Текст книги "Кровавое дело"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 40 страниц)

– Нет, нет, это целая история, или, лучше сказать, роман, настоящий роман. Представьте себе, что дело идет об одной молоденькой девушке, которую я и мой брат спасли и взяли к себе.

Анжель и Леон разом вздрогнули.

– Молоденькая девушка? – переспросила дрожащим голосом Анжель, сердце которой, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.

– Да, сударыня, прелестный, несчастный ребенок. Ее хотели убить какие-то злодеи.

– Боже мой, Боже мой! – воскликнула Анжель. – О, если бы это была… Если бы я смела надеяться! Сударыня, ради самого Бога, скажите мне, как ее зовут?

Софи Риго бросила на Рене вопросительный взгляд.

– Вы можете ответить этой даме, милая Софи!

– Ваша имя, сударыня?

Анжель хотела ответить, но Рене прервал ее:

– Ваш брат был замешан в дело этой дамы по поводу убийства на Лионской железной дороге.

– Значит, вы madame Бернье? – с удивлением спросила Софи.

– А вы сестра Оскара Риго? – проговорила не менее удивленная Анжель.

– О, сударыня, – с живостью заговорила Софи, крепко пожимая руки Анжель, – благодарите моего брата, благословляйте его! Ведь это он спас вашу дочь!

– Он спас мою дочь!

– Не будь Оскара, ее бы уже не было на свете пять дней назад.

– И она теперь у него?

– Да, сударыня, и туда-то я и наведываюсь – ухаживать за нею.

Леон повторял:

– Я был уверен, уверен, что Эмма-Роза не умерла!

– О, милая, милая, как я счастлива благодаря вам! Как отплачу вам за все то, что вы для меня сделали? Ведите меня как можно скорее к дочери, умоляю вас!

Они отправились вперед.

– Что, она больна? Очень больна? – спрашивала по дороге Анжель.

– Да, больна! Но радость увидеть вас будет для нее лучшим лекарством и ускорит ее выздоровление.

– Услышь вас Господь!

– Вот здесь, – сказала Софи, указывая на один из домов. Анжель пошатнулась. Она не могла стоять на ногах от сильного волнения.

– Будьте мужественны, сударыня! – ободряла ее Софи.

– В горе у меня всегда хватало мужества, – ответила Анжель, – но в радости у меня его нет.

Глава LXV

ОСЛЕПЛА!

Когда Эмма-Роза проснулась, ей показалось, что вся комната погружена в глубокий мрак.

– Еще день не наступил, – проговорила она. – Попробую уснуть снова. Может быть, это успокоит ужасную головную боль.

И она снова положила на подушку свою головку, всеми силами призывая сон. Но сон не являлся.

Время тянулось мучительно долго, как вдруг забили маленькие часы, стоявшие на камине.

Она прислушалась: часы пробили девять.

– Девять часов! – воскликнула Эмма-Роза и разом села на кровати. – В девять часов, даже в это время года, уже давно должно быть светло.

Она протерла глаза. Глубокий мрак по-прежнему царил вокруг.

Дрожь пробежала по телу девушки, а в уме промелькнула ужасная мысль.

– Нет, – говорила она, стараясь отогнать от себя эту мысль, – нет, это невозможно! Болезнь не могла продвинуться так быстро! О, я хочу увидеть!… Хочу убедиться!

Левой рукой она стала шарить по ночному столику, отыскивая маленькую фарфоровую спичечницу. Она взяла одну спичку и чиркнула ею о стенку.

Спичка затрещала, и распространившийся по комнате сильный запах серы заставил закашляться Эмму-Розу.

Спичка явно зажглась, но бедная девушка не видела, как мелькнул огонь. Она ощутила сперва жар, потом ей обожгло пальцы.

Она бросила спичку, которая упала на пол и потухла.

Обезумев от ужаса, несчастная девушка соскочила с постели и, вытянув руки, принялась ощупью отыскивать окно, которое вскоре и нашла.

Как раз в эту минуту Анжель из окна квартиры Леона Леройе отчаянно кричала:

– Моя дочь! Моя дочь! Моя дочь!

Эмма-Роза, находясь в глубине комнаты, ничего не слышала, но, желая сделать последнюю попытку, подошла к окну и подняла занавес, надеясь, что мрак, царивший вокруг, разом рассеется.

Анжель снова увидела свою дочь, и в то же время ее увидели Рене и Леон, до тех пор приписывавшие видение Анжель галлюцинации.

– Да, я ослепла, окончательно ослепла! – воскликнула несчастная девушка, отходя от окна. – Прощай, жизнь! Смерть зовет меня!

С этими словами она упала на колени.

– Мама, дорогая, – рыдала она, поднимая руки к небу, – я иду туда… Прости меня, мама, как простит Господь… У меня нет ни силы, ни мужества продолжать жить без тебя. В сердце у меня были только две любви, две привязанности – ты и Леон. Я лишена вас обоих… К чему же влачить это невыносимое существование? Я одна в мире, я слепа. Сойдя в могилу, я только сменю один мрак на другой и одно одиночество на другое.

Она стояла на коленях и долго и горячо молилась.

– Тебе, мама, и Леону моя последняя мысль и мое последнее прости, – шептала она и молилась, прося Бога простить совершаемый ею грех, заклиная Его принять ее грешную душу и присоединяя к молитве имена матери и Леона.

Вдруг она встала с колен.

– Теперь я тверда, – сказала она, – я могу идти. По всей вероятности, я найду дорогу до реки, а если заблужусь, то, конечно, первый встречный не откажется указать мне путь и даже довести бедную слепую!

Бедняжечка обошла комнату, как вдруг услышала, что отворяется наружная дверь. Вслед за этим до нее донеслись голоса и шум приближающихся шагов.

Она в испуге отшатнулась, недоумевая.

Дверь отворилась, и на пороге показалась Анжель, а за нею – Софи и молодые люди.

– Дитя мое! – воскликнула Анжель. – Это я! Твоя мать!

– Слава Богу, – говорил в то же время Леон, – наконец-то мы вас снова нашли!

Эмма-Роза громко вскрикнула. Она не видела лиц, но зато сразу узнала голоса.

– Мама… мама… – говорила она, протягивая руки.

Анжель бросилась в комнату. Она видела, что девушка простирала к ней руки, но, вместо того чтобы схватить ее в объятия и крепко прижать к груди, отступила назад с болезненным стоном.

– Боже! – в ужасе воскликнула несчастная мать. – Ослепла! Ослепла!

– Мама, мама… – снова залепетала Эмма-Роза и, потрясенная, без чувств упала на руки Леона.

– Скорее, – обратился последний к Рене, – поезжай к барону де Родилю и следователю де Жеврэ и привези их сюда.

– Следователя де Жеврэ! – повторила Софи.

– Ну да, конечно!

– Его! Сюда!

– Да вам-то что? Сюда приедет не человек, а представитель закона.

Он бережно уложил бесчувственную Эмму-Розу на единственное кресло в комнате и бросился вон.

Через пять минут он был на улице Бонапарт. Быстро взбежав по лестнице, он позвонил у дверей барона.

Отворивший лакей сказал, что барон уехал в суд.

Не теряя ни секунды, Рене снова сел в карету и поехал прямо к судебному следователю.

– Как я рад, что вижу вас здесь! – воскликнул Рене, войдя в кабинет и увидев барона. – А я только что от вас.

– Что случилось?

– Эмма-Роза, mademoiselle Эмма-Роза…

– Что? – нетерпеливо перебил барон. – Что вы можете сказать о моей дочери?

– Она жива! Мы нашли ее!

– Нашли! – воскликнули разом Фернан и Ришар. – Где же она?

– У хорошо знакомого вам человека… у Оскара Риго.

Следователь и товарищ прокурора вскрикнули от изумления.

– Как, Риго! Тот самый, в невиновность которого я так глубоко верил, которого я выпустил на свободу! Неужели он соучастник убийства? – продолжал господин де Жеврэ.

– Нет, что вы! – возразил Рене. – Напротив: если Эмма-Роза жива, то благодаря Оскару Риго и его сестре.

Ришар де Жеврэ изумлялся все больше и больше.

– Как, – сказал он, – неужели и Софи Риго замешана в этом?

– Да, она замешана, и роль, которую она играет, – одна из самых благородных…

– Где же дочь Анжель?

– На улице Генего, в квартире Оскара…

– А Анжель?

– Подле нее…

– Бедная женщина… как, должно быть, велика ее радость!…

– И ее горе…

– Что вы хотите этим сказать?

– Mademoiselle Эмма-Роза ослепла…

– Ослепла! – с ужасом произнес Фернан де Родиль. – Возможно ли это?

– К несчастью, это так…

Товарищ прокурора в отчаянии заламывал руки.

– Каким образом вы напали на след madame Бернье?

Студент рассказал все.

– Удивительный факт! – воскликнул барон.

– Ваше присутствие на улице Генего необходимо, – продолжал Рене. – Madame. Бернье расскажет вам, как Эмму заманили в ловушку, из которой она так чудесно спаслась… За нею ухаживает сестра Оскара Риго.

– Софи Риго… – с презрением произнес господин де Жеврэ.

– Повторяю, – сухо заметил студент, – что mademoiselle Софи Риго выказала себя замечательно доброй, милой и преданной. Она заслуживает лишь самой глубокой благодарности и похвалы.

Господин де Жеврэ опустил глаза.

Они вышли из здания суда и сели в фиакр, поджидавший у решетки.

Анжель первая пришла в сознание.

Она вспомнила все и с усилием спросила:

– Где моя дочь?

Софи сделала движение по направлению к постели. Там, распростертая, лежала Эмма-Роза.

Анжель бросилась к ней.

– Милая, дорогая, девочка моя, ты меня не видишь, но слышишь. Очнись, скажи хоть слово!…

Эмма-Роза пошевелила губами. Руки ее отыскали голову Анжель, она привлекла мать еще ближе к себе.

– Мама, – лепетала она, – дорогая, милая мама, если бы ты знала, сколько я выстрадала с того дня, как мы расстались! Я уже отчаивалась в том, что мы когда-нибудь увидимся, и решила умереть!…

– Умереть – ты! – с ужасом воскликнула Анжель.

– Не огорчайся, мама, не плачь! Я утешилась. Пусть я ослепла, но я слышу твой голос, чувствую тебя… О, мама! Всего час назад я призывала смерть… Но теперь я хочу жить, потому что ты подле меня, и мы никогда больше не расстанемся.

С ужасом вспомнила Анжель про пятнадцать дней свободы, дарованных ей судебной властью.

Вдруг Эмма-Роза обвела комнату своими ничего не видящими глазами. В то же время она протянула руки, точно желая кого-то отыскать.

– Мама, – произнесла она неуверенным голосом, – сейчас, когда ты вошла, я слышала еще другие голоса. Ты была не одна?

– Нет, дитя мое…

– Кто же был с тобой?…

– Друзья…

– Какие друзья?

– Сестра твоего спасителя…

– Но ведь был еще кто-нибудь? – с живостью перебила Эмма-Роза.

– Да…

– Не можешь ли ты мне их назвать?

Леон дрожал, глаза его наполнились слезами, горло судорожно сжалось. Он бросился к постели девушки.

– Я тоже здесь, – произнес он еле слышным голосом.

– Леон, Леон! Стало быть, вы тоже не покинули меня!… Вы думали обо мне!…

– Покинуть вас! Но разве это возможно? Разве вы для меня не все? Разве вы не единственная моя радость?

– Увы! Я уже не та: я ослепла!

– Замолчи, дорогая! – прервала Анжель.

– Слепая, – повторил Леон, целуя руки Эммы-Розы. – Так что же?! Слепую я вас люблю еще больше, чем здоровую.

Эмма-Роза хотела ответить, но в это время раздался стук в дверь.

– Кто-то постучал, – сказала Софи. – Если бы это был мой брат, он не постучался бы, а просто сказал бы свое имя… Нужно ли открывать?

– Разумеется, – заметил Леон, – это, должно быть, Рене.

Софи открыла дверь, на пороге которой показались Фернан де Родиль и господин де Жеврэ, их сопровождал Рене.

– Войдите, господа… – сказала с некоторым волнением Софи.

Следователь вежливо раскланялся со своей любовницей.

Фернан де Родиль подошел прямо к Анжель.

– Ослепла! Она ослепла! – воскликнула та, увидев Фернана и указывая ему на дочь.

Огорчение Фернана де Родиля ясно выразилось в смертельной бледности, покрывавшей его лицо.

– Бедное дитя! – проговорил он. – Бедное дитя! – И, взяв Анжель за руки, прибавил: – Несчастная мать!

– Мама, кто это пришел? – спросила Эмма-Роза.

– Товарищ прокурора Фернан де Родиль и господин де Жеврэ, судебный следователь. Они были уже у тебя в Сен-Жюльен-дю-Со, моя милочка.

– Правосудие! – проговорила Эмма-Роза, задрожав всем телом.

– Вам нечего бояться правосудия, – проговорил Ришар де Жеврэ, подойдя к ней. – Его задача – защитить вас от врагов, найти виновников преступления. Рассказав нам все, вы не только поможете найти виновных, но и доставите вашей матери возможность доказать свою невиновность.

– Да кто же мог в ней усомниться хоть на минуту? Мама точно так же, как и я, жертва того человека, который убил моего дедушку и хотел убить и меня дважды.

– Значит, вы видели его?

– Да, сударь.

– Где же?

– В том доме, куда он завлек меня хитростью. О, западня была устроена очень ловко! Я узнала его с первого взгляда и поняла, что пропала. С помощью своего сообщника он заставил меня проглотить какое-то питье, от которого я и теперь еще чувствую страшную горечь во рту. Я потеряла сознание; а когда пришла в себя, то убийцы уже исчезли.

– Вы уверены, что один из виновников этого нового преступления – тот самый человек, который сидел в вагоне?

– Вполне уверена, сударь. Он, он схватил меня и выбросил на рельсы между Вильнёв-на-Ионне и Сен-Жюльен-дю-Со. О да, разумеется, это он!

– Вы и сообщника признали?

– Нет, сударь, потому что я вовсе не знаю его и никогда не видела раньше.

– Пожалуйста, опишите нам их приметы.

– Один из них, тот, которого я видела уже вторично, был переодет.

– Как?

– На нем была надета ливрея.

– К чему это переодевание?

– Да ведь он правил каретой, в которой они меня увезли.

– А другой?

– У другого было самое обыкновенное лицо, но бледное и болезненное, с красными, распухшими веками. Вообще он имел болезненный вид. Одет он был совсем просто, и ничто не могло привлечь к нему особого внимания.

– Что это за дом, в который вас отвезли?

– Он принадлежит сестре этого прекрасного человека, который спас меня, господина Оскара Риго, как я узнала впоследствии.

У судебного следователя вырвался жест изумления.

– Это осложнение весьма странно! – воскликнул он и, обращаясь к Софи, прибавил: – Прошу вас, mademoiselle, объясните нам это.

– О, сударь, надеюсь, что вы не будете подозревать моих друзей, этих добрых, самоотверженных людей, которые спасли меня от смерти, приютили и были так добры! Это было бы и ужасно, и жестоко, и несправедливо! – воскликнула Эмма-Роза, простирая руки.

– Будьте спокойны, – ответила Софи с легкой иронией в голосе. – Как ни предан господин де Жеврэ своим обязанностям, но я надеюсь, что даже у него не хватит духу заподозрить меня в сговоре с вашими убийцами.

– Однако, mademoiselle, – несколько смутясь, настаивал следователь, – как могло случиться, что эти злодеи избрали местом для совершения преступления вашу дачу, которая, кажется, находится в Ла-Пи, если я не ошибаюсь?

– Именно в Ла-Пи, вы ничуть не ошибаетесь, – по-прежнему иронически продолжала Софи. – Вот сведения, которые я могу вам дать, а остальное уже ваше дело.

И сестра бывшего носильщика рассказала все.

– Вы говорили о западне? Какого же рода западня была вам поставлена?

– Накануне я получила таинственное письмо, и в этом письме мне было сказано, что на другой день за мною приедут и отвезут к моей матери, которая будто бы убежала из тюрьмы, и мы вместе уедем из Франции.

– Все это чудовищно! Просто ум за разум заходит! Где это письмо?

– Я отдала его Оскару.

Анжель обняла дочь и крепко прижала к сердцу.

– А я, сударь, – проговорила она, обращаясь к следователю, – еще должна дать вам отчет о результатах поисков, которые я начала вчера, как только вышла из тюрьмы.

– Говорите, я вас слушаю.

Анжель повторила историю разбитого окна.

– Ясно, что эти два человека – те же самые, которые хотели заманить вашу дочь в ловушку, где она чуть не погибла, – сказал господин де Жеврэ, со вниманием выслушав рассказ Анжель. – Я начинаю верить, сударыня, что сделал непростительную и ужасную ошибку относительно вас, и теперь ваша невиновность кажется мне настолько же ясной, насколько очевидной казалась до сих пор ваша преступность. Но, для того чтобы суд признал законной перемену моего мнения и прекратил бы дело, надо, чтобы эта перемена основывалась не на предположениях, а на твердых доказательствах. Почему Оскар Риго не пришел сообщить мне, что он сделал? Почему не сказал мне, что случилось в Ла-Пи? Наконец, где он сам?

– Увы, сударь, – ответила Софи, – я ищу моего брата с утра. Он пропал со вчерашнего вечера, что меня страшно беспокоит, так как он вызвался быть сторожевой собакой mademoiselle Эммы-Розы, и я считаю этого славного малого положительно не способным бросить свой пост. Я сходила и в депо префектуры, думая, не попался ли он в какой стычке на улице… Была я и в морге…

В эту минуту кто-то слегка постучал в дверь.

– Может быть, это мой брат! – воскликнула Софи и побежала открывать.

Но ее ожидало полное разочарование. На площадке стоял посыльный, держа в руках свою фуражку.

– Кого вам нужно, мой друг?

– Будьте любезны, скажите, не здесь ли живет господин Оскар Риго?

– Здесь. Вы, верно, от него?

– Именно от него.

– Пусть он войдет, – воскликнул судебный следователь.

Глава LXVI

ВОЗВРАЩЕНИЕ ОСКАРА

– Вы, кажется, сказали, что пришли по поручению Оскара Риго? – заговорил следователь.

– Сейчас я вам все это объясню. Господин Риго обещал мне вознаграждение, если я наведу его на след одного человека, которого он искал. Ну вот, вчера вечером мне и посчастливилось наткнуться на этого человека. Я передал его господину Риго, который страх как был этим доволен и велел мне непременно прийти к нему сегодня на улицу Генего за обещанным вознаграждением. Он обещал мне двести франков, вот я и пришел; ну, а так как господина Риго нет дома, то я зайду как-нибудь в другой раз.

Все слушали посыльного с напряженным вниманием.

– Что же это был за человек, за которым вам поручил следить Оскар Риго? – спросил следователь.

– Да какой-то мазурик, благодаря которому у господина Риго вышли большие недоразумения с правосудием.

– А вы каким образом его узнали?

– Да несколько дней назад он послал со мной пакет в тюрьму Сен-Лазар.

Анжель, задыхаясь, сложила руки.

– И кому же был адресован этот пакет?

– Госпоже Анжель Бернье.

– И вы встретились с этим самым человеком вчера вечером?

– Да, встретился и стал следить. Господин Риго случайно попался нам тут же, и я сказал ему: «Вот вам ваш молодчик!»

– Где же все это происходило?

– На улице Бонапарт, у входа в пассаж Изящных Искусств.

– Значит, как раз на том месте, где Оскар устроил свой пост, – заметила Софи.

– Мы проследили за нашим человечком вдвоем до площади Карусель, а затем, так как я был больше не нужен, я и ушел.

– Боже мой! Боже мой! – в ужасе воскликнула Софи. – Наверное, этот злодей заманил брата в какую-нибудь западню и там убил!

– Где вы его встретили?

– На углу улицы Вожирар и улицы де Ренн. И уж поводил же он меня, мерзавец! – раздался вдруг мягкий басок Оскара.

Бывший носильщик вошел незамеченным, среди всеобщей озабоченности. Рука у него была на перевязи.

– Мой брат! – воскликнула Софи, бросаясь к нему на шею.

– Риго! – проговорил следователь.

– Да, Риго собственной персоной. Риго, по прозванию Весельчак, а в настоящее время – калека, избитый, на три четверти утопленный и видящий, что тайна, которую он хранил так долго, уже порядком разглашена! Ну, что же делать! Не удалось мне посекретничать! Зато мы все в сборе! И моя маленькая барышня нашла свою мамашу! Вот уж это меня радует, так радует, смею вас уверить, а мазурик-то, который хотел с нами покончить, опять выскользнул у меня из рук.

– Но ведь вы же все-таки следовали за ним? – спросил следователь.

– До Жуанвиля, и даже дальше… Но тут мошенник угостил меня тремя выстрелами из револьвера, и я упал в Марну, однако вылез оттуда, потому что с самого нежного детства плаваю, как лягушка: это уж дар природы.

– Значит, вы ранены?

– Кажется, ничего особенного. Так себе, пулька руку зацепила.

– Ну, а этот человек?

– Разумеется, исчез, пока я плыл под водой. Это тот самый, которого я встретил в Марселе у торговца ножами, убийца Жака Бернье!

– И опять злодей ускользнул от нас! – в отчаянии сказала Анжель.

– Ну уж это не по моей вине!

– Но почему же вы не сообщили нам о ваших планах? – осведомился следователь. – По крайней мере, за вами наблюдали бы агенты и в крайнем случае поспели бы к вам на помощь!

– Я это отлично знаю, но я хотел действовать один. Мой мазурик думает, что я теперь на дне Марны и что меня кушают раки, ну и, разумеется, спокоен. Он перестанет теперь беречься, и тут я его цап-царап!

Анжель взяла Оскара за здоровую руку и крепко пожала ее.

– Позвольте же мне поблагодарить вас, мой добрый друг!

– И-и, полноте, милая барынька, – весело возразил Оскар. – Пока вам не приходится меня благодарить. Ведь, работая для вас, я работал в то же время для себя! Я люблю уплачивать свои долги.

Вода была так холодна, что я буквально застыл и в первый момент даже и плыть не мог, да и рана еще болела чертовски. Однако я кое-как выбрался и, весь продрогший и вымокший – вода текла с меня ручьями, – добежал до Жуанвиля, где мне дали маленькую комнатку в гостинице. Зубы у меня так и стучали. Я бросился в постель, закутался в три одеяла и выпил стакана четыре глинтвейна. Это меня несколько поправило. Сегодня утром соседний доктор пришел и перевязал мне рану. Он сказал, что все пустяки и живо пройдет. Платье мое успело высохнуть за ночь. Я оделся, вернулся в Париж и снова готов пуститься в погоню за моим негодяем. Ну, да дело не в этом! Как здоровье mademoiselle Эммы-Розы?

– Она ослепла! – ответила Анжель и горько заплакала.

– Бедненькая, миленькая, голубушка-барышня! Я боялся, что этим кончится! Вот несчастье-то! Боже великий! Что за несчастье!

– Матье, милый ты мой старина, и ты здесь! – воскликнул Оскар, который только теперь заметил своего приятеля посыльного. – Ну, как ты поживаешь?

– Ничего себе, помаленьку!

– Ты, конечно, пришел за обещанным вознаграждением?

– Я пришел за этим, верно, но теперь отказываюсь.

– Вот тебе раз! Почему же?

– А потому, что на вас обрушилось то, что, в сущности, должно было случиться со мной, и поэтому я нахожу, что мы с вами квиты.

– Вы отличный человек, старина, но что обещано, то обещано. Я должен вам двести франков, которые моя сестричка уплатит вам с особенным удовольствием. Вы обидите нас обоих, если будете отказываться.

Софи уже открыла портмоне.

– И помните, – продолжал Оскар, – что если этот человек попадется вам еще когда-либо, то вам ни под каким видом не следует упускать его!

– Уж насчет этого будьте благонадежны! Не выпущу!

Посыльный раскланялся, пожал руку Оскару и ушел, унося честно заработанные двести франков.

– Что же вы теперь намерены делать? – обратилась Анжель к следователю.

– Он не убежит от нас, сударыня, на этот счет вы можете быть совершенно спокойны. Я прикажу удвоить надзор, – ответил Ришар де Жеврэ.

– К чему привели все эти полицейские надзоры? – с горечью спросила Анжель.

– Теперь мы должны прежде всего заняться Эммой-Розой, – сказал барон де Родиль. – Она поселится с вами в той квартире, где вы теперь живете.

– Я поеду куда угодно, только бы не разлучаться с мамой! – воскликнула Эмма-Роза.

– Вы и не расстанетесь с нею! Она будет около вас, так же, как и все те, кто вас любит и кого любите вы!

– И я буду в их числе, mademoiselle, – радостно воскликнул Оскар. – Мы с вами хоть и недавние знакомые, но я чувствую, что мне уже теперь вас никогда в жизни не забыть, и я готов за вас в огонь и в воду, на ваш выбор!

– Благодарю, мой друг, – проговорила Эмма-Роза, – дайте мне вашу руку!

Бывший носильщик взял в свою мохнатую лапу нежную ручку Эммы-Розы и бережно поднес ее к губам.

– Господин барон, – обратился к Фернану Леон Леройе, – позвольте мне высказать мое мнение.

– Говорите!

– Мне кажется невозможным, чтобы слепота, так ужасно и почти внезапно поразившая mademoiselle, была неизлечима. В Париже немало светил науки, специалистов, успевших прославиться на весь мир.

– Я совершенно согласен с вашим мнением, мой милый друг, с сегодняшнего же дня отправляюсь отыскивать окулиста, который бы мог вылечить бедненькую девочку.

Ришар де Жеврэ обратился к Оскару Риго и сказал:

– Оскар, вы положительно славный малый! Дайте мне вашу руку!

– Ах, черт возьми, да с превеликим удовольствием! Это очень недурно, что вы наконец изменили свое мнение обо мне!

– Позвольте и вам также, mademoiselle, выразить мое глубочайшее уважение, – продолжал следователь, обращаясь к Софи. – Вы доказали своей преданностью, что у вас прекрасное сердце. Я этого не забуду.

Сестра Оскара поклонилась следователю с нескрываемой иронией.

«Ишь ты, какого Лазаря запел, – думала она, кусая губы, чтобы не расхохотаться. – Ловкий комедиант, нечего сказать!»

Следователь удалился.

Анжель снова поблагодарила спасителей дочери и, расцеловав их от всей души, вышла из дома, поддерживая под руку Эмму-Розу.

Товарищ прокурора шел за ними с Леоном и Рене.

Последний, уходя, успел шепнуть Софи:

– До вечера, не так ли?

Она ответила пожатием руки и многообещающим взглядом своих прелестных глаз.

– Поедемте со мной, друзья, – сказал барон, обращаясь к молодым людям, – ваше присутствие мне необходимо.

Приехав на улицу Бонапарт, барон помог выйти из кареты дамам и повел их не в квартиру Анжель, а в свою собственную, пригласив туда и обоих друзей.

Глава LXVII

ОТЕЦ И ДОЧЬ

– Садитесь, – обратился он к молодым людям, заботливо усаживая Эмму-Розу на диван, около Анжель.

Леон и Рене сели. Фернан де Родиль остался стоять.

Он был страшно бледен, и на его расстроенном лице отражалось сильнейшее волнение.

– Вы, вероятно, спрашиваете себя, – начал он голосом, сильно дрожавшим от волнения, – почему я просил вас приехать? А вот почему! Вы, я думаю, поняли и угадали, что меня и Анжель Бернье связывают тайные узы.

– Барон… – начал Леон.

– Дайте мне сказать, – продолжал Фернан. – Оба вы в душе, вероятно, строго осудили меня. Я обольстил молодую девушку, повторяя ей вечные обещания и клятвы, на которые так щедры мужчины, а затем бессовестно бросил ее, зная, что у нее будет ребенок и что ребенок – мой. В этом я не мог сомневаться, да никогда и не сомневался.

Я все сказал вам о прошлом, теперь будем говорить о будущем. Вы осудили меня и должны видеть, как я искуплю свою вину. Я, в вашем присутствии, становлюсь на колени перед матерью и дочерью и молю их о прощении и забвении.

Барон вынужден был остановиться. Страшные рыдания душили его.

– Фернан, Фернан, – воскликнула Анжель, – я простила вас с того самого дня, когда поняла, что отныне вы решили жить только ради нашего ребенка.

Она тоже не могла выговорить больше ни слова, потому что слезы душили ее и потоками струились по красивому, изможденному лицу.

Барон взглянул на нее с неизъяснимой благодарностью. Потом упал на колени перед Эммой-Розой и, покрывая ее руки слезами и поцелуями, проговорил:

– Ты слышишь, дорогая дочь, что твоя мать прощает меня? Неужели ты не последуешь ее примеру? Неужели ты также не простишь меня?

– Я бы от всей души сделала это, отец, если бы мне было за что прощать вас! Но я могу только любить вас и буду любить от всего сердца!

За этими словами наступило глубокое молчание. В течение нескольких минут слышались только рыдания.

– А теперь, господа, – проговорил барон, садясь между Анжель и Эммой-Розой, – запомните хорошенько, что я вам скажу. В настоящее время Анжель Бернье – моя жена перед Богом, но, как только суд признает ее невиновность, она станет моей женой и перед людьми! Monsieur Леройе! Вы любите мою дочь?

– Люблю ли я ее! – воскликнул Леон, сердце которого готово было выпрыгнуть из груди.

– А ты, дитя мое, – продолжал барон, – любишь господина Леройе?

– О да, папа, я его люблю всей душой, – просто ответила девушка.

Барон соединил руки молодых людей.

– Обещаю вам, что вы женитесь на моей дочери! Когда ты будешь законной дочерью барона де Родиля, отец Леона первый попросит у меня твоей руки для своего сына.

И барон снова крепко прижал к сердцу дочь.

Леон и Рене остались обедать у товарища прокурора. За обедом все время толковали о визите к окулисту.

Глава LXVIII

У ОКУЛИСТА

На другой день Луиджи и Пароли сидели вдвоем в кабинете последнего. Закончив утренний обход, Пароли позвал к себе Луиджи, который в этот день отпросился из мастерской. Доктор не счел нужным рассказывать своему соотечественнику о встрече с Оскаром Риго, так как ни минуты не сомневался в смерти бывшего носильщика.

– Итак, – говорил Пароли, – несчастный случай в театре Батиньоль не дал повода ни к каким подозрениям, ни к каким комментариям?

– Ни к каким! Дарнала ведь найденыш. Он вырос в воспитательном доме, и поэтому родных у него нет никаких – ни дальних, ни близких. Директриса взяла на себя заботы о похоронах, которые состоятся сегодня, говорят, в грандиозных размерах.

– А что Жанна Дортиль?

– Тут совсем другая история. Молодая особа, очевидно, советовалась с весьма ловким дельцом и теперь заводит процесс с директрисой, возлагая на нее гражданскую ответственность за ранение, так как виной этому – плохой револьвер, принадлежащий администрации. Директриса, со своей стороны, взваливает всю вину на оружейника; но она-то свой процесс проиграет, потому что мой хозяин имеет возможность доказать, что именно этот револьвер был куплен не у него; что же касается Жанны Дортиль, то можно с достоверностью сказать, что эта бойкая особа выиграет свою тяжбу.

– А что она требует?

– Пятьдесят тысяч франков.

– У нее оторвало два пальца?

– Да. Выходит, что она ценит каждый свой палец в двадцать пять тысяч франков.

– А что будет с неигранной пьесой, которую должны были поставить на днях?

– «Преступление на Лионской железной дороге»? Ну, разумеется, кануло в воду. Во-первых, два последних акта еще не написаны, а во-вторых, так как Дарнала не может больше ни написать, ни участвовать в пьесе, то директриса и слышать о ней не хочет.

– Отлично. Ну, а что делается в Ла-Пи?

– Ровно ничего не слышно. Ни слова. Ни звука.

– Что и доказывает, что наша полиция ни к черту не годна. Возможно, она молчит, желая действовать втайне. А впрочем, нам ведь это, в сущности, решительно все равно. Мы ведь вне всяких подозрений. А теперь вот что: подыщи какой-нибудь благовидный предлог и уйди от своего оружейника. Тебе незачем больше работать, так как благодаря мне ты теперь рантье.

– Завтра же пойду к хозяину и скажу, что у меня на родине умер дальний родственник и поэтому я отправляюсь туда получать наследство.

– И чудесно!

В продолжение этого разговора достойные друзья ходили взад и вперед по кабинету.

Подходя к окну, Луиджи каждый раз машинально взглядывал во двор. Вдруг он остановился и, побледнев, глухо вскрикнул.

– Что с тобой? Что ты, с ума сошел, что ли? – с беспокойством спросил Пароли.

Но Луиджи был не в состоянии ответить ни слова. Изумление и ужас так сдавили ему горло, что он буквально онемел. Вместо ответа он протянул руку к окну.

Пароли взглядом последовал за этой рукой и в свою очередь окаменел от ужаса.

Он увидел нечто невозможное, невероятное! Он старался уверить себя, что у него галлюцинация.

Он увидел – или же ему казалось, что он увидел, – Эмму-Розу, потом какую-то незнакомую женщину и троих мужчин. Все они стояли около подъезда и разговаривали с одним из служащих больницы.

Итальянец, шатаясь, отступил назад.

– Эмма-Роза жива! Жива! – в ужасе проговорил он.

Луиджи еле слышным голосом пробормотал: