Текст книги "Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси"

Автор книги: Лев Черепнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 77 страниц)

Заканчивая анализ документального материала, касающегося заселения крестьянами пустошей и лесных участков, расчищенных под пашню, следует еще раз подчеркнуть, что этот процесс предполагает разукрупнение больших жилых поселков и индивидуализацию сельскохозяйственного производства. На пустующих землях и лесных зарослях создаются, как правило, однодворные – двухдверные починки и деревни, своего рода хутора, выселившиеся из больших сел (частновладельческих или черносошных). Но возникновение таких хуторов, неизбежное в ходе колонизационного процесса, не означает разрыва их хозяйственной, административной, культурно-бытовой связи с породившими их селами. Напротив, оно означает расширение сферы влияния «старых» сел, как центров хозяйства и управления в пределах частных вотчин или государственного черного землевладения. Несмотря на борьбу (иногда разорительную для экономики) за вновь заселенные земли между разными феодалами, между феодалами и черносошными крестьянами, увеличение общей площади пашенных земель, эксплуатируемых крестьянским трудом, и обрастание отдельных сел все большим количеством деревень и починков по непрерывно увеличивавшимся кругам, иногда смыкавшимся и заходившим друг за друга, знаменовали тот процесс в области земледелия, без которого было немыслимо и нарастание материальных предпосылок для централизации.

§ 4. Феодальная собственность на землю. Общие тенденции развития вотчинного землевладения

В условиях подъема производительных сил в сельском хозяйстве Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. наблюдались некоторые новые явления в развитии феодальной собственности на землю. Без рассмотрения этих новых явлений нельзя раскрыть социально-экономических предпосылок образования Русского централизованного государства, ибо это государство было государством феодально-крепостническим, защищавшим интересы господствующего класса земельных собственников.

Подъем производительных сил на Руси в XIV–XV вв., о котором речь шла выше и который выразился в распашке и заселении трудовым русским крестьянством залежных и целинных земель, привел прежде всего к тому, что земля (окультивированная и заселенная) становилась все в большей мере объектом притязаний со стороны феодалов разных групп, предметом борьбы и захватов. Не случайно, что именно ко второй половине XV в. относится целый ряд межевых грамот на земельные владения соседних вотчинников, и очень характерно, что (как видно из этих грамот) при размежевании земель в целом ряде случаев границы смежных вотчин проходили непосредственно между участками пашенной земли.

Феодализм распространялся вширь и вглубь. Увеличивалась роль земли как средства производства, возрастала ее ценность и усиливалась борьба за нее. В условиях раздробленности сильным землевладельцам было удобно увеличивать свои имения за счет более слабых, а тем и другим – укреплять свои экономические позиции на основе крестьянского труда и хозяйства. Но для класса феодалов в целом (при всей противоречивости интересов его отдельных групп) дальнейшее укрепление феодального базиса в достигнутых развитием собственности на землю масштабах было возможно в рамках крепостнического феодального государства.

О повышении в XIV–XV вв. ценности земли в связи с развитием феодальной собственности на нее можно судить и по тому, что земля в это время является объектом купли-продажи и крупные землевладельцы (прежде всего монастыри) затрачивают на нее значительные денежные суммы.

Так, из дошедших до нас купчих грамот из архива Троице-Сергиева монастыря видно, что из 49 земельных покупок, сделанных монастырскими властями (а также некоторыми светскими вотчинниками, земли которых впоследствии попали в монастырь) в конце XIV и в первой половине XV в., одна совершена на 300 рублей, одна – на 90 рублей; четыре – на суммы от 30 до 40 рублей, 7 – на суммы от 20 до 30 рублей, 14 – на суммы от 10 до 20 рублей, 16 – на суммы от одного до 10 рублей каждая; одна – на сумму ниже рубля [515]515
  АСЭИ, т. I, № 163 (денежный счет московский); 2 (денежный счет новгородский); 15, 18, 150, 205; 16, 19, 20, 25, 33, 114, 230; 8, 10, 23, 24, 85, 89, 119, 147, 158, 167, 187, 211, 238; 13, 27, 32, 45, 51, 60, 69, 83, 88, 111, 137, 143, 161, 168, 227, 234; kl.


[Закрыть]. Стоимость пяти земельных участков исчисляется на «белы» [516]516
  Там же, № 121–123, 126, 150.


[Закрыть]. Почти в каждой купчей имеется указание на «пополонок», или добавок, к денежной сумме (обычно в виде какого-либо домашнего животного).

По купчим грамотам второй половины XV – начала XVI в. из архива того же монастыря известно 59 актов купли-продажи земли. Из них в одном акте цена земельного участка установлена в 120 рублей, в одном случае цена земли равна 95 рублям, в одном случае – 85 рублям, в двух – за земельные участки уплачено по 80 рублей, в одном – 75 рублей, в одном – 70 рублей, в двух – по 60 рублей, в двух – по 50 рублей, в трех – по 40 рублей, в одном – 30 рублей; 5 сделок совершены на суммы от 20 до 30 рублей, 15 сделок – на суммы от 10 до 20 рублей, 22 – на суммы от одного рубля до 10 рублей, 2 – на суммы менее одного рубля каждая [517]517
  АСЭИ, т. I, № 389, 415, 528, 484, 546, 444, 334–335, 241, 448, 379, 381, 382–383, 487, 566, 258, 392, 449, 488, 547, 648, 259, 267, 273, 283, 384, 386, 387, 390, 404, 478, 480, 509, 569, 616, 240, 242, 252, 266, 268, 281, 285, 287, 288, 324, 333, 380, 395, 410, 426, 427, 452, 471, 481, 496, 622, 638, 606, 634.


[Закрыть].

О довольно значительных затратах на покупку земель, производившихся духовными феодалами, можно судить и по материалам Иосифова-Волоколамского монастыря. В купчих грамотах на земельные участки и селения, приобретенные этим монастырем во второй половине XV в., называются следующие цены: 13 рублей за луг, 25 рублей за сельцо, 30 рублей за село. 40 рублей за деревню, 50 рублей за село, 70 рублей за сельцо, две деревни и селище, 70 рублей за сельцо, 80 рублей за 6 деревень и пустоши, 100 рублей за 6 деревень, 120 рублей за 3 деревни и луга, 230 рублей за село, 14 деревень и 4 пустоши [518]518
  АФЗХ, ч. 2, стр. 10, 12, 13, 15, 16, 27, 32, 34, 35, № 2, 6, 7, 10, 12, 24, 28–32.


[Закрыть]. Во всех случаях я опускаю указание на «пополонок» к денежной сумме (коровами, лошадьми, предметами одежды).

О том, что в XV в. земля играет уже значительную роль в качестве объекта купли-продажи, свидетельствует и установление на нее в это время какой-то шкалы цен, уровень которых менялся в зависимости от качества, местоположения земельных участков и других условий. Поэтому при отчуждении земель иногда производился специальный осмотр в целях определения их продажной цены. Так, согласно условиям купчей грамоты 1474–1496 гг., Ф. И. Пильемов-Сабуров, приобретший у А. Д. Годунова за 60 рублей его вотчину – село Коломенское на реке Москве, должен был вместе с выделенными последним лицами произвести на месте оценку купленной недвижимости («возъехати на ту землю» и «учинити цена тому селу, чего будет то село достойно»). В зависимости от результатов такой оценки или покупатель обязан был сделать доплату к указанной в купчей грамоте денежной сумме, или же, напротив, продавец должен был вернуть покупателю полученный с него (сверх реальной стоимости недвижимости) излишек денег [519]519
  АСЭИ, т. I, стр. 336, № 448.


[Закрыть].

Весьма показательно, что иногда землевладелец покупает землю, затрачивая на нее определенную сумму, а затем обменивает эту землю (с какой-то денежной приплатой) на другую, тем самым увеличивая или же округляя свои земельные владения. Следовательно, с землей проделываются довольно сложные денежные операции. Так, в 1482–1508 гг. княгиня Мария Голенинас детьми выменяли у М. Я. Шульгина с детьми «их вотчину», сельцо Шульгино с селищем Высоким в Рузском уезде, отдав им со своей стороны «свою куплю» – деревню Оленинскую Рунова и, кроме того, приплатив 40 рублей денег [520]520
  АФЗХ, ч. 2, стр. 20–21, № 16.


[Закрыть]. В 40–70-х годах XV в. князь Ф. Д. Пожарский совершил обмен землями со своим троюродным братом М. И. Голибесовским и доплатил ему при этом 40 рублей [521]521
  АСЭИ, т. II, № 451.


[Закрыть].

Характерно, что, покупая населенные и обработанные земли (села, деревни), феодалы (особенно, духовные – монастыри) ассигнуют денежные средства и на приобретение земель пустующих (которые также обладают ценностью) с целью завести на них хозяйство в дальнейшем. Так, в 1444–1483 гг. игумен Калязина монастыря Макарий купил ряд пустошей: у Н. И. Лукина – за 3 рубля, у Андрея Александровича – за 3 рубля, у тверского великого князя Бориса Александровича – за 5 рублей и за «деньгу золота», у Я. Г. Ушакова – за 4 рубля [522]522
  ЦГАДА, ф. Калязина монастыря, кн. 1, № 27, л. 37; № 5, л. 13; № 17, л. 27; кн. 4, № 40, л. 27 об.; № 83, л. 77 (большое количество пустошей переходит в монастыри по вкладам, см там же, кн. 1, № 2, л. 10; кн. 4, № 20, л. 13; № 31, л. 22 об.;№ 1, л. 1; № 70, л. 62 об.; АСЭИ, т. II, № 440).


[Закрыть]и т. д.

При всей несомненности фактов довольно значительной (в среде главным образом господствующего класса) мобилизации земли и роли в этом процессе денег характер, темпы, формы земельной мобилизации регулировались феодальными отношениями.

Весьма показательно, что в условиях натуральной экономики при продаже или обмене земли придатком к денежной сумме, уплачиваемой за отчуждаемый земельный участок, часто служит зерно (рожь, пшеница, овес и т. д.). Такого рода доплата хлебом к выражаемой в деньгах стоимости приобретаемых недвижимых имуществ характеризует, например, земельные сделки небольшого Троицкого Калязина монастыря. Так, в 1458–1459 гг. игумен этого монастыря Макарий выменял у своего слуги Кузьмы Игнатьева землю в обмен на монастырские деревни, «а придал… ему 10 кадей ржи да кадь овса». В 1444–1483 гг. тот же игумен менялся деревнями со Степаном и Борисом Григорьевичами Ушаковыми, доплатив им за их владения деньгами с придачей хлеба (24 кади ржи, 20 кадей овса, «да семяна в земли пять кадей ржи»). В те же годы игумен Макарий купил «пустыню» Кобылинскую, заплатив за нее 3 рубля «да три оковы ржи пополнка». В начале XVI в. игумен Калязина монастыря Пахомий совершил обмен землями с Д. О. Коржавиным, отдав последнему дополнительно к переходящим к нему монастырским земельным участкам 2 рубля деньгами, 20 кадей ржи, 40 кадей овса, 2 кади пшеницы, 3 кади ярицы [523]523
  ЦГАДА, ф. Калязина монастыря, кн. 1, № 4, л. 12; № 15, л. 25; № 5, л. 13; кн. 4, № 31, л. 20.


[Закрыть].

Денег у феодалов в их массе явно было мало, лишь наиболее богатые из них (и прежде всего такие крупные духовные феодальные организации, как монастыри, подобные Троице-Сергиеву) могли затрачивать большие денежные суммы на земельные покупки. Часть же мелких феодалов готова была отдать свои земли за хлеб.

Другое, что надо отметить, – мобилизация феодальной земельной собственности в XIV–XV вв. была ограничена и стеснена ее монопольным сословным характером и теми юридическими нормами, которые сложились в условиях политической расчлененности Руси, являвшейся в свою очередь следствием ее экономической раздробленности. Последняя не была преодолена и в процессе государственной централизации. И в централизованном государстве сохранилась (и даже укрепилась) структура феодальной собственности на землю как собственности монопольно-сословной. И там стеснялась мобилизация земли. Но в качестве предпосылки образования централизованной феодальной монархии большую роль сыграло то обстоятельство, что развитие собственности на землю и задачи ее перераспределения среди господствующего класса феодалов уже перерастали те рамки, которые были поставлены строем политической раздробленности.

* * *

В условиях экономической изолированности отдельных областей и княжеств Северо-Восточной Руси сложилась известная юридическая норма, встречающаяся неоднократно в междукняжеских договорах: «тобе знати своя очина, а мне знати своя очина» [524]524
  ДДГ, стр. 20, № 5.


[Закрыть]. Эта формула означала, что верховным собственником всей земли в пределах каждого княжества являлся стоявший во главе его князь и что ни ему, ни его боярам не разрешалось приобретение земельных владений и заведение феодально-зависимого населения в чужих княжествах. «А тобе, брату моему молодшему, в моемь оуделе сел ти не купити, ни твоим бояром, ни закладнев ти, ни оброчников не держати. Тако же и мне в твоем оуделе сел не купити, ни моим бояром, ни закладнев ми, ни оброчников не держати», – читаем в договорной грамоте великого князя Дмитрия Ивановича с князем серпуховским и боровским Владимиром Андреевичем около 1367 г. [525]525
  Там же.


[Закрыть]

Но право собственности князей на различные категории земель в пределах своих «вотчин» было неодинаково, что объясняется феодально-иерархическим характером сословного землевладения, наличием наряду с верховным собственником – князем и других землевладельцев в каждом княжестве.

Среди разновидностей феодальной собственности на землю в княжествах Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. известны: 1) « черные земли» (которые находятся в пользовании крестьянских общин, эксплуатируемых непосредственно государством); 2) земли, дворцовые, раздаваемые княжеским слугам (вольным и невольным), обслуживающим дворцовое хозяйство, обычно в условное держание; 3) земли, принадлежащие отдельным феодалам, светским и духовным – княжеским боярам и слугам и церковным корпорациям (монастырям, церквам и т. д.). Перечисленные категории земель обычно четко различаются в источниках. Так, в договоре Ивана III с угличским князем Андреем Васильевичем 1481 г. названы земли «боярские», «монастырские», «черные», «служни» [526]526
  ДДГ, стр. 253, № 72.


[Закрыть]. По жалованной грамоте 70–80-х годов XV в. вологодского князя Андрея Васильевича Меньшого Леонтию Злобе Васильеву сыну Львову, последнему предоставлено право покупки в Вологодском уезде земли размером в соху из числа «боярскых и служных и черных тяглых людей» [527]527
  АСЭИ, т. II, стр. 165, № 250.


[Закрыть].

Черная земля является великокняжеской тяглой, т. е. крестьяне, на ней живущие и ею пользующиеся, несут тягло(дань и другие повинности в пользу государства) по разверстке общинных властей, вместе с волостью или станом (т. е. вместе с другими черными крестьянами, связанными с ними поземельно и в административном отношении подчиняющимися власти княжеских волостелей и становщиков).

«Черная», тяглая, великокняжеская, государственная земля противопоставляется земле боярской и церковной. Такое противопоставление выступает в ряде документов. Так, судья ставит на суде вопрос свидетелям: «Чем же ся вы межу себя уличаете? Ты, Лазарь, с товарыщи зовешь землею тяглою становою, а ты, Федор, и Олфер с товарыщи зовете землею боярскою, а не тяглою». Великокняжеский дворский в 1496 г. «отвел» часть монастырской земли «х тяглойземле великого князя». Один из «знахорей» так говорил про дворцовую землю: «а то, господине, земля изстарины звенигородицкаа, а к нам, господине, к черным не тянула, на к бояром» [528]528
  Там же, стр. 372, № 375; т. I, стр. 499, № 602; АФЗХ ч. 1, стр. 98 № 103. Здесь и далее по всей книге, в цитируемых источниках курсив мой. – Л. Ч.


[Закрыть].

Если черные крестьяне непосредственно подчинялись (через выборных общинных властей) князю как верховному собственнику земли, то для крестьян боярских и монастырских непосредственными землевладельцами являлись какой-либо светский феодал из числа местных вотчинников или церковная корпорация, а уже над ними стоял верховный собственник всей территории данного княжества – князь великий или удельный.

«Служни» земли (из числа дворцовых княжеских) занимали промежуточное положение между монастырскими и боярскими, с одной стороны, и черными, тяглыми – с другой. В договорных княжеских грамотах они сближаются скорее с последними («земли данные служнии или черных людии» [529]529
  ДДГ, стр. 32, № 11.


[Закрыть]). Дворцовые слуги могли обрабатывать землю собственным трудом, и тогда они сближались с крестьянами, но могли пользоваться и чужим трудом, становясь мелкими феодалами.

Так было в период феодальной раздробленности. Объективный процесс развития феодальной собственности на землю нарушал эту сложившуюся в отдельных княжествах структуру феодального землевладения, приводя к другим формам иерархии централизованного типа. Феодальные вотчины, разрастаясь, не считались с пределами отдельных княжеств. Тем самым нарушалась правовая норма договорных междукняжеских взаимоотношений о запрете земельных покупок в чужих княжествах. Жизнь оказывалась сильнее всяких юридических формул, явно нарушая их. Так, в договоре великого московского князя Дмитрия Донского с серпуховским и боровским князем Владимиром Андреевичем 1389 г. сразу после стандартной статьи о том, что князья-союзники не будут покупать сел один во владениях другого, говорится об отступлении от этого правила в недавнем прошлом, после смерти великого московского князя Ивана Ивановича, когда имел место факт купли землевладельцами одного княжества в пределах другого земель «данных служних или черных людии» [530]530
  ДДГ, стр. 32, № 11.


[Закрыть].

Рамки отдельных княжеств перерастало прежде всего землевладение митрополичьей кафедры, разбросанное на огромной территории Руси, и крупных монастырей, из которых такие, как Троице-Сергиев, подобно митрополичьему дому, владели вотчинами в целом ряде княжеств. Кроме того, следует помнить, что и у митрополичьей кафедры был ряд домовных приписных монастырей и выходцы из Троице-Сергиева монастыря основали новые монастыри в разных частях Руси. Развитие церковного и монастырского землевладения, интенсивно происходившее на протяжении XIV–XV вв., являлось одним из существенных факторов политической централизации, ибо это развитие не считалось с наличием внутри страны политических перегородок. Обладавшие в значительной мере правом экстерриториальности, духовные феодальные корпорации были силой, пробивавшей серьезные бреши в политическом здании феодальной раздробленности. И неслучайно князья, пытавшиеся возглавить процесс политической централизации (сначала тверские, затем московские), стремились обеспечить себе поддержку со стороны церкви. Дело было при этом не только в поддержке материальной и идеологической, айв том, что церковное и монастырское землевладение по самому своему характеру представляло серьезную базу для политического объединения страны. Я думаю, что не случайно дворянские и буржуазные историки в ряду условий, определивших роль Москвы в качестве центра единого Русского государства, выдвигали и то обстоятельство, что она рано стала местопребыванием митрополита. Если дворянско-буржуазные историки придавали при этом решающее значение таким моментам, как моральное влияние церкви на население и важность для народа авторитета митрополитов, на который опирались в своих действиях московские князья, то советская наука должна обратить свое внимание на другое – на роль духовных корпораций в качестве крупных землевладельцев. Церковь обладала большими возможностями и средствами, чем многие другие вотчинники, для расширения своих богатств, при участии церковных феодалов происходила более быстрыми темпами мобилизация земельной собственности, нарушая установленные законом пределы отдельных княжеств. Именно церковные землевладельцы раньше других становились земельными собственниками всероссийского масштаба.

Рост церковного и монастырского землевладения совершался вопреки нормам между княжеских договоров, требовавших охраны князьями черных людей: «блюсти ны их с одного» [531]531
  ДДГ, стр. 20, № 5.


[Закрыть].

Для расширения феодальной (и, в частности, церковной и монастырской) собственности в XIV–XV вв. имели большое значение как раз захваты феодалами черных крестьянских земель. Средства, к которым прибегали монастыри и другие духовные феодалы для завладения черными землями, были различные. Иногда переход к монастырям или иным духовным корпорациям черных земель внешне носил вполне законный характер. Ом облекался в форму земельного пожалования (или разрешения на покупку) монастырю, митрополиту и т. д. со стороны князя – верховного собственника фонда черных земель. Так, в 1420–1421 гг. великий князь Василий II «ослободил» митрополиту Фотию купить деревню Яковльскую в волости Талше Владимирского уезда [532]532
  АФЗХ, ч. 1, стр. 200, № 226.


[Закрыть]. В 1467–1474 гг. Иван III «пожаловал» игумена Троице-Сергиева монастыря Спиридония с братьею слободкой Любедецкой Филисовской и пустошью Григорьевскою в Медушском стану Владимирского уезда (кроме двух оброчных деревень). Тогда же князь Андрей Васильевич угличский «пожаловал» игумена Троице-Сергиева монастыря Спиридония «двумя полями» (30 четвертей) земли Павловского села, которую монахи «пригородили» к своей деревне [533]533
  АСЭИ, т. I, стр. 262, № 357; стр. 267, № 365.


[Закрыть]. В 1473 г. князь Юрий Васильевич дмитровский «променил» игумену митрополичьего Новинского монастыря Герасиму «свои земли тяглые» – деревню и два селища в обмен на монастырские владения [534]534
  АФЗХ, ч. 1, стр. 84, № 82.


[Закрыть].

В ряде случаев княжескому пожалованию предшествует насильственный захват черной земли монастырем. Князь лишь санкционирует переход к монастырю земельного участка, которым он фактически уже завладел. Так, в жалованной грамоте угличского князя Андрея Васильевича 1472 г. Троице-Сергиеву монастырю указано, что монахи «секли» княжеский лес «и пахали» «старь, не делавую землю» к монастырскому сельцу Васильевскому, в Кинельском стану Угличского уезда, «и огород вгородили в поле». Своей жалованной грамотой князь Андрей Васильевич «придал» указанную землю к монастырскому сельцу «впрок». На суде, происходившем около 1502–1504 гг., выяснилось, что великий князь «придал» к селу Хупани, принадлежавшему Троице-Сергиеву монастырю, половину селища Дьяковского, входившего в состав черных земель Бармазовской волости Переяславского уезда. Это вызвало протест сотника Бармазовской волости Окула, который от имени всей волости стал требовать размежевания. Дело разбирал судья Иван Яковль. Монахи представили в суд старую разъезжую грамоту. Настроение черных крестьян в связи с утратой ими части земельной площади было очень возбужденное, и они демонстративно заявили судье: «А та у них разъежая грамота лживая, и ты ту грамоту положи перед великим князем, а нас в Дьякове селище оправи; а не оправишь, и нам на тобя бити челом государю великому князю» [535]535
  АСЭИ, т. I, стр. 299 № 408; стр. 556–560, 569, № 612.


[Закрыть]. Судья передал дело на доклад дворецкому князя П. В. Шестунову, после чего был назначен новый разъездщик, проведший земельную границу так, как этого требовали интересы монастыря.

Из документов видно, что иногда черные земли захватывают светские землевладельцы – бояре, великокняжеские слуги, а уже от них эти земли переходят разными путями к монастырям. В 1428–1432 гг. боярин В. Б. Копнин оформил данную грамоту на шесть пустошей в Мишутинской волости Переяславского уезда, переданных им в качестве вклада в Троице-Сергиев монастырь. Можно думать, что пустоши принадлежали когда-то к числу черных, но были затем «обоярены». Это видно из позднейшей пометы на данной грамоте В. Б. Копнина о том, что староста и черные крестьяне Мишутинской волости в княжение Ивана III судились с монастырем по поводу указанных пустошей, но проиграли дело [536]536
  Там же, стр. 58, № 61.


[Закрыть]. Около 1455–1460 гг. келарь Троице-Сергиева монастыря Логин купил у Андрея Саватыева землю Саватыевскую, в Верхдубенском стану Переяславского уезда [537]537
  Там же, стр. 188, № 259.


[Закрыть]. Но эта земля оспаривалась черными крестьянами Мишутинской волости. Сама купчая была совершена помимо воли продавца, очевидно, не чувствовавшего себя собственником отчуждаемой недвижимости. Во всяком случае Андрей Саватыев указывал, что «купил у него Логин ту землю силно за… приставом великого князя…» [538]538
  Там же, стр. 318–320, № 430.


[Закрыть]На суде, происходившем в 60–70-х годах XV в., выяснилось, что незадолго до «Белевщины», т. е. до того времени, когда в г. Белеве укрепился хан Улу-Мухаммед (конец 30-х годов XV в.), А. В. Лыков передал в Троицкий Махрищский монастырь село Зеленцино с землями, в Переяславском уезде, которые раньше принадлежали к числу дворцовых владений великой княгини Марии Ярославны [539]539
  Там же, стр. 246–249, № 340.


[Закрыть]. В 1485–1490 гг. староста Залесской волости, Костромского уезда, Андрей и черные волостные крестьяне обвиняли старца Троице-Сергиева монастыря Касьяна в том, что он и другие «старци троецьские» «отняли» у них два наволока на реке Костроме. Старец Касьян в доказательство прав монастыря на эти наволоки представил купчую грамоту, в которой говорилось, что они приобретены монастырем у Ивана Калинина [540]540
  АСЭИ, т. I, стр. 401–403, № 524.


[Закрыть]. Тогда же черные крестьяне Залесской волости подняли вопрос и о принадлежности им пустоши Тевликовской, которой также завладели монастырские старцы. Но и на эту пустошь в Троице-Сергиевом монастыре оказалась купчая грамота [541]541
  Там же, стр. 403–404, № 525.


[Закрыть]. В 1488–1490 гг. черные крестьяне Нерехотской волости указывали на суде, что старцы Троице-Сергиева монастыря «припустили полтора поля» черной земли Северовской к монастырской деревне Мотайцеву, а кроме того, «пашут» черные земли Рязанцево, Тарасцово, Завражное. Монастырский старец Даниил показал судье купчую грамоту на эти земли, в которой, однако, не были указаны имена населенных пунктов [542]542
  Там же, стр. 417–418, № 539.


[Закрыть]. В те же годы черные крестьяне той же Нерехотской волости, Костромского уезда, добивались на суде возврата им земель Гилева и Дубовицы, захваченных Троице-Сергиевым монастырем. Монастырские старцы ссылались на то, что у них имеются на указанные земли грамоты (данная и купчая), и передали их судье [543]543
  Там же, стр. 413–414, № 537.


[Закрыть]. На суде 1497–1498 гг. по делу между Троице-Сергиевым монастырем и черными крестьянами деревни Михайловской Юрьевского уезда – Фофаником с товарищами – о селище Медвежьем, выяснилось, что это село «от Суздальского бою» (т. е. с 1445 г.) перешло к боярам, а от них – к Троице-Сергиеву монастырю (лет 20 тому назад) [544]544
  Там же, стр. 527–529, № 615.


[Закрыть].

Я не останавливаюсь специально на фактах покупки монастырями земель у самих черных крестьян, так как эти факты собраны и рассмотрены в монографии А. И. Копанева.

Одним из средств захвата духовными феодалами черных земель была распашка пустошей, временно заброшенных черными крестьянами участков. Разрабатывая трудом своих крестьян пустующие черные земли, монастырские власти тем самым присваивали их. Около 1462–1470 гг. Гридя Голузнивый говорил на суде относительно ряда пустошей у Соли Галицкой: «то, господине, земли великого князя черный тяглый», а чернец Симонова монастыря «пашет их без леп, а зовет землями монастырьскими» [545]545
  АСЭИ, т. II, стр. 362, № 368.


[Закрыть]. В 1463 г. крестьяне Корнил и Иван рассказывали судье Якову Шацевальцеву: «живем, господине, туто с ними [старцами Симонова монастыря] обо враг… а наехали, господине, [старцы] и почали они пахать пустоши» [546]546
  Там же, стр. 371, № 375.


[Закрыть]. В 1488–1490 гг. черные крестьяне Нерехотской волости Костромского уезда подали в суд жалобу на старцев Троице-Сергиева монастыря, завладевших черными землями Волосцевым и Пупковым и др. Когда-то это были пустоши, «а старци троицкие поставили на тех пустошех деревни». В предъявленной монастырским старцем Даниилом купчей спорные земли не были названы, но он объяснил это тем, что уже после приобретения земель монастырские крестьяне свели на них лес и устроили новые жилые поселки [547]547
  АСЭИ, т. I, стр. 415–416, № 538.


[Закрыть].

Расхват монастырями черных земель производился особенно интенсивно в годы бедствий (неурожаев, эпидемий, вражеских нашествий и т. д.). Около 1465–1470 гг. разбиралось дело о луге Калитниковском Галичского уезда. Выяснилось, что этот луг принадлежал когда-то к числу черных великокняжеских земель, затем этот луг «залегл» «от мору», черные крестьяне его забросили и он перешел во владение старцев Симонова монастыря [548]548
  АСЭИ, т. II, стр. 383–385, № 383.


[Закрыть]. В 1500–1501 гг. происходил суд между митрополичьим посельским села Куликовского Костромского уезда Ваней и великокняжескими крестьянами Минского стана по делу о владении рядом деревень и пустошей. Великокняжеские крестьяне Фрол и Копос рассказывали, что тяглые земли Минского стана «запустели… от великого поветрея», и после этого посельский Ваня стал называть их «митропольскими землями», поставил на них деревни, «а пустоши… почал пахати и косити…» [549]549
  АФЗХ, ч. 1, стр. 222, № 258.


[Закрыть]

В связи с развитием трехпольной системы земледелия монастырские власти и митрополичьи приказчики стали присоединять пустующие черные земли к своим пашням, используя их в качестве «третьего поля». В конце XV в. возник земельный спор между митрополичьей кафедрой и Андреем Пелепелкиным о селище Поповском Коломенского уезда. Андрей Пелепелкин доказывал, что это селище – «земля великого князя», которой незаконно завладела кафедра. А митрополичий посельский Сенька утверждал, что спорное селище представляет собой третье поле митрополичьего села Бисерова [550]550
  Там же, стр. 106, № 114.


[Закрыть]. В 1505 г. черные крестьяне Вольской волости Белозерского уезда – Окиш Олюнов с товарищами жаловались на приказчика Д. В. Шеина – Гридю Тептюкова в том, что он «припустил» к селу Лаврентьевскому «в третье поле деревню Олешинскую, которая была «пуста от великого мору» [551]551
  АСЭИ, т. I, стр. 582, № 658.


[Закрыть].

Приведенный материал не только указывает на рост монастырского землевладения за счет расхвата (нелегального и облеченного в легальные формы) черных земель. Он свидетельствует и о том, что великие князья были вынуждены вопреки ими самими установленным нормам, охраняющим от распыления фонд черных земель, содействовать переходу последних в собственность митрополичьей кафедры и монастырей. И это, конечно, потому, что расширение площади церковного и монастырского землевладения, разрывавшее установившиеся политические границы, было в интересах политики государственной централизации. Проникновение вотчин митрополичьего дома, Троице-Сергиева и других центральных монастырей в отдельные полузависимые от Москвы или только что попавшие под московский протекторат княжества создавало там экономическую и социальную опору для московской великокняжеской власти. Но на определенном этапе расхищение духовными корпорациями черных земель, верховным собственником которых с объединением основного массива территории Северо-Восточной Руси вокруг Москвы и падением независимости большинства феодальных центров стал великий князь московский, обнаружило в глазах московского правительства и свои отрицательные последствия. Если развитие церковного и монастырского землевладения на протяжении XIV–XV вв. содействовало процессу политического объединения Руси, то закрепление результатов этого объединения, реорганизация государственного аппарата и обеспечение внешнеполитической безопасности Русского централизованного государства в конце XV – начале XVI в. проводились на базе измененной структуры феодальной земельной собственности. В это время развитие получила новая форма земельной собственности – поместная система, служившая материальной базой для завоевывающего ведущее место в системе господствующего класса социального слоя – служилого дворянства. А для его обеспечения требовались земли. Отсюда и возникают планы великокняжеской власти: минимальный – приостановить рост церковного и монастырского землевладения; максимальный – отнять у церковных учреждений и часть тех вотчин, которыми они уже владели.

Во всяком случае я думаю, что в истории роста церковных и монастырских имений необходимо выделение двух этапов, из которых первый явился одной из предпосылок создания централизованного государства, а второй создавал уже известные для этого препоны.

* * *

Церковное и монастырское землевладение увеличивалось не только за счет черного, но в значительной мере за счет боярского. Каковы же были общие линии эволюции боярской земельной собственности в период складывания Русского централизованного государства?

Развитие боярского землевладения приходило в противоречие с существующей в период раздробленности политической системой в том отношении, что при свободе вассального договора боярин и вольный слуга мог быть землевладельцем в одном княжестве, а служить князю – верховному главе другого княжества. Выход из этого противоречия был найден в зафиксированном в междукняжеских соглашениях статусе, согласно которому наряду с правом свободного отъезда бояр и вольных слуг от князей, с которыми они были связаны служебными договорами («а бояром и слугам вольным воля») [552]552
  ДДГ, стр. 20, № 5; стр. 32, № 11; стр. 33, № 13; стр. 40, № 14: стр. 42, № 15.


[Закрыть], декларировались их обязанность «судом и данью тянуть по уделом, где кто живет», и обязанность князей «блюсти» чужих бояр и слуг, «как и своих» [553]553
  ДДГ, стр. 48, № 17; стр. 52, № 18.


[Закрыть]. Но этот статус, конечно, не мог быть устойчивым и часто нарушался в условиях тех постоянных усобиц, которыми наполнен период феодальной раздробленности. Поэтому и отношение боярства (в его отдельных группах) к вопросу о централизации не могло не быть противоречивым. С одной стороны, независимость отдельных русских княжеств обеспечивала землевладельческие и политические привилегии местных бояр от поползновений их нарушить со стороны великокняжеской власти. С другой стороны, землевладельческие интересы многих бояр были уже значительно шире тех возможностей, которые им были предоставлены строем политически раздробленной Руси, и они не могли не стремиться к устранению препон, этим интересам мешавших.