Текст книги "Мемуары генерала барона де Марбо"

Автор книги: Марселен де Марбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 69 страниц)

Этот генерал тоже был одной из ошибок Наполеона. Император полюбил его в Булонском лагере, когда Бараге д’Ильер пообещал ему научить драгун служить одновременно в качестве пехотинцев и кавалеристов. Эта система была опробована в 1805 году во время Австрийской кампании. Старые драгуны, которым было приказано спешиться и которыми Бараге д’Ильер командовал лично, были разбиты при Вертингене на глазах у императора. Им вернули лошадей, их снова разбили. И на протяжении нескольких лет драгуны едва пришли в себя от той неразберихи, какую посеял среди них генерал Бараге д’Ильер. Автор этой неудачной системы впал в немилость и надеялся реабилитировать себя, попросившись участвовать в Русской кампании, где он окончательно пал в глазах императора в результате своей капитуляции без боя, когда он нарушил приказ, предписывающий командиру корпуса, вынужденного сдаться, разделить судьбу своих солдат, и запрещающий ему просить у врага особых условий для себя самого.

Проведя несколько дней в Смоленске, для того чтобы собрать части, остававшиеся в арьергарде, император 15-го числа отправился в Красный, где, несмотря на усиленные меры предосторожности, связанные с тем, что сражение происходило неподалеку от города, он отправил одного офицера ко 2-му армейскому корпусу, остававшемуся на Двине и с этого момента являвшемуся единственной надеждой на спасение.

Полки, из которых состоял этот корпус, испытали меньше лишений и меньше устали, чем полки, участвовавшие у походе на Москву. Но как бы в качестве компенсации именно эти полки гораздо чаще с успехом били противника. Наполеон, желая вознаградить их за это, решил назначить офицеров этих полков на все вакантные должности и приказал представить ему предложения о повышениях в должностях и чинах, касающиеся офицеров 2-го армейского корпуса. Многие из этих предложений касались меня. В одном из них меня предлагали повысить в чине до майора. Именно это предложение секретарь и представил императору. От генерала Грюндлера, который, имея приказ принести императору все эти депеши, находился в кабинете Наполеона в тот момент, когда тот заканчивал свою работу, я знаю, что император в тот момент, когда стал подписывать бумаги, вычеркнул своей рукой слово майор и заменил его словом полковник, сказав при этом: «Я отдаю старый долг». Таким образом, я наконец стал полковником, командиром 23-го конно-егерского полка. Это случилось 15 ноября, но я узнал об этом лишь некоторое время спустя.

Отступление продолжалось с большим трудом. Неприятель, чьи силы непрерывно возрастали, отрезал от армии корпус принца Евгения, а также корпуса Даву и Нея. Двум первым из них с большим трудом удалось отбиться с оружием в руках и соединиться с остальной армией императора, с большой тревогой думавшего об отсутствии корпуса маршала Нея, от которого на протяжении многих дней не было никаких известий.

19 ноября Наполеон дошел до Орши. Прошел месяц с тех пор, как он покинул Москву. До Немана оставалось еще 120 лье. Холод стоял ужасный.

В то время как императора обуревали мрачные мысли о судьбе его арьергарда и его бесстрашного командира маршала Нея, тот совершил один из самых прекрасных подвигов, какие только упоминались когда-то в анналах военной истории. Маршал вышел из Смоленска 17-го утром, взорвав крепостные стены. Едва только его части покинули Смоленск, как были атакованы множеством вражеских отрядов, действовав-

ших на обоих флангах, в голове и в хвосте французской колонны! Непрерывно отражая эти атаки, маршал шел в окружении неприятеля в течение трех дней. Наконец его движение было остановлено в опасном овраге в районе Красного. За этим оврагом виднелись массы русских войск и мощная артиллерия, которая открыла непрерывный страшный по силе огонь. Не удивившись этому непредвиденному препятствию, маршал принял смелое решение форсировать овраг и приказал 48-му линейному полку под командованием полковника Пеле, бывшего адъютанта маршала Массены, быстро перейти к штыковой атаке. При звуках голоса Нея французские солдаты, несмотря на усталость, муки голода и холода, бросились на русские батареи и захватили их. Противник вернул свои орудия, а наши солдаты снова отразили неприятеля, но в конце концов им пришлось уступить превосходящим силам врага. Под ожесточенным ружейным огнем погиб почти весь 48-й полк. Из 650 человек, которые вошли в овраг, на другую сторону выбралась всего лишь сотня. Среди них был серьезно раненный полковник Пеле.

Наступила ночь, и казалось, что любая надежда соединиться с остальной армией императора для арьергардного корпуса утрачена. Однако Ней доверял своим войскам и особенно себе самому. По его приказу были зажжены многочисленные огни с целью задержать врага в его лагере из опасения новой атаки на следующий день. Маршал решил оставить Днепр между собой и русскими и доверить свою судьбу и судьбу своих воинов тонкому льду этой реки. Он еще колебался относительно дороги, по которой следовало идти, чтобы как можно скорее добраться до Днепра, как вдруг русский полковник, прибывший из Красного, представился в качестве парламентера и стал уговаривать Нея сложить оружие! Велико было возмущение маршала при одной лишь мысли о подобном унижении. Поскольку вражеский офицер не имел с собой никакого письменного приказа, Ней заявил ему, что не считает его парламентером, а рассматривает как шпиона, поэтому он прикажет заколоть его штыками, если тот не приведет его самой близкой дорогой к Днепру! Русский полковник был вынужден повиноваться.

Ней сразу же отдал войскам приказ в тишине покинуть лагерь, оставив в нем артиллерию, ящики с патронами, багаж и раненых, которые были не в состоянии идти. Затем под благоприятным покровом темноты после четырех часов пути он достиг берегов Днепра. Река уже замерзла, однако лед был недостаточно толст, чтобы по нему можно было переправляться повсюду, поскольку во льду было много трещин и таких мест, где лед был столь тонок, что проваливался, когда в этом месте одновременно переходило несколько человек. Маршал приказал солдатам двигаться гуськом, по одному. Переправа через реку состоялась. Войска маршала Нея думали, что находятся в безопасности, как вдруг на рассвете они заметили большой казачий лагерь. Казаками командовал гетман Платов, и поскольку в соответствии со своей привычкой он провел всю ночь в пьянстве, то в этот момент он спал. Однако в русской армии дисциплина столь сильна, что никто не осмелился ни разбудить своего командира, ни взяться за оружие без его приказа. Поэтому остатки корпуса Нея прошли на расстоянии одного лье от лагеря гетмана и не были атакованы казаками. Казаки Платова появились лишь на следующий день.

Непрерывно отбиваясь от противника, маршал Ней шел три дня вдоль извилистых берегов Днепра, которые должны были привести его к Орше. 20-го числа он наконец увидел этот город, где надеялся найти императора и всю армию, но он еще был отделен от Орши обширной равниной, занятой многочисленными батальонами вражеской пехоты, начавшей наступать на него, в то время как казаки готовились атаковать его сзади. Заняв хорошую оборонительную позицию, он послал друг за другом нескольких офицеров, которые должны были убедиться, что французы еще занимают Оршу, без этого продолжать сопротивление было бы невозможно. Один из офицеров добрался до Орши, где еще находился главный штаб. Узнав о возвращении маршала Нея, император выразил огромную радость и, чтобы выручить части Нея из трудной ситуации, послал ему на помощь принца Евгения и маршала Мортье, которые отбили противника и привели в Оршу маршала Нея с теми храбрецами, какие еще оставались под его командованием. Этот эпизод многое добавил к великой славе маршала Нея. На следующий день император продолжил отступление через Коханов, Толочин и Бобр, где он нашел войска маршала Виктора, не так давно пришедшие из Германии, и вошел в соприкосновение со 2-м корпусом, командование которым от Сен-Сира только что опять перешло к маршалу Удино.

Глава

Ситуация во 2-м корпусе. – Падение морального духа у баварцев. – Поручение к графу Лувенскому

Весьма важно показать здесь причины, объединившие 2-й армейский корпус с остальными частями, от которых он был отделен с самого начала кампании. Поэтому я должен вновь изложить историю этого корпуса начиная с августа месяца, когда, разбив русских на подступах к Полоцку, маршал Сен-Сир приказал создать около этой крепости огромный укрепленный лагерь, охраняемый частью его войск, а остальные свои войска он распределил по обоим берегам Двины. Легкая кавалерия прикрывала лагерь, и, как я уже говорил, бригада Касте-кса, к которой принадлежал мой полк, была размещена в Лушонках, на небольшой речке Полота, откуда мы могли наблюдать за большими дорогами, иду щими из Себежа и Невеля.

После своего поражения армия Витгенштейна отступила за эти города, так что между русскими и французами существовало пространство протяженностью свыше 25 лье, не занятое никем постоянно, но куда обе стороны посылали кавалерийскую разведку, что приводило к небольшим столкновениям. Тем временем, поскольку окрестности Полоцка были довольно богаты сеном и зерновыми культурами и поскольку было легко понять, что мы обосновывались здесь надолго, французские солдаты начали косить и обмолачивать пшеницу, затем они мололи зерно на маленьких ручных мельницах, которые можно было найти в каждом крестьянском доме.

Поскольку мне эта работа казалась слишком медленной, я приказал отремонтировать две водяные мельницы, расположенные на болоте возле Лушонок. С этого момента хлеб моему полку был обеспечен. Что до мяса, то в соседних лесах было полно брошенной скотины, но, так как нашим конным егерям приходилось каждый день отправляться за добычей, чтобы иметь достаточно еды, я решил последовать примеру, которому был свидетелем, наблюдая Португальскую армию на Пиренейском полуострове, то есть создать полковое стадо. За короткое время мне удалось собрать 700 или 800 животных, и этот рогатый скот я поручил охране нескольких солдат, лишившихся лошадей и которым я выдал местных лошадок, слишком маленьких, чтобы ехать на них верхом в общем строю. Стадо, чье поголовье я увеличивал за счет частых экспедиций в леса, существовало несколько месяцев, что позволило мне давать моему полку мясо в неограниченном количестве, поддерживая таким образом здоровье моей части, которая была мне благодарна за заботу о ней. Я распространил эту заботу и на лошадей. Для них были построены большие конюшни, крытые соломой и размещенные позади бараков, в которых жили солдаты, так что наш бивуак был почти таким же комфортабельным, как военный лагерь в мирное время. Другие командиры расположились подобным же образом, но ни у кого из них не было стада, и их солдаты жили одним днем.

В то время как все французские, хорватские, швейцарские и португальские полки непрерывно заботились о том, чтобы улучшить свое житье-бытье, лишь одни баварцы ничего не делали, чтобы защитить себя от нищеты и болезней! Напрасно генерал граф Вреде пытался заставить их делать это, показывая им, сколь активны были французские солдаты в строительстве казарм, в жатве, в помоле зерна и превращении его в муку, как они строили печи и пекли хлеб. Несчастные баварцы, полностью деморализованные с тех пор, как они перестали получать регулярные пайки, восхищались разумными действиями наших солдат, но не пытались им подражать, поэтому они мерли как мухи, и в этих полках не осталось бы ни одного человека, если бы маршал Сен-Сир, на короткое время вышедший из своей обычной апатии, не заставил другие дивизии ежедневно снабжать хлебом баварцев. Легкая кавалерия, выдвинутая вперед и расположенная в деревнях и возле лесов, отправляла им коров. Однако эти немцы, столь вялые, когда речь шла о выживании и обеспечении себе минимального комфорта, просыпались от спячки только перед лицом противника. Но как только опасность исчезала, они вновь впадали в свою полную апатию и продолжали тихо умирать. Ими овладевала ностальгия. Умение радоваться жизни вообще не свойственно немцам, предпочитающим из всех удовольствий бытия пьянство и сон. Они добирались до Полоцка, приходили в госпитали, созданные стараниями их командиров, и просили для себя комнату, где можно умереть, а там ложились на солому и больше не вставали! Таким образом умерло очень много немцев, и дело дошло до того, что генералу Вреде пришлось вести в своей личной повозке знамена нескольких батальонов, в которых не осталось достаточно людей, чтобы охранять их. Однако шел сентябрь, и особых холодов мы еще не чувствовали, наоборот, погода была очень теплая. Все остальные части, кроме немецких, были в хорошем состоянии и весело жили, ожидая последующих событий.

Все кавалеристы моего полка отличались особенно отменным здоровьем, я приписывал это прежде всего большому количеству хлеба и мяса, а также водке, которую мне удалось в изобилии раздобыть при помощи договора, заключенного с полоцкими иезуитами. Все добрые отцы-иезуиты были французами. У них в Лушонках была большая ферма, где имелась установка для перегонки пшеничной водки, но с приближением войны рабочие, трудившиеся на этой установке, все сбежали в монастырь, захватив с собой перегонные аппараты и приспособления к ним. Производство водки на ферме прекратилось, что лишало священников части их дохода. Однако скопление воинских частей вокруг города сделало алкогольные напитки столь редкими и дорогими, что служащим солдатских кухонь приходилось совершать многодневные походы в Вильно, чтобы раздобыть там водку. По всем этим причинам мне пришло в голову заключить с иезуитами соглашение. В соответствии с ним я должен был защищать их работников, перегонявших водку, а также обеспечивать сбор и обмолот моими солдатами необходимой пшеницы на том условии, что мой полк будет каждый день получать часть изготавливаемой водки. Мое предложение было принято, и монахи получили большую прибыль, продавая водку в нашем лагере, а у меня было громадное преимущество, состоявшее в том, что я мог трижды в день раздавать моим солдатам эту водку. После переправы через Неман и до этого времени солдаты пили только воду.

Я знаю, что на первый взгляд все эти детали выглядят малозначащими, но вспоминаю обо всем с удовольствием, потому что та забота, какую я проявлял о моих людях, спасла жизнь многим из них и поддержала численность 23-го полка конных егерей на уровне, значительно превышавшем численность солдат в других кавалерийских полках этого армейского корпуса. Все это принесло мне со стороны императора свидетельство его удовлетворения мною, о чем я буду говорить ниже.

Среди мер предосторожности, принятых мною тогда, есть еще две, спасшие жизнь многим из моих всадников. Во-первых, я заставил их, начиная с 15 сентября, запастись одеждами из овечьих шкур с мехом, какие можно было в изобилии найти в домах, покинутых жителями деревень. Солдаты – это большие дети, о которых надо заботиться, не обращая внимания на то, что они говорят. Мои солдаты сначала утверждали, что эти большие шубы бесполезны и перегружают лошадей, но начиная с октября они стали с удовольствием носить их под шинелями. Когда начались большие холода, они только благодарили меня за то, что я заставил их запастись этой одеждой.

Вторая из мер предосторожности состояла в том, что я отправил в тылы нашей армии всех солдат, лишившихся лошадей под огнем врага, и тех, чьи лошади умерли от усталости. Предписание генерального штаба приказывало отправлять всех этих людей в Литву, а там они должны были получить лошадей, которых ждали из Варшавы. Я приготовился уже к исполнению этого приказа, когда узнал, что сборный пункт полон пешими кавалеристами, которым нечего делать, потому что ни одна из лошадей нового пополнения не прибыла. Поэтому я решил отправить всех моих людей, лишенных коней, прямо в Варшаву, под командованием раненого капитана Пуатвена. Мне было очень хорошо известно, что это мое решение противоречит правилам, но в громадной армии, заброшенной на столь далекое расстояние и оказавшейся в совершенно необычных условиях, было физически невозможно, чтобы штаб и администрация могли удовлетворять все потребности армейских частей. Значит, нужно было, чтобы командир мог многие решения брать под свою ответственность. Так, генерал Кастекс, который не мог дать мне официального разрешения, пообещал мне закрыть глаза на все происходящее. Поэтому я продолжал действовать подобным образом, пока это было возможно, так что постепенно количество солдат без лошадей, которых я отправил в Варшаву, достигло двухсот пятидесяти. После завершения кампании я нашел их на берегах Вислы, все они были в новых мундирах, с хорошей амуницией и на прекрасных лошадях и оказались очень хорошим подкреплением для моего полка. Люди без лошадей, принадлежавшие к другим полкам, количество которых превышало 9 тысяч, были захвачены большим отступлением войск, возвращавшихся из Москвы. Почти все они попали в плен или погибли от холода на дорогах! Однако ведь было так легко направить их летом и осенью в Варшаву, где на сборном пункте было много лошадей и не хватало кавалеристов.

Я провел в Лушонках целый месяц на отдыхе, что ускорило заживление раны, полученной мной в июле при Якубове. В материальном отношении нам в этом лагере было очень хорошо, но мы сильно беспокоились о том, что происходило в Москве, и лишь очень редко получали известия из Франции. Наконец я получил письмо, в котором моя милая Анжелика сообщала мне, что только что родила мальчика. Моя радость была очень велика, однако смешана с грустью, потому что я был так далеко от моей семьи, и, хотя я еще не мог предвидеть все опасности, которым вскорости подвергнусь, тем не менее я не скрывал от себя, что многочисленные препятствия еще встанут на пути к нашей встрече.

В середине сентября маршал Сен-Сир дал мне очень деликатное поручение. У этого поручения было две цели: сначала надо было отправиться в разведку и выяснить, что делает неприятель в окрестностях Невеля, а затем вернуться по берегам озера Озерище, чтобы договориться с графом Лубенским, самым крупным помещиком в округе и одним из тех редких поляков, кто был готов на все, чтобы свергнуть иго русских. Император не решался провозгласить восстановление Старой Польши, тем не менее он хотел организовать департаменты в тех частях страны, которые были уже завоеваны нами, но получил много отказов от тех помещиков, коим он предполагал доверить управление этими департаментами. Получив заверение в патриотизме графа Лубенско-го, Его Величество только что назначил этого графа префектом Витебска. Этот аристократ жил в уединении на своей земле, расположенной за пределами участков, занятых французами, поэтому трудно было сообщить ему о его назначении и обеспечить его приезд в Витебск. Учитывая данное обстоятельство, Наполеон предложил отправить к графу Лу-бенскому отряд легкой кавалерии.

Получив это поручение, я взял с собой триста человек из моего полка, выбрав самых храбрых кавалеристов, у кого были самые хорошие лошади. Я приказал выдать им хлеб, жареное мясо, водку и все необходимое и 14 сентября покинул лагерь в Лушонках, где оставил бригаду Кас-гекса и остальных людей из наших эскадронов. Я взял с собой моего слугу Лоренца, который должен был служить мне переводчиком.

Жизнь партизанского отряда опасна и очень утомительна. Надо было избегать больших дорог, днем прятаться в лесах, не осмеливаясь зажечь костер, брать на хуторах провиант и сено, которые следовало употреблять на расстоянии нескольких лье от этого места, чтобы обманывать вражеских шпионов. Приходилось передвигаться ночью, иногда держась на большом отдалении от того места, куда надо было попасть. Требовалось быть беспрестанно настороже. Вот какую жизнь я вел, когда оказался заброшен лишь с тремя сотнями людей в обширную, незнакомую мне местность, где мне пришлось удалиться от французской армии и приблизиться к русским, чьи многочисленные отряды мы могли встретить на каждом шагу. Мое положение было очень трудным, но я доверял моей судьбе и верил в смелость кавалеристов, следовавших за мной. Я решительно продвигался вперед, обходя стороной на расстоянии 2 или 3 лье дорогу, которая из Полоцка идет на Невель.

Я не буду рассказывать вам подробно обо всех малоинтересных событиях, которые с нами происходили. Вам достаточно узнать, что благодаря ценным сведениям, полученным нами от крестьян, являвшихся решительными противниками русских, мы обошли город Невель, избегнув всех вражеских постов. Спустя неделю или, скорее, через 8 ночей перехода мы подошли к озеру Озерище, на берегах которого расположен великолепный замок, принадлежавший тогда графу Лубенскому.

Я никогда не забуду сцену, сопровождавшую наше прибытие в этот огромный старинный замок. Луна освещала великолепный осенний вечер. Семья графа собралась, чтобы отпраздновать день его рождения и отметить победу’, одержанную Наполеоном в Бородинской битве, как вдруг слуги прибежали, чтобы объявить: замок окружен солдатами на лошадях. Солдаты, выставив часовых, уже входят во двор замка. Все подумали, что это была русская полиция, прибывшая арестовать хозяина замка. Будучи человеком очень смелым, он спокойно ждал, что его повезут в казематы Санкт-Петербурга, как вдруг один из его сыновей из любопытства открыл окно и сказал: «Эти кавалеристы говорят по-французски!»

При этих словах граф Лубенский, сопровождаемый своей многочисленной семьей и толпой слуг, бросился вон из замка, собрал их всех на обширном крыльце, по ступеням которого я уже поднимался, и выступил мне навстречу, протянув руки и восклицая патетическим тоном: «Добро пожаловать, великодушный галл, приносящий свободу моей столь долго угнетаемой родине! Приблизься, чтобы я прижал тебя к своему сердцу, воин великого Наполеона, освободитель Польши!» Граф не только сам обнял меня, но захотел, чтобы графиня, его дочери и сыновья сделали то же самое. Затем священник, управляющий и гувернантки поцеловали мне руку, а все слуги прижались губами к моему колену! Хотя я и был очень удивлен столь неумеренными почестями, я принял их со всей серьезностью, на какую был способен, и уже думал, что сцена закончилась, как вдруг по велению графа все встали на колени и начали молиться.

Войдя наконец в замок, я передал г-ну Дубенскому известие о его назначении префектом Витебска. На этом сообщении была подпись императора, и я спросил, согласен ли он принять это предложение. «Да, – воскликнул он с волнением, – и я готов следовать за вами!» Графиня проявила такой же энтузиазм, и мы договорились, что граф в сопровождении своего старшего сына и двоих слуг отправится вместе со мной. Я дал ему час на сборы, чтобы подготовиться к путешествию. Нет нужды говорить, что этот час был использован на то, чтобы дать замечательный ужин моему отряду. Солдатам пришлось есть не слезая с лошадей, настолько я боялся быть захваченным врасплох. Попрощавшись, мы отправились на ночлег в 4 лье от замка, в лесу, где мы скрывались весь следующий день. На следующую ночь мы продолжили путь, но, чтобы обмануть вражеские отряды, я воздержался от того, чтобы вновь использовать дороги, по которым мы шли сюда, и через Домбровку, Свиное и Токорево, двигаясь то по тропинкам, то через поля, через пять дней я добрался до Полоцка. Я еще больше порадовался тому, что на обратном пути сменил дорогу, когда позже узнал от невельских торговцев, что русские выслали отряд драгун и 600 казаков дожидаться меня у истоков Дриссы возле Краснополья.

Отчитавшись о выполнении данного мне поручения перед маршалом Сен-Сиром и представив ему г-на Дубенского, я вернулся на свой бивуак в Душонках, где нашел генерала Кастекса и остальную часть моего полка. Моя экспедиция продолжалась 13 дней. За это время мы очень устали, испытали кое-какие лишения, но я привел своих солдат на бивуак в хорошем состоянии. Мы не участвовали в боях, потому что все встреченные нами мелкие вражеские группы обращались при виде нас в бегство.

Путь, проделанный графом Лубенским вместе с нами, позволил мне получить представление об этом человеке и оценить его. Это был очень образованный, умный господин. Он больше всего на свете любил свою страну, однако экзальтация делала неправильными его представления, когда требовалось выбирать пути возрождения Польши. Однако, если бы все его соотечественники были столь же горячими и смелыми людьми и подняли оружие при появлении французов, Польша, возможно, вновь обрела бы независимость в 1812 году. Но, за некоторыми исключениями, все поляки продолжали оставаться в самой глубокой апатии.

Покинув Полоцк, граф вступил в управление своей префектурой. Он недолго пробыл префектом, потому что меньше чем через месяц после того, как французская армия покинула Москву, она прошла через Витебскую губернию, отступая. Вынужденный этим фатальным обстоятельством покинуть свою префектуру и скрываться от мести русских, граф Лу-бенский укрылся в Галиции, в австрийской Польше, где у него были очень большие владения. Он мирно прожил там до 1830 года и вернулся в русскую Польшу в тот момент, когда она восстала против царя. Я не знаю, какова была судьба графа Лубенского во время этого восстания и после него. Многие из его соотечественников уверяли меня, что он снова укрылся на своих землях в Галиции. Это был великий патриот и прекрасный человек.

Спустя немного времени после нашего возвращения в Лушонки я был очень удивлен, увидев, что из Франции прибыл отряд из тридцати кавалеристов моего полка. Они приехали из Монса и, следовательно, пересекли Бельгию, Рейнские провинции, всю Германию, часть Пруссии и Польши, пройдя свыше 400 лье под командованием простого унтер-офицера. Однако ни один человек не отстал, и ни одна лошадь не заболела. Этого было достаточно для того, чтобы продемонстрировать усердие и боевой дух, царившие в 23-м конно-егерском полку.

Глава

Предательство австрийцев. – Оборона Полоцка. – Витгенштейн ускользает от нас. – Новые сражения. – Эвакуация города. – Баварцы нас покидают. – Объединение с корпусом Виктора. – Болота у Городца

Примерно 12 октября 2-му армейскому корпусу, который с 18 августа жил в довольстве и спокойствии в Полоцке и его окрестностях, пришлось готовиться в самое ближайшее время испытать удачу в боях. Мы узнали, что адмирал Чичагов, главнокомандующий русской армией в Валахии, заключив мир с турками при посредничестве англичан, шел на Могилев, чтобы напасть на тылы армии императора Наполеона. Было удивительно, что князь Шварценберг, получив указание с 30 тысячами наших союзников-австрийцев следить за русским корпусом в Валахии, дал Чичагову возможность пройти. Тем не менее это было правдой. Австрийцы не только не перекрыли путь русским, хотя могли это сделать, но, вместо того чтобы преследовать противника, они спокойно продолжали оставаться в лагерях на Волыни.

Наполеон слишком рассчитывал на добросовестность министров и генералов своего тестя, австрийского императора, доверив им прикрывать правый фланг Великой армии. Напрасно генерал Сегюр пытается скрыть вину австрийского правительства и князя Шварценберга. С их стороны, было совершено настоящее предательство, и история покроет позором виновных в нем.

В то время как на нашем правом фланге австрийцы дали возможность пройти русскому корпусу, прибывшему из Турции, пруссаки, из коих столь неосторожно сформировали наш левый фланг, также готовились заключить мир с неприятелем, делая это почти открыто, не скрываясь от маршала Макдональда, поставленного императором во главе прусского контингента. Как только эти иностранные союзники узнали, что оккупация Москвы не привела к миру, они начали предвидеть несчастья французской армии, и вся их ненависть против нас вновь пробудилась. Они еще не начали открытый, настоящий мятеж, однако очень плохо подчинялись маршалу Макдональду, и пруссаки, расположенные лагерем возле Риги, могли с момента на момент объединиться с Витгенштейном и напасть на наш 2-й корпус, расположенный в окрестностях Полоцка.

Можно понять, насколько трудной была ситуация маршала Сен-Сира. Однако это не взволновало его, и, по-прежнему невозмутимый, он спокойно и четко отдал приказы об упорном сопротивлении. Вся пехота была объединена в городе и укрепленном лагере: многочисленные мосты добавлены к тем, которые уже соединяли оба берега Двины. Больных и неспособных сражаться солдат собрали в старом Полоцке, а также в Екимании – укрепленных пунктах, расположенных на левом берегу. Не думая, что у него достаточно войск, чтобы сражаться за всю равнину с Витгенштейном, только что получившим очень значительное подкрепление из Санкт-Петербурга, маршал счел необходимым сохранить лишь пять эскадронов и взял по одному эскадрону из каждого полка легкой кавалерии, остальные кавалеристы перешли на противоположный берег реки.

16 октября вражеские разведчики появились на подступах к Полоцку. Вид города должен был показаться им совершенно иным, сильно изменившимся как из-за обширного нового укрепленного лагеря, так и за счет многочисленных укреплений, покрывших равнину. Самым большим и самым сильным из этих укреплений был редут, названный баварским. Все несчастные солдаты генерала Вреде, избежавшие самоубийственной немецкой сентиментальной и слезливой ностальгии, попросились защищать этот редут, что они и сделали, проявив большое мужество.

Битва началась 17-го и продолжалась целый день, но маршалу Сен-Сиру удалось сохранить свою позицию. В ярости генерал Витгенштейн, объяснявший эту неудачу тем, что его офицеры не получили достаточно разведывательных данных относительно форта и слабых мест наших укреплений, захотел сам отправиться туда на разведку и приблизился к нашей позиции с большой смелостью. Однако это проявление мужества чуть не стоило ему жизни, потому что майор Кюрели, один из самых смелых и лучших офицеров французской армии, заметил русского генерала, бросился на него во главе отряда, состоявшего из двадцати конных егерей, зарубил саблями часть эскорта Витгенштейна и, добравшись до самого Витгенштейна, приставил ему к горлу острие своей сабли и принудил отдать шпагу!

После знаменательного захвата в плен вражеского главнокомандующего Кюрели должен был бы быстро вернуться на свою исходную позицию между двумя редутами и привести своего пленника в укрепленный лагерь. Однако Кюрели был чересчур горяч и, видя, что эскорт русского генерала вновь идет в атаку, чтобы освободить своего командира, решил, что делом чести французов будет сохранить своего пленника вопреки всем усилиям противника! Поэтому Витгенштейн несколько минут оставался в центре группы солдат, сражавшихся за него, однако под Кюрели была убита лошадь, и несколько наших егерей спешились для того, чтобы поднять своего командира. Воспользовавшись замешательством, вызванным этими действиями, Витгенштейн галопом умчался, приказав своему эскорту следовать за ним.