Текст книги "Мемуары генерала барона де Марбо"

Автор книги: Марселен де Марбо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 69 страниц)

К несчастью, генерал Дюпон решил капитулировать. Проявив необъяснимую слабость, он включил в эту капитуляцию и войска генерала Веделя, которым он отдал приказ возвратиться в Байлен. Солдаты Веделя, уже направлявшиеся к Мадриду, бурно запротестовали. И их генерал, вместо того чтобы воспользоваться этим обстоятельством, стал объяснять, какими репрессиями это грозит 8 тысячам солдат Дюпона, добавив, что в капитуляции нет ничего ужасного, что в ней предусмотрено их возвращение во Францию, где им будет возвращено оружие. Офицеры и солдаты заявили, что тогда лучше незамедлительно отвести все войска к Парижу. Настаивая на пассивном послушании, генералу Веделю удалось привести свою дивизию в Байлен, где она сложила оружие.

То, что генерал Дюпон включил в капитуляцию дивизию, которая уже была вне досягаемости врага, является непростительным поступком. Но что думать о генерале Веделе, который исполнил приказы Дюпона, зная, что тот уже не был свободен, и отдал в руки врага свою дивизию в 10 тысяч человек? В своем ослеплении Дюпон включил в договор о капитуляции все войска своего армейского корпуса, даже те, которые не перешли Сьерру-Морену!

Генерал Кастаньос потребовал, чтобы эти части проделали 25 лье, чтобы сложить оружие! Следуя дурному примеру Веделя, командиры отдельных частей послушались приказа генерала Дюпона. Только один-единственный командир, и его надо упомянуть, храбрый начальник батальона де Сент-Эглиз ответил, что он не исполняет приказов генерала-военнопленного. Быстро продвигаясь вперед, несмотря на атаки восставших крестьян, он с небольшими потерями добрался до передовых постов французского лагеря под Мадридом. Император дал этому смелому и умному офицеру звание полковника.

За исключением батальона г-на де Сент-Эглиза, вся армия генерала Дюпона из 25 тысяч человек сложила оружие. Тогда испанцы, уже ничего не опасаясь, отказались соблюдать пункты капитуляции, в которых говорилось о возвращении французов на родину. Они не только объявили их военнопленными, но обращались с ними недостойно, и дали возможность крестьянам убить несколько тысяч солдат!

Только Дюпон, Ведель и несколько генералов получили разрешение вернуться во Францию. Офицеров и солдат сначала держали на старых судах, стоящих на якоре на рейде Кадиса. Среди них началась такая сильная эпидемия лихорадки, что испанские власти, испугавшись, что болезнь распространится на весь Кадис, перевезли оставшихся в живых на пустынный остров Кабрера, где не было ни воды, ни жилья! Каждую неделю им привозили несколько тонн солоноватой воды, гнилые сухари и немного соленого мяса. Несчастные французы жили там почти как дикари, без одежды, белья, лекарств, не получая никаких известий ни о своих семьях, ни о Франции, а чтобы как-то укрыться, были вынуждены рыть себе норы, как дикие звери!.. Это продолжалось шесть лет до заключения мира в 1814 году. Почти все пленники умерли от лишений и от горя. Господин Ласалль, ставший потом порученцем короля Луи-Филиппа, был среди этих несчастных, и, когда его освободили после шести лет плена, он был, как и его товарищи по несчастью, почти совершенно голым!.. Когда испанцам говорили, что нарушение Байленского договора противоречит правилам, принятым у всех цивилизованных народов, они отвечали, что арест короля Фердинанда VII был тоже незаконным и что они только последовали примеру Наполеона!.. Надо признать, что такой упрек не был лишен основания.

Когда император узнал о байленской катастрофе, его гнев был тем более ужасен, что до сих пор он считал, что испанцы такие же трусы, как итальянцы, что крестьянский мятеж – это единственное, на что они способны, что несколько французских батальонов за несколько дней легко справятся с ними. Теперь он плакал кровавыми слезами, видя унижение своих знамен. Французские войска потеряли репутацию непобедимых!.. Как он, должно быть, пожалел, что сформировал Испанскую армию из молодых неопытных новобранцев, вместо того чтобы послать туда свои старые войска, оставленные в Германии! Невозможно описать его гнев против генералов Дюпона и Веделя, которых он, чтобы избежать громкого скандала, посадил в тюрьму, после чего их можно было считать жертвами произвола. Они предстали перед военным советом только через пять лет, когда было уже слишком поздно.

Легко представить себе эффект, который байленская капитуляция произвела на умы такого гордого и страстного народа, как испанский!.. Восстание получило огромный размах. И хотя маршал Бессьер разбил армию Астурии на равнинах у Медина-де-Рио-Секо^{46, пожар уже было не остановить.}

Хунта Севильи связалась через Англию с генералом Ла Романой, командующим 25-тысячной армией, которую в 1807 году Испания дала Наполеону. Эти части, неудачно расположенные Бернадоттом на побережье, возвратились к себе на родину и пополнили число наших врагов'. Остававшиеся у испанцев крепости оборонялись ожесточенно, а многие открытые города превращались в крепости. Сарагоса подала пример, и хотя вскоре этот город был атакован, он защищался с упорством, граничившим с яростью.

Байленская капитуляция позволила испанской Андалузской армии пойти на Мадрид, что вынудило короля Жозефа 31 июля покинуть свою столицу, в которой он провел всего неделю! С армейским корпусом он отошел к Миранда-де-Эбро, где река образует хорошую линию защиты. Наши войска сняли осаду Сарагосы и нескольких крепостей Каталонии и собрались на реке Эбро. Таково было положение нашей армии в Испании в августе. Вскоре мы узнали еще об одном несчастье: у нас отняли и Португалию! Неосторожный Жюно настолько рассеял свои войска, так рассредоточил свою небольшую армию по всему королевству, что, например, огромная провинция Альгарве, расположенная от него более чем в 80 лье, охранялась отрядом всего из 800 человек. Это было безумием!

Стало известно, что англичане высадили многочисленный корпус у ворот Лиссабона и, заручившись поддержкой восставшего против французов населения, атаковали Жюно настолько превосходящими его силами, что тот после одного дня боев должен был капитулировать в Вимь-еро перед генералом Артуром Уэлсли, ставшим впоследствии знаменитым лордом Веллингтоном^{47. Этот генерал, в то время самый молодой в британской армии, в тот день возглавлял английские войска только из-за того, что высадка его начальников задержалась. Слава и удача пришли к нему в тот день. В капитуляции говорилось, что французская армия эвакуируется из Португалии, она будет перевезена во Францию морем, но солдаты не будут военнопленными и не сложат оружия. Англичане выполнили все условия договора, но так как они предполагали, что император тотчас отправит в Испанию войска, которые Жюно привезет из Лиссабона, то вместо того, чтобы высадить солдат в Бордо, они отвезли их в Лорьян, откуда до Байонны было тридцать дней марша.}

Действительно, Наполеон направил на полуостров огромные силы. На этот раз испанцы должны были иметь дело не с молодыми и слабыми новобранцами. Император вызвал из Германии три армейских пехотных корпуса и кавалерию, все части которых состояли из ветеранов, сражавшихся при Иене, Эйлау, Фридланде, и добавил еще большую часть своей гвардии. К тому же он сам готовился отправиться в Испанию во главе этих войск, численность которых составляла 100 тысяч человек, не считая дивизий молодых солдат, оставшихся на линии Эбро и в Каталонии, что доводило общую численность армии до 200 Тысяч!

За несколько дней до отъезда император, который собирался взять с собой Ожеро, если его рана, полученная при Эйлау, позволила бы ему принять командование, вызвал его в Сен-Клу. Я сопровождал маршала, которому служил, и, в то время как император прогуливался с Ожеро, держался в стороне вместе с адъютантами Наполеона. Кажется, что после того, как они обговорили главный вопрос, разговор коснулся сражения при Эйлау и героического поведения 14-го линейного полка. Ожеро рассказал о той самоотверженности, с которой я доставлял приказы в этот полк, пробиваясь через тысячи казаков. Он подробно описал опасности, которым я подвергался, выполняя эти задания, а также то, что я просто чудом избежал смерти, когда меня оставили совершенно обобранным и голым лежать на снегу. Император ответил: «Поведение Марбо было отличным, и я наградил его крестом!» Маршал резонно возразил, что я не получил награды. Наполеон же настаивал на своем и в подтверждение вызвал начальника штаба князя Бертье. Тот справился по своим спискам, и выяснилось, что, когда императору доложили о моем поведении при Эйлау, он внес в списки награжденных офицеров фамилию Марбо, адъютанта маршала Ожеро, не указав имени. Он не знал, что мой брат тоже находился при штабе маршала. Когда же надо было выдавать награды, очень занятый князь Бертье сказал секретарю, чтобы вывести его из затруднения: «Дайте крест старшему». Так мой брат получил награду, хотя это было первое дело, в котором он принимал участие. Он недавно прибыл из Вест-Индии после отпуска и официально даже не входил в состав Великой армии, так как его полк в то время располагался на острове Иль-де-Франс. Так сбылось предсказание, сделанное Ожеро Адольфу: «Если вас зачислят в один штаб с братом, вы будете мешать друг другу».

Как бы там ни было, император, сделав небольшой выговор Бертье, направился ко мне, заговорил с большой добротой, потом взял крест из рук одного из своих офицеров и надел мне его на грудь! Это было 29 октября 1808 года – один из самых прекрасных дней в моей жизни, так как в то время орден Почетного легиона еще не раздавался всем подряд, его еще ценили. Потом многое, к сожалению, изменилось... Получить такую награду в двадцать шесть лет!.. Я был вне себя от радости!.. Радость маршала была так же велика, как и моя. Чтобы моя мать могла разделить эту радость, он отправил меня к ней. Ни один из заслуженных мною чинов не принес мне такого счастья. В довершение моей радости маршал двора Дюрок послал за шляпой, которую ядро пробило у меня на голове в битве при Эйлау: Наполеон хотел ее видеть!..

По совету императора Ожеро, который не смог принять участие в кампании, попросил маршала Ланна, командующего в Испании, взять меня к себе, но не как вспомогательного адъютанта, каким я был у того же маршала в Фридландской кампании, а как штатного. Что и было сделано. Я же должен был вернуться к Ожеро только тогда, когда он вернется к службе.

И вот в ноябре я выехал в Байонну, которая в четвертый раз стала для меня местом встречи с новым начальником, у которого я должен был служить. Оставленные в Байонне, мои экипажи были готовы, я даже смог одолжить лошадь маршалу Ланну, поскольку к тому моменту, когда император пересек границ)', лошади маршала еще не прибыли. Я прекрасно знал страну, которую нам предстояло пересечь, ее обычаи и немного ее язык. По этой части я мог оказать некоторые услуги маршалу, который никогда не был в этой части Европы.

Почти все офицеры, которые были с Данном в предыдущих кампаниях, при заключении Тильзитского мира получили повышения и назначения в различные полки, и в 1808 году этому маршалу надо было сформировать новый штаб. Поскольку Лани был человеком очень твердым и руководствовался собственными соображениями при отборе офицеров, вышло так, что у одних из них не было любви к своей профессии, другие были слишком молоды, неопытны и не знали, что такое война. И хотя все они были очень храбры, как и сам маршал, тем не менее из всех штабов, в которых мне приходилось служить, этот был наименее пригодным для ведения военных действий.

Первым адъютантом маршала был полковник О’Мира, потомок одного из ирландцев, которых привез во Францию Яков II. На службу к Ланну его устроил его шурин генерал Кларк, герцог Фельтрский. Он был храбр, но толку от него было мало. Позже его назначили комендантом небольшой крепости в Бельгии, где он и умер.

Вторым адъютантом был начальник эскадрона Гёэнёк, шурин маршала Ланна, человек очень образованный и любящий учиться. Став полковником 26-го легкого полка, он проявил смелость и был ранен на Березине. Затем он стал генерал-лейтенантом и получил командование в Бурже.

Третий адъютант, начальник эскадрона Сен-Марс, прекрасный человек, бывший инженер, стал полковником 3-го конно-егерского полка и попал в плен в России. В конце своей карьеры он был бригадным генералом и выполнял функции генерального секретаря ордена Почетного легиона.

Я был четвертым адъютантом маршала Ланна.

Пятым был маркиз Серафино д’Альбукерке, знатный испанский дворянин, бонвиван и храбрец. У него были старые распри с князем Мира. В конце концов он стал служить в роте ордонансовых жандармов, откуда перешел в штаб маршала Ланна. В битве при Эсслинге ядро попало прямо в него, и он замертво упал на землю!

Шестым адъютантом был капитан Ваттвиль, сын знатного вельможи Гельветической республики. Этот швейцарец имел чин полковника швейцарских войск на службе Франции. В Русской кампании Ваттвиль был начальником эскадрона красных улан гвардии^{48. Я встретил его у Березины пешим, бредущим с палкой в руках, дал ему одну из одиннадцати лошадей, которые сохранились у меня при отступлении. Но я ничем не мог ему помочь, когда при подходе к Вильно он скончался от холода и истощения.}

Седьмым адъютантом был знаменитый Лабедуайер, который пришел из ордонансовых жандармов. Он был высок, красив, остроумен, храбр, образован, хороший рассказчик, хотя немного и заикался. Он был адъютантом принца Евгения Богарнэ, в 1814 году стал полковником. Известно, как он привел свой полк императору при возвращении того с Эльбы. При Реставрации его судили и расстреляли.

Восьмого адъютанта звали де Вири. Он был сыном сенатора, принадлежал к очень древней савойской семье, союзнице королей Сардинии. Он был отличным человеком, я очень сдружился с ним. Я любил его как брата. Выпускник военного училища, он стал капитаном в Испании в 1808 году, был тяжело ранен при Эсслинге на следующий год и умер на моих руках в Вене.

Кроме восьми штатных адъютантов, маршал имел дополнительно при штабе двух офицеров: это были капитан Дагюзан, земляк и друг Ланна, который ушел в отставку начальником батальона, и младший лейтенант Ле Культё де Кантлё, сын сенатора, выпускник военного училища, человек очень хорошо воспитанный, умный, храбрый и энергичный. Он последовал за князем Бертье в Россию, где чуть не погиб, потому что переоделся в русское платье. Конный гренадер вонзил ему в грудь клинок своей сабли! Император привез его в своем экипаже. Он стал полковником, адъютантом дофина^{49 и перед смертью рекомендовал мне своего сына.}

Глава

Поход на Эбро. – Битва при Бургосе. – Маршал Ланн заменяет Монсея в армии на Эбро. – Битва при Туделе

Как только я прибыл в штаб, маршал Ланн предупредил меня, что очень на меня рассчитывает: во-первых, из-за того, что Ожеро рассказывал обо мне, а во-вторых, из-за собственных воспоминаний о моей службе с ним во время Фридландской кампании. «Если вас не убьют, – сказал он мне, – я быстро дам вам повышение». Маршал никогда не давал пустых обещаний, а так как он пользовался любовью императора, он был в силах сделать многое. Я намеревался служить, проявляя как можно больше мужества и старания.

Покидая Байонну, мы продвигались с колоннами войск по направлению к Эбро, где встретились с королем Жозефом и армией новобранцев, которая участвовала в последней кампании. Отдых и привычка жить в лагерях придали этой молодежи силы и военный вид, которых в помине не было в июле. Но что особенно подняло их настроение, это известие, что командовать ими будет сам император и что прибудут старые корпуса Великой армии. Испанцы были удивлены и испуганы при виде настоящих старых гренадеров Великой армии и поняли, что теперь все пойдет по-другому.

Действительно, сразу по приезде на берега Эбро император перебросил через эту реку многочисленные колонны. Все, кто им противостоял, были уничтожены или бежали. Однако удивленные, но сохранившие мужество испанцы собрали свои силы под стенами Бургоса и осмелились дать сражение. Оно произошло 9 ноября и было недолгим, так как при первом же столкновении враги были опрокинуты и разбежались во все стороны, преследуемые нашей кавалерией, нанесшей им огромные потери.

В этом сражении произошел необычайный, к счастью, очень редкий случай. Двое молодых младших лейтенантов из пехоты маршала Ланна поссорились и устроили дуэль прямо перед своим батальоном, под градом вражеских ядер... У одного из них ударом сабли была рассечена щека. Полковник остановил их и привел к маршалу, который отправил дуэлянтов в цитадель Бургоса, доложив обо всем императору. Тот увеличил наказание, запретив этим офицерам в течение месяца участвовать в боях. Когда истек срок наказания, полк дуэлянтов находился уже в Мадриде. Император проводил смотр и приказал полковнику представить ему, как это всегда делалось, тех, кого назначали на место убитых офицеров. Младший лейтенант с рассеченной щекой был прекрасным военным. И полковник не хотел лишать его повышения за большую, но не позорящую честь провинность. Он представил его императору, который, видя свежий шрам на лице молодого человека, вспомнил о дуэли в Бургосе и спросил суровым тоном: «Где вы получили эту рану?» Тогда младший лейтенант, чтобы и не солгать, и не сознаться, довольно ловко ответил, показав пальцем на свою щеку: «Я получил ее здесь, сир!» Император все понял, а так как он любил людей с живым умом, то не рассердился, а улыбнулся и сказал офицеру: «Ваш полковник представляет вас к званию лейтенанта, я даю вам его, но впредь будьте благоразумны, или я вас разжалую!»

В Бургосе я встретил моего брата, который служил у начальника штаба князя Невшательского (маршала Бертье). Военные таланты маршала Ланна настолько расцвели, что император, который всегда очень его ценил, не давал ему постоянного командования, но держал при себе, чтобы направлять туда, где дела шли плохо, уверенный, что Ланн все быстро исправит. Готовясь продолжить поход на Мадрид, Наполеон рассчитал, что слева он оставил Сарагосу, занятую восставшими арагонцами, поддержанными армией Кастаньоса, победившего Дюпона, что старый маршал Монсей колеблется, и приказал Ланну отправиться в Лог-роньо, центр армии, стоящей на Эбро, чтобы принять командование и атаковать Кастаньоса. Так Монсей оказался под командованием Ланна – впервые один маршал империи был в подчинении у другого. Но Ланн заслуживал такого доверия и отличия. Он выехал только со своим штабом. Мы взяли почтовых лошадей, чтобы избежать задержек, связанных с перевозкой наших экипажей и лошадей на расстояние 50 километров и их возвращением к Бургосу и Мадриду, поручив капитану Дагюзану привести их, следуя за Наполеоном.

Известно, что в то время на испанских станциях не было упряжек, но были лучшие лошади в Европе. Маршал и мы выехали рысью, сопровождаемые от станции к станции кавалерийскими отрядами. Мы вернулись к Миранда-де-Эбро, откуда вдоль реки добрались до Логроньо. Маршал Монсей находился в этом городе и был очень недоволен тем, что император поставил его, самого старшего маршала, под командование самого молодого из них. Но пришлось повиноваться.

Что значит присутствие одного способного и энергичного человека! Армию новобранцев, которую Монсей не осмеливался вести на врага, маршал Ланн привел в движение в первый же день. Она с пылом выступила, и на следующий день, 23-го, мы настигли врага перед Туделой, где после трехчасовой битвы гордые победители Байлена были смяты, разбиты и обращены в бегство. Они бежали к Сарагосе, оставив на поле боя тысячи трупов!.. Мы захватили очень много людей, знамен и всю артиллерию... Победа была полной!

Во время этого сражения пуля пробила мою ташку, а в его начале у меня произошла ссора с Лабедуайером. Вот почему. Он недавно купил молодую, плохо выдрессированную лошадь, которая при первом же пушечном выстреле встала на дыбы и отказалась идти вперед. Взбешенный Лабеду-айер спрыгнул на землю, выхватил саблю и ударил по ногам бедной лошади. Вся в крови, та упала на траву и могла только ползти. Я не смог сдержать негодования и высказал то, что думал. Лабедуайер взорвался, и дело кончилось бы дракой, если бы перед нами не было неприятеля. Слух о происшедшем дошел до штаба, и возмущенный маршал Ланн заявил, что он не хочет больше иметь Лабедуайера у себя в адъютантах. В отчаянии Лабедуайер уже выхватил пистолет, чтобы пустить себе пулю в лоб, когда наш друг де Вири сказал ему, что было бы честнее искать смерти в схватке с врагом, а не лишать себя жизни самому. Де Вири, который был приближен к маршалу, как раз получил приказ вести кавалерийский полк на испанскую батарею. Лабедуайер присоединился к полку, который шел в атаку, одним из первых бросился на батарею. Батарея была взята, а де Вири и Лабедуайер вместе привезли пушку!.. Никто из них не был ранен, но у Лабедуайера в двух дюймах от головы в шапке застряла картечная пуля! Маршал оценил такое мужество, и, когда Лабедуайер собрался снова броситься на вражеские штыки, он удержал его, простил вину и вернул в свой штаб. В тот же вечер Лабедуайер благородно пожал мне руку, и мы жили с ним потом в дружбе. Лабедуайер и де Вири были упомянуты в бюллетене сражения и вскоре произведены в капитаны.

Глава

Опасная поездка из Ту дел ы в Аранду. – Дорожные происшествия. – На меня нападают и серьезно ранят в Агреде. – Возвращение в Туделу

Я дошел до одного из самых тяжелых моментов моей военной карьеры. Маршал Ланн одержал большую побед)', и на следующий день, получив рапорты от всех генералов, он диктовал бюллетень сражения, который один из его офицеров должен был отвезти императору. Обычно Наполеон повышал в звании офицера, доставившего ему вести о значительном успехе, и маршалы поручали это тому, кого хотели продвинуть. Это было своего рода предложение, на которое Наполеон чаще всего отвечал. Когда маршал Ланн удостоил меня чести сообщить императору о победе при Туделе, я понял, что могу надеяться стать в скором времени начальником эскадрона. Но, увы, мне пришлось еще неоднократно пролить свою кровь, прежде чем я получил это звание!..

Большая дорога от Байонны до Мадрида проходит через Виторию, Миранда-де-Эбро, Бургос и Аранду, а в Миранде от нее отходит дорога, которая ведет в Сарагосу через Логроньо и Туделу. Их объединяет дорога из Туделы в Аранду через горы Сории, образуя таким образом огромный треугольник. За то время, которое понадобилось Ланну, чтобы прийти в Туделу и дать бой, император прошел вперед из Бургоса до Аранды. Конечно, чтобы соединиться с ним, гораздо ближе было отправиться прямо из Туделы в Аранду, а не возвращаться к Миранда-де-Эбро. Но последняя дорога имела огромное преимущество, так как охранялась французской армией, в то время как на другой было много испанских беглецов, которые могли скрываться в горах Сории после разгрома под Туделой. Император предупредил маршала Ланна, что он поведет корпус маршала Нея от Аранды на Туделу через Сорию, и Ланн, считая, что Ней уже близко, на следующий день после сражения выслал авангард в Тарасону, чтобы наладить с ним связь. Думая, что это предохранит меня от нападений в пути до Аранды, он приказал мне ехать по более короткой дороге через Сорию. Могу искренне признаться, что, если бы я мог выбирать, я бы предпочел сделать большой крюк через Миранду и Бургос. Но я получил приказ от маршала и не мог проявить беспокойство по поводу своей собственной персоны перед человеком, никогда не боявшимся ни за себя, ни за других.

Служба маршальских адъютантов в Испании была ужасной!.. Раньше, во время революционных войн, у военачальников были курьеры, оплачиваемые государством, которые доставляли депеши. Но император счел, что эти люди не были способны толково объяснить, что они видели по дороге, он их отменил, и с тех пор депеши доставлялись адъютантами. Все было хорошо, пока война шла среди благодушных немцев, которым не приходило в голову нападать на спешащего с почтой француза. Но испанцы ожесточенно нападали на адъютантов, и это приносило много пользы восставшим – из депеш они узнавали о продвижении наших войск. Я не преувеличу, если скажу, что около 200 штабных офицеров были убиты или захвачены во время войны на Пиренейском полуострове с 1808 по 1814 год. Смерть простого курьера вызывала сожаление, но еще большее сожаление вызывала потеря офицера, который постоянно рисковал своей жизнью на поле боя, а теперь еще и при доставке почты. Большое число крепких мужчин, хорошо знающих свое ремесло, по-прежнему были готовы предоставить свои услуги армии, но император не соглашался.

В момент моего отъезда из Туделы участливый майор Сен-Марс позволил себе сделать несколько замечаний, в надежде, что маршал Ланн изменит свой приказ отправить меня горной дорогой. Но тот ответил: «Ба! Сегодня ночью он встретится с авангардом Нея, чьи войска расположены до императорской ставки в Аранде!» Мне нечего было возразить против такого решения. И вот я выехал из Туделы 24 ноября вечером. С отрядом кавалеристов без препятствий я добрался до Тарасоны, расположенной в предгорьях. В атом городке я нашел авангард маршала Ланна, командир которого, не имея никаких сведений о маршале Нее, выдвинул один пехотный пост на 6 лье вперед, к Агреде, где ждали этого маршала. Но так как этот пост оказался удаленным от всякой помощи, он получил приказ вернуться в Тарасону, если ночью не появятся разведчики маршала Нея.

После Тарасоны больших дорог не было. Передвигаться приходилось по горным тропинкам, покрытым камнями и обломками скал. У командира нашего авангарда были только пехотинцы и два десятка гусар

2-го полка (Шамборана)'. Он дал мне гусарскую лошадь, двух сопровождающих, и я продолжил путь под лучами ярко светящей луны. Мы проделали 2 или 3 лье, когда услышали ружейные выстрелы, и пули засвистели рядом с нами. Стрелявших мы не видели, так как они прятались в скалах. Немного дальше мы натолкнулись на тела двух недавно убитых французских пехотинцев. Их полностью обобрали, оставив только кивера. Я смог прочесть выгравированные на бляхах номера и узнал, что несчастные были из полка, входящего в корпус маршала Нея. На некотором расстоянии от этого места мы заметили – страшно даже сказать!.. – молодого офицера 10-го конно-егерского полка, в униформе, пригвожденного за руки и за ноги к двери сарая!.. Несчастный был прибит вниз головой, и под ним был разожжен небольшой костер!.. К счастью для него, его мучения уже закончились, он был мертв!.. Но кровь еще текла из его ран, значит, казнь была совершена совсем недавно, и убийцы были недалеко! Я вытащил саблю, а мои гусары взялись за карабины.

Хорошо, что мы были начеку, так как вскоре семь или восемь испанцев, двое из них конные, стали стрелять из-за кустов. Никто из нас не был ранен, гусары дружно ответили из карабинов, убив каждый по испанцу, а затем, с саблями в руках, ринулись на оставшихся. Я хотел было последовать за ними, но моя лошадь расковалась на горных тропах и так сильно хромала, что невозможно было пустить ее галопом. Это было тем более досадно, что я опасался, как бы гусары не увлеклись пре– ^{50 следованием врага и не попали в засаду. Я звал их минут пять, пока не услышал голос одного из них, восклицающего с сильным эльзасским акцентом: «А! Разбойники!.. Вы еще не знаете гусар Шамборана! Вы увидите, что они не шутят!..» Мои кавалеристы захватили двух испанцев: одного капуцина, который взял лошадь бедного лейтенанта егерей и повесил себе на шею его лядунку. Второй был крестьянином, он сидел на муле, на спине которого была сложена одежда несчастных пехотинцев, которых я видел мертвыми. Было очевидно, что мы напали на убийц!.. Приказ императора предписывал расстреливать на месте любого испанца, взявшего в руки оружие. Впрочем, что было делать с этими двумя тяжелоранеными разбойниками, которые только что убили грех французов таким жестоким способом?.. Я тронул мою лошадь, чтобы не присутствовать при экзекуции. Гусары прикончили монаха и крестьянина, приговаривая: «А! Вы не знаете Шамборан!»}

Я не мог понять, как конно-егерский офицер и два пехотинца из корпуса маршала Нея оказались так близко к Гарасоне, если их полки еще не проходили, но возможно, что эти несчастные направлялись к Сарагосе. Их схватили, а когда испанцы узнали о разгроме в Туделе, то отомстили, расправившись с пленниками.

Я продолжал путь, начало которого было таким тревожным! Наконец, после нескольких часов езды, мы увидели в поле бивуачные огни. Это был пост того французского авангарда, который я оставил в Тара-соне. Младший лейтенант, командующий этим постом, не получив никаких сведений о маршале Нее, собирался вернуться в Тарасону на рассвете, согласно полученному приказу. Он знал, что до Агреды нам осталось не больше 2 лье, но не мог сказать, занят ли этот город, а если да, то кем. Я находился в большом затруднении, так как через несколько часов отряд должен был уйти. Если я вернусь с ним, то, может быть, проявив осторожность вместо смелости, вызову упреки маршала Ланна. С другой стороны, если войска маршала Нея находятся еще в одном или двух днях пути, почти с полной уверенностью можно предположить, что в горах меня убьют или местные крестьяне, или скрывающиеся там солдаты, тем более что дальше мне предстоит ехать в одиночестве. Действительно, два моих бравых гусара должны были вернуться в Тарасону, так как имели приказ сопровождать меня только до встречи с отрядом пехотинцев.

Неважно! Я решил продвигаться вперед. Приняв решение, мне нужно было справиться с еще одной трудностью: найти лошадь. Здесь не было ни фермы, ни деревни, где я мог бы ее достать. Лошадь, на которой я ехал, ужасно хромала, лошади моих гусар были очень утомлены, к тому же ни один из них не отдал бы мне свою лошадь, опасаясь быть сурово наказанными своими начальниками. Правила на это счет были очень строгими. Лошадь офицера конных егерей тоже не могла мне послужить, так как во время боя получила пулю в ногу. Оставался только крестьянский мул. Он был хорош и по законам войны принадлежал теперь двум гусарам, которые собирались его продать по возвращении в часть. Однако эти добрые товарищи без колебаний отдали его мне и положили мое седло ему на спину. Но это проклятое животное, больше привыкшее носить поклажу, чем седока, оказалось таким норовистым и упрямым, что, когда я захотел отправиться в путь, мул начал брыкаться и никак не хотел оставаться один!.. Мне пришлось слезть, иначе я рисковал быть сброшенным в пропасть.