Текст книги "Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси"

Автор книги: Лев Черепнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 77 страниц)

Отдельные отряды Василия Юрьевича еще продолжали борьбу с великокняжескими войсками. Об одном из эпизодов этой борьбы красочно рассказывает Устюжский летописный свод. Под Ярославлем находилась специально отправленная сюда Василием II на судах семитысячная рать, состоящая из углицких и ярославских княжеских слуг, во главе с ярославским князем Александром Васильевичем Брюхатым. 40 человек вятчан напали на эту рать рано утром, когда все люди еще спали, захватили спящих в шатре князя и княгиню, посадили их в их же собственные суда и поплыли по Волге. Когда воины на берегу проснулись, схватили «доспех» и вздумали открыть стрельбу по вятчанам, последние, «пловучи вниз по Волзе со князем и со княгинею, и стоячи над князем и над княгинею с копьи и с топоры», закричали: «один на нас стрелу стрелит, мы князя и княгиню погубим». Князь также запретил своим воинам стрелять. Когда вятчане пристали к другому берегу Волги, князь предложил им за себя и за княгиню «окуп» в сумме 400 рублей. В Ярославль был отправлен посол, и княжеский казначей привез оттуда казну. Но вятчане тем не менее не отпустили князя с княгиней и отправились на судах через Казань к Вятке.

Таким образом, видно, что действия осколков разбитого войска Василия II принимали характер простых грабежей.

* * *

Оценивая войну Василия Юрьевича с Василием II на протяжении 1434–1436 гг., следует прежде всего еще раз подчеркнуть, что она охватила очень значительную территорию, что она велась в масштабе почти всей Северо-Восточной Руси. Это – весьма показательный факт. Ясно, что раз усобицы между удельными и великими князьями перерастают узкие рамки отдельных княжеств, и втягивают в свою орбиту население целого ряда русских земель, в том числе и очень удаленных от непосредственного центра борьбы, значит, уже сильна была тенденция к преодолению политической раздробленности в стране. Надо отметить и другое: несмотря на сепаратизм, проявленный феодальными кругами отдельных земель (особенно окраинных), нарастали и силы тяготения сравнительно отдаленных от центра районов (например, Подвинья) к Москве и другим центральным городам. Наконец, следует подчеркнуть, что политическая борьба все более перерастала в борьбу социальную, ибо феодальная война слишком затрагивала широкие массы трудового населения (крестьян и горожан). Поэтому нарастало массовое народное движение против феодалов.

Когда после ослепления Василия Юрьевича организатором оппозиционного блока удельных князей и бояр стал Дмитрий Шемяка, враждебный московскому правительству фронт феодальных княжеств расширился. Помимо удельных московских князей, участие в войне приняли Тверское княжество и Новгородская феодальная республика. Феодальная война осложнилась вмешательством в нее татарских князей, усиливших нападения на русские земли. Литовские князья стремились к укреплению своего влияния в пределах Северо-Западной и Западной Руси (в Смоленске, Новгородской земле). Поскольку борющиеся между собой русские феодалы использовали в феодальной войне враждебные русскому народу татарские полчища, классовые выступления русского крестьянства и городского населения приобретали национальный патриотический характер. Эта была борьба против захватчиков Русской земли и их пособников из числа русских феодалов.

* * *

С конца 30-х годов XV в. участились татарские нападения на Русь. Они являлись результатом продолжавшейся в Орде (накануне ее распада) борьбы феодальных группировок, выбрасывавших за пределы Орды потерпевших поражение татарских князьков. Лишившийся ханской власти в Сарае Улуг-Мухаммед обосновался на Верхней Оке, в Белеве, на границе московских и литовских владений.

Войско, посланное против Улуг-Мухаммеда московским правительством в 1437 г. под предводительством Дмитрия Шемяки и Дмитрия Красного, потерпело серьезное поражение. Татары перебили много воевод и простых русских воинов. При этом обращает на себя внимание указание летописей, что трудовое население страдало не только от татарских полчищ, но и от своих же русских войск, которые «все пограбиша у своего же православного христианьства, и мучаху людей из добытка, и животину бьюще, назад себе отсылаху, а и ни с чим же не разоидяхуся, все грабяху…» [2265]2265
  ПСРЛ, т. XVIII, стр. 188–189.


[Закрыть].

Из Белева татары совершали непрерывные нападения на центральные московские области. Летом 1439 г. полчища Улуг-Мухаммеда сделали налет на Москву. Василий II бежал за Волгу, оставив в Москве воеводу Юрия Патрикеевича. Взять город Улуг-Мухаммеду не удалось, и, простояв десять дней под Москвой, он был вынужден отвести свои военные силы. Но это татарское нападение дорого обошлось русскому народу. Отряд Улуг-Мухаммеда «зла много учини земли Русской», «пожегл» селения на территории от Москвы до Коломны «и людей множество плени, а иных изсекл» [2266]2266
  Там же, стр. 190.


[Закрыть].

В дальнейшем Орда Улуг-Мухаммеда перешла в пределы Среднего Поволжья и он «сел» в Нижнем Новгороде. В 1444 г. Улуг-Мухаммед бросил войско на Муром. В то же время один из его отрядов отправился к Луху. Против Улуг-Мухаммеда выступила великокняжеская рать из Москвы. Ее возглавили Василий II и ряд подвластных ему удельных князей, бояр и воевод. Под натиском русских вооруженных сил Улуг-Мухаммед был вынужден вернуться из Мурома в Нижний Новгород. При этом много татар было перебито под Муромом и Гороховцом.

Почти одновременно с походом Улуг-Мухаммеда на Муром войско ордынского царевича Мустафы вторглось в Рязанскую землю и заняло Рязань. Василий II отправил в Рязанскую землю «двор свой» под предводительством князя Василия Ивановича Оболенского и Андрея Федоровича Голтяева. Когда великокняжеская рать подходила к Рязани, там вспыхнуло антитатарское восстание, Мустафа был вынужден уйти из города. Под рязанскими крепостными стенами произошел бой между русскими и татарскими вооруженными силами. Царевич Мустафа был убит, погибло много татарских князей и рядовых воинов. Из великокняжеских воевод пал в бою Иван Иванович Лыков [2267]2267
  ПСРЛ, т. XVIII, стр. 192.


[Закрыть].

О тяжелом международном положении Руси в изучаемое время можно судить по тому, что одновременно с татарами на русские земли нападали литовские отряды. В 1444 г., когда Улуг-Мухаммед пытался завладеть Муромом, литовская рать напала на Калугу, Козельск, Суходров [2268]2268
  Там же.


[Закрыть].

Весной 1445 г. в Москве была получена весть о том, что Улуг-Мухаммед снова бросил на русские владения вооруженные силы во главе с двумя своими сыновьями Мамутяком и Егупом. Василий II повел навстречу неприятелю рать к Суздалю. По пути к нему присоединились полки ряда удельных князей. Однако подошли не все ожидавшиеся великим князем войска. Князь Дмитрий Шемяка не прислал помощи. 7 июля на поле близ суздальского Спасо-Евфимьева монастыря сразились русская и татарская рати. Татары одержали победу. Василий II и князь Михаил Андреевич верейский попали в плен. Князь Иван Андреевич можайский был ранен, бояре К. Ф. Добрынский и И. Б. Плещеев убиты.

Поражение русского войска под Суздалем в 1445 г. оказало большое влияние на дальнейшее развитие феодальной войны.

Каковы были междукняжеские взаимоотношения в конце 30-х – начале 40-х годов XV в.? Татарская опасность, нависшая над Русью, заставляла Василия II подозревать, что татары постараются использовать усобицы среди русских князей в своих целях. После нашествия на Москву Улуг-Мухаммеда в 1439 г. в московских правительственных кругах, по-видимому, возник проект передачи в удел Василию Юрьевичу Косому (лишенному в 1436 г. ряда своих владений) Дмитрова. При этом Василий Косой должен был дать Василию II запись с обязательством не делать попыток к овладению великим княжением при татарской помощи и не соглашаться на получение ярлыка от татарских ханов [2269]2269
  ДДГ, стр. 100–105, № 36; Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 123–125.


[Закрыть]. О дальнейшей судьбе Василия Косого не сохранилось никаких известий, за исключением краткой летописной заметки о его смерти в 1448 г. [2270]2270
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 121.


[Закрыть]

В 30-х годах XV в. довольно обостренными были взаимоотношения Московского и Тверского княжеств. Великий князь тверской Борис Александрович находился в союзе с литовским князем Витовтом (с 1427 г.) [2271]2271
  ДДГ, стр. 62–63, № 23.


[Закрыть], а затем – с Сигизмундом. В Твери и в тверских уделах находили приют враждебные Москве элементы: в 1433 г. – И. Д. Всеволожский, в 1434 г. – князь Иван Андреевич можайский (бывший в то время в союзе с князем Юрием Дмитриевичем), в 1435 г. – Василий Косой. В интересном памятнике тверской литературы – так называемом «Слове похвальном о благоверном великом князе Борисе Александровиче», написанном иноком Фомой, находим рассказ о нападении московской рати на зубцовского князя Ивана Юрьевича [2272]2272
  «Инока Фомы слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче», сообщение Н. П. Лихачева, СПб., 1908, стр. 16 (Памятники древней письменности и искусства, CLXVIII).


[Закрыть]. Весьма вероятно, что этот эпизод имел место в конце 30-х годов XV в. и был связан с участием князей тверского дома в московской усобице [2273]2273
  Я. С. Лурье, Роль Твери в создании Русского централизованного государства, стр. 92–93.


[Закрыть].

В 1439 г., после победы над Василием Юрьевичем Косым, Василий II сделал шаги к сближению с Тверью. Был выработан проект договора Василия II с великим тверским князем Борисом Александровичем [2274]2274
  ДДГ, стр. 105–107, № 37; Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 124–126.


[Закрыть]. Неизвестно, однако, был ли он официально оформлен.

Напряженными в конце 30-х – начале 40-х годов XV в. были взаимоотношения Московского великого княжества и Новгородской феодальной республики. В 1436 г. новгородское правительство отправило специальную комиссию для «отвода» вместе с боярами Василия II великокняжеских земель от новгородских в пределах Волоколамска, Бежецкого Верха, Вологды. Но великий князь тогда своих бояр на земельный «отвод» не прислал, «ни отцини Новгородчкои нигде же новгородцом не отведе, ни исправы не учини». В 1437 г. в Новгород по предписанию Василия II приезжал для взимания «черного бора» князь Юрий Патрикеевич [2275]2275
  НПЛ, стр. 418, 419.


[Закрыть]. В 1440–1441 гг. московское правительство официально разорвало мирные отношения с Новгородом. Василий II ввел в Новгородскую землю свои войска, которые вместе с псковичами опустошили «волостей Новгородчкых много». Новгородские воеводы в свою очередь «с заволочаны по князя великого земли повоеваша много противу того, что князь воевал Новгородчкыя волости». Военные действия закончились миром, заключенным Василием II с новгородским правительством у пригорода Демани. Новгород должен был выплатить великому князю 8000 рублей [2276]2276
  НПЛ, стр. 420–421.


[Закрыть].

В начале 40-х годов XV в. новгородские бояре поддерживали Дмитрия Шемяку в его борьбе с московским великим князем. Не совсем ясны обстоятельства, вызвавшие в это время ссору Василия II с Дмитрием Шемякой. Но, очевидно, последний завел политические связи в Москве, организовав заговор против великого князя. Это видно из сообщений летописей о том, что Василий II в 1441–1442 гг. двинул рать против Шемяки к Угличу, а после этого велел подвергнуть в Москве наказанию Кулудара Ирежского и лишил его должности дьяка. Судя по Ермолинской летописи, Кулудар Ирежский был сообщником Дмитрия Шемяки «и подал ему весть» о том, что Василий II хочет застать его врасплох в Угличе. Дмитрий Шемяка бежал в пограничную с Новгородом территорию – в Бежецкий Верх. Новгородское правительство согласилось дать ему убежище. Но затем в союзе с князем А. В. Чарторыйским Дмитрий Шемяка совершил неожиданно поход к Москве, дошел до Троице-Сергиева монастыря и здесь заключил (при посредничестве игумена Зиновия) мир с Василием II [2277]2277
  ПСРЛ, т. XXIII, стр. 150–151; т. V, стр. 267; т. VI, стр. 170; т. VIII, стр. 111; т. XII, стр. 42; т. XX, стр. 256. Сохранившийся договор Василия II и Дмитрия Шемяки 1441–1442 гг. – ДДГ, стр. 107–117, № 38. См. Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 125–128.


[Закрыть].

С Московским княжеством у Новгорода продолжались осложнения. Учитывая литовскую ориентацию части новгородского боярства, Казимир IV в середине 40-х годов XV в. поставил перед новгородским правительством вопрос о переходе Новгорода под власть Литвы. «А из Литвы князь великыи Казимир приела в Новгород, а ркя тако: возмите моих наместников на Городище, а яз вас хочю боронити; а с князем есмь с московьскым миру не взял вас деля» [2278]2278
  НПЛ, стр. 424.


[Закрыть]. К этим же годам относится договор Казимира IV с Новгородской феодальной республикой, согласно которому он получил право собирать «черный бор» с некоторых Новгородских волостей и держать своих тиунов в Новгородских пригородах [2279]2279
  ГВНП, стр. 115–116, № 70.


[Закрыть].

* * *

С середины 40-х годов XV в. начинается третий этап той решительной феодальной войны, которая предшествовала образованию Русского централизованного государства. В это время война принимает, пожалуй, наиболее острый характер. В третий раз (и теперь на более длительный срок, чем в первые два раза) Москва переходит в руки представителя удельного галицкого княжья. В это время война по-настоящему всколыхнула все общественные слои, вылилась в ряд острых социальных столкновений. И самое, по-моему, главное заключается в том, что стало намечаться перерастание войны феодальной, внутриклассовой в войну гражданскую. И это обстоятельство послужило существенной причиной, заставившей феодалов прекратить свои внутренние распри, закончить феодальную войну. Это обстоятельство послужило важным фактором, содействовавшим государственной централизации.

§ 12. Народные движения в 40-х годах XV в. Значение классовой борьбы для дальнейшего хода феодальной войны

Наиболее крупными антифеодальными движениями 40-х годов XV в., принявшими народно-освободительный характер, были восстания в Смоленске в 1440 г. [2280]2280
  Смоленскому восстанию посвящена статья В. Богданова «Смоленское восстание «черных людей» в 1440 году» («Борьба классов», М., 1936, № 2, стр. 51–55).


[Закрыть]и в Москве в 1445 г.

Толчком к восстанию в Смоленске послужило убийство в 1440 г., на вербной неделе, в Литве, в Троках, великого литовского князя Сигизмунда Кейстутьевича. В «Литовской земле» тогда началась «замятня великая» («мятежь великь») – борьба между различными группами феодалов по вопросу о кандидате на литовский великокняжеский стол. В связи с данными событиями летописи рассказывают, что поставленный в свое время в Смоленск Сигизмундом воевода Андрей Сакович, узнав о гибели этого князя, потребовал, чтобы смоленское население принесло присягу на верность Литовскому государству («и поча приводити ко целованию смолнянь»). Воевода настаивал, чтобы смольняне взяли на себя следующие обязательства: 1) признать того князя, который будет избран литовскими панами («…чтожь князи литовъски и паны, вся земля Литовъская, кого посадять на Вилни на великомь княжени», «а великого князя литовского вам собе за государя имети…»); 2) не выходить из состава Великого княжества Литовского («и вамь от Литовьскои земли не отступати и от великого князя литовьского, а ко иному не приступати…»); 3) подчиняться (до избрания нового литовского князя) власти управлявшего Смоленском воеводы Андрея Саковича («а мене вамь в себе держати воеводою, доколе сядеть на Вилни князь великыи») [2281]2281
  ПСРЛ, т. XVII, стр. 67, 183, 287–288, 338.


[Закрыть].

Не совсем ясно, кто был инициатором привода жителей Смоленска к присяге. Великокняжеский стол ведь пока пустовал и «крестоцелование» должно было в силу этого иметь безличный характер. Демонстрировалась верность не определенному князю, а Литовскому государству и, следовательно, всем властям, это государство представляющим. Принимая во внимание, что в Литовском государстве в указанное время происходила «великая замятня», можно думать, что поторопились с организацией присяги населения по собственной инициативе Андрей Сакович и бывшие с ним в Смоленске литовские бояре. Им было необходимо обеспечить повиновение себе смольнян в период начавшегося в Литве междоусобия и ослабления центральной власти. Важно было заставить смоленское население признать выдвинутый Андреем Саковичем довод: он назначен предыдущим князем, и, пока в Литве не выбран новый правитель, это назначение сохраняет силу.

Вряд ли, конечно, можно считать, что присяге придавалось лишь формальное значение. Очевидно, как это и показали ближайшие последовавшие события, население Смоленска было неспокойно. Имелись основания ждать с его стороны движения протеста против литовских властей, причем это движение могло принять характер национальный (стремление освободиться от иноземной зависимости и перейти под власть Руси) и социальный (борьба с феодальным гнетом). Поэтому литовской администрации было важно внести раскол в среду смоленских жителей, привлекши на свою сторону в первую очередь местную феодальную знать. По-видимому, эту задачу удалось разрешить, но тем не менее спокойствие в городе сохранялось недолго.

Церемония принятия смольнянами присяги прошла, если верить летописи, без каких-либо проявлений недовольства со стороны населения. Присягали смоленский епископ Симеон, представители светских феодальных верхов («князи и бояре»), привилегированные городские мещане («местичи»), рядовая масса ремесленного населения города («черные люди»). Все жители Смоленска обязались повиноваться воеводе («присягнули на том и святость целовали – пана Андрея держати в себе воеводою почесно на Смоленску») и не выходить из литовского подданства («Вилни не отступати») [2282]2282
  ПСРЛ, т. XVII, стр. 67, 183, 288, 339.


[Закрыть]. А не более чем через две недели после того, как было проявлено, согласно летописи, такое единодушие жителей Смоленска в признании литовского господства, в городе вспыхнуло антифеодальное восстание, направленное против литовской администрации и местного, смоленского, боярства! Почему же столь быстро и столь резко изменилось настроение основной массы горожан?

По-видимому, сообщаемым летописью в трафаретных выражениях сведениям о единстве смольнян по вопросу о верности Литовскому государству и воеводе и о том, что они неожиданно «присягу свою переступили», нельзя безусловно доверять. Недовольство литовским господством, надо думать, накапливалось давно. Известие о гибели великого литовского князя и о начавшейся в связи с этим в Литве «замятие» должно было возбудить какие-то надежды на возможность освободиться от иноземного владычества. Но пути и средства к этому были неясны. Горожане не были готовы к выступлению против литовской администрации. С другой стороны, очевидно, соответствующую мобилизацию сил феодалов провел Андрей Сакович. Большинство русских феодалов, боясь движения враждебных им социальных элементов, приняло его сторону. В таких условиях горожане были вынуждены присягнуть на подданство Литве. И в то же время они, по-видимому, стали готовиться к выступлению против литовской администрации и поддерживавших ее русских бояр.

Летописная версия о смоленском восстании 1440 г. представляет его как акт, внезапно осуществленный черными людьми. В среду на пасхальной неделе «здумали чорныи люди смолняне» (кузнецы, кожемяки, «перешевники» (портные), мясники, котельники) – «раду себе учинили» и решили (в нарушение присяги) изгнать воеводу («пана Андрея согнати силою с города»), «а целование переступили». Ремесленники вооружились («и наредилися во изброи») сулицами, стрелами, косами, секирами и «зазвонили в колокол (другой вариант – «в звон») ратный» (радный).

Так началось антифеодальное выступление смоленских горожан. Вышеизложенные соображения позволяют думать, что оно все же заранее подготавливалось. Слова «раду себе учинили» указывают на собрание городского населения – вече. Возможно, что организационную подготовку к восстанию вели и отдельные профессиональные объединения ремесленников, на существование которых как будто указывают летописи, говоря о ремесленных специальностях. Мало вероятно, что в среду на пасхальной неделе черными людьми неожиданно было вынесено решение – заставить воеводу покинуть Смоленск. Скорее летописный текст надо понимать в том смысле, что на этот день было назначено вооруженное выступление и горожане предварительно уже (хотя бы в общих чертах) разработали его план. Сигналом к восстанию должен был послужить колокольный звон. Выражение «зазвонили в колокол («в звон») ратный» можно понимать как «позвонили в колокол, давая тем самым сигнал к выступлению на рать», к началу военных действий против воеводы и его окружения. Но вернее, что вместо «ратный» следует читать «радный» (вечевой) и интерпретировать летописное сообщение в том смысле, что ударом в вечевой колокол черные люди созывались для предъявления смоленскому воеводе ультиматума о выезде из Смоленска и приглашались активно (вплоть до применения оружия) добиваться выполнения этого требования.

Далее летопись рассказывает о том, что смоленский воевода устроил совещание с местными боярами («почал ся рядити со бояри смоленскими»). Очевидно, целью такого совещания являлось желание воеводы выяснить отношение к себе русской землевладельческой знати и вместе с ней наметить линию поведения в отношении восставших горожан. Из летописи не видно, вел ли воевода какие-либо переговоры с черными людьми. Из летописного контекста скорее вытекает, что боярский совет был созван Андреем Саковичем до того, как черные люди выдвинули перед ним свои требования, и решение совета свелось к тому, чтобы подавить восстание вооруженной силой, не вступая ни в какие переговоры с начавшими движение ремесленниками. Именно так я понимаю слова летописи: «И бояре ему [воеводе] молвили: вели, пане, дворяномь своим убиратися у зброи, а мы и с тобою, чи лепшеи датися имь в руки» (или по другому списку – «чи лепшеи тобе датися в руки черни»). В этих словах чувствуется и недоверие представителей господствующего класса к массе городского ремесленного населения, и желание расправиться с нею при помощи находившегося в распоряжении воеводы военного дворянского отряда. Пусть вооружаются твои дворяне, и мы будем сражаться вместе с ними против горожан; если же не поступить таким образом, то лучше уже прямо отдаться в руки черни, чем пытаться вступать с ней в соглашение, – вот, по-моему, смысл совета, данного боярами воеводе.

Андрей Сакович воспользовался этим советом и выдвинул против восставшего городского ремесленного населения конных ратников (бояр и дворян), вооруженных копьями («и пан Андрей почался з бояры смоленскими и со всем двором своим на них с копьи на конех…»). Произошла битва. Военное преимущество было явно на стороне Андрея Саковича. Много восставших горожан было убито или ранено («…избиша много черных людии копии до смерти, а иныи ранены…»). Оставшиеся в живых были вынуждены отступить («и побегоша черный люди от пана Ондрея»). Казалось бы, воевода и бояре одержали победу над «чернью», подавили антифеодальное восстание. Но вслед за сообщением о бегстве горожан под натиском конного дворянского отряда летопись совершенно неожиданно отмечает: «И той нощи выеха пан Андреи из города со женою и бояре смоленскыи с нимь» [2283]2283
  ПСРЛ, т. XVII, стр. 68, 183, 287, 339.


[Закрыть]. Это сочетание двух известий невольно заставляет задуматься: кто же, собственно, бежал? Летописная терминология довольно последовательна: обратилась в бегство «чернь», а воевода с боярами уехалииз города. Но этот ночной (очевидно, из опасения возможной задержки) выезд Андрея Саковича в окружении других представителей господствующего класса гораздо больше похож на бегство, чем на временный уход с места битвы плохо вооруженных ремесленников, на которых были направлены копья конных воинов-профессионалов. Очевидно, результат сражения был (несмотря на сильные потери, понесенные горожанами) таков, что представители господствующего класса поняли, насколько им опасно дольше оставаться в Смоленске. И то, что летопись называет выездом из города литовских феодалов и местной администрации, было по существу вынужденным выполнением ими приговора черных людей об их изгнании из Смоленска. Победила «чернь», поднявшая антифеодальное восстание.

Но движение смоленских горожан еще не закончилось. Уже после ухода Андрея Саковича с его приспешниками, по выражению летописи, «быс метежь великь («замятна была великая») во Смоленску». Черные люди продолжали расправляться с остававшимися еще в городе лицами из феодального лагеря, с теми, кто занимал какое-либо видное административное положение, свергали литовских ставленников. Так. народ задержал смоленского маршалка Петрику и утопил его в Днепре. Поскольку движение в Смоленске имело национально-освободительный характер, население стремилось, чтобы воеводой в городе был не литовский ставленник, а лицо, выдвинутое самим городским населением. Летопись глухо сообщает, что смольняне «посадиша собе воеводу в Смоленску» князя Андрея Дмитриевича Дорогобужского. Но в этом сообщении заключается большой политический смысл. Кого имеет в виду летописец, употребляя безличную форму «посадиша»? Бояре из Смоленска были изгнаны. Власть перешла к черным людям. Высшим органом этой власти являлось вече. Очевидно, оно и вынесло решение о призвании в город князя-воеводы, оно и оформило акт его утверждения в этой роли. Но термин «посадиша», по-моему, указывает еще на один существенный момент. Андрей Дорогобужский был свой князь, неподвластный литовскому правительству. Следовательно, официальное признание его власти смоленскими жителями знаменовало выход из литовского подданства, означало формальный, юридический отказ от присяги на верность Литовскому государству и представлявшему его авторитет в Смоленске воеводе Андрею Саковичу. Фактически эта присяга была уже нарушена черными людьми тогда, когда они начали восстание. Теперь фактическое положение дел получало правовое, политическое оформление. Тем самым антифеодальное движение вступало в новую, высшую фазу.

Трудно сказать, какие порядки установились в Смоленске. Только сопоставляя между собой предшествующие и последующие события, можно предположить, что князь-воевода выполнял главным образом военные функции, а основную роль во внутренней жизни города играли черные люди, настроенные антибоярски и стремившиеся не допустить возвращения в Смоленск выброшенных оттуда народом представителей феодальной знати.

Между тем «замятня» в Литве закончилась. Великим литовским князем был избран Казимир – Андрей Ягайлович. В связи с этим бояре, бежавшие в Литву из Смоленска, решили попытаться снова там водвориться. Момент, выбранный для этого, казался им удобным: утверждение на литовском великокняжеском столе (после периода междоусобий) князя расценивалось ими как восстановление литовского владычества в Смоленске. Но черные люди не пустили бояр в город, и они были вынуждены удалиться в свои вотчины («они же розьехалися по своемь селомь»). По-видимому, «чернь» все же крепко держала власть в своих руках и не хотела от нее отказываться. А раз так, то, надо думать, она была достаточно организована и обладала должными навыками для антифеодальной и национальной борьбы, имевшей давние традиции.

Бояре со своей стороны не оставляли попыток сломить сопротивление горожан. Летопись лаконично замечает: «и затымь быс брань велика («была битва великая») межи бояр и черных людей», «и чорныи люди заперлися на городе». Началась настоящая осада местными землевладельцами Смоленска, широкие массы ремесленного населения которого упорно отстаивали свое право на руководящую роль в городе.

Это был уже третий этап смоленского антифеодального восстания. Если на первом этапе черные люди свергли власть литовских ставленников и освободились от гнета местных феодалов, а на втором этапе направили свои усилия на обеспечение независимости города от чужеземного господства и организацию собственной власти, то теперь им приходилось отстаивать свои завоевания от феодальной знати, стремившейся вернуть утраченные позиции.

Классовая борьба под Смоленском принимала все более острый и напряженный характер. Черным людям Смоленска становилось все труднее отражать натиск сил господствующего класса. Сдавленные кольцом осады, они искали выхода и нашли его в обращении к помощи одного из литовских князей – Юрия Лугвениевича. Он недавно вернулся из Новгорода, где был на княжении, и получил от нового литовского великого князя Казимира Ягайловича свои «отчины» – Мстиславль, Кричев и пр. Он стремился укрепиться и в других городах, находившихся в данное время под властью Литвы, – в Смоленске, Полоцке, Витебске – и в целях своего поли? тического усиления охотно использовал классовые, внутриклассовые и национальные противоречия в русских землях, захваченных Литвой. Новгородский летописец дает следующую характеристику Юрия Лугвениевича: «он же възгордився, засяде… (в указанных городах. – Л. Ч.) и бяше ему не полезно и людем на мятежь велик и на брань» [2284]2284
  НПЛ, стр. 420.


[Закрыть]. Здесь хорошо схвачен отмеченный выше момент, характерный для политики Юрия Лугвениевича: она в значительной мере содействовала обострению социальной и политической борьбы, которая шла в русских землях, попавших под власть Литовского государства, и из которой он стремился извлечь для себя как можно больше выгод.

По летописным данным, смоленские черные люди, «бояся бояр», старавшихся, несмотря на их сопротивление, войти в Смоленск, «призваша к собе осподарем князя Юрья Лигвенивича». Князь Андрей Дорогобужский приглашался в качестве воеводы, князь Юрий Лугвениевич – в качестве «осподаря», т. е. государя. Различные термины отражают разные политические взаимоотношения. Очевидно, Юрию Лугвениевичу предоставлялась горожанами гораздо бо́льшая политическая власть, чем Андрею Дорогобужскому, являвшемуся, как мы предположили выше, не более чем военачальником. Не было, по-видимому, и процедуры утверждения Юрия Лугвениевича вечем в роли смоленского князя – процедуры, которая применительно к Андрею Дорогобужскому охарактеризована в летописи словами: смольняне «посадиша собе воеводу в Смоленску…». Время теперь было другое, Смоленск осаждали местные феодалы. Угроза их вторжения в город являлась достаточно реальной. В таких условиях было не до политических церемоний. Кроме того, как уже указывалось выше, и объем власти Юрия Лугвениевича. и характер его взаимоотношений с черными людьми были не те, что некоторое время тому назад, когда в город вошел Андрей Дорогобужский. Очевидно, смоленскому вечу пришлось несколько поступиться своими правами, передав часть их новому князю.

Конечно, вполне законно поставить вопрос, сколь единодушным было призвание смоленскими жителями Юрия Лугвениевича. Очень вероятно, что по этому поводу среди горожан имелись расхождения, которые летопись, к сожалению, не раскрывает. Но при всем том летопись ясно указывает, что призвание Юрия Лугвениевича было актом, совершенным черными людьми. Следовательно, основная масса ремесленного городского населения считала этот акт наилучшим выходом из того трудного положения, в котором оказался Смоленск.

Какова же была линия поведения, принятая новым смоленским князем? Перед ним, как можно думать, стояли три ближайших задачи. Во-первых, чтобы укрепить свое положение в Смоленске, он должен был удовлетворить требования черных людей, отвратив угрозу возврата в город изгнанных ими оттуда бояр. В этих целях Юрий Лугвениевич при помощи бывшей при нем военной силы захватил смоленских бояр, наложил на них оковы («поймал бояр смоленских и поковал их») и конфисковал их земельные владения.

Но этот акт Юрий Лугвениевич использовал и для решения второй задачи – создания себе в Смоленской земле достаточно крепкой феодальной базы, стоя на которой он смог бы в дальнейшем более уверенно проводить свою политику в отношении горожан. Ведь социально-политическая ситуация, в которой он оказался, была очень сложна. Он стал смоленским князем в результате антифеодального восстания в Смоленске. И, заключив союз со смоленскими черными людьми, вынужденный провести мероприятия ими подсказанные, он в то же время не мог не понимать непрочность этого союза, невозможность для себя ориентироваться только на горожан и поэтому торопился создать вокруг себя круг поддерживавших его представителей землевладельческого класса. Путь для этого был выбран довольно искусный: вотчины, конфискованные у смоленских землевладельцев, Юрий Лугвениевич роздал своим боярам («имение их подаваше бояремь своимь»).