Текст книги "Кровавое дело"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

– Я?! – воскликнул Пароли, сильно изумленный и очень смущенный.

– О, сударь, прошу вас, не отказывайтесь! – стремительно воскликнула Сесиль, умоляющим жестом протягивая к нему руки.

– Но…

– Пожалуйста, пожалуйста, не возражайте! Прошу вас, согласитесь на мою просьбу!

– Я не могу ни в чем отказать вам, и, раз вы, по-видимому, так сильно желаете этого, я согласен!

– Благодарю, благодарю всей душой!

Вдруг господин де Жеврэ ударил себя по лбу.

– Поздно вспомнил, – сказал он. – Мне кажется, что пред нами непреодолимое препятствие.

– Какое? – боязливо спросила Сесиль.

– Вас зовут Анджело Пароли, дорогой доктор. Ведь это имя и фамилия чисто итальянские. Вы не француз?

На этот раз Анджело ни минуты не колебался перед ложью, которая была бы так полезна его интересам, и ответил:

– Верно. Отец мой был итальянского происхождения, но он принял французское подданство.

– Тогда препятствий не существует. Monsieur Леройе, сколько времени вы можете пробыть в Париже?

– Возможно меньше. Тем не менее я весь к вашим услугам.

– Уж мы постараемся сделать все как можно скорее. Я был бы очень благодарен, если бы вы согласились отправиться со мной к председателю суда.

– Я готов.

Господин де Жеврэ встал.

– Теперь мы будем действовать в ваших интересах, mademoiselle. – И прибавил: – Я уже знал и восхищался вами как ученым, дорогой доктор. Сегодня же я узнал и оценил вас как человека! Все мои симпатии, все мое уважение всецело принадлежат вам, и я снова советую mademoiselle Бернье принять ваше разумное и гостеприимное приглашение.

– Я последую вашим советам, – ответила Сесиль, вся вспыхнув.

– Итак, до завтра. Пожалуйста, не забудьте обещание, данное вами моей матери.

– Завтра утром я буду иметь честь и счастье привести это обещание в исполнение.

– В котором часу?

– Между тремя четвертями двенадцатого и половиной первого.

– Вы найдете меня у матери.

Анджело предложил руку Сесиль и вышел с нею из кабинета, оставив господина де Жеврэ с нотариусом.

Итальянец и девушка подошли к ожидавшей их карете.

– Вы завтракали, моя дорогая? – осведомился Пароли.

– Нет, мой милый друг.

– В таком случае я увезу вас к себе, на улицу Sante, где мы и позавтракаем вдвоем. Нам ведь еще надо серьезно поговорить о будущем.

– Будущее для меня – это вы! – страстно воскликнула Сесиль. – Вы обещали быть моим мужем, моим опекуном, я обещала слушаться и повиноваться вам во всем. Располагайте же вашей покорной рабой!

– Значит, вы доверяете мне?

– Несравненно больше, чем себе.

– Вы считаете меня способным управлять вашим состоянием?

– Все мое состояние принадлежит вам.

Итальянец крепко прижал Сесиль к груди и поцеловал ее глаза и волосы.

А между тем кровные лошади быстро мчали щегольское купе по направлению к улице Sante.

– Значит, – заговорила Сесиль, несколько успокоившись, – этот дижонский нотариус внушил отцу абсурдную мысль написать завещание. И вот теперь благодаря ему мое состояние уменьшилось ровно на одну треть!

– Что же делать, моя дорогая! Мы бессильны против свершившегося факта. Воля завещателя священна. Разве только…

– Разве что? – спросила Сесиль.

– Разве только подтвердятся смутные подозрения господина де Жеврэ.

– Вы говорите о его подозрениях относительно Анжель Бернье, не так ли?

– Да.

– Если эту женщину обвинят и осудят за соучастие в убийстве, что из этого будет?

– Я не юрист, но могу вам сказать наверное, что, если соучастие будет доказано неоспоримо фактами, она, без всякого сомнения, лишится наследства.

– Ну, а ее дочь?

– На этот вопрос я не могу ответить, но обещаю посоветоваться с хорошим адвокатом.

– О, эта Анжель Бернье! Если бы вы знали, как я ее ненавижу!

– Понимаю и вполне вам сочувствую. Но все-таки советую следить за собой: очень важно, чтобы никто не заметил вашей ненависти.

– Не беспокойтесь, я сумею молчать. Но вы для меня – второй отец, и поэтому перед вами я, не стесняясь, думаю вслух.

Купе остановилось. Отворилась решетка, чтобы карета могла въехать во двор.

Пароли выскочил первым, помог девушке выйти и привел ее в уже знакомую ей гостиную.

– Готов завтрак? – обратился Пароли к камердинеру. – Да, господин доктор.

– Ну так прикажите подавать.

Итальянец и Сесиль прошли в столовую и сели завтракать.

Вначале они изредка перекидывались словами, но когда, после десерта, лакей удалился, Анджело сказал:

– Итак, моя милая Сесиль, вы согласны переехать ко мне?

– Разве я уже не сказала, что буду повиноваться всегда и во всем? Только я хочу обратиться к вам с просьбой…

– С какой?

– Я бы не желала расставаться с Бригиттой, моей старой, верной няней. Мне было бы это очень тяжело, так как и она меня любит, да и я к ней очень привязана.

– Разлучить вас с нею! Но зачем? Боже мой! Она будет жить здесь с вами и по-прежнему вам прислуживать. В маленькой квартирке есть комната и для нее.

– Вы обо всем подумали, дорогой друг!

– Обо всем, что касается вас, – да; и это будет всегда, всю мою жизнь!

– Вы, значит, заранее были уверены в том, что я приму ваше предложение?

– Я сильно надеялся, но уверен не был. Я знал, что вы слишком умны и сразу поймете, где лучше укрыться от преследований и нахальства батиньольского артиста.

Сесиль вспыхнула.

– Теперь вы вернетесь на улицу Дам и велите старой Бригитте укладываться. Позаботьтесь только о белье и платье.

– А мебель?

– Отделайтесь от нее немедленно.

– Как?

– Продайте мебельщику!

– Да мебельщик не даст за нее и четверти ее настоящей стоимости!

– Так что же? Вас ожидает такое положение, где все эти мелочи не будут иметь ни малейшего значения. Когда вы продадите мебель, берите карету и приезжайте сюда со всеми вашими остальными вещами. Не забудьте дать кучеру какой-нибудь воображаемый адрес, который вы смените дорогой. Необходимо, чтобы на улице Дам никто не знал, куда вы едете. Есть у вас там какие-нибудь долги?

– Никаких, исключая текущую плату за квартиру; но денег, которые я выручу от продажи мебели, будет более.чем достаточно для покрытия этого долга.

– В ожидании того времени, когда вы станете моей женой, я буду вашим опекуном, буду распоряжаться вашим состоянием, и поэтому черпайте в моем кошельке, сколько вам будет угодно, знайте, что вы меня этим осчастливите.

– Я не колеблясь буду это делать, уверяю вас, друг мой; но ведь я ни в чем не нуждаюсь.

– Тогда пойдемте. Я покажу вам приготовленную квартиру.

Они вошли в маленькое, но кокетливо убранное помещение, где каждая вещица веселила взгляд.

– Вы находитесь в больнице, а вот ваше больничное помещение, – сказал он смеясь. – Нравится?

– Да ведь это рай!

– Для прогулок вам предоставляется этот сад, большой, как парк, и я полагаю, что вы сделали бы хорошо, если бы никуда не выходили до нашей свадьбы.

– Я никуда не покажусь.

– Что же касается нашего будущего, то об этом не беспокойтесь. Я сделаю его блестящим, уверяю вас, и если у вас когда-либо были самые невозможные желания, то и они будут исполнены.

– У меня только одно желание: быть любимой вами. Оно исполнилось, и мне ничего не остается больше желать.

– Сесиль, дорогая, вы – ангел!

И итальянец страстно ее обнял.

– Теперь уезжайте скорей, – сказал он, – и постарайтесь вернуться пораньше. Я сейчас пошлю за каретой.

Сесиль отправилась в Батиньоль.

Пароли вышел вскоре после нее и направился к центру Парижа. Идя по бульвару Сен-Мишель, он размышлял о скором ходе событий, которые работали на него и вели к исполнению самые невыполнимые планы.

Случай покровительствовал ему самым невероятным образом.

Счастливая случайность сдружила его с господином де Жеврэ, и ему было известно о малейших подробностях следствия.

Сесиль находилась в полной его власти. Она должна была принести ему счастье в виде приданого в две трети от миллиона двухсот пятидесяти тысяч франков.

Что же касается остальной трети, то он не сомневался, что будет обладать ею, и решил ни перед чем не. отступать.

В сущности, требовалось только завладеть еще двумя другими женщинами, Анжель и ее дочерью Эммой-Розой; пустяки, не особенно много весившие на чаше весов, когда на другой чаще находилась громадная сумма.

Ему страстно захотелось стать вдвойне, в десять, в двадцать раз миллионером, уничтожить своих собратьев, бросить к своим ногам противников, тех, кто когда-то унижал его.

Первая вещь, которую нужно было сделать, чтобы завладеть богатством, – кинуть тень подозрения на Анжель Бернье. Если Анжель будет осуждена, овладеть Эммой-Розой – просто детская игра.

Но вопрос в том, как именно направить подозрение на невинную женщину. Как доказать то, что не существует?

Эта проблема заставила Пароли задуматься.

Вполне понимая невозможность действовать лично, он говорил себе; «Мне нужен один из тех людей, чьи требования велики, а совесть нема, натура, на все готовая, послушное орудие, проворный исполнитель, соучастник.

Соучастник опасен, я это знаю, но он необходим. Надо его искать, а если ищешь, то и находишь.

Мне нужно узнать, что представляет собой эта лавочка с целебными травами и находится ли квартира Анжель Бернье в нижнем этаже. Времени терять не следует. Скорость исполнения увеличивает шансы на успех».

Преемник Грийского чувствовал некоторое беспокойство относительно Поля Дарнала, но в настоящий момент Дарнала не был опасен.

Будет ли он опасным в будущем?

Если да, то можно будет принять меры.

«Дорога передо мною должна быть свободна!» – думал Пароли.

На углу бульвара Сен-Мишель он нанял карету и велел ехать на площадь Клиши.

Светляк и его товарищ Спичка не теряли времени.

Выехав с курьерским поездом, проходившим Ларош вечером, они прибыли в Марсель на другой день.

Пока мчался поезд, они занимались раскуриванием папирос и составлением плана кампании.

Выйдя из вагона в Марселе, они справились о набережной Братства и отеля «Босежур» и прямо отправились туда.

– Сперва позавтракаем, – предложил Светляк, – после завтрака удобнее разговаривать.

И они вошли в ресторан, где две недели назад был Пароли.

Торопливо позавтракав, они направились в контору отеля, где итальянец впервые увидел Жака Бернье.

Светляк изъявил желание провести ночь в отеле, так же как и его спутник, и просил отвести им комнату с двумя кроватями.

– Комнаты все готовы, сударь, вас тотчас же могут провести в одну из них.

– Нет, немного попозже.

– Как вам будет угодно.

Казнев произнес:

– Теперь нам только остается сказать вам, что мы агенты тайной полиции. Вот наши карточки.

В провинции не особенно любят полицию, Почему и управительница отеля тотчас же нашла своего жильца уже не столь красивым.

Агент добавил:

– Я могу сказать вам, какие причины заставили нас отдать предпочтение вашему отелю.

– Но разве мне нужно это знать? Мне кажется, что я не имею ничего общего с тем следствием, которое вам поручено произвести.

– Тысячу извинений, но ошибаетесь. Мы надеялись вас расспросить.

– Меня! – воскликнула женщина, объятая нервной дрожью.

– Прошу вас успокоиться, – сказал Казнев, улыбаясь, – вы не обвиняемая, вас даже не подозревают в соучастии. Меня интересует некто, не очень давно живший в вашем отеле.

– Кто же это?

– Господин Жак Бернье.

Управительница глядела на своего собеседника с беспокойством:

– Господин Жак Бернье?

– Он самый.

– Я полагаю, с ним не приключилось чего-либо неприятного?

– Вам неизвестно, следовательно, что он мертв?

– Мертв! Великий Боже, что вы такое говорите? Человек, бывший здесь не более четырех-пяти дней назад, который казался столь бодрым! И от чего он умер, этот милый господин?

– От удара ножом.

Глаза управительницы расширились, руки начали трястись.

Казнев добавил:

– Убит на железной дороге.

– Убит! Какое страшное несчастье!

– Нам нужно узнать, сударыня, какого числа господин Бернье уехал из Марселя.

– Я могу это сказать.

И, перелистывая какой-то список, она добавила:

– Бедный господин Бернье! Мы его давно знали… Он прежде в Марселе жил… Уезжая, он говорил, что рассчитывает остановиться в Дижоне.

– Он действительно останавливался в Дижоне, а убит между Дижоном и Парижем.

– Известно ли, кто этот презренный, свершивший такое гнусное преступление? Находится ли он в руках правосудия?

– Нет, сударыня, и мы приехали сюда, чтобы найти его след.

– Ах, господа, если бы я могла вам помочь, я бы сделала это от всего сердца! Я дам вам все сведения, которые вы только пожелаете. И, наконец, вот число, которое вы желаете узнать.

Управительница приложила палец к одной из строчек своего регистра и громко прочла:

– Господин Бернье (Жак), проживающий в Батиньоле, Париж, 54, улица Дам, приехал из Алжира, жил с 28 ноября по 10 декабря.

Казнев справился в своих записках.

– Да, это совершенно так, – сказал он, – Жак Бернье уехал именно тогда. Ну, а теперь, сударыня, потрудитесь сказать, не уезжал ли в этот же самый день, 10 декабря, из вашего отеля другой путешественник?

Управительница просмотрела весь столбец списка, от первого имени до последнего, и сказала:

– Нет, кроме господина Бернье, в этот день не уезжал никто.

– Вы в этом уверены?

– О, сударь, тут не может быть никакой ошибки!

Казнев помолчал и затем спросил:

– В какой комнате останавливался Жак Бернье?

– В комнате под номером десять. Мне так и кажется, что я вижу его, как он берет ключ вот отсюда.

– Это отдельная комната или находится между двумя другими?

– С правой стороны она прилегает к капитальной стене, но с левой смежна с другой, с девятым номером.

– И, по всей вероятности, комнаты эти, как это всегда водится в отелях, отделены друг от друга какой-нибудь тоненькой перегородочкой, в которой есть еще и дверь на тот случай, если из двух комнат хотят сделать одну?

– Да, совершенно верно.

– Нам бы хотелось осмотреть номера девятый и десятый. Что, они заняты?

– Нет, сударь, и я сейчас велю проводить вас туда, так как сама отлучиться из конторы не могу.

– Мы хотели занять у вас одну комнату с двумя постелями, а вместо этого возьмем две комнаты.

– Очень хорошо!

Управительница вызвала слугу, который явился немедленно и получил приказание отвести новоприбывших в номера.

Казнев и Флоньи последовали за ним и вошли сначала в десятый номер, тот, который занимал покойный Жак Бернье.

– Потрудитесь отворить, – проговорил Светляк, указывая на дверь в перегородке.

– Дело в том, что ключ внизу.

– Так что же из этого? Сходите вниз и принесите его!

Слуга вышел.

В его отсутствие Казнев подошел и, наклонясь к замочной скважине, посмотрел через нее в соседнюю комнату.

– Все можно видеть отлично, – заявил он, выпрямляясь.

– Какого черта ты ищешь? Не понимаю! – воскликнул Флоньи.

– Не понимаешь, моя старая Спичка?

– Провалиться, не понимаю!

– Ну, хорошо, подожди немножко, очень скоро поймешь.

В это время в комнату вошел слуга с требуемым ключом и отворил дверь.

– Сколько дней эти комнаты стоят незанятыми?

– Дня четыре или пять. Вам ничего больше не потребуется, господа?

– Пока ничего.

– Когда вам что-нибудь понадобится, потрудитесь позвонить.

Оставшись один со своим товарищем, Казнев сказал:

– Мы с тобой находимся теперь в комнате, которую занимал покойный Жак Бернье, и поэтому она не представляет для нас ровно никакого интереса. А вот другую следует осмотреть как можно обстоятельнее. Идем, старина!

С этими словами Светляк прошел в девятый номер, который занимал Анджело Пароли.

Спичка последовал за ним и ворчливым тоном проговорил:

– Что же, я пойму наконец хоть когда-нибудь, какого черта ты здесь надеешься найти?

– Откуда знать то, чего не знаешь? Давай лучше искать.

– Но ведь пойми, эту комнату убирали, мыли, мели, чистили и натирали со времени отъезда последнего жильца.

– Ну и что же это доказывает? Все-таки поищем.

– Да где же искать-то?

– Везде! В комнате, на мебели, под мебелью, в углах. Поищем, поищем! У меня чутье, как у охотничьей собаки, и мне все почему-то кажется, что я напал на след. Я готов поклясться, что здесь была дичь.

И Казнев принялся за поиски, пристально рассматривая трещины на полу, разрывая пепел в камине, роясь в ящиках комода и всюду глядя проницательным, испытующим взглядом.

Флоньи хотя и не сочувствовал ему, но подражал усердно.

Вдруг Казнев нагнулся и в углу, под креслом, около самого камина, поднял какой-то предмет самого незначительного объема.

– Ну, что ты нашел? – спросил Спичка, видевший его движение.

– Кусочек синего карандаша.

– И что же, ты смотришь на это как на указание?

– Может быть – да, а может быть – и нет.

– Ну, могу сказать, ты довольствуешься малым!

– А почем знать, может быть, это малое окажется очень многим?

Робер Флоньи пожал плечами, и товарищи снова принялись за поиски, которые, однако, не имели результата.

– Пойдем вниз! – сказал Казнев наконец.

Они заперли двери своих комнат и снова спустились в контору.

– Хорошо вам, господа, в ваших комнатах? – приветливо осведомилась управительница.

– Отлично, сударыня! Я еще попрошу вас дать мне некоторые сведения.

– К вашим услугам.

– Жил кто-нибудь в комнате под номером девять в то время, когда в десятом останавливался Жак Бернье?

– Да, сударь.

– А кто именно?

– Сейчас посмотрю… Жюль Баскон, коммивояжер из Тулона.

Казнев записал.

– Какие документы предъявил вам этот коммивояжер, когда вы записали его?

– Никаких, сударь. Теперь мы не требуем документов.

– И совершенно напрасно. Когда явился к вам в отель этот Жюль Баскон?

– Четвертого декабря.

– Выехал?

– Девятого.

– Можете вы дать мне подробное описание его наружности?

– Подробное описание его наружности? Ну, нет, право, не могу. Я помню его очень смутно. Ведь мне приходится видеть столько разных лиц.

– Но неужели вы не заметили в нем ничего особенного? Какую-нибудь деталь, кажущуюся для вас совершенно ничтожной, но которая может иметь для нас громадное значение?

– Право, не могу. Я слишком боюсь, что моя память сослужит мне плохую службу, боюсь ошибиться сама и ввести вас в заблуждение, которое может к тому же оказаться гибельным для невинного.

– Ваши опасения вполне естественны, но я все-таки настаиваю. Поройтесь хорошенько в своей памяти. Ведь самая пустая вещь может навести нас на след.

– Напрасно я буду рыться в своей памяти, сударь. Я отлично знаю, что не найду ровно ничего. Может быть, слуга с первого этажа сумеет ответить вам лучше и больше, чем я.

Управительница позвонила. Казнев принялся допрашивать слугу, но и от него смог узнать только следующее:

– Мне помнится, что жилец из девятого номера был очень смуглый, роста невысокого, но и не низкого, но… у меня, ей-богу, дел много… А вот на водку он мне дал маловато, это я помню.

Казнев понял, что с этой стороны сведения будут самые ничтожные, и потому прекратил допрос и вышел из конторы.

– Послушай, – начал он, как только они вышли на набережную Братства, неужели ты думаешь, что этот самый Жюль Баскон…

– И есть убийца Жака Бернье? – закончил Казнев. – Да! Этот человек приезжает сюда четвертого декабря, уезжает девятого, как раз накануне отъезда покойного. Значит, зная заранее его маршрут, он поджидал его где-нибудь в пути.

– Это возможно. Но тут может быть простая случайность, совпадение.

– Нет, есть и что-нибудь другое. Мой инстинкт подсказывает это.

– Положим, что ты прав. Допустим, что жилец из девятого номера действительно убийца Жака Бернье. Но у нас нет его примет.

– Мы их добудем.

– Откуда? Кто его знает?

– Право, уж наверное добудем. Я верю в это. А пока пойдем-ка к продавцам ножей.

Приятели шли по набережной Братства. Флоньи смотрел по сторонам.

– Продавцы ножей, – повторил он. – Да вот тебе уже один и есть, – проговорил он, указывая на лавку, в окне которой сверкали на солнце блестящие стальные лезвия ножей. – Хочешь, начнем с этого?

– И отлично, – согласился Казнев.

Они подошли и, не входя, принялись рассматривать витрину. Вдруг Казнев вскрикнул от радости.

– Что случилось? – спросил Флоньи.

– Посмотри!

И рукой указал на одну из полочек, на которой лежали раскрытые ножи.

Лицо Спички просияло, и он воскликнул:

– Это совершенно такие же ножи, как тот, которым был убит Жак Бернье.

– Как две капли воды. Войдем.

Лавка была пуста, но на звук колокольчика вышел сам хозяин.

– Что вам угодно, господа? – спросил он.

– Мы хотим узнать, не из вашего ли магазина этот ножик? – ответил Казнев, подавая смертоносное орудие, которое он вытащил из кармана.

Торговец взял его и стал рассматривать.

– У меня есть точно такие же ножи, – сказал он наконец. – Этот нож сделан на Корсике, но я не могу вам сказать наверное, у меня он куплен или нет, потому что не я один торгую такими ножами.

Казнев почесал затылок. Он думал, что уже достиг цели, и вдруг эта цель отдалилась.

Но он не унывал надолго и поэтому принялся спрашивать дальше:

– А вы не помните, не продавали ли на этих днях такие ножи?

Торговец подумал с минуту.

– Кажется, да.

– Так дней пять-шесть назад?

– Да, да. Теперь уж я помню совсем хорошо. Я продал корсиканский нож одному парижанину.

– Парижанину?

– Да, это сразу видно было, да он вовсе и не желал скрывать этого. Вот чудак-то! Затем, в тот же вечер, я продал еще один такой же ножик…

Увидев, что Казнев делает отметки в своей записной книжке, торговец вдруг остановился и спросил:

– Послушайте, уж не идет ли тут дело о каком-нибудь преступлении? Уж не убили ли кого-нибудь этим ножом, который вы мне показываете?

– Именно.

– Значит, вы производите дознание?

– Да.

– Да кто же вы такие сами-то?

– Мы – агенты парижской сыскной полиции. Вот наши карточки. Поэтому вы должны на все наши вопросы отвечать точно.

– Я готов ответить на все.

– Вы только что сказали, что в один и тот же вечер вы продали два одинаковых корсиканских ножа двум различным покупателям.

– Да, сударь. У меня так и в книге записано.

С этими словами торговец взял с конторки книгу и, немного перелистав ее, сказал:

– Вот, сударь. Это было девятого числа. Потрудитесь посмотреть: «Проданы два корсиканских ножа по шесть франков за штуку».

– Девятого, – повторил Казнев. – Это как раз совпадает с днем отъезда из Марселя моего человечка.

– Вы напали на след?

– Надеюсь, что напал, но вы, сударь, можете еще больше облегчить нашу задачу. Вы, вероятно, помните этого парижанина, о котором сказали, что он большой чудак?

– Еще бы мне его не помнить! Отлично помню! Незабываемый человек! Чисто «бульварный» продукт! Хорош во всех отношениях! Говорил он таким ужасным языком, что казалось, только что вышел из центральной тюрьмы. Болтая со мной, он даже сообщил мне свое имя.

– Свое имя?!! – в изумлении повторил полицейский агент.

– Да, и я недаром запомнил его! Он напоминает мне одну славную семью, которую я знал в Марконе; вот я и спросил, не родня ли они ему, но он сказал, что нет.

– Ну и как же его зовут?

– Оскар Риго по прозванию Весельчак, и, по-видимому, он очень гордится этим прозвищем.

– Риго! Оскар Риго! – вне себя от радости воскликнул Казнев. – Это он! Он! Тот самый пассажир, который, выходя из вагона в Париже двенадцатого декабря, позволил себе шутить относительно убитого до такой степени неприлично, что ему вынуждены были пригрозить как следует, а он в ответ пренахальнейшим образом назвал себя начальнику станции. Он нарочно старался казаться как можно нахальнее, чтобы отвратить все подозрения, но он не достиг своей цели. Этот человек и есть убийца!

Честный торговец буквально дрожал.

– Ну, сударь, – проговорил он наконец, – знаете, это меня ничуть не удивляет. Злодей все искал нож как можно крепче и, выбирая этот, говорил ужасные слова, например, что им можно распороть человеку брюхо все равно как барабанную шкуру.

– Можете вы мне описать наружность парижанина?

– Могу! Это человек среднего роста, не высок и не низок, сильно загорелый, совершенно смуглый. Волосы иссиня-черные. Черная борода. Глаза тоже черные и замечательно живые. Манера растягивать слова и делать ужимки. Вот его фотографическое описание.

– А как он был одет?

– Сероватое пальто, кажется, под которым я заметил красный пояс, когда он, расплачиваясь, стал вынимать деньги. На голове мягкая, помятая касторовая шляпа. Риго говорил, что едет из Африки и направляется в Париж.

– Одна выдумка про Африку! – презрительно заметил Светляк. – Это, наверное, наш человек, который записался в отеле под именем Жюль Баскон, коммивояжер.

– Он говорил, что он носильщик, и прибавил, что рассчитывает провести в Марселе еще несколько дней.

– Ложь! Он в тот же вечер уехал в Дижон, и мы должны в Дижоне напасть на его след.

– Но мне кажется, что мы упускаем из виду нечто очень важное, – проговорил вдруг молчавший до сих пор Спичка.

– Что же именно?

– А другой нож? Ведь вы продали еще один нож. Кому?

– Какому-то барину, который на следующий же день должен был уехать куда-то очень далеко. Он дожидался своей очереди, пока я сторговывался с парижанином.

– Значит, они покупали у вас ножи в одно и то же время?

– Да, сударь.

– Ах, Боже мой! Да это не имеет ровно никакого значения! – воскликнул Казнев, нетерпеливо пожав плечами. – Какими ты глупостями занимаешься, мой милый Флоньи. Ведь это только трата времени! Убийца, без всякого сомнения, Оскар Риго. Надо быть просто слепым, чтобы не видеть этого!

И, обращаясь к торговцу, Казнев прибавил:

– Я попрошу вас, сударь, дать мне карточку вашего магазина.

– А меня вызовут в суд?

– Если убийца будет арестован – а это непременно случится, – то вас, конечно, вызовут на очную ставку.

– Я, конечно, обязан повиноваться правосудию, но, Боже мой, сколько хлопот! И все это из-за какого-то ножа, которому и цена-то шесть франков! Вот несчастье-то, что негодяй не обратился к кому-нибудь из моих собратьев!

Торговец дал Казневу свою карточку, которую тот спрятал в бумажник, а затем ушел вместе с Флоньи.

– Ну что, моя старая Спичка, – обратился он к последнему, дружески ударив его по плечу, – начинаешь ли ты верить, что я не ошибался и что мое чутье меня не обмануло?

– Ты прав, я и не спорю больше. Ну, а теперь, раз наше следствие окончено, что же мы будем делать в Марселе?

– Ты пойдешь на вокзал и узнаешь, в котором часу отходит поезд в Дижон. Мы и уедем этим поездом. А я пока пошлю депешу патрону.

– Где же мы с тобой встретимся?

– В отеле.

Агенты расстались.

Казнев зашел на телеграф и послал следующую депешу:

« Начальнику сыскной полиции. В полицейскую префектуру. Париж.

Нашли торговца, который продал нож Оскару Риго по прозвищу Весельчак. Ищите этого человека. Выезжаем с первым поездом в Дижон.

Казнев. Отель «Босежур».»

Сделав это, Светляк вернулся в отель, где его ожидал Флоньи.

– Курьерский отходит в шесть часов двадцать пять минут, – объявил он. – Мы будем в Дижоне завтра, в пять часов утра.

Светляк посмотрел на часы.

– Пойдем обедать, – сказал он. – У нас еще есть время.

Оба агента сошли вниз, расплатились за комнаты, пообедали в ресторане, а в шесть часов двадцать пять минут курьерский поезд уже мчал их на всех парах по направлению к Дижону.

В дороге Светляк все трунил над товарищем за его недоверие и непроницательность, но тот упорно отмалчивался и только загадочно улыбался в ответ.

Глава XIV

ЛЮБОВЬ

В Сен-Жюльен-дю-Со все шло, казалось, по желанию красавицы Анжель и прекрасной семьи, оказавшей ей и ее дочери такое радушное гостеприимство.

Силы мало-помалу возвращались к Эмме-Розе.

После трех аккуратных перевязок доктор констатировал, что относительно мозга молодой девушки все обстоит благополучно. Он заключил, что, разумеется, если будут соблюдены все необходимые меры предосторожности, девушка может быть перевезена через два дня в Париж.

– Как только вы будете дома, сударыня, – обратился он к Анжель, – вы должны пригласить доктора и передать ему мой труд, который я вам вручу перед отъездом. В этом труде будут заключаться мои наблюдения, способ лечения, примененный мною, способ, как видите, довольно удачный по своим результатам.

Одним словом, было решено, что мать и дочь уедут домой через день.

Анжель накануне написала письмо своей старой и верной служанке, присматривавшей в ее отсутствие за лавкой, извещая ее о часе их приезда и прося приготовить и устроить комнатку Эммы-Розы.

Несмотря на то что надежда укрепилась в душе несчастной матери, слова доктора все-таки еще сильно беспокоили ее.

Та сдержанность, с которой он уверял ее в выздоровлении дочери, и подробный отчет о болезни Эммы, обещанный для доктора, сильно тревожили бедную мать. Неужели положение Эммы-Розы опаснее и серьезнее, чем можно заключить из его слов?

Красавица Анжель спешила вернуться в Париж, чтобы посоветоваться с доктором, которому она доверяла и который мог сообщить ей положение дела в его настоящем свете.

Господин Дарвиль закончил дела, требовавшие его отъезда из Сен-Жюльен-дю-Со, и вернулся домой.

По возвращении он узнал обо всем произошедшем и был крайне неприятно поражен, услышав, что во время его отсутствия в доме побывала полиция.

Это обстоятельство, однако, нисколько не помешало ему отнестись к Анжель в высшей степени сочувственно и окружить ее всеми заботами и уважением, на которое она имела полное право как женщина, и притом женщина несчастная.

Рене Дарвиль, верный обещанию, данному своему другу, уведомил его обо всех новых решениях, принятых относительно Эммы-Розы.

Леон ответил немедленно, извещая Рене об отъезде своего отца в Париж. Письмо его, где в каждой строке, в каждом слове упоминалось об Эмме-Розе, дышало глубокой меланхолией.

Случайно один пункт письма коснулся и Анжель Бернье.

« Объяснения, данные мне отцом, – писал Леон, – к несчастью, подтвердили мои смутные и, если можно так выразиться, инстинктивные опасения. Анжель – дочь, и, к несчастью, незаконная дочь, Жака Бернье, человека, убитого в поезде.

Как взглянет отец на мою любовь к Эмме-Розе, любовь, обставленную такими неблагоприятными условиями, когда он не допускает никаких отступлений от раз и навсегда заведенных общественных установлений?

Я сильно опасаюсь, что любовь эта, от которой я, что бы ни случилось, не откажусь никогда, не стала несчастьем всей моей жизни.

Я не отчаиваюсь, но и почти не смею надеяться.

Сердце мое сжимается, на душе темно и мрачно.

Пожалей меня, потому что я страшно страдаю!»

Рене Дарвиль был глубоко огорчен. Он снова немедленно написал другу, убеждая его не падать духом и стараясь доказать, что еще ничего не потеряно и что на белом свете с помощью терпения, времени и силы воли превозмогается все и вся.

« Мой отец решил, – писал он в заключение своего письма, – что я поеду в Париж в последних числах декабря. Если я приеду раньше тебя, то, будь спокоен, устрою все, что было решено и условлено между нами. Я найду небольшую квартирку, меблирую ее и устрою в ней твою комнату. Мы не должны никогда расставаться. В дружбе именно союз и представляет силу.

Поспеши со своим отъездом из Дижона, насколько это возможно. Мне страшно хочется увидеться с тобой, дружески пожать твою руку, и так как у тебя горе, то и утешить тебя, насколько хватит умения и сил.