Текст книги "Кровавое дело"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 40 страниц)

Оскар дрожал. Даже зубы его стучали. Он проклинал свою несчастную звезду, которая навлекла на него такую смертельную опасность.

И к чему теперь его невиновность?

Судья был тысячу раз прав.

Чемодан Жака Бернье, найденный в его комнате, под его постелью, доказывал, как дважды два четыре, его виновность.

Весельчак хорошо понимал это, но все-таки еще пытался бороться.

– Но, господа… – забормотал он, – уверяю вас, я нашел этот чемодан… на тротуаре… почти у самой двери этого отеля… в тот самый вечер, когда сюда въехал… Разве вы мне не верите?…

– Докажите, что вы невиновны!

– Допросите пассажиров, ехавших вместе со мной во втором классе из Марселя в Париж, и они все единогласно скажут, что я даже на пять минут ни разу не выходил из вагона и что по этому случаю никоим образом не мог убить человека, ехавшего в первом классе.

– Вы ссылаетесь на свидетельство ехавших с вами пассажиров потому только, что отлично знаете, что найти их – вещь совершенно невозможная. Вы очень неискусный преступник.

Оскар рвал на себе волосы и, заливаясь горючими слезами, только повторял:

– А между тем я невиновен, да, я невиновен, даю честное слово. Клянусь, что я ровно ничего не сделал!

Обыск был закончен и дал неоценимый результат, превосходивший самые смелые ожидания. Теперь можно было и удалиться.

Носильщик, уничтоженный, подавленный тяжестью обрушившегося на него удара, казалось, с минуты на минуту упадет без чувств.

Ноги его подкашивались, как у больного или пьяного, и были положительно не в состоянии поддерживать его тело. Оскар был не в состоянии сойти с лестницы.

Казнев, схватив его в охапку, без малейшего труда донес до кареты и бросил, как узел с бельем.

Агенты уселись на скамейку, против него, и отвезли в Мазас, где несчастный и был записан как арестант, обвиняемый в убийстве Жака Бернье.

Перед тем как распрощаться с господином де Жеврэ, начальник сыскной полиции обратился к нему с вопросом: не будет ли каких-либо приказаний?

– Завтра мы займемся Анжель Бернье, – ответил следователь.

И он отправился в суд, где написал повестку о вызове свидетеля, адресовав ее mademoiselle Сесиль Бернье, пансионерке в больнице доктора Пароли.

Глава XXV

СОФИ

Рене Дарвиль распрощался на вокзале с Анжель Бернье и ее дочерью и, взвалив на верх кареты свои многочисленные сундуки и ящики, велел кучеру ехать на площадь Сен-Мишель.

Он уже не раз бывал в Париже и постоянно останавливался в гостинице на улице Жи-ле-Кер, поэтому решил и на этот раз пожить тут до тех пор, пока не удастся найти маленькую квартирку.

Устроившись, Рене переоделся, позавтракал и отправился на поиски.

Выйдя на угол улицы Дижон и Нового моста, Рене повернул на улицу Невер, одну из старейших в Париже.

Это узенький, темный переулок, необыкновенно мрачный, лишенный солнца и воздуха, дома которого, кажется, соприкасаются друг с другом своими крышами.

Подняв голову, Рене искал глазами объявления. Он увидел несколько, но все это были только комнаты.

Наконец, когда он уже почти прошел половину улицы, ему бросилась в глаза следующая надпись:

«Сдается немедленно хорошенькая маленькая квартирка».

Рене шагнул в длинный, темный коридор, в глубине которого виднелась извилистая и плохо освещенная лестница.

«Ну, домик-то не из кокетливых, – улыбаясь, подумал он. – Но что же делать: на безрыбье и рак рыба!»

Он долго и тщетно искал консьержку.

Не зная, к кому обратиться, молодой человек вынужден был вернуться назад и снова выйти из дома.

Внизу находилась зеленная лавочка, куда он и вошел наудачу.

– Не можете ли вы, сударыня, сказать, к кому бы мне обратиться, чтобы посмотреть квартиру, о которой вывешено объявление?

– Ко мне, сударь, – ответила торговка. – Хозяин поручил мне показывать квартиру.

– На каком она этаже?

– На третьем.

– Сколько комнат?

– Три комнаты и кухня.

– А цена?

– Шестьсот франков.

«Мне именно столько комнат и нужно, – думал в это время Рене, – да и цена довольно подходящая».

– Не потрудитесь ли вы показать ее, сударыня? – прибавил он вслух.

– Разумеется! Отчего же нет? С большим удовольствием!

Зеленщица поручила надзор за лавкой своей маленькой дочери, а сама, захватив связку ключей, пошла впереди Рене по коридору, а затем и вверх по лестнице. На третьем этаже она остановилась и отворила дверь.

Квартирка оказалась весьма приятным сюрпризом.

Все три комнаты были довольно велики. Средняя могла служить гостиной или столовой. Две другие, которые можно предназначить для спален, были совершенно независимы друг от друга, так как в квартире оказалось два входа.

Обои были дешевенькие, но совершенно чистые, только что наклеенные.

– Ну что, сударь, вам нравится?

– Я ничего лучшего и не желаю! Когда можно въехать?

– Да хоть сегодня вечером, если вам удобно.

– Я беру ее.

– У хозяина привычка получать деньги вперед.

– О, в этом задержки не будет! Я сейчас же заплачу вперед и за квартиру, и вам лично за некоторые услуги, которые вы, может быть, нам с товарищем окажете.

Молодой человек уплатил пятьдесят франков, дал десять франков на чай и получил взамен квитанцию, в которую оставалось только вписать число, когда была сдана квартира, и имя жильца.

Зеленщица вручила ключи и прибавила:

– Так как консьержки здесь нет, то я покажу вам, как отпирается ночью дверь.

Оказалось, что ничего не могло быть проще: дверь открывалась с помощью нажатия пуговки, помещенной в середине фальшивого замка.

Рене поблагодарил добрую женщину и отправился в мебельную лавку на бульваре Сен-Мишель, где все и приобрел.

О белье Рене не заботился, зная, что мать набила ему полные чемоданы, да и у Леона была масса своих вещей.

В восторге от своих приобретений, он вернулся в гостиницу «Ласточка», написал матери письмо, в котором извещал о своем благополучном приезде и сообщал свой новый адрес, затем пообедал и отправился фланировать по кварталу.

Идя вдоль бульвара Сен-Мишель, он невольно обратил внимание на таверну «Волна».

«Тут, должно быть, студенты, – подумал он. – Войду, по крайней мере свыкнусь с новыми физиономиями».

В таверне была громадная толпа.

Красавица Софи была там и царила в центре той же группы, куря папироску за папироской и время от времени прихлебывая из стоявшего перед нею стакана с абсентом.

Софи пила и не морщилась, что было большой заслугой, так как она терпеть не могла опалового ликера и пила его единственно из желания порисоваться.

Рене Дарвиль уселся за соседний столик и также велел подать себе абсент.

Софи повернула к нему голову и бросила на него взгляд знатока, взгляд, которым женщина разом оценивает мужчину.

Рене не отличался особенной красотой, но у него были большие, блестящие, красивые глаза, великолепные зубы, умное, симпатичное лицо; кроме того, во всей его мужественной фигуре сказывалось присутствие железного здоровья и могучей силы.

Этого было совершенно достаточно для того, чтобы понравиться Софи, которую по справедливости можно было причислить к категории женщин минуты, женщин каприза. Видя, что и молодой человек смотрит на нее, она бросила на него взгляд, уже прямо выражавший благосклонность.

Софи была красавицей в полном смысле слова и необыкновенно легко и свободно носила самые невозможные, эксцентричные туалеты.

Но этого рода кокетство, хотя и довольно сомнительного свойства, не оттолкнуло молодого, неопытного студента, только что покинувшего провинцию. Он с жаром отвечал на красноречивые взгляды Софи.

А между тем в группе, центр которого она составляла, шел по-прежнему бойкий, оживленный разговор.

Рене на лету ловил следующие фразы:

– Ну, а как поживает твой судья? – спросил у Софи один из студентов.

– А черт его знает! – ответила та небрежно, закинув красивую головку и пуская в потолок густые клубы дыма.

– Все еще крепко сидишь?

– О, что до этого – вполне! Оседлала! Не убежит!

– А ревнив?

– Некогда ему. Следствие по этому ужасному делу на Лионской железной дороге поглощает его самым чудовищным образом! Он забывает еду и питье! Вчера вечером я сама должна была напомнить ему, что он в меня влюблен! А он и забыл! Вот до чего довело его это дело! Ведь невозможно же быть до такой степени судьей! Ах, дети мои, вот надоедливый-то человек! Еще хорошо, что богат и не скуп! Хоть это меня немного вознаграждает!

Молодая женщина говорила о судебном следователе и об убийстве на Лионской железной дороге.

Этого было вполне достаточно, чтобы окончательно приковать внимание Рене, и без того уже сильно возбужденного вызывающей, пикантной красотой девушки.

Но как раз в эту минуту предмет разговора изменился и стал вертеться исключительно вокруг мелких скандальчиков в медицинской академии.

Время от времени Софи бросала на молодого человека взгляды, в которых все яснее и яснее выражалась ее благосклонность.

Студент положительно ей нравился, и она нисколько не стеснялась показать ему это. Рене все замечал, да и трудно было не заметить, не будучи слепым.

«Только что приехал в Париж, и вдруг – такая встреча, – думал он. – Откликнуться ли? Девушка очень красива и мне чрезвычайно нравится, но богатство ее наряда и драгоценности показывают, что она швыряет деньги зря, без счета. А скромная цифра моего месячного содержания положительно не дозволяет мне осыпать ее дорогими безделушками, как подобает джентльмену. С другой стороны, роль любовника по сердцу, любимого даром и запираемого в шкаф или сундук, когда приезжает сам «покровитель», вовсе не по мне. В конце концов гораздо благоразумнее не заводить знакомства».

Придя к такому мудрому решению, молодой человек кликнул гарсона, заплатил за абсент и встал. Софи тоже встала.

– Уже!! – воскликнули окружавшие ее студенты.

– К сожалению, да! – ответила она. – У меня есть обязанности, и наступает час…

– Час пастушка?

– Нет, час судьи, что далеко не одно и то же.

– Mademoiselle, вас ждет карета у подъезда? – спросил, смеясь, один из шутников.

– Нет, monsieur, сегодня пешком.

– Что же поделалось с твоим чудесным желтым купе?

– Он на даче.

– Мы тебе сделаем туда визит.

– Я запрещаю! Ваш визит меня скомпрометирует, а мои отношения со следователем вынуждают меня соблюдать приличия. Кто меня любит – ни с места.

– В таком случае никто из нас не шевельнется.

– Вы милы, как ангелы! До свидания, джентльмены!

Любовница господина де Жеврэ надела перчатки, взяла букет роз, лежавший на столе, и, кивнув, направилась к двери, до которой дошла как раз в ту минуту, когда Рене ее отворял. Дарвиль приостановился, дав дорогу молодой женщине, которая поблагодарила его улыбкой и вышла. Едва успела Софи переступить порог таверны, как выронила букет. Рене с живостью наклонился, поднял его и подал ей.

– Merci, – промолвила она с любезной улыбкой и прибавила: – Не вы ли, сударь, сидели сейчас около меня?

– Да, я.

– Мне показалось, что вы пристально на меня смотрели… О! Я не упрекаю вас…

– Ваша правда, mademoiselle, я на вас не только смотрел, но любовался и был даже так нескромен, что слушал…

– Нескромны, почему? Слова, произнесенные вслух, – достояние всего света. Разве вас интересовал мой разговор?

– Гораздо больше, чем вы думаете.

– Вот как! По какой причине? Вы возбуждаете мое любопытство!

– Вы говорили о судебном следователе…

– Именно так! О человеке, очень важном с виду и состарившемся раньше времени.

– Вы прибавили, что он очень занят делом об убийстве на Лионской железной дороге…

– Так занят, что совсем расстроил себе нервы.

– Этот следователь, имеющий честь состоять вашим другом, господин де Жеврэ?

– Вы его знаете? – воскликнула Софи. – Скажите на милость! Так не вздумайте ему рассказать, где меня встретили! Он запрещает мне видеться со студентами и, следовательно, бывать в тех местах, которые они посещают, а между тем только там и можно позабавиться, похохотать, пожить от души…

– Не беспокойтесь, mademoiselle, я знаю господина де Жеврэ только по имени и в лицо, но если бы даже и был дружен с ним, никогда не рассказал бы про ваше невинное развлечение.

– А! Так вы умеете молчать?

– По моему мнению, когда речь идет о женщине, наш долг – быть скромными.

Улыбка, еще обворожительнее прежней, доказала, что молодая женщина вполне одобряла подобный образ мыслей. Софи и Рене шли рядом по бульвару Сен-Мишель.

– Мне кажется, – сказала Софи, – что я вас ни разу не встречала в «Волне». Может быть, я ошибаюсь?

– Нет. Сегодня я только в первый раз туда зашел.

– Однако вы из числа жителей Латинского квартала?

– Скоро им буду. Я приехал в Париж сегодня утром… для изучения…

– Медицины?

– Нет, законоведения.

– Браво! Я это предпочитаю… Правда, медики веселые, добрые малые, но мне всегда кажется, что от них пахнет мертвечиной. Верите вы в случай? Мы знакомы не больше часа, никогда до сегодняшнего дня не виделись, а разговариваем как старые друзья… которыми, может быть, когда-нибудь и станем.

– Мы и теперь уже друзья! – поспешил ответить Рене.

– Так я вам симпатична?

– В высшей степени. Вы мне понравились с первого же взгляда.

– Я в восторге, потому что сама чувствую к вам расположение, как это ни удивительно… Придете в «Волну»?

– Если вы там будете.

– Вот мило! Так хорошо же, чтобы вас увидеть – приду. Мы поболтаем. Если бы вы знали, какая иногда тоска!

– Постараюсь вас развлечь.

– Кажется, вам это легко. Где вы живете?

– Сегодня еще в отеле, где остановился по приезде, а завтра перееду в маленькую квартирку, которую только что нанял пополам…

– Пополам? – повторила Софи.

– Да, я буду жить с товарищем.

– Квартира на двоих! – сказала Софи с гримасой. – Вы лишаете себя свободы…

– Почему же? Напротив, я вполне независим. Между нашими комнатами есть зала…

– В добрый час! – произнесла просиявшая молодая женщина. – Я живу на улице Дофин в очень хорошенькой маленькой квартирке, шикарно меблированной, но к чему мне это? Я не могу принимать у себя ни одной души!

– Отчего?

– Ришар ревнив, как тигр.

– Ришар – это господин де Жеврэ?

– Собственной персоной. Я заметила даже в один прекрасный день, что за мной шпионили. Следователь привык к полицейским приемам.

– И что же он узнал?

– Да ровно ничего! Я дала двадцать франков тому агенту, который следил за мной, – и уж составил же он рапорт!

– Вы с ним часто видитесь?

– Даже слишком! Но он посещает меня в известные часы, а остальное время я свободна.

– Воспользуетесь ли вы этим, чтобы прийти ко мне?

– Конечно! Мы встретимся в «Волне».

– А ко мне разве не придете?

– Молчать! Уж слишком скоро!… Поговорим об этом впоследствии. Как вас зовут?

– Рене.

– Хорошенькое имечко! А дальше?

– Рене Дарвиль. А вас?

– Софи.

– Можно бы сказать – прекрасная Софи!

– Так меня и прозывают в квартале. Но мы болтаем, как сороки, а я опоздала. Бегу!… Придете завтра в «Волну»?

– В котором часу могу я рассчитывать вас встретить?

– Около трех.

– Приду.

– Так до завтра, дружок Рене, а до тех пор не забудьте меня!

И молодая женщина, дав своему новому другу розу из букета, скорым шагом пошла на одну из улиц, выходящих на бульвар Сен-Мишель. Рене провожал ее восхищенным взглядом, пока она не скрылась из виду.

Глава XXVI

ПОСТ ШПИОНА

Сесиль Бернье получила повестку о вызове ее в качестве свидетельницы.

Немного обеспокоенная и заинтересованная, она пошла, не теряя ни минуты, показать ее Пароли, только что ушедшему в свой рабочий кабинет. Преемник Грийского нашел, что это в порядке вещей.

– Вы проводите меня, мой друг? – спросила Сесиль.

– Не вижу, какую пользу может вам принести мое присутствие. К тому же повестка адресована вам лично, а без вызова мне идти неловко: удивятся, что я вас сопровождаю повсюду.

– Судьи внушают мне страх.

Пароли возразил с улыбкой:

– Не бойтесь ничего. Люди закона будут с вами очень обходительны. Ведь вы видели, что господин Жеврэ – светский человек и очень расположен ко мне. Я вам дам маленький совет – наблюдать, как можно внимательнее, за выражением его лица и хорошенько запомнить все, что будут говорить. Защищая ваши интересы, дорогая Сесиль, я должен знать как можно больше.

– Обещаю вам.

– Есть у вас какие-нибудь планы на сегодняшний вечер?

Сесиль с удивлением посмотрела на Пароли.

– Никаких! Я буду читать в своей комнате, пока не наступит время спать.

– В качестве доктора я нахожу, что вам необходимы развлечения. Не хотите ли съездить в театр?

– С вами?

– Конечно!

– Очень раДа! Куда мы поедем?

– Куда желаете. Выбирайте сами. В лирический театр, на оперетку или драму? Любите вы драму?

– Чрезвычайно.

– Так поедем в театр «Ambigue» на «Fualdes». Я пошлю за ложей.

– Я так недавно надела траур, что, пожалуй, неловко показываться в обществе…

– Никто вас не знает, да я велю взять ложу в бенуаре – нас не увидят.

– Как мне вас отблагодарить!

– Полюбив немного…

Красноречивый взгляд был единственным ответом Сесиль, подставившей Пароли лоб для поцелуя, после чего она ушла.

Пароли только принялся за текущие дела, как лакей, после предварительного стука, вошел и доложил:

– Господин директор, вас желает видеть какой-то человек. Он говорит, что вы его знаете…

– Как зовут?

– Луиджи.

– Просите!

Лакей сейчас же отворил дверь и впустил оружейника.

– Прошу извинить, – произнес Луиджи, – невозможно было прийти раньше.

– Я доволен, что вижу тебя сегодня, – ответил Пароли. – Ты мне как раз нужен.

– В чем дело?

– Надо наблюдать за тем домом, куда ты так ловко закинул трость, и давать мне отчет, что там происходит.

Вместо ответа оружейник почесал за ухом.

– Что тебя затрудняет?

– Ровно ничего. Этот надзор – самое простое и легкое дело, но мне придется отказаться от места.

– Этого я тебе не позволю! Я хочу, чтобы ты оставался оружейником в театре Батиньоль.

– Так как же поступить?

– Попроси отпуск на четыре или пять дней под предлогом лечения, хозяин, верно, не откажет.

– Разумеется, нет!

– Надзор не продлится больше пяти дней, а за каждый день я тебе заплачу по десять франков. Согласен?

– Вы знаете, что для вас я готов служить даром.

– Итак, по рукам. Теперь посмотрим твои глаза.

Осмотрев веки пьемонтца, Пароли открыл шкаф, в котором находились пузырьки и склянки разной величины. Он взял маленький пузырек и впустил две капли из него в глаза больного.

– Corpo di Bacco! – вскричал оружейник. – Точно сотни иголок мне колют глаза!

– Это только одну минуту. Мужайся!

– Ах, храбрости-то мне не занимать! Верьте, что я не ропщу из-за таких пустяков.

Через три-четыре минуты острая боль утихла. Анджело снова осмотрел глаза и сказал:

– Все идет хорошо. До завтрашнего вечера.

– Но если случится что-нибудь новое сегодня?

– В таком случае ты можешь меня подождать в театре «Ambigue» с восьми до половины двенадцатого. Я буду выходить каждый антракт.

– Хорошо.

И Луиджи направился к Батиньолю, где жил его хозяин. Он объяснил очень толково, что его болезнь требует серьезного лечения, и получил отпуск на восемь дней. Тогда он отправился на улицу Дам и остановился против дома красавицы Анжель. Он убедился, что следить будет очень нелегко: невозможно же прогуливаться взад и вперед и не привлечь внимания? Он мог бы войти в кабачок напротив лавки Анжель, на другой стороне улицы, но если он проведет там четыре дня подряд, то сильно удивит обычных посетителей и вызовет целый ряд предположений. Обдумывая свое положение, он осматривался.

Вдруг Луиджи заметил небольшую лавочку торговца каштанами и высокого детину лет двадцати пяти, энергично переворачивающего свой товар, чтобы он не подгорел.

«Per Bacco! – подумал оружейник, ударив себя по лбу. – Может быть, и удастся!»

Без малейшего колебания он подошел к продавцу каштанов и спросил по-итальянски:

– Откуда вы родом, приятель?

– Из Пьемонта.

– Пьемонтец! И я также. Хорошо ли идут дела?

– Недурно.

– Сколько выручаете в день?

– Четыре франка.

– Я могу вам дать по шесть в продолжение пяти дней, только уступите мне свое место.

– Вы пробудете здесь целый день?

– До девяти часов вечера. Будьте спокойны: я отлично справлюсь.

– Дайте мне не шесть франков, а десять, и я уступлю вам свое место.

– Ладно, согласен.

– И заплатите вперед.

– Пять дней по десять франков – пятьдесят. Сейчас получите.

Широкое смуглое лицо продавца каштанов выразило в одно и то же время и недоверие, и радость.

– Давайте ваш передник и нарукавники, живо!

Продавец повиновался. Луиджи переоделся, вынул из кармана условленную сумму, положил ее в руку пьемонтца и прибавил:

– Вот пятьдесят франков. Предупредите кабатчика, что вы принуждены отлучиться и на свое место ставите приятеля. И не показывайтесь в этом квартале дня два!

Пьемонтец, пожав руку оружейнику, ушел.

Луиджи сейчас же устроился в лавочке величиной в квадратный метр, надвинув шляпу на глаза. День прошел, а в москательной лавке ничего не произошло. В половине девятого он пообедал в кабачке, направился к «Ambigue» и стал прохаживаться в крытой галерее. В первый же антракт пришел Пароли, который знаком велел ему следовать за собой. Они дошли до улицы Бонди, и, когда очутились в уединенном и темном месте, Анджело спросил:

– Ну, что нового?

– Ровно ничего.

– Как ты устроился?

Оружейник рассказал.

– Я тебе дам вперед, – произнес Пароли и вручил ему два стофранковых билета.

– Где я увижу вас завтра вечером?

– На улице Sante. Если меня не будет дома, подожди моего возвращения.

Луиджи пошел на свою квартиру, а на другой день в половине восьмого утра он уже был на улице Дам и занял свой наблюдательный пост. Прошло около четверти часа, как вдруг оружейник увидел служанку, возвращавшуюся домой в сопровождении господина серьезной наружности, с большими баками, одетого в черный костюм и белый галстук.

«Это, должно быть, доктор», – подумал Луиджи.

И он не ошибся. Хозяйка лавки ждала доктора на первом этаже. Она наскоро сообщила ему подробности ужасного падения Эммы-Розы, а затем повела его к дочери. Врач взял горячую руку Эммы и стал считать пульс.

– Небольшая лихорадка, – сказал он. – Что у вас болит, дитя?

– Голова… То тупая боль, то до такой степени острая, что я с трудом удерживаю крик.

– А зрение?

– Глаза не болят, но и сегодня, как вчера, мне кажется, что в комнате туман.

Солнечный луч проник в окно и упал на ее постель.

Доктор осмотрел глаза и слегка нахмурился.

– Рану затянуло? – спросил он.

– Почти совсем, – ответила Анжель.

– Мне необходимо ее осмотреть.

Анжель поспешила снять легкую повязку.

– Совсем затянуло, – сказал доктор. – Да и некстати скоро, так как вследствие этого и головные боли, и ненормальность зрения. Не беспокойтесь, сударыня, это ничего. Мы положим за уши мушки и оттянем кровь. Я сейчас напишу рецепт. Потрудитесь дать мне бумагу.

– Внизу все приготовлено.

Спустились в лавку, и врач написал рецепт.

– Когда вы посетите нас?

– Завтра.

– Вы не находите опасности?

– Нет. Мне кажется, что нет серьезного осложнения. Повторяю, рана зарубцевалась слишком скоро, и оттого – боли.

– Какие последствия?

– Например, катаракта и потеря зрения.

– О, Господи! – воскликнула Анжель, бледнея.

– Успокойтесь, мы пресечем зло в корне.

– Вы надеетесь?

– Вполне уверен.

– Да услышит вас Создатель! Если бы моя дочь ослепла, я сошла бы с ума.

– Ничего подобного теперь не случится, ручаюсь вам.

Доктор ушел, взяв с собой записку своего коллеги из Сен-Жюльен-дю-Со о ходе болезни. Катерина побежала в аптеку, и скоро две мушки были за ушами у Эммы. Оставалось ждать, какое действие окажет предписанное средство.

– Мама, мне гораздо лучше; разве я должна непременно лежать? – спросила девушка после полудня.

– Нет, милочка, если ты чувствуешь достаточно сил, никто тебе не запрещает, даже напротив.

– Я встану.

Анжель помогла Эмме-Розе одеться и провела к камину.

– Как ты себя чувствуешь теперь?

– Гораздо лучше, почти совсем хорошо.

– Какое счастье!

Анжель осыпала поцелуями белые худенькие ручки Эммы, возносясь душой в благодарственной молитве Всевышнему.

Глава XXVII

АРЕСТ АНЖЕЛЬ

В эту минуту две кареты остановились перед лавкой. Из них вышли господин де Жеврэ, начальник сыскной полиции, письмоводитель и два агента, Светляк и Спичка. Луиджи так удивился, что едва удержался от громкого восклицания.

– О, полиция! – пробормотал он. – Я узнаю начальника сыскной полиции. Неужели все эти «рыжие» приехали за леденцами от кашля или за грудным чаем?

Приехавшие направились в лавку Анжель. Первым вошел судебный следователь, а за ним – остальные. Катерина была одна и, увидя нашествие незнакомцев, вовсе не похожих на покупателей, струсила.

– Барыня, барыня, сойдите вниз поскорее! – закричала она пронзительным голосом.

Испуганная криком служанки, Анжель торопливо спустилась и побледнела, как смерть, оказавшись лицом к лицу с начальником сыскной полиции и судебным следователем. Однако, преодолев волнение, она твердым голосом произнесла:

– Ваше присутствие меня удивляет. Чем это вызвано?

Господин де Жеврэ ответил:

– Смертью господина Жака Бернье, вашего отца…

– Потише, ради Бога, потише, – перебила Анжель с живостью, глухим голосом.

– Почему потише?

– Моя девочка наверху… еще совсем больная… а я хотела бы, чтобы тайна моего рождения никогда не была ей открыта. Войдите сюда, господа… здесь никто нас не услышит.

Анжель открыла дверь в комнату, служившую ей столовой и приемной. Казнев и Флоньи остались в лавке. Испуганная Катерина хотела выйти, но Светляк ее остановил.

– Подождите, тетушка, – сказал он ей, смеясь, – останьтесь-ка с нами на минутку. Для нас составит удовольствие исполнить свой долг, побыв с вами.

– Но, сударь… – начала служанка.

– Не теряйте понапрасну времени на пустые слова, – перебил Спичка, – так приказано начальством, не спорьте, а повинуйтесь.

Дрожа, Катерина присела на стул и закрыла лицо руками. Анжель закрыла за собой дверь и потому не могла видеть, что происходит в лавке. Машинально она предложила сесть своим страшным гостям, но они остались стоять. Господин де Жеврэ хотел что-то сказать, но хозяйка не дала ему времени:

– Милостивый государь, какому новому допросу вы собираетесь подвергнуть меня сегодня? Не сказала ли я вам все, что знала? Вы нашли негодяя, убившего моего отца и покушавшегося на жизнь моей дочери? Не желаете ли устроить очную ставку между ним и моей малюткой? Предупреждаю вас, что в настоящую минуту я всеми силами воспротивлюсь этому свиданию. Моя дочь не в состоянии его перенести: путешествие ее страшно утомило. Ей хуже, чем было в Сен-Жюльен-дю-Со, и доктор, только что ушедший, предписал ей полное спокойствие.

Судебный следователь не прерывал Анжель в надежде, что она проговорится. Уверенный в ее виновности, он усмотрел в ее словах только наглость.

– Дослушав вас до конца, сударыня, я отдал вам дань вежливости как женщине, – возразил он. – Теперь потрудитесь отвечать.

Письмоводитель разложил на столе листы гербовой бумаги и приготовился писать.

– Mademoiselle Сесиль Бернье была у вас второго декабря?

– Не могу вам ответить положительно, сударь, но мне кажется, второго или третьего.

– Вы утверждаете, что она у вас не обронила записной книжки со вложенным в нее письмом отца и деньгами?

– Конечно, я снова подтверждаю, что книжки не находила. Если бы ее у меня потеряли и я ее нашла, то отослала бы немедленно.

– Одним словом, вы не видели записной книжки mademoiselle Бернье?

– Нет.

– Письма тоже?

– Ни того, ни другого.

– Знаете ли вы нотариуса Вениамина Леройе?

– Я его знаю только по фамилии, да и то с тех пор, как встретила его сына в Сен-Жюльен-дю-Со. Ему-то я обязана спасением дочери.

– Вы не знали, что ваш отец Жак Бернье имел дела с Вениамином Леройе, своим закадычным другом?

– Совсем не знала.

– До совершения преступления, может быть, но после?

– Ни раньше, ни потом.

– Однако же в ваших руках были вещи, посредством которых вы могли узнать… Оскар Риго должен был вам сообщить…

– Оскар Риго? – повторила Анжель суровым голосом. – Речь идет о том человеке, которого вы считаете моим сообщником, не так ли? Я столько же знаю его, как и Леройе.

– Берегитесь! – произнес господин де Жеврэ, прибегая к тактике, свойственной судьям.

– Чего мне беречься?

– Оскар Риго арестован.

– Так чего же вы ждете от меня? Если он задержан, вы должны знать, убийца ли он.

– Мы это знаем. Оскар Риго признался, и его слова сильно вас компрометируют.

Следователь надеялся увидеть Анжель побежденной, разбитой, с опущенной головой, но она, напротив, гордо выпрямилась, и ее глаза метали искры негодования.

– Его слова меня компрометируют! – воскликнула она, пожимая плечами. – Что может быть общего между мной и убийцей, как в прошлом, так и в настоящем? Думаете поставить меня на одну доску с этим негодяем? Вам это не удастся! Я не знаю, кто такой Оскар Риго, и даже не слышала его имени.

– Он утверждает совсем другое!

– Убийце немудрено быть лгуном! Впрочем, какое значение могут иметь его слова? Вещь возможная, что Риго меня знает, но я-то вовсе его не знаю! Слушая вас, я думаю, что сплю наяву! Моя жизнь прошла в страданиях, борьбе и труде. Разберите все мое прошлое, и вы не найдете ничего такого, что бы заставило бы меня краснеть, исключая одной только ошибки, которую я искупила привязанностью, даже обожанием моей дочери. И вдруг – я убила отца, подкупив соучастника! Полноте! Да вы сами этому не верите!

Господин де Жеврэ думал:

«Какая комедиантка эта женщина! Не будь полной очевидности, можно бы ее счесть за невиновную!» – Затем прибавил громко, строгим голосом:

– Мы сделаем у вас обыск.

– Обыск, у меня! – воскликнула Анжель со страхом. – По какому праву?

– Подобный, вопрос не заслуживает ответа, сударыня.

Господин де Жеврэ, обернувшись к начальнику сыскной полиции, прибавил:

– Прикажите агентам сделать обыск.

Анжель протянула руки и хотела что-то сказать, как вдруг послышался слабенький, почти жалобный голос Эммы-Розы:

– Мама! Мамочка!

– Иду, душечка, – ответила она и бросилась к двери, но ей преградил дорогу начальник сыскной полиции.

– Не уходите, – произнес он вежливо, но повелительно.

– Меня зовет дочь, – возразила бедная мать. – Она очень больна, вы знаете; я ей нужна, умоляю вас, позвольте мне пойти к ней!

– В таком случае мы пойдем вместе с вами, – сказал господин де Жеврэ, – и начнем обыск с верхних комнат.

– Неужели вы станете обыскивать в присутствии девочки?

– Придется, так как она там.

Анжель не удержалась от гневного движения и нахмурилась.

– Ступайте, господа, – прошептала она с усилием, – я не хочу оставлять вас при мнении, что боюсь обыска.

Анжель пошла первой, за ней последовал господин де Жеврэ с письмоводителем. Начальник сыскной полиции замыкал шествие.

Скоро поднялись по лесенке, ведшей на антресоли, и вошли в комнату Эммы-Розы. При виде их молодая девушка испустила слабый крик.

– Не бойся ничего, дорогая моя, – прошептала ей на ухо Анжель, – нам с тобой нечего бояться.

– Но зачем пришли сюда эти господа?