Текст книги "Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси"

Автор книги: Лев Черепнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 77 страниц)

Жители отдельных селений белозерских Кириллова и Ферапонтова монастырей, а также черных деревень волости Волочка Словенского специализировались на переправе по суху из одного озера в другое судов с прибывавшими сюда гостями. В жалованной грамоте Верейского и белозерского князя Михаила Андреевича 1454–1455 гг. говорится: «Что приходят гости на Волочек, на Словенское озеро, да с Словенского озера волок на Порозобицькое озеро, или с Порозобицького озера на Словенское озеро, и яз пожаловал двема монастырем, Кирилову монастырю да Мартемьянову, – велел есмь им треть волочити, а два жеребья велел есмь волочити волочаном волостным людем и слугам и черным» [1001]1001
  АСЭИ, т. II, стр. 96, № 159.


[Закрыть].

В нашем распоряжении очень мало данных о таких видах деревенского ремесла, как обработка металла, дерева, кожи и т. д. Материал, собранный и обследованный Б. А. Рыбаковым, относится в значительной мере к Новгородской земле. Б. А. Рыбаков не использовал одну группу источников, касающихся Северо-Восточной Руси, – акты на земли духовных феодальных корпораций, в которых часто встречаются имена деревенских ремесленников. Наибольший интерес представляют по количеству материала акты XV в. Троице-Сергиева монастыря. В них неоднократно встречаются кузнецы (в качестве «послухов» при оформлении земельных актов [1002]1002
  АСЭИ, т. I, стр. 110, № 144; стр. 132, № 184; стр. 327, № 431.


[Закрыть]и «знахорей» на суде [1003]1003
  Там же, стр. 312, № 422; стр. 450, № 571; стр. 540, № 628.


[Закрыть], «мужей» на земельных «разъездах» [1004]1004
  Там же, стр. 318, № 429; стр. 322, № 431; стр. 537, № 526.


[Закрыть]). В документах XV в., фиксирующих земельные права Кириллова – Белозерского монастыря, не раз попадается имя кузнеца Михаля [1005]1005
  АСЭИ, т. II, стр. 51, № 82; стр. 52–53, № 86–87.


[Закрыть]. Видно, что кузнецы занимали видное положение среди крестьян (как черных, так и монастырских). В их работе была нужда, судя же по писцовым книгам Троице-Сергиева монастыря и митрополичьей кафедры конца XV – начала XVI в. [1006]1006
  АСЭИ, т. I, стр. 565–571, № 649; АФЗХ, ч. 1, стр. 29, 44, 45, 150, 153.


[Закрыть], число кузнецов в сельских местностях было ограничено (правда, показания писцовых книг могут быть недостаточно точными).

Из других ремесленных профессий при перечислении послухов, присутствовавших при совершении земельных сделок, и «знахорей», опрашиваемых на суде, в документах называются булатник [1007]1007
  АСЭИ, т. I, стр. 312, № 422.


[Закрыть], иконники, крестечник [1008]1008
  Там же, стр. 58, № 61; стр. 131–132, № 183; стр. 146, № 205; стр. 162, № 227; стр. 193–194, № 266–267.


[Закрыть], серебряный мастер [1009]1009
  Там же, стр. 197, № 273.


[Закрыть]. Некоторые из этих профессий передавались по наследству: так, у иконника Степана был сын Тимоша Степанов [1010]1010
  Там же, стр. 183, № 266; стр. 403, № 525.


[Закрыть]. Интересно, что последний являлся человеком грамотным и даже писал документы, оформлявшие сделки на землю. Весьма вероятно, что люди указанных специальностей не были связаны с деревней и работали в самом Троице-Сергиеве монастыре. В одной продажной записи Симонова монастыря «златой мастер» и «иконник» названы среди монастырских властей (архимандрита, казначея, строителя) [1011]1011
  АСЭИ, т. II, стр. 344, № 347.


[Закрыть]. Значит, они занимали видное положение в монастыре.

Встречаются в актах Троице-Сергиева монастыря, митрополичьей кафедры и т. д. указания на плотника [1012]1012
  АФЗХ, ч. 1, стр. 64.


[Закрыть], токаря [1013]1013
  АСЭИ, т. I, стр. 467, № 584.


[Закрыть], швецов [1014]1014
  Там же, стр. 10, № 31; стр. 43, № 32; стр. 118, № 161.


[Закрыть], холщевника [1015]1015
  Там же, стр. 114, № 153.


[Закрыть], епанечника [1016]1016
  АФЗХ, ч. 1, стр. 41.


[Закрыть], скорного мастера [1017]1017
  АСЭИ, т. I, стр. 288, № 396.


[Закрыть].

В целом надо сказать, что ремесленные профессии, восстанавливаемые по актам Северо-Восточной Руси, совпадают (за некоторыми исключениями, например за исключением доменного дела, о котором нет данных для центральных районов Руси) с теми профессиями, список которых составлен Б. А. Рыбаковым по Новгородским писцовым книгам конца XV в. [1018]1018
  Б. А. Рыбаков, Ремесло древней Руси, стр. 558.


[Закрыть]Установить процент неземледельческого населения среди деревенских ремесленников невозможно. Сведения о них слишком случайны. Во всяком случае, несомненно, что в русской деревне XIV–XV вв. господствовала домашняя крестьянская промышленность. Среди отдельных профессий (например, кузнецов, плотников) имела место и работа на заказ.

С. Б. Веселовский поднял очень интересный вопрос о возникновении в Северо-Восточной Руси в период образования централизованного государства сельских торжков. Автор относит это явление «ко второй половине XV в. и последующему времени». Но для второй половины XV в. он приводит только два примера, свидетельствующих о наличии торжков в селах. Данные, приведенные С. Б. Веселовским и широко затем использованные в советской литературе, относятся к селам Медне Новоторжского уезда и Клементьеву Радонежского уезда [1019]1019
  С. Б. Веселовский, Село и деревня в Северо-Восточной Руси XIV–XVI вв., стр. 24–25.


[Закрыть]. Между тем в распоряжении исследователей имеется гораздо больший материал о сельской торговле во второй половине XV в.

В духовной Ивана III 1504 г. говорится о торговле «съестным припасом» в подмосковных «селцех» [1020]1020
  ДДГ, стр. 361, № 89.


[Закрыть]. Из жалованных грамот можно сделать вывод, что торжки были в принадлежавших Троице-Сергиеву монастырю селах Куноках Дмитровского уезда [1021]1021
  АСЭИ, т. I, стр. 293, № 400.


[Закрыть], Кучках и Деревеньках Юрьевского уезда [1022]1022
  Там же, стр. 302, № 412.


[Закрыть]и пр.

Сохранилась чрезвычайно интересная грамота Ивана III 1462–1466 гг. переяславским таможникам – Мартыну Черному и Гриде Ильину, которые «откупили» право сбора тамги и «емлют» на «людех» Троице-Сергиева монастыря в Переяславле «тамгу и все пошлины», «да и по селом деи по их по манастырьским посылают поборов брати». По жалобе властей Троице-Сергиева монастыря князь распорядился: «и вы бы [таможники] и нынеча по старине на их людех на манастырских тамги, ни каких пошлин не имывали, ни по селом бы есте по их не посылали поборов брати» [1023]1023
  Там же, стр. 222, № 311.


[Закрыть]. Раз по селам Троице-Сергиева монастыря, расположенным в Переяславском уезде, собирались таможенные пошлины, значит там производилась торговля.

В Бежецком Верхе у Троице-Сергиева монастыря были довольно крупные села Присеки и Сукромное. В жалованной тарханно-несудимой грамоте на эти села, выданной в 1462 г. Иваном III монастырю, в числе пошлин, от уплаты которых княжеским финансовым агентам освобождаются «все их крестьяне, селчяне монастырские и деревенщики», фигурируют мыт, тамга, осминичее, явка [1024]1024
  Там же, стр. 214, № 304.


[Закрыть]. Поэтому можно думать, что в Присеках и Сукромном был местный Торжок. Такой вывод находит косвенное подтверждение и в некоторых других источниках. Из жалованной грамоты Троице-Сергиеву монастырю угличского князя Андрея Васильевича 1467–1474 гг. видно, что село Присеки представляло собой оживленный населенный пункт, вблизи которого совершался перевоз через реку Мологу («…а лете деи Мологу перевозятся под Присеками»). Из фискальных соображений князь отдал распоряжение (оглашенное на торгу в Городце), чтобы переправа через Мологу происходила в официально утвержденном месте, под Городцом (где за это взимались, конечно, и соответствующие пошлины). Там же было разрешено держать свой плот и присецким посельским («а поселские присецкие под Городецком на Молозе на перевозе держат плот свои») [1025]1025
  АСЭИ, т. I, стр. 266, № 363.


[Закрыть]. То обстоятельство, что реальная действительность не укладывалась в княжеские требования, что фактически местом переправы через Мологу являлся перевоз под Присеками, заставляет предположить, что присецкий торжок в какой-то мере конкурировал с городецким торгом. Характерно, что в некоторых грамотах село Присеки называется «слободой» [1026]1026
  Там же, стр. 123–124, № 170; стр. 130, № 179.


[Закрыть].

Село Троице-Сергиева монастыря Илемна, расположенное в Верейском уезде, было земледельческим и в то же время промысловым. Его население занималось лесным промыслом. По жалованной грамоте Ивана III 1467–1474 гг. «хрестьяном илемничем, селчяном и деревляном» было разрешено «сечи дрова и бревна ронити» в великокняжеских лесах. В 1487 г. угличский князь Андрей Васильевич позволил илеменским крестьянам «в свои лес в Переделскои ездити по дрова и по берна и что им будет иное надобет в лесе». Посельский села Илемны должен был давать крестьянам, отправляющимся на лесной промысел, в соответствии с их численностью («сколько их поедет в лес») «узолки за своею печатью», а княжеские пошлинники по представлении таких «узолков» были обязаны освобождать их от уплаты явки, мыта и от других поборов. Из грамоты волоцкого князя Бориса Васильевича конца 50–70-х годов XV в. видно, что крестьяне беспошлинно прогоняли из Илемны плоты и совершали довольно частые поездки «к монастырю» и в Малый Ярославец, везя оброк «или иное што» (возможно, товар на продажу) или отправляясь «на порожне» [1027]1027
  Там же, стр. 258, № 352; стр. 410, № 533; стр. 275, № 377; стр. 258, № 352; стр. 268, № 366.


[Закрыть].

В Угличском уезде было расположено принадлежавшее Троице-Сергиеву монастырю село Прилуки. Там велось земледельческое хозяйство. В Прилуки монастырские старцы посылали «по масла и по заспу» [1028]1028
  Там же, стр. 209, № 294.


[Закрыть]. В то же время село представляло собой промысловый центр. Здесь жили «рыболове, черньци и миряне», которые получили от великого московского князя Василия II право ловить рыбу «волно» «всякою ловлею в реке Волге, вниз до Ярославского рубежа». Монастырские рыбные промыслы представляли собой, по-видимому, довольно выгодное предприятие, привлекавшее внимание угличских посадских людей. Не случайно в жалованной грамоте Василия II Троице-Сергиеву монастырю 1447–1455 гг„имеется специальный пункт, запрещающий монастырским приказчикам принимать в Прилуки рыболовов, вышедших из Угличского посада. «А моих рыболовов, великого князя, с Углеча к себе в Прилук не приимають» [1029]1029
  АСЭИ, т. I, стр. 150, № 215.


[Закрыть]. В реках Корожечне и Пукше прилуцкие крестьяне ловили бобров. Население Прилук, очевидно, постоянно пользовалось для своих хозяйственных целей перевозом под Угличем, потому что прилуцкий посельский должен был давать «перевозником оуглечьским с монастырских хрестиан оброкомь по двенатцати алтын на лето» [1030]1030
  Там же, стр. 150–151, № 215.


[Закрыть]. Весь приведенный мною материал источников создает представление о селе Прилуках как оживленном земледельческом и промысловом поселке, в котором, вероятно, был местный Торжок. По крайней мере в жалованной грамоте Василия II Троице-Сергиеву монастырю 1455 г. в числе тех пошлин в княжескую казну, от которых были освобождены монастырские крестьяне, названы тамга, осминичее, костки [1031]1031
  Там же, стр. 183, № 254.


[Закрыть].

В Суздальском уезде Троице-Сергиеву монастырю принадлежало большое село Шухобалово. Это был центр по преимуществу земледельческого хозяйства. Местные крестьяне торговали хлебом. Московские князья своими жалованными грамотами запрещали собирать в Шухобалове тамгу, мыт, что указывает (хотя и не прямо) на наличие там местного торга. С Шухобалова ежегодно уплачивался в великокняжескую казну денежный оброк [1032]1032
  Там же, стр. 453, № 573; стр. 128, № 176; стр. 282, № 388.


[Закрыть], что также косвенно может свидетельствовать о втягивании села в товарно-денежные отношения.

Вело торговлю население села Федоровского и «тянувших» к нему деревень, сосредоточенных в центре соляных промыслов – Нерехте. Это видно из того, что жалованной грамотой 1453 г. великая княгиня Мария Ярославна освободила крестьян указанного села с деревнями от платежа ряда торговых пошлин: осминичего, весчего, явленного, пятенного. О том, что в районе Нерехты развивались (хотя мы и не знаем, в какой степени) товарно-денежные отношения, свидетельствует тот факт, что в конце 70-х годов XV в. с села Федоровского и других владений Троице-Сергиева монастыря, здесь расположенных, в княжескую казну шел денежный оброк в сумме 18 рублей ежегодно [1033]1033
  Там же, стр. 380, № 502; стр. 346, № 458.


[Закрыть].

Вероятно, занимались торговлей и крестьяне сел и деревень Троице-Сергиева монастыря, находившихся в районе Соли Галицкой. В пользу этого утверждения говорит то обстоятельство, что, согласно жалованной грамоте Василия II 1455–1462 гг., крестьянские натуральные повинности в пользу волостелей («корм») были здесь переведены на деньги [1034]1034
  АСЭИ, т. I, стр. 190, № 261.


[Закрыть].

С. Б. Веселовский утверждает, что возникновение местного торжка в митрополичьей Карашской слободе Ростовского уезда относится ко второй половине XVI в. [1035]1035
  С. Б. Веселовский, Село и деревня в Северо-Восточной Руси XIV–XVI вв., стр. 24–25.


[Закрыть]С этим утверждением согласиться нельзя, ибо, судя по документам второй половины XV в., там уже в это время производилась торговля предметами местного производства и «перекупным товаром». Через слободку Караш был проложен «путь непошлой» из Ростова, Юрьева, Переяславля и других мест [1036]1036
  АФЗХ, ч. 1, стр. 23, № 1; стр. 24–25, № 2–5.


[Закрыть]. Слободка Караш, по-видимому, была оживленным торговым центром.

Симонов монастырь владел в Ржевском уезде слободкой Рожек, расположенной в районе озер, богатых рыбой. По всей видимости, в слободке производилась торговля продуктами рыболовства [1037]1037
  АСЭИ, т. II, стр. 337, № 339.


[Закрыть].

В Белозерском уезде довольно оживленными поселками были слободки Кириллова монастыря – Рукинская и Романовская. Через, них проходил путь из Волочка, Череповца и из других мест. Во второй половине XV в. князь Михаил Андреевич обложил эти слободки денежным оброком [1038]1038
  Там же, стр. 44, № 69; стр. 65, № 106; стр. 115, № 182.


[Закрыть]. В Белозерской таможенной грамоте 1497 г. говорится о белозерской волости Угле как торговом пункте: «А на Угле быти торгу по старине» [1039]1039
  ААЭ, т. I, стр. 101, № 134.


[Закрыть].

Я не буду специально останавливаться на характеристике тех промыслово-торговых поселков-рядков, которые во второй половине XV в. (а в некоторых случаях и раньше) возникли в Новгородской земле, где процесс развития товарно-денежных отношений, по-видимому, совершался интенсивнее, чем в других районах Руси. Я только напомню некоторые данные об этих рядках, уже хорошо известные в нашей литературе. В Ужинском погосте Шелонской пятины к началу XVI в. (около 1500 г.) числились 81 двор и 143 человека тяглого населения мужского пола. Ни один двор не имел пашни. Большинство жителей поселка занималось рыболовством и продажей рыбы. Во Взвадском рыболовецком погосте той же пятины в то же время значилось по писцовым книгам 88 непашенных дворов и 130 тяглецов. С 1498 г. оброки здесь были переведены на деньги. В Бежецкой пятине, на р. Мете, к концу XV в. вырос рядок Млево. В нем было 225 лавок, в которых крестьяне торговали хлебом и другими товарами. В Деревской пятине, в волости Березовец, около озера Селигер, возник небольшой посад. В 1495 г. там имелось 46 тяглых дворов и 50 тяглецов, которые, однако, не полностью порвали с земледелием. Стерженский погост Деревской пятины представлял собой торгово-ремесленный поселок. В 1495 г. здесь значилось 17 дворов, из них 5 непашенных. В поселке Мореве (той же пятины) в том же году было зарегистрировано 11 пашенных и 7 непашенных дворов, 2 двора церковного причта. Жители Стержа и Морева занимались кузнечным делом. В волости Велия, где были развиты бортничество, рыболовство, льноводство, разведение хмеля, опись 1495 г. отметила 5 тяглых и 19 непашенных дворов, два двора церковного причта, 10 захребетников [1040]1040
  Л. В Данилова, указ. соч., стр. 35–36, 38–41.


[Закрыть].

Возникновение в XV в. в ряде областей поселений промыслово-торгового типа, конечно, содействовало образованию экономических связей (пусть пока еще главным образом в ограниченном локально масштабе). И это создавало предпосылки для политического объединения русских земель. Однако надо иметь в виду, что территориальное разделение труда только еще зарождалось и основывалось на различии естественно географических условий в разных районах [1041]1041
  Л. В. Даниловаи В. Т. Пашуто, Товарное производство на Руси до XVII в. («Вопросы истории», 1954, № 1, стр. 129).


[Закрыть].

* * *

Мне кажется, что в связи с тем, что некоторые села приобрели во второй половине XV в. значение промысловых и торговых пунктов, в княжеских жалованных грамотах, выдаваемых владельцам этих сел, появляются специальные статьи, запрещающие посторонним людям приезжать «незванными» на «пиры» и «братчины» к крестьянам этих сел. Очевидно, скопление народа в селах, жители которых занимались промыслами, где велась торговля, где среди крестьян выделилась часть зажиточных людей, не представлялось желательным ни землевладельцам, ни князьям, ибо подобное скопление могло повести к неприятным для них последствиям: к материальным убыткам, нарушениям установленного феодалами в своих имениях правопорядка, к уголовным преступлениям, а иногда, может быть, и к социальным волнениям.

Статьи жалованных грамот о запрете «незванным» людям посещать сельские «пиры» и «братчины» по-настоящему еще в исторической литературе не изучены, их социально-экономический и политический смысл должным образом не раскрыт. Чтобы восполнить этот пробел, мне представляется методологически правильным рассмотреть соответствующие жалованные грамоты по отдельным феодальным владениям, ибо только таким путем можно понять, какую роль играли эти грамоты в конкретно-исторических условиях.

Наибольший интерес представляют документы Троице-Сергиева монастыря, во владениях которого в XV в. появился ряд сел, где производились промыслы и торги. Рассматривая жалованные грамоты князей Троице-Сергиеву монастырю, прежде всего, как я уже говорил, можно сделать вывод, что только со второй половины XV в. в них начинают фигурировать пункты, касающиеся «незванных» гостей на крестьянских пирах и братчинах. Далее, следует подчеркнуть, что статьи с запретом «незванным» гостям бывать на крестьянских «пирах» и «братчинах» появляются в первую очередь в жалованных грамотах, относящихся к таким крупным промысловым населенным пунктам, как Клементево в Радонежском уезде, Присеки в Бежецком уезде, Илемна в Верейском уезде, Шухобалово в Суздальском уезде [1042]1042
  АСЭИ, т. I, стр. 220, № 309; стр. 192, № 264; стр. 349, № 463; стр. 225, № 315.


[Закрыть]и т. д.

«Незванные» гости приезжали к монастырским крестьянам на «пиры» и «братчины» в те дни, когда в селах и деревнях, в которых они жили, отмечались какие-либо «праздники» [1043]1043
  Там же, стр. 237, № 327.


[Закрыть]. Весьма вероятно, что в определенные праздники в тех или иных сельских местностях происходили и торги, в связи с чем там скоплялось много народа. Согласно указаниям жалованных грамот, можно думать, что этот народ собирался не из одних ближних, но также и из сравнительно отдаленных мест. Источники говорят не только о «приходе», но и о «приезде» разных людей на «пиры» и «братчины», о том, что приезжие оставались после пиршеств на «ночлег» у хозяев [1044]1044
  Там же, стр. 225, № 315; стр. 220, № 309.


[Закрыть]. « Пиры» и « братчины» – это, очевидно, представляющие собой пережитки языческого культа коллективные торжественные собрания, во время которых съехавшиеся угощались за праздничным столом. В то же время можно думать, что такие собрания представляли собой примитивные формы организации местного сельского населения. В этих формах проявлялась деятельность сельской крестьянской общины. Во время «пиров» и «братчин» могли обсуждаться крестьянские нужды, решаться мирские дела. «Пиры» и «братчины» были одним из средств сплочения крестьянства в условиях их разобщенности по отдельным, мало связанным еще между собой селениям, разбросанным на огромной территории аграрной страны.

Кто же бывал на «пирах» и «братчинах» в качестве «незванных» гостей? Разные люди. Во-первых, представители княжеской администрации – тиуны, доводчики [1045]1045
  Там же, стр. 192, № 264.


[Закрыть], кто-либо из лиц, принадлежащих к персоналу наместников и волостелей [1046]1046
  Там же, стр. 223, № 312.


[Закрыть]. Такие посетители были, конечно, весьма нежелательны для крестьян. Поэтому содержащееся в княжеских жалованных грамотах (в соответствии с челобитьями землевладельцев) запрещение подобным людям приезжать на «пиры» и «братчины» к их вотчинным крестьянам отвечало интересам последних. Столь же нежелательными для крестьян посетителями их пиршеств были и боярские «люди», если понимать под этим термином дворцовых и военных слуг бояр [1047]1047
  АСЭИ, т. I, стр. 348, № 462.


[Закрыть]. Но когда в жалованных грамотах князей поднимается вопрос о недопущении на «пиры» и «братчины», устраиваемые монастырскими крестьянами, великокняжеских или боярских «сельчан», то невольно возникает предположение, что это делалось в интересах не столько сельского населения, сколько землевладельческого класса. Формально соответствующие статьи жалованных грамот звучат так: великокняжеский или боярский «сельчанин» зашел «незванным» на «пир», на «братчину» к монастырским крестьянам. Последние могут его «выслать вон беспенно» (т. е. безнаказанно). В условиях феодальной раздробленности, когда у крестьянства отсутствовала крепкая классовая солидарность, подобные явления вражды между крестьянами отдельных владельцев были достаточно распространенными. А феодалы и феодальное государство эту вражду намеренно поддерживали и разжигали из боязни того, как бы не последовало сплочение антифеодальных сил (пусть даже в местном, локальном масштабе). Такова была сознательная политика, проводимая князьями. Но за соответствующими формулами жалованных грамот раскрывается реальная действительность: «сельчане» разных землевладельцев не только враждовали, но вопреки воле и намерениям их господ между ними происходило общение, у них зарождались какие-то элементы солидарности в борьбе за свои классовые интересы, а одним из путей к этому было соприкосновение на «пирах» и «братчинах».

Из жалованных грамот видно, что на «пирах» и «братчинах» их участники из числа «незванных» гостей совершали (с точки зрения феодального права) преступления, которые квалифицируются как «гибель», «бой», «лихо» [1048]1048
  Там же, стр. 192, № 264; стр. 349, № 463; стр. 348, № 462.


[Закрыть], т. е. воровство, драка, убийство. Князья своими жалованными грамотами устанавливают ответственность за эти преступления пришлых людей и берут под защиту местных крестьян от своей администрации, представители которой насильно вторгались к крестьянам. Подобными мерами достигалась популярность княжеской власти в глазах сельского населения и охранялись интересы вотчинников, для которых было важно, чтобы жизнь и имущество их крестьян не подвергались опасности в результате самоуправства со стороны наместничьих и волостелиных тиунов и доводчиков, боярской дворни и т. д. Но нельзя упускать из виду и другое: князья боялись за тех лиц из числа своей администрации, которые попадали на «пиры» и «братчины», как бы они сами не стали жертвой нападения со стороны крестьян, в этих случаях представлявших собой в какой-то мере уже сплоченный коллектив. Опасались князья и общения с местными крестьянами «сельчан», пришедших на «пиры» и «братчины» из других сел. Опасались потому, что «пиры» и «братчины» являлись, очевидно, не просто местом праздничной встречи, а служили (пусть примитивной) организационной формой, через которую проявлялась (еще в зародышевом виде) консолидация классовых интересов крестьянства. Поэтому и «лихо» и «гибель», которые могут случиться во время «пира» и «братчины», – это вовсе не всегда уголовные преступления. За этими терминами могут скрываться и разные проявления классового протеста крестьянства: убийства представителей феодальной администрации, хищение феодальной собственности и т. д.

Таким образом, на основе изучения статей жалованных грамот о «незванных» посетителях крестьянских «пиров» и «братчин», можно, мне кажется, сделать следующий вывод. Появление указанных статей в документах второй половины XV в. связано с образованием в это время крупных населенных земледельческих и промысловых сел с местными торжками. Они становились центрами притяжения для окрестного (в том числе крестьянского) населения. В связи с этим поднималась активность крестьянства. «Пиры» и «братчины», устраивавшиеся в таких населенных пунктах в праздничные дни (может быть, совпадавшие с днями, в которые происходили сельские торги), делались местами сборищ крестьян. Поэтому так подозрительно относились к крестьянским «пирам» и «братчинам» и землевладельцы, и правительство, под видом защиты их участников от непрошенных гостей старавшиеся парализовать возможность каких-либо нежелательных выступлений самих крестьян.

Следует обратить внимание еще на два пункта изучаемых жалованных грамот. Один из них касается « попрошаев», являющихся к крестьянам. Таких «попрошаев», согласно указаниям жалованных грамот, велено «слати з двора беспенно» и ничего им не «давати» [1049]1049
  АСЭИ, т. II, стр. 134, № 206.


[Закрыть]. О ком здесь идет речь, сказать трудно. Может быть, о тех же наместничьих слугах или боярских послужильцах, которые станут заниматься вымогательствами с крестьян. Но, может быть, и об обедневших, обнищавших, обезземеленных крестьянах. «Что их деревни на Колкаче, и в те их деревни из моих волостей ездят попрошаи жита просити», – читаем в грамоте вологодского князя Андрея Васильевича Кириллову-Белозерскому монастырю 1471–1475 гг. [1050]1050
  АСЭИ, т. I, стр. 391, № 516.


[Закрыть]В данном случае совершенно ясно, что «попрошаями жита» являются представители беднейшей части крестьянства, очевидно, лишившиеся земли и не имевшие средств к существованию. Появление таких социальных элементов в феодальной деревне весьма знаменательно, означая дальнейшее обострение классовых противоречий и вызывая в качестве реакции со стороны господствующего класса усиление государственного аппарата.

Другое интересное явление, отраженное в жалованных грамотах второй половины XV в., – это деятельность в селах и деревнях бродячих скоморохов: «такжо и скоморохи у них в тех в их селех не играют» [1051]1051
  АСЭИ, т. I, стр. 285, № 293; стр. 577, № 652.


[Закрыть]. Запрещение скоморохам выступать с представлениями среди крестьян говорит о том, что правительство боялось таких выступлений. Вероятно, они таили в себе какую-то социальную опасность, заключая элементы критики феодальных порядков.

Рядом со скоморохами источники иногда упоминают «смычников»: «а скоморохи и смычники к ним играть по деревням и по селом не ходят», – указано в жалованной грамоте рузского князя Ивана Борисовича Симонову монастырю 1502 г. [1052]1052
  АСЭИ, т. II, стр. 467, № 426.


[Закрыть]«Смычники» – это, очевидно, люди, играющие на каких-то инструментах. Надо думать, что термин происходит от слова «смычок», а не «смык» – примитивная борона, как предположил Б. А. Рыбаков [1053]1053
  Б. А. Рыбаков, Ремесло древней Руси, стр. 564.


[Закрыть].

Скоморохи упоминаются в писцовых книгах в качестве деревенских жителей [1054]1054
  АСЭИ, т. I, стр. 565, № 649.


[Закрыть]. Но, очевидно, земледелием они не занимались и добывали средства к существованию в качестве бродячих актеров.

Характерно, что в некоторых княжеских грамотах скоморохи ставятся рядом с «попрошаями» хлеба («ни скомороси у них в тех селах и в деревнях не играти, ни попрошатаем у них в тех селах и в деревнях не ездити, жита не збирати») [1055]1055
  Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина, отдел рукописей, собр. Беляева, № 26; Д. Лебедев, Собрание историко-юридических актов И. Д. Беляева, М., 1881, № 26.


[Закрыть]. Значит, с точки зрения княжеской власти, скоморохи принадлежат к тем элементам общества, которые питаются подаянием и с которыми государство ведет борьбу.

Из приведенного материала, по-моему, хорошо видно, как новые явления в области экономики вызывают обострение классовых противоречий в феодальной деревне, а это обострение заставляет господствующий класс искать новых форм организации своей политической власти.