Текст книги "Избранное"

Автор книги: Леонид Леонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

Входит другой, в чине сержанта, коренастый, с озорным и слегка закопчённым лицом.

Сержант(про лейтенанта). Ни в один дом, кроме твоего, не заехал. Видать, здешняя вода вкуснее. А ну, попробуем... Ковшичка не найдётся, гражданочка?

Лена подаёт ковш и снимает крышку с ушата. Сержант пьёт с видимым наслаждением. Взяв с полки миску блинов, Лена держит её в руках, наготове.

Хороша-а, сытна земли родной водица. (Заметив угощенье Лены.) Извиняюсь, танкисты не закусывают!

Вытерев чёрные свои усы, он передаёт ковш лейтенанту. Илья, прихрамывая, приближается к ним.

Илья. Это вы, значит, на такси  тут... извозчиками работаете?

Лейтенант(оторвавшись от ковша). Про что это он, Вань, балакает?

Илья(упорно). Я спросил... это вы на боевой машине барышень по домам развозите?

Сержант (Лене). Интересный товарищ. Смешное говорит, а сам не смеётся.

Илья. Я когда засмеюсь-то – со страху помрёшь.

Сержант(подняв палец). Сурьёзный деятель. Если и воюешь так, то молодец. Как звать?

Лена. Это Дракин Илья, мой... знакомый.

Сержант. Илюша, значит... подходяще. А я Ваня. Так и зови меня, я простой. А это командир танка моего.

Лейтенант (кивнув). Темников.

Сержант (Илье). Не слыхал? Глухая ваша сторона, и гром до вас не доходит. (С ударением.) Герой Советского Союза, Дмитрий Темников.

Лейтенант(дружественно, Илье). Это просто так, звание такое. Мы все – солдаты.

Покусывая губы, Илья отходит. Из каморки появляется Мамаев, уже одетый в поход. Сзади Катерина несёт корзинку с провизией.

Лена(со смущением, указывая на гостей). Вот... напиться зашли.

Стоя рядом, плечом к плечу, танкисты улыбаются, и это получается у них приветливей всякого поклона.

Мамаев(со стариковской тоской). Покидаете, сынки?

Лейтенант. Там всё минировано. Раньше утра не взойдут... (С улыбкой.) Что смотришь? Понравился я тебе?

Мамаев. Хороший, видать. Что будет-то, скажи!

Сержант. А ты вглядись в него хорошенько. (Постучав в грудь Темникова.) Слышишь, сталью звенит. Этот человек и танк его из одного мартена отлиты. Ну, найдётся сила в мире такого опрокинуть?

Темников (сердясь). Брось, Вань... не люблю, брось.

Мамаев(сержанту). Не тебя, сынок, спрашиваю.

Сержант. Э, кого огнём в бою спаяло, в тех и мысль одна бежит. (Задоря.) А ну, сказать им, Дмитрий Васильич, про что думка твоя сейчас?

Лена (поспешно). Не надо! Зачем вам это, не надо...

Она оборвалась, поняв, что выдала себя с головой. Темников опустил глаза. Все заметили смущенье Лены.

Мамаев. Образá, мать.

В молчании Катерина поднимается на лавку оправить лампаду.

Илья. Да, глухая наша сторонка. (Вымещая досаду, про бога.) Он же бьёт, его же маслицем потчуют.

Мамаев(степенно). Не трожь его. Он в моей избе мене твоего места занимает.

Илья. Покланялся бы, чтоб дочку твою от великой печали упас. (Зловеще глядя на Темникова.) Уж, может под окошком судьбица-то стоит!

Мамаев(не понимая значения его намёка). Я доли людской не бегу. Но попрошу, как приступит, и он мне не откажет.

Илья(дерзко). Аль ещё не приспичило?

Стук в окно. Мамаев уходит в сени. Сержант, с усмешкой наблюдавший эту сцену, касается локтя Темникова.

Сержант. Поехали, Дмитрий Васильич. А то гражданин нервничают.

Темников(Лене). Спасибо  за  воду. Никогда не пил такой.

И опять они смотрят друг на друга долгим взглядом. Темников надевает шлем. Свидание кончилось. Гости ушли. Лена смотрит им вслед.

Илья. Одевайся, танкистка. Мать с одёжей стоит.

Лена(вздрогнув). Вот видишь... они и ушли. Не дуйся, Илья. Кончится война, вернусь учительницей, ты станешь агрономом... будем жить. И как ценить станем всё! (Оглянувшись на дверь.) Давеча ехала – листья последние летят... и каждый как родного в дальнюю разлуку провожала. Прощайте до весны, милые! (Тряхнув головой, весело.) Мы даже и не вспомним о нём никогда. Ну, давай руку...

Мамаев(возвращаясь). За нами, дочка, приходили. Прощайтеся.

Катерина обнимает дочь; долго смотрит в лицо ей, зажмурится и опять посмотрит. Мамаев пожал руку жены: не обниматься же на людях!

Всего не перескажешь. Присматривай... Присядем.

Все присаживаются на долю минуты. Илья закуривает при этом. Слышен гул проходящей за окном толпы.

Пошли.

Катерина(низко кланяясь). Где ни придётся лечь костям моим – навещайте.

Мамаев(сурово). Как бог даст.

Все ушли. Лена задержалась на пороге.

Лена. Мама!.. Пойдём с нами, мама. Что ты здесь одна останешься!

Катерина. Нет. Лёнушка. Я тут каждую половичку в лицо помню, по голоску признаю. Здесь я плясала, как замуж шла. Отца тут на войну провожала. Тебя вон там, под окошком, родила...  (И с суровой признательностью она обводит глазами эти места главных событий в её жизни.) Ступай своим путём, солнышко!

Лена ушла. Катерина поправляет сбившийся половичок, привёртывает фитиль в лампе и, прямая, бесстрастная, садится у стола.

Уголёчек останется, и того уголёчка не спокину.

Песня за окнами стихает. Ярче горит лампада, освещая тёмное ночное лицо бога.

Конец первого действия

Действие второе

Пять крутых ступенек сводят из наружной траншейки сюда, в просторную землянку с низким накатным потолком. Налево вверху полуокно, полуамбразура, в которую смотрит ночь. Почти готовая дверь стоит у входа в груде свежих стружек: дверной проём временно завешен трофейным брезентом с косой надписью: «Reichspost». Чёрные готические буквы спорят в чёткости с белым шрифтом боевого кумачёвого лозунга, свисающего драпировкой со стены. Круглая, из бензиновой бочки и с походным котелком наверху, печка топится на переднем плане; бок её красновато светится в темноте. Справа нары в два яруса, слева – простой, ниже обычного стол с чурбаками вокруг вместо табуреток и скамьёй по стене. На столе хлеб и, с краю, сделанная из маслёнки, пылает коптилка. Положив лицо в ладони, Лена не мигая смотрит на высокое жёлтое пламя. Слабо слышна гармонь, далёкие паровозные гудки, и порывами сочится осенний холодок; пламя гнётся, и колеблется полотенце на верёвке, протянутой поперёк землянки.

Лене холодно: она встаёт подкинуть в печь поленце. Падает железная приставленная сбоку клюшка, и тогда приподнимается Устя, спавшая на соломе под пёстрым лоскутным одеялом.

Устя. День уж аль ночь?

Лена. Вечер, спи. Илья зайдёт, когда нужно. Ты спи.

Устя(потягиваясь). Что же это снилось-то мне? Хорошее такое...

Лена. Хорошее, а забыла.

Устя. Не-ет... (Закрыв глаза, чтоб увидеть ещё раз.) Знаешь, будто иду я в крутую гору, высоко-высоко. И всё цветы кругом, краси-ивые, каких и на свете не бывает... Только без запаха. И будто не рябая я нисколько. Лё-ёгкая, в подвенечном платьи иду... (Строго.) Ты смеёшься? Сейчас надо мной нельзя смеяться.

Улыбаясь, Лена заплетает самый кончик длинной её косы.

И вот уж всё сокрылося... и гора, и облачинки, а я всё иду-у. И только бареточки на мне, чёрненькие, поскрипывают: скрип да скрип... К чему бы это, Лёнушка?

Лена. За счастье бьёмся. Значит, к счастью, Устя.

Устя. Иду и радуюсь, а чему – не знаю. И спросить не у кого. Ни маменьки у меня, ни милого дружка... Ты не верь, что про меня плетут. (Стыдясь  и еле слышно.) Я ведь девушка, никого ещё не обнимала. Кому я нужна... такая! (Выставив руки, точно видит их впервые.) Эва, какие лапищи...

Лена. А как ты ими часового-то задушила: пригодились, значит. Я тебя и не признала тогда... словно рысь кинулась. Как ты его разглядела? Ведь тьма была.

Устя. Не знаю. (Усмехнувшись.) И не крикнул, как я его обняла. Только затрепетал весь. (Помолчав.) Утром я пошла взглянуть – высокий, лежит, с усиками... подлец!

Она поднялась – сильная, размашистая, прежняя. Прижав каравай к кофте, под которой проступила могучая грудь, она отрезала ломоть и крупно посолила. Лена смотрит на неё, любуясь ею.

Может, и нынче женишка себе впотьмах нашарю. В клочья изорву!

Откинув занавес, Илья всматривается в сумерки землянки. Оробев, Устя опускает руку с хлебом.

Пора нам, Илюша?

Илья. Не пора, но скоро. За ужином, небось, не ходила?

Устя. Принесла, на печке греется. Уйти мне, Илюша?

Илья. Там Ефим ногу распорол. Спросишь у Похлёбкина, кто с нами третий пойдёт.

Устя ищет себе накинуть какую-нибудь одёжку, и всё попадается не то.

Тебе и пробежать-то десять шагов.

Она ушла, как была, с непокрытой головой.

Лена. Зачем прогнал? Она тебе сердце своё под ноги стелет.

Илья. Всё равно ей девать его некуда! (Подойдя вплотную.) Ну, награди меня за то, что будет.

Лена отступает, пугаясь его.

Сейчас пойду поезд немецкий в преисподнюю спускать.

Лена. А мы с Устей третьего дня ходили...

Он порывисто обнял её, Лена отбивается как может.

Не надо, несчастье у людей... Не надо, нельзя.

Илья(глухо). Всё можно. Ночь на земле.

Лена. Не хочу. Пусти. Укушу тебя.

Илья разжал руки. Лена отошла, содрогаясь.

Лучше дверь навесь, как вернёшься. Мёрзнем с утра.

Илья. Не вернусь я, Лена... Вот, закрою глаза и вижу, как лежу один, в росе, под насыпью. И птица ночная мне на лоб садится. Лапочки у ей холо-одные. Скажи... любишь меня?

Лена (шагнув к двери). Выпусти. Боюсь тебя.

Илья. Не выйдешь, пока не скажешь. В глаза говори, любишь?

Лена. Я не могу так, вслух, Илья. Это говорят на ухо, нежно. Это один раз в жизни говорят... Ну, я ещё не умею... это слово. (Очень тихо, через силу.) Разве без любви замуж выходят!

И, словно обожжённый её признаньем, Илья садится и опускает голову. Приподняв бровь, Лена наблюдает его.

Ты недоволен этим, Илья?

Илья. Предсказанье мне было. Убьют, кого ты полюбишь.

Лена. Кто... кто это тебе сказал?

Впервые она заглянула себе в сердце и удивилась, что не Илья отразился в зеркале её испуга.

Глупости... кто же нынче верит в это!

Илья. Уж сбылась половина. Гадали на тебя, а ты и приехала.

Лена(с холодком). Так ты... откажись от меня, Илья. (Громко, в сторону входа.) Простудишься, Устя!

И тотчас же, с мешком на плече, Устя, слушавшая у двери, виновато спускается в землянку.

Устя. Сами идут сюда. (Ища глазами.) Куда бы мне положить... Груз-то больно сердитый.

Лена. Клади к стеночке. Осторожней.

Устя(когда Лена наклонилась помочь ей). Шепни ему, чтоб не боялся. Гаданье в любви не сбывается. (Горько.) Уж чего только я себе не нагадала!

Лена(громко и распрямясь). Мой жених, Устя, не боится ничего на свете.

Лекарство подействовало. Илья поднимается, расправляя сильные свои плечи. В ту же минуту сюда деловито и безмолвно спускаются начальники: Похлёбкин, Травина, Дракин и ещё какие-то, видимо, из дальних, глухих деревень, мужики, из которых один время от времени произносит: «вот это в акурат будет», а другой — «присоединяюся». Все они кажутся выше обычного, потому что тени их достигают самых брёвен наката.

Травина(мельком, Илье и Усте). Закусили бы пока в дорогу. (Похлёбкину.) Кого же мы им третьего дадим? У Ефима нога распухла. Садитесь, товарищи. Надо, ещё Мамаева дождаться.

Похлёбкин. Может, Потапыча пока примем? (Копаясь в походной сумке, на которую сменил свой портфель.) Хлебанул, старый телятник. Как на дрожжах прискакал.

Дракин(неподкупно). Делом его проверить надоть.

Травина(одному из мужиков). Давай его пока сюда, до заседанья.

Мужик уходит. Устя, Илья и Лена едят кашу в стороне. Расстелив на столе обрывки карты, Похлёбкин знаком подзывает Илью; тот подходит с ложкой. Чертя ногтем по бумаге, Похлёбкин объясняет ему смысл предстоящей операции.

Похлёбкин. За главного пойдёшь. Видать, наступленье у них готовится. Всё под укрытием ночи поезда гонят. Ну, мы тоже не шапкой подпоясаны, в Европе живём. Значит, надо и встретить их (ударив на слове) могучим фейверком. Смотри сюда. Итак, что мы видим перед собою? Азаровскую пойму – вот что мы видим на данном участке. Это линия. И вот оно, то тихое местечко, где ты заляжешь... понятно? Перед мостом влево бродом берите, минирован. Здесь гнездо у них было, не напорись.

Дракин(сбоку). До сабуровской мельницы лучше низом, по ручью, итти. Там поглуше.

Илья выражает своё согласие кивком. Подойдя, Лена из-за плеча Похлёбкина засматривает в карту.

Кушай, красавушка. Каша простынет.

Лена. Я хотела себя предложить... вместо Ильи. (С вызовом глядя на Илью.) У него нога не поджила. Не уйти ему если что...

Илья(Лене, твёрдо и непонятно для других). Я своего, что мне причитается, и самой смерти не отдам.

Похлёбкин(через плечо, без резкости). В другой раз женишка пожалеешь. Как вдвоём останетесь.

Лена возвращается к Усте. Придержав брезент, мужик пропускает Потапыча. С берестяной котомочкой держа руки по швам, тот смиренно, без прежней удали, останавливается у лестницы. Похлёбкин бережно складывает карту.

Ну, знаменитый скотовод... как тёлка твоя родимая поживает?

Потапыч бормочет что-то.

Не слыши-им!

Потапыч(приблизясь на шажок и не сразу). Съели, окаянные. (Разведя руками.) Как увидели, загуготали враз – грос калюб, грос калюб... большая телка по-ихнему. Тут же голову обыкновенно отрубили, ливер в ведерко выпустили... Конешно, вору тоже питание нужно: точна-а!

Дракин. Косточку-то дали на память пососать?

Все дружно посмеялись над Потапычем.

Потапыч. Глухое сердце имеешь в себе, Степан Петрович. (Стукнув себя в грудь.) Во где горько-то! Заветная была...

Похлёбкин(сухо). У тебя заветного-то отродясь не бывало. Ближе подойди. Что в Кутасове, сказывай.

Все сидят, кроме Потапыча.

Потапыч. Можна-а. Ну, в селе обыкновенно стоит рота связи. Начальник у их вроде Хирнер. Особого зверства, сказать, не проявляет. А только, как взошёл к Мамаеву, наперво повелел кота сказнить. Штыком. Больно чёрен, говорит...

Лена, видимо, хотела спросить что-то о матери.

Травина(предупредительно). Потом расспросишь, девушка. (Потапычу.) Ты главное говори. Нам некогда.

Потапыч в затруднении.

Дракин. Вот, говорят, старостой у них Бирюк состоит. Правильно?

Илья(с места). Враки, поди. Он ещё эва когда с немцами воевал!

Похлёбкин. Не мешай, Илья Степаныч. Тут родни нет, тут воины. (Потапычу) Обрисуй нам кратенько, какая его деятельность.

Потапыч. Это можна-а. Деятельность его обыкновенно такая. Ходит, посматривает, усмехается. Окроме того, шапкой страх наводит. Вчерась объявил картошку копать.

Травина. Так, дело ясное. Вопросов больше нет?

Молчание. Дракин всем своим существом негодует.

Вот, пришёл ты к нам. Что делать-то здесь собираешься?.. Спать, что ли?

Потапыч. Зачем спать. Обыкновенно, что повелят, то и буду. К примеру, могу на часах стоять. У меня слух чу-уткой: скажи, вошка ползёт, а я слышу, как она лапочки переставляет... тук-тук-тук. У меня, заметьте, вострый слух. Эх, ты меня только приласкай, хозяйка, я, как собачка, за тобой побегу...

И опять, посмеявшись, все подобрели к нему.

Травина. Ладно, учтём. (Со значением взглянув на Похлёбкина.) А на диверсии будешь ходить?

Потапыч. Чево, чево? (И хотя не понял, своеобычно тряхнул головой.) Можна-а. Что скажешь, то и можна.

Дракин. Эка, у нас связь нечем проводить, а он лапти проводом примотал. (Наклонясь рассмотреть.) Да ещё, гляди, серый, немецкий провод-то... Покормил тебя Хирнер-то твой?

Потапыч(безгневно). Ничево, я на дорожку жареной водицы похлебал. Половину отхлебал, половинку про запас в речку вылил!

И ещё посмеялись они на его балагурство, и сразу точно ветром смыло их смех.

Похлёбкин(придвинув хлеб на столе). Вот тебе паёк, пожуешь в дороге. Котомочку оставишь нам на сбереженье. И пойдёшь сейчас вместе с ними. (Он указал на Устю и Илью, уже покончивших с ужином.) Дорогой объяснят. Как вернёшься – получишь койку и паралелбаум, какой тебе по чину полагается. Всё. (Поднявшись и взглянув на дракинские часы.) Отправляйтесь, товарищи. Поезд проходит в одиннадцать сорок, а вам ходу одного – два часа.

Илья. Выноси пока мешок, Потапыч. Да не стукни.

Потапыч. Можна-а!

Повеселев, нарочито кряхтя и охая, он тащит мешок к выходу и вдруг делает вид, что роняет его наземь. И хотя опасности нет, раздаётся общий вздох испуга. Мешок, однако, повисает у Потапыча в руках.

Ничего, не пужайтеся, орлы. Уповайте на воробышка!

И, окинув всех озорным оком, легко вскинув мешок за плечо, он покидает землянку.

Травина(Илье). Присматривай, что-то не нравится мне этот воробышек... Дрезинка пойдёт – дрезинку пропустите сперва.

Илья кивает, затягивая поясной ремень с оружием.

Похлёбкин. На худой конец под ключицу финкой бей, тише будет. Перец взял от собак?

Илья. В порядке. В полночь слушайте наш салют... проверку времени! (Мужественно и сильно.) Ну, сыграем в большую орлянку, Лена!

Она ободрительно кивает ему. Уходя, Устя кланяется остающимся. Невысказанная значительность сквозит в её поклоне. Никто не отвечает ей, потому что заседание фактически уже началось. Дракин раскрывает клеёнчатую тетрадочку: дневничок или книгу приказов.

Травина. Ложись спать, девушка. Начинай, Похлёбкин.

Похлёбкин(когда Лена накрылась одеялом). Ну, товарищи полководцы, повесточка у нас небольшая, но довольно аккуратная. Расширяется наша картина, уже в полсотне ходим, товарищи! Поскольку народ понял, что врага в слезах не утопишь, а бога детской кровью не удивишь, прибывают к нам свободолюбивые гражданы. Даже пришлось послать Мамаева на известный вам склад для пополнения оружия... Словом, начинают немцы маненько от нас подрагивать. Вместе с тем, за неделю, как мы здесь, убыло из наличного состава шестеро. Двоих Мамаев секретно, под видом дров, отвёз в больницу. Доктор Иван Петрович уложил их на коечки, будто попали в молотильный привод, и велел ещё привозить, когда нужно... (Вскользь.) Пристяжка у тебя хромает, Дракин. Посмотри.

Дракин. Зайду утресь.

Похлёбкин. Остальных в количестве четыре я совсем снял с довольствия. Предлагаю отметить ихнюю память стоянием.

Они стоят некоторое время. Дракин листает в это время странички. Взволнованный чем-то, в землянку спускается Мамаев.

Садись, Мамаев. Сейчас дойдём и до тебя.

Все сели.

Теперь, засуча рукава, товарищи, выметем маненько грязцу. Армия ушла, мы одни тут осталися, островочек в синем морюшке. Это накладает на нас особую строгость. Как насчёт Бирюка решим?

Дракин(жарко). Руку ему за это, руку мало рубить!

Мужики присоединяются. Мамаев тем временем шепчет что-то на ухо Похлёбкину.

Что в приказах писать?

Травина. Пиши проще. Постановили казнить предателя.

Похлёбкин(бледный, вставая). И одну строчечку пустую оставь. Кого-то из нас вписать туда придётся. (Обведя всех глазами). Нечисто между нас, товарищи.

Насторожась, все вопросительно посматривают на Мамаева, сидящего с опущенной головой.

Мамаев сейчас доложил... Ходил на склад с ребятами, и печальная пред ими раскинулась картина. Склада на месте не оказалось. А окроме винтовок да шнура там спирту одного находилось, извиняюсь (невольно прищёлкнув языком), четыре бидона по десять кило да толу пудов сорок... Накат раскидан, ямина пуста. И на донышке кучка нам на сердечную память оставлена. Небольшая, кила в два. (Постучав рукоятью ножа в стол.) С чем и проздравляю, товарищи! (Садясь.) Одолжи табачку, Дракин.

Мамаев. Это ещё не всё: связь у нас порезана, гражданы. И самый проводок увели. Теперь кричи и плачь, никто не услышит. И провод-то серый, немецкий провод-то.

Молчание; все почему-то поглядели на дверь.

Похлёбкин(со злостью, скручивая папироску). Духовитый табачок куришь, Степан Петрович. Немецкий, что ли?

Дракин. Потапыч даве преподнёс. В лесу нашёл пачечку.

Похлёбкин(недобро усмехаясь). Хотел бы я того солдата посмотреть, что на фронте хоть табачинку потерял.

Мамаев. Стыдись, Василь Васильич. (Про Дракина.) Этот человек все именье на божье дело отдал.

Похлёбкин. Знавал я одного божьего человечка: помолился да и зарезал троих. У вашего брата всяко дело свято. Вопрос – отколе смотреть!

Травина(с выговором). Тебе что-нибудь известно, Похлёбкин, про товарищей, которых ты порочишь?

Похлёбкин(наотмашь). Да мы и тебя, Полина Акимовна, толком не знаем. Откуда ты к нам хозяйкой в тёмную ночь свалилася. Документы и с мёртвого можно снять.

Мамаев(гневно). А коли не знаешь, так чего на людей, как пёс, кидаешься?

Похлёбкин. Кто... я пёс? (Вскочив и рванув рубаху у ворота, запальчиво.) Пёс я, да. Я власти моей пёс верный! Я дом большой стерегу, где народ мой живёт. Я днём и ночью по цепи моей хожу бессонно... урчу, чтоб махоньки детки там (широкий жест куда-то за стены, в просторы страны) безгрозно спать могли. Я грызть, я жевать того стану, кто на них злодейскую руку подымет. Я...

Он задохнулся, зубной стон его наполняет тишину. Разбуженная, Лена поднялась на локте.

Лена. Что это... тревога?

Травина(спокойно). Спи, спи, девушка. Это лес шумит. Спи.

Зевнув, Лена снова накрывается одеялом.

Сядь, Похлёбкин. Сядь, сказала. Велю.

Похлёбкин повинуется.

Он прав, товарищи. Страшно сказать: об этом складу знали только мы. Один меж нас завелся, и вот с ножом друг на друга кидаемся...

Мамаев. Это как сверчок в фатере заведётся: расстроишься искамши. (Заметив котомочку Потапыча.) Никак Потапыч приходил?

Травина. Стойте... (Хватаясь за спасительную догадку.) Как же это серый проводок на ноги-то к Потапычу попал?

Все переглянулись, пронзённые одной и тою же разгадкой. Выскочив из-за стола, Дракин вываливает из котомки имущество Потапыча. Там пара новых лаптей, рубаха стираная, клубок лыка, кочеток и жестяная кружечка из консервной коробки. «Небольшой залог оставил, собачья радость...» – бормочет Дракин. И, уже не садясь за стол, он с повинной обводит всех глазами.

Дракин. Так и есть! (Склонив голову.) Не ссорьтеся, люди. Насчёт склада это я, Дракин, виноват. К чему ни присудите, за всё поклонюсь.

Все окаменели от внезапности его признанья.

Это я Потапычу намедни насчёт оружия расхвастался. Задорил он меня, распалил. С лучинкой, дескать, на всемирную державу выступаете... (Колотя себя по башке.) Стар стал, ума не стало!

Похлёбкин(в бешенстве). Уйди лучше... Стрелять в тебя стану. Уйди, враг!

Мамаев(пока Травина усаживает Похлёбкина). Где же у тебя разум-то был, Степан Петрович! Кому доверился...

Дракин. У человека душа дремучая. Всею-то в кулачок сожмёшь, а в ней заблудишься. (Открыто, подняв голову.) Вместе нас с Потапычем судите...

Травина. Вот куда проводок-то нас привёл. Ну, хватит на сегодня Потапыча. Завтра, как вернётся, виду не показывайте: проследить.

Похлёбкин. А пока – охраненье двойное выставить. И никому в эту ночь не спать. Сам буду ходить... (Поднявшись.) Всё! Отправляйтесь по делам, товарищи полководцы.

Подавленные происшедшим, мужики расходятся, – все, кроме Дракина, который, кривясь от внутренней боли, задержался на лестнице.

Дракин. Побрани хоть ты меня, Акимовна. Языка, языка мне за это резать мелким ломтичком!

Откинувшись к стене. Травина смотрит на разгоревшееся пламя светца.

Да есть хоть что-нибудь окроме партбилета в каменной грудé твоей, хозяйка!

Она молчит, точно заснула с открытыми глазами, и Дракин на цыпочках удаляется. Ничто не двинулось в лице Травиной. Но вот вздрагивают её губы, и слеза катится по щеке. Лена с удивлением смотрит на командира, потом испуганная и тронутая, босыми ногами приближается к ней.

Лена. Полина Акимовна, Полина Акимовна...

Травина(глядя в огонь). Чего тебе не спится, девушка? Ночь на дворе, спи.

Лена. Вас Похлёбкин обидел, да? Он злой теперь. Вся Россия на плечи ему легла. И ночью-то – привалится к дереву и спит. Стоя.

Травина. Он прав, девушка. Уж и адреса такого нет на свете, где я жила. Разве пепел спросишь: откуда ты летишь, пепел? Это я играю каменную, девушка. На певицу когда-то училась, потом заболела, испортилось моё сопрано... Ворон кружит над всем, что я любила. И всё у меня там осталося.

Лена(ласкаясь к ней). И карапузик маленький... да?

Травина. Уж большой был... Всё забыть его хочу. Всё хочу уверить себя, девушка... может, плохой бы вырос. Может – прогнал бы меня взашей, как состарюсь... (Шопотом.) Не могу. Добрый был.

Лена. Они его убили?

Травина(не ответив на вопрос). Ты счастливая. Когда твои родятся, светло будет на земле. За большой кровью всегда большое счастье идёт. Береги его, девушка. Дерись за него!

Мелкая, как по воде, дрожь пробегает по брезентовому занавесу.

Лена. Войдите.

Травина. Это ветер, девушка.

Лена. Нет... (Нетерпеливо, в сторону лестницы.) Войдите же, кто там?

Она легко взбегает по ступенькам и с силой отдёргивает тяжёлую намокшую ткань... Никого, и тишина. Могучая лапа старой ели простёрлась над входной траншейкой, да ещё молодой, точно росой омытый, с востренькими рожками висит месяц. Потом возникают голоса, треск бурелома. Лес оживает.

Несут... (Сама отвечая на свою тревогу.) Неужели Илья? Выйти не успел, напоролся...

Крылом подстреленной птицы стелется понизу пламя светца. И опять где-то глухо фальшивит гармоника. Потом, весь в копоти, точно вырвался из ада, с прожжённым у локтя рукавом комбинезона, без шлема, появляется сержант Темников. Держась за косяк, он мутным, неузнающим взором глядит на Лену.

Говорите же!

Сержант. А, гражданочка!.. (Сплюнув чёрную слюну и тыльной частью ладони устало проведя по обгорелым усам.) Вот, опять к тебе... за живой водою припожаловали. Принимай гостей...

Слизывая копоть с губ, он оседает на чурбак. Не сводя глаз с проёма двери, Лена растерянно ждёт. Её ладони сжимаются в кулаки, когда в просвете входа показывается множество ног. Сержант знаком подзывает Травину.

Повесь что-нибудь... загородиться. Нельзя ей глядеть на него теперь.

Травина успевает сдёрнуть полотнище с лозунгом со стены и накинуть на протянутую поперёк землянки верёвку. Тотчас показываются со своею ношей мужики; шествие замыкает Похлёбкин. Они спускаются медленно, чтоб не колыхнуть тяжело провисшее на большой мешковине тело человека, и проносят за самодельную занавеску, на скамью. Сержант уходит к ним.

Не кладите, ему только сидеть можно. Привалите к стеночке... так, ладно.

Травина(Лене). Кто это?.. кого это принесли?

Похлёбкин. Танкист один знаменитый. Им вся округа гремит. (Качнув головой.) Эка власть над собой: стону не подаст!

Сержант вслед за мужиками выходит из-за занавески.

Сержант(не поднимая голоса, вполоборота ко всем). Кто здесь главный? (Похлёбкину.) Судя по усам – ты?

Похлёбкин кивает на Травину.

Так вот, тут Дмитрий Темников сидит. Это лев русский, понятно? Срочно нужен хороший врач. Даю минуту, думай. (Он посмотрел на часы под рукавом и махнул рукой.) Э-э, и тут сгорело!

Похлёбкин. Нести его больше нельзя. Не выдержит.

Травина. Постой, я сейчас... дай сообразить.

Она заметила Доньку среди мужиков, который, размазывая слёзы по лицу, смотрит с лестницы за занавеску.

Иди сюда, Доня. Вот, ты всё подвига искал... Бегом отправишься в Кутасово, к доктору Ивану Петровичу. Тропками проведёшь сюда. Скажешь... я сама прошу!

Сержант(задержав внимание на мальчике). Что ревёшь, бесстыдник?.. ай знавал Темникова?

Донька(всхлипывая). Как, бывало, едет мимо, все уговаривал: полно тебе курей гонять, Данил Захарыч. Поедём, Данил Захарыч, врага громить...

Сержант. Так слушай же меня, Данил Захарыч. Теперь детей нет, все взрослые. Помни: славу русскую в руках несёшь. Ранят – ползи. Землю кусай и ползи. Пошёл!

И легонько толканул в плечико. Набрав воздуху в грудь, мальчишечка метнулся и исчез.

Первый мужик(вслед). От луны кройся... подшибут.

Второй мужик. В ево и стрелять-то, изволите ли видеть, некуда: одни глаза да ноги!

Травина(Мамаеву). Дракина сюда и лампу мою большую. И посторонние уйдите все. Пока – спать ребята будут там.

Мужики удаляются вслед за Мамаевым. Лена идёт на средину.

Лена(надтреснуто). Он ранен... да?

Сержант(неохотно и глядя в сторону). Горели мы с ним, гражданочка. Они нас болванкой на развороте жахнули... Эх, хороша была машина, три четверточки!

Лена нетерпеливо ждёт продолжения.

И ведь до чего ж дерзкий характер у человека. Я уж люк открыл, чтоб ходом пламя сбить. Огонь рычит, в ноги ему хлещет, а он... (Утратив спокойствие.) Слабый я человек, в голос ему кричу: бастуй, Митя, смерть!.. Упёрся. Всё – «гони, – скрипит, – гони!», пока проводка не сгорела. (Сквозь боль свою.) Что ж, сыт ты теперь, Дмитрий Васильич?

Лена. Ещё.

Травина, Похлёбкин и вернувшийся с лампой Мамаев с удивлением прислушиваются к её необычной, чуть повелительной интонации.

Ещё говорите про него.

Сержант. Три гнезда змеиных подавили, больше не осталося. Вытащил я его через люк, из пламени, – дымится весь, а в рост, в рост идёт... «Сам, пусти, я сам!» До опушки шёл, пока не рухнул.

Похлёбкин. Я как раз дозоры проверял, вижу...– костер среди ночи мечется.

Мамаев зажигает лампу Слабое шевеленье слышно за занавеской, и непонятно скрипит дерево. Похлёбкин, глядевший за занавеску, опустил голову. Лена шагнула вперёд.

Травина. Что тебе надо, куда?

Лена. Пустите меня к нему.

Травина обняла её плечи.

Я плакать не стану. Пустите меня.

Травина. Не нужно это, девушка. Дождёмся доктора, он скажет.

Она ведёт Лену к скамье. В землянку входит Дракин.

Вот, кстати... Слушай, Степан. Тут большой человек... горит. Можешь хоть временно облегчить ему... это?

Дракин молчит.

Сержант(недоверчиво). Доктор, что ли?

Похлёбкин. Доктор, да не тот. Конский доктор-то. (Просительно Дракину.) Степан Петрович, этот человек всех нас вместе стоит.

Дракин(зло и тяжко). Выдай мне сперьва казённую бумагу... людей лечить.

Мамаев. Не серчай на обиды, Дракин. Люди мы.

Похлёбкин. Может, на коленки стать, знахарь?

Сержант(тряхнув его за плечо). Да ты русский аль не русский! Камень кричит... не слышишь?

Дракин. Посмотреть надоть. (Насмешливо.) Комиссию давай... Ну-ка, посвети, власть.

Похлёбкин вслед за ним уносит лампу за занавеску. Сержант идёт туда же. Лена бессильно опускается к ногам отца, присевшего на чурбак.

Мамаев(касаясь её волос). Эх, ты, любимица, так разом весь секрет свой и раскрыла.

Лена прислушивается к происходящему за занавеской.

Сержант. Дмитрий Васильич!.. Дмитрий Васильич, это я, Ваня твой, близ тебя. Тело твоё нам нужно посмотреть.

Молчание. По кумачёвому полотнищу сквозит свет и двигаются силуэты.

Ты отбивайся от боли-то, Дмитрий Васильич. Сейчас доктор придёт, примочку наложит, порошки даст. Теперь доктора хорошие, не в старину живём... (Окриком.) Тише, чорт, не дерево ворочаешь!

Молчание. Кто-то за занавеской присел на корточки.

Дмитрий Васильич, ты кричи... кричи, Дмитрий Васильич, легше тебе станет. Тут лес, тут можно.

Молчание.

Лена. Тишина какая...

Травина. Когда на войне тишина, это крадётся кто-нибудь.

Мамаев. Небось, Донька к больнице подпалзывает.

Лена(с болью). Не подстрелят его, папаня?

Мамаев. Бог милослив, достигнет. Мостик он уж давно миновал. Ишь ты, верхом на ветерке скачет. Вот, к доктору перстиком стучится. Тук-тук-тук. Докторица поднялася, волосья со сна ровно тина висят... к окошку присунулась.. (Подражая женскому голосу.) «Чего колотишься, человек аль ветер?» – «Это я, Серафима Платонна, Донька!..» Ну, тотчас его впускают. И тут зачинают они доктора тормошить...