Текст книги "Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси"

Автор книги: Лев Черепнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 77 страниц)

Оценивая в целом идейное содержание «Слова», следует сказать, что в этом памятнике рисуется в качестве идеального политического строя такой строй, при котором союз русских князей возглавляется великим князем московским, обладающим правами верховного правителя и военачальника и действующим в тесном контакте с боярством. Это – идеал государственного единства в понимании передовых представителей боярского сословия (из числа московских бояр) на сравнительно раннем этапе процесса политического объединения русских земель. По своему идейному содержанию «Слово» может быть отнесено ко времени вскоре после смерти великого московского князя Дмитрия Ивановича.

Можно ли на основе характеристик Дмитрия Донского, имеющихся в «Слове», воссоздать реальный облик этого князя как человека и правителя? Нет, эти характеристики представляют собой литературные штампы типа сплошных гипербол. В изучаемом произведении нарисован лишенный живых человеческих черт образ добродетельного князя, с юных лет стремящегося к большим делам, руководимого в своих поступках страхом божиим, благочестивого и обладающего высокой нравственностью.

При этом надо сказать, что в разных редакциях «Слова» в литературном портрете Дмитрия преобладают черты то князя-воина, то князя-инока. Иногда последний образ явно одерживает победу над первым. «Съвръшен муж…», который «ратным в бранех страшен являшеся», превращается в правителя, который «царский венець дръжаше», «на престоле царстем седяше и царскою багряницею одеашеся», а в то же время «в посте и в жажи и в молитве всегда пребываше и по вся нощи во псалмех и в молитвах всегда бяше, в тленнем телеси бесплотных житие съвръшаше…на голом телеси власяницу ношаше и во мнишескыи образ по вся часы облещися желаше…во святыя посты жестоко живяше…» и т. д. [2044]2044
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 109–110.


[Закрыть]Феодальная церковь приспосабливала к своим целям идеологического воздействия на народное сознание «житие» Дмитрия (написанное, вероятно, кем-то из книжников, отражавших настроения московского боярства). И так мало реальный облик рыцаря – «стража» Русской земли подменялся уже совсем бледным бесплотным силуэтом чернца-монаха на великокняжеском столе.

Как же все же оценить деятельность Дмитрия Ивановича Донского? Для того чтобы произвести такую оценку, очевидно, надо исходить не столько из посмертных характеристик князя его биографами, сколько из говорящих самих за себя конкретных фактов его политики. При этом для нас интересна прежде всего именно реальная направленность мероприятий Дмитрия Донского, а уже затем можно ставить вопрос о субъективных мотивах этих мероприятий, определяемых чертами личности московского князя.

Несомненно, годы правления Дмитрия Донского были годами определенных сдвигов в политической истории Руси. В области внутренней политики московская великокняжеская власть перешла от борьбы с правителями других княжеств (Нижегородского, Тверского) за великое владимирское княжение к подчинению их своей власти. Налицо существенная активизация внешней политики Руси. Если раньше русские князья обеспечивали безопасность своих владений от ордынских набегов посредством дани, уплачиваемой ханам, то теперь они уже организуют военный отпор ордынской силе. В целом успешным было и сопротивление Руси натиску литовских феодалов, предводительствуемых Ольгердом, – сопротивление, частично переходившее в контрнаступление.

В свете этого перелома в политическом развитии Руси в княжение Дмитрия Донского в более ярком свете выступает и личность самого Донского по сравнению, скажем, с личностью Ивана Калиты. Князь Дмитрий рисуется нам как полководец, возглавляющий русские военные силы в борьбе с мамаевой Ордой. Его деда мы представляем себе как ханского слугу, умно использующего хана; как ловкого дипломата, покупающего «мир» и «тишину» для Русской земли деньгами, которые он систематически возит в Орду. Но было бы весьма неосторожно объяснять разницу в поведении двух названных князей только их неодинаковыми личными качествами. Это различие диктовалось прежде всего неодинаковыми конкретно-историческими условиями их деятельности. Усилившаяся тенденция к политическому объединению русских земель вокруг Москвы и активизация внешней политики Руси к 70–80-м годам XIV в. были вызваны экономическим подъемом страны и ширившимся народно-освободительным антитатарским движением. Эти важные факторы изменили и методы политики московских князей. Один добивался «тишины» (внешней безопасности от ордынских набегов) путем выколачивания из населения денежных средств. Другой, используя имеющиеся в его время материальные предпосылки для военного сопротивления ордынским завоевателям и находя мощную опору в народном патриотизме, старался достигнуть «тишины» для Руси уже не только народным рублем, но и мечом. Однако до того, как Дмитрий Донской поднял этот меч, на борьбу с татарским игом уже поднялся русский народ.

И многое другое, отличающее политику Дмитрия Донского от политики Ивана Калиты и его ближайших преемников, объясняется иной обстановкой, в которой он жил и правил. Князь Дмитрий более последовательно, чем его предшественники, поддерживал союз с горожанами. Но при этом надо помнить, что к концу XIV в. сами города значительно выросли и их роль в социально-экономическом развитии была более существенной, чем во времена Ивана Калиты. Иван Калита действовал как князь-вотчинник» Дмитрий Донской продолжал в этом отношении его линию и вотчинный принцип даже положил в основу права обладания великим владимирским княжением. Но в деятельности Дмитрия объективно уже присутствуют мотивы национального объединения Руси. Вызвано это было тем, что в конце XIV в. уже достаточно отчетливо выявился процесс формирования русской народности как этнического целого, усилилась народная освободительная борьба. В такой обстановке не могла оставаться неизменной и политика великокняжеской власти. Когда сравниваешь поход на Тверь в 1327 г. Ивана Калиты (в сопровождении татарских войск) с походом на тот же город в 1375 г. Дмитрия Донского (во главе общерусского ополчения), то бросается в глаза различие в поведении обоих князей. Поход Ивана Калиты закончился разорением Тверского княжества, Дмитрий Донской постарался сохранить Тверь. Но вряд ли причины столь разного поведения можно видеть лишь в различии личных качеств и намерений самих князей. Эти намерения были не столь различны. Субъективно Иван Калита разорял Тверскую землю, потому что это было нужно московским феодалам, покупавшим таким образом иммунитет от ордынских грабителей для Московского княжества, а Дмитрий Донской пытался по возможности охранить Тверь от ненужных грабежей, потому что это помогало укреплению позиций московской великокняжеской власти среди тверских горожан. Но объективное значение рассмотренных актов обоих князей было неодинаково. Иван Калита подавил народно-освободительное движение. Дмитрий Донской объективно содействовал его подъему.

Из всего вышеизложенного было бы неправильно делать вывод о том, что роль Дмитрия Донского как князя и правителя была не велика, что все дело в объективных условиях. Нет, эта роль очень значительна. Недаром И. В. Сталин назвал Дмитрия Донского нашим великим предком. Конечно, величие Дмитрия прежде всего отражает величие подвига русского народа. Трудом последнего были созданы материальные предпосылки политического объединения Руси (происходившего на феодальной основе). Его борьба привела к организованному сопротивлению Орде, а в дальнейшем к созданию независимого феодальногоРусского централизованного государства. Но как феодальный правитель Дмитрий Донской обладал рядом качеств, выдвинувших его в число прогрессивных деятелей своего времени. Он отличался выдающимися качествами полководца, проявившимися особенно в организации похода против мамаевой Орды в 1380 г. Обладал Дмитрий Донской и способностями государственного деятеля и дипломата (о чем можно судить по его договорам с князьями тверским, рязанским и т. д.).

Во всех действиях Дмитрия Донского проявляется его крепкая связь с московским боярством. В известиях о великокняжеской деятельности часто трудно отделить то, что является его личным делом, от того, что было актом боярской политики. В годы малолетства князя Дмитрия Ивановича за него действовало боярское правительство, возглавленное митрополитом Алексеем. И в дальнейшем Дмитрий Донской выступал согласованно со своими боярами. Это обстоятельство придает политике князя Дмитрия характер определенного курса. Источники же, говоря о проявлениях такого политического курса, часто допускают персонификацию, приписывая его проведение великому князю. Так, в некоторых повестях о Куликовской битве имя Дмитрия Донского (сыгравшего в ней действительно большую роль) отодвигает на задний план имена других крупных участников сражения (например, князя Владимира Андреевича серпуховского).

Передовой деятель XIV в., Дмитрий Донской был сыном своего класса. И когда жизнь ставила вопрос о размежевании классовых сил, его действия не удовлетворяли требования народа. Так, в 1382 г. народ грудью защищал Москву от натиска полчищ Тохтамыша, а князь не смог заставить московских бояр поддержать народную борьбу.

При преемниках Дмитрия Донского, продолжавших его политику, были достигнуты новые результаты в политическом объединении русских земель. Отдельные княжества, самостоятельность которых при Дмитрии Донском была ограничена, постепенно вообще потеряли свою независимость и стали включаться в состав единого Русского государства. Первым пало княжество Нижегородское.

§ 4. Падение политической независимости Нижегородского княжества

О присоединении Нижнего Новгорода к Московскому княжеству в летописях сохранились рассказы, воспроизводящие это событие не совсем одинаково. Очень короткое сообщение по этому поводу имеется в Ермолинской, летописи. В ней говорится, что 16 июля 1392 г. Василий I Дмитриевич отправился в Орду к хану Тохтамышу. Цели этой поездки Ермолинская летопись не объясняет, но она вытекает из дальнейшего изложения: московский великий князь ставил своей задачей добиться, чтобы Тохтамыш согласился на передачу под его власть Нижегородского княжества. Указанная задача была разрешена удачно. 25 октября 1392 г. Василий I вернулся в Москву, достигнув во время своего пребывания в Орде определенных политических успехов. Он встретил там почетный прием («многу честь приим от царя, якоже ни един от прежних князей») и получил от Тохтамыша ярлык на Нижний Новгород, Городец, Мещеру, Тарусу. 6 ноября, т. е. через 10 дней после приезда в Москву, Василий I отправился в Нижний Новгород, очевидно, в целях реализации полученных в Орде на него прав, пробыл там «до рождества Христова» (т. е. до 25 декабря), а затем вернулся, оставив в городе своего наместника Дмитрия Александровича Всеволожа [2045]2045
  ПСРЛ, т. XXIII, стр. 132–133.


[Закрыть]. Вырисовываются чисто внешние данные, касающиеся присоединения Нижегородского княжества к Московскому, но конкретная картина этого события (в частности, взаимоотношения московского правительства с различными разрядами населения Нижегородско-Суздальской земли) остается неясной.

О судьбе нижегородско-суздальских князей в Ермолинской летописи имеются краткие сведения под 1394 г.: Борис Константинович в этом году умер и был похоронен в Суздале, а сыновья Дмитрия Константиновича – Василий и Семен («суздальские Дмитриевичи») бежали в Орду, очевидно, добиваться восстановления своих прав на утраченные владения. Великий московский князь организовал за ними погоню, но безрезультатно («и не постигоша их») [2046]2046
  Там же, стр. 133.


[Закрыть].

Еще короче, чем Ермолинская летопись, освещает рассмотренные события летопись Типографская. Новым для нас в ней является лишь то, что вместе с Василием I в Нижний Новгород ездили «бояре его старейшин». Эта интересная деталь, повторенная в Московском летописном своде и в Воскресенской летописи [2047]2047
  ПСРЛ, т. XXIV, стр. 158–159; т. VIII, стр. 62; т. XXV, стр. 219–220.


[Закрыть], свидетельствует о том, что акту объединения Нижегородского княжества с Московским московское правительство придавало серьезное политическое значение, и этот акт был совершен в присутствии высших представителей правящих кругов.

Львовская летопись, приводя те же самые факты, что и Ермолинская, дает им несколько иное освещение. Именно она подчеркивает военно-наступательный характер действий московского правительства, направленных против Нижегородского княжества, в то время как, судя по Ермолинской летописи, присоединение Новгорода к Москве было осуществлено в значительной мере мирным путем. По Львовской летописи, еще перед поездкой в Орду московский великий князь порвал мирные отношения с нижегородско-суздальским князем Борисом Константиновичем («сложил» ему «целование»). Поход Василия I в Нижний Новгород преследовал военные цели («иде ратью»). Московский великий князь этот «град взя за себя» и «поймал» жену местного князя Семена Дмитриевича, который бежал в Орду. Несколько короче, но в соответствии с данными Львовской летописи и их политической трактовкой изображает дело Софийская вторая летопись. В Новгородской четвертой летописи указано, что нижегородско-суздальские князья (за исключением спасшегося бегством Семена Дмитриевича) были пленены великим князем московским («князей и княгинь пойма в таль»; по Софийской первой летописи – «поима в полон») [2048]2048
  ПСРЛ, т. XX, стр. 210–211; т. VI, стр. 122; т. IV, стр. 99; т. V, стр. 245.


[Закрыть].

Думается, что вышеизложенный, хотя и очень лаконичный и сухой, материал позволяет сделать два вывода. Во-первых, присоединение к Московскому княжеству Нижнего Новгорода и других упомянутых выше русских городов было подготовлено дипломатически (во время визита в Орду, совершенного Василием I во второй половине 1392 г.) и закреплено военным путем (в результате похода московских войск во главе с великим князем и «старейшими боярами» в конце 1392 г.). Во-вторых, московское правительство не очень стремилось фиксировать внимание на том, что нижегородско-суздальские князья были принуждены им к подчинению силой. Поэтому в ряде летописей (Ермолинской, Воскресенской) эта сторона дела в той или иной мере затушевана.

В Софийской первой и Новгородской четвертой летописях последовательность двух факторов, игравших роль в борьбе московского правительства за Нижний Новгород (дипломатические усилия, проявленные в Орде, и военное наступление), освещается иначе, чем в ранее рассмотренных нами летописных сводах. Сначала якобы Василий I «ходи под Нижний Новгород ратию и взя город за себе…», а уже после этого хан «дал ему… Новгородьское княжение…» [2049]2049
  ПСРЛ, т. IV, стр. 99; т. V, стр. 245.


[Закрыть]Почему произошла такая перестановка событий? Детальное сличение летописных текстов помогает вскрыть в отдельных сводах наличие искусственной комбинации разных источников о московско-нижегородских отношениях 1392–1394 гг., но, конечно, не может объяснить внутреннюю логику и смысл такой (с формальной стороны обнаруживающей искусственность) компановки. Объяснения этому надо искать в политических соображениях, побуждавших составителей и редакторов летописных памятников переставлять и переплетать источники. В рассматриваемом сейчас случае попытка летописцев представить дело так, что сначала Нижний Новгород был присоединен к Московскому княжеству, а затем это присоединение было оформлено в ярлыке, выданном ханом Тохтамышем Василию I, вызвана, по-моему, тем, что во враждебных московскому правительству кругах (тверских и других, в том числе части московских феодалов) его упрекали в использовании Орды не только в дипломатических, но и в военных целях. Если хан выдал ярлык московскому великому князю на Нижний Новгород в то время, когда он еще был независим от Москвы, значит, ордынский правитель мог ему оказать помощь и в приведении своего распоряжения в жизнь, мог помочь московским властям укрепиться в городе. Если же ярлык был выдан уже после того, как московские власти сами добились объединения Московского и Нижегородского княжеств, значит, хан уже оказывался поставленным перед совершившимся фактом и ему оставалось лишь признать его. Вторая версия в большей мере отвечала задаче укрепления престижа Московского княжества и на международной арене и внутри страны, в большей степени служила делу подъема национального самосознания, отвечала патриотическим настроениям широких кругов населения. И если фактически было как раз так, что Василий I сначала заручился поддержкой со стороны Орды своим планам о покорении Нижнего Новгорода, а потом уже стал эти планы проводить в жизнь, то в некоторых произведениях политической литературы события начали изображаться в обратном порядке. Желаемое стало выдаваться за действительность: начали писать, что сперва Нижний Новгород якобы подчинился московским властям, а затем хан был вынужден официально с этим обстоятельством согласиться.

Наиболее полный рассказ о падении независимости Нижегородского княжества содержится в Рогожском летописце, Симеоновской летописи, Тверском сборнике (в последнем памятнике изложение короче, чем в первых двух). Самое интересное – это то, что в названных летописных сводах описываются (хотя и скупо) действия московского правительства в Нижнем Новгороде и раскрывается отношение к нему местного населения. Рассказ ведется с позиций, враждебных московскому великому князю Василию I Дмитриевичу. Это и понятно, если учитывать, что данный текст дошел до нас через тверское летописание и отражает политические тенденции тверских феодалов. В то же время в тексте звучат мотивы, близкие к более широким кругам городского населения.

В указанных летописных сводах говорится, что в 1392 г. Василий I нарушил мир с нижегородско-суздальским князем Борисом Константиновичем («сложи» ему «целование крестное») и совершил поездку в Орду, где просил хана Тохтамыша закрепить за собой права на Нижегородское княжество. Разбираемые летописи осуждают этот поступок московского великого князя, указывая, что он должен был привести к кровопролитью, к несчастьям для Руси («преможе бо многое събрание на кровопролитие», «на погыбель христианьскую»). Мысль здесь такая: обращение отдельных русских князей за помощью к ордынским правителям, использование поддержки последних в своих внутренних междукняжеских усобицах приносит большой вред населению Русской земли. Мысль эта в данном случае высказывалась в интересах правителей отдельных русских княжеств, отстаивавших свою независимость от централизаторской политики московской великокняжеской власти. Но та же мысль, будучи развиваема не в плане обоснования узко сепаратистских феодальных лозунгов, выдвигаемых защитниками политической раздробленности, а в целях защиты идеи национальной независимости Русской земли, получала более общее значение, делалась созвучной широким слоям русского населения. Вмешательство Орды в дела русских княжеств становилось все большим тормозом для развития Руси.

Летописи подчеркивают, что, добиваясь признания за московским правительством прав на Нижегородское княжество, Василий I старался подкупить Тохтамыша, передав ему большие денежные суммы и другие подарки: «безбожный же татарове взяша и сребро многое и дары великыи». В результате составитель повести разбираемого типа приходит к выводу: московский великий князь добился в Орде прав на Нижний Новгород «златом и сребром, а не правдою». И в связи с этим приводит выдержку из «священного писания»: «безумнаго очи конець вселенныя» (т. е. алчность, безрассудная зависть доведут мир до погибели). Здесь процесс объединения русских земель рассматривается в плане феодальных понятий того времени, как рост богатств московских князей, стремившихся к захватам чужого имущества. Апелляция к «правде», которая должна быть выше «злата» и «сребра», в данном случае производилась в целях защиты правопорядка периода феодальной раздробленности, обосновывавшего верховную собственность каждого великого или удельного князя на территорию своего княжения и предохранявшего ее от поползновений со стороны других владетелей. Но та же «правда» могла быть понимаема в вышеприведенном летописном конспекте и по-иному: как политика объединения русских земель, проводимая не с помощью татаро-монгольских князей, а вопреки Орде и в борьбе с ней. И подобное понимание «правды» опять-таки было близко широким народным массам. Таким образом, идеи, высказанные в повести о падении независимости Нижнего Новгорода, включенной в Рогожский летописец, Симеоновскую летопись, Тверской сборник, были передовыми для того времени, но, получая специфическое преломление, они сужались в своем содержании и использовались для идеологического обоснования начал местного владельческого сепаратизма.

Деньги, взятые Василием I из великокняжеской казны и привезенные в Орду (московское «серебро» и «злато»), конечно, сыграли немаловажную роль в переговорах между московским князем и Тохтамышем по поводу передачи Нижнего Новгорода под власть московского правительства. Но в то же время совершенно несомненно, что дело было не в одних деньгах, а в возрастающей силе Московского княжества, с чем не могла не считаться Орда. В частности, ордынские власти уже не имели возможности сами справляться с ушкуйниками, которые во время своих набегов грабили ордынских купцов по Волге и доходили до Болгар и Сарая. Тохтамыш, вероятно, рассчитывал, что с присоединением Нижнего Новгорода к Московскому княжеству вооруженные силы последнего приостановят движение ушкуйников, которые прекратят свои нападения не только на русские города в Поволжье, но и на ордынские городские центры.

По данным Рогожского летописца, Симеоновской летописи и Тверского сборника, Василий I из Орды выехал в Русь с ордынским послом. Дойдя до Коломны, великий московский князь отправил ханского посла вместе со своими боярами в Нижний Новгород (очевидно, для выполнения ханского решения о включении Нижегородского княжества в состав московских владений), а сам вернулся в Москву, через некоторое же время также поехал в Нижний Новгород. Здесь перед нами более детальное изложение событий, чем в ранее разбиравшихся летописных памятниках, в которых говорилось о поездке Василия I в Нижний Новгород одновременно с московскими боярами.

Рассматриваемые сейчас летописные своды ничего не говорят о посылке Василием I в Нижний Новгород рати (о чем имеются сведения в Львовской и других летописях). В дальнейшем упоминаются действующие в Нижнем Новгороде «безбожный татары». Очевидно, какой-то военный татаро-монгольский отряд был при после Тохтамыша. Но имелся ли такой же вооруженный отряд при русских боярах, об этом в изучаемых летописных памятниках нет данных. Однако вряд ли следует отвергать показания Львовской и других летописей о том, что поход из Москвы на Нижний Новгород в конце 1392 г. был мероприятием военно-наступательного характера. Да это косвенно подтверждают и Рогожский и сходные с ним летописцы, когда рассказывают, что нижегородско-суздальский князь Борис Константинович, ожидая прихода ордынского посла и московских бояр, обратился к своим боярам и «дружине» с просьбой не выдать его, а те обещали «сложить» за него «свои головы». Наконец, все эти летописи начинают рассказ о падении независимости Нижнего Новгорода с того, что договоренность Василия I с Тохтамышем о получении ярлыка на Нижегородское княжество была шагом на пути к «кровопролитью» и «погыбели христианской».

Но почему же Рогожский летописец, Симеоновская летопись, Тверской сборник молчат о том, что московское правительство использовало для приведения в покорность Нижнего Новгорода военную силу? Ведь в плане осуждения политики Василия I, которое имеется в этих сводах, было, напротив, как будто, важно подчеркнуть, что присоединение Нижнего Новгорода – это акт насилия со стороны московского правительства. Конечно, ответить на поставленный вопрос можно только предположительно. Думаю, это объясняется тем, что в рассматриваемых нами сейчас летописях превалируют две идеи: во-первых, осуждение акта договоренности Василия I с Тохтамышем по вопросу о Нижнем Новгороде как проявлении антинациональной политики; во-вторых, осуждение нижегородских бояр, в самый решительный момент изменивших своему князю Борису Константиновичу и предавших его. Для того чтобы приобрела убедительность первая идея, составителю текста особенно важно было подчеркнуть, что Василий I привел в Нижний Новгород «безбожных татар». Чтобы заклеймить нижегородских бояр-изменников, составителю даже выгодно было показать, что измена была плодом вероломства бояр, принявших сторону татаро-монголов, а не делом, совершенным под нажимом московской рати.

Согласно повести изучаемого типа, нижегородско-суздальский князь Борис Константинович, готовясь к отпору натиска, шедшему из Москвы, созвал своих бояр «и нача им молитися с плачем и слезами: братиа бояре и дружина, поминаите крестное целование и нашу любовь и доброту». Смысл данного летописного текста надо, очевидно, понимать так, что Борис Константинович потребовал от своих бояр и слуг принесения ему присяги. Вряд ли такое мероприятие можно рассматривать как акт чисто формального характера. Вероятно, для него имелись какие-то достаточно веские основания. Естественнее всего, конечно, объяснить предложение нижегородско-суздальского князя (в передаче летописи звучащее как просьба) местным феодалам относительно присяги опасением, что в среде нижегородского боярства имеются сторонники московского правительства. По всей вероятности, такое опасение у князя Бориса Константиновича было и вряд ли следует подвергать сомнению его реальность. Но думается, что для правильной интерпретации летописного рассказа о совещании нижегородско-суздальского князя со своими боярами очень важно учесть позицию еще одной социальной силы, с которой должны были считаться и московское и нижегородское правительства, – это нижегородских горожан. Уверенности в их поведении, очевидно, у Бориса Константиновича не было. Из летописных сообщений, относящихся к 70-м и 80-м годам XIV в., видно, что нижегородские горожане страдали от татарских набегов до такой степени, что иногда покидали город, а местные князья не могли их защитить от ордынской опасности. Местное городское население много терпело от усобиц нижегородско-суздальских князей, использовавших в своих феодальных войнах помощь со стороны ордынских правителей. Нижний Новгород подвергался и нападениям со стороны ушкуйников, от которых не имел защиты. По всем этим причинам Борис Константинович не мог особенно рассчитывать на поддержку нижегородских горожан, для которых переход под власть Московского княжества мог представляться наиболее благоприятным выходом из весьма тяжелого положения. Нельзя было не учитывать и экономических связей Среднего Поволжья с московским центром, определявших политическую ориентацию хотя бы части нижегородского купечества в сторону Москвы.

Летопись не дает прямых данных для еще одного предположения, которое, однако, станет вполне правдоподобным, если сопоставить то, что делалось в Нижнем Новгороде в 1392 г., с обстановкой, складывавшейся в других русских городах и княжествах накануне их включения в состав Русского централизованного государства. В эти моменты там, естественно, обострялись социальные противоречия. Антифеодальные движения против местных представителей господствующего класса иногда переплетались с освободительной борьбой против ордынского ига.

Нечто подобное происходило, очевидно, и в Нижнем Новгороде в конце 1392 г. Борис Константинович боялся не только московских войск, но и торгово-ремесленного населения собственного княжества, и в таких условиях было очень важно сплотить силы господствующего класса, что он и попытался сделать. «Старейший боярин» Василий Румянец принес своему князю клятву верности от имени других бояр и слуг («и рече ему: княже великыи, главы свои сложим за тя…»). Составитель повести, помещенной в Рогожском летописце, Симеоновской летописи, Тверском сборнике, упрекает Василия Румянца во лжи и предательстве, считая, что он (вместе с другими боярами) уже в момент присяги задумал измену, и сравнивает его с киевским воеводой X в. Блудом, также предавшим князя, которому служил («…льстя ему, якоже древний Бут лься своему князю, а чюжему добра хотя…»). Можно, конечно, думать, что у Василия Румянца была договоренность от имени других нижегородских бояр с великим московским князем о выдаче князя Бориса Константиновича, которого он, следовательно, обманывал. Но мне это предположение не представляется достаточно убедительным. Для самого Василия I социально-политическая обстановка, сложившаяся в Нижнем Новгороде, и настроения различных слоев местного населения были, по-видимому, недостаточно ясны. Поэтому он и не торопился туда ехать, очевидно, выжидая, пока определится отношение к московскому правительству отдельных групп нижегородского общества. И только через две недели после приезда в Москву из Орды московский великий князь решился отправиться в Нижний Новгород, где почва для его появления была подготовлена деятельностью его бояр.

Поэтому я и думаю, что присягу нижегородского боярства своему князю Борису Константиновичу нельзя расценивать как обман с его стороны. В данное время местным феодалам важно было обеспечить единый фронт действий господствующего класса в том случае, если бы начались волнения среди горожан. Надо было ликвидировать их антифеодальную направленность, но поддержать и использовать в своих интересах лозунги национально-освободительного движения, направив его по линии борьбы с московской великокняжеской властью и ее представителями под тем предлогом, что последние являются в сопровождении ордынского посла. Тем самым был бы подорван и авторитет московской великокняжеской власти.

Характерно, что и московские представители, прибывши в Нижний Новгород, прежде всего стремятся уловить настроение городского (очевидно, торгово-ремесленного) населения. Согласно летописному рассказу, «внидоша татарове в град и бояре москвичи и начаша в колоколы звонити, стекошася людие…», «и снидеся весь град». Следовательно, по колокольному звону было созвано собрание горожан. Очевидно, вечевые порядки в городе еще были живы. И бояре, присланные из Москвы, эти порядки соблюдают, понимая, что в таком крупном ремесленно-торговом центре, как Нижний Новгород, городская корпорация представляет собой значительную социально-политическую силу. Очень показательно, что московские послы – бояре начинают переговоры с «людьми» города, а не с представителями нижегородских феодалов. Вряд ли можно сомневаться, что во время этих переговоров горожане получили какие-то политические гарантии со стороны московских послов. Летописи изображают переход Нижнего Новгорода под московскую власть как акт моментальный: собрались нижегородские «людие», местные бояре отошли от князя Бориса Константиновича, последний остался в полной изоляции, и присоединение Нижнего Новгорода к Московскому княжеству произошло сразу и безболезненно! Так в жизни не бывает. Процесс подчинения города московскому правительству, несомненно, растянулся на какой-то, хотя и не очень продолжительный, период.