Текст книги "Знак снежного бога (СИ)"

Автор книги: Лина Элевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

– Но Рэлико, ты ведь согласилась уже! Какое оскорбление жениху, всему его семейству! Как ты нас опозоришь, подумала? В городе шептаться станут, кто тогда в наши лавки пойдет?!

– Пока ведь не объявляли официально, в газетах не писали – только своим сообщили, – напомнила Рэлико. – К тому же я не просто отказываю, я хочу в паломничество отправиться. Это не каприз, не прихоть, не оскорбление – это призвание, на которое у меня наконец открылись глаза. Тут и сам деодар ничего возразить не сможет. И с вас спроса не будет.

– Рэлико, брось немедленно эту блажь! – наконец окончательно вспылила матушка. – Парень знатен, богат, добр, а ты нос воротишь?! Какого же тебе жениха подавай?! Уж не знаю, чего тебе там наплела эта особа в храме, но ты сейчас прекратишь этот спектакль, успокоишься… и после выйдешь замуж, как обещала!

Услышав это, девушка побледнела. Все мечты матушки были разбиты вдребезги, и Рэлико, понимая это, сама готова была заплакать, но сейчас было не время проявлять слабость. Дрогнет – и все останется по-прежнему!

– Нет, матушка, – покачала головой наликаэ снежного бога. На ее лице было написано искреннее сожаление, но решимость не поколебалась ни на миг. – Не выйду.

– А я говорю, будешь слушаться родителей, потом еще спасибо скажешь!..

– Не неволь девчонку, – вдруг оборвал папенька, хоть и погрустневший, но нашедший в себе силы улыбнуться дочери. – Не скажет она спасибо. Я подозревал, что не люб ей лорд Этар, хоть достойный мужчина по всем параметрам.

– Летар? – выдохнула госпожа Арен потрясенно. Как так? Она, мать, ничего не поняла, а мужчина – приметил?!

– Общалась с ухажером Рэлико с удовольствием, – заметил папенька. – Только вот в ее глазах никогда не было того света, который я видел в твоих, когда сам предложение делал. Они только погрустнели после помолвки, а счастья в них так и не прибавилось.

Матушка вздрогнула, словно папенька ей пощечину отвесил, хотя тон его был печальным и ласковым.

– Сердцу не прикажешь, уж мы с тобой это понимать должны как никто другой – как-никак, не одну, а две свадьбы расстроили, и твою, и мою, пошли наперекор двум семьям… и сама-то ты не деньги да знатность выбрала.

Рэлико была поражена. Молча переводила она взгляд с отца на матушку. Она о таком даже и не ведала! Хотя в детстве гадала, отчего никогда не слышала о своих бабушках и дедушках…

– Тебя-то по любви замуж отдали, не забывай, – продолжил отец. – Помнишь, что своей матери пообещала, которая за наш брак перед всей семьей твоего отца грудью стояла, единственная благословила у алтаря?

И – чудо-то! – матушка потупила взор.

– Что если дочь родится, неволить не стану, – тихо признала она. В глазах заблестели слезы. – Но я ведь для нее лишь счастья хочу!..

– С постылым мужем нашей Рэлико счастья не будет, – спокойно сказал отец. – Ей любви не заменит ни знатность, ни богатство.

У Рэлико от такого понимания в носу защипало.

– Папенька… – горло перемкнуло намертво, ничего выдавить не смогла больше. А отец объятия раскрыл, в которые она и влетела, как в детстве, пролив несколько слезинок на родное плечо. Затем нехотя отпрянула.

– Так я поеду? На Север? – робко спросила она, вытирая щеки.

– К чему?! – снова всплеснула руками матушка. – Ладно еще помолвка, – с явным усилием произнесла она. – Но, Рэлико, Север – это уж чересчур! Там-то ты что забыла?!

И вдруг мать осеклась.

На чистом, высоком лбу ее дочери чуть заметно проступила-замерцала словно нарисованная серебром снежинка.

– Там я, похоже, забыла саму себя, матушка, – грустно улыбнулась Рэлико – нездешней, пленительной улыбкой.

И снежинка замерцала чуть ярче.

Слова застряли в горле, все возражения разбились об удивление.

Рэлико совершенно не понимала, отчего родители смотрят на нее округлившимися глазами и молчат.

В сознании потрясенной госпожи Арен вдруг сошлась нерешаемая головоломка. Безудержная любовь ее упрямой дочери к зиме – с детских лет ведь!.. Елочка та, прижившаяся среди морозов праздничных… Чудесное спасение в самую стужу, когда быстрей можно было замерзнуть до смерти… Сникшие ветви тогда в саду, словно морозом побитые… может, и побитые! Чем бог не шутит, вдруг какой зимний дух тогда пробудился? Лорда Этара она тоже каким-то чудом от страшного обморожения спасла… А этот дикий срок – «дам ответ с первым снегом»? Неспроста же… Странные речи жрицы сегодня про прикосновение бога…

И, словно этого мало было, зимний знак на лбу проявился вдруг! Что это, если не знак? Тут уж жрицу подозревать бесполезно, такие чудеса человеку неподвластны! Так может, их Рэлико и вправду избрана самим богом? Чем еще все это объяснить?

И если так… какое они имеют право возражать?

Снежинка начала мягко гаснуть. Рэлико рассеянным жестом потерла лоб, словно кожа на нем зудела, умоляюще глядя на родителей.

– Рэлико… – осторожно начала матушка. Умолкла было, но все-таки решилась. – Скажи-ка, дочка… доводилось ли тебе видеть зимних созданий? Может, духов?

Этот вопрос заставил девушку вздрогнуть и отвести взгляд, а отца – наоборот, вопросительно уставиться на жену.

Можно ли рассказать о таком?..

Но солгать матери Рэлико не смогла и молча кивнула.

Отец поперхнулся.

– А… снежного бога? – продолжила расспросы матушка.

Непередаваемый взгляд вдруг засиявших карих глаз.

– Да.

И столько чувств слились в этом простом «да», что материнское сердце дрогнуло.

– Ланеж спас мне жизнь, – прошептала Рэлико. – Сам, лично явился. Тогда я не узнала его, уже позже поняла, кто это… Я молчала, потому что о таком не говорят ведь, да и кто поверит… Потому и решилась на паломничество. Но с чего такой вопрос вдруг, матушка?!

Снежинка начала истаивать, как настоящая – расплываться, терять четкость. Разве что капель воды не было. Несколько мгновений – и следа не осталось.

– Просто так, дочка, просто так… – Она вздохнула. Спрашивать про знак явно было бесполезно, да и не хотелось, словно что-то мешало. – Ты прости, если я излишне давила на тебя… Каждая мать хочет для своего ребенка самого хорошего. Но коли так – то ты избрала верный путь. Поезжай. Съезди на свой Север.

Лицо девушки озарилось такой безыскусной, солнечной радостью, какой они не видели, даже когда Рихард ей диадему вручил.

А отец, оправившись от удивления, задумчиво прибавил:

– Против такого призвания грешно идти. И в храме ты, пожалуй, сможешь помочь куда большему числу людей, чем сидя в красивом доме, вышивая салфетки и думая, что подать к обеду.

Ее отпускают. Ее действительно отпускают!

Подбородок жалко дрогнул. Подступило рыдание.

Рэлико поспешно отступила на несколько шагов. И низко-низко поклонилась родителям, встав перед ними на колени.

– Простите меня за это решение, – глухим голосом произнесла она. – И спасибо вам! Я все это время не понимала… Я мало ценила вас, должна бы любить втрое больше теперь, но больше уже просто не выходит. Такое понимание совершенно не заслужено мной. С вашего благословения… я выбрала свой путь и жалею лишь о том, что придется вас надолго покинуть.

Отец на миг потупился. Конечно, все изменится. Уйдя в послушание, девушка прощалась с семьей – почти так же, как если бы выходила замуж. Многих призвание уводило из родных городов, некоторые жрицы и вовсе оставались в одиноких старых храмах, где ничто не стояло между ними и богом…

Но разве, выйдя замуж за лорда Этара, Рэлико бы не отдалилась от них? Это сейчас он с визитами через день приезжает, а если после уедет в дальний город а то и вообще в столицу империи? Жрицы и то порой чаще родителей навещают, чем молодые жены…

И главное, если судить по этой исчезнувшей снежинке, за ней будет приглядывать сам снежный бог, а значит, можно не бояться за дочь.

– Это достойный путь, – тихо возразил отец, заставив ее подняться. – Служение богу – чистая дорога для женщины. И ты молодец, что помнишь добро. – Он вздохнул. – Сказать по чести, я горжусь тобой, Рэлико. Богатство и знатность не застили тебе глаза. Боялась идти к нам с таким известием – но пришла, не сбежала молча, доверилась нам… Сердце у тебя честное, да только самое сложное еще впереди. Как Рихарду-то скажешь? Когда? Если хочешь, можем и мы отказать…

– Нет. – Во рту разом пересохло. Не успела еще от одной встряски оправиться, а уже пора к новой готовиться! – Это моя вина, мне одной и отвечать. Он в городе останется, а у вас тут еще дело… Нет. Я сама с ним поговорю.

И отец крепче прижал ее к себе.

– Моя дочь, – одобрительно произнес он и поцеловал девушку в лоб. – Даже не заметил, как выросла, как решилась сама выбрать собственный путь – мы-то всё замуж тебя выдать хотели… Теперь наш удел, как видно, – советовать и направлять, но не наставлять. И любить, как всегда любили. Ты, главное, не пожалей. Будь сама счастлива, живи по совести – и нам будет нечего больше желать.

Это обещание Рэлико, в который раз утерев слезы, дала с легким сердцем. Так же спокойно отвечала на расспросы, с кем и когда уедет – "После свадьбы Арати, обещала же ее замуж выдать!", "Жрица возьмет с собой, буду не одна", "Маршрутов там несколько, разные все"…

С одной стороны, с души камень свалился.

С другой, как верно заметил отец, предстояло еще самое сложное.

* * *

Умолкнув, Рэлико с тревогой смотрела на несостоявшегося жениха. Тот стоял спиной к ней у окна. А когда обернулся – в его глазах была не боль, не отчаяние, и даже не гнев, к которым она была более-менее готова. Там горела желчная злоба.

– Что ж… полагаю, так они и набирают новичков, да? – ядовито усмехнулся Рихард. – Выискивают девицу повпечатлительнее и несут чушь про благоволение и ее несомненные таланты? И из-за этой вот высокопарной ерунды ты хочешь разорвать помолвку, забрать слово, которое дала мне?! А мне полагается растроганно согласиться?!

Он сперва обрадовался, увидев ее. Почему-то решил, что она пришла извиниться за свое поведение в храме. Но нет…

Рассказ невесты про паломничество и чудеса Севера его не впечатлил – Рихард выслушал его с отсутствующим видом, как и ее чистосердечные извинения, от которых попросту отмахнулся. А после отпустил вот этот самый едкий комментарий, задевший Рэлико за живое.

Она смотрела сейчас на Рихарда – и не верила, что это тот же человек, который был подле нее столько месяцев.

– Это не ерунда, – не давая себе рассердиться, отозвалась Рэлико. В конце концов, у него ведь есть право злиться на нее. – Быть жрицей – это призвание. В храм нельзя завлечь обманом, служение богу – любому богу! – было и остается добровольным. К чему годна прислужница, которая только и мечтает сбежать подальше? О заманивании не может быть и речи, тем более в культе Ланежа!

Зло фыркнул, покачал головой, принявшись мерить комнату шагами.

– Да еще и такого бога выбрала! – снова усмехнулся он. – Я бы еще понял, бога весны, к примеру, или ту же Радужку. Но этот?!

– Если моя вера вызывает у тебя такое раздражение, значит, по жизни нам уж точно окажется не по пути! – не сдержалась Рэлико. Рихард потерянно уставился на нее, в серых глазах на миг вспыхнула боль.

Всего на миг.

– Вера превыше всего, так? Выходит, я просто глупец, да? – ядовито бросил Рихард, снова отвернувшись. – А ведь я был так счастлив, едва ты согласилась! Все мечтал, что ты будешь моей безраздельно, что я покажу тебе всю эту огромную страну, введу тебя в общество, о котором доселе ты могла лишь мечтать… – В голосе промелькнула было горечь, но тут же ее сменил холодный, непроницаемый тон. – Но, видимо, это невозможно. Этот бог слишком цепко держит тебя. А ты бежишь за ним, как собачка на поводке!

Сочувствие таяло, как мороженое у печки.

– Я умею быть благодарной, хочу служить богу и через него – людям. Это повод для оскорблений?

– Благодарной? Было бы за что! И это я молчу о том, что по тому, как ты смотришь на его статую, я бы скорей сказал, что влюблена в него, как глупая девчонка-пятикурсница!

Краска бросилась в щеки, но Рэлико нашла в себе силы спокойно проговорить:

– Я обязана Ланежу жизнью. Этой связи никогда не исчезнуть, что бы ни происходило, – тихо произнесла она. – Попрекнешь меня любовью к богу, благодаря которому я жива, благодаря которому мы встретились?

Рихард опустил голову. Из глаз плеснула боль.

– Лучше бы я тебя вовсе не встречал! – в сердцах бросил он.

Затем вдруг повернулся к ней, нехорошо прищурившись. – А о родителях ты подумала? Ты-то уедешь, а им здесь жить. С последствиями твоего бездумного и безобразного поступка. Дело развивать…

Рэлико вновь была неприятно удивлена.

– Мне показалось, или вы сейчас опустились до угрозы, лорд Этар? Вы, надеюсь, не считаете, что все решения за меня принимают родители? Я разрываю эту помолвку, – напомнила она. – Не мои родители. Я уезжаю на Север, не они. Я не предала вас, не осквернила вашего имени, не опозорила вашу семью ни обманом, ни изменой. А за то, что поздно поняла и приняла свое призвание, я уже принесла вам извинения.

– Вот как? И твои родители охотно разрешили, пустили слезу и благословили тебя на дорожку?

– Я не спрашивала разрешения, лишь сообщила о том, что поеду и объяснила, почему. И они поняли меня и приняли это решение. Как, по-вашему, они должны были бы меня удержать? Силой? Запереть в спальне и кормить через щель под дверью?

– Но я-то тебя еще никуда не отпустил! И кстати, хорошая идея, – прошипел Рихард. – Может, мне организовать воспитательные меры вместо них?!

Впервые Рэлико в его обществе стало страшно. В знакомых чертах словно проглянуло другое лицо, искаженное, с мутными глазами цвета грязи.

В следующий миг жесткие руки стиснули ее в объятиях.

– Я ведь действительно люблю тебя! Все это время я из кожи вон лез, пытаясь тебя покорить, думал только о тебе, мечтал только о тебе! Готов был ради тебя достать луну с неба! Ты поманила счастьем, потом несколькими словами разбила его, а теперь возмущаешься? Я даже поцелуя от тебя не получил, ни единого! И ждал, как болван, свадьбы, не спешил, не настаивал! Может, мне следовало быть напористей, а?! Может, тогда ты не стала бы так резво отказываться?!

И он угрожающе склонился к ней, пребольно стиснув пальцами ее плечи.

Боль разочарования наполнила душу. Она считала его иным, восхищалась им… Как, оказывается, больно ошибаться! И чувство это жжет каленым железом…

Нет. Это его прикосновение оказалось огненным, обожгло мучительным, болезненным теплом, словно жар чувств, полыхавших в Рихарде, вырвался на волю и поглотил его без остатка.

Рэлико непонимающе смотрела на знакомо-чуждые черты, не то исказившиеся от гнева, не то…

Рихард, которого она знала, ни за что не причинил бы ей боли. Разве что он все это время притворялся… Но в это поверить было еще трудней!

Что же тогда на него нашло?

И злоба эта… как не его!

– Мне больно, – тихо произнесла она, не позволяя себе проявить страх.

…За стеной загудел-заметался ветер, снежинки рассерженными шмелями ударили в окно. Стекло задрожало в раме…

– Можешь не пытаться меня разжалобить, – едко бросил Рихард. – Больше не выйдет.

Чувство нереальности происходящего делало все гротескным, неправдоподобным, словно не с ней это происходит.

– Сама сказала – разрываешь помолвку. Ты теперь мне никто, даже не невеста. Посторонняя женщина в доме мужчины. Знаешь, отчего такие визиты не приветствуются? Показать?!

Снова взревел северный ветер.

За спиной Рихарда резко распахнулось окно – запор сорвало, словно он был бумажным, – и в комнату яростным вихрем ворвался снег, градом белых игл обрушившись на человека, осмелившегося угрожать наликаэ зимнего бога.

По комнате мгновенно разлилось дыхание мертвенной стужи, вдумчиво коснулось кожи огненной девушки, и почему-то в тот же миг весь ее страх исчез.

– Тише, – призвала она разбушевавшуюся стихию к порядку, и снег успокоился.

– Рихард, – тихо позвала Рэлико, и ее голос зазвенел переливами сосулек в морозную ночь.

Он с трудом стряхнул с себя снег и посмотрел на нее. Непонимание и злоба в его глазах сменяли друг друга. Словно вдруг стало два Рихарда в одном.

Он поежился, затем задрожал на зимнем ветру, хотя прежде никогда так не мерз.

И она неожиданно для самой себя обхватила его щеки ладонями.

– Разве это – любовь? – тихо, но напряженно спросила Рэлико, вглядываясь в его глаза.

Рихард вскрикнул. Ненормально разгоряченную кожу от этого прикосновения вдруг обожгло стужей. Но отстраниться он почему-то даже не попытался, против воли слушая этот звенящий голос.

– Ты говоришь, что любишь… Но разве любить – не значит желать любимому счастья? Разве любовь – это лишь слепая жажда обладания? – она горько улыбнулась. – Тот Рихард, которого я знала, никогда бы так не поступил. И любовь его была иной.

Морозная стужа проникала через кожу, заползала все глубже, отрезвляя, заставляя прислушиваться к этим колючим словам. И пышущая ядовитым жаром страсть где-то глубоко в душе обеспокоенно завозилась.

И что-то новое промелькнуло во вновь посеревших глазах. А затем Рихард медленно, с явным усилием, начал разжимать пальцы, впивавшиеся в плечи девушки.

– Неужели лучше жизнь, построенная на обмане? Я желаю тебе лишь счастья, потому и пришла поговорить, объясниться, попросить прощения. Я понимаю, что причинила тебе страшную боль, понимаю, что виновата во всем я одна, и если бы могла, я бы все исправила… – Глубокий вдох, и морозный воздух словно насыщает ее новой силой. – Поверь, если бы поняла саму себя прежде, не стала бы тянуть ни единого лишнего дня, ни за что не стала бы мучить неизвестностью! Я не понимала и хотела поступить так, как будет лучше для всех. – И тише прибавила: – Если бы я знала, что ты так ненавидишь все, что связано со снежным богом, то отказала бы сразу. Прости, но… он для меня важней всего на свете.

Новый порыв ветра заставил задребезжать окна. Вокруг закружились снежинки, уже не напоминавшие хищных пчел, устилая роскошную гостиную белоснежным ковром.

Рэлико, сама не зная, отчего, вдруг сказала, глядя в глаза, то и дело норовившие сменить цвет:

– Прочь!

И вдруг чуждые черты в знакомом лице дрогнули и истаяли, словно стекли вместе со снегом, ставшим водой. Выражение бессильной, желчной злости тоже исчезло. Остались боль, непонимание, растерянность.

– Рэлико… – вдруг хрипло, сдавленно произнес Рихард. – Почему ты…

Он медленно моргнул, опустил голову – и непонимающе уставился на наливавшиеся первым багрянцем следы на нежной коже, там, где смялась-сдвинулась ткань платья. Затем на свои собственные руки, теперь неподвижно лежавшие на плечах Рэлико. А после вдруг побелел, отшатнулся, словно ожёгшись. Смотрел на свои руки, как на чужие, не в силах поверить в совершенное. А когда вновь поднял на девушку взгляд, в нем в равной пропорции неверие смешивалось с ужасом. На лбу медленно выступили крупные капли ледяного пота. Зрачки расширились.

– Рэлико… – совсем другим тоном произнес он. – Что я натворил…

И спокойный, уверенный холод, поселившийся в ее душе, истаял. Вместо него накатило опустошение, как после тяжелой борьбы.

Рихард закрыл лицо руками, не в силах смотреть ей в глаза, злясь на себя много больше, чем на нее. Затем и вовсе отвернулся.

– И я еще считал себя благородным человеком! – с убийственной самоиронией и горечью бросил он. – Очень больно, Рэлико? Приказать, чтобы принесли мазь или…

– Не нужно! – поспешно отказалась девушка. Не хватало еще, чтобы кто из слуг увидел последствия их беседы!

– И главное, сам не могу понять, как это вышло! Поверь, прошу, я прежде никогда настолько не терял власть над собой, чтобы опуститься до угроз или распустить руки! Я словно сам не свой последние несколько недель… Что-то изнутри сжигает, и противиться нет никакой возможности. Понимаю, это не оправдание – мой поступок и слова ничто не может оправдать, но, возможно, ты со временем найдешь в себе силу простить…

Это раскаяние по силе ничуть не уступало прежней злобе. И надломленный, убитый голос звучал совершенно искренне. Словно хорошо знакомый ей человек вернулся.

– Рихард… – неловко позвала Рэлико. – Это мне надлежит просить прощения. И я надеюсь, что ты тоже найдешь в себе силы простить то, что я тянула с ответом, что зря мучила тебя, что в последний момент вот так…

Он наконец взглянул на нее глазами, полными страдания.

– Да, этому известию я не мог обрадоваться. Я разозлился, отчаянно не хотел тебя отпускать, собирался попробовать уговорить. Но эта отвратительная сцена… Не понимаю, что меня толкнуло на такое! Возможно… Я, как видно, плохо знал себя, раз уступил низкому порыву… Возможно, ты верно поступила, решив не связывать со мной свою судьбу.

В широко раскрытых серых глазах блеснули слезы. В голосе на миг прорвалось рыдание, которое он спешно подавил. Вновь отвернулся, помолчал несколько мгновений, пытаясь взять себя в руки, стискивая кулаки.

А затем Рихард опустился перед ней на одно колено. Точнее, рухнул, как сломанная марионетка. Лицо было теперь мертвенно бледным, а в глазах была боль пополам с раскаянием.

– Рэлико… Я хотел всю жизнь беречь тебя, носить на руках, заботиться, а сам… Понимаю, трудно поверить, после того, как я повел себя как последний мерзавец, который самому себе противен… Но я сам не знаю, почему так вышло! Я разозлился, да, но не так!

Растерянная, недоумевающая, раскрасневшаяся Рэлико попыталась заставить его подняться. Коснулась руки, и Рихард с удивлением отдернул свою.

– Холодно… Замерзла? Конечно, замерзла… окно нараспашку, снегу намело! Поговорим в другом месте? – и он, поднявшись, поспешно закрыл окно и забросил крючок в петлю.

– Не стоит. Я… думаю, мне будет лучше теперь уйти, лорд Этар.

Вот теперь вздрогнул, услышав это обращение.

– Я отпущу и не стану удерживать – больше не имею такого права… Но скажи, Рэлико. Тебе было так плохо со мной? Неужели ты ни капли не любила меня?

Похоже, ей предстояло причинить ему новую боль.

– Я никогда не знала, что такое любовь, – тихо произнесла Рэлико, потупившись. – Перед глазами у меня всегда были лишь книги да пример родителей. Но теперь подруга выходит замуж по любви, и я поняла… Мне не было плохо, напротив, я искренне привязалась к вам, с вами мне всегда было интересно и приятно общаться. Но я поняла, что жена должна иначе любить мужа. Вы же для меня стали очень хорошим и дорогим другом… Простите, я снова причиняю вам боль.

Но на сей раз вспышки ярости, которой подсознательно опасалась Рэлико, не было.

Мелькнула кривая улыбка.

– В таком случае, наверное, действительно лучше узнать об этом сейчас, хотя мне до сих пор сложно поверить… Я словно угодил в худший ночной кошмар наяву. Ты… – он помедлил. – Ты навсегда уезжаешь?

Лгать Рэлико не стала.

– Не знаю… не думаю. Я не училась на жрицу и пока еду лишь в паломничество по святым местам. Но я бы хотела стать жрицей. Если не передумаю и если мне не откажут – возможно, изберу этот путь. Но я думаю, что еще вернусь домой – надеюсь, с очищенной душой и успокоившимся сердцем.

– Ты стала мучительно честной, Рэлико, – сдавленно произнес Рихард. Тяжело вздохнул. И нехотя произнес: – Возможно, ты и впрямь нашла свой путь, как веришь сама.

Он протянул ей руку. Поколебавшись, девушка вложила холодные пальцы в широкую ладонь, и их осторожно, но крепко сжали сначала одной рукой, затем двумя.

На сей раз ее прикосновение не причинило ни боли, ни неудобства.

– Я действительно любил и люблю тебя – как умею, Рэлико. Моя любовь не жертвенна и не возвышенна, прости. Прошу, не возражай только, дай договорить… Напиши мне в дороге. Хоть одно письмо. Матушка наверняка будет настаивать на том, чтобы устроить очередные смотрины… Но я буду ждать весточки от тебя – возможно, дождусь и тебя саму, и тогда что-то изменится. Быть может, я лишь тешу себя иллюзией, но я не хочу уступать тебя какому-то снежному богу!

Против воли слезы на глаза навернулись.

– Я помню, как увидела тебя, с отмороженной ногой, в заснеженном парке, – медленно произнесла она. – Твоя нога на глазах покрывалась инеем, я даже не думала, что холод может так… наглядно овладевать человеком. Я не знала сама, каким образом тогда убрала его, прежде чем помчаться за помощью. Но теперь я думаю, что это, видимо, и был знак благоволения снежного бога. Выходит, через меня он спас жизнь и тебе. Он не человек, а бог, он над нами, на недосягаемой высоте. О соперничестве здесь не может быть речи.

Он расслышал нотки горечи в этих словах, но комментировать не стал. Уже было сказано достаточно – и даже слишком много.

– Тебя же я прошу лишь об одном теперь, – прибавила Рэлико. – Простить меня и не вспоминать с гневом, если сможешь. Последнее, чего я хотела – это причинить тебе боль.

Он узнал в этих словах собственные и рассердиться просто не смог. Накатила муторная тяжесть, сдавливающая горло, вызывающая жжение в гортани.

– Если ты простишь меня.

Рэлико кивнула. Затем медленно отстранилась, сняла с пальца красивое кольцо с фиолетовым кристаллом и положила его на полку над камином, в котором угасал огонь. Двинулась было прочь, но в дверях вновь замерла, услышав хриплое:

– Я дождусь твоего возвращения, Рэлико. Между нами есть связь: я зову ее любовью, ты – дружбой, но как ни назови, она не исчезнет. Может, ты права, и это путешествие что-то изменит… Я дождусь – какой бы ты ни вернулась, к каким бы выводам ни пришла в своей этой поездке, которую я не могу не считать глупой. Быть может, нам суждено будет остаться лишь друзьями, пусть так… Но до тех пор – я не желаю тебя видеть. – И тихо прибавил: – Иначе будет слишком тяжело отпустить.

От этих его слов слезы все-таки навернулись на глаза.

Рэлико снова кивнула и вышла, позволив себе заплакать только в коридоре, зато уж там слезы полились от души. Из захваченной стужей комнаты донесся глухой удар и сдавленное рыдание, от которого сердцу стало больно.

В десять раз тяжелее, чем объяснение с родителями! Прав был папенька!

Как это, оказывается, больно – причинить боль другому! Никогда, никогда она не желала бы сделать это вновь! И если бы могла – забрала бы себе всю его боль, виновницей которой поневоле стала! Гадкие слова, угрозы, синяки, оставленные жесткими пальцами – это все были мелочи по сравнению с его искренним раскаянием и отчаянием. И обещанием дождаться ее, хотя она просила лишь об одном – о прощении!..

Может, и не будет ждать? Успокоится, раскаяние утихнет и перестанет глодать… Может, стихнет и боль, может, он найдет свое счастье… Рэлико очень на это надеялась!

Она вытерла слезы.

Но, по крайней мере, цель достигнута.

Когда жрица вернется из столицы, можно будет ехать. Больше ее ничто не держит здесь, кроме свадьбы подруги.

Как-то еще Арати воспримет новость о том, что второй свадьбы не будет?

* * *

«Прочь!» – произнес в кромешной тьме чистый, звенящий и смутно знакомый голос, и тьма вспыхнула всеми оттенками голубого, смеясь над ним…

Вздрогнув, весенний бог пробудился – в холодном поту, струйками сбегавшем по лицу и спине, с бешено стучащим сердцем. Мгновенная вспышка бешеной злости, такой, какую он испытал, стоя над телом Сачирэ, направленная на всех сразу и вместе с тем ни на кого в частности.

Затем пришла резкая, трезвая боль.

Анихи скорчился, столкнув со стола невысокий стаканчик с горячительным, ставший за последние месяцы его привычным атрибутом, и зашипел, ощутив сильнейшее жжение. Нестерпимо, болезненно горело что-то внутри.

И у этого жжения был очень знакомый привкус, от которого его замутило.

Весенний бог скрипнул зубами, скорчился, прижав обе руки к груди, не понимая, что с ним. Затуманенный алкоголем разум отказывался проясняться.

Перебрал?..

Но ведь богам не знакомы ни болезни, ни недомогания, так какого духа черного тут происходит?!

В следующий миг Анихи тихо взвыл.

Щеки на прощание ожгло ледяной стужей, мучительной для весеннего бога, поборника солнца и тепла, да так, что холод едва не в сердце ужалил!

Затем кожа попросту онемела.

И наконец отпустило. Мгновенно, словно и не было ничего. Словно его, уснувшего за низким столом под аккомпанемент тихого дождя за окнами, не разбудила внезапная боль.

Не удержавшись на ногах, Анихи рухнул на засаленный, усеянный старыми пятнами пол.

Накатило физическое отвращение пополам с сонливостью, а это ощущение было ему хорошо знакомо. Такое воздействие могло быть лишь у одной силы во Вселенной… Ладно, у двух, но Хаосу здесь точно делать нечего. А значит каким-то образом здесь, в собственных чертогах, его на миг коснулась сила Ланежа – только вот повелевал ей кто-то другой.

У этого мерзавца объявился новый могущественный дух? А что, один снежный бог их истреблял, так может, другой клепать начал? Или это предупреждение такое? Неужели Ланеж узнал о его проделках и решил завуалированно сообщить, что не потерпит попыток устроить судьбу своей наликаэ?

Но с чего бы? Он же, Анихи, не совершил ничего дурного, он не из тех, кто нарушает заповеди, это удел хладнокровных, бессердечных божков снега и мороза!

Владыка весны коснулся лица и, зашипев, отдернул руку. До сих пор онемевшая щека жжется холодом… Он был прав с самого начала, от снежного и его прихвостней добра не жди! Уже и здесь достали, причем не понять, как!

Но ведь… зимние духи не могут проникнуть в его покои. Они попросту уснут – как и его собственные на пороге Ледяных Чертогов! Ланеж – может, но его сила здесь будет скована…

От этой мысли даже в голове прояснилось.

Как же тогда?..

Анихи выхватил карманное зеркальце, провел пальцами по приятно тепловатому стеклу, пытаясь понять, откуда пришел зимний "подарочек".

Ниоткуда. В Чертогах чужеродной силы не было, никто не проникал ни через дверь, ни через окна.

Да и вообще, что здесь делать повелителю сугробов?! Он далеко, рассекает просторы срединных земель…

Бог весны открыл глаза и, увидев в зеркале свое отражение, изменился в лице.

На щеках остались пламенеющие отпечатки – словно ему отвесили хорошие такие, полновесные оплеухи.

Он попытался разогнать дурман, плавающий в голове.

Стужа. Холод. Ожог от мороза.

И этот звонкий голос, сказавший "прочь"…

Правда, что ли, обзавелся новым духом, поганец?

Хотя стоп… ладошка-то женская. В смысле – человеческая! Такой же след оставила в свое время наликаэ этого барана, хлестнув его по щеке. Та самая, которую он изо всех сил пытался осчастливить.

Кое-как поднявшись, весенний бог, стиснув зубы, направился к выходу из Чертогов. Он соберет всех, кого сможет, всех, кому не слишком навредит ледяной воздух – ранней весной, в конце концов, они как-то просыпаются и работают! – поднимет всех своих соратников, разошлет по всем сторонам, пусть ищут, высматривают, вынюхивают зимнюю силу поблизости…

Но сюрпризы на этом не закончились.

В ворота загрохотали – совсем как в былые времена. Поморщившись, Анихи направился к ним, но открыть не успел.