Текст книги "Кровавое дело"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

«Но если я пала, – возразила я моему отцу, – так это случилось потому только, что моей единственной поддержкой, единственным руководителем в жизни была слабая, больная, умирающая женщина! Потому что вы покинули нас, вместо того чтобы поддержать».

Так как ему нечего было ответить, он поступил как нельзя проще: выгнал меня, запретив под каким бы то ни было предлогом переступать порог его дома.

Я ушла опустив голову, с разбитым сердцем.

Человек этот внушал мне ужас, а между тем мне не хотелось проклинать его: ведь он мой отец!

Я имела полное право, опираясь на метрическое свидетельство, требовать от него содержания до моего совершеннолетия, но у меня ни на минуту не возникло подобной мысли! Мне было противно одалживаться у человека, который отказался от меня после того, как уже признал за свою дочь.

Призвав на помощь все свое мужество, я стала работать, чтобы добыть кусок хлеба, но уверяю вас, что ни разу в течение всего этого долгого и в высшей степени грустного и тяжелого для меня времени мне не пришло в голову избавиться как бы то ни было от будущего ребенка! Я бы своими руками задушила того, кто вздумал бы посоветовать мне подобную низость. Итак, моя дочь появилась на свет. Отец ее – негодяй, человек, носивший громкое имя и обещавший жениться на мне, отказался даже признать ее. Он не хотел компрометировать себя! Но я и не почувствовала этого оскорбления. Какое мне было до него дело! Я была матерью!

Я стала воспитывать дочь. Жила исключительно для нее, старалась учиться и создать себе хоть какое-нибудь положение, чтобы дать ей если не богатство, то по крайней мере обеспеченность. Теперь я счастлива! Счастлива ею, потому что я люблю ее… люблю… нет, боготворю мою дорогую девочку! Она для меня – все.

Вот что сделала я.

Поступите и вы так же. Оставьте ребенка, пренебрегите позором, а если Жак Бернье прогонит из дома свою законную дочь, как он прогнал незаконную, то ведь это только справедливость, и ничего больше! По крайней мере и я, и моя мать будем отомщены!

Анжель умолкла.

Сесиль, обезумевшая от всего услышанного, отступила в ужасе.

– Вы! – пробормотала она, задыхаясь. – Вы – моя сестра!

– Я! Ваша сестра! Да! Месть моя великолепна! Я и думать не могла, что она будет так полна! Законную дочь, красу и честь семьи, за которой наблюдали постоянно и окружали заботами и любовью, постигла та же судьба, что и отверженную, презренную побочную дочь. И эта-то несчастная, отверженная посвятила своему ребенку всю свою жизнь, между тем как счастливая собирается убить своего! И ко мне, ко мне, ни к кому другому, обращается она с просьбой помочь привести в исполнение отвратительный план! Она, видите ли, желает избежать позора! Бездушная женщина! Мысль о преступлении не трогает ее! У нее одна забота: только бы свет, люди считали ее чистой и непорочной! И детоубийца, не колеблясь ни минуты, стала бы перед налоем рука об руку с честным человеком, гордо подняв свою голову, увенчанную флердоранжем!

Ну-с, mademoiselle Сесиль Бернье, моя сестрица, теперь, когда вы знаете всю правду, неужели вы опять осмелитесь просить меня быть вашей соучастницей?!

– Сжальтесь!… Сжальтесь! – бормотала совершенно убитая и потерянная молодая девушка.

– И я говорила своему отцу: «Сжальтесь! Сжальтесь!» – и просила его помочь!

– Не покидайте меня! Сделайте то, что обещали!

– Идите, возьмите! – крикнула Анжель и с сердцем швырнула в огонь два пакетика, которые было приготовила для Сесиль. Яркое пламя камина в одну минуту поглотило тоненькие сверточки.

Сесиль глухо вскрикнула от отчаяния и бешенства.

Анжель взглянула на нее уничтожающим взглядом и проговорила:

– И не смейте пытаться в другом месте добиться того, что вам не удалось здесь! Я запрещаю вам обращаться к тем ужасным женщинам, о которых говорила! Предупреждаю, что за вами будут следить. Вы должны сохранить ребенка! Это будет вам наказанием! А если я что узнаю, то отдам вас в руки правосудия без всякой жалости! Незаконный ребенок должен быть в нашей семье постоянно! Таково семейное предание, и я запрещаю вам нарушать его! Слышите? Запрещаю! Ваш отец прогнал меня! Помните это!

Итак, сестра, я выгоняю вас. Уходите!

И, выйдя из маленькой комнатки, Анжель прошла в магазин и настежь отворила дверь на улицу.

Сесиль покорно склонила голову и, повинуясь жесту сестры, вышла, шатаясь.

Красавица Анжель захлопнула дверь, упала на стул и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

– Несчастная! – говорила она. – Негодяйка! А ведь она почти тронула меня! Хорошо, что она так скоро сказала мне свое имя.

Сесиль Бернье, двигаясь вперед, шатаясь и цепляясь за стены, добрела до дома.

Бригитта ожидала ее. Она перепугалась бледности барышни и начала расспрашивать ее. Но та велела замолчать.

– Мне нездоровится, – сказала она, – но ничего, это пройдет. Иди спать. Я сделаю то же самое.

Бригитта ушла, подавляя глубокое беспокойство.

Сесиль заперлась и бросилась на постель.

– Итак, – бессвязно и отрывисто бормотала она, – эта женщина – моя сестра, и по этой-то причине она отказывает мне в помощи. «Вы должны сохранить вашего ребенка», – сказала она. А если этот ребенок не появится на свет, она донесет. А там меня ждет тюрьма! О, Боже мой, нет, нет, только не это!! Не это! Но что же делать? Что предпринять? Ведь через несколько дней вернется отец! Я не смогу долго скрывать мой позор. И тогда – что тогда будет? О, как я ненавижу этого ребенка! Вся моя жизнь загублена навеки! Я буду богата! Я могла бы рассчитывать на все блага мира! Все честолюбивые мечты отца несомненно бы осуществились. Двери света широко раскрывались перед мной. Общество готово было признать меня одной из своих цариц… И вдруг – теперь все разом рушится! Вместе радужной, светлой будущности – позор, один позор! Отец может убить меня! Убить меня! Но по какому праву? Разве и он тоже Не был виновен? Меня обольстили, это правда, но разве он-то сам не обольстил мать этой Анжель? На его упреки я отвечу упреками, что он бросил родную дочь! Он прогнал Анжель, но не может прогнать меня! Закон запретит ему поступать так. Да, впрочем, я готова к борьбе! Я не буду просить помилования, а буду стоять перед ним, гордо подняв голову, лицом к лицу, и бороться.

Сесиль выпрямилась. Она успокоилась, сорвала шляпу, бросила ее на стул, потом сняла муфту и сбросила шубу.

– Мои деньги! – воскликнула она внезапно и схватила муфту, ища в ней записную книжку.

Но, запустив туда руку, Сесиль вздрогнула: в муфте не было ничего, кроме носового платка.

– Нет, – пробормотала Сесиль, – я отлично помню, что положила именно в муфту свою книжку, в ней-то и было письмо отца, а также пятьсот франков, которые я хотела заплатить этой Анжель. Я, наверное, выронила книжку и не заметила, как это случилось.

Впрочем, что для меня значит такая ничтожная потеря? Отец возвращается с целым состоянием, а мне, слава Богу, будет с чем дождаться его возвращения. Так что я потеряла только письмо, но оно, к счастью, никого не компрометирует.

Сесиль совершенно успокоилась, разделась, легла и не замедлила уснуть глубочайшим сном, продолжая искать средство, как бы скрыть от отца последствия своего рокового увлечения и в то же время избавиться от позора, которым ей угрожала красавица Анжель.

Глава XXI

НАХОДКА

Вернемся на два часа назад и обратимся снова к нашему герою – игроку-окулисту Анджело Пароли.

Подняв записную книжку, оброненную девушкой, Анджело повернул на улицу Брошан.

Итальянец не имел привычки возвращаться домой так рано. Вот почему жена консьержа, увидев, что он поднимается по лестнице, выскочила к дверям своей комнаты и воскликнула:

– Как! Это вы, monsieur Пароли? Я просто не верю своим глазам, право! Вы вечно будите меня среди ночи, даже под утро! Уж не больны ли вы?

– Ничуть! Совершенно здоров!

– А! Ну и хорошо, тем лучше. Это даже как нельзя более кстати, что вы вернулись сегодня раньше обычного.

– Это почему же?

– Зайдите-ка ко мне на секундочку. Мне надо вам кое-что сообщить.

Анджело сделал гримасу, но вошел.

– Кое-что сообщить? Уж, верно, что-нибудь очень неприятное и непременно касающееся хозяина или чего-нибудь в этом роде.

– Вот именно. Он был здесь сегодня вечером.

– И, конечно, требует денег за три четверти года, которые я ему должен.

– Черт возьми! Я полагаю, что этот человек имеет полное право так поступать. Уж если имеешь дома, так, я думаю, можно рассчитывать получать с жильцов деньги? Одним словом, он поручил сказать вам, что, если вы не заплатите долг по январь, он будет вынужден отказать вам от квартиры и продать вашу мебель.

– Плохой ему будет барыш! – с неестественным смехом возразил итальянец. – Я должен двести пятьдесят франков, а моя мебель не стоит и половины. Ему хватит денег только на покрытие судебных издержек.

– Правда! Он и сам хорошо знает все это. Но по крайней мере он будет иметь возможность отдать вашу квартиру жильцам и получать с них деньги исправно. Набавив немного квартплату, он скоро покроет те убытки, которые причинила ему ваша неаккуратность.

– Это очень логично и очень справедливо, но все дело-то в том, что я еще не выехал. Что вы можете на это сказать, сударыня?

– Что мне сказать хозяину?

– Что от сегодняшнего дня до восьмого января еще много времени, целый месяц, и что до тех пор я найду средство заплатить.

– Да верно ли это?

– Да, очень даже верно, смею вас заверить.

– Ведь вы уже не раз обещали.

– Признаться, это так, но на этот раз я обещаю и сдержу слово.

– Значит, вы чего-то ожидаете?

– Положительно так!

– Нет, вы говорите серьезно?

– Неужели я, по-вашему, похож на человека, расположенного к шуткам? – спросил итальянец, с горечью думая о своем безвыходном положении и о том, что с ним случилось на улице Panillon. – Повторяю, что так или иначе, но деньги будут заплачены к восьмому января.

И Анджело стал подниматься по лестнице.

Комната, за которую он не платил хозяину уже девятый месяц, находилась на шестом этаже, под самой крышей, в темном коридоре, который не освещался ни одном газовым рожком.

Пароли ощупью отворил дверь ключом и зажег огарок свечки, воткнутой в позеленевший медный шандал, стоявший на маленькой чугунной печурке, почти никогда не топившейся за недостатком дров или угля.

Бледное пламя вспыхнувшего огарка слабо осветило каморку человека, блестящие способности которого и выходящий из ряда вон хирургический талант так хвалил Аннибал.

На деревянной ореховой кровати лежал матрац со сломанными пружинами, тоненький, как блин, тюфячок, простыни, от белизны которых, вследствие долгого употребления, не осталось и следа, и ободранное серенькое одеяло.

Около кровати стояла тумбочка без дверцы, плохонький комодик, белый простой стол, три стула. Вот и вся мебель. Пущенная с аукциона, она вряд ли принесла бы хозяину больше пятидесяти франков.

Всякий другой на месте Пароли задрожал бы от холода, ступив на порог этой каморки, но привычка мешала заметить, что он сразу стал застывать.

– И ни щепотки табаку! – воскликнул он, заглянув в глиняный жбанчик, стоявший на столике около постели. – И ни гроша медного, чтобы купить его! Как подумаешь, что час назад я был богат! Да, богат! Потому что двадцать пять тысяч франков при моем теперешнем положении – целое состояние! И надо же было, чтобы сам Сатана вмешался! О, жизнь! Какая это глупая, грубая и злая шутка!

С этими словами итальянец подошел к камину.

На маленьком деревянном столике, выкрашенном под мрамор, стояло треснувшее зеркало, валялись старые галстуки, изношенные до последней степени, две или три глиняные трубки, стакан и бутылка.

Пароли взял бутылку и посмотрел ее на свет.

– Ничего! – в бешенстве воскликнул он, с яростью поставив бутыль на прежнее место. – Ни капли абсента, не щепотки табаку! Ни гроша денег! Хотя бы несколько су осталось в кошельке! Но нет, я имел глупость все выложить перед собой, а этот комиссар, конечно, и забрал все! Эдакое я глупое животное! Как же я буду завтра обедать?

Вдруг внезапная мысль осенила его бедную головушку.

– А ведь я, кажется, что-то нашел!

Подойдя к свече, Анджело вынул из кармана найденную книжку и, разглядывая ее, проговорил:

– Слоновая кость. Слоновая кость самого лучшего качества. Это стоит двадцать франков, ну а мне за нее дадут, наверное, двадцать су. Все дорого, когда покупаешь, и все дешево, когда продаешь! Нет, за эту вещицу не выручишь столько, чтобы хватило пообедать.

Пароли вынул карандаш, продернутый в бархатные петли, и раскрыл книжку. Его взгляд упал первым делом на письмо с пятью красными печатями. Он его перевернул и рядом со штемпелем увидел пометку красными чернилами: денежное. Итальянца бросило в жар.

– Денежное! – вскричал он.

Но сейчас же прибавил иронически:

– Скорее всего, уже пустое. Видно, что конверт распечатан. Но нет. Там еще что-то, кроме листа бумаги. Я чувствую кредитный билет!

Трепещущей рукой Пароли открыл конверт: кредитные бумажки упали на стол.

– Деньги! Банковские билеты! Так я не ошибся! – воскликнул Анджело, считая: – Один, Два, три, четыре, пять… Пятьсот франков! А я-то роптал на судьбу, пенял, что родился под несчастливой звездой! Какая радость! Я снова могу попытать счастья и, наверное, опять выиграю.

Он вдруг остановился.

«Но эти деньги принадлежат не мне, – подумал он, – их потеряли, и тот, с кем случилось несчастье, может быть, очень в них нуждается».

Итальянец нервно расхохотался.,

– Нуждается! – повторил он. – Да разве я не нуждаюсь? Что мне за дело до других? Жизнь есть битва: сражайся всякий за себя! Я нашел, я и оставлю у себя. Кому же адресовано письмо?

Он поднял конверт и прочел:

« Mademoiselle Сесиль Бернье, улица Дам, дом № 54. Батиньоль. Париж».

– На имя барышни, – сказал Анджело. – Я больше не колеблюсь. Если барышня красива, она сумеет без всякого труда и очень скоро вознаградить себя за потерю. Посмотрим, кто ей пишет.

Закончив чтение, Анджело положил письмо на стол и принялся ходить большими шагами, опустив голову и наморщив лоб. Сильное волнение отражалось во всех его движениях. Однообразным тихим голосом бормотал он про себя, как помешанный:

– Триста пятьдесят тысяч франков… в бумажнике… при нем! Больше, чем надо на покупку глазной лечебницы у Грийского! Триста пятьдесят тысяч франков!

Он продолжал метаться, как дикий зверь. Его губы все шевелились, но не произносили уже ни одного понятного слова. Вдруг он вернулся на прежнее место, взял письмо, перечитал его еще раз и подчеркнул синим карандашом следующие фразы:

Миллион пятьсот пятьдесят тысяч франков: оставляю у себя в бумажнике триста пятьдесят тысяч франков.

Миллион двести тысяч франков, составляющие остальную сумму, положены в контору моего нотариуса в Марселе, квитанция у меня с собой.

Я выеду из Марселя 10-го в два часа четыре минуты.

В Дижоне буду в три часа тридцать девять минут утра.

Я непременно отправлюсь с курьерским ночью, который и доставит меня в Париж 12 декабря.

Мой адрес в Марселе: Отель «Босежур» на набережной Братства».

Исполнив эту маленькую работу, итальянец снова перечитал подчеркнутые им фразы.

– Маршрут обозначен как нельзя более точно, – пробормотал он. – Невозможно ошибиться.

А чтобы успеть в этом предприятии, совершенно достаточно иметь железную волю и стальные нервы. Помолчав, он прибавил:

– У меня будет и то, и другое. Должно быть, черт возьми! Я дошел до края пропасти. Мне оставалось только погибнуть. Но я хочу попытаться перепрыгнуть ее – во что бы то ни стало. И я попытаюсь. Если попытка не удастся, тем хуже для меня! Горе побежденным!

Пароли снова взял письмо, положил его обратно в конверт вместе с пятью банковскими билетами, запер все в ящик стола, затем разделся и, потушив свечу, улегся на свою жесткую, холодную постель.

Уснул он только под утро.

Всю долгую ночь мозг его работал над планом преступления.

В девять часов он тем не менее вскочил и торопливо оделся.

Захватив с собой два стофранковых билета, Пароли вышел из комнаты и спустился по лестнице, не сказав ни слова жене консьержа.

Быстрым шагом он пошел в город и в одном из лучших магазинов Монмартра купил костюм, теплое зимнее пальто с меховым воротником, затем отправился в бельевой магазин, к шляпнику, сапожнику и, наконец, к куаферу и уже оттуда в баню.

В бане Анджело Пароли был больше часа.

Когда он вышел оттуда, одетый с ног до головы во все новое, физиономия его совершенно изменилась.

Никто не узнал бы в этом элегантном красавце «любителя абсента» из «Auberge des Adrets» или игрока из заведения госпожи Тирон.

От двухсот франков, взятых с собой, у Пароли осталось около пятидесяти.

Итальянец снова пошел по направлению к Батиньолю.

Жена консьержа как раз стояла на пороге своей комнаты.

Она увидела Пароли и с первого взгляда с удивлением заметила произошедшую в нем перемену.

– Ах, какой вы красавец! – воскликнула она. – Что с вами случилось? Вы, наверное, получили наследство?

– Самые пустяки, сударыня! – небрежно, как всегда, ответил Пароли. – Однако, как бы мало мое наследство ни было, все же оно позволит мне расплатиться с хозяином.

– А место, которое вы надеялись получить?

– Я рассчитываю, что оно останется за мной. Я должен сегодня же получить окончательный ответ. Если он будет удовлетворительный – на что я рассчитываю, – то не удивляйтесь, если вы не увидите меня в течение нескольких дней.

– Вы будете в отъезде?

– Да, мне необходимо съездить поблагодарить моих: благодетелей.

– Честное слово, Пароли, от всей души желаю вам успеха! Вы, право, премилый человек! И гордости в вас нет ни на грош. В ваши годы, с вашей наружностью жалости достойно было видеть вас таким… потертым.

– Ничего; буду работать, так скоро обновлюсь!

– Это получше абсента!

– Я с вами совершенно согласен, madame Гулю.

– Значит, я могу сообщить хозяину, что вы уплатите свой долг?

– Можете, разумеется.

С этими словами итальянец поднялся в свою каморку.

Затворив за собой дверь, он бросил в угол узелок со старым платьем, который держал в руке.

Затем вынул из стола конверт с письмом Жака Бернье и триста франков, оставшихся от пятисот, вложил их в записную книжку Сесиль и тщательно спрятал в боковой карман сюртука.

После этого он вытащил из ящика письменного стола кучи бумаг и, не читая, сжег.

Когда от бумаг осталась только кучка золы, Пароли вышел из комнаты, тщательно запер дверь, спустился к жене консьержа и, отдавая ключ, сказал:

– Вот вам ключ, милая madame Гулю. Я попрошу вас держать его у себя на случай того отъезда, о котором я вам говорил. Я вам напишу накануне моего приезда и попрошу привести в порядок мою комнату!

– Хорошо! Хорошо! – весело ответила добрая женщина. – Можете рассчитывать на меня! Все будет сделано как следует. А затем позвольте пожелать вам успеха!

– О, надеюсь, что теперь у меня будет постоянный успех!

– Еще бы! Довольно попостились! Слава Тебе, Господи, пора и разговеться!

– А уж в аппетите-то у меня недостатка нет! – рассмеялся Анджело. И с этими словами вышел из дома.

Глава XXII

ПАРОЛИ ГОТОВИТСЯ К ПРЕСТУПЛЕНИЮ

На этот раз Анджело Пароли почти вовсе не думал об абсенте, так как желудок его настойчиво требовал пищи.

Итальянец купил табаку, папиросной бумаги, затем вошел в один из ресторанов на улице Клиши.

Там он заказал себе простой, но вкусный и сытный обед и велел принести железнодорожный справочник.

Прежде всего Пароли справился, сколько стоит проезд.

– Когда я пообедаю, у меня останется триста сорок пять франков, из которых я должен буду вычесть сумму на поездку. Значит, у меня будет еще сто семьдесят франков. Восемь дней отлучки, считая по десять франков в день, – восемьдесят франков. Остальное – на непредвиденные расходы. Так! Значит, все идет великолепно! А теперь можно и пообедать. – И он принялся за суп и кусок ростбифа с картофелем.

Что касается друзей и знакомых, то Пароли отлично знал, что только одному из них может броситься в глаза его отсутствие – Аннибалу Жервазони.

Надо было непременно устроить так, чтобы он не вздумал написать ему или же явиться за справками на улицу Брошан.

Поэтому, как только молодой итальянец отобедал и напился кофе, он сел в дилижанс, который и привез его на улицу Сен-Мишель, недалеко от улицы Monsieur-le-Prince, где жил молодой ординатор знаменитого окулиста.

Было еще далеко не поздно, и поэтому Пароли рассчитывал, что наверняка застанет своего земляка, отличавшегося крайне размеренным образом жизни.

Жервазони действительно был у себя, в скромной, но чистой и уютной квартирке.

Он сам отворил дверь и отступил в удивлении при виде произошедшей в Анджело перемены.

– Вот видишь, – сказал Пароли, – твои вчерашние советы, а также и твои деньги не пропали даром.

– Мои советы – быть Может, – пробормотал в смущении Жервазони, – но моих пятидесяти франков никогда бы не хватило на подобную экипировку.

– Да, но их хватило на то, чтобы с их помощью выиграть пятьсот. Я в последний раз попытал счастья… и результат доказал, что я поступил хорошо.

– Опять игра!

– Да, помилуй, я на глаза ведь никому не мог показаться таким оборванцем! Ну, а твоих пятидесяти франков было недостаточно для восстановления моего гардероба. Вот я и сказал себе, что деньги друга должны непременно принести счастье, и пошел играть, как идут на дуэль.

– Да ведь ты мог проиграть и снова остаться без гроша!

– Разумеется, но, как видишь, я выиграл!

– Обещаешь хоть теперь никогда больше не переступать порог игорного дома?

– Обещаю, и не только обещаю, но на этот раз сдержу обещание.

– Ну, я очень рад. Хочешь, пообедаем вместе?

– Нет, спасибо, я обедал. Я пришел проститься с тобой.

– Проститься? Ты уезжаешь из Парижа?

– Да, сегодня же.

– Куда же?

– В Англию.

– Надеешься сделать там карьеру?

– Да.

– Расскажи-ка мне все это хорошенько!

– Видишь, вчера, когда я вышел из «Auberge des Adrets», я повстречал одного человека, которого ты совсем не знаешь, и получил от него кой-какие указания. Дело в том, что один известный английский окулист, носящий громкое имя и стоящий во главе большой, известной лечебницы, ищет ординатора-француза, который бы немного знал и по-английски. Ну, по-английски я могу объясняться настолько, чтобы меня поняли. Может быть, мы и сойдемся с англичанином. На всякий случай я отправляюсь в Плимут. Если не удастся – ну, что же делать, вернусь обратно! Попытка не пытка!

– Итак, ты действительно имеешь твердое намерение остепениться?

– Я не буду уверять тебя, а докажу это на деле, и, надеюсь, в самом непродолжительном времени.

– Ну, старый товарищ, – радостно воскликнул добрый Жервазони, – поздравляю тебя от всего сердца с такой быстрой переменой к лучшему, на которую я, признаюсь, не рассчитывал вовсе! Поезжай же, и желаю тебе успеха! Через какое-то время все забудут твои увлечения и ошибки, и ты вернешься в Париж, высоко неся гордую, светлую голову!

– О, я вернусь, можешь быть уверен. Ну, дай руку, до свидания! Перед отъездом мне еще надо многое сделать. Кроме того, человек, который посоветовал мне отправиться в Англию, обещал дать мне рекомендательное письмо, а это, согласись, не лишнее.

– Иди же с Богом, да смотри не забудь захватить все свои аттестаты и дипломы!

– Они уже у меня в чемодане.

– Считаю излишним повторять, насколько я желаю тебе счастья! Ты знаешь, что моя дружба и самые лучшие пожелания всецело принадлежат тебе. Смотри напиши оттуда!

– Непременно напишу через несколько дней.

Друзья горячо обнялись, и затем Пароли, не имевший ровно никакого багажа, отправился, не заходя домой, прямо на вокзал.

Он решил уехать поездом, отходящим из Парижа в два часа пополудни.

Жервазони, искренне преданный другу, положительно, не помнил себя от радости. Он верил ему и ни минуты не сомневался в его отъезде в Англию.

«И во сто раз лучше, что он будет за границей! – рассуждал сам с собой добряк итальянец. – По крайней мере он хоть на первое время будет вдали от всех здешних дурных знакомств, которые так пугали меня!»

Пароли приехал в Марсель на следующий день.

В декабре в четыре часа уже бывает темно так, что окончание путешествия молодого человека совершилось уже при полном мраке.

Весь город был, по обыкновению, прекрасно освещен.

Экипажи отелей ждали пассажиров у вокзала, а слуги выкрикивали достоинства своего заведения, стараясь при этом, насколько возможно, унизить конкурентов.

Анджело, уставший после почти полутора суток, проведенных в вагоне, захотел поразмяться и пошел пешком. Довольно быстро он пришел на набережную Братства, где находился роскошный отель «Beausejour», и вошел в кафе.

В городе было очень холодно.

Молодой человек сел за столик и заказал горячий американский грог. Ему подали тотчас же.

– Я желал бы комнату на несколько дней, – обратился Пароли к слуге. – Будьте так любезны, устройте мне это.

– Хорошо, сударь. Вы путешествуете один?

– Да.

– Вы будете кушать за табльдотом?

– Право, пока я еще ничего и сам не знаю. Это будет зависеть от дела, которое привело меня сюда. Может весьма легко случиться, что я буду возвращаться в разные часы. Сегодня вечером я пообедаю в отеле.

– Слушаю, сударь. Я сейчас же похлопочу насчет комнаты.

Слуга вышел из кафе в дверь, которая сообщалась с отелем, и вернулся через несколько минут.

– Я забронировал для вас комнату на втором этаже. Вид на набережную. Номер комнаты десятый.

– Благодарю.

Пароли допил свой грог и отправился в контору отеля.

– Угодно вам взглянуть на мои документы? – спросил он портье.

– О, сударь, не нужно! Прошли те времена, когда нужны были целые вороха бумаг, чтобы иметь возможность переночевать в отеле. Да и заметьте, что у настоящих мазуриков всегда все бывает в порядке. Теперь мы уже привыкли верить приезжим на слово. Потрудитесь сказать мне ваше имя.

– Жюль-Арман Баскон.

– Профессия?

– Коммивояжер.

– Откуда?

– Из Тулона.

– Больше ничего не требуется.

– Сколько я вам должен?

– Если захотите обед и завтрак – десять франков в день. Стол здесь отличный.

Итальянец хотел ответить, но не успел, потому что в эту минуту в контору вошел человек лет пятидесяти пяти.

– Monsieur Бернье, – сказал портье, поклонившись вошедшему с видимым уважением, – вам письмо.

– Благодарю! Это от моей дочери, – проговорил вошедший, взглянув на адрес.

– Я думаю, что ваша дочь была бы счастлива, если бы узнала, что вы выиграли процесс.

– Не сомневаюсь, но полагаю, она еще больше рада тому, что наконец опять увидится со мной.

– Вы скоро от нас уедете, monsieur Бернье?

– Я уезжаю десятого.

– Если только вас не задержат дела?

– Теперь никто не может удержать меня, так как я уже известил дочь о приезде.

С этими словами он зажег свою свечку, раскланялся и отправился к себе.

Услышав имя Бернье, Пароли задрожал и устремил на него пристальный взгляд.

«Тот ли это Жак Бернье, чье письмо находится у меня в кармане?» – спрашивал он себя.

После нескольких фраз все его сомнения рассеялись. Человек, стоявший перед ним, был действительно когда-то богатым марсельским купцом. По причине переменчивых обстоятельств, дела его долгое время находились в очень печальном положении, но теперь, выиграв процесс, Бернье снова стал миллионером.

Случай свел Пароли на первых же шагах с человеком, ради которого он приехал в Марсель.

Жак Бернье выглядел старше своих лет, несмотря на здоровое, крепкое сложение.

Он был среднего роста, полный, лицо имел правильное, отличавшееся замечательно умным и энергичным выражением.

Итальянец, следивший за каждым его движением, видел, что он взял ключ, к которому был привешен номерок с цифрой девять. И тут случай постарался помочь ему.

Когда Бернье вышел из конторы, портье обратился к Пароли:

– Я задал вам вопрос, сударь, на который вы хотели ответить, когда вошел monsieur Бернье.

– Это относительно табльдота?

– Да, приезжие находят в этом значительную выгоду для себя. Хотя в настоящее время у нас их не особенно много, но стол такой же, как в разгар сезона, когда у нас бывает столько народу, что мы принуждены отказывать, за недостатком места.

– В какие часы у вас садятся за стол?

– Завтрак в одиннадцать, обед в шесть.

– В таком случае запишите и меня, – сказал Пароли и пошел обедать.

В девять часов он вернулся в контору, взял свой ключ и зажженную свечу и отправился в номер. Он оказался большим и прекрасно меблированным. В камине пылал яркий огонь.

Пароли поставил свечу на стол и окинул комнату испытующим взглядом.

Направо и налево находились двери, в данный момент запертые на крепкие двойные задвижки, но отворявшиеся, если встречалась надобность установить сообщение между комнатами, устроив из них помещение для большого семейства.

Анжело подошел к двери налево.

– Вот здесь находится девятый номер, – тихо проговорил он. Он приложил глаз к замочной скважине: с другой стороны в ней не оказалось ключа.

Комната была ярко освещена, и Пароли тотчас же увидел Жака Бернье.

Последний сидел перед камином за маленьким столом, перелистывая кипы бумаг и изредка останавливаясь, чтобы подвести итог под длинными колонками цифр.

– Мне решительно все равно, что бы он ни делал, – пробормотал про себя Анджело Пароли. – Дело заключается в том, чтобы никоим образом не потерять его из виду. В отеле я никак не могу привести в исполнение задуманный план.

После этого он улегся спать.

Все последующие дни он слонялся по городу, чтобы как-нибудь убить время.

Он с необыкновенной точностью возвращался в отель к одиннадцати и к шести часам и садился за стол подле Жака Бернье, но избегал заговаривать с ним и с другими. В его расчеты входило, чтобы приезд его в Марсель был как можно менее заметен и чтобы личность его не запечатлелась ни в чьей памяти.

Большую часть вечера он проводил в кафе.

Портье смотрел на него как на образец коммивояжера.

Восьмого числа, вечером, Жак Бернье привел к обеду одного из своих друзей.

Пароли стал прислушиваться к разговору, и ему удалось поймать на лету несколько отрывочных фраз. Из этих фраз он узнал, что Бернье не изменил своего намерения выехать десятого числа из Марселя в Дижон.

Выйдя из-за стола, итальянец отправился прямо в контору.

– Я прошу вас приготовить счет, – обратился он к портье.

– Как! Вы уже оставляете нас?

– Да, я уезжаю завтра утренним поездом.

Счет был немедленно подан.

Пароли заплатил, вышел из отеля и отправился вдоль по набережной. На этот раз он не просто фланировал, а преследовал известную цель.

Укутанный в кашне до самых глаз, чтобы защититься от резкого, порывистого мистраля, подняв воротник и засунув руки в карманы, Пароли шел мерным, твердым шагом человека, который хорошо знает, куда идет.

Через несколько минут он остановился против ярко освещенного магазина. Это был магазин, торговавший исключительно ножами и пользовавшийся большой известностью.