвы.

Потери 2-го и 6-го корпусов были огромны: 5 тысяч человек, из них 250 офицеров, были убиты, ранены или взяты в плен. Генерал Грэндорж, полковники Мёнье, Ами и Берлье убиты, двое других ранены, раненый генерал Симон попал в руки врага. Генералы Мерль, Мокюн и Фуа тяжело ранены. Два полковника и тринадцать начальников батальона тоже. У неприятеля, защищенного возвышающейся позицией, потерь было меньше. Англичане признали, однако, что из строя было выведено 2300 человек. Позже стало известно, что, если бы мы атаковали накануне, англичане отошли бы без боя, потому что 25 тысяч их лучших войск находились еще за Мондегу, на расстоянии целого марша от Бусаку, куда они пришли только в ночь перед сражением.

Таков был результат шести дней, потерянных Массеной в Визеу, поспешности, с которой он вернулся 26-го числа в Мортагоа, вместо того чтобы изучать позицию, которую он собирался атаковать на следующий день.

Какими бы ни были усилия французов, все они разбивались о скалы этих крутых и непокорных гор, по которым даже одному человеку без груза было трудно взбираться, и командующие войсками должны бы были отдать приказ прекратить огонь, ставший совершенно бесполезным. Однако сильная пальба еще продолжалась в самом низу позиции, на которую наши солдаты, в крайнем возбуждении, снова хотели взобраться. Эти маленькие отдельные бои против неприятеля, скрывающегося за высокими скалами, стоили нам многих людей. Каждый уже чувствовал необходимость положить этому конец, но никто не отдавал официального приказа.

Обе армии стали свидетелями очень трогательной сцены, совершенно противоположной по духу царившей вокруг резне. Слуга генерала Симона, узнав, что его хозяин тяжело ранен и остался на вершине Ал-кобы, попытался пройти к нему. Сначала неприятельские солдаты, не понимая, почему он подошел к их линиям, отогнали его и несколько раз в него стреляли. Вынужденный вернуться к французским постам, этот преданный слуга сокрушался, что не может помочь своему хозяину. Тогда простая маркитантка 26-го полка, входившего в бригаду Симона,, знавшая генерала только на вид, взяла вещи из рук слуги, положила их на своего осла и повела его вперед, сказав: «Посмотрим, осмелятся ли англичане убить женщину!» Не слушая никаких возражений, она начала подниматься, спокойно прошла мимо стрелков и с той, и с другой стороны. Несмотря на все свое ожесточение, солдаты пропустили ее и перестали стрелять на то время, пока она не оказалась в безопасности от их пуль. Наша героиня нашла английского полковника и объяснила ему, что ее сюда привело. Ее хорошо приняли и проводили к генералу Симону. Она позаботилась о нем как смогла, осталась около него несколько дней и оставила только после прихода слуги. Она отказалась от всяческого вознаграждения, села на своего осла, снова проехала через всю отходящую к Лиссабону неприятельскую армию и возвратилась в свой полк, не вызвав никаких насмешек или оскорблений, хотя она была молода и красива. Англичане подчеркнуто уважительно отнеслись к ней. Но вернемся в Бусаку.

Обе армии оставались на своих позициях. Спустившаяся ночь была одной из самых печальных для нас, так как мы подсчитали наши потери, и будущее казалось нам мрачным... 28-го на рассвете эхо горы Алко-бы откликнулось вдруг радостными криками и звуками полковой музыки у англичан, стоящих на высоте. Веллингтон проводил смотр своим войскам, и они встречали его громогласным «Ура!», в то время как внизу французы были молчаливы и печальны. Массена должен бы был тоже сесть на лошадь, объехать войска, подбодрить солдат, вызвать у них энтузиазм, и они своими криками, предвестниками будущих побед, откликнулись бы на вызывающую радость врага. Император и маршал Ланн непременно сделали бы это. Но Массена держался в стороне, прохаживался один, с неуверенностью во взгляде, не отдавая никаких распоряжений, тогда как его полководцы, особенно Ней и Рейнье, громко обвиняли его в неосторожности, с которой он атаковал такую сильную позицию, как Бусаку. А ведь накануне они толкнули его к сражению, говоря, что уверены в победе! Наконец они подошли к главнокомандующему и предложили ему' признать поражение перед армией и всем миром, покинуть Португалию и отвести армию за Сьюдад-Родриго в Испанию! Старый Массена, частично обретя свою былую энергию, которая так отличала его при Риволи, Цюрихе, Генуе и во множестве других случаях, отверг это предложение, как недостойное армии и его самого.

Англичане назвали знаменательное сражение при Бусаку политическим, потому что британский парламент, придя в ужас от огромных военных расходов, намеревался уже вывести свои войска с полуострова, впредь ограничиваясь поставками оружия и боеприпасов испанским и португальским повстанцам. Этот проект нанес бы ущерб влиянию Веллингтона, и он решил помешать его осуществлению, ответив на опасения английского парламента громкой победой. Это и было причиной того, что он ждал французов в Бусаку. Его маневр удался, и парламент согласился на новые субсидии для этой ставшей для нас пагубной войны!

В то время как маршал разговаривал со своими командующими, прибыл Сент-Круа, который на время покинул свою бригаду. При виде его все пожалели, что накануне его не было рядом с маршалом, ведь он был его добрым гением. Он узнал о событиях от самого Массены, который понял наконец, что совершил ошибку, так как не обошел неприятельскую позицию справа, как мы ему советовали. Сент-Круа предложил ему вернуться к этому плану и с согласия главнокомандующего поскакал галопом в сопровождении Линьивиля и меня в Мортагоа, куда привел свою бригаду драгун, стоявшую лагерем недалеко отсюда. Проезжая через город, мы взяли садовника из монастыря, который за золотую монету согласился служить нам проводником и рассмеялся, когда у него спросили, существует ли дорога на Боялву!..

Бригада Сент-Круа и один пехотный полк шли по этому новому направлению, а 8-й корпус и кавалерия Монбрена следовали за ними на небольшом расстоянии. Готовились также выступить дополнительные части. Под влиянием Сент-Круа Массена наконец-то повел себя как главнокомандующий и заставил замолчать своих подчиненных, которые продолжали отрицать существование прохода справа. Чтобы скрыть от англичан передвижение частей, находившихся у подножия Алкобы, выдвижение началось ночью и в полной тишине. Конечно, англичане вскоре узнали об этом, услышав отчаянные крики французских раненых, которых пришлось нам оставить!.. Те. кто был ранен легко, последовали за армией. Много лошадей и других вьючных животных употребили для перевозки тех раненых, которые еще могли выздороветь и вернуться к активной службе, но людей с ампутацией ног или с тяжелыми ранениями в теле оставили лежать на сухой пустоши. Несчастные понимали, что крестьяне прирежут их, как только уйдут обе армии, их отчаяние было ужасным!

Французы опасались, что Веллингтон, заметив их фланговый марш, нападет на корпус генерала Рейнье, который должен был уйти с позиции последним и на несколько часов остаться один на один возле неприятеля, что могло привести к поражению и даже Полному захвату' этого корпуса. Но английский полководец не мог бы даже думать о том, как отрезать французский арьергард, потому что он только что узнал, что в этот момент его самого обходят по дороге, существование которой французский главнокомандующий так долго отрицал.

И вот что произошло. Мы шли всю ночь с 28 на 29 сентября, и садовник монастыря капуцинов из Мортагоа, поставленный во главе колонны генерала Сент-Круа, довел нас по дороге, по которой могла пройти артиллерия до Боялву. Таким образом, мы без единого выстрела обошли все позиции английской армии у Алкобы, и Веллингтон, опасаясь, что его армия будет взята с тыла, решил поспешно покинуть Бусаку и Алко-бу, уйти в Коимбру, там перейти Мондегу и двинуться к Лиссабону, что он и поспешил сделать. Авангард под командованием Сент-Круа встретил только небольшой пост ганноверских гусар, оставленных в прелестном городке Боиальва, расположенном на южном склоне гор. Плодородные земли в этих местах позволяли надеяться, что армия найдет здесь много продовольствия. Тогда радостный крик послышался в наших рядах, солдаты быстро забыли усталость, опасность прошлых дней, может, даже и своих несчастных товарищей, брошенных умирать у Бусаку!

Успехом нашего быстрого движения мы были обязаны тому, что Боялву с деревней Авелан-ди-Каминью связывала хорошая дорога, оттуда начиналась дорога от Опорту в Коимбру. Генерал Сент-Круа занял Аве-лан, и, к нашему счастью, мы обнаружили еще одну дорогу, связывавшую Боялву с Сарданом, деревней, расположенной тоже на большой дороге. Войска, выйдя из ущелья, прошли на равнину. Теперь у нас было доказательство существования прохода, которое так упорно отрицали маршал Ней, генерал Рейнье и коммандан Пеле!..

Как же должен был корить себя Массена, не позаботившийся провести разведку сильной позиции противника, перед которой он потерял несколько тысяч своих людей и которую его армия обходила теперь, не испытывая никакого сопротивления! Но Веллингтон допустил еще большую ошибку, чем наш главнокомандующий, потому что он оставил без охраны этот пункт и не разведал дорог}', которая вела к выходу из Мортагоа. Напрасно он потом объяснял, что не считал эту дорогу пригодной для прохода артиллерии и что к тому же он приказал бригадному генералу Тренту прикрыть Боялву двумя тысячами человек из португальского ополчения! От опытных военачальников такое извинение не принимается. Можно ответить, что состояние дороги английский полководец должен был проверить еще до сражения, а во-вторых, командующий армией должен не только отдавать приказы, но быть уверенным, что их выполняют! Боялву находится всего в нескольких лье от Бусаку, однако Веллингтон ни накануне, ни в день сражения не проверил, охраняется ли такой важный для спасения его армии проход, как он это приказал. Если бы в ночь с 26-го на 27-е число Массене пришла мысль послать один из корпусов на Боиальву, чтобы атаковать с фланга левое крыло неприятеля, в то время как с остальным своим войском он угрожал бы ему с фронта, англичане потерпели бы полное поражение! В заключение скажем, что в данных обстоятельствах ни Веллингтон, ни Массена не показали себя достойными своей славы и вполне заслужили упреки, обращенные к ним современниками и подтвержденные потом историками.

Глава XXXV

Португальцы срочно покидают Коимбру. —

Марш на Лиссабон. – Расправа над нашими ранеными в Коимбре. —

Линии Синтры и Торриш-Ведраш. – Разногласия между Массеной и его командующими. – Отход к Сантарену

Когда французская армия полностью вышла из дефиле Боялву и собралась на равнине в окрестностях Авелана, маршал Массена повел ее на Коимбру через селения Педрейра, Меальяда, Карку-эу и Форнуш. В последнем пункте состоялся кавалерийский бой, в котором Сент-Круа опрокинул английский арьергард и отбросил его к Коимбре, к которой французы вышли 1 октября.

Несчастные жители этого большого и красивого города, обманутые результатами сражения у Бусаку и заверениями английских офицеров, что французская армия уходит в Испанию, предавались бурной радости. Иллюминации, балы, всяческие праздники еще длились, когда в городе внезапно узнали, что французы, обогнув горы Алкобы, спустились на равнину, идут на Коимбру и им уже остался всего день пути! Трудно описать ошеломление 120 тысяч человек населения этого города, которым англичане долго обеспечивали безопасность, при внезапном известии, что враг приближается и надо немедленно покинуть дома! По признанию самих английских офицеров, этот исход был ужасным зрелищем, и я воздержусь от передачи душераздирающих сцен.

Эта огромная толпа беглецов, состоящая из мужчин, женщин, детей, стариков, монахов и монахинь, городских жителей и солдат, вперемежку с тысячами вьючных животных мешала продвижению армии Веллингтона, которая в беспорядке отходила к Кондейше и Помбалу. Много людей погибло при переправе через Мондегу, хотя на реке было много мест, где можно было перейти ее вброд.

Случай был благоприятен для Массены. Он должен был бы бросить в погоню за неприятелем 8-й корпус Жюно, который не принимал участия в сражении при Бусаку, и внезапной атакой нанести чувствительный удар английской армии. Многие наши солдаты, захваченные при Бусаку, а теперь бежавшие из плена, говорили о большом смятении, царившем у англичан. Но, к нашему большому удивлению, французский главнокомандующий, как будто желая дать неприятелю время восстановить порядок и уйти подальше, дал приказ приостановить преследование, расположил свои войска в Коимбре и соседних деревнях и провел там три полных дня!

Объясняя эту потерю времени, говорили, что надо было реорганизовать сильно пострадавшие у Бусаку 2-й и 6-й корпуса, что надо было устроить госпиталь в Коимбре и дать отдых артиллерийским упряжкам. Но все это можно было сделать, послав 8-й корпус в погоню за англопортугальскими войсками, которые не осмелились бы серьезно сопротивляться, так как находились в большом беспорядке и, кроме того, им предстояло пройти целый ряд дефиле. Истинными причинами стоянки в Коимбре было, с одной стороны, усиление разлада между Массеной и его командующими, а с другой – затруднительное решение, которое должен был принять главнокомандующий: оставлять ли в Коимбре дивизию, чтобы обеспечить тыл и охранять многочисленных больных и раненых, либо покинуть этих несчастных на произвол судьбы и увести всех бойцов, чтобы не ослаблять силы, так как впереди было новое сражение у Лиссабона. Каждое из этих решений имело свои недостатки и преимущества, но все же не надо было тратить три дня, чтобы определиться в выборе правильного.

Массена пришел к выводу, что в Коимбре останется только полурота, задача которой – охранять огромный монастырь Санта-Клара, в котором собрали раненых, чтобы уберечь их от ярости португальских ополченцев, если те ворвутся в город. При появлении же неприятельских офицеров надо было сразу же капитулировать. Если бы это решение было передано командующим корпусами накануне выступления в поход, оно имело бы свои хорошие стороны: в Коимбре оставили бы только тех, кто действительно не мог двигаться дальше. Но из-за отсутствия четких приказов и из-за того, что в армии распространился слух, что на месте остается сильная дивизия, командиры оставили всех своих увечных, больных и раненых в монастыре, превращенном в госпиталь. Очень многие из них могли ходить, они уже дошли из Бусаку в Коимбру и хотели только следовать за своими полками. Число этих несчастных превышало три тысячи, защищать их оставили двух лейтенантов и восемьдесят солдат из морского батальона, входящего в армию.

Я был удивлен, что Массена, которому предстояло подойти к берегам Тежу, где ему обязательно должны были понадобиться моряки, пожертвовал полуротой этих драгоценных людей, которых так трудно заменить, вместо того чтобы оставить в Коимбре пехотинцев, так как легко было предусмотреть, что не пройдет и суток, как партизаны вернутся в город. Действительно, как только французская армия вышла утром 3 октября из Коимбры, португальские ополченцы проникли туда уже вечером, устремились к монастырю, где забаррикадировались наши несчастные раненые, с горечью осознав, что Массена их бросил. Они готовились дорого отдать свои жизни в схватке с вооруженными крестьянами, угрожающими их прирезать. В этой тяжелейшей ситуации лейтенант моряков повел себя превосходно. С помощью офицеров пехоты, находившихся среди раненых, он собрал тех, у кого еще были ружья и кто мог ими пользоваться, и так организовал оборону, что они сражались всю ночь, и португальцы не смогли захватить монастырь. Утром 6-го числа появился генерал Трент, командующий ополченцами этой провинции, с которым наши морские офицеры заключили письменную капитуляцию. Но едва французские раненые сдали то малое количество оружия, которое у них было, как крестьяне бросились на этих несчастных, большая часть которых еле держалась на ногах, и убили более тысячи человек! Остальных безжалостно погнали по дороге на Опорту, и они погибли в пути: тех, кто падал от усталости или не мог больше следовать за колонной, португальцы тут же убивали... Ополченцы, однако, были не одни, они были организованны, их командирами были английские офицеры, а во главе стоял английский генерал Трент. Не остановив эти жестокости, он обесчестил свою страну и свой мундир... Напрасно, стараясь извинить Трента, английский историк Нэйпир утверждает, что так погибло только десять французских пленных, правда в том, что их убили почти всех либо у монастыря в Коимбре, либо по дороге в Опорту, и имя Трента стало позорным даже для англичан.

Когда мы находились в Коимбре, Массена написал императору письмо. Но было трудно доставить эту депешу, пробираясь по восставшей стране. Француз наверняка бы потерпел неудачу. Нужен был человек, хорошо знающий страну и говорящий по-португальски. Послание Мас-сены взялся отвезти ди Машкарегуаш, один из португальских офицеров, последовавших за генералом д’Алорной во Францию и, как и он, поступивших на французскую службу.