Текст книги "Кровавое дело"
Автор книги: Ксавье де Монтепен
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)
Услышав имя Сесиль, она встала порывистым движением и сделала шага два вперед. Все взгляды обратились на нее.
– Нельзя ли мне уйти? – проговорила она взволнованным голосом.
– Я попрошу вас подождать еще несколько минут, сударыня, – ответил судебный следователь.
Красавица Анжель нахмурилась и осталась стоять.
– Введите Сесиль Бернье, – приказал товарищ прокурора.
Светляк вышел на платформу и через минуту вернулся в сопровождении молодой девушки.
Все присутствующие, пользуясь его минутным отсутствием, сгруппировались и стали так, что совершенно заслонили носилки, на которых покоились бренные останки Жака Бернье.
Войдя в комнату, Сесиль почувствовала, что ею овладел ужас, и она, дрожа, остановилась на пороге.
Не отличаясь такой поразительной, возбуждающей красотой, как Анжель, Сесиль тем не менее была очень хороша. Все заметили это, несмотря на трагическую мрачность момента.
Особенно был поражен красотой девушки товарищ прокурора, изящный барон де Родиль.
Барон сделал несколько шагов навстречу Сесиль, поклонился и спросил:
– Вас зовут Сесиль Бернье?
Этот вопрос привел ее в себя.
– Да, сударь, – с лихорадочной живостью ответила она. – Господин, который приехал за мною, уже задавал мне этот вопрос. Мой отец стал жертвой несчастного случая, я уже знаю это. Но теперь, прошу вас, сударь, не оставляйте меня дольше в убийственной неизвестности. Где отец? Что с ним случилось? Я хочу его видеть!
– Действительно, mademoiselle, ваш отец был жертвой несчастного случая, – ответил Фернан де Родиль. – Случай этот серьезный, очень даже серьезный. Вам надо призвать на помощь все свое мужество, все самообладание…
Он остановился, не зная, что еще сказать.
Крупные капли холодного пота выступили на лбу Сесиль.
Слова товарища прокурора не успокоили ее, а, напротив, тон, которым они были произнесены, только увеличил тревогу. Зловещая, внезапная мысль быстро промелькнула в ее хорошенькой головке. До этой минуты Сесиль допускала только возможность более или менее опасного ранения. Теперь же она вдруг поняла, что речь идет о чем-то более серьезном.
Конвульсивная дрожь пробежала по ее телу; она пошатнулась и протянула вперед беспомощные руки, ища опору.
– О, – проговорила она со стоном, – мой отец, наверное, умер!
Зловещее молчание было ей ответом.
– Умер! – повторила она. – Мой отец умер! О, Господи, Господи! Мой бедный отец! Он так глубоко, так сильно любил меня! И умер, даже не простившись? Где же он? Я хочу его видеть! Я поверю тогда только, когда увижу, что отец не проснется от звука моего голоса!
Сесиль задыхалась. Она рыдала, ломая античные руки. Она была искренна и не играла комедии.
Весть, поразившая ее как удар грома, произвела в ней сильнейшее нервное потрясение и вызвала чувства, совершенно схожие с глубочайшей дочерней любовью.
– Я хочу его видеть! – снова проговорила она сквозь рыдания и слезы. – Я хочу его видеть!
Присутствующие раздвинулись, и Сесиль оказалась перед носилками, на которых лежал труп отца.
Бедная девушка бросилась к безжизненному телу, упала на колени и, глухо рыдая, закрыла лицо руками.
В продолжение нескольких секунд она стояла молча, не двигаясь, только плечи ее конвульсивно вздрагивали.
Все с уважением смотрели на это немое отчаяние, говорившее сильнее всяких криков.
Вдруг Сесиль подняла голову, устремила глаза на труп отца и, повернувшись к судьям и указывая рукой на кровавое пятно на груди, спросила:
– Откуда эта кровь? Как умер отец?
– Он убит каким-то злодеем в поезде.
Сесиль одним прыжком очутилась на ногах.
Выражение ее лица изменилось совершенно.
Не отчаянием дышали теперь эти красивые черты, а гневом, смешанным с неопределенным страхом.
– И его ограбили? – воскликнула она. – Он вез мне громадное богатство! Известно ли вам это? И, значит, у него украли эти деньги?
Ясно видно было, что в эту минуту денежные соображения брали верх над всем остальным. Она не думала больше об отце: страх за пропавшие деньги заглушил все другие чувства.
Все это произвело на присутствующих самое тяжелое впечатление.
Первым заговорил судебный следователь:
– Мы уже предполагали, что ограбление послужило главным мотивом убийства, и теперь мы просим вас дать правосудию необходимые сведения и таким образом обратить наши предположения в твердую уверенность.
Сесиль Бернье сделала шаг вперед.
– Спрашивайте, – тихо ответила она.
– Вы сказали, – начал судебный следователь, – что ваш отец вез вам целое состояние?
– Да, сударь.
– Следовательно, вы предполагаете, что при нем была большая сумма?
– Не только предполагаю, но вполне уверена.
– Знаете вы цифру его капитала?
– Да.
– Как велик он?
– При папе было триста пятьдесят тысяч франков.
– Ваша правда, деньги большие. Почему вы так уверены, что ваш батюшка имел при себе именно столько?
– Пять месяцев назад папа уехал из Парижа в Алжир, куда призывал его процесс с морскими страховыми обществами. Они не соглашались, вопреки условиям, уплатить стоимость корабля, нагруженного товаром и погибшего в океане… Папа был купец… Этот корабль составлял все наше богатство, а процесс длился несколько лет. Мы жили бедно. Несколько дней назад отец выиграл процесс в последней инстанции и получил миллион пятьсот пятьдесят тысяч франков; миллион двести тысяч он положил к марсельскому банкиру, а при себе оставил триста пятьдесят тысяч банковскими билетами, которые и украли.
– Действительно, они украдены, так как при обыске мы ничего не нашли.
– При нем должен был быть чемодан.
– Если он и был, то исчез…
– Господин судебный следователь, позвольте задать один вопрос mademoiselle Бернье.
– Сделайте одолжение.
– Будьте добры сообщить нам, каким образом вы узнали подробности касательно денег господина Бернье?
– Второго декабря я получила от папы письмо из Марселя; он мне сообщил подробности и день своего приезда в Париж.
– Он собирался приехать сегодня?
– Да, сегодня, двенадцатого числа, в семь часов утра.
– Письмо вашего батюшки с собой?
– Нет.
– По всей вероятности, оставлено дома?
– Тоже нет.
– Как же так? Что же с ним случилось?
– Папа счел необходимым послать его страховым…
– Так в него были вложены деньги? – перебил начальник полиции.
– Да, тысячефранковый банковский билет. Утром второго декабря я разменяла билет у одного торговца нашего же квартала. Вечером я положила в конверт пятьсот франков, собираясь купить разные вещи… и потеряла и письмо и деньги…
– Потеряли? Где? Каким образом?
– По всей вероятности, на улице: письмо выпало, должно быть, из муфты.
– Как вы не заявили о такой важной потере полицейскому комиссару?
– К чему? Найденные деньги так редко возвращают! К тому же, признаюсь, имея в виду получить от отца целое состояние, я махнула рукой на потерю.
– Господин Бернье, кроме сообщения о деньгах, в своем письме точно указывал день своего возвращения?
– Да, в малейших подробностях.
– Вы, конечно, их помните?
– Отлично помню.
– Потрудитесь рассказать!
С минуту Сесиль собиралась с мыслями, затем продолжала:
– Папа сообщал об исходе процесса и о получении миллиона пятисот пятидесяти тысяч франков, потом прибавлял, что он принужден пробыть еще несколько дней в Марселе, откуда выедет десятого числа в Дижон, пробудет там один день и отправится в ночь с 11-го на 12-е, рассчитывая приехать в Париж сегодня, 12-го, в семь часов утра.
– Где жил ваш батюшка в Марселе?
– В отеле «Босежур», на набережной Братства.
– Где он остановился в Дижоне?
– Не знаю.
– По какой причине он остался в этом городе?
– Не знаю, в письме ничего про это не говорилось.
– В чемодане или ручном саквояже должны были находиться триста пятьдесят тысяч франков – это факт почти доказанный, но не знаете ли, были ли при нем важные бумаги?
– По крайней мере квитанция марсельского банкира, которому отец отдал свой капитал.
– Как имя этого банкира?
– Никогда его не слышала!
– Говорили ли вы кому-нибудь о приезде господина Бернье?
– Никому.
– Наверное?
– Да.
– Даже сестре? – спросил барон де Родиль.
Анжель задрожала. Сесиль Бернье побледнела, как мертвец.
– Сестре… – прошептала она.
– Да. В тот самый день, когда вы получили письмо от вашего батюшки, не ходили ли вы к madame Анжель Бернье, присутствующей здесь?
И товарищ прокурора движением руки указал на прекрасную хозяйку травяной лавки, до той минуты скрывавшуюся позади других.
Анжель подошла. Обе женщины измерили друг друга взглядами. Сесиль Бернье, узнав сестру, похолодела. По какой причине незаконная дочь ее отца оказалась тут? Что она говорила? Пришла ли заявить судьям о преступном намерении Сесиль, еще не знавшей, кто она?
Законная дочь бывшего купца терялась в догадках. Ее сильное волнение не ускользнуло от Анжель, которая, впрочем, понимала его причину.
– Mademoiselle Бернье действительно приходила ко мне, еще раз повторяю вам, милостивые государи, но ее визит не имеет никакой связи с этим печальным делом. Она не говорила мне, что ее отец едет, не обронила у меня никакого письма, и я тщетно стараюсь понять, зачем вам надо знать, известно ли мне было о приезде в Париж Жака Бернье.
– Правосудие должно и имеет право искать истину, – возразил судебный следователь.
– Но оно не имеет права допускать гнусные подозрения, хотя бы даже на секунду, – гневно перебила красавица Анжель. – Я хорошо поняла смысл вопроса, с которым вы сейчас обратились к mademoiselle Сесиль. Вы подумали: не соучастница ли убийцы его незаконная дочь, лишенная его расположения и денежной помощи? Вы меня обвинили в отцеубийстве, так как от подозрения до обвинения только один шаг.
– Мы никого не обвиняем, сударыня, – ответил следователь. – Мы производим следствие и стараемся добыть побольше сведений. В настоящую минуту я относился не к вам; потрудитесь подождать, пока вас спросят, тогда ответите. – Затем, обратясь к Сесиль, он продолжал: – Итак, вы были у этой дамы?
Когда заговорила Анжель, к Сесиль вернулось обычное самообладание, и она не колеблясь ответила:
– Да.
– Зачем вы к ней ходили?
– Для покупки некоторых вещей, которыми она торгует.
Произнося эти слова, Сесиль посмотрела на Анжель, но лицо последней оставалось непроницаемым.
– В какой день вы делали эти покупки?
– Я вам уже говорила, сударь: в день получения письма от папы.
– Когда вы вошли в магазин, письмо было еще у вас?
– На это не могу ответить, потому что не знаю.
– Когда же вы спохватились, что потеряли конверт?
– По возвращении домой, как стала раздеваться.
– Это было днем?
– Нет, вечером.
– Не можете ли вы догадаться, в каком месте письмо выпало из муфты?
– Нет. Погода стояла очень холодная, сильный северный ветер дул мне прямо в лицо и вызвал слезы. Я помню, что два или три раза вынимала на улице носовой платок, чтобы вытереть глаза, а платок лежал в муфте… Очень возможно, что с платком я вытащила и конверт…
– Конечно, так, верно, и случилось. Вы нам сказали, что в ожидании крупного состояния не придали большого значения своей потере. Однако же пятьсот франков – деньги порядочные, а богатство предстояло только в будущем; как не пришло вам в голову вернуться, дойти до лавки, чтобы спросить, не там ли вы обронили письмо и деньги?
– Повторяю, что стояла страшная стужа… Я разделась, и у меня не хватило духу снова идти на улицу. К тому же я подумала: если хозяйка лавки нашла конверт с моим адресом, она будет настолько деликатна, что перешлет его мне.
– И, конечно, я так бы и поступила, – с живостью вмешалась Анжель.
Следователь, обращаясь к Сесиль, продолжал:
– Вы были знакомы с madame Анжель раньше?
– Нет.
– Но слышали о ней?
– Только как о хозяйке травяной лавки. Слышала также, что в округе ее все называли красавицей.
– Вы не знали, кем она вам приходится?
– Как же мне знать? Вы ведь понимаете, что отец никогда о ней не говорил.
– Так вы никогда не подозревали о существовании сестры?
– Нет.
– Это вам открыла madame Анжель?
– Да, сударь.
– При каких обстоятельствах и по поводу чего она об этом заговорила?
Вопрос прямой, невозможно не ответить на него, а ответить – как?
Неужели раскрыть истину? Неужели признаться, что желание уничтожить следы своего преступного увлечения было единственной причиной посещения красавицы Анжель? При одной мысли об этом Сесиль задрожала и взглянула на Анжель. Та стояла неподвижно; можно было подумать, что все происходившее к ней не относилось. Истинное или притворное равнодушие во второй раз придало силы Сесиль, и она ответила, в полной уверенности, что сестра не изобличит ее во лжи:
– Очень просто, сударь. Я сделала несколько покупок и просила хозяйку послать их ко мне; вполне натурально, что при этом сказала свое имя и адрес. Фамилия Бернье ее поразила – согласитесь сами, что иначе и быть не могло…
– В самом деле, понятно, что madame Анжель поразило имя, – сказал следователь. – Тогда она спросила вас о семье?
– Да, – ответила Сесиль.
– И потом сказала, что она ваша сестра?
– Да, сударь!
– Казалась она к вам дружески расположенной?
Сесиль притворилась удивленной и возразила:
– Да что я ей сделала, чтобы ей на меня сердиться?
– Но она ненавидела отца, роптала, что он ее бросил.
– Я не могу отвечать за поведение отца. Я даже не знала, что у него были ошибки молодости.
Во время допроса Сесиль, Анжель горела от нетерпения и гнева и наконец не совладала с собой.
– Неужели вы думаете, милостивый государь, что я не понимаю, куда клонятся эти вопросы? Вы подозреваете меня! По вашему мнению, ненависть привела меня к отцеубийству. Вы осуждаете или по меньшей мере подозреваете меня, забывая, что моя дочь, может быть, в эту минуту умирает, убитая рукою убийцы моего отца! Это чудовищно и лишено всякого смысла!
В эту минуту вошел помощник начальника станции.
– Поезд в Сен-Жюльен-дю-Со сейчас отходит, сударыня, – сказал он красавице Анжель.
Обернувшись к судьям, Анжель с горечью спросила:
– Могу я уйти, господа?
Барон де Родиль поклонился и ответил:
– Вы свободны, сударыня. Можете ехать к дочери, откуда я попрошу вас уведомить меня телеграммой, позволяет ли ее состояние дать нам необходимые пояснения. Если в депеше будет утвердительный ответ, я сам немедленно же отправлюсь в Сен-Жюльен-дю-Со.
– Вы получите депешу, сударь. И дай Господи, чтобы моя дочь была в состоянии выслушать вас и ответить!
Поклонившись судьям с почти надменной суровостью, красавица Анжель вышла на платформу в сопровождении помощника начальника станции.
Когда она вышла, Сесиль Бернье спросила:
– Разве есть другая жертва преступления, кроме моего отца?
– Да, дочь вашей сестры.
– Ее дочь! – воскликнула Сесиль. – Значит, у madame Анжель есть дочь?
– Разве вы этого не знали?
– Как же я могла это знать, когда я даже не знала о существовании сестры? До сегодняшнего дня мне пришлось всего-навсего один раз видеть ее.
Светляк выслушивал с глубоким вниманием все, что говорилось, тщательно изучал физиономии говоривших и делал какие-то пометки в записной книжке.
Внезапно, воспользовавшись наступившим молчанием, он сказал:
– Не потрудитесь ли, господин судебный следователь, задать один вопрос mademoiselle Сесиль Бернье?
– Какой?
– Какие улицы проходила она в тот вечер, когда потеряла письмо?
– Вы слышали, mademoiselle? Потрудитесь ответить.
– Я шла только по одной улице – по улице Дам. Я живу в доме пятьдесят четыре, а лавка – в доме сто десять. Я только туда и ходила и оттуда пошла прямо домой.
– Потрудитесь сказать точный час, когда это было, – сказал Казнев.
– Десять часов вечера.
– Больше ничего, сударыня.
– А теперь, сударь, – спросила Сесиль товарища прокурора, – что я должна делать? Пожалуйста, посоветуйте, потому что у меня нет сил на размышление и нет энергии для того, чтобы предпринять что-нибудь. Мне все продолжает казаться, что я вижу дурной сон. Смерть отца не только оставляет меня в полнейшем одиночестве, но еще и делает почти нищей, так как состояние, на которое я рассчитывала, пропало!
– Я могу посоветовать вам быть терпеливой и мужественной, – ответил Фернан де Родиль. – Правосудие сделает свое дело. Тот, кого вы оплакиваете, будет отомщен! Не сомневайтесь ни одной минуты! Что касается нищеты, которой вы, по-видимому, так страшитесь, то будьте уверены, что для вас она существовать не может! Триста пятьдесят тысяч франков составляли только ничтожную часть его состояния. Вы сами сказали, что миллион двести тысяч положены им в банк в Марселе. А ведь миллион двести тысяч – целое богатство. Вы не можете не согласиться с этим.
– Но я не знаю имени банкира!
– Мы отыщем.
– У меня, наконец, нет квитанции. Она была украдена с теми деньгами, которые вез отец.
– Невозможно допустить, чтобы в кассовую книгу марсельского банкира не был вписан миллионный вклад. А за неимением квитанции можно удовольствоваться и книгами. Кроме того, вероятно, покойный monsieur Бернье доверил свой капитал только человеку вполне надежному и честному. Вот почему, я полагаю, что вам бояться совершенно нечего.
– Вы меня успокоили, сударь.
– Не забудьте, что за вас правосудие, которое поможет вам и поддержит ваши интересы.
– Верьте, что я глубоко благодарна вам. Но… отец? – прибавила Сесиль после минутного молчания…
Товарищ прокурора понял.
– Тело monsieur Бернье будет перевезено в морг и там подвергнуто вскрытию. Это жестокая формальность, mademoiselle, но она совершенно неизбежна. Затем тело будет возвращено для совершения установленных обрядов.
Сесиль подошла к носилкам. Слезы снова заструились по ее смуглым щекам.
– Бедный отец, – проговорила она, – бедный отец! – И она опять горько зарыдала.
Товарищ прокурора подошел к Сесиль.
– Будьте мужественны, mademoiselle, – сказал он тоном искреннего участия. – Я знаю, вам надо очень много мужества. Возвращайтесь с Богом домой и положитесь на правосудие. Рассчитывайте на меня. Если вам будет что-нибудь нужно, зайдите ко мне.
Сесиль поблагодарила барона красноречивым взглядом, затем опустила вуаль и ушла.
В комнате воцарилось глубокое молчание.
Первым его нарушил начальник сыскной полиции:
– После всего того, что мы видели и слышали, господа, я полагаю, мы можем убедиться, что единственной целью убийства Жака Бернье послужило ограбление, но в то же время мы оказались в присутствии двух женщин, и их манера держать себя кажется мне очень странной. Я не думаю, чтобы я ошибался относительно законной дочери, полагая, что ее горе гораздо более кажущееся, нежели действительное… Я вижу в ней сухую, черствую, эгоистичную натуру, не способную любить никого и ничего, кроме себя и денег. Ей просто хотелось как можно скорее заполучить деньги, которые вез отец, – вот и все. Что касается второй, незаконной, то эта ненавидела Жака Бернье всеми силами души… Она даже и не думала скрывать этого.
Начальник сыскной полиции замолчал.
– Что же вы хотите заключить? – спросил барон де Родиль.
– Что мысль, которая пришла в голову господину судебному следователю и которую я разделяю, может оказаться справедливой. Почем знать? Может быть, какая-нибудь из дочерей, одна – из жадности, другая – из ненависти, и стала сообщницей убийцы?
– Это невозможно! – воскликнул Фернан де Родиль.
– Невозможно? – в один голос спросили судебный следователь и начальник сыскной полиции.
– Да, положительно, мы должны как можно скорее отогнать от себя эти бессмысленные подозрения. Обе женщины невиновны! Обвинение заблуждается! Анжель Бернье с красноречивым негодованием напоминала вам, что ведь и ее родная, единственная дочь стала жертвой убийцы Жака Бернье! Неужели вы, оставаясь в здравом рассудке, можете предположить, что несчастная мать заплатила убийце своей дочери? Полноте! Она ненавидела своего отца, это правда, да, наконец, она имела полное основание не любить его; но если бы эта ненависть должна была привести ее к преступлению, то, верьте мне, преступление было бы уже давным-давно совершено и при совершенно других условиях!
Что же касается Сесиль Бернье, то я вполне согласен с вами относительно сухости и черствости ее сердца, признаю, что она далеко не любящая дочь…
Это куколка, обожающая роскошь и мечтающая о громадном состоянии, чтобы вволю кокетничать, одерживать победы и блистать в свете, я это допускаю! Но от всех этих недостатков еще очень далеко до отцеубийства, которое, в сущности, могло только затормозить ее честолюбивые замыслы.
Жака Бернье убили для того, чтобы ограбить, и, верьте мне, ни для чего больше! Не ищите другой причины. Это значит идти по ложному следу.
Я твердо убежден, что убийца не знает и даже никогда не видел ни одну из этих женщин, а действовал совершенно самостоятельно, имея в виду исключительно личные цели.
– Если мне будет позволено высказать свое мнение, – заговорил Казнев, – то я скажу, что господин товарищ прокурора прав тысячу раз. Я говорю, что думаю, прошу прощения за свою смелость, но если бы я мог…
Агент замолк.
– Говорите, мы вас слушаем, – сказал барон.
– Законная дочь любила своего отца очень мало, а незаконная его ненавидела, это неоспоримый факт, – продолжал Светляк, – но ни та, ни другая не принимали заведомого участия в его убийстве. Я говорю «заведомого», и говорю это с намерением, потому что Сесиль Бернье, совершенно бессознательно и помимо своей воли, подготовила это убийство и сделала его возможным.
– Каким же образом? – спросил судебный следователь.
– Потеряв письмо Жака Бернье, в котором заключались мельчайшие подробности о пропавших деньгах и вообще о полученном убитым громадном богатстве. В нем упоминался адрес Жака Бернье в Марселе, указывался с точностью час его отъезда, прибытия и отъезда из Дижона и приезда в Париж. Одним словом, все-все!
Письмо попало в руки необыкновенно ловкого негодяя, который с необычайной дерзостью сумел воспользоваться данными письма и решил попытать счастья.
У негодяя, вероятно, не было ни сантима, но как бы нарочно для того, чтобы облегчить его план, вместе с письмом он нашел и пятьсот франков, которые и помогли ему совершить путешествие из Парижа в Марсель и обратно, и привести в исполнение злодейский замысел.
Вот виновник, вот кого нам необходимо найти! – заключил умный Светляк.
– Убийца, вероятно, и есть этот Оскар Риго, – проговорил начальник сыскной полиции.
– Кто такой Оскар Риго?
Начальник сыскной полиции сообщил ему в двух словах все, что ему было известно по поводу этой личности.
Казнев делал пометки.
– Это несколько сомнительно, – проговорил он, – но я твердо надеюсь, что в Дижоне и Марселе мы найдем настоящие указания и сведения об известной личности. Я надеюсь в скором времени представить вам убийцу, господа, имея в руках те данные, которые успел добыть.
– Теперь остается только допросить дочь Анжель Бернье. Дело кажется мне до такой степени интересным, что я не считаю нужным посылать вместо нас комиссию. Мы сами отправимся в Сен-Жюльен-дю-Со, как только мать предупредит нас, что ее дочь в состоянии выдержать допрос.
– Я готов сопровождать вас, – заявил в свою очередь судебный следователь.
– Господин начальник сыскной полиции пустит по следам всех своих людей. Надо обойти Париж и разыскать Оскара Риго, который, по всей вероятности, не дал своего настоящего имени. Мне думается, что убийца выдаст себя сам. Человек, который от самой глубокой нищеты переходит к сравнительной роскоши и богатству, которому не на что было пообедать несколько дней назад, а сегодня он владеет тремястами тысячами франков, такой человек, говорю я, не сумеет противостоять жажде наслаждений и непременно выдаст себя безумной расточительностью.
– Все трущобы и притоны Парижа будут обшарены, – сказал начальник сыскной полиции.
В это время явился один из служащих железной дороги и объявил, что из морга прислан фургон, чтобы увезти тело убитого.