Текст книги "Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси"

Автор книги: Лев Черепнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 77 страниц)

Урон сельскому хозяйству Псковской и Новгородской земель наносили набеги ливонских рыцарей. В 1496 г. немецкий лазутчик Чухно, «закратчися» в Псков, поджог Кремль («Кром»), «и клетей много погорело, и ржы много, и платья». После того как пожар был приостановлен, «рожь горелую ссыпали в малые воротца на Пскову реку» [444]444
  «Псковские летописи», вып. 1, стр. 82.


[Закрыть].

Из летописных памятников видно, как даже в урожайные годы плоды урожая не могли быть реализованы из-за начинающихся в это время войн. Мало того, в военное время посевы гибли под копытами коней своих же русских воинов. В 1403 г. в Псковской земле хлеба уродилось много. Достаточно хлеба было собрано и в 1404 г. Но у Пскова произошли военные осложнения с ливонскими рыцарями, и псковичи в 1403 г. выступили в поход, травя хлеб на корню на своей же территории: пошли они «к Новому городку немецькому, жита потроша на своей земли» [445]445
  Там же, стр. 27; вып. 2, стр. 110–111.


[Закрыть].

Итак, в условиях феодальной раздробленности земледелие не могло развиваться нормально. Эти условия оказывали сковывающее действие на дальнейший рост сельского хозяйства. Ликвидация же раздробленности должна была явиться стимулом для подъема производительных сил.

Надо остановиться еще на одном чрезвычайно существенном моменте. Постоянные неурожаи и голодовки разоряли крестьянское хозяйство. Оно теряло свою производительность. На этой почве разыгрывались серьезные социальные конфликты. Крестьяне выступали против феодалов, как класса, осуществлявшего социальное и политическое господство в обществе, объективно борясь за возможность расширения своего хозяйства в условиях феодализма, но уже не в тех рамках, которые на данном этапе истории феодальной формации были поставлены политической раздробленностью страны. И классовая борьба крестьянства способствовала ликвидации раздробленности. В этом ее прогрессивное значение. Образование централизованного государства должно было создать больший простор для роста производительных сил в сельском хозяйстве. Но плоды этого роста производительных сил были использованы феодалами. Падение раздробленности и создание единого государства объективно означало усиление крепостнической системы.

Под 1314 г. новгородские летописи говорят о вздорожании хлеба в Новгороде. Некоторые подробности о голоде этого времени сообщают и псковские летописи: мороз побил посевы, хлеб подорожал («и бысть драгость люта, по пяти гривен зобница») и в течение долгого времени народу приходилось очень тяжко. В какую-то связь с повышением цен на хлебные продукты новгородский летописец ставит волнения в Пскове, выразившиеся в разгроме (очевидно, деревенской и городской беднотой) сел и городских дворов и кладовых, принадлежавших зажиточным людям: «почали бяху грабити недобрии людие села и дворы в городе и клети на городе». Собственно это было настоящее антифеодальное выступление. До 50 его участников было перебито псковскими властями. Только в результате этих суровых репрессий господствующий класс заставил население прекратить на какое-то время классовую борьбу («и потом бысть тихо») [446]446
  НПЛ, стр. 94, 335–336; «Псковские летописи», вып. 1, стр. 14; вып. 2, стр. 22, 88.


[Закрыть].

Сильный неурожай («меженина велика») и как его следствие – «дороговь, и глад хлебный, и скудота всякого жита…» в 1332 г. [447]447
  ПСРЛ, т. XVIII, стр. 91; т. XXIII, стр. 104, т. XXIV, стр. 116.


[Закрыть], очевидно, были одной из причин обострения в это время классовых противоречий в Новгороде. Там восстали «крамолници», сместили посадника, «пограбили» боярские дворы и села [448]448
  НПЛ, стр. 99.


[Закрыть].

Одно из серьезных народных волнений описывает летопись под 1443 г. «Та же зима была студена, а сено дорого», – рассказывает летописец. В ряде областей Русской земли и особенно в Твери в течение двух лет был сильный голод. На тверском рынке оков ржи продавался сначала по 16 алтын, потом – по 26 алтын, козлец сена – по 12 алтын. «Скот померль, а люди мерли по улицам». Большое число «голодников» двинулось из Тверской земли в Можайск. Князь «велел был их кормити», но возбужденные люди «хотели и пристава самого съести». Народ стал «с голоду мерети» в таком количестве, что трупами были наполнены «три скуделница». В качестве одного из проявлений всеобщего возбуждения летописец указывает случай, когда в Можайске «хлебника мужика сожьгли…» [449]449
  ПСРЛ, т. XV, стр. 491–492; т. XXIII, стр. 151.


[Закрыть].

Серьезная классовая борьба, развернувшаяся в Новгороде в 1445/46 г., не может быть понята в полной мере, если не учесть, что там в течение десяти лет свирепствовал голод. Несмотря на некоторое колебание цен на хлеб в этот период, они в целом стояли на высоком уровне. «А в Новегороде хлеб дорог бысть не только сего единого году, но всю десять лет: по две коробьи на полтину, иногда боле мало, иногда менши, иногда негде купить…» [450]450
  НПЛ, стр. 425.


[Закрыть]Летопись отмечает в связи с вздорожанием хлебных продуктов страшное обнищание и усиление смертности населения, участившиеся его побеги за пределы Новгородского государства, распространившуюся самопродажу в рабство («И бысть скорбь и туга християном велми, толко слышати плачь и рыданье по улицам и по торгу; и мнозе от глада падающе умираху, дети пред родители своими, отци и матери пред детьми своими; и много разидошася: инии в Литву, а инии в Латиньство, инеи же бесерменом и жидом ис хлеба даяхуся гостем»). Наконец, летопись указывает и на углубление в это время классовых противоречий, если не вызванное голодом, то происходившее под его влиянием. Формы классовой борьбы были разнообразны, но некоторые из них («грабежи» в городе и по селам, т. е. насильственное отнятие продуктов у зажиточных людей – феодалов, крупных купцов) прямо указывают на то, что народ не мог дальше выдерживать голода.

Известны народные волнения в Пскове на почве недостатка или дороговизны хлебных продуктов. В 1458 г. в Пскове была увеличена хлебная мера – зобница, следовательно, уменьшилась реальная стоимость зерна на рынке (при сохранении той же номинальной его стоимости). Кроме того, к зобнице была привешена специальная «палица» для контроля ее вместимости. Характерно, что всех этих нововведений народ добился в результате открытого выступления на вече, «избиения» старых посадников и выбора нового. Правда, через некоторое время, в 1463 г., псковичи потеряли право контроля объема мер сыпучих тел, так как находившийся в это время у власти посадник «отнял у ползобенья палицу» [451]451
  «Псковские летописи», вып. 1, стр. 55; вып. 2, стр. 50, 143–144, 151.


[Закрыть].

В исторической литературе уже давно стало предметом серьезного изучения антифеодальное восстание горожан и смердов в Пскове в 1484–1486 гг. Здесь мы укажем на то, с каким пристальным вниманием псковские летописи описывают состояние земледелия (в связи с природными явлениями) в эти годы, очевидно, усматривая прямую связь между урожайностью и уровнем крестьянского хозяйства, между уровнем крестьянского хозяйства и социальными отношениями. Соответствующие места летописного текста заслуживают того, чтобы их привести подробно, ибо они показательны и для характеристики того интереса, который проявляли современники к вопросам возделывания хлебных злаков, а следовательно, в какой-то мере и для характеристики роли земледелия в экономике страны. Наконец, очень важны летописные сведения о том, что в ряде районов Псковской земли в рассматриваемые годы был неурожай – это существенно для понимания развернувшегося тогда движения смердов.

В июне 1484 г., по летописи, в Пскове шли большие дожди. Рожь стала цвести, «и превратися много ржи на метлу и на костер, а ярового обилиа тогда бог умножи». 24 июля выпал большой град и побил рожь и ярь [452]452
  «Псковские летописи», вып. 2, стр. 64–65.


[Закрыть].

Неблагоприятные природные явления 1485 г. вызвали снова недород в Псковской земле. Осенью выпал ранний снег. Затем наступили морозы, «а земля чрезо всю зиму бяше тала». По мхам и болотам «воды и грязи люты не померзли», и «по удолом, где по низкым местом, под снегом подпрел корень ржаной». Когда пришла весна, то недели три было «ведряно, и солнечно, и красно», затем внезапно наступила стужа, ржаные побеги померзли «и бысть черна земля». До июня не шел дождь, поэтому ярь, посеянная в сухую землю, не взошла. В дальнейшем в некоторых местах Псковской земли пошли сильные дожди, в других продолжалась засуха. Поэтому в одних местах был собран хороший урожай, в других собирать было нечего («и где быша дождеве, умножи бог ярового всякого обилья, а рожь инде събраша, семяна ржаныя, а инде и с избытком, а инде и жати нечего, и засеяша старою рожью»). Далее летописец называет цены на хлеб (четвертка ржи – 7–8 денег, четвертка жита – 5 денег, зобница овса – 10–12 денег) [453]453
  Там же, стр. 66–67.


[Закрыть].

Перед нами настоящая летопись сельскохозяйственной жизни, вдумчивая, ведущаяся с пониманием дела, с любовью к природе, с сознанием того, что земля – это источник существования и богатства. И из этого же описания всех препятствий, на которые натолкнулся земледельческий труд псковского крестьянина в 1484–1485 гг., видно, насколько был связан вопрос производства и распределения хлеба с характером классовых взаимоотношений в Псковской земле, да и в других областях. Одной из предпосылок длительных волнений псковских смердов в указанные годы был неурожай этих лет.

Итак, в XIV–XV вв. в сельском хозяйстве Руси уже отчетливо проявлялось тормозящее влияние политической раздробленности на развитие производительных сил. Это влияние особенно болезненно отражалось, конечно, на крестьянском хозяйстве, но сильно затрагивало оно и феодалов: как экономически (их тенденция к увеличению ренты объективно ограничивалась), так и в социальном отношении (обострялись классовые антагонизмы).

Если преодоление политической раздробленности на базе феодального способа производства становилось условием дальнейшего подъема производительных сил в сельском хозяйстве, то для того, чтобы вывести Русь из состояния раздробленности, требовался в свою очередь определенный уровень производительных сил в земледелии. Этот необходимый уровень был достигнут не столько благодаря изменениям в области сельскохозяйственных орудий, сколько в результате систематического освоения русским крестьянством под пашенное земледелие (с применением трехпольной системы севооборота) массивов ранее нетронутых или длительное время не подвергавшихся обработке земель.

§ 2. Расширение площади пашенного земледелия. «Старые» села и деревни – устойчивые очаги земледелия

Я не ставлю своей задачей дать всестороннюю характеристику сельского хозяйства в Северо-Восточной Руси в XIV–XV вв. Это достаточно детально сделано А. Д. Горским. Он собрал большой документальный материал, дающий возможность составить представление о разводившихся в то время хлебных злаках (рожь, овес, пшеница, ячмень, просо, греча, горох, чечевица) и технических культурах (лен, конопля, хмель, мак). Ставя вопрос о системах земледелия, А. Д. Горский доказывает, что в XV в. в Северо-Восточной Руси все более распространялось (повсеместно) трехполье, упоминание о котором автор нашел в 38 документах (до начала XVI в.). Применялась еще в то время и подсечная система, но, как правило, она подчинялась целям пашенного земледелия с трехпольным севооборотом (участки для пашни расчищались из-под леса). Что касается вопроса о земледельческих орудиях, то А. Д. Горский убедительно показывает несостоятельность точки зрения П. П. Смирнова (получившей известное распространение в советской литературе) о появлении в XIV в. на Руси нового типа сохи – косули. Сам А. Д. Горский высказывает (на основе изучения очень ограниченного и поэтому недостаточного для выводов материала) предположение о постепенном распространении в XIV–XV вв. в Северо-Восточной Руси двузубой сохи (более легкой и более производительной, чем употреблявшаяся ранее соха трезубая). Пока это предположение можно принять только как гипотезу [454]454
  А. Д. Горский, Из истории земледелия в Северо-Восточной Руси XIV–XV веков, стр. 5–4.


[Закрыть].

Отсылая интересующихся историей сельского хозяйства на Руси в XIV–XV вв. к работе А. Д. Горского, я остановлюсь лишь на тех вопросах этой темы, без которых нельзя понять процесса образования Русского централизованного государства и которые мало освещены в литературе (в том числе и в работе А. Д. Горского).

Анализ актового материала показывает, что развитие производительных сил на Руси в XIV–XV вв. нашло отражение в росте разных типов земледельческих поселений, которые различаются в документах довольно четко и строго. Основных таких типов известно три: 1) старые жилые поселения– села и деревни с «тянущими» к ним участками пашенной земли, сенокосами, различными угодьями [455]455
  АСЭИ, т. I, стр. 220, № 309; ЦГАДА, ф. Калязина монастыря, кн. 1, № 29.


[Закрыть]; 2) селища, пустоши– поселения запустевшие, из которых крестьяне ушли, забросив пашню, но которые не перестают быть на учете, как подлежащие восстановлению и восстанавливающиеся [456]456
  АСЭИ, т. I, стр. 159, № 224; стр. 213, № 302; «Новгородские писцовые книги» (далее – НПК), т. IV, СПб., 1886, стр. 196, 237.


[Закрыть]; 3) вновь возникающие в лесу или на пустошах поселения – деревнии починки(«починки, что они ставили на лесу»; «починки, что их поставил… ново»; «починки, что они ставили сами на лесу ново») [457]457
  НПК, т. IV, стр. 242, 285.


[Закрыть].

О трех категориях поселений (существующих в данный момент или же существовавших ранее и могущих возродиться) говорят многие источники. В данной грамоте Александра Романовича Калягину монастырю 1444–1483 гг. вначале упоминается село Константиновское «с церковью и с деревнями»; затем (во вторую очередь) перечисляются деревни; в третью очередь даются названия пустошей и, наконец, следует заключительная фраза: «да что к тому селу и к деревням потягло исстари пустошей или заполиц, куде ходила моя соха, топор, коса» [458]458
  ЦГАДА, ф. Калязина монастыря, кн. 1, № 1, л. 9.


[Закрыть]. В перечневой выписи второй половины XV в., касающейся поселений, «тянувших» к селу Никольскому (на реке Воре) Троице-Сергиева монастыря, фигурируют деревни, пустоши, селища, починки [459]459
  АСЭИ, т. I, стр. 201, № 286.


[Закрыть]. Таких примеров можно привести неограниченное количество.

Села представляют собой населенные центры земледельческого хозяйства, ведущегося в определенных границах, обычно на старопахотных землях. За нарушение этих границ («меж») взимался штраф. Так, согласно нормам Двинской уставной грамоты 1397 г., если при пахоте или косьбе кто-либо переходил за границу своего земельного участка («а друг у друга межу переорет или перекосит на одином поле»), то с него взыскивалась соответствующая пеня – «вины боран»; за несоблюдение границ между селами пеня бралась в размере тридцати бел [460]460
  ГВНП, стр. 143, № 88.


[Закрыть].

Как для сел, так и для старых деревень Северо-Восточной Руси в большинстве случаев характерна связь с сельским хозяйством, имеющим определенную давность. Многие села и старые деревни расположены на земле обжитой, уже давно возделанной крестьянским трудом. Интересно, что понятие села как жилого пункта неотделимо от представления о земле, которая к нему «тянет», в силу чего самый термин «село» иногда отождествляется с «землей». Так, в 1410–1427 гг. чернец Троице-Сергиева монастыря Есип купил у И. Ф. Карцова «Михаиловского села землю (в Угличском уезде) по рубеж». В жалованной грамоте 1425–1427 гг. Василия II Троице-Сергиеву монастырю упоминаются «земли» Костромского уезда: «В Емецкой волости Клевцовское з деревнями, да в Сорахте Фоминское з деревнями, да… в Еметцкой же волости Грунинское з деревнями». Ниже все эти три названия подводятся под понятие «сел». «Что их [монахов Троице-Сергиева монастыря] земли в моей отчине, в Бежицком Верее, в Городецком стану, село Присеки и з деревнями…», – читаем в жалованной грамоте угличского князя Андрея Васильевича Большого 1467–1474 гг. [461]461
  АСЭИ, т. I, стр. 38, № 24; стр. 52, № 49; стр. 266, № 363.


[Закрыть]

Когда совершается купчая на половину села [462]462
  Там же, стр. 33–34, № 15–17.


[Закрыть], то имеется в виду прежде всего половина земли, прилежащей к данному жилому поселку.

Аналогичные выводы можно сделать и относительно содержания понятия «деревня», неотделимого от понятия «земля». В 1456–1466 гг. Родион Салков дал Троице-Сергиеву монастырю «землю свою Чижовскую деревню, на Понизовье…». Около 50–70-х годов XV в. некто Матвей купил «у своего отца у Петра землю Оксиньинскую деревню». Поскольку под деревней имеется в виду не только поселение, но в первую очередь земля, постольку отчуждаются и части деревни. В одной купчей конца XIV – начала XV в. указано, что игумен Кириллова-Белозерского монастыря Кирилл купил у некоего Серка «пол-деревни Волковские да Ульяныкову полосу», а «другую половину тое ж деревни купил… у Тимошки» [463]463
  Там же, стр. 196, № 272; стр. 203, № 283; т. II, стр. 19, № 11.


[Закрыть].

Судя по документам XIV–XV вв., можно утвердительно говорить, что многие села и «старые» деревни Северо-Восточной Руси (особенно центра ее) – это очаги старинной земледельческой культуры на землях, давно уже возделываемых хлебопашцами. Когда речь идет о селах и деревнях, в актах обычно при этом упоминается не просто «земля», но и хлебные злаки: посевы, всходы, собранное зерно. Таким образом, понятие «села» и «деревни» как-то неотделимо от представления не только о пахотной земле, но и о производственном земледельческом процессе и о плодах земледелия.

Некоторые монастырские села в XV в. представляли собой крупные сельскохозяйственные центры. Так, в довольно значительных по тому времени размерах велось земледельческое и скотоводческое хозяйство в селе Меденском, расположенном с «тянувшими» к нему 16 деревнями на р. Тверце, принадлежавшем И. М. Крюкову-Фоминскому, а после смерти последнего в 30-х годах XV в. переданном, согласно его духовной грамоте, в Троице-Сергиев монастырь. В акте передачи земли монастырю значится 22 «лошаков болших и кобыл болших», 20 рабочих («страдных») лошадей, 65 голов рогатого скота (волов, коров, телят), 130 коз и овец. В житнице имелось 700 коробей ржи, 2000 коробей овса, 50 коробей пшеницы, 50 коробей жита, 40 коробей гречи, гороху, конопли. Стоимость села с деревнями была определена в 1500 рублей [464]464
  АСЭИ, т. I, стр. 64, № 71.


[Закрыть].

В 1504 г., согласно завещанию волоцкого князя Ивана Борисовича, в Иосифов-Волоколамский монастырь было передано его село Спасское с 38 деревнями. При описании села Спасского оказалось, что там было «ужато» ржи 80 сотниц, причем из этого числа «к семяном омолочено» 38,5 сотниц, «а вымолотили 100 чети», и «та рожь высеяна на 51 десятине». «Старой» ржи обнаружили 9 четей, «а в одонье ржы складено» 41,5 сотница, сена 22 копны. «Селетнего овса» было сжато 39 сотниц, «и тот овес складен в скирд». У дворника оказалось некоторое количество скота и птицы; корова, 6 овец, два гнезда гусей, два гнезда кур, 2 свиньи. За крестьянами значилась розданная им в займы князем денежная сумма – 11,5 рублей 7 алтын 2 деньги [465]465
  АФЗХ, ч. 2, стр. 36, № 33.


[Закрыть].

Запасы хлеба были в княжеских дворцовых селах. Так, в первой четверти XV в. великий князь Василий I адресует грамоту своему посельскому в Юрьев с предписанием выдавать ежегодно игумену Успенского на Воинове горе монастыря десятую часть урожая зерновых культур, который будет снят с земли села Красного («из моего жита изо ржи, изо пшеницы, из овса отчет, да отсыпати десятое…») [466]466
  АСЭИ, т. I, стр. 48–49, № 43.


[Закрыть].

Приведенный материал однообразен, но показателен уже своим количеством и упорно повторяющимися в нем свидетельствами о земледельческом характере основных типов сельских поселений в разных княжествах и уездах Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. Что дает он для суждения по вопросу об экономических предпосылках образования Русского централизованного государства? Очевидно, к рассматриваемому времени во всех (за малыми исключениями) районах Руси уже сложился устойчивый комплекс обжитых сельским крестьянским населением, из года в год культивируемых старопахотных земель. Образовались постоянные центры сельскохозяйственного производства с устойчивым составом местных жителей, занимающихся земледельческими работами. Таким образом, можно говорить об известном подъеме производительных сил в сельском хозяйстве, достигнутом не столько путем каких-либо существенных изменений его техники (о подобных изменениях никаких данных в нашем распоряжении нет), сколько в результате систематического расширения и упорного многолетнего освоения трудовыми народными массами площади, занятой под земледельческими культурами. Все это было связано с общим экономическим оживлением страны, явившимся предпосылкой ее дальнейшего социально-политического развития.

В связи с ростом в разных частях Руси массива старопахотных земель исчезали резкие различия в уровне производительных сил, создавалась известная общность тех условий, в которых протекала жизнь аграрной страны. «Старые» села и деревни становились объектами притяжения населения, плотность которого возрастала. Эти старые поселения обрастали в разных направлениях, как бы по радиусам, идущим из одной точки, новыми поселками, которые «тянули» к ним, как к своему средоточию. Расширялась площадь, занятая каждым отдельным селом с окружающими его населенными пунктами, и уменьшалась изолированность (даже в условиях еще господствующего натурального хозяйства) таких сельскохозяйственных комплексов (село – деревни – починки) друг от друга.

В источниках сохранились чрезвычайно интересные (и в большом количестве) указания на то, что в связи с появлением в разных частях страны крупных сел менялись пути сообщения. Они начинали проходить через такие села. И делалось это стихийно, в силу того, что само население прокладывало новые дороги через те населенные пункты, которые приобретали известность как центры земледельческой культуры. Владельцы же земель, на которых были расположены подобные пункты, напротив, в ряде случаев стремились добиться от великокняжеской власти запрещения разным «ездокам» передвигаться «непошлыми» дорогами, чтобы избавиться от обязательных постоев, предоставления в своих селах кормов приезжим людям (часто выполнявшим поручения государственной власти) и т. д.

Из жалованной грамоты великого князя Ивана III Спасо-Евфимьеву монастырю 1472–1479 гг. узнаем, что «ездоки» «проложили дорогу непошлую» на монастырское село Мордошское в Суздальском уезде, «а пошлою де дорогою старою не ездят». Князь велел «ту их дорогу непошлую… засечь и заповедати», установив с нарушителей этого постановления штраф в сумме двух рублей [467]467
  АСЭИ, т. II, стр. 508, № 468.


[Закрыть]. В 1467–1474 гг. бил челом великому князю Ивану III игумен Троице-Сергиева монастыря Спиридоний с просьбой запретить «всяким ездокам» ездить «непошлой дорогой», которая «пролегла» на монастырские села Скнятиновское и Едигеевское в Угличском уезде. Просьба игумена была удовлетворена [468]468
  АСЭИ, т. I, стр. 264, № 360.


[Закрыть]. В 1473–1489 гг. Иван III по челобитью митрополита Геронтия постановил, чтобы в дальнейшем не было проезда через богатую торговую слободку Караш в Ростовском уезде [469]469
  АФЗХ, ч. 1, стр. 25, № 5.


[Закрыть].

Число подобных примеров можно значительно увеличить. При этом обращает на себя внимание то обстоятельство, что новыми путями сообщения обычно охватываются зажиточные, богатые хлебом, села.

В селах еще в очень слабой мере производился товарный хлеб. Страна жила в условиях натурального хозяйства. Но хлеб, поступавший из разбросанных в разных уездах, принадлежавших крупным землевладельцам (особенно монастырям) сел в центры владельческого хозяйства в качестве оброка, являлся объектом иногда довольно сложных и длительных перевозок. Рента продуктами содействовала установлению связей между различными районами и центром Руси, между селами в пределах разных районов. И в то же время расширению этих связей препятствовала система феодальной раздробленности, постоянных застав и мытов. В архивах разных монастырей сохранились княжеские грамоты, которыми, по просьбе монастырских властей, князья разрешали беспошлинный провоз оброчного хлеба из монастырских сел.

Из грамот тверского князя Михаила Борисовича (1461–1485 гг.) видно, что из Троице-Сергиева монастыря два павозка и две лодки ежегодно отправлялись за хлебом и маслом в монастырские села Прилуки и Присеки Угличского уезда. Оттуда же привозили в монастырь всякие запасы на возах, гнали скот. По распоряжению тверского князя его мытники и другие пошлинники не должны были взимать мыта и прочих пошлин с монастырских судов, возов и с крестьян. Через Козловский мыт в Серебожской волости Дмитровского уезда проезжали крестьяне из сел и приселков Троице-Сергиева монастыря «з житом или з животиною» или с другим каким-либо «товаром». Грамота Ивана III 1467–1474 гг. освобождала их от уплаты мыта и остальных пошлин.

Согласно сведениям, имеющимся в грамоте великого князя Ивана III юрьевскому наместнику 1493 г., явствует, что из суздальского села Шухобалова, принадлежавшего тому же монастырю, доставлялось в монастырь «жито». В грамоте говорится о том, что суздальский наместник взял за провоз монастырского «жита» на 154 возах мыт в сумме полутора рублей и девяти денег. Князь велел вернуть в монастырь эту сумму и распорядился, чтобы в дальнейшем, «коли повезут к ним в монастырь их хлеб из их села из монастырского из Шухобалова», наместник не брал с монастырских приказных людей «никоторых пошлин». Судя по грамотам дмитровского князя Юрия Ивановича 1504 г. и московского великого князя Ивана III 1505 г., в Симонов монастырь ежегодно привозилось беспошлинно на ста возах «жито» из дмитровских сел и деревень [470]470
  АСЭИ, т. I, стр. 209, № 294; стр. 214, № 303; стр. 263 № 358; стр. 453, № 573; т. II, стр. 467, № 427; стр. 474, № 432.


[Закрыть].

Итак, даже в условиях натурального хозяйства между центрами феодальных владений и отдельными селами в разных землях как земледельческими центрами происходило постоянное общение, подготавливавшее условия для политического объединения на феодальном базисе русских земель.