355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Черепнин » Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси » Текст книги (страница 63)
Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси
  • Текст добавлен: 13 сентября 2016, 19:56

Текст книги "Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси"


Автор книги: Лев Черепнин


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 77 страниц)

§ 10. Обострение классовой борьбы в конце первой четверти XV в. Предпосылки феодальной войны второй четверти XV в.

Конец XIV и первая четверть XV в. (время княжения Василия I) представляют собой важный этап в процессе формирования Русского централизованного государства. Государственный строй этого времени отличается известной противоречивостью. С одной стороны, была еще достаточно крепка политическая система, представляющая собой союз ряда княжеств Северо-Восточной Руси под эгидой великого князя владимирского. С другой стороны, эта система уже начинала расшатываться в связи с расширением территории Московского княжества и усилением московской великокняжеской власти, которая присвоила себе функции, ранее принадлежавшие правителям других русских земель.

Значительных усилий стоило московскому правительству удержать от себя в зависимости присоединенные к Москве княжества. Особенно это следует сказать относительно княжества Нижегородского.

Во время нашествия на Русь в 1408 г. Едигея последний, по-видимому, передал Нижегородское княжество сыновьям бывшего местного князя Бориса Константиновича – Даниилу и Ивану [2168]2168
  А. Н. Насонов, Монголы и Русь, стр. 143.


[Закрыть]
. Они вели себя совсем по-разбойничьи. В 1410 г. Даниил Борисович послал русско-татарский военный отряд под предводительством боярина Семена Карамышева и татарского царевича Талыча к городу Владимиру. Участники этого военного набега произвели во Владимире полный погром. Посадское население было перебито и ограблено, церковное имущество расхищено. Грабители захватили золото, серебро, другие драгоценности, поделили между собой «мерками» деньги, а в конце концов подожгли город [2169]2169
  ПСРЛ, т. XVIII, стр. 160.


[Закрыть]
.

Однако в Нижегородском княжестве Даниил и Иван Борисбвичи удержались недолго. В 1410 г. они, по-видимому, были вынуждены уйти в болгарские или мордовские пределы, откуда в 1411 г. снова направились в Нижегородскую землю, приведя с собой болгарских, жукотинских и мордовских князей. Василий I выслал против Даниила и Ивана войско под предводительством своего брата Петра Дмитриевича. Около села Лыскова произошло сражение. Результат его не очень ясен. По одной версии противники «разидошася кождо вь свояси» [2170]2170
  ПСРЛ, т. XV, стр. 486.


[Закрыть]
. По другой – победили нижегородские князья: «сташа же на костех князи новогородьскыи Нижняго Новагорода» [2171]2171
  ПСРЛ, т. XV, вып. 1, стр. 186. См. также т. VI, стр. 139; т. VIII, стр. 85; т. XI, стр. 215; т. XV, стр. 485; т. XX, стр. 228–229; т. XXIII. стр. 143.


[Закрыть]
.

В 1411 г. Едигей был изгнан из Сарая. Ханский престол занял сын Тохтамыша Джелал-ад-дин (Зелени-салтан). К нему в Орду отправились великий князь тверской Иван Михайлович и его соперник князь Василий Михайлович кашинский. У нового хана побывали и нижегородские князья, вернувшиеся из Золотой орды «пожаловани от царя… своею их отчиною» [2172]2172
  ПСРЛ т. XI, стр. 219.


[Закрыть]
. Опасаясь, что поддержка ханом тверских и нижегородских князей, собравшихся в Орде, таит опасности для великокняжеской власти, в Орду совершил визит «со множьством богатства», предназначенного для хана, московский великий князь Василий Дмитриевич [2173]2173
  Там же.


[Закрыть]
.

Джелал-ад-дин скоро был убит своим братом Керим Бердеем, В Орде начались смуты. Это дало возможность Василию I снова захватить Нижний Новгород в свои руки, изгнав оттуда Даниила и Ивана Борисовичей. Восстановление власти московского правительства в Нижегородской земле было осуществлено путем посылки под Нижний Новгород великокняжеской рати во главе с братом Василия I – князем Юрием Дмитриевичем. Нижегородские князья Даниил и Иван Борисовичи, Иван Васильевич (сын Василия Дмитриевича Кирдяпы) и Василий Семенович (сын Семена Дмитриевича) бежали за реку Суру. Нижегородские бояре и черные люди «вышли с кресты» навстречу московскому войску. При этом князь Юрий «не сътвори зла ничто же Новугороду» [2174]2174
  ПСРЛ, т. XV, стр. 487.


[Закрыть]
. Последнее известие очень глухо. Все же из него можно сделать два вывода. С одной стороны, среди нижегородского населения, вероятно, были противники московского правительства, которые ждали кары за свою поддержку нижегородских князей. Желая привлечь их на сторону Василия I, Юрий и не стал применять к ним репрессии. Но с другой стороны, торжественная встреча, оказанная князю Юрию не только боярами, но и черными людьми Нижегородской земли, дает право думать, что авантюрные действия последних нижегородских князей, втягивавших в борьбу с московским правительством за свои утраченные владения татарские полчища, разоряли трудовое население города и деревни. Поэтому московская великокняжеская власть, стремясь закрепить за собой Нижегородское княжество, могла использовать народный протест против грабежей, который творили татарские орды, призываемые нижегородскими феодалами.

В дальнейшем нижегородским князьям приходится искать убежища в Москве. Связь с Ордой уже не сулила им никаких политических выгод. Поэтому в 1416–1417 гг. в Москву приехали бывшие князья Нижегородской зёмли Иван и Даниил Борисовичи и Иван Васильевич. Несколько ранее в Москву прибыл сын Ивана Васильевича, Александр Иванович Брюхатый. Все эти бывшие «отчичи» Нижегородского княжества, по-видимому, рассчитывали вернуться в Нижний Новгород в качестве служебных князей Василия I. Но московский великий князь предполагал послать княжить в Нижегородскую землю своего сына Ивана Васильевича. Однако последний в 1417 г. умер. Тогда Василий I решил передать Нижегородское княжество Александру Ивановичу Брюхатому, женив его на своей дочери [2175]2175
  ПСРЛ, т. VIII, стр. 88–89; т. XI, стр. 231–232; т. XVIII, стр. 163.


[Закрыть]
. Формально Александр Иванович пользовался правами великого князя Нижегородской земли, но фактически, вероятно, признавал протекторат своего тестя. После смерти Александра Ивановича Нижний Новгород перешел в состав московских владений [2176]2176
  Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 88–89.


[Закрыть]
.

* * *

Итак, в княжение Василия I были достигнуты определенные результаты в деле объединения земель Северо-Восточной Руси и укрепления московской великокняжеской власти. Тем более неожиданной кажется имеющаяся в его духовной 1425 г. фраза: «А даст бог сыну моему великое княжение, ино и яз сына своего благословляю, князя Василья» [2177]2177
  ДДГ, стр. 61, № 22.


[Закрыть]
. Чем объясняется такая неуверенность в судьбах великого княжения? Почему московский великий князь лишь в условной форме говорит о передаче великокняжеского стола своему сыну? В другой своей работе я попытался дать некоторые ответы на поставленные вопросы [2178]2178
  Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 91–92.


[Закрыть]
. Сейчас же укажу, что, по-видимому, в конце княжения Василия I уже назревали предпосылки той длительной войны между различными группами класса феодалов, которая разразилась во второй четверти XV в. Эти предпосылки выразились: 1) в политической консолидации отдельных княжеств Северо-Восточной Руси, без решающей битвы между которыми не могло сложиться централизованное государство; 2) в сопротивлении удельных князей надвигающейся ломке удельной системы; 3) в усилении противоречий внутри господствующего класса (и его высшего слоя – боярства), отдельные группы которого по-разному понимали пути политического объединения Руси и государственной централизации. Сложной была при этом внешнеполитическая обстановка, в которой борющиеся группы русских феодалов прибегали к помощи иноземных захватчиков (татарских князей, литовских панов). Предпосылки большой феодальной войны на Руси назревали особенно интенсивно потому, что ко второй четверти XV в. снова обострились классовые противоречия на Руси, и это обстоятельство ставило перед господствующим классом задачу организации на новых началах системы властвования над народом.)

Особенно интенсивной была классовая борьба в Новгороде. Наиболее крупное восстание произошло там в 1418 г. [2179]2179
  Об этом восстании см. А. А. Строков, Восстание Степанки в 1418 г. («Новгородский исторический справочник», вып. III–IV, Новгород, 1938, стр. 86–108; В. Н. Бернадский, Новгород и Новгордская земля в XV веке, ч. I, стр. 178–209).


[Закрыть]

Ход восстания в Новгороде в 1418 г., описанный в различных новгородских летописях, представляется в следующем виде. «Человек некыи» Степан (Степанко) задержал боярина Даниила Ивановича Божина внука и при этом закричал, призывая других людей помочь ему расправиться с последним. Неясно, кто был этот Степанко. Возможно, боярский холоп (летопись Авраамки называет боярина Даниила Ивановича «господарем» Степанка), но вернее – горожанин, «черный» человек, ибо (как видно из летописей) к «черным людям» он обращается за помощью. Согласно Новгородской первой летописи, Степанко «изымаша боярина… держащи, вопияше людем: а господо, пособите ми тако на злодея сего». В Новгородских третьей и четвертой летописях речь Степанка передана несколько иначе: «О друзи, пособьствуйте ми на злодеа сего». Выражения «а господо», «о друзи» в одинаковой мере свидетельствуют о том, что Степанко желал, чтобы над Даниилом Ивановичем был осуществлен народный вечевой суд.

Летописец неодобрительно относится к поступку Степанка, подчеркивая, что он действовал «научением дияволим». Из этого лаконичного определения допустимо сделать два вывода. Во-первых, мало вероятно, что Степанко, случайно встретив боярина Даниила Ивановича, решил свести с ним личные счеты, обратившись за поддержкой к незнакомым прохожим. Нет, по-видимому, у него было заранее задуманное намерение задержать этого боярина. Действовал он не один, а вместе с другими черными людьми, которые были его соучастниками, а не случайными встречными, которые выполняли решение какой-то корпорации горожан о расправе с Даниилом Ивановичем. Второе, что ясно из краткой реплики летописца и что подтверждается дальнейшим его подробным рассказом: выступление Степанка и его товарищей носило антифеодальный характер.

Суд над задержанным боярином летописи описывают по-разному. По Новгородской первой летописи, «людие» «влечаху его на вече». Из этого летописного выражения видно, что расправа над Даниилом Ивановичем была осуществлена в формах вечевого суда, причем это был суд действительно народный, вершенный по инициативе демократических слоев населения [2180]2180
  Об этом говорит в своей монографии и В. Н. Бернадский.


[Закрыть]
. Характерно что если в ряде летописей говорится, что Даниил Иванович сначала был подвергнут в качестве наказания физическим увечьям, а затем сброшен в Волхов, то летопись Авраамки фиксирует свое внимание на бесчестье, которое испытал боярин, судимый «чернью» («…казниша его позоры людьскыми…»).

Очень важна оценка суда над Даниилом Ивановичем, которая содержится в Новгородской третьей, четвертой и других летописях. Относясь отрицательно к действиям народа, эти летописи, однако, отмечают, что дело наказанного боярина должно послужить уроком для всех тех власть имущих, кто притесняет народ («бяше же и се дивно, или на укорение богатым, обидящим убогиа, или казнь диавола…»). Участь Даниила Ивановича сравнивается с участью разбойника, «зло деюща людем много», или татя, достойного смерти. Тем самым раскрывается социальный смысл «усобицы межи крестьян» (как называет Софийская первая летопись события, связанные с арестом и наказанием боярина Даниила Ивановича). Речь явно идет о волнениях черных людей (в лице Степанка и его товарищей), предъявивших крупный счет феодальной аристократии (в лице ее могущественного представителя Даниила Ивановича).

О том, что задержание и предание суду Даниила Ивановича не было актом личной мести последнему со стороны Степанка, можно судить по летописному рассказу об обвинениях, предъявленных на суде боярину другим лицом – одной женщиной («женой некоей»). Она, «выскочив посреди сонмища», заявила, «яко обидима есмы им». Значит, на суде разбирались «обиды», нанесенные народу властным представителем новгородского патрициата. «Обиженных», вероятно, было много, и если летописец рассказал лишь об одном выступлении на вече, то, очевидно, потому, что это было выступление женщины весьма решительной, не ограничившейся жалобами, но принявшей участие в физической расправе с обвиняемым («жена некая… отвергши женскую немощь, вземши мужскую крепость… дасть ему раны…»).

Сброшенный в воду Даниил Иванович был спасен одним рыбником, «людином», который взял его в свой челн. Тогда народ, «възъярившись на того рыбника», «разграбил» его дом. Сам рыбник скрылся. Очевидно, народ придавал большое значение акту вечевой расправы с боярином Даниилом Ивановичем и поэтому карал тех, кто не хотел с этим актом считаться. Ясно, что дело было не только в данном боярине (хотя, он, по-видимому, весьма ожесточил против себя народ). Речь шла о праве черных людей судить на вече неугодных им представителей власти.

Но если народ боролся за такое право, то спасшийся от народного суда боярин расценивал подобный суд как бесправие и, выражая интересы новгородского патрициата, предпринял решительные действия к подавлению всяких проявлений самовластия черных людей. Рассматривая все происшедшее с ним как «урон боярской чести» («хотя бещестие свое мьстити»), Даниил Иванович арестовал Степанка и подверг его пыткам («…нача мучити»). Комментируя действия Даниила Ивановича, летописец приводит следующее изречение: «хотя вред ицелити, паче болшу язву въздвиже». Смысл этого изречения, по-моему, следующий: боярин, сурово наказав главного организатора суда над ним самим, хотел пресечь дальнейшие попытки черных людей прибегать к вечевому суду в целях осуществления расправы с представителями боярства, которыми они были недовольны. Но результат получился не тот, которого желал Даниил Иванович: социальная «язва» лишь обнажилась еще больше. Народ открыто выступил на борьбу со своими угнетателями. Началась новая фаза антифеодального новгородского восстания.

Летописи очень хорошо описывают народное возмущение, вызванное расправой Даниила Ивановича со Степанком. По звону вечевого колокола собралось на Ярославле дворе вече, на котором было вынесено решение подвергнуть разграблению двор боярина Даниила. «Слышав же народ, яко изиман бысть Степанко, начаша звонити на Ярославли дворе вече, и сбирахуся людии множество, кричаху, вопиюще по многы дни: пойдем на оного боярина и дом его расхытим». Это был народный приговор боярину, не желавшему считаться с вечевым судом. Но еще раз следует повторить, что дело было не в одном Данииле Ивановиче. Он своими действиями выражал волю господствующего класса в целом. И народное движение в защиту Степанка приняло широкие размеры и глубокую антифеодальную направленность.

Летописи подчеркивают остроту классовой борьбы и четко указывают на расстановку социальных сил во время восстания 1418 г.: с одной стороны, черные люди, с другой – бояре. «…Сташа чернь с одиноя стороны, а с другую боляре», – читаем в Софийской первой летописи. «…Смутися всь град страхом вельимь и ужасомь, въста страна на страну ратнымь подобьемь, и бысть мятежь великь в граде…» – говорит летопись Авраамки.

Народные массы в доспехах двинулись с веча с Торговой стороны на Козьмодемьянскую и Яневу улицы, разграбили там дом боярина Даниила Ивановича и «иных дворов мъного». Жители Козьмодемьянской улицы (очевидно, бояре), устрашенные действиями восставших черных людей, согласились выдать Степанка (из этого сообщения летописи ясно, что в его задержании был виноват не один Даниил Иванович). Бояре освободили Степанка и просили архиепископа привести его «к собранию людску» и передать народу. Архиепископ выполнил это поручение, отправив Степанка с одним попом и со своим боярином к восставшим.

Однако волнения не только не прекратились, но приняли более широкие масштабы, перекинувшись на улицы Чудинцеву, Люгощу, Прусскую. Там также было разгромлено много «домов бояръскых». Подвергся разгрому и Никольский монастырь, где находились «житнице боярьскыи». Восставшие рассматривали бояр как своих врагов-«супостатов».

На Прусской улице восставший народ встретил вооруженное сопротивление («пружене то начаша битися с ними, вооружившися стрел яти»). Это еще больше обострило классовый антагонизм («и от того часа нача злоба множитися»). Возвратившись на Торговую сторону, народные массы начали готовиться к ответному наступлению на них со стороны феодальной знати, против которой было поднято восстание. Это был третий этап социального движения, на котором оно вылилось в настоящую гражданскую войну, в вооруженное столкновение классовых врагов. На Торговой стороне пронесся слух, что надо ждать выступления против ее жителей населения Софийской стороны («яко Софеиская страна хощеть въоружатися и домы наша грабити…»). Люди, жившие на обеих сторонах Новгорода, стали обряжаться в доспехи и стекаться к Волховскому мосту («и начаша людие сърыскивати с обою страну, акы на рать…»), где произошло серьезное сражение. Летописи рассказывают о нем как о схватке жителей двух городских сторон. Но в действительности это была битва между плебейскими кругами города и боярством. Те же летописи квалифицируют данную битву как «возмущение великое», и «лютую брань», и «усобное губительство», и «особную рать». Многие участники вооруженной схватки на Волховском мосту стали уносить имущество в церкви, очевидно, не столько боясь пожара от разыгравшейся в это время грозы, сколько спасая свое добро от своих классовых противников.

Сражение на Волховском мосту принимало все более напряженный характер. Ряд его участников был убит («беша же мертвии аки на рати»). Тогда в дело вмешались церковные власти. В Софийском соборе был отслужен молебен, целью которого было произвести определенное идеологическое воздействие на народ, заставить его сложить оружие. Затем на Волховской мост двинулся крестный ход во главе с архиепископом. Это произвело впечатление на население. «Богобоязнивыи люди» (в которых можно видеть и представителей господствующего класса, и неустойчивую часть черных людей) стали просить архиепископа, чтобы он уговорил разойтись столкнувшихся на Волховском мосту социальных противников («иди, господине, да уставит господь твоим благословением усобную рать»). В то же время раздавались слова: «да буде злоба си на зачинающих рать». Такие речи принадлежали, очевидно, тем представителям обоих социальных лагерей, которые не хотели мириться. Тут же на мосту архиепископ вошел в контакт с посадником Федором Тимофеевичем и «с иными посадникы и с тысячкыми» и по договоренности с ними послал специально выделенных для этого духовных лиц на Ярославов двор к степенному посаднику Василью Есифовичу и тысяцкому Кузьме Терентьевичу. Очевидно, новгородские власти, светские и духовные, договорились относительно того, какую позицию занять по отношению к восставшим черным людям. Было, по-видимому, решено создать специальную комиссию из бояр, для разбора жалоб посадских людей. Так можно понимать слова посадника Василия Есиповича и тысяцкого Кузьмы Терентьевича, приведенные в Новгородских третьей и четвертой летописях: «да повелить святитель своей стране в хоромы ити, а мы своей братии, по твоему благословению, повестуем и повелеваем им отъити в жилища, и събравшимся по сем с нарочитыми мужи разсудити вещи сиа начало…» Значит, на Волховском мосту новгородские архиепископы, посадник и тысяцкие публично объявили народу, что их претензии будут рассмотрены. Восставшие поверили и разошлись [2181]2181
  НПЛ, стр. 408–411; ПСРЛ, т. III, стр. 136–138; т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 420–425; т. V, стр. 260–261; т. XVI, стр. 168–170.


[Закрыть]
.

Какие же именно вопросы должны были сделаться предметом рассмотрения новгородских нарочитых мужей, стоявших у власти? Думаю, что речь шла в первую очередь об организации суда, ибо, как мы видели, этот вопрос больше всего волновал восставших. По-видимому, после восстания 1418 г. боярский совет занялся пересмотром вопроса о новгородских судебных порядках, но потребовалось второе антифеодальное движение для того, чтобы разработанные «нарочитыми мужами» судебные установления были претворены в жизнь.

В 1421 г. два городских конца – Неревский и Словенский – подняли восстание против посадника Андрея Ивановича, вызванное тем, что он отнял землю у некоего Климентия Артемьина. Явившись в доспехах, жители названных концов разграбили дворы посадника и других бояр и убили 20 посадничьих «людей» [2182]2182
  ПСРЛ, т. III, стр. 140; т. IV, ч. 1, вып. 2, стр. 431; т. XVI, стр. 176.


[Закрыть]
.

Под следующим, 1422 г. в новгородских летописях имеется лаконичное сообщение: «а новгородци целоваша крест за един брат» [2183]2183
  ПСРЛ, т. III, стр. 110.


[Закрыть]
. В другой своей работе я пытался доказать, что речь идет о принесенной новгородцами на вече присяге соблюдать составленную после восстаний 1418 и 1421 гг. одну из редакций Новгородской Судной грамоты. В этом памятнике были разработаны вопросы феодального судоустройства и судопроизводства, причем новгородское боярство, позаботившись о защите своих классовых позиций, вынуждено было в какой-то мере учесть и интересы черных людей [2184]2184
  Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 391.


[Закрыть]
.

Одновременно с социальными волнениями в Новгороде обострилась и классовая борьба в Пскове. Ее проявлением были еретические движения. Из грамот, посланных в Псков митрополитом Фотием в 1416–1427 гг., и из некоторых других источников видно, что в 20-х годах XV в. в Пскове опять действовали стригольники. В 1427 г. псковичи сообщили Фотию через посадника Федора о наказании стригольников («тех стриголников обыскали и показнили»). Некоторые еретики спаслись от «казни» бегством («инии ти стриголници побегали»). Митрополит рекомендовал светским и церковным властям Псковской республики и в дальнейшем применять к еретикам суровые репрессивные меры, не подвергая их только смертной казни: «…и казньми (толико не смертными, но внешнеми казньми и заточенми) приводяще тех, да будут в познание и обращения к богу, и никако да будут тие попущени в вас яко плевелы посреди пшеница» [2185]2185
  Н. А. Казаковаи Я. С. Лурье, указ. соч., Приложения, стр. 254.


[Закрыть]
.

Характерно, что псковские еретики принимали участие в выступлениях гражданского населения против монастырей-феодалов. Так, в послании новгородского архиепископа Симеона в псковский Снетогррский монастырь 1417 г. говорится о чернцах, которые из «монастыря вышедше вон, да подъимають мирьскыя люди и мирьскыя судья на игумена и на старцев манастыря; и тыя мирьскыя судья и миряне да судят [монахов] мирьскым обычаем, яко же лепо есть миряном» [2186]2186
  РИБ, т. VI, стб. 389, № 5.


[Закрыть]
. Здесь речь идет по существу об антифеодальных выступлениях с использованием судебных органов.

Я пытался доказать в другой своей работе, что ко времени около 1417 г. относится одна из редакций Псковской Судной грамоты, в которой в связи с обострившимися классовыми противоречиями был поставлен вопрос об укреплении суда [2187]2187
  Л. В. Черепнин, указ. соч., ч. 1, стр. 445–446.


[Закрыть]
.

У нас нет данных о классовой борьбе в рассматриваемое время в других частях Руси (кроме Новгорода и Пскова). Но отсутствие источников еще не доказывает, что в других русских землях не было тех же явлений, которые наблюдались в Псковской и Новгородской землях и которые нельзя не учитывать при рассмотрении феодальной войны второй четверти XV в.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю