Текст книги "Мемуары генерала барона де Марбо"

Автор книги: Марселен де Марбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 69 страниц)

По этому сигналу мы с де Вири устремились вперед, перебежали через дорогу, опустили нашу лестницу в ров и спустились. Наши товарищи и пятьдесят гренадеров последовали за нами... Напрасно стреляла крепостная пушка, гремела канонада – снаряды и пули попадали в стволы деревьев и стены. Очень трудно целиться в отдельных людей, быстро передвигающихся на расстоянии двадцати шагов друг от друга. И вот мы во рву, и ни один человек из нашего маленького отряда даже не ранен! Мы взяли заранее определенные лестницы, на развалинах разрушенного дома приставили их к парапету и устремились на стену!

Я поднимался по первой лестнице, Лабедуайер взбирался по соседней, но он чувствовал, что она плохо стоит на обломках, и попросил меня дать ему руку для поддержки. Так мы вдвоем взобрались на укрепление на глазах у императора и всей армии, которая приветствовала нас восторженными криками! Через мгновение рядом с нами уже были де Вири и д’Альбукерке, а также другие адъютанты и пятьдесят гренадеров, а первый полк из дивизии Морана уже приближался ко рву.

На войне удача приходит иногда странным образом. Два первых французских отряда были полностью расстреляны, даже не достигнув бреши, а в третьем не было потеряно ни единого человека! Только у моего друга де Вири пуля сорвала пуговицу с ментика. Однако, если неприятель на бруствере сохранил бы присутствие духа и встретил нас с Ла-бедуайером штыками и превосходящими силами, мы были бы, вероятнее всего, убиты или сброшены в ров. Однако австрийцы очень быстро потеряли присутствие духа: наши отвага и напор так удивили неприятелей, что они бросились бежать к бреши, сначала приостановив стрельбу и вскоре вообще прекратив ее. Ни одна вражеская рота даже и не думала атаковать нас – все они быстро удалялись в противоположном от нас направлении!

Вы уже знаете, что атака проходила у Штраубингских ворот. Маршал Ланн приказал мне захватить их или проломить, чтобы он смог войти в город вместе с дивизией Морана. Я находился на валу с пятьюдесятью гренадерами, вскоре присоединившихся к посланному поддержать нас полку, передовые части которого уже располагались во рву. Там же находилось больше всего штурмовых лестниц. Требовалось действовать быстро, поэтому мы решительно направились к Штраубингским воротам, расположенным в ста шагах от захваченной нами бреши. Как же велико было мое удивление, когда под огромным сводом этих ворот я увидел целый батальон австрийцев. Все солдаты стояли лицом к воротам, готовые к защите, если французы начнут их выламывать. Занятый только тем, что ему поручили, командир батальона не обратил внимания на шум у соседнего укрепления. Он был настолько уверен, что прорыв невозможен, что даже не выставил тылового охранения. Как же он был удивлен, обнаружив нас позади себя! Он был на дальнем конце линии своего батальона, поэтому, обернувшись, оказался лицом к лицу с французским отрядом, силы которого было невозможно оценить сразу. Я сформировал две группы, они поддерживали друг друга с двух сторон и полностью перекрывали движение по дороге! На удивленный возглас австрийского командира весь его батальон обернулся, и последние ряды, ставшие первыми, взяли нас на прицел! Но ружья наших гренадеров были также направлены на них, а так как мы находились друг от друга в двух шагах, было понятно, какое кровопролитие вызовет первый же выстрел...

Положение было очень опасным для обеих сторон, но численное превосходство австрийцев давало им огромное преимущество. Если мы или они открыли бы внезапный огонь, наша маленькая колонна была бы уничтожена, впрочем, как и неприятельская рота, которую мы держали на мушке. Но часть их батальона освободила для нас проход. Мы

/

были очень счастливы, что наши противники не могли знать о нашей малой численности, и я поспешил сообщить командиру этого батальона, что город взят приступом и занят нашими войсками и ему ничего не остается, как только сложить оружие или быть уничтоженным!

Мой уверенный тон подействовал на него, тем более что он слышал шум, который производили солдаты французского полка, постепенно проникая через брешь и присоединяясь к нам. Командир неприятельского батальона обратился к своим солдатам, объяснил им положение, в котором они оказались, и приказал сложить оружие. Находящиеся под прицелом наших ружей роты выполнили приказ, но задние, стоящие у самых ворот, до которых не смогли бы достать наши пули, запротестовали, отказались сдаваться, стали напирать на передних солдат, которые чуть было нас не смяли. Офицерам удалось успокоить свои войска, и все уже казалось улаженным, когда темпераментный Лабедуайер, раздраженный их медлительностью, пришел в бешенство и чуть было все не провалил. Он схватил австрийского командира за горло и собирался уже заколоть его шпагой, если бы мы не отвели его удар. Неприятельские солдаты схватились за оружие, и кровавая бойня была бы неминуема, если бы в этот момент с внешней стороны городских ворот не раздались сильные удары топоров. Это были саперы дивизии Морана, которую вел на штурм сам маршал Ланн. Австрийцы поняли, что попали между двух огней, и сдались. Мы разоружили их, вывели из-под арки и отвели к городу, чтобы освободить проход к воротам, которые мы открыли навстречу маршалу, и его войска потоком хлынули в крепость.

Маршал похвалил нас и отдал приказ идти к мосту через Дунай, чтобы ни один неприятельский полк не ушел из Ратисбонна, а эрцгерцог Карл не смог прислать подкреплений. Но как только мы вышли на одну большую улицу, мы оказались под угрозой новой опасности: от наших снарядов загорелись многие дома, и огонь готов был перекинуться на три десятка повозок, которые неприятель здесь бросил, уведя с собой лошадей. Горящие повозки могли помешать проходу наших войск. Еще можно было бы пройти, пробираясь вдоль стен, но один из австрийских командиров, которого я подвел к маршалу, вдруг выкрикнул с полным отчаянием: «Победители или побежденные, мы все пропали, эти повозки полны пороха!» Маршал побледнел, как и все мы, но смертельная опасность не лишила его присутствия духа, он приказал солдатам приставить ружья к стене, образовать проход и толкать повозки, передавая их из рук в руки, до тех пор, пока они не будут вне города. Маршал подал пример, и все генералы, офицеры и солдаты принялись за дело. Австрийцы действовали вместе с французами, так как речь шла о спасении и их жизни. Горячие угли от пожарищ уже падали на эти фуры. Если бы хоть одна из них загорелась, мы бы погибли все, и город был бы полностью разрушен! Но все действовали так слаженно, что через несколько минут все пороховые фуры были уже за пределами города, а там уже мы заставили пленных дотащить их до нашего артиллерийского парка.

Глава XIII

Француженка ведет нас к мосту через Дунай. – Выдуманные истории об осаде Ратисбонна. – Массена при Эберсберге. – Колебания Наполеона. —

Прибытие в Мёльк

Когда ящики с порохом были уже далеко и опасность миновала, маршал провел пехотные дивизии в центр города. Прибыв туда, он на манер испанцев занял все пересечения главных улиц, чтобы защититься от возможного нападения на уже взятые кварталы. Приняв эти меры предосторожности, маршал приказал продолжить продвижение колонн к мосту, поставив меня во главе одной из них. Я принял это командование, хотя задание было очень трудным, так как я впервые находился в Ратисбонне и не знал в нем ни одной улицы.

Этот город принадлежал нашему союзнику баварскому королю, и поддерживающие нас жители могли бы показать нам дорогу к мосту. Но страх удерживал их в домах. На улицах не было видно ни одного человека. Все двери и окна были закрыты, а мы слишком торопились, чтобы тратить время на то, чтобы их взламывать. К тому же, продолжая отступать, австрийцы на каждом перекрестке открывали по нам огонь. Но путь к отступлению у них был один – через мост. Сначала я подумал, что к мосту можно пройти, следуя за ними. Но австрийские части были очень разрозненны, большинство отрядов, которые были перед нами, разбегались при нашем приближении в разные стороны. Я потерялся в лабиринте незнакомых улиц и не знал, куда вести колонну, когда одна из дверей вдруг открылась, и бледная молодая женщина с испуганными глазами бросилась к нам с криком: «Я француженка, спасите меня!» Это была модистка из Парижа, живущая в Ратисбонне. Она боялась, что австрийцы плохо с ней обойдутся из-за того, что она француженка, поэтому, едва заслышав французскую речь, она, не раздумывая, бросилась к своим соотечественникам.

Я сразу же понял, как можно использовать эту встречу. «Вы знаете, где находится мост?» – спросил я женщину. «Конечно». – «Проведите нас к нему». – «Боже мой! Под этими выстрелами! Я умираю от страха и пришла попросить дать мне нескольких солдат, чтобы они защитили мой дом, куда я сейчас же вернусь...» – «Мне очень жаль, но вы вернетесь домой только после того, как покажете мне мост. Пусть два гренадера возьмут мадам под руки и поставят впереди колонны...» Так и сделали, несмотря на плач и стенания прекрасной француженки, у которой я спрашивал дорогу на каждом повороте. Чем ближе мы подходили к Дунаю, тем больше стреляли австрийцы. Пули свистели прямо над головой боязливой модистки, но она не знала, что это было, и боялась этого свиста значительно меньше, чем громыхания выстрелов. Но вдруг пуля попала в руку одного из поддерживавших ее гренадеров, кровь брызнула на даму, и ноги у нее подкосились. Пришлось ее нести. После происшествия с ее спутником я переставил ее в более безопасное место, за спины первого взвода. Наконец мы дошли до небольшой площади, расположенной напротив моста. Неприятель занимал другой его конец, а также пригород на левом берегу под названием Штадт-ам-Хоф. Заметив нашу колонну, он начал обстреливать нас ядрами! Я решил, что больше нельзя удерживать нашу парижанку, и вернул ей свободу. Но бедная женщина, полумертвая от страха, не знала, куда спрятаться, и я предложил ей зайти на время в часовню Святой Девы Марии, стоящей на краю площади. Француженка согласилась, гренадеры перенесли ее через невысокую решетку перед входом, и она укрылась за статуей Девы Марии, съежилась за ней так, что ее было почти не видно.

Узнав, что мы уже на берегу Дуная, маршал приблизился к головной колонне. Он увидел сам, что перейти мост невозможно, так как неприятель поджег Штадт-ам-Хоф, пригород на левом берегу, к которому вел мост.

В то время как французы шли на приступ и занимали Ратисбонн, шесть австрийских батальонов, расположенных на укреплениях вдали от места штурма, спокойно стояли и смотрели в поле, не идет ли неприятель. Из этого глупого бездействия они вышли, когда услышали стрельбу со стороны моста. Они бросились туда, но отступление для них уже было отрезано: во-первых, нами, во-вторых, пожаром предместья, через которое им надлежало пройти. Однако все-таки они смогли достичь моста, но там им пришлось сложить оружие.

В тот же день император въехал в город и приказал не участвовавшим в сражении солдатам помочь несчастным жителям бороться с огнем, пожирающим город. Несмотря на эту существенную помощь, очень много домов сгорело дотла.

Наполеон навестил в лазарете и наградил солдат, получивших ранения при первых двух неудавшихся попытках штурма, а потом захотел встретиться с третьим отрядом, на его глазах прорвавшимся в Ратисбонн. Он выразил нам свое удовлетворение и раздал много наград. Когда маршал напомнил ему о моих прежних и теперешних заслугах и моем представлении к званию начальника эскадрона, Наполеон ответил, что можно считать это назначение уже сделанным. И, обернувшись к Бертье, добавил: «Вы представите мне на подпись это назначение в первую очередь». Я был очень рад, но понимал, что император не оставит своих важных дел, чтобы как можно раньше прислать мне назначение. Впрочем, я был на седьмом небе от похвал, которые высказали мне император и маршал и которые со всех сторон сыпались на моих товарищей и на меня.

Отходя от моста, я вызволил из часовни парижанку и попросил одного офицера проводить ее домой. Маршал увидел, как солдаты достают женщину из-за решетки, и спросил меня, как она там оказалась. Я рассказал ему эту историю, вечером он пересказал ее императору, тот очень смеялся и сказал, что хотел бы повидать эту даму⁷.

Я уже говорил, что в момент, когда мы шли на штурм, вся Великая армия, располагавшаяся недалеко от этого места, была свидетельницей сражения. Там же находился и маршал Массена со своими адъютантами, среди которых был Пеле, теперь генерал-лейтенант, начальник военного депо и автор превосходного описания кампании 1809 года. Вот что говорится в его произведении о штурме Ратисбонна: «Маршал Ланн хватает лестницу и собирается сам ставить ее. Адъютанты останавливают его и борются с ним. При виде этой благородной борьбы сбегаются наши воины, разбирают лестницы и устремляются на штурм... Смертоносные снаряды падают в их гущу. Адъютанты бегут впереди. В одно мгновение лестницы установлены, ров преодолен... На верху укрепления появляются, держась за руки, самые первые – Лабедуайер и Марбо, и за ними остальные гренадеры...»

Этот рассказ очевидца очень точен, он справедливо делит славу между мной и моим товарищем. Тогда как автор биографии несчастного Лабедуайера не был так справедлив ко мне. Взяв рассказ генерала Пеле, он счел нужным даже не упоминать мое имя, приписав одному Лабеду-айеру заслугу первым подняться на укрепления Ратисбонна. Я не стал требовать восстановления истины хотя бы потому, что генерал Пеле уже описал событие, произошедшее на глазах 150 тысяч человек.

Ратисбонн был взят 23 апреля. 24-е и 25-е император провел в этом городе. На свои средства он приказал исправить нанесенный городу ущерб.

В то время как Наполеон в сопровождении маршала Ланна объезжал Ратисбонн, я увидел француженку-модистку, которую накануне вынудил вести солдат к мосту. Я указал на нее маршалу, а тот – императору. Наполеон подошел к ней, сделал шутливый комплимент ее мужеству а затем подарил очень красивое кольцо на память о штурме Ратисбонна. Окружавшая императора толпа, где были и военные и гражданские, заинтересовалась этой сценой, но в пересказе факты приобрели уже немного другой оттенок, дама выглядела французской героиней, которая по собственному желанию подверглась смертельной опасности ради спасения своих соотечественников. Так эта история и передавалась не только в армии, но и по всей Германии, так ее пересказал и генерал Пеле, введенный в заблуждение всеобщими слухами. Конечно, парижанка находилась некоторое время под вражескими пулями, но желание прославиться здесь было ни при чем.

Во время нашего краткого пребывания в Ратисбонне маршал взял к себе в штаб лейтенанта де Лабурдоннэ, молодого, очень храброго и умного офицера, которого ему рекомендовал его тесть сенатор Гёэнёк. Сначала Лабурдоннэ сокрушался, что попал в штаб только после штурма, но очень скоро он нашел случай проявить свое мужество. С ним даже произошел один странный случай. Армейские франты носили тогда очень широкие кавалерийские панталоны, которые неплохо смотрелись при верховой езде, но были в высшей степени неудобны для пешего. Так вот, на Лабурдоннэ были именно такие огромные штаны, когда во время сражения при Вельсе маршал приказал ему спешиться и по мосту отнести приказ войскам. Шпоры молодого человека запутались в штанинах, он упал, и мы решили, что он убит! Но он проворно поднялся, снова хотел бежать вперед, но в этот момент услышал громкий голос маршала: «Ну не глупо ли собираться на войну, намотав на ноги по шесть аршин сукна?» Тогда Лабурдоннэ, который в первый раз выполнял в сражении приказ маршала, к тому же на его глазах, желая проявить усердие, вынул свою саблю и обрезал весь низ у своих штанов. После этого легко пустился бежать, сверкая голыми коленями! Хотя вокруг свистели вражеские пули, маршал и штабные офицеры смеялись до слез над этим новым фасоном, а при возвращении похвалили Лабурдоннэ за находчивость.

Оставив сильный гарнизон охранять Ратисбонн и его мост, император повел армию по правому берегу Дуная на Вену, в то время как основные силы неприятеля шли в том же направлении по левому берегу. Я не буду больше занимать ваше внимание рассказом о многочисленных сражениях, произошедших между нами и австрийскими войсками, старавшимися остановить наше продвижение к столице. Ограничусь только замечанием, что маршал Массена, для которого до сих пор обстоятельства складывались так, что его части не принимали активного участия в сражениях, совершил огромную неосторожность и 3 мая атаковал Эберсбергский мост на реке Траун, хотя мост был под защитой крепости и 40 тысяч солдат. Эта атака оказалась совершенно бесполезной, потому' что еще до ее начала корпус маршала Ланна перешел Траун в 5 лье выше Эберсберга и уже двигался, чтобы напасть на австрийцев сзади. Австрийцы отошли бы в тот же день при нашем приближении, а Массена не потерял бы ни одного человека. Но он атаковал, чтобы перейти реку, которую уже перешли. Ему это удалось, но он потерял 1000 убитыми и 1000 ранеными! Император был крайне недоволен таким кровопролитием. Вероятно, чтобы преподать урок Массене, он отправил из Вельса под командованием генерала Дюронеля одну-единственнуто бригаду легкой кавалерии. Спустившись по левому берегу, без единого пистолетного выстрела, она дошла до Эберсберга в то же самое время, когда войска Массены входили туда, понеся тяжелые потери, к тому же два полковника были убиты и трое ранены!

Наполеон отправился из Вельса в Эберсберг по правому берегу, что доказывало, что дорога была совершенно свободна. Прибыв на поле боя и увидев, сколько людей полегло напрасно, он пережил сильное потрясение, уединился и весь вечер не хотел никого видеть! Если бы любой другой позволил себе без приказа совершить такую необдуманную атаку, он, скорее всего, был бы тотчас отстранен. Но это был Массена, любимец победы, и император ограничился суровым выговором. Менее снисходительная армия критиковала Массену во весь голос. В свое оправдание тот говорил, что мост защищали 40 тысяч австрийцев под командованием генерала Хиллера, а недалеко, справа от них, был мост через Дунай в Маутхаузене. Можно было опасаться, что, если бы этот корпус не был быстро атакован, не дожидаясь подхода войск, движущихся через Вельс, генерал Хиллер мог бы перейти Дунай и соединиться с эрцгерцогом Карлом на левом берегу. Но даже если бы это и произошло, это не было бы катастрофой для французской армии. Напротив, все австрийские войска оказались бы за Дунаем, а мы без единого выстрела прошли бы на Вену по совершенно незащищенному правому берегу. К тому же цель, которую преследовал Массена, атакуя Эберсберг, не была достигнута. Генерал Хиллер, отступив на один или два марша по правому берегу, перешел Дунай в Штейне и, спустившись вдоль этой реки левым берегом, поспешил к Вене.

Как бы там ни было, армия Наполеона перешла через Траун, сожгла мост у Маутхаузена, перешла Энс и дошла до Мёлька, не зная, находится ли генерал Хиллер между Веной и нами, или он перешел Дунай, чтобы соединиться с эрцгерцогом Карлом. Некоторые шпионы, напротив, уверяли, что это эрцгерцог Карл перешел Дунай, чтобы соединиться с генералом Хиллером, и что на другой день мы встретимся со всей австрийской армией в сильной позиции перед Санкт-Пёльтеном. Тогда мы должны готовиться к большому сражению. В противоположном случае надо будет быстро идти на Вену, чтобы быть там раньше неприятельской армии, которая направлялась к столице по противоположному бе-

регу.

Император был в большой нерешительности, поскольку не было точных сведений, позволяющих ответить на вопрос: генерал Хиллер перешел Дунай или он находился еще перед нами под прикрытием легкой кавалерии, все время скрывающейся от нас, не позволяющей подойти к ней достаточно близко, чтобы нельзя было взять пленных, от которых можно было бы получить какие-либо сведения. Все выглядело очень неопределенным, когда 7 мая, мы пришли в Мёльк.

И именно в Мёльке, мои дорогие дети, я совершил поступок, воспоминание о котором мне льстит больше всего, потому что до сих пор я подвергался опасности, выполняя приказы моих командиров. На этот же раз я сам бросил вызов смерти, чтобы быть полезным своей стране, служить императору и добыть себе немного славы.

Глава

Император предлагает мне очень опасное дело. – Я соглашаюсь и выполняю его для армии. – Результаты этой вылазки

Прелестный городок Мёльк расположен на берегу Дуная под огромной скалой с выступом, на вершине которой находится монастырь бенедиктинцев, считающийся одним из самых красивых и богатых в христианском мире. Из монастырских покоев открывается вид на Дунай, на оба его берега. Император и маршалы, среди которых был и Ланн, обосновались в монастыре, а наш штаб – в доме у городского кюре. Вся неделя была очень дождливой, последние сутки

Мемуары генерала барона де Марбо

дождь шел непрерывно. В Дунае и его притоках поднялась вода. Наступила ночь, мы с товарищами были рады находиться в такую погоду в убежище и весело ужинали с кюре, приятным человеком, который угощал нас великолепными блюдами, когда дежурный адъютант пришел за мной по приказу маршала Ланна, сказав, что я тотчас же должен подняться в монастырь. Мне было так хорошо там, где я находился, мне так не хотелось покидать хороший ужин и теплый дом, чтобы идти мокнуть под дождем! Но надо было выполнять приказ.

Все коридоры и низкие залы монастыря были полны гвардейскими гренадерами и егерями, прогоняющими с помощью доброго монастырского вина усталость последних дней. Еще по дороге в гостиную я понял, что меня позвали по серьезному делу, так как генералы, камергеры, дежурные офицеры – все повторяли: «За вами послал император!» Некоторые добавляли: «Может быть, чтобы вручить вам звание начальника эскадрона». Но я понимал, что не такая я важная персона, чтобы государь посылал за мной в такой час и стал вручать мне новое звание! Меня провели в огромную великолепную галерею, балкон которой выходил в сторону Дуная. Император ужинал с несколькими маршалами и аббатом монастыря, имевшим сан епископа. Увидев меня, император вышел из-за стола, направился к большому балкону, и я услышал, как он негромко сказал шедшему за ним маршалу Ланну: «Выполнить этот план почти невозможно. Это означает послать вашего храброго офицера на верную смерть!» – «И он пойдет, сир, я в этом уверен, – ответил маршал, – он пойдет. Впрочем, мы можем спросить его самого».

Взяв меня за руку, маршал открыл балконное окно, из которого вдалеке был виден Дунай. Его огромная ширина, утроившись в результате разлива, была не менее целого лье! Сильный ветер поднимал волны на реке, и их шум доносился до нас. Шел проливной дождь, ночь была очень темной. Но на другой стороне можно было все же различить длинную линию бивуачных огней. Наполеон, маршал Ланн и я были возле балкона одни, и маршал сказал мне: «Там, на другой стороне реки, австрийский лагерь. Император хочет как можно скорее узнать, там ли корпус генерала Хиллера, или он все еще на этом берегу. Чтобы узнать это, нужен умный и храбрый человек, который переправится через Дунай и захватит вражеского языка. Я заверил императора, что вы сделаете это!» Тогда Наполеон мне сказал: «Я хочу заметить, что не отдаю вам приказ, а выражаю только пожелание. Я знаю, что это очень опасное дело, и вы можете отказаться, не опасаясь вызвать мое неудовольствие. Пройдите в соседнюю комнату, чтобы подумать, и возвращайтесь честно сказать нам о своем решении».

Признаюсь, услышав предложение маршала Ланна, я весь покрылся холодным потом. Но в тот же момент меня охватило чувство, которое я не мог бы определить четко, но в нем любовь к родине и жажда славы слились с высокой гордостью. Эта смесь разожгла мой пыл, и я подумал: «Как! У императора здесь целая армия из 150 тысяч преданных солдат, 25 тысяч его гвардейцев, самых храбрых из храбрых, его окружают адъютанты, офицеры для поручений. Однако когда речь зашла о деле, требующем ума и отваги, то именно меня! меня! выбрали император и храбрый маршал Ланн!!!» «Я пойду, сир! – вскричал я без колебаний. – Я пойду! И если погибну, я вверяю мою матушку заботам Вашего Величества!» Император потрепал меня за ухо в знак удовлетворения, а маршал протянул руку и воскликнул: «Я же говорил Вашему Величеству, что он пойдет!.. Вот это и называется быть храбрым солдатом!»'

Решение было принято, теперь надо было подумать, как его выполнить. Император вызвал своего адъютанта генерала Бертрана, генерала Дорсенна, гренадеров своей гвардии, а также командующего ставкой и приказал им предоставить мне все, что я сочту нужным. По моей просьбе пехотный пикет отправился в город за бургомистром, а также должен был найти старшину лодочников с пятью лучших его людей.

Среди самых храбрых, но еще не получивших наград выбрали капрала и пятерых пеших гренадеров Старой гвардии. Они все говорили по-немецки. Все они добровольно вызвались меня сопровождать. Император принял эту шестерку и обещал им по возвращении кресты, на что они ответили «Да здравствует император!» – и пошли готовиться. Когда же переводчик объяснил пяти лодочникам, что надо будет переправиться на другой берег Дуная, они упали на колени и стали рыдать. Старейшина заявил, что лучше уж расстрелять их на месте, чем отправлять на верную смерть. Переправа была совершенно невыполнимой не только из-за сильной волны, которая перевернет лодку, но также потому, что по притокам в Дунай принесло много недавно срубленных в соседних горах елей, и в темноте лодка обязательно наткнется на стволы и получит течь. К тому же как пристать к противоположному берегу посреди ивняка, не повредив лодку, да и не зная, насколько разлилась река?.. Старшина пришел к выводу, что операцию осуществить невозможно.

Напрасно император соблазнял их деньгами, выложив перед каждым по б тысяч франков золотом, они не могли решиться, хотя были бедными людьми и отцами семейств: «Это золото обеспечило бы нас и наших детей, но мы вынуждены отказаться, потому что невозможно переправиться через реку в таких условиях!» Я уже говорил, что на войне необходимость сохранить жизнь большого числа людей, пожертвовав жизнью нескольких, делает в некоторых обстоятельствах военных командиров безжалостными. Император был непреклонен. Гренадеры получили приказ силой заставить лодочников участвовать в операции, и мы спустились в город.

Капрал оказался очень смышленым человеком, он же служил мне пе-эеводчиком, и по дороге я велел сказать старшине лодочников, что по-жольку он вынужден отправиться с нами, то в его интересах дать нам ⁵⁹

лучшую лодку и сказать, что мы должны взять с собой. Несчастный послушался, хотя все время был в полном отчаянии. Мы выбрали лучшее судно и взяли с других лодок все необходимое. У нас было два якоря, но, так как мне казалось, что нам не придется их использовать, я велел взять канаты и прикрепить к концу каждого кусок полотна, в который завернули по большому булыжнику. Я видел на юге Франции, как рыбаки останавливали свои лодки, бросая на прибрежный ивняк такие веревки: они наматывались на деревья и останавливали движение судна. На голову я надел кепи, гренадеры свои фуражные шапки, так как любые другие головные уборы были бы нам только помехой. Мы взяли продовольствие, веревки, топоры, пилы, лестницу – все, что мне казалось полезным в нашем деле.

Закончив подготовку, я собирался дать уже сигнал к отправлению, когда все лодочники стали умолять меня, рыдая, позволить им в сопровождении солдат пойти обнять, может быть, в последний раз своих жен и детей! Но такие сцены могли бы только расстроить этих несчастных и отразиться на их и так невысоком мужестве, и я отказал. «Ну что же! – сказал тогда старшина, – поскольку жить нам осталось очень мало, дайте нам пять минут, чтобы подготовить наши души к встрече с Богом. Сами можете последовать нашему примеру, ведь вы тоже погибнете!»... Они встали на колени, мы с гренадерами последовали их примеру, что, казалось, тронуло этих людей. Окончив молитву, я дал каждому стакан доброго монастырского вина, и мы спустили нашу лодку на воду...

Я велел гренадерам молча исполнять все приказы старшины, сидящего за рулем. Течение было слишком сильным, чтобы мы могли прямо от Мёлька приплыть к противоположному берегу. Мы поднялись с парусом вдоль берега реки примерно на лье, и, хотя ветер и волны бросали наше суденышко, этот путь мы проделали без происшествий. Но теперь надо было отойти от берега и пересекать реку на веслах. Мы сняли мачту, но она легла не вдоль лодки, а боком. Упавший в воду парус подхватило течение, и наше судно так наклонялось, что мы чуть не опрокинулись! Старшина приказал обрезать канаты и сбросить мачту в воду. Но матросы совсем потеряли голову, они только молились и не слушали приказаний! Тогда капрал вытащил саблю и сказал: «Можете молиться и работать одновременно! Если вы сейчас же не выполните приказ, я вас всех поубиваю!..»

Бедняги, выбирая между смертью сейчас или потом, взялись за топоры и стали помогать гренадерам. Мачту быстро разрубили и сбросили в воду... Как раз вовремя, так как, едва успев освободиться от этого опасного груза, мы ощутили сильнейший толчок: одно из деревьев, плывших по реке, столкнулось с нашим бортом... Мы содрогнулись... К счастью, на этот раз лодка осталась цела, но сколько она сможет выдержать столкновений, которые мы не в силах предотвратить? Волны бросали на нас стволы, из которых некоторые только задевали нас, не причиняя большого вреда. Течение несло нас быстро, весла мало помогали нам. Держать нужное направление на противоположный берег не было никакой возможности. Я даже начал опасаться, что нас пронесет далеко за неприятельский лагерь, что привело бы к провалу нашего дела. Нам все же удалось выгрести, и мы проделали уже три четверти пути, когда, несмотря на темноту, я заметил на воде огромную черную массу, потом послышался резкий треск, ветки ударили нам прямо в лицо, и лодка остановилась!.. На наши вопросы старшина ответил, что мы попали на островок, заросший ивняком и тополями, которые оказались затопленными почти до верхушки... Пришлось на ощупь топорами прорубать проход через ветви. Нам это удалось, и, когда мы преодолели это препятствие, течение за ним оказалось не таким сильным, как на середине реки, и мы наконец добрались до левого берега. Он был покрыт очень густыми зарослями прибрежных деревьев, образующими своего рода купола, что очень затрудняло движение, но и скрывало нашу лодку со стороны австрийского лагеря.