Текст книги "Кровавое дело"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц)

Жервазони, далеко не так блестяще одаренный человек, как Анджело, но обладавший редким здравым смыслом, сильно опасался за будущее своего друга и старался указать ему на пропасть, к которой тот подвигался такими быстрыми шагами. Он не жалел умных и добрых советов. Но Пароли, обезумевший и совершенно покоренный, не слушал ничего.

К несчастью, беспорядочная жизнь совершенно отучила Анджело от трезвого и разумного труда.

Доктор-окулист, у которого он работал в качестве главного помощника, в свою очередь отечески увещевал его, но ослепленный Анджело не внял голосу рассудка.

Однажды утром он явился в больницу совершенно пьяный после ночи, проведенной в безумных оргиях, и наскандалил. Поведение его стало до того невыносимым, что не оставалось никакой возможности держать его: Анджело было отказано от места, и он очутился на улице без куска хлеба.

Как только Анджело потерял место и, следовательно, перестал получать жалованье, любовница немедленно покинула его.

Любовь, которую эта мошенница внушала несчастному итальянцу, в середине века непременно была бы названа колдовством: Пароли чуть с ума не сошел от отчаяния, и вот тут-то он и стал пить абсент, чтобы забыться, и, не находя в себе больше ни мужества, ни желания снова взяться за прежнюю трудовую жизнь, принялся посещать самые невозможные притоны, с целью добыть скудные средства к существованию с помощью карточной игры.

Женщина, развратившая и бросившая его, внушила ему ложный взгляд на вещи и уничтожила в нем сознание собственного достоинства.

Он сам испортил себе жизнь, но это нисколько не мешало ему обвинять в неудачах всех и каждого. Он возненавидел весь человеческий род и только дышал мыслью отомстить за то, что никто не сделал ему никакого зла.

Он стал жаждать богатства не ради тех наслаждений, которые оно может дать, а исключительно ради средств к мести, которые доставляют деньги. Эта жажда мести обратилась у него в idee fixe, представляя новый род безумия.

Пароли был человек, способный ни перед чем не останавливаться, даже перед преступлением, если дело бы шло о достижении богатства, а вместе с ним и о его другой, заветной цели.

Из всех своих прежних друзей и товарищей по школе он продолжал поддерживать отношения только с Аннибалом Жервазони.

Значило ли это, что он сохранил к нему прежнюю дружбу? Конечно, нет. В сердце Пароли не осталось больше ни одной чувствительной струны. Все в нем угасло, все умерло.

А если он время от времени продолжал видеться с Жервазони, то делал это потому, что молодой итальянец изредка вынимал из кармана луидор и великодушно делился со своим бывшим приятелем. Мы должны прибавить, что подобное отношение не вселяло в сердце Анджело ни малейшей благодарности.

Когда друг его вышел из «Auberge des Adrets» и пошел по бульвару, Пароли насмешливо поглядел ему вслед.

– Вот что называется быть благоразумным! – с горечью проговорил он. – Как он щедр на советы! Как будто я нуждаюсь в них. Золото, золото – вот единственное, что мне нужно! Это все, чего я жажду. Золота мне! Много золота! Столько, чтобы я имел возможность повергнуть весь Париж к моим ногам и презирать тех, кто презирает меня теперь!

Глаза Анджело устремились на пятидесятифранковый билет.

– Вот тут у меня есть с чем попытать счастья! – продолжал он говорить сам с собой, причем лицо его приняло выражение неописуемой алчности. – Ведь надоест же наконец несчастью преследовать меня! Там играют в крупную игру! Маленькая ставка может принести мне большую сумму, а уж раз у меня будут деньги, никто не помешает мне попробовать свою силу на чем-нибудь более грандиозном!

На минуту молодой итальянец как будто углубился в себя.

– Уехать за границу! – проговорил он, помолчав некоторое время. – Покинуть отечество! И жить где-нибудь в другом месте! О нет, для меня это положительно невозможная вещь! Да он просто с ума сошел! Не пить больше! Не играть! Полно! Вот глупости-то! Я буду играть до тех пор, пока игрой не наживу себе целое состояние! Я буду пить до тех пор, пока, подавив весь мир своим богатством и могуществом, не перестану нуждаться в забвении! Но придет ли когда-нибудь этот день? А почему же и нет? Все возможно! Иногда даже и невозможное! А впрочем, если в действительности не все хорошо, то опьянение дает мне полнейшую иллюзию! А это почти одно и то же!

С этими словами Анджело застучал по столу.

– Что угодно, сударь? – воскликнул прибежавший на его зов слуга.

– Абсенту! Да не уносите бутылку, а оставьте ее около меня!

– Хорошо, сударь.

Слуга повиновался, принес бутылку и оставил ее около Анджело.

Через полчаса бутылка была уже пуста.

Тогда молодой итальянец встал и расплатился.

Он не пошел в большие двери, а вышел на улицу Бонди, прошел переулок, соединяющий последнюю с улицей Марэ, вошел в беднейший отвратительнейший ресторанчик и уселся обедать, стараясь выбирать самые дешевые блюда, чтобы истратить на еду как можно меньше.

У Анджело оставалось еще немного мелкой монеты для уплаты за обед, так что он не притронулся к пятидесятифранковому билету Жервазони. Эти деньги, упавшие точно с неба, он берег для игры.

В восемь часов он ушел из ресторанчика, где не столько утолил голод, сколько наполнил желудок, и, подняв до ушей воротник своего пальто вследствие все усиливавшегося холода, пошел по улице Panillon.

Он остановился перед шестиэтажным домом и прошел мимо комнатки консьержа, ничего не спрашивая и не обратив на себя никакого внимания. Без сомнения, его знали в лицо.

Поднявшись на третий этаж, Анджело остановился перед дверью, выходившей на площадку лестницы, как раз посреди двух других дверей. Газовый рожок ярко освещал все пространство.

Пароли подошел к узкой двери слева и со вниманием ее осмотрел. Крошечный крест, нарисованный мелом, чуть виднелся посередине.

– А! – пробормотал он. – На сегодняшний вечер вход отсюда.

И он слегка постучался три раза. Дверь отворилась. Молодой человек проскользнул в узкий темный коридорчик.

– Дальше… Все прямо, – послышался голос.

Темнота была полная, и Пароли, ощупывая стены, наткнулся на дверь, которая под напором его руки открылась, и он вошел в ярко освещенную комнату.

Женщина, около пятидесяти лет, лицо которой сохраняло следы прежней красоты, сидела перед маленьким бюро и сводила счета в записной книжке. Она подняла голову.

– Ах, это вы, monsieur Пароли, – сказала она, и любезная улыбка появилась на ее накрашенных губах. – Вы пришли сегодня по какому-то наитию.

– Почему так?

– Потому что у нас соберется многочисленная и хорошая компания, и я имею основание думать, что вечер не пропадет даром; народу уже довольно, в том числе игроки настоящие; через минутку начнут.

Пароли вынул из кармана свой билет в пятьдесят франков и протянул его madame Тирон – так звали экс-кокотку, которая в молодости получала денежные средства благодаря своей красоте, а теперь держала игорный дом.

– Пожалуйста, возьмите себе, сколько следует за ужин, – сказал итальянец, – и разменяйте мне деньги.

Madame Тирон взяла билет, посмотрела его на свет и долго и подозрительно разглядывала с большим вниманием.

Уверившись наконец, что он не фальшивый, она положила его в ящик бюро и сдала Пароли сорок восемь франков монетами по сто су.

– У вас сегодня будет такой ужин, что пальчики оближете, – произнесла она, улыбаясь, – я раскошелилась сегодня!

Итальянец сунул в карман деньги, отворил дверь и вошел в маленький зал, бормоча сквозь зубы:

– Да, ужин в пятьдесят су, оплаченный пятьюдесятью франками. Знаю я тебя, старая мегера!

Маленький зал был совершенно пуст. Пароли прошел через него, отворил вторую дверь и очутился в довольно просторной комнате, середину которой занимал длинный и широкий стол.

Глава XVIII

НАЛЕТ ПОЛИЦИИ

Покрывавшее стол зеленое сукно было разделено мелом на равные пронумерованные пространства. Вокруг стола сидело уже до дюжины мужчин и женщин.

Обычные посетители притона болтали у камина и возле окна, ожидая начала игры.

Некоторые из женщин были молоды и красивы, отдеты нарядно, но безвкусно, и украшены множеством драгоценных вещей. Другие, неопределенного возраста, походили на старых спекулянток, в тревожном ожидании бродящих вокруг решетки биржи.

Некоторые игроки носили на себе следы бурных страстей – ввалившиеся щеки и лихорадочно горящие глаза служили тому доказательством. Многие молодые люди, красивой наружности, но с подозрительными манерами, одеты были в безукоризненные вечерние костюмы: черный фрак, белый галстук и открытый жилет – и казались богачами.

Остальные, напротив, походили на бедных студентов или провинциалов в праздничной одежде. В числе гостей находились и старики, честные физиономии которых, конечно, были обманчивы, а седые волосы не внушали уважения.

Одним словом, смесь мошенников и проходимцев. Одни пришли попробовать счастья, другие – в полной уверенности, что они заранее приняли все необходимые предосторожности для удачной игры.

Анджело Пароли приблизился к тому столу, где играли в баккара.

– Если вы сядете возле меня, милый мой, я сменю место, – сказала ему довольно красивая особа. – Вы всегда приносите несчастье, не раз и не два я испытала это на себе.

Не отвечая, итальянец опустился на стул. В ту же минуту его соседка вскочила со словами:

– Следовало бы занимать место по жребию!

Хозяйка дома, madame Тирон, вошла в зал в сопровождении четырех постоянных посетителей.

– Мы больше никого не ждем, – проговорила она, – и поэтому ничто не мешает нам начать. Ну-с, кто хочет заложить банк? Господа, кто будет банкиром?

Никто не ответил ни слова.

– Как! Ни одного банкомета? – продолжала Тирон. – Неужели не найдется банкометика на двадцать пять луи?

То же молчание.

– Ну, значит, надо проделать два или три круга в ландскнехт, чтобы разойтись. А потом, когда игроки немножко разгорячатся, найдутся и банкометы.

С этими словами Тирон взяла из какого-то ящичка и бросила на стол тридцать новых колод. По крайней мере обложки казались нераспечатанными.

Она сорвала обертку и, энергично перетасовав карты, положила их перед собой и попросила снять.

– Кому сдавать? – спросила одна из женщин.

– А вот сейчас вынем по карте.

Судьба указала на какого-то молодого человека, который немедленно принялся сдавать.

Время шло, и Анджело Пароли то выигрывал, то проигрывал, в результате получился ноль.

– Двадцать франков! – воскликнул итальянец, поставив на стол четыре монеты по пять франков.

– Ва-банк!

Анджело повернул карты и выиграл.

– Пятьдесят франков!

– Ва-банк!

Положительно, счастье повернулось к молодому человеку. После целого ряда удачных ставок Анджело передал ставку. Его четыре монеты по пять франков принесли ему три тысячи.

Лихорадка овладела всеми. Начали играть уже по-крупному.

Пароли понтировал щедро, но довольно осторожно, и продолжал выигрывать.

Снова пришла его очередь ставить.

Он выставил пятьсот франков и выиграл.

– Тысяча франков! – воскликнул он.

– Ва-банк!

Восемь раз метал Пароли, и все восемь раз взял банк.

Поколебавшись с минуту, он наконец решился и несколько взволнованным голосом воскликнул:

– Восемь тысяч!

Сначала игроки сидели в глубоком молчании. Никто не смел держать против такого банка.

– Господа! – повторил итальянец. – Восемь тысяч франков на стол! Если они не будут покрыты, я передаю очередь, и банк за мной.

– Ва-банк! – внезапно проговорил один из игроков.

И один за другим полетели на стол банковские билеты.

Пароли снова взял банк. На этот раз азарт игры и опьянение выигрыша не позволили ему подумать ни минуты.

– Шестнадцать тысяч франков! – пылко воскликнул он. – Кто держит?

Но, о ужас! Как раз в эту минуту двери маленькой залы внезапно распахнулись, и чей-то повелительный голос воскликнул:

– Именем закона! Никто ни с места!

Все оглянулись и, к общему ужасу, увидели на пороге полицейского комиссара, опоясанного шарфом, в сопровождении полудюжины агентов, одетых в штатское платье.

Пароли хотел захватить выигранные деньги, лежавшие перед ним в виде кучки золота и банковских билетов. Но не успел он и дотронуться до них, как был схвачен сзади одним из агентов за шиворот.

Другие агенты держали на почтительном отдалении прочих игроков.

– Господа! – проговорил комиссар. – Я должен конфисковать деньги, а затем вы скажете мне ваши имена.

Итальянец был бледен, как смерть. Руки дрожали от страшного нервного возбуждения. На лбу выступили крупные капли холодного пота. Глаза его не могли оторваться от кучки золота и банковских билетов, составлявших около двадцати пяти тысяч франков, которые у него отнимали «именем закона», отнимали деньги, принадлежавшие ему вполне законно, потому что он не украл их, а выиграл, плутуя.

«В первый раз в жизни мне повезло! – с отчаянием думал он. – И вот что из этого вышло!»

Тирон дрожала всем телом. У нее пропала всякая надежда на спасение. Ее арестуют, а имущество будет описано: для несчастной это равнялось полному разорению.

«Кто мог донести на меня?» – ломала она голову.

А доносчиком была кухарка, которой она отказала накануне от места, и та отправилась прямо в полицию.

Комиссар, следуя заведенному в таких случаях порядку, записывал имена игравших.

Анджело Пароли был одним из последних, к кому он обратился.

– Как вас зовут, сударь? – спросил он. – Где вы живете?

Хотя итальянец и был совершенно уничтожен событием, которое из области радужных мечтаний низвергло его в мрачную бездну действительности, тем не менее он приготовился к этому вопросу.

Он сообразил, что, вероятно, ему придется, хотя и в качестве свидетеля, фигурировать на суде и что это обстоятельство– еще больше будет способствовать ухудшению его и без того отвратительной репутации и окончательно закроет перед ним все двери.

Поэтому он, не колеблясь ни минуты, дал фальшивое имя и фальшивый адрес.

– Ваша профессия? – спросил комиссар.

– Я служу у торговца фарфоровыми изделиями на улице Паради-Пуассольер.

Записав все это, комиссар обратился к игрокам и сказал:

– Теперь вы можете удалиться; в скором времени вы получите приказание явиться в суд.

Посетители притона, ответив на вопросы, ушли один за другим.

Анджело Пароли бросил последний, полный отчаяния взгляд на свои денежки, которые полицейский комиссар уже принялся считать, и вышел вслед за другими.

Он остановился на тротуаре, ударил себя по лбу и проговорил сквозь крепко стиснутые зубы:

– Ну не прав ли я, говоря, что родился под какой-то проклятой звездой? Сев играть с несчастной суммой, я выиграл двадцать пять тысяч, а в настоящую минуту у меня снова нет ни одного су! Даже поесть не на что завтра! В тот момент, когда, после долгого преследования, несчастье наконец оставило меня, является полиция – и вот я снова должен околевать с голоду! Нет, положительно я не могу больше выносить это ужасное существование! Я и закончу его, закончу тем, что разобью себе череп о стену или же застрелюсь!

После этого краткого монолога итальянец пошел большими шагами наудачу, весь согнувшись, опустив голову и даже не замечая, что пронзительный, ледяной ветер холодит его до мозга костей.

Сам не зная как, он вышел на бульвар, прошел до улицы Мадлен, миновал улицу Тропше и, пройдя Амстердамскую улицу, очутился на Загородном бульваре.

Совершенно машинально, управляемый чем-то вроде инстинкта, который в данный момент заменял у него отсутствовавшую волю, он подошел к своему жилищу, находившемуся на улице Брошан в Батиньоле.

Молодой человек миновал скупо освещенный театр, пробрался сквозь толпу зрителей, выходивших на время антракта, и вышел на улицу Дам, которая вела непосредственно к улице Брошан. Только что пробило десять часов.

Улица была совершенно пустынна, и все лавки уже давно заперты. Шаги итальянца звонко отдавались на замерзшей мостовой. Погода была вообще холодная и сухая.

Но мало-помалу походка его замедлилась. Размышления делались все мрачнее и мрачнее. Он был до такой степени поглощен ими, что не заметил, как перед ним, в шагах в десяти, вышла из какого-то дома женщина, по-видимому, очень молодая, и, оглянувшись вокруг испытующим взглядом, быстро пошла перед ним.

Погруженный в грустные размышления о самоубийстве, итальянец совершенно не замечал, что делается вокруг. Какое дело до мелких подробностей уличной жизни человеку, который собирается покончить счеты с жизнью?

Но молодая женщина заметила его и пошла еще быстрее, боясь, как бы он не нагнал ее и не вздумал заговорить.

Хотя лицо ее было закрыто густой вуалью, холодный ветер все-таки колол ей глаза, вызывая крупные слезы. Она вынула платок из муфточки, которая висела у нее на шее на шелковой ленте, и отерла слезы.

При этом быстром движении какой-то небольшой предмет выскользнул из муфты и упал на землю; все это произошло так быстро, что женщина не заметила своей потери. Она шла гораздо быстрее итальянца и потому далеко опередила его.

Анджело шел неверной, колеблющейся походкой, то подходя к самому краю тротуара, то прижимаясь к стенам домов.

Вдруг носок его сапога задел какой-то твердый предмет, отлетевший в сторону и при ударе об обледенелый тротуар издавший сухой, резкий звук.

Пароли взглянул вниз и на расстоянии метра от себя увидел что-то белое, резко выделявшееся на сером асфальте. Он сделал еще шаг, наклонился и поднял записную книжку с покрышкой из слоновой кости, с карандашиком в бархатных петлях.

– Это что такое? – недоумевал Пароли, разглядывая свою находку. – Записная книжка. О Господи, если бы в ней было, на что мне завтра позавтракать!

Итальянец подошел к газовому фонарю и принялся внимательно ее рассматривать. На одной из дощечек слоновой кости красовались рельефные серебряные буквы: Си В.

– Это потерял не мужчина, – рассуждал Пароли. – Слишком красивая и кокетливая вещица! Наверное, женщина. Дома посмотрю, что есть внутри.

С этими словами он опустил книжечку в карман своего пальто.

Через несколько шагов он дошел до угла улицы Брошан и повернул налево.

Глава XIX

ДВЕ СЕСТРЫ

Дочь Жака Бернье не забыла ответа старой служанки Анжель. По словам старушки, последняя должна была вернуться домой около половины десятого вечера.

К ней-то и спешила Сесиль, стараясь устроить так, чтобы прийти раньше хозяйки и не заставить ее ждать.

Лавка не была еще заперта. Бледный свет сочился сквозь замерзшие стекла окон.

Теперь уже девушка больше не колебалась. Она смело и решительно отворила двери и вошла в магазин.

При звуке дверного колокольчика старая служанка показалась из внутренних комнат. Она с первого же взгляда узнала утреннюю посетительницу.

– Ах, это вы, сударыня! Вот уж не думала, что вы придете! На улице такой холод!

– А пусть себе холод! – возразила Сесиль. – Мне необходимо было прийти, вот я и пришла. Ваша барышня вернулась?

– Да, сударыня. Не далее как с четверть часа назад. Я говорила ей, что вы придете.

– Значит, я могу ее видеть?

– Конечно! Подождите минутку.

С этими словами старая служанка отворила двери и вошла в соседнюю комнату, где красавица Анжель, сидя за большим столом, писала и проверяла счета.

– Что нужно? – спросила она, прерывая свое занятие и поднимая голову.

– А это та самая молоденькая дамочка, барыня, о которой я вам говорила. Она приходила утром.

– Хорошо.

– Можно ввести ее сюда?

– Да, сейчас же. Потом заприте ставни и можете идти спать. Мне сегодня предстоит долго возиться со счетами.

Служанка снова вошла в магазин и проговорила:

– Madame Анжель вас ждет, сударыня.

Сесиль вошла решительной поступью и очутилась перед хозяйкой магазина, которая встала, чтобы встретить ее.

Старая служанка затворила двери.

Сесиль взглянула на madame Анжель и была поражена ее красотой.

И действительно, Анжель была обольстительно хороша при ярком свете лампы. Никогда она не оправдывала настолько прозвище, данное ей в квартале.

Она с любопытством смотрела на стоявшую перед нею Сесиль и пригласила ее сесть.

– Вы уже приходили ко мне сегодня, сударыня?

– Да, – ответила девушка, скорее кивком головы, нежели словами.

– Мне очень жаль, что вы меня не застали, потому что ваше второе посещение в такой поздний час показывает, что вам очень нужно меня видеть.

– Да, у меня к вам очень важное дело, – пробормотала Сесиль и подняла вуалетку.

– В таком случае madame или mademoiselle?

Анжель остановилась.

– Mademoiselle, – сказала Сесиль.

– Ну так вот, мы одни, и я готова вас выслушать. Что привело вас ко мне?

Несмотря на всю свою энергию, Сесиль колебалась, но потом овладела собой и почти неслышным голосом пролепетала:

– Я пришла, сударыня, просить вас помочь мне… спасти меня…

Красавица Анжель нахмурилась, ее тонкие ноздри затрепетали, и по лицу пробежала черная тень.

– Спасти вас? – повторила она.

– Спасти мою честь… спасти мне жизнь… У меня вся надежда на вас! Без вас я погибла!

Лицо Анжель приняло леденящее выражение, брови ее сдвинулись, образуя над глазами резкую, темную линию.

– Я поняла, – резко проговорила она.

Сесиль низко-низко опустила голову, и густая краска залила ее смуглые щеки.

– Сколько вам лет? – сухо продолжала Анжель.

– Девятнадцать.

– И, разумеется, ваши родители ничего не знают о вашем положении?

– У меня нет матери… давно уже… а если отец узнает… он будет безжалостен.

– Человек, обольстивший вас, женат?

– Нет, сударыня.

– Значит, это такая презренная личность, что вы не надеетесь, что ваш отец разрешит ему жениться на вас?

– Человек, о котором идет речь, сударыня, честен; но его положение в свете очень скромное… более чем скромное. Он актер, а мой отец никогда не допустит, чтобы я стала женой комедианта. Честь для него – все. В первый момент, узнав, что у меня есть любовник, он способен убить меня, кто бы этот любовник ни был.

За этими словами Сесиль наступило долгое молчание.

– Хорошо ли вы подумали о том, чего от меня хотите? – спросила наконец красавица Анжель, устремив на Сесиль свои чудные глаза сфинкса.

– Я думала, что вы сжалитесь над моим отчаянием, над моим ужасом, и пришла к вам с полным доверием.

– Кто подал вам мысль обратиться ко мне?

– Мне смутно, намеками говорили о вас…

– Как о личности, способной помочь вам в вашем затруднении?

– Да, сударыня. По крайней мере я так поняла.

– Так вот какова моя репутация в квартале! – воскликнула Анжель. – Чем я ее заслужила? Но, несчастное дитя, – с участием и оживлением обратилась она к Сесиль, – ведь вы хотите совершить преступление.

– Преступление?…

– Конечно! И хотите сделать меня своей соучастницей! Да разве вы не знаете, что, исполнив вашу просьбу, я могу подвергнуться наказанию? Вы знаете, что мне угрожает тюрьма?

– Да, сударыня, я знаю! Но опасность существовала бы в том случае, если бы вас кто-нибудь выдал правосудию. Я одна могла бы это сделать, а согласитесь, что это вовсе не входит в мои расчеты. В моих интересах, вечно хранить тайну.

– А вы ни во что не ставите опасность, которая будет грозить вам лично? Ведь вы можете умереть!

– Пусть я умру, – твердо ответила Сесиль, – только бы отец никогда не узнал о моем позоре!

– Вы не любите того человека?

– Я не могу сказать ничего положительного. У меня в голове все смешалось. Одно только ясно: ужас перед гневом отца! Я согласна лучше умереть!

– Да неужели у вас нет никакого материнского чувства?

– Я ненавижу этого ребенка! Мне девятнадцать лет. Я думала вполне искренне, что люблю человека, которому внушила безумную, бешеную страсть. Я отдалась ему, не понимая и не сознавая, к каким последствиям может привести мое несчастное увлечение. Теперь я хорошо вижу, что ошибалась. То, что я принимала за страсть, было мимолетным увлечением.

Голос молодой девушки задрожал, и слезы ручьем полились из ее прекрасных глаз.

– Увы! – продолжала она. – Я загубила свою жизнь. Я уже говорила вам, что для моего отца честь прежде всего. Он любит меня, больше чем любит, – обожает! У него я одна, совершенно одна на свете. Он питает честолюбивые замыслы, хочет, чтобы я вступила в какой-нибудь блестящий брак, который станет радостью и гордостью его старости. Моя позорная слабость разом разрушит все его надежды. Я опозорена навсегда! Да, я знаю, что моя просьба ужасна. Но разве существует другое средство для того, чтобы помешать мне слететь в пропасть? Если вы откажетесь помочь мне, мой отец убьет меня, и я буду причиной его смерти. Я прошу спасти мою честь, мою жизнь! Спасая мою жизнь и честь, вы спасете моего отца! Я заплачу вам, сударыня! Назначьте сами цену! Я заранее принимаю ее и заранее согласна на все!

– А я не принимаю подобного торга и не согласна! – с живостью воскликнула красавица Анжель. – Я знаю, есть женщины, которые избрали своим ремеслом подобного рода преступления, но я не из таких! Можете обратиться к одной из них, если вам угодно!

– Значит, вы отказываетесь спасти меня?

– Спасти вас таким образом? Да!

– И у вас нет ни малейшей жалости ко мне?

– Нет, мне жаль вас. Но я не хочу брать на себя ответственность за поступок, противный моей совести, который, кроме того, может привести меня на скамью подсудимых.

Сесиль горько рыдала.

– Боже мой! Боже мой! – восклицала она вне себя от отчаяния, ломая красивые руки. – Неужели я не могу найти слов, которые бы тронули вас и разжалобили?

Она упала на колени и, умоляюще протягивая руки, воскликнула:

– Умоляю вас, прошу, заклинаю! Спасите меня от бесчестья! Спасите от смерти! Я еще слишком молода. Если вы не придете мне на помощь, я не буду дожидаться возвращения отца! Клянусь, я убью себя!

– Встаньте, – сказала Анжель, взяв за обе руки продолжавшую стоять на коленях девушку.

– Нет, нет, я не встану, пока не трону ваше каменное сердце! Пока не добьюсь помилования! Да, помилования, потому что в настоящую минуту перед вами стоит осужденная на смерть. Я сумею молчать, уверяю вас! Тайна услуги, которую вы мне окажете, будет похоронена в глубине моей души. Неужели вы хотите обременить свою совесть моей смертью? Уверяю вас, я пойду не домой, а прямо в Сену.

– Молчите, молчите, – промолвила красавица Анжель, дрожа.

«А ведь этот несчастный ребенок говорит правду, – думала она. – Если я буду настаивать на своем отказе, она непременно покончит с собой или обратится к одной из тех ужасных женщин, о которых я ей говорила. Нет, лучше сделаю вид, что согласна. Так я могу выиграть время, могу видеться с ней, а может быть, и спасти».

– Хорошо, я уступаю! Но это ужасно! – Голос Анжель страшно дрожал.

Сесиль вскочила с радостным восклицанием:

– Благодарю! Благодарю от всей души!

И она поднесла к своим губам руку красавицы Анжель.

– Не благодарите меня! Мое участие в таком деле ужасает меня. Но я не могу противостоять жалости! Да и последствия моего отказа страшат меня, потому что это повлечет смерть вашего отца и вашу. Я согласна. Давно вы убедились в вашем предположении?

– Месяца два, два с половиной.

Анжель принялась давать Сесиль наставления, как ей следует поступать, чтобы достичь желаемого.

– Но выходить вам будет уже нельзя, – закончила она свою речь.

– Так как же?

– Я сама приду, если хотите. Отпустите в тот день вашу служанку. Я приду послезавтра, часов в одиннадцать утра. Где вы живете?

– О, очень близко. На этой же улице, дом № 54.

– 54. Буду помнить. Теперь скажите мне ваше имя.

– Сесиль Бернье.

Анжель задрожала, отступила назад, ее красивое лицо приняло совершенно мертвенный оттенок.

– Сесиль Бернье! – повторила она задыхающимся голосом.

– Да, сударыня, – подтвердила Сесиль, очень удивленная и почти испуганная страшной переменой.

– Вы дочь Жака Бернье?

– Да, сударыня.

– Жака Бернье, бывшего богатого купца в Марселе?

– Действительно, мой отец был прежде купцом в Марселе.

Красавица Анжель устремила на Сесиль пристальный и враждебный взгляд.

– Она! Здесь! У меня! И она просит меня совершить преступление, чтобы спасти ее! Действительно, случайность принимает иногда самые ужасные формы!

Анжель почувствовала отвращение и ужас.

В комнате в продолжение нескольких минут царило глубокое молчание.

Сесиль первая нарушила его.

– Вы знаете отца?

Казалось, эти слова внезапно пробудили красавицу хозяйку.

– О да, да! Еще бы! Я его великолепно знаю! – с горечью промолвила она.

– Но ведь это не помешает вам помочь мне? Вы ведь не откажетесь?

– Выслушайте меня, и вы тогда сами рассудите, что я могу и что должна сделать.

Тон, которым были произнесены эти слова, наполнили душу Сесиль настоящим ужасом.

Анжель продолжала говорить, слова вырывались из-за стиснутых зубов с каким-то шипением и свистом:

– Тридцать три года назад моя мать, бедная швея, жила в Марселе и тяжелым трудом зарабатывала себе кусок хлеба.

Несмотря на лишения, бессонные ночи и страшный, утомительный труд, она была хороша, почти так же хороша, как вы.

Мужчины не проходят мимо красивых девушек; каждый день моей матери приходилось бороться с более или менее предприимчивыми молодыми людьми.

Она была честна. Блестящие предложения не ослепляли ее, а если ей обещали деньги, она только возмущалась и с негодованием гнала от себя прочь дерзких ухажеров.

Одним словом, ей не стоило никаких трудов сопротивляться всем искушениям, пока не заговорило ее собственное сердце. Но вот она полюбила сама! Полюбила, как любят в двадцать лет, всей своей чистой душой, всем пылким девичьим сердцем! Она доверяла человеку, которого полюбила, и… отдалась ему.

Бедная мама! Вследствие этого увлечения родилась дочь, эта дочь – я!

Обольститель ее хорошо знал, что моя мать никому не принадлежала, кроме него, поэтому не мог сомневаться, что отцом ребенка был именно он. Он и признал меня за свою дочь, то есть позволил дать мне свое имя, но имел жестокость отказать в нем бедной, честной, работящей девушке, которую погубил.

В детстве я не знала ничего из всего того, что я вам только что рассказала. Я думала, что моя мать вдова.

Только умирая, она открыла тайну моего рождения и сказала имя отца. Мне было в то время шестнадцать лет.

И меня обольстили, и я носила под сердцем живое доказательство своего проступка.

Оставшись совершенно одна, я решила идти прямо к отцу, искать у него защиты и помощи. Он был богат и уже женат. Я ничего не скрыла от него.

«А! Вы дали обольстить себя! – воскликнул он. – Тем хуже для вас! Я не желаю принимать участие в погибшей девушке! У вас есть любовник, ну вот и обратитесь к нему: пусть он даст имя тому ребенку, которому имеет несчастье приходиться отцом!»

Зловещая улыбка пробежала по лицу Анжель, между тем как лицо ее становилось все мрачнее и мрачнее.

– Это было возмутительно, ужасно, не правда ли? Этот человек даже не захотел вспомнить, что я его дочь и что он сделал с моей матерью то же, что сделали со мной! Он забыл о своей подлости! Мужчины так скоро забывают подобные вещи! И, повторяю, он был женат! У него была дочь, плод законного союза, воспитывавшаяся дома и росшая в холе, окруженная любовью и заботами, девочка, занимавшая место, которое по праву принадлежало мне гораздо раньше. Ей – все радости семейного очага, теплое гнездышко, как пухом согретое родительской любовью, а мне – ничего.