Текст книги "Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси"

Автор книги: Лев Черепнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 77 страниц)

Рядом с «делюями» в договорных княжеских грамотах обычно стоят «ордынцы»: «а что наши ординци и делюи, а тем знати своя служба, како было при наших отцех»; «…а земль их не купити» [1226]1226
  ДДГ, стр. 20, № 5; стр. 31, № 1 11; стр. 37, № 13; стр. 70, № 27; стр. 130, 133, 136, 139, № 45; стр. 170, 173, № 56; стр. 181, 184, № 58; стр. 215, № 66.


[Закрыть]. По аналогии с тем, что мы знаем о «делюях», можно предполагать, что упоминаемые в междукняжеских договорах вместе с ними «ордынцы» также принадлежали к числу дворцовых княжеских слуг, живших в Москве и подмосковных станах, несших специальную «службу» князьям и получавших за это от них в условное владение землю.

В. Е. Сыроечковский привлек для объяснения значения термина «ордынцы» некоторые сведения о последних, имеющиеся в посольских делах конца XV – начала XVI в. Там упоминаются «ординци, великого князя холопи», которые в Крым «казну привезли» [1227]1227
  «Сборник Русского исторического общества» (далее – Сб. РИО), т. XCV, СПб., 1895, стр. 284, 380.


[Закрыть]. Исходя из подобных данных, В. Е. Сыроечковский делает вывод, что «ордынцы» представляли собой особый персонал, предназначавшийся для доставки сначала в Золотую орду, затем в Крым дани. «Если представить себе то громадное количество поминков, целые обозы телег, которые посылались с каждым крупным посольством, то станет ясным, что для перевозки поминков нужен был особый штат людей». В Крымских делах Посольского приказа среди «ордынцев» встречаются купцы и ремесленники разных специальностей. В связи с этим В. Е. Сыроечковский отмечает: «Близость к казне, поездки сначала в Золотую орду, позже в Крым втягивали ордынцев в торговлю». С другой стороны, в качестве «поминков» в Золотую орду, затем в Крым отправлялись меха, шубы и т. д.; «для этого были нужны скорняки, шубники». Следовательно, «ордынцы» – это торговые и ремесленные люди, выполнявшие службу по доставке дани в Золотую орду, а впоследствии в Крым. Торгово-ремесленный облик «ордынцев» сближает их с «делюями». В. Е. Сыроечковский даже делает предположение, что «в некоторых из отправлявшихся в торговые поздки в Крым торговцах с ремесленными прозвищами» можно видеть «княжеских делюев» [1228]1228
  В. Е. Сыроечковский, Гости-сурожане, стр. 85–87.


[Закрыть].

Выводы В. Е. Сыроечковского представляются мне аргументированными достаточно убедительно. Продолжая его наблюдения, я хотел бы добавить несколько своих собственных соображений. Первое упоминание об «ордынцах», так же как и о «делюях», имеется в договоре Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем 1367 г. В этом документе (как мы уже знаем) говорится, что «ордынцы» и «делюи» должны «знати своя служба, како было при наших отцех» [1229]1229
  ДДГ, стр. 20, № 5.


[Закрыть](т. е. при сыновьях Ивана Калиты). Отсюда можно сделать вывод, что «ордынцы» как особая категория населения города Москвы появились во всяком случае не позднее, чем при Калите. Весьма вероятно, что организация в Москве «ордынцев» относится ко времени после антитатарского восстания в Твери в 1327 г., которое Иван Калита подавил с помощью войск, приведенных из Золотой орды. Этим актом, как известно, Калита отклонил от Московского княжества возможное нападение ордынских сил. Развитие дальнейших дипломатических взаимоотношений с Золотой ордой потребовало от московского князя соответствующих мероприятий. Одним из них и было выделение специального персонала из числа торгово-ремесленного населения, который выполол бы посольские функции. Возможно, что «ордынцы» выделывали также специальные предметы ремесленного производства, которые потом отправлялись в составе дани или продавались в Орду. Известно, как, например, высоко ценили крымские ханы изделия русских мастеров: оружейников, ювелиров.

Какие-то изменения в положении «ордынцев» наступили во второй половине XV в. Если до этого времени они упоминались в договорных грамотах князей рядом с «делюями», то во второй половине XV в. термин «делюи» исчезает, а наименование «ордынцы» начинает встречаться в документах в одном ряду с «численными людьми» («числяками»). То, что княжеские договорные грамоты перестают говорить о «делюях», понятно. Ведь этот термин возник (как было показано выше) в результате раздела дворцовых княжеских промышленников и ремесленников между московскими и серпуховско-боровскими князьями. С ликвидацией к середине XV в. Серпуховско-Боровского удела наименование «делюи» утратило свой смысл. Но, чтобы ответить, почему вступили в сочетание термины «ордынцы» и «численные люди», надо предварительно рассмотреть положение «численных людей».

О них говорит уже Иван Калита в своих духовных грамотах в следующей форме: «А численыи люди, а те ведають сынове мои собча, а блюдуть вси с одиного» [1230]1230
  Там же, стр. 8, 10, № 1.


[Закрыть]. Эта же формула (с некоторыми вариантами и дополнениями) повторяется и в последующих грамотах (духовных и договорных) московских князей [1231]1231
  Там же, стр. 15, 17, № 4; стр. 20, № 5; стр. 23, № 7; стр. 31, № 11; стр. 33, № 12; стр. 37, № 13; стр. 46, № 17; стр. 49, № 17; стр. 55, № 20; стр. 58, № 21; стр. 60, № 22; стр. 70, №, 27; стр. 73, № 29; стр. 130, 132, 136, 139, № 45; стр. 170, 173, № 56; стр. 180, 181, 184, № 58; стр. 194, 198, № 61; стр. 215, № 66; стр. 354, № 89; стр. 374, 378, № 94; стр. 382, 386, 395, № 95; стр. 397, 400, 402, № 96.


[Закрыть]. Князья должны сообща «блюсти» (т. е. соблюдать права) «численных людей», живущих как в Москве, так и в подмосковных станах, не принимать их в «службу», не покупать их земель.

Разница между «численными людьми», с одной стороны, «делюями» и «ордынцами» – с другой, заключается в том, что последние выполняют княжескую «службу», первых, напротив (как сказано), князья к «службе» привлекать не должны. Это значит, что «численные люди» находятся на положении не дворцовых княжеских слуг, а тяглых людей. Они обязаны «тягль всякую тянути» [1232]1232
  ДДГ, стр. 374, № 94,


[Закрыть]. В чем же заключается «тягль»?

С «численных людей» взимается дань, которая идет в Орду. В духовной грамоте Владимира Андреевича начала XV в. читаем: «А переменит бог Орду, и князь велики не имет выхода давати во Орду, и дети мои, а что возмут дани на Московских станех, и на городе на Москве, и на численых людех, и дети мои возмут свою треть дани московские и численых людей, а поделятся дети мои с матерью вси ровно, по частем. А которой сын мои возмет дань на своем уделе, и та дань тому и есть» [1233]1233
  Там же, стр. 49, № 17.


[Закрыть]. Приведенный текст надо понимать в том смысле, что в случае падения власти Орды над Русью и прекращения сбора ордынской дани та часть этой дани, которая собирается с населения города Москвы и московских станов, должна быть поделена между князьями – совладельцами Москвы а часть, уплачиваемая жителями Серпуховско-Боровского удела, пойдет местному удельному князю. Стало быть, «численные люди» («числяки») представляют собой специальную группу черного населения (московского городского и подгородного), платившего дань в Орду и поэтому оберегаемого князьями. За это они пользовались тяглой землей. Сохранились материалы судебных дел «числяков» с соседним московским Симоновым монастырем, из которых видно, что «численная земля» с точки зрения права владения ею является «черной» [1234]1234
  АСЭИ, т. II, стр. 368–370, № 374; стр. 374, № 376.


[Закрыть].

Но только ли уплатой ордынской дани ограничивались повинности «числяков»? Вряд ли. Если бы было так, то они ничем бы не отличались от других тяглых жителей Москвы и подмосковных станов, с которых ведь также бралась дань для отправки в Орду. Для объяснения значения термина «численные люди» («числяки») небезынтересно привлечь договор рязанских князей 1496 г. Названная докончальная грамота знает наряду с «гостями» и «черными людьми» «кладежных людей старых, кои послов кормят в Переславли» [1235]1235
  ДДГ, стр. 335, 340, № 84.


[Закрыть]. Слово «кладежный», очевидно, происходит от существительного «кладь» (поклажа), а связь «кладежных людей» с посольским делом говорит за то, что они были ответственны за перевозку в Орду приезжавших оттуда представителей с их имуществом. То, что «кладежные люди» поставлены рядом с «гостями» и «черными» людьми, а в то же время выделены из их числа, свидетельствует об их занятиях ремеслом и торговлей в качестве специального разряда городского населения. Все говорит как будто за то, что рязанские «кладежные люди» полностью соответствуют московским «числякам».

«Численные», как и «кладежные» «люди», должны были, очевидно, предоставлять татарским послам ночлег, содержание, подводы и т. д., т. е. неститотягло, от которого освобождалось население феодальных вотчин, пользовавшихся иммунитетом. «…Ни толмачи послов на те села не наводят, ни ставят», – читаем в жалованной грамоте московского великого князя Василия II митрополиту Ионе на владения в Юрьевском уезде середины XV в. [1236]1236
  АФЗХ, ч. 1, стр. 130, № 145.


[Закрыть]«И приставы мои и толмачи татар не ставят», – предписывает Иван III, выдавая в 1467–1474 гг. жалованную грамоту Троице-Сергиеву монастырю на села в Переяславском уезде [1237]1237
  АСЭИ, т. I, стр. 261, № 356.


[Закрыть]. В жалованной грамоте Ивана III Троицкому Махрищскому монастырю около 1471 г. имеется следующий пункт: «…Хто поедет мои пьристав, великого князя, или которой толмач с послы с татарьскими, и те мои приставове и толмачи вь их в манастырьских селех и в деревнях татар не ставят оу их манастырьских людей, и кормов оу них, ни подвод, ни проводников не емлют» [1238]1238
  Там же, стр. 295, № 403.


[Закрыть]. Содержащееся в жалованных грамотах перечисление в негативной форме повинностей сельского населения монастырских и митрополичьих владений дает возможность представить себе позитивно обязанности «численных людей».

Думаю, что эти обязанности могли быть впервые определены тогда же, когда была организована и служба «ордынцев», т. е. вслед за подавлением Иваном Калитой в 1327 г. восстания в Твери. После того как в результате народных движений 20-х годов XIV в. пала система баскачеств [1239]1239
  Об этом интересные соображения высказал А. А. Зимин в статье «Народные движения 20-х годов XIV века и ликвидация системы баскачества в Северо-Восточной Руси» («Известия Академии наук СССР», Серия истории и философии, 1952, т. IX, № 1, стр. 63–65).


[Закрыть], взаимоотношения русских земель с Золотой ордой стали строиться на новых началах. Московское княжество пыталось взять на себя в этих взаимоотношениях ведущую роль среди других княжеств Северо-Восточной Руси. В этой связи и появились «числяки» и «ордынцы» как особые категории московского городского и подгородного населения. Их социальное происхождение было, по-видимому, разное. «Ордынцы», как можно думать, первоначально принадлежали (подобно «делюям») к числу княжеских холопов (о чем сохранилось воспоминание в «Крымских делах»); затем они превратились в лично свободных дворцовых слуг. «Числяки» – черное население города и подгородных станов. Первые выполняли «службу» как лица, зависимые непосредственно от московских князей-вотчинников. Вторые несли «тягль», как жители городской и пригородной территории, входящие в состав черного посадского мира и подчиненные власти московских князей, которые имели определенные политические и фискальные права в Москве.

Но во второй половине XV в. «числяки» и «ордынцы» сближаются по своему правовому положению. В духовных грамотах Василия II и Ивана III они упоминаются рядом, точно так же как в разъезжих грамотах 1504 г. Ивана III на города Дмитров. Рузу, Звенигород, Кашин, переданные им своему сыну Юрию Ивановичу [1240]1240
  ДДГ, стр. 371–406, № 93–97.


[Закрыть]. Судя по последним документам, «численные люди», так же как «ордынцы», должны были «тягль всякую тянути» и непосредственно подчиняться московскому великому князю Василию II (в то время как раньше они были подведомственны всем князьям – совладельцам Москвы). «Численные» и «ордынские» земли, оказавшиеся при размежевании в пределах владений удельного князя Юрия Ивановича, административно выделены в единый комплекс, подвластный великокняжеской власти, князю же Юрию не разрешалось «в те численые земли и в ординские… въступатися ничем» [1241]1241
  Там же, стр. 374, № 94.


[Закрыть].

Что же означают изменения в положении «числяков» во второй половине XV в.? Необходимо, конечно, подчеркнуть внешнеполитический момент. С образованием Русского централизованного государства возникла потребность в известной реорганизации и упорядочении посольской службы, ее сосредоточении под властью великого князя московского. Поэтому и были приведены в единую систему ранее в известной мере разрозненные организации «ордынцев» и «числяков». Но нас интересует сейчас не внешнеполитическая, а преимущественно социально-экономическая сторона дела. История «числяков» и «ордынцев» отразила противоречивые тенденции в развитии русского города XIV–XV вв. С одной стороны, на этой истории (превращение «службы» в «тягль») можно проследить общий рост крепостнических отношений в связи с образованием централизованного государства на Руси, выразившийся в усилении посадского «тягла». С другой стороны, в замене посадским «тяглом» прежней дворцовой «службы» «ордынцев» нельзя не видеть своеобразной трансформации отношений, возникших в сфере княжеского частновладельческого хозяйства, под воздействием порядков, характерных для города в противоположность феодальной вотчине.

§ 6. Монастырское и церковное дворовладение в городах

Продолжая изучение той роли, которую играла в городах собственность на землю отдельных феодалов и феодальных корпораций, надо сразу подчеркнуть, что не только князьям, но и другим землевладельцам, светским и духовным, в городах принадлежали дворы. Так, например, большим числом дворов владели бояре и княжеские слуги в Москве [1242]1242
  См. об этом В. В. Фехнер, Москва и ее ближайшие окрестности в XV и в начале XVI века («Материалы и исследования по археологии СССР» № 12, М.-Л., 1949, стр. 114–116).


[Закрыть]. Однако о роли феодального дворовладения в городах можно судить лишь на основании данных, относящихся к монастырскому и церковному хозяйству [1243]1243
  Вопрос о монастырском дворовладении в городах Северо-Восточной Руси поднял в своей монографии П. П. Смирнов. Он собрал и обработал интересный большой материал, но преподнес его под углом зрения своей неверной концепции о «перерождении» во второй половине XV – первой половине XVI в. «старых своеземческих городов в новые торгово-промышленные города…» ( П. П. Смирнов, Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века, т. I, стр. 78).


[Закрыть].

На протяжении XIV–XV вв. в ряде городов Северо-Восточной Руси крупнейшие русские монастыри заводят дворы как центры торгово-промышленной деятельности. По актовому материалу можно установить наличие у Троице-Сергиева монастыря дворов во Владимире, Москве, Дмитрове, Переяславле, Ростове, Угличе, Галиче, Нерехте, Кашине, Твери; у Симонова монастыря – в Москве, Дмитрове, Галиче; у Кириллова-Белозерского монастыря – в Москве, Дмитрове, Вологде, Белоозере [1244]1244
  АСЭИ, т. I, стр. 223, № 312; стр. 33, 13; стр. 206, № 289; стр. 241, № 337; стр. 70, № 83; стр. 75, № 91; стр. 81, № 101; стр. 84, № 105; стр. 88, № 109; стр. 109–110, № 144; стр. 142, № 199; стр. 229, № 320; стр. 265, № 361; стр. 369–379, № 490; стр. 389–390, № 515; стр. 79, № 98; стр. 85, № 107; стр. 255, № 349; стр. 547–549, № 635; стр. 385, № 506; стр. 60, № 65; стр. 62, № 67; стр. 172–173, № 245; стр. 547–549, № 635; стр. 345–347, № 458, 460; стр. 347, № 461; стр. 380–381, № 502; стр. 553–554, № 640; стр. 211, № 298; стр. 549–550, № 637; стр. 411, № 535; т. II, стр. 355, № 361; стр. 350, № 356; стр. 337, № 339; стр. 346–347, № 351; стр. 87, № 150; стр. 139, № 216; стр. 98–99, № 163; стр. 63, № 103; стр. 113, № 180; стр. 126, № 195; стр. 130, № 200; стр. 77, № 126.


[Закрыть]; у Иосифова-Волоколамского монастыря – в Волоколамске [1245]1245
  АФЗХ, ч. 2, стр. 30, № 26.


[Закрыть]. Митрополичья кафедра владела дворами в Москве, Владимире, Переяславле, Нерехте [1246]1246
  АФЗХ, ч. 1 стр. 103, № 167–168.


[Закрыть].

Некоторые крупные феодальные духовные корпорации имели в отдельных городах по нескольку дворов. У Троице-Сергиева монастыря было два двора в Дмитрове («один двор внутри города, а другой двор на посаде») [1247]1247
  АСЭИ, т. I, стр. 244, № 337.


[Закрыть]; у митрополичьего дома – 21 двор во Владимире «на митрополичих местех» [1248]1248
  АФЗХ, ч. 1, стр. 153, № 167.


[Закрыть].

Возникновение церковных и монастырских дворов было связано с развитием промыслов и торговли во владениях духовных феодалов. Так, у Ростова были сосредоточены рыбные промыслы. У Соли Переяславской, Соли Галичской, в Нерехте находились соляные варницы и т. д. На посаде в Старой Руссе владел солеварнями Болотов монастырь [1249]1249
  АИ, т. I, № 111.


[Закрыть]. В Ростове приобрел в середине XV в. соляную варницу «со цреномь» Симонов монастырь [1250]1250
  АСЭИ, т. II, стр. 341, № 344.


[Закрыть]. В ряде источников имеются прямые указания на то, что население городских монастырских дворов занималось торговой деятельностью. Так, в жалованной грамоте серпуховско-боровского князя Василия Ярославича Троице-Сергиеву монастырю 1447–1455 гг. на двор в городе Дмитрове читаем: «…Што у них двор монастырской в городе в Дмитрове, и хто у них… живет… в их дворе в городском, ино те люди купят ли што, продадут ли, ино тем людем не надобеть явленное, ни пятенное» [1251]1251
  АСЭИ, т. I, стр. 142, № 199.


[Закрыть]. То же самое говорится в жалованной грамоте вологодского князя Андрея Васильевича Меньшого Кириллову-Белозерскому монастырю 1467 г. на двор в Вологде: «А хто в том их жывучи людей дворе купят ли что, продадут ли на Вологде, также им не надобе никоторые пошлины опроче церковных пошлин» [1252]1252
  АСЭИ, т. II, стр. 113, № 180.


[Закрыть]. Жалованная грамота Василия II Троице-Сергиеву монастырю 1453 г. содержит данные о монастырской торговле солью в Галиче («А коли привозит соль манастырьскую их [Троице-Сергиева монастыря] заказщик продавати в город, ино ему не надобе тоя тамга, ни восмьничее, ни иная никоторая пошлина») и о покупке монастырем дров для солеварен («А дрова манастырьскому соловару волно купити оу моих людей») [1253]1253
  АСЭИ, т. I, стр. 172–173, № 245.


[Закрыть].

Но, кроме прямых указаний на то, что жители городских монастырских дворов вели торговлю, об этом же свидетельствуют княжеские жалованные грамоты, предоставляющие монастырям в городах иммунитетные привилегии (в числе пошлин, от которых освобождаются монастырские «люди», обычно фигурируют и пошлины торговые).

Способы, пользуясь которыми монастыри и другие церковные учреждения заводили частную недвижимую собственность в городах, были различны. Иногда они получали от князей места под дворы, на которых и возводили жилые постройки. Так, в 1488 г. великий князь Иван Иванович «пожаловал» игумена Троице-Сергиева монастыря Макария, «дал» ему «место во Тфери за городом у Волги на стрелице, а поставят собе на том месте двор на приезд» [1254]1254
  Там же, стр. 411, № 535.


[Закрыть].

Бывало и так, что князья отдавали монастырям в городах уже застроенные дворы на «белых местах», т. е. на земле, освобожденной от посадского тягла. В 1500 г. князь Федор Борисович передал Иосифову-Волоколамскому монастырю «на приезд» двор в Волоколамске «впрок, без отъима». Двор был огорожен «заметам и столбы» и имел «двои ворота покрыта». Из «хором» на дворе находились две избы, две житницы, мшеник, рубленая конюшня [1255]1255
  АФЗХ, ч. 2, стр. 30, № 26.


[Закрыть]. Приобретали монастыри дворы также путем покупки у владельцев «белых мест» – князей и бояр. В 1392–1427 гг. чернец Троице-Сергиева монастыря Григорий купил у дмитровского князя Петра Дмитриевича для указанного монастыря двор в Дмитрове [1256]1256
  АСЭИ, т. I, стр. 33, № 13.


[Закрыть]. Власти Кириллова-Белозерского монастыря в 1448–1470 гг. купили двор в Москве «внутре города» у И. С. Морозова [1257]1257
  АСЭИ, т. II, стр. 87, № 150.


[Закрыть].

Однако проникновение духовных феодалов в города не ограничивалось приобретением ими там «белых мест». В ряде случаев в их руки переходили и тяглые черные дворы. Обычно монастырские власти получали от князей право на куплю дворов у черных посадских людей и это право реализовали. В 1432–1445 гг. Василий II позволил Троице-Сергиеву монастырю купить двор в Ростове «хто им продаст, чей ни буди» [1258]1258
  АСЭИ, т. I, стр. 79, № 98; стр. 85, № 107.


[Закрыть]. В те же годы тем же князем было дано разрешение Троице-Сергиеву монастырю приобрести двор «тяглой служень или черной, хто им продасть», в Переяславле. Покупка должна была быть совершена «впрок без выкупа», бывшие «вотчичи» двора лишались права требовать его обратно [1259]1259
  Там же, стр. 84, № 105.


[Закрыть]. В 1471 г. вологодский князь Андрей Васильевич Меньшой «пожаловал» братью Кириллова-Белозерского монастыря, «велел… им купити собе двор на Вологде черной тяглой, где буде им пригоже, на посаде…» [1260]1260
  АСЭИ, т. II, стр. 130, № 200.


[Закрыть].

Известны случаи перехода в собственность монастырей тяглых городских дворов в качестве вклада со стороны их владельцев. В жалованной грамоте 1455 г. дмитровского князя Юрия Васильевича Кириллову-Белозерскому монастырю на двор в Дмитрове говорится, что это – двор «тяглой на посаде» и что его дали монастырю Корта и Шудеб «по душе» какого-то Максима, очевидно, посадского человека [1261]1261
  Там же, стр. 98, № 163.


[Закрыть].

Одновременно с приобретением дворов в городах монастыри заводили там же или в окрестностях городов промыслы. В этом отношении они пользовались также поддержкой князей. Из жалованной грамоты Троице-Сергиеву монастырю великой княгини Марьи Ярославны («иноки» Марфы) 1478–1482 гг. мы узнаем, что монастырские солевары освоили в Нерехте место на Подоле, лежавшее между дворами тиуна и попа и представлявшее собою болото, а также «кладище» под дрова для солеварен, находившееся за дорогою. Великая княгиня «пожаловала» игумена и братью Троице-Сергиева монастыря «тем болотом и тем кладищем» [1262]1262
  АСЭИ, т. I, стр. 347, № 461.


[Закрыть].

В городских дворах, принадлежавших монастырям, жили монастырские «дворники» (своего рода приказчики из числа холопов), люди, занятые на промыслах (солевары, водоливы, повара и т. д.). Часть последних, вернее всего, находилась на положении кабальной зависимости, но были, по-видимому, среди них и полные холопы и люди (может быть, из числа посадского населения), работавшие на условиях феодального найма (регулируемого каким-либо документом вроде позднейшей «жилой» записи). С городских монастырских дворов и промыслов поступал в княжескую казну оброк.

Монастырские промыслы находились под специальной княжеской охраной. Поддерживаемые князьями в своей промысловой деятельности, монастыри становились в этом отношении в привилегированные условия по сравнению с посадскими людьми. Так, в 1433–1434 гг. Василий II запретил жителям Соли Переяславской копать соляные «колодязи» поблизости от «колодязей» и солеварен Троице-Сергиева монастыря. «И кто будет мой волостель у Соли и его тиун, ини у тех колодязей монастырских блиско и на их дворцех у варниц усолцем копати не ослобожают» [1263]1263
  АСЭИ, т. I, стр. 88, № 109.


[Закрыть]. В 1484 г. великий князь Иван Иванович распорядился, чтобы солеварня чухломского Покровского монастыря у Соли Галицкой была обеспечена всем необходимым для выварки соли в течение круглого года, без простоев («…а варит де та их варница без череду и без стоялниц через весь год, как в моих, великого князя, варницах варят…»), и чтобы княжеский приказчик не «отнимал» у этой варницы воду [1264]1264
  АИ, т. I, № 93.


[Закрыть].

Население монастырских промыслов и городских дворов было освобождено князьями от несения тягла вместе с черными посадскими людьми. Эта предоставляемая князьями духовным феодалам привилегия обычно выражалась в следующей формуле жалованных грамот: «а не надобе им с того двора тянути ни [с] слугами, ни с черными людми, ни к рыболовем, ни к сотцкому, ни к дворскому не тянути никоторыми пошлинами» [1265]1265
  АСЭИ, т. I, стр. 84, № 105.


[Закрыть]. Получали духовные феодалы от князей и судебный иммунитет (обычно ограниченный) для «людей», проживавших в их городских владениях [1266]1266
  Там же, стр. 79, № 98; стр. 81, № 101 и др.


[Закрыть].

Монастыри, пользуясь предоставленными им льготами, заводили на посадах целые группы дворов зависимых от них ремесленников. В формуле договорных взаимоотношений между митрополичьим домом и великокняжеской властью XIV в. имеются интересные указания на «закладней» кафедры, «живущих в городе» Владимире и «тянущих ко дворцу». Согласно договору, они подлежали «описи» и «оброчному окладу», подобно великокняжеским «дворчанам» [1267]1267
  ААЭ, т. I, № 9.


[Закрыть].

Ту же категорию феодально-зависимых людей упоминает и писцовая книга по городу Владимиру дьяка Некраса Ивана Владимировича Харламова и дворцового дьяка Федора Ходыки начала XVI в. На Владимирском посаде, в Галее, под патронатом кафедры – 21 двор оброчников «на митрополичьих местах», «а оброку имдавати за дань полосмнатцать алтына, по 5 денег з двора». За речками Телушкою и Лыбедыо расположены 17 дворов митрополичьих «строев» [1268]1268
  АФЗХ, ч. 1, стр. 153, № 167.


[Закрыть].

Такие же «закладни» были у переяславского Борисоглебского монастыря. Писцовая книга начала XVI в. насчитывает 18 дворов «бобылей» ремесленников, расположенных на посаде Переяславля. В их числе – 6 сапожников, 2 гвоздичника, 6 кожевников, 1 укладник, 1 ковшечник. Ремесленники положены в «оброчный оклад»: «а оброка им давать за дань великому князю 15 алтын» [1269]1269
  АФЗХ, ч. 1, стр. 42, № 23.


[Закрыть].

Из приведенных очень скудных данных трудно сделать какие-либо выводы о социально-экономическом положении зависимого от кафедры ремесленного населения Владимирского и Переяславского посадов. Но все же ясно, что эти ремесленники находились в более льготных условиях по сравнению с другими посадскими людьми. Определенная сумма оброка заменяла для них все другие посадские подати и повинности.

Итак, поселение на владельческой земле в дворах и слободках кафедры и монастырей под их патронатом влекло за собой ряд льгот для ремесленников и бобылей в объеме и порядке отбывания посадского тягла и привилегий судебного характера.

Давая оценку социально-экономических и политических последствий развития монастырского и церковного дворовладения в городах на протяжении XIV–XV вв., надо сказать, что они были сложны и противоречивы. Я уже не раз указывал, что городские дворы духовных землевладельцев становились, как правило, средоточием торгово-промышленной деятельности, а поскольку последняя протекала при поддержке князей в достаточно благоприятных условиях, она способствовала общему экономическому прогрессу в стране, расширению товарного обращения, торговых связей. Торгово-промышленная деятельность монастырей, распространявшаяся на значительное число городов независимо от их принадлежности к тем или иным политическим образованиям на территории феодально-раздробленной Руси, объективно содействовала созданию предпосылок государственного объединения страны. В церковных и монастырских владениях в городах великокняжеская власть, проводившая политику централизации, находила опору.

Однако это лишь одна сторона вопроса. А заслуживает быть отмеченной и другая сторона. Деятельность духовных землевладельцев в городах сопровождалась укреплением там феодально-крепостнических отношений. Она задерживала рост посада, искусственно поставленного распространением в городах «белого», церковного и монастырского землевладения в условия, стеснявшие его торгово-промышленное развитие. Создание на посаде «белых мест» являлось одним из каналов, которыми шло укрепление крепостнической системы и через которые попадали в феодальную зависимость работавшие на частновладельческих варницах «наймиты». Но ведь и вообще развитие русского города XIV–XV вв. происходило в сложной обстановке. Без определенного экономического подъема городов как ремесленно-торговых центров, без политической активизации посадского населения, боровшегося за более благоприятные в рамках феодальной системы условия своего роста, не могла быть достигнута ликвидация политической раздробленности, не могло совершиться государственное объединение Руси. А в то же время усиление крепостничества как один из существенных моментов образования Русского централизованного государства, как непосредственное следствие этого процесса должно было отразиться и на положении города, бывшего важным элементом феодальной экономики. Еще к периоду складывания Русского централизованного государства восходит та борьба посадского населения с владельцами «белых мест» в городах, которая с такой остротой проявилась позднее.

Сохранились данные о борьбе посадских людей с монастырями за землю, захваченную последними под городские дворы и промыслы. В 1501–1502 гг. старец Троице-Сергиева монастыря Гавриил жаловался на Клима Безгачего, захватившего в Нерехте монастырское дровяное «кладище» у варниц. Старец говорил на суде: «…То, господине, кладище – наше монастырское, да и варница, господине, тут наша ж была, да запустела; а на том, господине, кладище изстарины мы клали дрова свои манастырские; и тот, господине, Клим то кладище у нас отсвоил сее зимы, да и дрова на нем свои учял класти, не ведаем почему». Клим Безгачий ссылался на то, что спорное «кладище изстарины земля великого князя черная тяглая», а ему «дал то кладищо старой сотсцкой Панфил класти дрова за пусто». Суд признал правильными претензии Троице-Сергиева монастыря [1270]1270
  АСЭИ, т. I, стр. 553–554, № 640.


[Закрыть].

Теми же годами датируется спор о пожне между Троице-Сергиевым монастырем и ростовскими горожанами Гридей Кузминым и Андреем Измайловым. Последние рассказывали судьям, что дворский великого князя Григорий Кашкин «придал» им к «огородом» и «двором» в Ростове пожню, представлявшую собой «землю великого князя». Они ее «загородили плетнем». Тогда «дворник» Троице-Сергиева монастыря Булгак «плетень сметал», «а тое нам пожни не дает», – говорили истцы. Булгак же доказывал другое: «то, господине, пожня двора троетцкого, а у меня в огороде, а яз, господине, живу в дворе в троецком, а ослободил, господине, тот двор купити монастырю князь велики Василей Васильевич». Дело было решено в пользу Троице-Сергиева монастыря [1271]1271
  Там же, стр. 547–549, № 635.


[Закрыть].

Горожане вели борьбу с монастырями и за подгородные рыбные промыслы. В 1482–1484 гг. Иван III, узнав, что суздальские «городцкие люди» ловят без доклада рыбу в водах, принадлежащих Спасо-Евфимьеву монастырю, в р. Каменице, «под их монастырем, и под мельницею, и подсельцыпод монастырскыми», велел «те воды монастырские заповедати». Нарушители неприкосновенности монастырских рыбных ловель должны были платить два рубля штрафу («заповеди») в монастырскую казну [1272]1272
  АСЭИ, т. II, стр. 516–517, № 478.


[Закрыть].

Проявление своеобразного протеста горожан против монастырей-феодалов, стремившихся завоевать экономические и социальные позиции в городах, рисует указная грамота Василия II в Кострому Гриде Ларионову по челобитью властей Ипатьева монастыря. Последние жаловались, что костромские жители совершают переправу через реку Кострому, минуя перевоз, устроенный под монастырем, и тем самым избегая уплаты пошлин, которые по великокняжескому указу должны были идти в монастырскую казну. «И ты бы, – обращается Василий II к представителю княжеской администрации в Костроме Гриде Ларионову, – ся велел возити градцким людем костромичем и всяким людем проезждим на Костроме под Елпатьем, а выше Ипатьцкого монастыря и ниже возити бы ся еси не велел никому» [1273]1273
  «Сборник Муханова», № 32.


[Закрыть].

Особого внимания заслуживает грамота Ивана III 1467–1474 гг., адресованная в Соль Галицкую некоему Федору Корове (какому-то представителю княжеской администрации) по жалобе солевара Троице-Сергиева монастыря. Последний обвинял Федора Корову в том, что он заставлял население монастырских промыслов «наряжать» на себя «пиры», велел «собя дарити», держал монастырских «людей» «в осаде силно» (т. е., очевидно, лишал их возможности выезжать из города с промысловыми и торговыми целями). Федор Корова запрещал местным жителям наниматься к солевару Троице-Сергиева монастыря на работы по подвозке дров к монастырским варницам, «да в том деи оу них застряли дрова в лесе, а варници деи стоят оу них за тем без дров». «Люди» Федора Коровы перебили «поваров» на монастырских варницах, разбили на них два црена, «и згорели деи те црены». Иван III заступился за солевара и потребовал от Федора Коровы, чтобы он в дальнейшем не чинил насилий над монастырским солеваром («а силы бы от тобя над ним не было вперед никоторые») и давал бы ему возможность свободно нанимать на варничные работы нужных ему людей («и ты бы наимоватися оу них велел на дрова…») [1274]1274
  АСЭИ, т. I, стр. 265, № 361.


[Закрыть].

Как понимать смысл событий, разыгравшихся на варницах Троице-Сергиева монастыря у Соли Галицкой? Возможно, что перед нами акты простого произвола со стороны местного администратора, действовавшего вместе со своим аппаратом и дворцовым штатом. Но возможно и даже вероятнее другое: за Федором Коровой стояли солигаличские посадские люди, недовольные тем, что Троице-Сергиев монастырь расширяет сферу своей промышленной деятельности за счет интересов посада. Поломка и поджог варничных цренов, отказ от перевозки дров к варницам – все это формы протеста солигаличского населения против роста влияния монастыря-феодала.

Выше уже указывалось, что великокняжеская власть поддерживала монастырское и церковное дворовладение в городах. Но ее политика в этом отношении не была и не могла быть строго последовательной и прямолинейной, ибо она должна была также в какой-то мере считаться с интересами посадского населения, а также учитывать интересы государственного тягла. Отсюда проистекают имеющиеся в княжеских жалованных грамотах запреты монастырям увеличивать в городах число дворов сверх разрешенной нормы («ни дворов иных туто не промышляют») и принимать в свои дворы горожан в качестве закладчиков («а от сех мест моих людей, великого князя, в те дворы не примают»; «а писменых людей и тяглых на те земли и к варницам не приимати им») [1275]1275
  АСЭИ, т. I, стр. 142, № 199; стр. 380–381, № 502.


[Закрыть].

Обнаруживала великокняжеская власть колебания и по вопросу об освобождении населения монастырских дворов от тягла. Так, великий князь Василий II в середине XV в. дал грамоту вологодским сотским и посадским людям, согласно которой «люди» Кириллова-Белозерского монастыря, проживавшие в монастырском дворе в Вологде, должны были «тянути… в всякие проторы, и в розметы и в все пошлины». Но затем эта грамота была отменена, монастырские люди получили освобождение от всех «проторов», «розметов» и пошлин, и на них был возложен лишь специальный оброк [1276]1276
  АСЭИ, т. II, стр. 63–64, № 103.


[Закрыть].