Текст книги "Кровавое дело"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц)

Приехав на улицу Сены, барон де Родиль оставил супрефекта в карете, а сам поднялся в квартиру друга.

– Какой ветер занес вас ко мне, да еще так рано?! – радостно воскликнул тот, пожимая ему руку. – Вы пришли как товарищ или как судья?

– Как судья.

– Ну, я предпочел бы товарища. Тем не менее добро пожаловать! Я бы попросил господина товарища прокурора объяснить мне…

– Нам предстоит очень серьезное дело, притом весьма сложное и таинственное. Я и хочу поручить вам следствие.

– К вашим услугам.

– Я должен сейчас же увезти вас.

– Куда?

– Сперва в префектуру, где мы прихватим начальника сыскной полиции, а затем на вокзал.

– Дело идет об убийстве?

– Да.

Следователь надел пальто и шляпу, захватил портфель, такой же объемистый, как и у товарища прокурора, и сказал:

– Ну-с, теперь я готов. Писца у меня нет, но мы можем обойтись и без него.

Они сели в карету и поехали к префектуре.

Начальник сыскной полиции, предупрежденный бароном, поджидал их в своем кабинете.

Товарищ прокурора в двух словах объяснил ему, в чем дело, и прибавил:

– Вы сами видите, что дело это крайне таинственно. Возьмите с собой двух агентов, самых способных и умных.

– Я предупрежу Казнева, прозванного Светляком, и Робера Флоньи, по прозвищу Спичка. Они обыкновенно работают вместе и, так сказать, дополняют друг друга.

– Где они теперь?

– В двух шагах отсюда, в депо префектуры, куда я послал их разобраться в дичи, пойманной сегодня ночью, и. отделить рецидивистов от новичков.

– Пожалуйста, поторопитесь!

– Мы будем там в одно время с вами.

Глава XIII

СЛЕДСТВИЕ

Начальник сыскной полиции отдал приказание, и через три-четыре минуты Светляк и Спичка были уже в кабинете.

Казнев был человек лет сорока – сорока двух, уже с сильной проседью. Он носил волосы коротко остриженными, точно новобранец, только что вышедший из рук полкового цирюльника.

Лицо его, довольно полное и гладко выбритое, носило на себе печать вечной улыбки, точно застывшей на нем раз и навсегда.

Только глаза, светло-зеленые и замечательно подвижные и блестящие, резко выделялись на этой добродушно-буржуазной физиономии. Из-за этих ярко блестящих зеленых глаз и получил он прозвище Светляк.

Роста он был гигантского и отличался Геркулесовой силой.

Спичка представлял полнейший контраст своему товарищу, которому еле-еле доходил до плеча.

То был маленький худенький, человечек неопределенных лет, но казавшийся очень старым, хотя ему было самое большее лет сорок.

Лицо у него было длинное, плоское, как лезвие ножа, волосы почти совершенно белые. Тоненький, бледный, тщедушный, он тем не менее отличался железным здоровьем и был жив и подвижен, как никто.

– Этот черт Флоньи, кажется, может пролезть в замочную скважину, – часто говорил о нем Казнев.

Чтобы похвастать своей силой, он сажал своего товарища на широчайшую ручищу и, вытянув ее, говорил, со смехом бегая по комнате:

– Я бы дошел таким образом от площади Мадлен до Бастилии и не устал бы ни капли.

Когда Казнев хотел прикурить у Флоньи папиросу, он брал его за локти и подносил к своему лицу; вот почему Флоньи прозвали Спичкой.

Эти противоречивые качества двух агентов, вместо того чтобы отдалять их друг от друга, напротив, сближали, они были почти неразлучны.

Начальник сыскной полиции посадил их с собой в карету, за которой послал в ожидании их прихода, и они быстро поехали на вокзал.

Товарищ прокурора, судебный следователь и супрефект только что приехали туда и разговаривали с инспектором дороги, полицейским врачом и комиссаром, к которому, по железнодорожным правилам, присоединились и инспекторы, извещенные депешей о случившемся.

– Господа, – сказал инспектор, обращаясь к присутствующим, – я проведу вас к вагону, где находится труп.

С этими словами он направился к запасному пути.

Вагон стерегли два полицейских, не пуская никого из посторонних.

Дверцу вагона отворили с той стороны, где находился труп.

Светляк и Спичка обошли вагон с другой стороны, отворили противоположную дверцу, вошли в вагон и уселись, каждый в свой уголок, как путешественники, готовые к отъезду.

Начальник сыскной полиции вошел в вагон подобно им и сел около трупа.

– У вас нет других указаний о смерти? – обратился он с полицейскому комиссару.

– Никаких.

– Труп еще не обыскивали?

– Нет еще.

– Попробуем поискать в карманах, чтобы установить его личность.

– Я полагаю, что, прежде чем изменить положение тела, следует посмотреть, каким образом был убит этот несчастный, – вмешался товарищ прокурора.

Светляк встал и, подойдя к барону, спросил:

– Позвольте мне, сударь, отыскать рану?

– Можете.

Агент, зеленые глаза которого сверкали даже в темном вагоне, подошел к трупу.

Он снял шотландский плед и очень искусно развернул одеяло, в которое был завернут мертвец, причем заметил:

– Я попрошу господина товарища прокурора и господина судебного следователя обратить внимание, как был завернут труп. Пассажир никоим образом не мог сделать этого сам. Это дело рук убийцы: он укутал так покойника уже после убийства.

– Ясно, как день, – подтвердил следователь, делая заметки.

Светляк окончательно развернул одеяло, которое выбросил на платформу, причем оказалось, что оно было все в крови.

– Мы осмотрим его впоследствии, – пробормотал он.

Когда труп был развернут, то обнаружилось, что вся одежда в крови.

Агент вскрикнул, увидев рукоятку ножа, торчавшую из груди убитого.

– Черт возьми! Убийца-то малый не промах! Ловко всадил! И оставил нож в ране. К чему это? С намерением или же просто по забывчивости? Во всяком случае, рука у него не дрожала: удар нанесен с поразительной верностью. Посмотрите-ка, господа.

– Здесь полицейский врач? – осведомился товарищ прокурора.

– Вот он, сударь, – отвечал инспектор, подводя к барону доктора, который уже констатировал смерть.

Барон де Родиль поклонился ему и продолжал:

– Потрудитесь, сударь, сказать, каким образом был нанесен удар, и вынуть нож из раны.

– Удар нанесен прямо и разом. Убийца, действовал, очевидно, когда жертва спала. Он выбрал место, приложил, нож, налег на него и всадил с поразительным хладнокровием.

– Из этого следует вывод, что убийца давно сидел в вагоне и выжидал, – заметил следователь.

– Разумеется, – подтвердил доктор.

– Как вы думаете, в котором часу было совершено убийство?

– Это покажет вскрытие.

– Смерть последовала моментально?

– Как удар молнии. Нож прошел прямо через сердце. Жертва не имела даже времени вскрикнуть. Она разом перешла от сна к смерти.

Доктор держал в руках нож, который он только что вырвал из глубокой раны.

– Не будет ли господин доктор так добр позволить взглянуть мне на этот нож? – обратился к доктору Светляк.

– Вот он, возьмите.

Агент взял в руки смертельное оружие, повертел его во все стороны и воскликнул:

– Нож совершенно новый, купленный, по всей вероятности, специально для этого преступления! Или я сильно ошибаюсь, или же это обстоятельство приведет меня к чему-нибудь! Мы еще вернемся к нему.

И Светляк передал нож начальнику сыскной полиции, который уже протягивал за ним руку.

– Теперь нам ничто не мешает обыскать мертвеца, – сказал товарищ прокурора.

Светляк немедленно нагнулся над трупом и с необычайной быстротой и ловкостью обыскал карманы пальто, сюртука и панталон.

По мере того как продвигался обыск, громаднейшее разочарование все яснее и яснее выражалось на его подвижном лице.

Когда он закончил, нельзя было представить себе ничего жалобнее.

– Ничего!!! Ничего нет, господа!! – воскликнул он. – Ровно ничего!!! Ни бумажника, ни документов, ни ключей!

– Мне кажется, что вы забыли осмотреть жилетные карманы, – заметил судебный следователь.

– Да, это важно.

И агент снова деятельно принялся за обыск.

– А, немного денег! – проговорил он, вынимая из кармана убитого несколько луидоров и немного мелочи. – Восемьдесят семь франков и десять сантимов – больше ничего.

Начальник взял деньги из рук Казнева и спросил:

– А железнодорожный билет? Мы узнали бы, откуда ехал убитый пассажир.

– Я больше ничего не нахожу, сударь… И если вы позволите мне выразить мое скромное мнение, то я вам скажу, что это меня нисколько не удивляет. Ведь мотивом преступления был грабеж, ну, вор и захватил все, что только мог. Я пари готов держать, что он следил давно за своей жертвой.

– Здесь обер-кондуктор, который ехал с поездом? – спросил товарищ прокурора.

– Вот он, – ответил инспектор, делая Малуару знак подойти.

– Вы знаете, где сел этот пассажир?

– Нет, сударь.

– А как же вы говорили господину комиссару, что в Лароше в этом отделении было двое мужчин?

– В Лароше – да, точно так, сударь. Один из них – я не могу сказать, который, – стоял около дверцы в тот момент, когда я отворил ее, чтобы впустить молоденькую барышню.

– Это та самая молоденькая девушка, которую потом нашли на линии близ Сен-Жюльен-дю-Со?

– Да, сударь.

– Черт возьми, это ясно! – выпалил Светляк.

– Что это вам кажется так ясно? – осведомился товарищ прокурора.

– Позволит ли мне господин товарищ прокурора высказать мою мысль?

– Разумеется, говорите.

– Так вот. По-моему мнению – и я голову готов дать на отсечение, что не ошибаюсь, – этот пассажир был уже убит, когда поезд остановился в Лароше.

Убийца намеревался сойти на этой станции, – продолжал Светляк, – чтобы бежать и таким образом окончательно скрыть свой след. Но в тот момент, когда он собирался выходить, дверца отворилась и обер-кондуктор впустил молоденькую девушку, так что убийца вынужден был остаться, чтобы преступление не было замечено немедленно. Поезд снова двинулся, а остановок уже не предвиделось до самого Парижа. Вероятно, в это время девушка почему-либо догадалась, что против нее сидит труп. Перепугавшись до смерти, она стала кричать, звать на помощь. Вот тогда-то убийца, чтобы спастись и в то же время отделаться от девушки,.взял да просто-напросто выбросил ее. Я уверен, что все это случилось именно так, как будто сам там был.

– Действительно, все это кажется совершенно логичным и весьма правдоподобным, – сказал следователь.

– Но в таком случае девушка видела убийцу и может сообщить нам его приметы, – заметил начальник сыскной полиции.

– Без сомнения, если только ее состояние позволит ей говорить, и вообще, если она останется в живых после своего ужасного падения, – сказал товарищ прокурора. – Говорят, она ранена очень опасно.

– Последняя депеша была успокоительного свойства, – проговорил инспектор.

– Мы сейчас телеграфируем в Сен-Жюльен-дю-Со, чтобы добиться хоть каких-нибудь подробностей и объяснений, – продолжал барон де Родиль. – Скажите, мать этой девушки была здесь сегодня утром?

– Да, она ожидала дочь, – ответил супрефект. – Я даже хотел, с вашего позволения, сообщить вам одно наблюдение. Почем знать, может быть, оно и имеет какое-нибудь значение?

– Какое же это наблюдение, сударь?

– Дама присутствовала при открытии вагона, в котором было совершено преступление.

– Ну и что же?

– Увидев лицо мертвеца, она испустила крик ужаса…

– Этот ужас кажется мне вполне естественным. Уж не заключаете ли вы из этого, что она знала покойного пассажира?

– Я действительно сделал это заключение.

– Спрашивали вы об этом мать девушки?

– Да, сударь.

– Что же она вам на это ответила?

– Что только вид трупа, покрытого кровью, был единственной причиной ее ужаса.

– Ничто не может быть более правдоподобно и как раз совпадает с тем, что я вам только что сказал.

– Так-то так. Но она ответила таким странным и смущенным голосом, что это только подтвердило мои подозрения, вместо того чтобы рассеять их.

– Она еще придет сюда?

– Да. Она придет к поезду, который отходит в двенадцать часов, чтобы ехать к дочери в Сен-Жюльен-дю-Со. Но я просил ее прийти несколько раньше, полагая, что вы захотите допросить ее.

– Вы отлично сделали. Я действительно хочу ее видеть. Что, это уже пожилая женщина?

– Нет, сударь, она еще молода и замечательно хороша собой.

– Вам известно ее имя и адрес?

– Как же! Она живет в Батиньоле, на улице Дам. У нее лавка лекарственных трав, а зовут ее madame Анжель.

Услышав это имя, барон де Родиль не мог удержаться от резкого движения и совершенно изменившимся голосом повторил:

– Madame Анжель?

– Да, сударь.

– И никакой фамилии?

– Увы, нет.

– Я поговорю с этой дамой, – снова сказал товарищ прокурора, лицо которого продолжало оставаться необыкновенно мрачным.

Помолчав с минуту, он обратился к начальнику сыскной полиции:

– У вас нет ни малейшего указания, которое помогло бы вам напасть на след убийцы?

– Ни малейшего.

– А для признания личности убитого?

– Также нет.

– В таком случае надо отправить тело в морг, выставить его, а в толпу пустите двух агентов, переодетых в штатское.

– Хорошо, сударь.

Спичка, ограничивавшийся до этого времени внимательным молчанием, заговорил:

– Я буду иметь честь попросить господина товарища прокурора разрешить мне вымолвить одно словечко.

– Говорите, я вас слушаю.

– Мне кажется, что до сих пор никто не поинтересовался узнать, был у убитого путешественника с собой какой-нибудь багаж или нет.

– Действительно, – ответили почти все в один голое, переглянувшись.

– Если окажется какой-нибудь багаж, – продолжал Спичка, – то, по всей вероятности, найдется и средство установить его личность.

– Мы сейчас же все узнаем, – проговорил начальник станции. – Малуар, пойдите в багажный зал.

Обер-кондуктор поспешно вышел, а инспектор тем временем велел приготовить носилки.

Светляк также выскочил из вагона и обратился к своему начальнику с просьбой дать ему осмотреть нож. И принялся разглядывать его с глубочайшим вниманием.

Спичка тщательно обнюхивал и обшаривал внутренность вагона, поднимал половики и подушки на скамьях, лазил под скамьи, но поискам его, по-видимому, было не суждено увенчаться ни малейшим успехом.

Барон де Родиль совершенно изменился с той минуты, когда узнал, что раненая девушка – дочь женщины, которую зовут madame Анжель. Глубокая складка пролегла у него между бровей, а лицо имело нервное, беспокойное выражение.

Эта видимая тревога барона, совершенно необъяснимая для окружающих, действовала на них крайне неприятно.

Но товарищ прокурора энергично старался подавить свою внутреннюю тревогу и овладеть собой.

«Это просто слабость, – думал он, – даже хуже – это безумие! Почему имя Анжель произвело на меня такое глубокое, странное впечатление? Почему это имя, даже через семнадцать лет, так перевернуло меня? Анжель! Мало ли женщин носят это имя? Что же из этого следует?»

Он поднял глаза и увидел, что на него устремлены глаза всех присутствующих. Тогда барон постарался придать своему лицу свойственное ему холодное, безучастное выражение.

– Каков бы ни был мотив преступления, – сказал он наконец, – очевидно, что убийца не новичок. Он доказал свое искусство и ловкость тем, что не оставил ни малейшего следа.

– Господин товарищ прокурора простит меня, если я позволю себе сказать, что не совсем разделяю его мнение, – заметил Светляк. – Мне думается, что убийца, напротив, сделал сильнейший промах, оставив нож в ране жертвы. Этот нож непременно выдаст его.

– Почему вы надеетесь, что нож приведет нас к цели?

– На лезвии этого ножа вырезано имя.

– Какое имя?

– То есть название того города, где он был сделан. Видите: Бастиа.

– Ну и что же? Это только доказывает, что это корсиканский нож, и ничего больше. Очень ничтожное сведение.

– Мне достаточно узнать, кто купил его, если только, разумеется, начальник поручит мне розыски…

– С завтрашнего же дня, Казнев, я вас приставляю к этому делу. Неужели вы думаете ехать на Корсику?

– Надеюсь, что мне не понадобится отправляться в такую даль; я думаю ограничиться поездкой в Марсель. Кажется, нож был продан в Марселе, ну, а вид у него такой внушительный, что продавец сразу узнает его.

В это время показались два железнодорожника с носилками, начальник станции и обер-кондуктор Малуар.

– Ну что? – с живостью обратился к ним барон де Родиль.

– Весь багаж, который я вез с поездом, сударь, – отвечал Малуар, – выдан пассажирам. В багажном и таможенном залах не осталось ничего.

– Вот у нас и еще одним шансом меньше, – как бы про себя проговорил барон де Родиль и прибавил: – Положите труп на носилки! А господин начальник станции, вероятно, не откажется дать нам какую-нибудь пустую комнату, куда мы поместим его до тех пор, пока за ним не приедет фургон из морга.

Носилки в это время поднесли к самому вагону.

Двое служителей не без труда вытащили труп.

– Мы находимся в глубочайшем мраке, господа! – заговорил барон де Родиль, обращаясь ко всем присутствующим. – Никогда до сегодняшнего дня мне не приходилось еще приступать к делу до такой степени таинственному. Человек убит. Кто он? На какой станции сел? Кто другой пассажир? Что послужило мотивом преступления? Алчность или месть? Сколько вопросов, столько и загадок, которые нам предстоит решить. А когда мы найдем ключ ко всем этим загадкам, убийца, вероятно, будет уже вне пределов досягаемости.

– Задача может быть решена очень скоро, – заметил начальник сыскной полиции.

– Каким образом? И кем?

– Да той самой молодой девушкой, которая сидела в одном отделении с убийцей и жертвой.

Лоб товарища прокурора снова омрачился.

– Если даже допустить, что она будет в состоянии говорить, все же еще ничто не доказывает, что ее показания наведут нас на что-либо определенное.

– Она, наверное, видела убийцу, так как, без сомнения, и она его жертва.

– Ее допросят, – глухо заметил барон де Родиль. – Первое, что нужно сделать, это снять умершего и выставить фотографии на всех станциях линии. Неужели же не найдется ни одной души, которая будет в состоянии сказать: я знаю этого человека!

Начальник сыскной полиции поклонился.

– Можно унести тело? – спросил полицейский комиссара.

– Можно.

Служители подняли носилки и пошли, следуя указаниям начальника станции и инспектора дороги.

Комната, в которую они пришли, была довольно велика; ее освещало большое окно со стеклянной рамой, выходившее в одну из залов вокзала.

В комнате стояли стол и два стула, на столе находилось все необходимое для письма.

– Господин судебный следователь сделает первый и краткий допрос, – сказал товарищ прокурора. – Поэтому я попрошу тех лиц, которых будут допрашивать, держаться невдалеке, с той стороны, откуда уходит поезд.

Все присутствующие немедленно удалились. В комнате остались только барон де Родиль, судебный следователь, супрефект, комиссар, начальник сыскной полиции с двумя агентами и труп.

– Я прежде всего допрошу обер-кондуктора Малуара, – заговорил судебный следователь. – Потрудитесь позвать его, monsieur Казнев.

Светляк уже хотел выйти, как вдруг в комнату вошел инспектор дороги.'

– Приехала мать пострадавшей.

Услышав это, товарищ прокурора пришел в ужасное волнение, которое ему и на этот раз никак не удалось скрыть.

Глаза всех присутствующих обратились на барона. Никто не забыл страшного выражения его лица, когда он в первый раз услышал это имя.

Барон прочел одну и ту же мысль во всех глазах. Он принял свой самый надменный вид, придал лицу равнодушное выражение и ледяным тоном ответил:

– Введите сюда madame Анжель.

Инспектор медленно вышел.

Торжественное молчание водворилось в комнате и продолжалось, ничем и никем не прерываемое, до тех пор, пока дверь снова не растворилась, и в ней, вся в черном, бледная как смерть, с дрожащими губами, не показалась красавица Анжель.

Глава XIV

СКОРБНАЯ СТРАНИЦА ПЕРЕЖИТОГО РОМАНА

Несмотря на бледность и черные круги под заплаканными глазами, мать Эммы-Розы действительно вполне заслужила прозвище, данное ей простодушными соседями. Выражение неподдельного восхищения моментально появилось на лицах всех присутствующих.

Инспектор вышел, тщательно затворив за собой двери.

Барон де Родиль внезапно сделал несколько шагов назад. Лицо его покрылось синеватой бледностью, и видно было, что он дрожал.

Madame Анжель между тем медленно продвигалась вперед, бесстрастно разглядывая незнакомых людей, не сводивших с нее глаз.

– Меня предупредили, господа, – сказала она, – что меня будут допрашивать.

Когда она договаривала последние слова, взгляд ее упал случайно на товарища прокурора.

Анжель пошатнулась, и на лице ее отразилось гневное изумление.

– Вы! Вы здесь! – пробормотала она задыхающимся голосом. – Да возможно ли это? Неужели я не ошибаюсь? Неужели глаза мои не обманули меня после семнадцати лет? Неужели вы действительно барон Фернан де Родиль?

– Я – товарищ прокурора Парижского окружного суда, сударыня, и явился сюда, чтобы констатировать совершенное преступление, – резко ответил барон, уже вполне овладев собой. – Когда судья исполнит свой долг, барон Фернан де Родиль будет отвечать на вопросы madame Анжель.

Яркая краска прихлынула к бледным щекам красавицы при этих словах, произнесенных сухим, резким, почти вызывающим тоном.

– Вам не на что отвечать мне, сударь, – с достоинством сказала она. – Мне нечего спрашивать у барона де Родиля, с которым меня снова столкнула несчастная судьба через долгих семнадцать лет. Что же касается судьи, то он может начать. Я жду.

Свидетели этой сцены невольно обменялись быстрыми взглядами. Каждый угадывал тайну и подозревал драму в загадочных словах Анжель и барона.

Monsieur де Жеврэ, следователь, решил прийти на помощь другу, смущение которого не укрылось от него. Он видел, что присутствие красавицы – для барона чистейшая пытка и напоминает ему какие-то отдаленные, но крайне тяжелые минуты.

Он поспешил разрядить обстановку.

– Вам придется отвечать только мне, сударыня, ввиду того, что следствие поручено мне.

– Спрашивайте, сударь.

– Нынче ночью на линии этой железной дороги было совершено преступление, и ваша дочь также стала жертвой убийцы того пассажира, вид которого вызвал у вас сегодня утром ужас.

– Я не знаю, сударь, была ли моя дочь жертвой убийцы. Я знаю только, что она ранена, может быть, очень опасно, и что до тех пор, пока я не прижму ее к своей груди, я буду терпеть все муки ада.

– Зачем непременно предполагать роковой исход? Верьте, сударыня, что, если бы опасность увеличилась, нам бы уже телеграфировали. Будьте доверчивее к будущему, надейтесь! Дочь ваша скоро поправится, так что мы будем иметь возможность допросить ее, потому что от нее, и от нее одной, мы надеемся добиться ключа к этой загадке.

– От нее? – удивленно повторила Анжель. – Каким же образом?

– Ваша дочь – так по крайней мере уверяет обер-кондуктор – находилась в том же самом отделении, где нашли убитого. Следовательно, она видела убийцу, который если и покушался на ее жизнь, то, вероятно, исключительно с целью избавиться от опасного свидетеля. Вот почему я говорю, что она одна может помочь правосудию, хотя в то же время ему можете помочь и вы.

– Я?! – воскликнула Анжель. – Каким же образом я-то могу помочь?

– Мы ждем от вас честных и открытых показаний.

– Ах, сударь! Что же я могу скрыть и что я могу сказать? Я ничего не знаю, кроме того, что моя дочь была жертвой…

– Чтобы отомстить за нее, вы готовы сделать все, не так ли?

– О да, все! Все на свете! Чтобы отомстить за нее, я готова пожертвовать своей жизнью!

– Так присоединитесь же к нам, потому что и мы имеем в виду ту же самую цель.

– Я готова.

– Ваше имя, сударыня?

– Анжель.

– Это имя, а фамилия?

– Меня зовут Анжель Бернье:

– Вы замужняя или вдова?

Анжель бросила презрительный взгляд на Фернана де Родиля и резким, сухим голосом ответила:

– Я вдова, хотя и никогда не была замужем! Я вдова человека, лучше сказать, подлеца, который обесчестил меня, соблазнил, сделал матерью, а потом у него не хватило сердца дать имя моей дочери, хотя он наверное знал, что это его дочь! Он знал, он не мог в этом сомневаться, да и не сомневался!

И суровый взгляд Анжель искал взгляда барона и не мог найти его!

Товарищ прокурора стоял, поникнув головой и опустив глаза.

– Как зовут вашу дочь?

– Эмма-Роза Бернье. Она носит мое имя, так как у бедной девочки нет другого. Отец не знает ее… он никогда даже не попытался увидеть ее. Но он будет вынужден увидеть и узнать наконец, хотя бы по прошествии семнадцати лет, потому что обязанность его профессии принудит его к этому. Может быть, угрызение совести и проникнет тогда в его душу, но это уже слишком поздно.

Фернан де Родиль, все еще не поднимая глаз, так как он боялся встретиться со взглядом Анжель, сделал шаг вперед.

– Потрудитесь ограничиваться ответами на те вопросы, которые вам задают, сударыня, – проговорил он повелительным тоном. – Правосудие не нуждается в ваших комментариях.

– Правосудие! – повторила Анжель. – Правосудие, представителем которого в настоящую минуту являетесь вы, не так ли?

Она хотела продолжать, но потом разом прервала себя и, обращаясь к следователю, прибавила:

– Господин барон де Родиль совершенно прав. Никаких комментариев от меня больше не будет. Что вам угодно еще узнать, сударь?

– Прежде всего, каким образом ваша дочь, почти ребенок, очутилась ночью, совершенно одна, в поезде?

– Моя дочь учится в пансионе в Лароше. Сегодня день ее рождения. Каждый год в этот день я уезжаю к ней и провожу с ней дня три-четыре. На этот раз очень серьезные обстоятельства помешали мне совершить обычное путешествие. Я и написала об этом madame Фонтана, начальнице пансиона, прося прислать дочь ко мне, проводив ее на вокзал и усадив в отделение для дам. Я писала также, что встречу дочь в Париже. Повинуясь моему приказу, Эмма села в Лароше на поезд, который отходит оттуда в четыре часа пятьдесят восемь минут. Я ждала ее здесь, и вы поймете, сударь, мое отчаяние и ужас!… Вместо дочери я получила телеграмму… телеграмму, в которой говорилось, что дочь моя ранена… и ранена опасно!…

Анжель не могла продолжать. Она закрыла лицо руками и горько разрыдалась.

Товарищ прокурора, повинуясь непреодолимому душевному порыву, подошел к ней и участливо проговорил:

– Ради Бога, успокойтесь, сударыня! Ваша дочь будет жить, мы отомстим за нее! Преступник будет наказан!

Анжель внезапно подняла голову, открыв свое прелестное лицо, все покрытое слезами.

– Отомстив за мою дочь, сударь, и наказав преступника, – с силой проговорила она, – вы только исполните свой профессиональный долг, только свой долг, и ничего больше!

Тут в разговор вторично вмешался следователь, господин де Жеврэ.

– Теперь вполне объясняю себе присутствие вашей дочери в вагоне, где было совершено убийство! Я попросил бы вас сообщить мне причину того необычного волнения, которое овладело вами сегодня утром при виде убитого пассажира. Значит, вы его знали?

Анжель задрожала.

Судебный следователь подошел к носилкам, стоявшим в отдаленном углу, присутствия которых красавица Анжель до сих пор не заметила. Он приподнял простыню и открыл лицо покойника.

– Посмотрите, – сказал он.

Глаза Анжель упали на неподвижное, синевато-бледное лицо мертвеца. Она сложила руки, и из груди ее вырвался мучительный крик.

– Вы сказали, – продолжал судебный следователь, – что причина вашего волнения была вполне законна и натуральна. Прошу же вас теперь объяснить нам эту причину. Вы знали убитого?

– Я его знала, – проговорила Анжель слабым, как дуновение ветерка, голосом.

Судьи и полицейский радостно переглянулись.

– Вы знаете его имя?

– Знаю.

– Его зовут?…

Голос красавицы все больше и больше слабел, ответы ее надо было почти угадывать.

– Его зовут, или лучше сказать, его звали Жак Бернье… Это был… мой отец!…

Восклицание ужаса вырвалось у всех присутствующих.

– Ваш отец! – повторил барон де Родиль.

Madame Анжель шевелила губами, но из них не исходило ни одного звука. Глаза ее закрылись. Она лишилась чувств, и начальник сыскной полиции бросился ее поддержать.

Глава XV

РАДОСТНАЯ И РОКОВАЯ ВЕСТЬ

Нам необходимо вернуться на несколько дней назад, к событиям, предшествовавшим таинственному убийству Жака Бернье.

Это было второго декабря, как раз за десять дней до преступления.

На больших часах в Батиньоле пробило половину девятого.

К консьержу дома № 54 на улице Дам вошел почтальон.

– Сесиль Бернье здесь? – спросил он.

С этими словами он вытащил из своей сумки продолговатый конверт, запечатанный пятью красными печатями.

– А что вам нужно от mademoiselle Сесиль Бернье? – спросила в свою очередь жена консьержа, честная и вполне достойная женщина, но до крайности любопытная от природы.

– У меня для нее заказное письмо, и поэтому необходимо, чтобы она расписалась.

–Заказное письмо! Ишь ты! Значит, деньги! Желала бы я почаще получать такие письма! Так вот, Сесиль Бернье живет на четвертом этаже, средняя дверь.

– Лезть на четвертый этаж! Господи, ну и служба! – проворчал почтальон. – А все же – служба, и, значит, уж ты тут ровно ничего не поделаешь, не правда ли? – закончил он и принялся взбираться по лестнице, продолжая ворчать на людей, которые получают деньги, а между тем позволяют себе жить на четвертом этаже.

Жена консьержа поспешила затворить двери своей каморки, где топилась маленькая железная печка, раскаленная чуть не добела, уголь так и пылал в ней. На дворе был страшнейший холод.

Почтальон довольно легко взобрался на девяносто шесть ступенек, отделявших его от квартиры mademoiselle Сесиль Бернье, и позвонил в среднюю дверь.

Ему отворила женщина лет пятидесяти и прямо, не дожидаясь, что он скажет, обратилась к нему с вежливым вопросом: что ему угодно?

– Заказное письмо для mademoiselle Сесиль Бернье.

– Так позвольте, я передам.

– Так не делается, голубушка, надо, чтобы барышня расписалась в моей книге.

– Да барышня-то еще спит.

– В таком случае я передам ей письмо в следующий раз.

– Нет уж, в таком случае, будьте добры, подождите, господин почтальон. Зайдите в столовую, тут вам будет потеплее. Я угощу вас рюмочкой старого коньяка: он согреет вас внутри и защитит от холода, – а потом разбужу барышню.

По-видимому, перспектива рюмочки старого коньяка произвела на почтальона крайне благоприятное впечатление. Он вошел в маленькую, скромную столовую, где Бригитта – так звали служанку – поспешно поставила на стол графин с коньяком и рюмку, которую наполнила до краев.

– Пейте, – сказала она, – я сейчас вернусь.

С этими словами добрая старуха исчезла за дверью, которую плотно затворила за собой.

Комната эта была спальней Сесиль Бернье.

Последняя полулежала на постели с занавесками. Она слышала голоса, но не могла различить слов.

– Кто там? – спросила она у вошедшей Бригитты.

– Почтальон, mademoiselle. Он принес заказное письмо, встаньте поскорее и накиньте пеньюар. Вам надо расписаться.

– Иду, иду.

Не прошло и двух секунд, как в столовую вошла Сесиль Бернье.

Молодой девушке было не более девятнадцати лет, но так как она была жгучей брюнеткой с великолепными иссиня-черными, как вороново крыло, волосами, то казалась несколько старше.