Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 42 страниц)

– Он опоздал на свидание…

– Нет, нет! От этого до предательства еще далеко, и я считаю его неспособным продать своих товарищей.

– Э! Дуралей! Он был способен на все, чтобы сделать дело один!

– Не может быть! Он просто пришел слишком поздно.

– Какие глупости! Разве ты не помнишь, что комиссар сказал мне: «Я ищу именно вас». Кто же, как не Жеди, мог ему сказать, что я буду в «Серебряной бочке».

– У тебя сделали обыск, нашли часы, тебя узнали – вот и все. Это кажется мне очень просто.

– Всякий может думать по-своему. Я же уверен, что Жан Жеди нарочно навел на нас, чтобы ни с кем не делиться сокровищем с улицы Берлин. Но даю тебе слово, что это не принесет ему счастья.

– Ты хочешь устроить что-нибудь против него? – с беспокойством спросил нотариус.

– Положись на меня.

– Ты хочешь на него донести?

– Почему же нет?

– Ты с ума сошел! Заговорив про дело на улице Берлин, в котором ты сам принимал бы участие, ты рискуешь самое меньшее пятью годами тюремного заключения, а нет – так и каторжными работами.

Ландри покачал головой:

– Черт возьми! Ты, может быть, и прав.

– Конечно, я прав, – продолжал бывший нотариус. – Подумай только: если Жан Жеди ничего не украл на улице Берлин, он выйдет из дела белее снега, а тебя засадят на его место. Кажется, ясно?

– Да, конечно. Но тем не менее он должен поплатиться и поплатится.

– Каким образом?

– Ба! Стоит только подумать, и всегда что-нибудь придумаешь.

В эту минуту в залу ввели целую шайку бродяг, и все пустые места на постелях были тотчас же заняты. Ландри и Бриссон должны были закончить свой разговор.

Бывший нотариус скоро заснул, а его товарищ думал всю ночь, составляя план мщения.

Утром, когда сторожа пришли мести залу, двое приятелей возобновили прерванный разговор.

– Тебя сейчас позовут к следователю; надо уговориться заранее. Меня могут наказать только за бродяжничество и ни за что больше. Я отделаюсь одним годом. Ты не будешь говорить обо мне?

– Нет.

– Наверное?

– Будь уверен.

– Ты ничего не скажешь про дело на улице Берлин?

– Ни слова.

– Ты прощаешь Жана Жеди?

– Ни за что в жизни!

– Значит, ты донесешь на него?

– Это мое дело.

– Если хочешь остаться со мной в дружбе, то я советую тебе не заниматься им…

– Однако, черт возьми! – перебил Ландри. – Оставишь ли ты меня в покое?!

В эту минуту дверь в залу снова отворилась, и на пороге появились три сторожа, из которых один держал бумагу, исписанную именами.

Этот сторож, сделав несколько шагов, взглянул в залу и громко произнес:

– Проспер Ландье.

– Здесь, – ответил молодой человек лет восемнадцати, выходя из рядов.

– Бернар Жолье.

– Здесь.

– Клод Ландри.

– Здесь.

И сообщник нотариуса в свою очередь вышел вперед.

Все трое сейчас же были переданы на руки солдатам, которые по лабиринту коридоров и лестниц проводили их в галерею, куда выходят кабинеты следователей.

Клод Ландри шел, опустив голову, погруженный в размышления. Он готовил ответы на вопросы следователя и придумывал средство запутать Жана Жеди в свое дело.

Его позвали первым, солдаты втолкнули его в кабинет, а сами встали сзади.

Следователь сидел за столом. Около него за маленьким столиком сидел письмоводитель, который должен был вести протокол допроса.

Прежде чем начать, следователь взглянул на Ландри: у него был приличный вид, поэтому первое впечатление было благоприятным.

Затем он начал задавать обычные вопросы.

Ландри отвечал самым кротким голосом.

После неизбежных предварительных вопросов следователь наконец перешел к факту, на котором основывалось обвинение.

– Вы обвиняетесь, – сказал он, – в том, что украли шесть пар часов на выставке у часового мастера в предместье Сен-Дени. Что вы можете на это ответить?

– Я отвечу, что виноват, – прошептал Ландри, разыгрывая глубоко огорченного. – К тому же, как мог бы я отрицать, когда часы найдены у меня?

– Действительно, вот они.

– Тем не менее я осмелюсь утверждать, что гораздо меньше виновен, чем это кажется.

Следователь привскочил.

– Меньше виновны, чем кажется? – повторил он, глядя ему в лицо. – Эта претензия по меньшей мере странна. Вас видели в ту минуту, когда вы воровали, а после этого нашли в вашем чемодане украденные вещи.

– Я был не один, господин следователь. Я только смотрел, как другой воровал, но лично не брал ничего.

– Полноте, ваша внешность описана совершенно верно.

– Да, потому что я был рядом с тем…

– С кем? С вашим сообщником?

– Да, господин следователь. Даю вам слово, что украл вещи он, я же только стоял настороже.

– И вероятно, вы будете говорить, что он отнес часы к вам?

– Точно так, господин следователь. Я взял на себя спрятать их до тех пор, пока не представится случай продать. Моя любезность погубила меня.

– Однако ваша любезность имела основой вашу же выгоду. После продажи деньги должны были быть разделены?

– Конечно, господин следователь. Это совершенно естественно.

– А кто был другой, ваш мнимый сообщник?

Ландри опустил голову, вертя в руках фуражку.

Наступило минутное молчание.

– Отвечайте же! Если вы можете назвать настоящего вора! Не то я буду думать, что вы просто сочинили все это для того, чтобы снять с себя большую часть ответственности. Вы попадаетесь уже не в первый раз и вдобавок за подобное же воровство. В первый раз о вашем поведении не могли сказать ничего дурного, поэтому вас приговорили всего к двум месяцам тюремного заключения, но на этот раз суд будет строже, и вас отправят на тринадцать месяцев в центральную тюрьму и на несколько лет отдадут под надзор полиции, если только вы не докажете существование сообщника, более виновного, чем вы.

Ландри вздрогнул, так как полицейский надзор внушает всем ворам непреодолимый страх. Это классический меч Дамокла, постоянно висящий над их головой. Выйдя из тюрьмы, они обязаны жить в указанном полицией месте. Если же они явятся в Париж, то могут быть почти уверены, что их сейчас же арестуют и приговорят уже гораздо строже.

– Как, господин следователь! – вскричал он. – За какую-нибудь несчастную полудюжину скверных часов, из которых двое сломаны, меня присудят к тринадцати месяцам и к полицейскому надзору?!

– Это самое меньшее, что вам грозит, если вы главный виновник. Если же вы только сообщник, то к вам, по всей вероятности, будут снисходительнее. Может быть, даже забудут, что вы пытались сопротивляться полиции.

Ландри сложил руки, и лицо его приняло самое лицемерное выражение.

– О! Господин следователь! Я от всего сердца раскаиваюсь, клянусь вам! Я выпил лишнее и, видя, что меня арестуют, почти сошел с ума. Я не понимал, что говорю, что делаю, и теперь на коленях готов просить прощение за мое преступное покушение…

– Которое, без сомнения, удалось бы, если бы не вмешательство одного мужественного человека, который бросился и обезоружил вас, рискуя жизнью. Но дело теперь не в том: надо закончить историю с часами, и я советую вам назвать сообщника, если только он у вас был.

– Мне тяжело донести на товарища, – прошептал Ландри. – Но каждый должен думать о себе…

– А так как это необходимо, то говорите!

– Сообщника зовут Жан Жеди по прозвищу Соловей.

Следователь сейчас же выписал ордер на арест Жана Жеди.

Затем спросил, кто это такой.

– Жан Жеди, – ответил Ландри, – уже раз шесть был осужден и, между прочим, один раз на пять лет тюрьмы и шесть лет был под надзором полиции.

– Где он живет?

– На улице Винегрие, 21.

Следователь закончил допрос. Письмоводитель прочел все записанное, и Ландри подписал, не моргнув.

– Отправьте подсудимого в тюрьму, – сказал следователь солдату.

Ландри сделал движение, чтобы попросить позволения говорить.

– Что вам надо? – спросил следователь.

– Господин следователь, – прошептал арестант, – вы арестуете Жана Жеди?

– Ну так что же?

– Я хотел бы просить, как милости, чтобы меня не сажали вместе с ним. Он очень мстителен. Когда его арестуют, он, без сомнения, угадает, что я донес на него, и так как я очень кроток, то, наверное, свернет мне шею.

– Хорошо. Ваше желание будет исполнено.

– Благодарю вас, господин следователь. Вы спасаете мою жизнь.

После ухода Ландри следователь сейчас же позвал агента:

– Возьмите на себя это дело.

– Какое?

– Надо произвести арест на улице Винегрие, 21.

– Кого прикажете арестовать?

– Некоего Жана Жеди по прозвищу Соловей.

– Погодите, я знаю, кто это. Он судился уже много раз. Мы давно караулим его. У него нет никаких средств, и мы предполагали, что он ворует, но он очень ловок, и его невозможно поймать на месте преступления.

– Вы знаете его по наружности?

– О! Отлично! Это высокий малый лет сорока трех или сорока пяти, худой, как скелет.

– Возьмите с собой двух агентов и отправляйтесь.

– Сегодня же вечером он будет арестован, – ответил Жобен, кладя ордер в карман.

Он поклонился и хотел выйти.

– Еще одно слово! – воскликнул следователь. – Сделайте, пожалуйста, для меня одно дело, которое задержит вас очень ненадолго.

– К вашим услугам, сударь.

– Отвезите вот этот пакет в министерство юстиции, в отделение иностранных дел и отдайте в руки начальнику отделения. Мне сказали, что это очень важно.

– Хорошо, сударь.

Жобен вышел.

В префектуре бывший нотариус с нетерпением ожидал возвращения Ландри.

– Ну что? – спросил он, как только тот вошел.

– Дело сделано, и я убежден, что меня приговорят довольно строго, может быть, даже отдадут под надзор полиции, но, по крайней мере, этот негодяй Жан Жеди тоже будет доволен.

– Ты донес на него?

– Да, как на главного виновника кражи часов.

– Ты не говорил обо мне?

– О тебе? Зачем же? Ты не сделал мне ничего. Постарайся устроиться так, чтобы тебя поместили вместе со мной: мы повеселимся.

Два часа спустя Клод Ландри в обществе нескольких арестантов был отправлен в тюремном экипаже в дом предварительного заключения.

Он был очень доволен.

«Если тебе не удастся доказать алиби, мой милый Жан Жеди, – думал он, – то с таким прошлым тебе придется плохо».

ГЛАВА 6

В это время Жан Жеди нисколько не подозревал того, что замышлялось против него в префектуре.

Он вернулся домой в три часа и заснул, спрашивая себя: не заблуждается ли он относительно сходства между мистрисс Дик-Торн и женщиной из Нельи?

Квартира Жана Жеди была на пятом этаже старого дома и состояла из двух мансард, содержащихся в чистоте. Белый деревянный стол, четыре стула, кухонный шкаф и маленькая плита с тремя конфорками составляли меблировку первой комнаты. Во второй стояла железная кровать, два стула, комод орехового дерева и различные инструменты гравера. В углу помещался чемодан.

Вся обстановка принадлежала Жану Жеди.

В один прекрасный день он сказал себе:

– Такой человек, как я, не должен жить в гостинице – это слишком опасно. Приходится записывать свое имя в полицейские книги. Имея свою квартиру и умея вести себя – дело совсем другое: никто вами не занимается, вы имеете вид честного рабочего, платите в срок и обделываете свои делишки отлично.

Одна кража со взломом в окрестностях Венсена принесла Жану Жеди шестьсот франков. Вместо того чтобы истратить эти деньги на кутежи, как обыкновенно поступают ему подобные, он купил мебель и снял квартиру на улице Винегрие. Его домохозяин очень ценил его как аккуратного жильца, и все соседи считали его хорошим гравером.

В молодости Жан Жеди действительно был гравером и мог бы честно зарабатывать на жизнь, но дурные инстинкты, а еще больше – дурные знакомства сделали из него негодяя, вора и убийцу.

Отлично зная, что полиция питает некоторое уважение к людям, имеющим средства, он постоянно держал в квартире две или три доски с начатыми работами, всегда аккуратно платил за квартиру, никого не принимал у себя и никому не давал адреса, даже сообщникам. К несчастью, один раз после хорошей выпивки он изменил этому правилу, и Клод Ландри узнал его адрес.

С годами Жан Жеди нисколько не изменил своего поведения, но только его подозрительность и осторожность увеличились. Обычно он работал один, отлично зная, насколько опасно сообщничество. Он только случайно согласился принять участие в деле на улице Берлин, соблазненный большими выгодами, хотя, несмотря на это, оно внушало ему инстинктивное недоверие.

Только что пробило девять часов. Жан Жеди проснулся, встал с постели, привел в порядок свое хозяйство и оделся.

Он был одет очень прилично, он считал, что костюм рассеивает подозрения полиции.

Одеваясь, Жан Жеди сунул руку в карман костюма, который надевал накануне, и вынул алмаз и жестяную коробку с воском.

– Как можно оставлять такие вещи? – прошептал он. – Этого вполне достаточно, чтобы скомпрометировать человека.

Он подошел к камину, в глубине которого лежала куча золы, счистил ее лопаткой и, приподняв один из кирпичей, опустил коробку и резец в маленькое углубление. Затем привел все в прежнее положение и снова засыпал кирпич золой.

В последний раз осмотрев в зеркало свою прическу, он стал обдумывать, что надо сделать за день.

Больше всего ему хотелось разузнать про даму на улице Берлин.

– Я знаю, – говорил он, – что встречаются люди невероятно похожие, но это бывает очень редко. Поэтому я должен убедиться, прежде чем начать действовать. Тогда уже мне легко будет найти адрес такой важной особы, как герцог де Латур-Водье, и я узнаю, действительно ли это мой молодец из Нельи. И если, к счастью, я угадал в обоих случаях, они в моих руках, и я обеспечен.

Жан Жеди, выбритый, причесанный и тщательно одетый, вышел из квартиры и запер дверь.

Нет сомнения, что он не был особенно привлекателен, но его ни в коем случае нельзя было принять за опасного злодея.

Позавтракав в трактире у заставы Лавалет, он отправился к тому дому, где работал в прошлую ночь.

Рано утром в доме на улице Берлин кухарка вышла из мансарды и спустилась в кухню. Круглый кусок стекла, лежавший на полу, прежде всего привлек ее внимание и возбудил удивление, которое еще более увеличилось при виде отверстия в окне. Она поняла, что ночью произошло нечто необыкновенное, без сомнения, какое-нибудь преступление, может быть, даже убийство.

Она как сумасшедшая бросилась по лестнице в комнату барыни и начала стучать в дверь ее спальни.

Мистрисс Дик-Торн лежала еще в постели, но не спала. Крик служанки привел ее в беспокойство. Она поспешно встала, накинула на плечи пеньюар и отворила дверь, которую обыкновенно запирала изнутри.

– Что случилось? – спросила она у испуганной кухарки.

– Я сама не знаю, – пробормотала та, – но нет сомнения, что в доме были воры.

– Воры? – с удивлением повторила бывшая Клодия Варни.

– Да, барыня, целая шайка.

Мистрисс Дик-Торн вспомнила о необычном стуке, заставившем ее встать с постели, и предположение кухарки показалось ей вероятным.

– Вы их видели?

– Нет, барыня. Слава Богу – нет! Я умерла бы, если бы увидела.

– В таком случае, откуда вы знаете, что они приходили?

– В кухне вырезано стекло. Они вошли через окно. Надо позвать полицию, а не то мы погибли: они нас убьют.

– Пожалуйста, не кричите, – сказала мистрисс Дик-Торн, – мы не подвергаемся никакой опасности.

– Однако, барыня!…

– Повторяю, не надо ничего бояться. Теперь уже день. Если воры были ночью, то, конечно, уже давно ушли. Вернитесь на кухню, я сейчас приду посмотреть, что у вас там такое.

Служанка повиновалась, хотя и не совсем довольная, и спустилась в нижний этаж.

Мистрисс Дик-Торн поспешно вернулась в спальню, вынула из-под подушки связку ключей и, войдя в будуар, с беспокойством открыла маленькое бюро, в котором находились остатки ее состояния; но сейчас же убедилась, что все на месте.

– Ну, – сказала она, слегка улыбнувшись, – надо признать, что эти мнимые воры были честные люди, так как не взяли ничего. Что это значит? Должно быть, это приснилось кухарке.

Она спустилась в кухню, чтобы собственными глазами все увидеть, но, к величайшему изумлению, убедилась, что та сказала правду.

– Вы не ошиблись, стекло вырезано и в дом входили через окно. На полу даже видны следы грязных ног.

Затем мистрисс Дик-Торн подняла кусок стекла и долго смотрела на него. Посреди кружка было липкое пятно, относительно которого невозможно было ошибиться.

«Это воск», – подумала вдова.

И вдруг в ее памяти пробудилось далекое воспоминание. Она побледнела и нахмурилась.

– Как это странно, – прошептала она. – И двадцать лет назад Жан Жеди вошел в мой дом в Нельи таким же точно способом. Он хотел обокрасть меня, но стал моим сообщником и затем умер, отравленный…

Она снова стала рассматривать кусок стекла, продолжая думать: «Как это странно! Но действительно ли умер Жан Жеди?…»

Служанка перебила мысли своей барыни, молчание и неподвижность которой удивляли ее.

– Барыня, – спросила она, – прикажете идти в полицию?

Мистрисс Дик-Торн вздрогнула, точно разбуженная от сна, и сухо ответила:

– Надо просто позвать стекольщика и вставить новое стекло.

– Но, барыня… – пробормотала служанка.

– Я не люблю, когда со мною спорят.

– Слушаю, барыня.

– И помните, что я запрещаю вам говорить кому бы то ни было о том, что произошло здесь ночью. Если вы ослушаетесь, то будете сейчас же уволены.

– Я не скажу ни слова, – ответила служанка, с удивлением глядя на барыню и не понимая, почему она должна была окружать тайной покушение на кражу.

– Идите скорее, – сказала мистрисс Дик-Торн.

– Сию минуту.

Служанка сейчас же вышла, а Клодия Варни, оставшись одна, бросила на землю круглый кусок стекла, который разбился на мелкие осколки. Затем, взяв в шкафу нож, она отделила и разбила на куски остатки стекла в раме.

«Я не хочу, чтобы об этом узнали другие. В случае надобности я скажу, что ничего не было. Терпеть не могу полицейских следствий», – подумала она.

Затем, сильно озабоченная, вернулась к себе. Ее губы бессознательно шептали имя Жана Жеди.

– Не может быть!… – сказала она почти вслух. – Жан Жеди умер. Я напрасно искала его тело, потому что он, без сомнения, упал в Сену, куда бросили ребенка Эстер и герцога Сигизмунда де Латур-Водье. Река схоронила его труп… Единственный свидетель дела на мосту Нельи не существует, и если бы даже каким-нибудь чудом спасся… если бы даже он был еще жив, то не мог бы узнать меня по прошествии двадцати лет. Это вырезанное стекло не значит ничего. Жан Жеди, конечно, не один употребляет этот способ. Если верить юридическим журналам, то он очень распространен между ворами.

Мистрисс Дик-Торн старалась разубедить себя, но тем не менее не могла вполне в этом преуспеть.

– Одно кажется мне несомненным, – продолжала она, – в эту ночь в дом входил какой-то человек, был в этой комнате, так как я слышала шум его шагов или стук мебели, на которую он наткнулся. Но почему же он ничего не взял?… Одна мысль о том, что я могла, как тогда в Нельи, очутиться лицом к лицу с вором, может быть, с убийцей, заставляет меня вздрагивать…

Она действительно вздрогнула.

– Ну, я не хочу больше думать о загадке, ключ к которой я стала бы напрасно искать. Я прикажу сделать решетки на окнах, которые выходят во двор, отделяющийся только забором от пустыря. Этого достаточно, чтобы избавить нас от всякой опасности.

Мистрисс Дик-Торн позвонила горничной и начала одеваться, тогда как стекольщик, приведенный кухаркой, вставлял разбитое стекло.

В этот день Клодия Варни ожидала лошадей и экипаж с кучером, за которого ручался каретный мастер. Теперь ей нужны были только выездной лакей и кучер. Мистрисс Дик-Торн желала поставить дом на хорошую ногу, но в то же время не хотела заводить много прислуги.

Жан Жеди пришел на улицу Берлин, чтобы узнать, заметили ли что-нибудь и дали ли знать полиции.

Но все было тихо, перед дверями не была никого.

Из этого он, зная любопытство парижан, заключил, что до сих пор в полицию не было подано жалобы.

Напротив дома находилась стройка. Жан Жеди проскользнул туда и стал ждать.

После целого часа напрасных ожиданий он хотел уже уйти, как вдруг увидел подъезжающий шагом новый экипаж, покрытый чехлом и запряженный двумя красивыми лошадьми. На козлах сидел кучер, не в ливрее, и около экипажа шли двое, по всей вероятности, приказчики каретного мастера и продавца лошадей. Один из них позвонил в дом 24. Ворота отворились, и экипаж исчез под сводами.

«Хорошо, – подумал Жан Жеди, – в доме будет мужская прислуга. Недели через полторы, когда она привыкнет к дому, не будет ничего легче, как сойтись с нею и разузнать обо всех порядках и о привычках хозяев. Сегодня же мне нечего стоять здесь. Мне надо узнать адрес герцога де Латур-Водье. У герцога должен быть дом в предместье Сент-Оноре или Сен-Жермен: в Бельвилле или Лавиллете никогда не жили герцоги. Найдя дом, я встану на часы против него, хотя бы мне пришлось караулить целую неделю; герцог, наверное, выйдет или пешком, или в экипаже, я погляжу на него и узнаю, тот ли это, кого я ищу».

Проходя по Вандомской площади, он увидел три или четыре собственных экипажа перед подъездом министерства юстиции, кучера которых сидели на козлах, а лакеи болтались на тротуаре. Простой фиакр, стоявший несколько сзади, казался униженным аристократическим соседством таких роскошных экипажей.

Жану Жеди пришла в голову блестящая мысль.

«Все эти аристократы – друзья, – подумал он, – и проводят время друг у друга. Вот что может избавить меня от бесконечной ходьбы».

Он направился к экипажам и, подойдя к молодому лакею лет двадцати, любезно поклонился.

– Извините, сударь, если я обращусь к вам, не будучи знаком, но мне нужно спросить об одной вещи.

Лакей ответил поклоном и поглядел на него довольно благосклонно.

Жан Жеди продолжал:

– Судя по экипажу и вашему костюму, вы служите в каком-нибудь знатном доме?

– Вы не ошиблись, мой барин – маркиз, секретарь в министерстве иностранных дел.

– Черт возьми! – прошептал Жан Жеди, как будто ослепленный этим титулом. – Поздравляю вас. Вы в хорошем положении!

– Да, в порядочном. Но что вам надо?

– Вот в чем дело: вы должны знать всех и бывать у всей знати.

– Конечно!

– В таком случае, вы, без сомнения, можете дать мне необходимый адрес, адрес одного важного господина.

– Очень может быть! Кто этот важный господин?

– Герцог де Латур-Водье.

Лакей засмеялся.

– Что я сказал смешного? – спросил Жан Жеди, несколько сконфуженный и думая, что лакей смеется над ним.

– Я смеюсь не над вашим вопросом, а над случаем…

– Над каким?

– Вот видите это черное купе, запряженное двумя вороными лошадьми?

– Конечно.

– Видите кучера и лакея в траурной ливрее?

– Отлично вижу.

– Ну, так это экипаж и прислуга герцога де Латур-Водье, адрес которого вам нужен.

– Да, действительно, случай очень забавный, – сказал Жан Жеди, улыбаясь от удовольствия. – Благодарю вас за сведения, надо сознаться, что мне посчастливилось.

Он направился с фуражкой в руке к высокому малому, выездному лакею герцога де Латур-Водье, и сказал:

– Я сейчас узнал, сударь, что вы имеете честь служить у герцога де Латур-Водье.

– Действительно, – снисходительным тоном ответил лакей.

– Вы здесь ждете герцога?

– Да, мы отвезем его в сенат.

– В таком случае, он должен сейчас выйти?

– Да, конечно.

– И я могу его видеть?

– Конечно.

– И говорить с ним?

– Ну, это другое дело. Герцог не имеет обыкновения разговаривать на улице. Но какого черта вам от него нужно?

– Я сын одного из старых слуг его покойного отца и хотел бы попросить местечко на конюшне.

– В качестве кого?

– Я хотел бы получить место конюха.

– У нас нет свободного места конюха, но если герцог вспомнит о вашем отце, он, может быть, согласится подумать о вас. Но в ваших интересах я дам вам один совет.

– Буду очень благодарен.

– Не говорите с герцогом здесь. Отправьтесь на улицу Святого Доминика. Вы придете туда пешком в одно время с нами.

– А дом герцога на улице Святого Доминика?

– Разве вы этого не знали?

– Отец говорил мне, но у меня такая плохая память! Впрочем, благодарю вас за совет: я последую ему, но все-таки подожду здесь, пока герцог выйдет. Мне хочется знать его в лицо.

– Как вам угодно.

В эту минуту какой-то человек, по-видимому, чиновник, вышел из министерства и направился к фиакру, стоявшему сзади. Он машинально взглянул на Жана Жеди, вздрогнул и, остановившись, стал разглядывать со странной настойчивостью. Затем, очевидно убежденный, что не ошибается, он вернулся назад и взял его за руку.

Последний, совесть которого была неспокойна, почувствовал страх и, пытаясь его скрыть, придал своему бледному лицу выражение удивления.

– Вам угодно что-нибудь от меня? – спросил он.

– Я хочу сказать вам два слова, – проговорил Жобен, только что передавший в собственные руки начальнику отделения иностранных дел присланный ему пакет.

– Два слова – мне? – повторил Жан Жеди, стараясь освободить свою руку. – По всей вероятности, тут ошибка. Я вас не знаю.

– Напротив, я вас отлично знаю.

– Не может быть!

Жобен наклонился и сказал вполголоса:

– Вы – Жан Жеди по прозвищу Соловей. Отпираться бесполезно, я узнал вас с первого взгляда.

– Предположим, что я Жан Жеди, а кто вы?

– Полицейский агент.

– Ну так что же? Я отсидел свой срок и вышел из-под надзора полиции. Я заплатил мой долг правосудию и теперь не имею никаких счетов с полицией. Что вы хотите мне сказать?

– Я? Ровно ничего. Господин Доварель, следователь, желает поговорить с вами и поручил мне привести вас в его кабинет.

– А если я не пойду?

– Вы думаете?

– Я в этом уверен.

И он сделал усилие вырваться, но Жобен крепко держал его.

– Поверьте мне, не делайте скандала. У меня есть приказ об аресте, следуйте за мной.

– У вас есть приказ об аресте? – с испугом повторил Жан Жеди.

– Да. Хотите посмотреть?

– Нет никакой надобности. Но по поводу чего этот приказ?

– Я не знаю, вы должны знать лучше меня.

– Я ничего не делал…

– Вы скажете это судебному следователю, и он вас отпустит.

В это время два городских сержанта, стоявших на углах министерства, заметив, что происходит что-то необычное, подошли. Полицейский агент сделал им знак.

– Я – Жобен, – сказал он.

Это имя было хорошо известно, сержанты поклонились.

Жобен продолжал:

– Я имею приказ арестовать вот этого молодца, который, кажется, собирается сопротивляться, поэтому я требую помощи.

– Не трудитесь, – прошептал Жан Жеди, – я готов следовать за вами.

– Да, надеясь бежать, – возразил Жобен, – но меня не обманешь: я приму предосторожности.

Полицейские стали по обеим сторонам Жана Жеди, а Жобен вынул наручники.

– Это, в случае надобности, сделает вас послушным, – продолжал он. – Но я надеюсь, что мы обойдемся и без них. Один из сержантов сядет с нами в карету и проводит вас в префектуру.

Побежденный Жан Жеди опустил голову.

«Какое несчастье, – думал он, – меня арестовывают неизвестно почему и лишают благоприятного случая посмотреть на герцога де Латур-Водье!»

Показания Клода Ландри быстро принесли свои плоды, и случай избавил Жобена от надобности отправиться в тот же вечер на улицу Винегрие.

Полчаса спустя Жан Жеди был уже в полицейской префектуре.

– Черт возьми! – шептал он, ходя по пустой зале. – Может быть, мщение и богатство были так близки и вдруг – меня арестовывают. Этот арест должен иметь причину! Но какую? Дело этой ночи? Невозможно, так как я ничего не украл! К тому же, как можно угадать, что это я входил в дом?… Все время я работал один, следовательно, никто не мог меня продать… Тут должна быть какая-нибудь ошибка: меня принимают за другого! В сущности, я белее снега… Мне нечего бояться… И полицейский был прав, когда, смеясь, сказал, что следователь сейчас же отпустит меня.

Жан Жеди мало-помалу так увлекся, что начал говорить почти вслух и не слышал, как дверь отворилась и снова затворилась.

Кто-то положил ему руку на плечо.

Он поспешно обернулся: перед ним стоял бывший нотариус.

– Гусиное перо! – прошептал Жан Жеди.

– Да, мой милый. Я удивлен, найдя тебя здесь так скоро.

– Так скоро? – повторил с удивлением Жан Жеди. – Значит, ты знал, что я должен сюда приехать?!

– Конечно.

– Каким образом?

– После того, что мне сказал Ландри, я был в этом убежден.

– Что же это значит?

– Это значит, что Ландри донес на тебя. О! Совершенно против моего желания! Я делал все, чтобы помешать ему.

– Он, значит, на меня сердит?

– Страшно.

– Почему?

– Он воображает, что по твоей милости нас арестовали в «Серебряной бочке», что ты хотел один заняться делом на улице Берлин…

– Это неправда!… – вскричал Жан Жеди.

– Я в этом убежден, но он вбил себе это в голову и не слушает ничего.

– Но мы никогда вместе не работали, он не знает про меня ничего! Что он мог сказать?

– Я не знаю! Твое дело угадать и быть настороже, чтобы приготовиться отвечать на все.

– А! Негодяй! Он здесь?

– Нет, его уже водили к следователю, а затем отвезли в дом предварительного заключения.

– Хорошо, – проговорил Жан Жеди, сжимая кулаки. – Если я только попаду в одну с ним тюрьму, то ему придется плохо!

– Полно, не сердись так, – продолжал нотариус, не терпевший никаких ссор. – К чему тебе послужит, если ты убьешь его? Будет только тебе хуже. Успокойся и поговорим.

– Пожалуй!

– Во всяком случае, ты сам виноват. Если бы ты пришел в «Серебряную бочку», то не случилось бы ничего дурного.

– Я был там.

– Значит, ты опоздал?

– Да, я пришел в минуту, когда полиция вас уводила. Я видел, как вас вели, но я не мог прийти раньше.

– И это верно? – нерешительно спросил нотариус. – Это верно, что ты нас не продавал?

Глаза Жана Жеди налились кровью, и бледное лицо приняло ужасное выражение.

– Я никогда не продавал своих товарищей. Я не такой подлец, как Ландри! Если ты считаешь меня способным на низость, то, поверь мне, не повторяй этого, а то я тебя задушу.

Бывший нотариус побледнел и поспешно отступил.

– Нет! Нет! – прошептал он. – Я не верю, даю тебе честное слово. Ты честный малый, и я повторял это Ландри на все лады.

– Давно бы так, – сказал Жан Жеди, немного успокоившись.

– Но надо сознаться, что твое отсутствие могло показаться странным. Это-то и заставило Ландри предположить, что ты хочешь один заняться задуманным делом.

Жан Жеди пожал плечами:

– Филь-ан-Катр дурак. Это дело физически невозможно провернуть одному. Вы должны были подумать об этом.

– Правда! Но неудача ударила ему в голову. Какое несчастье! Мы имели в перспективе прелестное дело, в особенности с герцогом де Латур-Водье.

Жан Жеди нахмурил брови. Слова бывшего нотариуса напомнили ему его разбитые надежды.

– Это правда, ужасное несчастье!

Вошедшие сторожа прервали разговор двух друзей, позвав их обедать.

Было около девяти часов вечера.

Герцог Жорж, пообедав вместе с сыном, с довольно озабоченным видом ушел к себе в кабинет. Сев у камина, он позвонил.

В комнату сейчас же вошел лакей.

– Фердинанд, – сказал сенатор, – я жду одного человека, он явится, вероятно, между девятью и десятью часами. Его имя Тефер. Скажите швейцару, чтобы его проводили ко мне тотчас же.