Текст книги "Кровавое дело"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц)

Ксавье де Монтепен
Кровавое дело

Часть первая
КАТАСТРОФА В ПОЕЗДЕ

Глава I

ПОЕЗД ОТХОДИТ

На больших часах на Оружейной площади в Дижоне пробило час ночи.

Термометр показывал пять градусов ниже нуля. Снежная метель кружилась по площади, устилая землю пушистым слоем снега. Жутко завывал холодный ветер.

Было 12 декабря 1883 года.

Несмотря, однако, на поздний час, необыкновенный холод и вьюгу, ярко освещенное здание городского театра показывало запоздалым прохожим, что представление еще не окончено.

Этот небывалый факт объяснялся тем, что премьерша дижонской труппы пригласила двух своих товарищей играть в ее бенефисе, хотя премьера состоялась раньше в Париже, в театрах «Porte-Saint-Martin», «Ambigue» и «Gymnase».

В провинции в бенефисные дни театр всегда набит битком.

Артисты играли на совесть, программа была очень интересная, дивертисмент необыкновенно разнообразный, так что представление закончилось лишь в десять минут второго. Публика расходилась, вполне довольная тем, что предостаточно насмотрелась и наслушалась «за свои деньги».

На площади перед театром, нетерпеливо выжидая конца спектакля, ходил взад и вперед какой-то человек, укутанный в толстый плед поверх пальто, со шляпой, надвинутой на глаза; шея его была плотно обвязана теплым кашне, закрывавшим уши.

Когда публика начала выходить, незнакомец подошел к дверям и стал внимательно вглядываться в густую толпу зрителей.

В нескольких шагах от театра толпа делилась на группы, также распадавшиеся, и затем уже каждый отдельно спешил домой, укутываясь от вьюги, холода и ненастья.

Незнакомец не двигался с места, но начинал выказывать нетерпение, по мере того как ряды выходивших редели.

Вдруг он вздрогнул.

В дверях показались два человека.

Очевидно, таинственный незнакомец не ждал никого другого, потому что сейчас же отправился вслед за ними.

Пройдя несколько шагов, два друга остановились, и один из них сказал:

– Бррр… Что за чертов холод! Не выпить ли нам чего-нибудь, милый Жак, на прощанье, а?

– Невозможно, любезный друг, – ответил тот, которого назвали Жаком, человек лет сорока пяти.

– Почему? Ведь Cafe du Theatre еще открыто? Право, при таком сибирском холоде стаканчик грогу не повредит.

– Да, но я могу опоздать. Этому спектаклю конца не было… Ведь теперь больше четверти второго. У меня хватит времени только на то, чтобы добежать до гостиницы, захватить чемодан, который я уже позаботился уложить, и прямо отправиться на вокзал. Иначе я опоздаю на поезд и заставлю ждать и тревожиться мою дочь, чего я не соглашусь сделать ни за какие сокровища в мире.

– В котором часу твой поезд?

– В два часа двадцать шесть минут.

– В таком случае ты прав, и я тебя больше не задерживаю. Итак, до свидания и счастливого пути!

– Спасибо! Не забудь же свое обещание!

– Никоим образом!

– Наверное?

– Честное слово!

– Через месяц я повезу моего сына Леона в Париж, и первый визит – к тебе. Мы, разумеется, позавтракаем вместе.

– Решено и подписано.

– Ну, еще раз до свидания и счастливого пути!

Оба друга еще раз обменялись горячим рукопожатием и расстались. Один из них отправился домой, а другой – в гостиницу "Красная шапка".

Путешественник шел быстро, энергично борясь с порывами холодного ветра и снежного вихря, ежеминутно залеплявшего ему глаза.

Незнакомец, не упустивший ни слова из краткого диалога, шел за ним на недалеком расстоянии, не теряя его из виду, до тех пор, пока тот не вошел в гостиницу.

С этой минуты он, по-видимому, перестал волноваться и преспокойно отправился на вокзал.

Курьерский поезд, шедший в Париж, проходил через Дижон в двадцать шесть минут третьего.

В это время на часах вокзала пробило два.

Незнакомцу, следовательно, оставалось ждать двадцать шесть минут. Касса была закрыта, и билеты еще не выдавались.

Залы первого и второго класса были совершенно пусты.

Таинственная личность вошла в залу первого класса. Яркий огонь горел в камине, но другого освещения не было – в видах экономии.

Незнакомец уселся в кресло в самый темный угол, вынул из кармана красный фуляровый платок, которым обмотал себе шею поверх кашне, и пригнул вниз поля своей шляпы так, что невозможно было рассмотреть ни одной черты его лица.

Вынимая красный фуляровый платок, он не заметил, что у него выпало из кармана письмо и скользнуло под кресло, на котором он сидел.

В залу в это время вошли двое мужчин с дамой. Все трое дрожали от холода и поспешили занять место около огня.

Прошло еще несколько минут, и на пороге показался человек, который уже известен нам под именем Жак и за которым так усердно следил таинственный незнакомец.

Он тоже был закутан с головы до ног и держал в руке чемодан из темной кожи, средней величины.

Почти в ту же минуту раздался стук форточки: это открылась касса.

Жак не успел еще сесть и живо отправился покупать себе билет.

Незнакомец шел за ним по пятам и встал у кассы, в хвосте, непосредственно позади него.

– Париж, первый класс, – сказал Жак и положил на полочку перед кассиром депозитку в пятьдесят франков.

Кассир выдал билет и сдачу. Жак вернулся в залу: там уже были открыты двери на платформу.

Незнакомец тоже взял билет первого класса и в свою очередь пошел в залу, а оттуда на платформу, где и нашел Жака, ходившего большими шагами, чтобы согреться. Он продолжал следить за своей жертвой, стараясь держаться подальше от света фонарей.

Часы показывали двадцать четыре минуты третьего.

Вдали послышался свист локомотива. Затем показался кроваво-красный свет фонаря, ярко выделявшийся во мраке ночи и сопровождавшийся страшным грохотом и пыхтеньем паровоза.

Курьерский поезд подъехал к платформе и остановился.

Пассажиры – их было очень немного,– отправлявшиеся в Париж, поторопились занять свободные места.

Жак случайно подошел к вагону, в котором целое отделение пустовало. Он быстро открыл дверцу, взобрался по высоким ступенькам, не выпуская из рук чемодана, и уже хотел захлопнуть ее за собой, как вдруг его остановил таинственный незнакомец, вежливо промолвив:

– Извините, сударь.

Затем в свою очередь уселся в том же отделении.

Жак сел в углу и поставил свой чемодан около себя.

Незнакомец устроился около входа, у самой дверцы, которую захлопнул резким движением.

Потом он начал усаживаться поудобнее, как будто собирался спать.

Жак делал то же самое, укутавшись в теплый плед и положив другой плед за спину вместо подушки.

Поезд стоял в Дижоне всего пять минут.

Вскоре раздался звонок, засвистел паровоз, поезд дрогнул и пошел сперва тихо, а потом все быстрее и быстрее. Он должен был остановиться только в Лароше, находящемся в сорока пяти милях от Дижона.

Глава II

РОКОВАЯ НАХОДКА

В тот самый момент, когда поезд отошел от платформы, к кассе подлетел молодой человек, тоже с чемоданом в руке, запыхавшийся, весь занесенный снегом и в поту, несмотря на сильный холод.

– Первый класс, Париж, – проговорил он едва слышным голосом.

– Опоздали, – холодно ответил кассир, – поезд только что отошел. – И преспокойно захлопнул форточку.

Путешественник топнул ногой и от души выругался.

– Черт побери! – воскликнул он в бешенстве. – Да ведь такой пакости мне никто бы не мог и нарочно сделать! Я так и знал, что опоздаю на этот проклятый поезд! Кончать спектакль в половине второго ночи и ждать, чтобы опустили занавес, для того чтобы заплатить нам, – это положительно идиотство! Да, впрочем, тут уж все было одно к одному! Дурак лакей забыл, куда положил мой чемодан, и тысяча всевозможных препятствий! Нечего сказать! Ловко я попался! Ну в котором часу я теперь выберусь из этой проклятой трущобы?! И ведь я никуда не попаду из-за этого! Всюду опоздаю! Все прозеваю! Меня ждут в «Водевиле». Я уже на афише на завтра, или, вернее, на сегодняшний вечер! Вот несчастье-то!

Тут молодой человек наконец прервал свой бешеный монолог, осмотрелся и решил постучаться в дверь, на которой крупными буквами стояла надпись: «Кабинет начальника станции».

Дверь отворил сам начальник станции.

– Что вам угодно, сударь? – вежливо спросил он.

– Я в отчаянии, сударь! – воскликнул запоздавший пассажир.

– Очень сожалею, но чем же я могу вам помочь в этом случае?

– Можете по крайней мере дать мне справку! Я драматический артист… Мое имя Поль Дарнала… Я уже приобрел некоторую известность в Париже. Я ездил на месяц на юг; а сегодня вечером играл в Дижоне, на бенефисе…

Начальник станции с улыбкой поклонился и сказал:

– Я был в театре и уже узнал вас! Мы все в восторге от вашего таланта! Я аплодировал вам, сколько мог.

– Благодарю вас, сударь. Ваша похвала крайне радует меня, но судите сами о моем затруднении. Я непременно должен быть сегодня же в Париже, по крайне важному делу, ну и рассчитывал уехать с тем поездом, который отошел перед самым моим носом. Я опоздал всего на полминуты. Скажите же мне теперь, ради Бога, когда я могу уехать?

Начальник станции снова улыбнулся.

– Вам вовсе незачем отчаиваться, сударь, – проговорил он. – Вашу беду нетрудно исправить. В котором часу вам надо быть в Париже?

– Часов около двух пополудни.

– Ну что же! Вы будете ровно в двенадцать.

– С каким поездом?

– С товарно-пассажирским, который уходит отсюда в три часа пятьдесят четыре минуты.

Поль Дарнала вздохнул, как человек, у которого гора с плеч свалилась.

– Итак, – продолжал начальник станции, – вам остается только немного потерпеть.

– О, терпения-то у меня хватит! Раз я знаю, что могу приехать вовремя, мое сердце уже совершенно спокойно.

– Советую вам отправиться в залу первого класса: там топится камин. Вы сможете спокойно подождать, пока начнут продавать билеты; до этого всего час.

– Еще раз благодарю вас, сударь!

С этими словами артист вышел из кабинета любезного начальника станции и направился в залу первого класса.

Мы уже говорили, что он был весь в поту, несмотря на холод, так что ему показалось душно в зале.

Не желая быть близко к огню, он уселся в уголок, на то самое кресло, на котором сидел незнакомец, следовавший по пятам за monsieur Жаком.

Поль Дарнала был высокий, стройный красавец брюнет, на вид лет двадцати пяти -двадцати шести. Матово-бледное выбритое лицо с красивыми, правильными чертами обрамлялось великолепными черными волосами, волнистыми от природы. Ярко блестящие черные глаза и пунцовые губы, открывавшие при улыбке два ряда ослепительно-белых зубов, свидетельствовали о силе и здоровье. Ноги и руки его были очень красивы, и вся фигура отличалась элегантностью.

Оставшись один, он решил выкурить папиросу, чтобы убить время. Он подумал, что так поздно никто не придет напомнить ему о запрете курить в зале.

Поль вынул портсигар и спичечницу и уже хотел закурить, как вдруг спичечница выпала из его рук и закатилась под кресло. Он нагнулся. Спичечница лежала на квадратном конверте. Артист машинально поднял его.

– Что это? – проговорил он, вглядевшись в свою находку. – Письмо?!

Он повернул его: пять печатей красного сургуча. В зале было недостаточно светло, и потому молодой человек не мог разобрать надписи на конверте. Любопытство превозмогло утомление. Он встал и подошел к газовому рожку, горевшему у камина.

Взглянув на адрес, Поль чуть не подпрыгнул от изумления.

– Сесиль Бернье! – проговорил он. – Да, я прочел верно! Сесиль Бернье, улица Дам, дом №54, Батиньоль! Письмо адресовано Сесиль и уже было в ее руках, потому что оно распечатано! Это заказное письмо! Однако каким же образом оно могло оказаться здесь? В этой зале? Значит, Сесиль приезжала в Дижон? Может быть, она уехала с тем самым поездом, на который я опоздал? Все это положительно странно, непонятно и необъяснимо! Нет, я непременно разузнаю, в чем тут дело!

Поль Дарнала вынул из конверта письмо, развернул его и принялся читать с лихорадочной поспешностью. По мере того как молодой артист читал, на лице его все яснее и яснее появлялось выражение страшной душевной муки.

Когда он закончил, руки его безнадежно опустились, и он упал в кресло.

– Богата! – пробормотал он. – Сесиль богата теперь! Очень богата! Этот процесс… Она говорила мне о нем, никогда не веря, что он окончится в ее пользу… А теперь ее отец выиграл и едет домой… Едет с целым состоянием, которое воздвигает непреодолимую преграду между мной и его дочерью!

Артист провел рукой по лбу, на котором выступали капли холодного пота.

– Он возвращается! – продолжал он. – Следовательно, наступит время, когда он узнает о проступке своей дочери, о ее позоре! Что будет делать Сесиль? Месяц назад, когда я уезжал в Ниццу, она мне сказала, что уже больше не сомневается в беременности. И как случилось, что она не написала мне и не известила о возвращении своего отца? Между нами пропасть! А я люблю Сесиль! Так люблю, что с радостью согласился бы умереть. Я люблю ее вдвойне: люблю как женщину и как мать нашего будущего ребенка! Ведь это маленькое существо – частица нас самих! Каждый дал ему часть своей души! И вдруг – нас хотят разлучить! О, это невозможно! Невозможно! Этого не будет никогда! Узы, соединяющие нас, слишком крепки! Сесиль теперь богата! Что же из этого? Я пойду к monsieur Бернье и скажу: «Я соблазнил вашу дочь, когда она была еще бедна, но я и теперь готов восстановить ее честь! Оставьте себе ваше состояние: я не хочу его! Я хочу одного: дать свое имя нашему будущему ребенку!»

Я знаю, первый миг его гнева будет ужасен! Но успокоится же он наконец! Да и, в сущности, под каким предлогом может он оттолкнуть меня? Я актер, это правда, но актеры такие же люди, как и все остальные! С ними обращаются как с равными, их уважают, награждают орденами. Время, когда они считались изгоями общества, теперь уже далеко! Нет, непременно, как только приеду в Париж, сейчас же постараюсь увидеться с Сесиль. Она по крайней мере расскажет мне все, сообщит, почему была в Дижоне несколько часов назад. Она должна была быть, иначе каким бы образом могло оказаться здесь ее письмо?

Дарнала с минуту подумал, затем продолжал свой тревожный монолог:

– Зная, что отец ее должен проезжать через Дижон, вероятно, она выехала ему навстречу. Если бы я не опоздал на поезд, который, по всей вероятности, уносит ее в Париж, я встретился бы с нею, имел бы возможность переговорить, принять меры во избежание будущих страшных сцен. Мог бы по крайней мере смягчить их… О, проклятый спектакль! Вот несчастье-то, вот беда-то! Как говорит мой друг Дюпюи из Varietes?…

Молодой актер уселся под газовый рожок и принялся читать письмо, медленно, строчку за строчкой, слово за словом, недоумевая, почему Сесиль подчеркнула некоторые места синим карандашом.

– Вероятно, для того, чтобы лучше запомнить часы, обозначенные ее отцом, и сосредоточиться на главных положениях письма.. Поль принялся вслух читать подчеркнутые фразы:

– « Миллион пятьсот пятьдесят тысяч франков: оставляю у себя в бумажнике триста пятьдесят тысяч. Миллион двести тысяч франков, составляющие остальную сумму, положены в контору моего нотариуса в Марселе, квитанция у меня с собой. Я выеду из Марселя 10-го в два часа четыре минуты. В Дижоне буду в три часа тридцать девять минут утра. Я непременно отправлюсь курьерским ночью, который и доставит меня в Париж 12 декабря. Мой адрес в Марселе: Отель «Босежур» на набережной Братства».

– Ясно, что Сесиль подчеркнула эти фразы как основные пункты письма, – решил про себя Поль Дарнала.

Он сложил письмо, положил его обратно в конверт и опустил в карман.

Время шло очень быстро.

Актер думал, что прошло несколько минут, как вдруг в залу вошел начальник станции.

– Касса открыта, сударь, потрудитесь идти за билетом, чтобы не опоздать и на этот раз.

– Постараюсь не опоздать, – улыбнулся Поль Дарнала, – и благодарю вас от души за вашу любезность.

С этими словами он схватил свой чемодан и побежал в кассу, где взял билет первого класса.

Теперь мы оставим молодого артиста и вернемся к поезду, на котором уехали Жак и незнакомец, потерявший письмо, найденное Полем Дарнала.

Поезд мчался с быстротой восемьдесят километров в час.

Вьюга, сдувая снег с полотна железной дороги, намела громадные снежные сугробы по обеим ее сторонам.

Глава III

КРОВАВОЕ ДЕЛО

Между Дижоном и Ларошем поезд не останавливался ни на одной станции. Уйдя из Дижона в два часа двадцать шесть минут, он прибыл в Ларош в четыре пятьдесят восемь, проехав за это время расстояние в сто восемьдесят километров.

Ветер выл, страшная вьюга мела и крутила, залепляя ежеминутно оконные стекла громадными хлопьями мокрого снега.

Жак пропутешествовал уже всю предыдущую ночь, вечер провел в театре, а весь день бегал по городу по делам.

Он чувствовал себя совершенно разбитым и рассчитывал хоть немного отдохнуть и соснуть до Парижа. Но нервы его были напряжены так сильно, что при всем желании ему не удалось уснуть тотчас же.

Голова его качалась, но напрасно закрывал он глаза. Сон не смежал его усталых век, и воображение ярко рисовало воспоминания прошлого и планы, проекты и надежды на будущее.

Спутник его сидел, забившись в угол, совершенно неподвижно, с закрытыми глазами и, по-видимому, спал; но время от времени он слегка приоткрывал глаза и бросал беспокойно-вопросительный взгляд в противоположный угол отделения.

Поезд, казалось, мчался с удвоенной скоростью. Окна сильно запотели изнутри.

Незнакомец сделал порывистое движение, как только что проснувшийся человек, и рукой вытер запотевшее стекло. Затем принялся смотреть в окошко, стараясь сообразить, в каком месте они теперь находятся.

Поезд как раз проезжал какую-то станцию с адским шумом и грохотом. Несмотря на скорость, незнакомец успел прочесть название станции, начертанное на стене громадными черными буквами.

– «Тонперр», – проговорил он шепотом. – Еще три станции, и затем Ларош. А он все еще не спит, – с досадой прибавил он, взглянув на своего спутника.

Прошло пять минут.

Вдруг незнакомец вздрогнул.

Голова Жака, которого он ни на минуту не терял из виду, упала на грудь: дыхание его было громко и ровно.

Эти симптомы не могли быть ошибочными: Жак заснул крепким, глубоким сном, который был еще глубже и крепче именно оттого, что заставил себя так долго ждать.

– Наконец-то, – с облегчением вздохнул таинственный незнакомец и принялся слегка покашливать.

Жак не шевелился, и слабый звук кашля заглох в грохоте поезда и завывании вьюги.

Тогда незнакомец спустил кашне, окутывавшее его до самых глаз, и открыл красивое лицо, бледное, как у мертвеца, с диким страшным выражением. На висках у корней волос выступили капельки холодного пота.

Он снова кашлянул, на этот раз сильнее. Спящий оставался по-прежнему неподвижным.

Незнакомец засунул руку в карман, вытащил складной, нож и открыл его. Широкое, блестящее лезвие ножа сверкнуло голубым пламенем под слабым светом фонаря, освещавшего вагон. Затем, с рассчитанной медленностью движений, скользя, как змея, злодей встал, проскользнул между скамейками и оказался напротив Жака.

Жак спал безмятежным сном.

Руки его беспомощно висели по сторонам. Шотландский плед спустился с плеч, так что грудь была открыта. Всего несколько сантиметров отделяло незнакомца от этой совершенно беззащитной груди.

Злодей поднял руку, направил нож прямо против сердца Жака, так что оружие касалось одежды, и затем налег на нож всей тяжестью своего тела и вонзил его в несчастного по самую рукоятку.

Убитый не испустил ни крика, ни стона. Он открыл глаза, снова закрыл их и так и остался неподвижным.

Нож прошел сквозь сердце, так что смерть была мгновенна.

Убийца оставил оружие в ране и в продолжение нескольких минут сидел, вне себя от ужаса, с блуждающими глазами, диким, исказившимся лицом, и дрожал с головы до ног.

Но этот чисто нервный страх продолжался недолго. Злодей очень скоро овладел собой. К нему тотчас же вернулось хладнокровие, необходимое для приведения к желанному концу страшного дела. Он стал шарить в карманах пальто и сюртука убитого и вытащил документы, бумаги и деньги.

Затем полез в карманы панталон. В одном из них он нашел связку ключей, которыми и завладел с лихорадочной поспешностью.

Он быстро отыскал ключ от чемодана, который monsieur Жак поставил на скамейку рядом с собой. Поспешив открыть его, он засунул туда все бумаги и вещи, снова все запер и, спрятав связку в карман, положил чемодан около того места, где сам сидел раньше.

Затем с ужасающим спокойствием укутал покойника пледом с головы до ног, хорошенько подвернул его со всех сторон и задернул голубую занавеску на фонаре, освещавшем вагон.

В вагон стало почти темно. Тогда убийца так же осторожно проскользнул на свое прежнее место.

«Сейчас мы должны приехать в Ларош, – рассуждал он сам с собой. – Там я выйду и, никем не замеченный, перейду в другой вагон. Поезд уже не остановится вплоть до самого Парижа. Пока там успеют разглядеть, что случилось, я уже буду далеко и вне всяких подозрений.»

Глаза его устремились на труп, находившийся в левом углу вагона. Из-под пледа и кашне едва виднелась узкая полоска мертвенно-бледного лица. Убитый, казалось, спал безмятежным сном. Да он и действительно спал, но только спал таким сном, от которого уже больше не просыпаются!

В это время раздался пронзительный свисток локомотива, за ним другой, и поезд начал мало-помалу замедлять ход – подъезжали к Ларошу.

На этой станции поезд стоял две минуты.

Убийца заранее опустил стекло дверцы, чтобы как можно скорее отворить ее и с чемоданом Жака в руке перебежать в другой вагон.

Он уже готовился выйти, как вдруг перед вагоном остановился начальник станции с обер-кондуктором, за ним – две дамы.

Негодяй перепугался и быстро откинулся назад, закрывая собой, насколько возможно, труп.

Обер-кондуктор отворил дверцу.

– Madame Фонтана, – обратился начальник к старшей из дам, – вот мы сюда ее и посадим.

– Да ведь это же не дамское купе! – возразил ему женский голос.

– Дамское купе битком набито от самого Макона!

– Так устройте другое!

– Невозможно! Везде полно.

– Однако…

– Господа, уезжайте или оставайтесь, – с нетерпением перебил обер-кондуктор, – но, во всяком случае, прошу вас поторопиться. Мы и так уже запоздали на пять минут, и нам необходимо наверстать потерянное время.

– Уверяю вас, madame Фонтана, что mademoiselle будет здесь очень хорошо. К тому же, как видите, у нас нет другого выбора.

Женщина, которую он назвал madame Фонтана, стояла, обняв стройную молоденькую девушку.

– Нечего делать, милочка, ведь вас ждет ваша мама, так что непременно надо ехать, хотя мне и очень неприятно посадить вас не в дамское купе. Идите же скорее, садитесь… До свидания, милочка, поклонитесь от меня вашей маме.

– До свидания, madame, до свидания!

Девушка легко и грациозно поднялась по ступенькам и вошла в вагон.

Обер-кондуктор затворил дворцу, и начальник станции подал знак к отправлению.

Раздался сперва звонок, потом резкий, пронзительный свисток, и поезд покатился по рельсам.

Глава IV

ВЫБРОШЕННАЯ ИЗ ПОЕЗДА

Новая пассажирка, хорошенькая, стройная девушка лет шестнадцати, проскользнула в самый отдаленный уголок отделения и уселась как раз напротив трупа.

В продолжение двух или трех секунд взгляд ее встречался со взглядом убийцы, лицо которого, в данный момент совершенно открытое, показалось ей очень странным из-за мертвенной бледности и глаз, блестящих как угли.

Потом девушка забилась в уголок, взглянув сперва на неподвижно сидящего против нее пассажира, колени которого, закрытые пледом, почти касались ее колен.

Легко понять, но почти невозможно описать, что делалось в это время в душе злодея-убийцы. Присутствие молодой девушки разрушило все его планы и могло погубить не только все предприятие, но даже и его самого.

Конвульсивная дрожь пробегала по всему телу; по спине бегали мурашки.

Если девушка заметит – да и как ей не заметить? – она, конечно, примется кричать, звать на помощь, взбудоражит всех, и, понятно, как только поезд придет в Париж, убийца будет схвачен.

Возможно ли допустить, чтобы поразительная неподвижность мертвеца в конце концов не показалась подозрительной? Напротив, эта самая-то неподвижность и обратит на себя ее внимание.

Что делать? На что решиться?

Негодяй находился в состоянии ужасных сомнений, почти отчаяния. Весь его отважный план, так хорошо выполненный, висел теперь на волоске. И из-за кого? Из-за пустой девчонки!

Тем не менее он еще надеялся. У него оставался один шанс. Девушка могла уснуть и доехать до Парижа, ничего не заметив. В таком случае ему будет очень легко скрыться.

Эта мысль несколько успокоила его, и он остался сидеть около трупа, прижимаясь к нему, поддерживая локтем, стараясь, чтобы он не соскользнул, что могло весьма легко случиться при страшной тряске поезда.

Дверца случайно осталась несколько приотворенной. Вьюга бушевала страшно, загоняя снежные хлопья внутрь вагона.

Молоденькая пассажирка оперлась о стенку головой и закрыла глаза. Видно было, что она не замедлит уснуть.

Вероятно, для того, чтобы поспеть на проходивший ночью в Лароше поезд, она должна была встать в три часа утра, что, конечно, было не в ее привычках. Вот почему сон и усталость одолевали ее теперь так сильно, хоть она в душе и побаивалась путешествия в вагоне ночью, одной с двумя мужчинами.

На ней была большая меховая шубка, крытая сукном, хорошо защищавшая от холода. На шелковом тонком шнурочке на шее висела муфта, в которой она держала левую руку. Правая – элегантная, тоненькая, без перчатки, – лежала на коленях, а в ней был платок.

Вдруг розовые пальчики разжались от сна, платочек, скользнув вдоль шубки, упал на ковер.

В эту минуту страшный толчок внезапно разбудил молоденькую путешественницу. Машинально глаза ее упали на платок, который она только что уронила. Девушка наклонилась, чтобы поднять его.

Вдруг по всему ее телу пробежала дрожь от прикосновения к какой-то липкой, тепловатой жидкости. Она с живостью поднесла платок к свету и с ужасом увидела на нем темно-красные кровавые пятна.

Убийца, приковавшись взглядом к пассажирке, не терял из виду ни малейшего ее жеста, и в его широко раскрытых глазах загорелся недобрый огонек.

Девушка перепугалась до смерти.

– Кровь! – закричала она в ужасе. – Кровь!

Глаза ее снова обратились на сидевшего против нее человека, неподвижность которого теперь уже начала пугать ее.

В это время вагон закачался, тело мертвеца наклонилось вперед, плед распахнулся, и девушка увидела рукоятку ножа в груди и большие кровавые пятна на одежде.

Бедняжка опять громко закричала от ужаса.

Убийца понял, что погиб.

– Молчать! – закричал он в свою очередь, потеряв всякое самообладание. – Молчать!

И схватил ее за руку.

Последняя высвободилась ловким сильным движением и была одним прыжком у полуоткрытой дверцы.

– Ко мне! – закричала она в страхе. – Помогите! Помогите!

Но убийца был уже около нее и обеими руками с силой сжимал ее горло. Глухое хрипение вырвалось из полуоткрытых губ несчастной.

– Тем хуже для тебя! – рычал убийца. – Сама захотела этого! Не надо было смотреть!

В то же время он обхватил ее руками и вытащил на площадку.

Несчастная жертва билась, стонала, жаловалась, умоляла оставить ее.

– Все это бесполезно! – цинично отрезал злодей. – Не надо было смотреть, вот и все!

И, обхватив нежное тело сильными, грубыми руками, он выбросил ее с площадки!

Раздирающий душу крик раздался во мраке ночи, но он был заглушён шумом и грохотом поезда и диким завыванием вьюги.

– Я тут ни при чем! Она сама виновата, – пробормотал убийца, входя в вагон и затворяя за собой дверь.

Но тут им снова овладело волнение, и он, стуча зубами от трясшей его лихорадки, бросился на скамейку, лицом вниз.

В продолжение нескольких минут, точно так же, как после убийства Жака, он оставался совершенно неподвижным. Затем мало-помалу оживился; лихорадочная дрожь ослабла, и он провел рукой по лбу, отирая обильно выступивший холодный пот.

– Ну что ж! – проговорил он, приподнимаясь. – Такова борьба за существование! Надо было убить снова, иначе я погиб. Крики этой девушки услышали бы в других вагонах, и если бы поезд не остановили в пути, то уж в Париже-то меня схватили бы во всяком случае. А там – суд, эшафот… Бррр…

Подумав с минуту, он прибавил:

– Да, другого шанса к спасению не было. Она видела мое лицо, и если бы мне и представился случай убежать – в чем я, однако, сильно сомневаюсь, – то она тотчас же указала бы на меня! Но теперь опасность миновала. Все кончено. Нужно побольше спокойствия и хладнокровия. У меня тут более трехсот тысяч франков, и я хочу насладиться ими, потому что они достались мне довольно дорого.

Убийца опять задумался, затем снова заговорил:

– Бежать теперь нет никакой возможности. Попытаться выпрыгнуть из вагона на ходу – значит бежать навстречу верной смерти. Когда мы приедем в Париж, едва начнет рассветать… Кроме того, во время пути, в сущности, не случилось ничего подозрительного. Как может кто-нибудь добраться до истины? Никому и в голову не придет ничего подобного! Нет, мне положительно нечего бояться, и я ничего не боюсь!

Глаза негодяя упали на окровавленный труп.

– Я не должен оставлять здесь это тело в таком виде, – сказал он и принялся усаживать мертвеца.

Труп начал уже коченеть. Злодей усадил его на прежнее место, укутал пледом, как можно лучше закрывая грудь, и затем опустил как можно ниже поля шляпы, чтобы не видно было синевато-бледного лица.

Закончив свое зловещее занятие, негодяй посмотрел, не запачканы ли в крови руки, и уселся поближе к двери, держа чемодан в руках, чтобы по приезде в Париж немедленно выскочить.

Глава V

УЖАСНАЯ ВСТРЕЧА

Страшный, раздирающий душу крик пронесся в воздухе, когда несчастную девушку выбросил из вагона неизвестный убийца. Она упала на откос, где снежные сугробы несколько смягчили силу удара.

Но головой бедняжка сильно ударилась о верстовой столб, так что моментально лишилась сознания.

Несчастная лежала без чувств, с разбитой головой, среди громадной, снежной пустыни.

Никто из сидевших в поезде, уносившемся вдаль на всех парах, не слышал крика бедной жертвы.

Тем не менее нашлись люди, которые услышали этот отчаянный вопль, резко нарушивший безмолвие снежной пустыни.

Когда крик замер, на него ответило эхо. Два молодых человека, несмотря на снег и ветер отправлявшиеся на охоту, медленно пробирались по тропинке вдоль полотна железной дороги. Они приостановились в ту минуту, как проходивший поезд промелькнул пред их глазами как стрела.

Услышав внезапно раздавшийся крик смертельной агонии, они оба задрожали, охваченные сильнейшим волнением. Они находились в то время на половине дороги между станциями Сен-Жюльен-дю-Со и Вильнёв. Каждому было не больше двадцати или двадцати одного года. Один из них схватил за руку своего товарища: