Текст книги "Мемуары генерала барона де Марбо"

Автор книги: Марселен де Марбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 69 страниц)

Начиная с этого момента, хотя г-н Понтон по-прежнему входил в состав кабинета и всюду следовал за императором, тот больше ни разу не обратился к нему на всем пути от Немана до Москвы. А когда во время отступления Наполеону пришлось признаться самому себе, что предсказания этого достойного уважения офицера полностью оправдались, он избегал встречаться с ним взглядом. Тем не менее г-н Понтон был повышен императором в чине до полковника.

Но не будем ускорять ход событий и вернемся к приготовлениям Наполеона, призванным волей-неволей заставить русских принять условия, которые он хотел им навязать.

Начиная с апреля французские войска, расквартированные в Германии, а также те контингенты, которые различные владетели Рейнской конфедерации привели под знамена Наполеона, пришли в движение.

Их марш на Польшу замедлялся лишь трудностями, возникавшими при необходимости добывать корм для многочисленных лошадей, потому что трава и даже зерновые культуры в это время года в северных странах еще не успели прорасти. Однако император покинул Париж 9 мая и в сопровождении императрицы прибыл в Дрезден, где его ждали его тесть, австрийский император, и почти все германские князья, одни из которых были привлечены надеждой увеличить вскорости размеры своих государств, другие – опасением не угодить тому, кто был арбитром их судеб. Среди них отсутствовал лишь король Пруссии, поскольку его государство не входило в состав Рейнской конфедерации. Его не пригласили на эту встречу, а сам он не осмелился на ней присутствовать без разрешения Наполеона! Он нижайше попросил этого разрешения и, как только получил его, немедленно прибыл, увеличив толпу государей, направившихся в Дрезден ко двору всемогущественного покорителя Европы.

Клятвы в верности и преданности, которые тогда со всех сторон расточались Наполеону, настолько оглушили его, что заставили совершить громаднуто ошибку в организации частей, какие должны были составить Великую армию, предназначенную идти на Россию. В самом деле, вместо того чтобы ослабить правительства своих прежних врагов, Австрии и Пруссии, потребовав от них предоставить наибольшую часть войск, имевшихся в их распоряжении, и из предосторожности направив их двигаться в авангарде, как для того, чтобы сохранить кровь французов, так и для того, чтобы иметь возможность не спускать глаз со своих новых ненадежных и колеблющихся союзников, Наполеон запросил с каждой из этих стран только по 30 тысяч человек. Мало того, он сформировал из них два фланга своей армии! Австрийцы под командованием князя Шварценберга должны были образовать правый фланг нашей армии на Волыни. Пруссаки, командовать которыми он послал маршала Макдональда, заняли левый фланг, в направлении устья Немана. Центр был составлен из французских войск и из частей Рейнской конфедерации, верность которых была испытана в битвах при Аустерлице, Иене и Ваграме.

Порочность такой организации поразила лучшие умы, с трудом представлявшие себе фланги Великой армии составленными из иностранцев, остающихся на границах своих стран и способных в случае неудачи образовать две армии у нас в тылу, при том что наш центр, состоящий из надежных частей, оказался бы вклинившимся в глубь Российской империи. Австрия, имевшая под ружьем 200 тысяч солдат, предоставляла в распоряжение Наполеона 30 тысяч солдат, сохраняя 170 тысяч готовыми действовать против нас в случае неудачи! Пруссия, хотя и менее могущественная, помимо действующих дивизий, имела еще 60 тысяч человек в резерве. Поэтому все удивлялись: почему император столь мало учитывал это обстоятельство, оставляя у себя за спиной потенциальных врагов? Но его доверие к пруссакам и австрийцам было столь велико, что, когда прусский король попросил разрешить его стар-

шему сыну участвовать в кампании в свите Наполеона в качестве адъютанта, тот не согласился. Однако сей юный принц был бы очень ценным заложником, надежной гарантией верности своего отца.

Праздники в Дрездене шли один за другим. Тем временем войска Наполеона двигались по Северной Германии. Итальянская армия, перевалив через горы в Тироле, уже направлялась к Варшаве. 1-й, 2-й и

3-й французские корпуса под командованием маршалов Даву, Удино и Нея пересекали Пруссию, чтобы выйти в Вестфалию, Баварию, Саксонию, Баден и Вюртемберг и на территории других членов Рейнской конфедерации. Австрия и Пруссия последовали за ними. Но следует отметить, что если австрийские генералы выражали удовлетворение от присоединения своих знамен к нашим, то офицеры более низкого ранга и солдаты испытывали сожаление от необходимости идти войной против России. В прусских частях было наоборот: генералы и полковники чувствовали себя униженными тем, что приходилось служить своему победителю, а более низшие офицерские чины и солдаты радовались, что представился случай воевать рядом с французами и доказать, что они были разбиты в сражении при Иене не из-за недостатка собственной храбрости, а из-за того, что начальники плохо ими командовали.

Наполеон не только ослабил свою Великую армию, поставив на ее флангах австрийские и прусские войска, но и ослабил моральный дух французских войск, смешав их с иностранными полками. Так, 1-й корпус под командованием маршала Даву на 1 июня насчитывал 67 тысяч человек, из них 58 тысяч французов; остальные были представлены баденцами, мекленбуржцами, гессенцами, испанцами и поляками. Во 2-м корпусе, которым командовал маршал Удино, было 34 тысяч французов, к ним добавили 1600 португальцев, 1800 хорватов и 7 тысяч швейцарцев.

3-й корпус во главе с маршалом Неем состоял из 23 тысяч французов, 3000 португальцев, 3000 иллирийцев и 14 тысяч вюртембержцев. В 4-м и 6-м корпусах, объединенных под командованием принца Евгения, насчитывалось 77 тысяч человек, из которых 38 тысяч французов, 1700 хорватов, 1200 испанцев, 2 тысячи далматинцев, 20 тысяч итальянцев и 12 тысяч баварцев.

В кавалерийском резерве, возглавляемом Мюратом, было 44 тысяч солдат, среди них 27 тысяч французов, 1400 пруссаков, 600 вюртембержцев, 1100 баварцев, 2 тысячи саксонцев, 6 тясяч поляков и 3 тысячи вестфальцев.

Я не собираюсь приводить здесь названия воинских частей, которыми Наполеон располагал в момент своего вступления в Россию. Но мне хотелось показать, рассматривая положение в нескольких армейских корпусах, насколько французы были смешаны с иностранцами, которые сами были как нельзя более неоднородны с точки зрения языка, нравов, привычек и интересов и поэтому служили из рук вон плохо, нередко парализуя усилия французских войск. В этом крылась одна из основных причин неудач, какие мы испытали.

^и ГлаваV

К {I.

₁ Императорский смотр. – Армия на Немане. – Слово об историках кампании 1812 года. – Поведение Бернадотта. – Положение Польши

Покинув Дрезден 20 июля, император направился в Польшу через Данциг и Старую Пруссию¹, через которую в этот момент двигались его войска. Он устраивал им смотры по мере того, как встречал их на своем пути.

В соответствии с планом организации армии, 23-й конно-егерский полк находился в составе бригады вместе с 24-м конно-егерским полком. Этой бригадой командовал генерал Кастекс, она входила во 2-й армейский корпус под командованием маршала Удино. Я давно знал генерала Кастекса, замечательного человека, он прекрасно со мной обходился на протяжении всей кампании. Маршал Удино видел меня при осаде Генуи, рядом с моим отцом, а также в Австрии, когда в 1809 году я был адъютантом маршала Ланна; он относился ко мне с большой добротой.

20 июня 2-й корпус получил приказ остановиться в Инстербурге для императорского смотра. Эти армейские торжества всегда с нетерпением ожидались лицами, рассчитывавшими на милости, раздаваемые при таких смотрах Наполеоном. Я относился к числу этих людей и был уверен в получении чина полковника в полку, которым временно командовал, тем более что, помимо обещаний, данных мне императором по этому поводу, генерал Кастекс и маршал Удино предупредили меня, что предложат меня официально и что, по их мнению, г-н де Ла Нугаред в ближайшее время будет произведен в генералы и станет во главе депо для пополнения конского состава. Но злой рок, столь часто отодвигавший несколько месяцев назад выдачу мне назначения эскадронного начальника, снова стал преследовать меня при получении чина полковника.

Смотры были серьезными экзаменами, устраиваемыми императором командирам своих полков, особенно накануне военной кампании. Дело в том, что, помимо обычных вопросов о численности людей и лошадей, вооружений и т. п., он задавал подряд множество неожиданных вопросов, на которые люди не всегда были готовы ответить. Например: «Сколько у вас было человек в таком-то отделении в течение последних двух лет? Сколько мушкетонов, произведенных в Тюле или Шарлевиле? Сколько у вас нормандских лошадей? Сколько бретонских? Сколько немецких? Каково количество участников настоящего похода, имеющих тройные шевроны? Сколько двойных и одинарных? Каков средний возраст всех ваших солдат? Ваших офицеров? Ваших лошадей?» – и т. д.

Эти вопросы, всегда задававшиеся быстро, очень повелительным тоном и сопровождавшиеся пронизывающим взглядом, обескураживали многих полковников, но горе тому, кто колебался с ответом: в уме На-

Старой Пруссией Марбо называет Восточную Пруссию. (Прим, ред.)

полеона он получал плохую отметку. Я так хорошо подготовился, что у меня был ответ на все, и император, похвалив меня за хороший вид полка, вероятно, произвел бы меня в полковники, а г-на де Ла Нугареда – в генералы, как вдруг тот, с забинтованными фланелью ногами забравшийся с посторонней помощью на лошадь, чтобы издали следовать за передвижениями полка, услыхал свое имя, подъехал к Наполеону и рассердил его неловкой просьбой о некоем офицере, который был его родственником, но не был достоин никакого интереса. Эта просьба вызвала бурю, последствия коей я испытал на себе. Наполеон впал в самый неистовый гнев, приказал жандармерии изгнать из армии офицера, о котором ему говорили, и, оставив г-на де Ля Нугареда ошеломленным, галопом ускакал. Так Ла Нугаред не стал генералом.

Маршал Удино последовал за императором, чтобы спросить его приказаний относительно 23-го полка. Его Величество ответил: «Пусть эскадронный начальник Марбо продолжает им командовать». Прежде чем стать полковником, мне пришлось получить еще одно новое серьезное ранение!

Отдавая должное г-ну де Ла Нугареду, скажу, что он самым любезным образом выразил мне свои сожаления по поводу того, что невольно стал виновником задержки моего продвижения по службе. Неприятное положение этого достойного уважения человека внушало мне живое сочувствие, поскольку он боялся, что потерял доверие императора, и из-за сво-го недуга не мог как следует реабилитировать себя в его глазах своим поведением в будущих сражениях.

В день смотра я был весьма доволен тем, что император дал согласие на все повышения и награды, о которых я просил для офицеров, унтер-офицеров и солдат 23-го полка. Поскольку благодарность за подобные знаки расположения всегда переносится на командира, мое влияние в полку от этого сильно Возросло и успокоило сожаления, испытываемые мною, что я не получил того чина, какой бы соответствовал исполняемым мною обязанностям.

В этот период я получил письмо от маршала Массена и от его супруги. В первом маршал рекомендовал мне г-на Реника; во втором супруга маршала рекомендовала своего сына Проспера. Я был тронут этими письмами и ответил, как должно было, соглашаясь принять в свой полк обоих капитанов. Однако, поскольку г-жа Массена не проявила твердости в своих намерениях, Проспер Массена не отправился в Россию, да он и не смог бы перенести тамошний суровый климат.

Армия скоро должна была выйти на границу Российской империи и вновь увидеть Неман, где мы остановились в 1807 году. Император расположил свои войска по левому берегу этой реки в следующем порядке: сначала, на крайнем правом фланге, – австрийский корпус князя Шварценберга, соприкасающийся возле Дрогичина с Галицией. Слева от Шварценберга, между Белостоком и Гродно, король Жером объединил два значительных армейских корпуса. Рядом с ними принц Евгений Богарнэ имел в Пренах 80 тысяч человек. Император был в центре, напротив Ковно, с 220 тысячами солдат под командованием Мюра-та, Нея, Удино, Лефевра и Бессьера. В состав этих многочисленных частей входила и гвардия. Наконец, как я уже говорил, в Тильзите маршал Макдональд с 35 тысячами пруссаков составлял левый фланг. За Неманом располагался фронт русской армии, насчитывавшей около 400 тысяч человек под командованием императора Александра или, скорее, Беннигсена, его начальника штаба. Эти войска были разделены на три главные армии под командованием Багратиона, Барклая де Толли и Витгенштейна.

Четыре историка писали о кампании 1812 года. Первым из них был Лабом, французский инженер-географ, т. е. человек, принадлежавший к особому офицерскому корпусу, который, хотя и относился к военному министерству, тем не менее не участвовал в боях и следовал за армиями только для того, чтобы снимать планы. Лабом никогда не командовал войсками и не имел практических знаний военного искусства. Поэтому его суждения почти всегда неточны, а в других случаях они просто наносят ущерб престижу французской армии. Тем не менее труд Лабома появился вскоре после заключения мира в 1814 году и возвращения Людовика XVIII, поэтому дух политики и желание получить сведения о недавней кампании в России обеспечили этой книге тем большую известность, что никто не занялся ее опровержением, и публика привыкла считать ее содержание неопровержимой истиной.

Второе сочинение, посвященное кампании 1812 года, принадлежит перу полковника Бутурлина, адъютанта императора Александра. Хотя это сочинение и написано противником, в нем есть разумные оценки, и если повествование автора не всегда точно, то лишь потому, что ему не хватало каких-то документов, поскольку он объективен и сделал все от него зависящее, чтобы открыть правду. Так что Бутурлина в целом уважают, потому что он написал свой труд как благородный человек.

Сочинение Лабома было уже забыто, когда в 1825 году, следовательно, после кончины императора, генерал граф де Сегюр опубликовал третий труд, посвященный кампании 1812 года. Дух этого произведения огорчил многих оставшихся в живых участников этой кампании, и сами наши враги назвали его «военным романом». Однако г-н Сегюр имел громадный успех как из-за ясности и элегантности своего стиля, так и из-за того приема, какой был ему оказан королевским двором и ультра-роялистской партией. Бывшие офицеры Империи, сочтя, что на них нападают, поручили генералу Гурго ответить г-ну Сегюру. Он проделал это весьма успешно, но чересчур резко, что привело его к дуэли с г-ном Се-гюром, который был ранен. Следует признать, что если этот последний мало расположен к Наполеону и его армии, то генерал Гурго расточает императору слишком много похвал, не желая признавать ни одну из его ошибок!

Разумеется, я не собираюсь создавать новое описание кампании 1812 года, но считаю своим долгом напомнить основные факты, потому что они составляют значительную часть той эпохи, т. е. моей жизни, а многие факты имеют отношение ко мне лично. Но в этом кратком анализе я хочу избежать обеих крайностей, в какие впали Сегюр и Гурго. Я не буду ни обличителем, ни льстецом: я буду правдив.

В тот момент, когда две могущественные европейские империи готовы были нанести друг другу удары, Англии, естественной союзнице России, пришлось приложить все усилия для того, чтобы помочь отразить вторжение на ее территорию. Уплатив туркам золотом, английскому правительству удалось заставить турецкого султана заключить мир с Россией, что позволило ей отозвать внутрь страны армию, стоявшую на турецкой границе. Эта армия сыграла огромную роль в войне против нас. Англия также обеспечила мир между императором Александром и Швецией. Последняя была естественной союзницей Франции, и на нее Наполеон должен был рассчитывать, тем более что Бернадотт только что был провозглашен наследным принцем этой страны, коей он управлял вместо старого короля, своего приемного отца.

Выше я уже рассказал вам, какое странное стечение обстоятельств подняло Бернадотта, сделав его наследником шведской короны. Однако новый шведский принц, утверждавший, что останется во Франции по велению сердца, дал соблазнить или смутить себя англичанам, а им, впрочем, было бы нетрудно и свергнуть его. Он пожертвовал истинными интересами своей приемной родины, дав Англии взять над собой власть и заключив союз с Россией во время встречи с императором Александром. Эта встреча состоялась в маленьком финском городке Або. Русские только что завоевали эту провинцию и пообещали Швеции компенсировать ее уступкой Норвегии, но ее они должны были вырвать у Дании, бывшей слишком верной союзницей Франции. Так, вместо того чтобы опереться на наши войска на севере для возвращения своих провинций, Бернадотт, напротив, закреплял эти захваты, становясь в ряды союзников России!

Если бы Бернадотт действовал заодно с нами, географическое положение Швеции замечательно послужило бы нашим общим интересам. Однако новый принц еще окончательно не стал нашим врагом. Он хотел знать, на чьей стороне будет победа, и высказался лишь в следующем году. Лишенный поддержки Турции и Швеции, для сдерживания русских армий Наполеон мог иметь своими союзниками на севере только поляков. Но этот неспокойный народ, чьи предки не сумели договориться между собой и создать независимое государство, не представлял собой никакой моральной или материальной опоры.

В самом деле, Литва и другие провинции, составляющие свыше трети прежней Польши, проведшие более сорока лет в подчинении у России, почти полностью утратили воспоминания о своей прежней конституции и считали себя русскими вот уже много лет. Дворяне посылали своих сыновей служить в царскую армию. Привычка привязала их настолько крепко к России, что нечего было и надеяться на их присоединение к французам. То же самое относилось и к другим полякам, несколькими разделами Польши уже давно отделенными от матери-родины и оказавшимися в подданстве Австрии и Пруссии. Они неплохо и охотно выступили против России, но делали это под знаменами своих новых государей. Они не испытывали по отношению к Наполеону ни любви, ни энтузиазма и боялись увидеть свои земли опустошенными войной. Великое герцогство Варшавское, отданное в 1807 году королю Саксонии по Тильзитскому миру, было единственной провинцией прежней Польши, где сохранились остатки национального духа и некоторая привязанность к Франции. Но какую пользу могло столь малое государство принести армиям Наполеона?

Тем не менее, полный веры в свои силы и в свой гений, Наполеон решил перейти Неман. 23 июня в сопровождении генерала Аксо император, надев фуражную шапку и шинель одного поляка из своей гвардии, объехал берега Немана. Тем же вечером, в 10 часов, он приказал начать переправу через реку по многочисленным понтонным мостам, переброшенным напротив маленького русского города Ковно, который был занят нашими войсками без малейшего сопротивления со стороны противника.

Глава VI

Переправа через Неман. – Вступление в Вильно. – Я вступаю в соприкосновение с неприятелем. – 23-й полк при Вилькомире. – Трудности в Литве. – Наступление

{"'Ч А июня на рассвете мы были свидетелями одного из самых 7 / I грандиозных спектаклей. На наиболее значительной возвы-тшщ _Ё_ шенности левого берега видны были палатки императора. Вокруг них все холмы, их склоны и долины были заполнены людьми и лошадьми, оружие сверкало на солнце! Эта масса, состоявшая из 250 тысяч воинов, разделенная на три бесконечные колонны, стекала в полном порядке к трем мостам, перекинутым через реку. Затем различные корпуса двигались вперед, по направлению к правому берегу, в направлениях, указанных для каждого из них. В тот же день Неман был форсирован нашими войсками еще в нескольких местах: у Гродно и Тильзита.

Генерал Гурго ознакомил меня с планом диспозиции, испещренным отметками, сделанными рукой Наполеона. Из этого официального документа следует, что при переправе через Неман армия насчитывала 325 тысяч человек (г-н Тьер, округляя, говорит о 400 тысячах), из них 155 400 французов и 170 тысяч союзников, плюс 984 орудия. Полк, которым я командовал, входил в состав 2-го корпуса под командованием маршала Удино. 23-й полк перешел Неман по первому мосту возле Ковно и сразу же направился к Яново.

Жара стояла удушающая. К ночи она вызвала ужасную грозу, и проливной дождь залил все дороги и поля на 50 лье в округе. Однако армия не увидела в этом дурной приметы, как привыкли говорить, поскольку солдат считает град и гром явлениями, вполне естественными летом. Впрочем, у русских, которые еще более суеверны, чем некоторые французы, тоже была очень плохая примета: в ночь с 23-го на 24 июня император Александр чуть не погиб на балу в Вильне, потому что пол в зале провалился под его креслом как раз в тот момент, когда первая французская баржа с первым отрядом войск Наполеона причаливала к правому берег)' Немана на русской территории. Как бы то ни было, гроза сильно охладила воздух, и наши лошади тем более страдали от этого на бивуаках, что им пришлось есть мокрую траву и ложиться на сырую землю. Поэтому армия потеряла несколько тысяч лошадей из-за приступов острых колик.

За Ковно протекает очень маленькая речка Вилия, мост через которую противник уничтожил. После грозы вода в этом притоке Немана поднялась, так что передовым частям Удино пришлось остановиться. Император появился в тот момент, когда я сам подъезжал к голове колонны моего полка. Он приказал польским уланам попытаться перейти вброд: один человек утонул; я узнал его фамилию, его звали Минский. Я подчеркиваю эту деталь потому, что случаю, происшедшему при переправе польских улан через Вилию, уделялось слишком большое внимание.

Тем временем русские отступали, не дожидаясь французской армии, вскоре занявшей Вильно, столицу Литвы. Около этого города состоялось кавалерийское сражение, в котором мой бывший товарищ по штабу Массены Октав де Сегюр был захвачен русскими в плен, находясь во главе эскадрона 8-го гусарского полка, которым он командовал. Октав был старшим братом генерала графа де Сегюра.

В тот самый день, когда император вошел в Вильно, части маршала Удино встретились с русским корпусом Витгенштейна при Вилькомире, где произошло первое серьезное столкновение с противником в этой кампании. Я никогда раньше не служил под командованием Удино. Начало подтвердило мое высокое мнение о его смелости, но разочаровало меня в его военных талантах.

Один из главных недостатков французов, когда они ведут войну, – это беспричинные переходы от самых тщательных предосторожностей к безграничной беспечности. И вот, поскольку русские позволили нам без сопротивления перейти через Неман, захватить Литву и занять Вильно, в кругу некоторых военных сделалось хорошим тоном утверждать, что противник все время будет бежать от нас и нигде не удержится. Штаб Удино и он сам нередко высказывали такую же точку зрения и называли сказками сообщения крестьян о большом корпусе русских, стоявшем перед городком Вилькомиром. Недоверие к этим сведениям чуть не стало для нас фатальным вот каким образом.

Легкая кавалерия, будучи глазами армий, обычно следует в авангарде и на флангах. Так что мой полк шел впереди пехотных дивизий примерно на лье, как вдруг, оказавшись неподалеку от Вилькомира и не ветре-тив ни одного вражеского поста, я оказался перед еловым лесом, среди громадных деревьев которого кавалерийские взводы могли свободно передвигаться, но обзор был ограничен из-за ветвей. Опасаясь засады, я остановил полк и отправил на разведку один эскадрон под командованием очень неглупого офицера. Он через четверть часа вернулся и сообщил мне о присутствии неприятельской армии. Тогда я быстро выбрался на опушку леса и увидал на расстоянии пушечного выстрела город Вилько-мир, защищенный ручьем и холмом, на котором находились в боевом порядке 25—30 тысяч вражеских пехотинцев с кавалерией и артиллерией!

Вы, конечно, удивитесь, что перед этими частями не было ни караулов, ни постов, ни разведчиков. Но русские обычно так и действуют, приняв решение оборонять удачную позицию: они дают противнику подойти как можно ближе, не предупреждая его огнем своих стрелков о предстоящем сопротивлении. Только когда части противника оказываются в пределах досягаемости, русские обрушивают на него шквальный артиллерийский и ружейный огонь, что приводит в удивление и заставляет дрогнуть вражеских солдат! Этот метод, дающий, возможно, некоторые преимущества, нередко приносил русским хорошие результаты. Так что генерал Витгенштейн приготовил нам подобный прием.

Ситуация представилась мне столь серьезной, что, не показывая противнику мой полк, я приказал ему снова войти в лес и лично бросился к маршалу Удино предупредить его о положении дел. Я нашел его не в лесу, а на равнине, где, спешившись и остановив свои войска, он спокойно завтракал в окружении штаба. Я ожидал, что мой рапорт выведет его из этого состояния ложной безопасности, но он принял меня с недоверчивым видом и, хлопнув по плечу, воскликнул: «Ну вот, Марбо нашел 30 тысяч человек, которых нам предстоит отколотить!» Генерал Ло-рансе, зять и начальник штаба маршала Удино, оказался единственным, кто мне поверил. Прежде он был адъютантом Ожеро и давно знал меня. Он вступился за меня, заметив, что если офицер говорит: «Я видел», то ему надо верить и что пренебрегать предупреждениями офицеров легкой кавалерии – значит подвергать себя опасностям. Эти замечания начальника штаба заставили маршала призадуматься, он стал расспрашивать меня о присутствии врага, в чем еще продолжал сомневаться, как вдруг прискакал запыхавшийся штабной капитан г-н Дюплесси и сообщил, что объехал все окрестности, даже заезжал в лес, но не заметил ни одного русского! Услышав его рапорт, маршал и его штаб начали смеяться над моими опасениями, что меня сильно обидело. Однако я сдержался, уверенный в том, что в ближайшее время истина станет известна.

И действительно, закончив завтрак, все снова пускаются в путь, а я возвращаюсь к своему полку, находящемуся в авангарде. Я направляю полк дальше в глубь леса, как уже было сделано в первый раз, поскольку я предвидел, что должно было произойти, как только мы выйдем из лесу напротив вражеской позиции. Вопреки моим замечаниям, Удино захотел следовать по очень широкой, прямой, как стрела, дороге, проходящей через лес. Но едва он приблизился к опушке, неприятель, заметивший многочисленную группу всадников, составлявших штаб Уди-но, открыл непрерывный огонь из пушек, расположенных напротив большой дороги и потому обстреливающих штаб продольным огнем. Это внесло беспорядок в ряды блестящего «эскадрона», который только что был столь беспечным! К счастью, ядра не попали ни в кого из людей, но под маршалом была убита лошадь, погибла и лошадь г-на Дю-плесси. Я был достаточно отмщен. К стыду моему, признаюсь, что едва смог скрыть удовлетворение, какое испытал, увидев, как все те, кто смеялся надо мной и называл фантазиями то, что я говорил о присутствии неприятеля, разбежались под градом ядер, перепрыгивая через ров, чтобы спрятаться за высокими елками! Добрый генерал Лорансе, которого я уговорил остаться в лесу, много смеялся над этой сценой. Справедливости ради, должен сказать, что маршал Удино, едва снова сев на коня, подъехал ко мне выразить сожаление по поводу произошедшего за завтраком и попросил меня сообщить ему все сведения о позиции русских и указать проезды по лесу, в которые он смог бы направить свои кавалерийские колонны, не очень подвергая их артиллерийскому огню.

Многим офицерам 23-го полка, утром, подобно мне, проехавшим через лес, было поручено провести через него дивизии. Тем не менее наши части при выезде из леса были встречены ужасной канонадой, чего можно было бы избежать, если бы, будучи предупрежденными о присутствии русских, наши войска провели маневр, чтобы обойти русских с одного из флангов, а не шли без всяких предосторожностей прямо им в лоб. Поэтому, выйдя из лесу, пришлось атаковать позицию русских в наименее защищенной точке и взять быка за рога!

Как бы то ни было, наши доблестные воины с большой решимостью бросились на неприятеля и отбросили его со всех сторон. После двухчасового боя враг отступил. Отступление оказалось для него небезопасным, поскольку' для его осуществления надо было пройти через город и перейти через ручей с очень крутыми берегами. Эта операция, всегда очень сложная, когда ее приходится осуществлять в ходе боя, началась в полном порядке. Но наша конная артиллерия заняла позицию на высоте, господствующей над городом, и вскоре усиленный огонь наших орудий внес смятение в ряды противника, который бросился в беспорядочное бегство к мосту. Мы могли видеть, как вражеские части с шумом рассыпаются по противоположному берегу ручья для того, чтобы перестроить ряды, переправившись через мост. На другом берегу их отступление вскоре перешло в бегство! Лишь один русский полк, Тульский, еще удерживал ферму при входе на мост со стороны города. Маршал Удино очень хотел ускорить движение колонн, чтобы видеть свою победу над русскими войсками, разбегавшимися по равнине за ручьем. Однако наши кавалерийские колонны едва достигли пригородов, им нужно было самое меньшее четверть часа, чтобы оказаться перед мостом, а время было дорого.

Мой полк, который осуществил удачную атаку при входе в город, собрался на площадке неподалеку от ручья. Маршал передал мне приказ пустить полк в галоп и приказал мне атаковать вражеские батальоны, находящиеся на мосту, перейти через мост и броситься затем на равнину, чтобы преследовать отступающего противника. Опытным военным известно, насколько трудно для кавалерии обращать в бегство смелых пехотинцев, полных решимости упорно защищаться на улицах города! Я понял всю величину опасности возложенного на меня задания, но надо было немедленно повиноваться. Я, впрочем, знал, что командир части приобретает или теряет авторитет в глазах своих солдат и офицеров на основании первых боевых впечатлений. Мой полк состоял из храбрых воинов. Я быстро послал полк в галоп и во главе солдат бросился на русских гренадеров, которые смело встретили нас в штыки. Однако они дрогнули при первом же ударе, настолько стремительным был наш бросок! Как только мы проникли во вражеские ряды, мои грозные кавалеристы, ловко орудуя своими саблями, устроили ужасную бойню.