Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

– Во-первых, узнать, справедливы ли ваши предположения, действительно ли мистрисс Дик-Торн – Клодия Варни… Потом – посмотрим.

– Как это узнать?

– Не беспокойтесь, господин герцог. Я беру все на себя. Завтра вы все узнаете. Ну, а теперь дело, о котором вы мне говорили сегодня вечером, не расстраивается?

– Вы говорите о Берте Леруа?

– Да.

– Ее исчезновение теперь необходимее, чем когда-либо, я не буду иметь ни минуты покоя, пока живет эта девушка.

– Когда вы сейчас позвонили, я не спал… Я искал практичное средство достичь цели…

– Нашли?

– Почти.

– Могу я узнать ваш план?

– Пока я не скажу вам ничего. Он еще не настолько созрел, чтобы можно было ясно изложить его. Вернитесь домой, господин герцог, и успокойтесь. Завтра я приду дать вам отчет о результате моих розысков, и, если вы спросите у меня совета, я постараюсь дать вам хороший.

Жорж не настаивал. Он ушел от Тефера, который посветил ему на лестнице, и, выйдя на улицу, велел Пьеру Лорио ехать на улицу По-де-Фер-Сен-Марсель.

Выйдя перед домом, где он жил под чужим именем, Жорж щедро расплатился и, вынув из кармана третий ключ, вернулся в свою квартиру.

– Черт возьми! – пробормотал дядя Этьена. – Он, однако, не скуп для человека, который живет на такой скверной улице и в таком старом домишке. Я не любопытен, но мне очень хотелось бы знать, зачем он разъезжает ночью по городу с ключами от всех дверей в кармане? Ну, да это его дело, не правда ли, Милорд? Ну, Милорд, трогай! Домой едем, старина!

ГЛАВА 7

Тефер не сомкнул глаз всю ночь. Он был вдвойне озабочен.

Как и герцог, он подозревал, что под именем мистрисс Дик-Торн скрывалась неуловимая Клодия Варни, но это еще необходимо было доказать.

Бывшая сообщница Жоржа де Латур-Водье могла быть опасна, надо было спешить ее обезвредить.

Тефер решил заняться ею, не теряя ни минуты.

Действовать против Берты Леруа казалось гораздо труднее, и дело было очень серьезно с двойной точки зрения: способа исполнения и результатов.

Полицейский взвешивал и обдумывал план, относительно которого он отказался дать объяснения герцогу.

В восьмом часу утра он ушел в префектуру, где служебные дела задержали его до десяти часов.

Затем он взял фиакр и поехал в английское посольство и там убедился, что предчувствия не обманули герцога: мистрисс Дик-Торн, вдова Фрэнсиса Виллиама Дик-Торна, – урожденная Клодия Варни.

Из посольства Тефер поспешил на улицу По-де-Фер-Сен-Марсель, чтобы сообщить герцогу о результатах своих поисков.

Жорж де Латур-Водье ждал с весьма понятным нетерпением.

– Ну что? – поспешно спросил он.

– Да, господин герцог, ваши предположения были основательны.

– Значит, мистрисс Дик-Торн…

– Клодия Варни.

Сенатор побледнел.

– Вы уверены? – спросил он после некоторого молчания.

– Да, тут не может быть никакого сомнения: я узнал это в английском посольстве.

– Так она в Париже! – глухо прошептал герцог, нервно вздрагивая.

– Не надо терять голову, – заметил полицейский, – лучше обдумаем положение, которое теперь обрисовалось. Неприятель перед нами и, как кажется, вызывает нас. Мы должны не только готовиться отразить его нападение, но и перейти в наступление, чтобы нанести удар первыми.

Сенатор, бледный, с блуждающими глазами, казалось, был уничтожен страшной вестью.

– У меня нет больше ни мужества, ни энергии… – прошептал герцог. – Эта женщина меня пугает.

– Э! Герцог, вас теперь все пугает! – возразил Тефер с плохо скрытой иронией. – Прежде чем приходить в отчаяние, узнайте, по крайней мере, какая опасность грозит вам.

– Я слишком хорошо это знаю!

– Вы можете ошибаться… Клодия Варни кажется мне гораздо менее сильной, чем вы думаете.

– Вы ее не знаете! Она способна на все!… Это гений зла!…

– Еще раз, господин герцог, прошу вас, обсудим наше положение, прежде чем бить тревогу. Клодия Варни сама не скрывает своей слабости… Для меня это очевидно из самого ее приглашения.

Жорж поднял голову.

– Как так? – спросил он.

– Это письмо подписано: мистрисс Дик-Торн, – продолжал полицейский, – потому что посылавшая его думала, что вы не примете приглашения Клодии Варни. Приписка, написанная измененным почерком, имела целью возбудить ваше любопытство и таким образом заставить вас явиться на бал. Клодия избирает окольные пути, чтобы привлечь вас к себе. Это значит, что она считает себя не в силах вам приказывать, стало быть, мы сильнее ее.

Сенатор покачал головой с недоверчивым видом.

– Да, сильнее! – продолжал полицейский. – Если бы у этой женщины было серьезное оружие против нас, она прямо пошла бы в дом на улице Святого Доминика и продиктовала бы свои условия. Она этого не сделала. Стало быть, вы должны теперь явиться к ней и подчинить ее вашей воле.

– Это невозможно…

– Однако необходимо!

– Как, вы хотите, чтобы я шел на этот вечер, где, без сомнения, меня ждет какая-нибудь западня?

– Нет, господин герцог, я не так понимаю визит к мистрисс Дик-Торн. Ваше присутствие на ее балу было бы неблагоразумным поступком, так как доказало бы всем, что ваш отъезд из Парижа – притворный.

– Тогда разрешите мне эту загадку!

Тефер улыбнулся:

– Теперь герцог де Латур-Водье зовется Фредериком Бераром, не правда ли?

– Да.

– Ну, так этот Фредерик Берар явится под каким-нибудь предлогом к мистрисс Дик-Торн, не опасаясь никакой западни, и узнает, чего она хочет от герцога де Латур-Водье.

Глаза сенатора засверкали.

– Вы, кажется, правы! – сказал он.

– Конечно, я прав. Расстроив планы противника, нанеся первый удар, вы обеспечите себе победу. Мистрисс Дик-Торн рассчитывает на ваше присутствие на балу. Ступайте в этот день утром, и вы застанете ее врасплох.

– Я пойду! – вскричал Жорж.

– И помните, чем бы она вам ни грозила – это пустые угрозы. Эстер Дерие – сумасшедшая и умерла для всего света. Рене Мулен уехал. Что же касается Берты Леруа…

Тефер остановился, не закончив фразы.

– Что же Берта Леруа? – живо спросил сенатор.

– Скоро будет не опасна, – закончил резким тоном Тефер.

Затем он распростился с герцогом и ушел, оставив его занятым мыслями о будущем и о решительном свидании с Клодией Варни.

В этот день у полицейского не было никаких дел в префектуре.

Расставшись с герцогом, он отправился домой. Там он изменил свою физиономию не хуже знаменитого Брассера и стал совершенно неузнаваемым. Одевшись мелким промышленником, он прошел пешком в Сент-Антуанское предместье и сел в омнибус, идущий в Монтрейль.

Около полудня он был уже на месте и, пройдя Монтрейль во всю длину, спустился по тропинке, окаймленной кустами терновника, по сторонам которой дозревал с греком пополам тощий и пыльный виноград.

Эта дорога вела в деревню Баньоле, прославленную в одной из песен Беранже. В нее парижане отправляются по воскресеньям есть фрикассе из кроликов.

Баньоле расположена у подошвы холма, бока которого разрываются уже много лет для добычи гипса. На вершине его стоял казенный патронный завод.

На западном склоне холма вились узкие дороги между каменоломнями и печами для обжига извести, от огней которых далеко виднелось зарево в темноте ночи.

На возвышенности располагалось несколько домиков, изолированных не столько расстоянием, сколько зияющими провалами заброшенных каменоломен.

Дороги, ведущие на эту возвышенность, зимой делались почти непроходимыми от беспрерывного движения тяжелых телег с известью, в обычное же время они были настолько сносны, что не могли устрашить пешехода, которому захотелось бы полюбоваться с вершины холма на панораму Парижа.

Придя в деревню, Тефер зашел в ресторан, славившийся своим фрикассе из кроликов. Посетителей не было.

Кухарка готовила у печи завтрак для персонала заведения, состоявшего из трех служанок, слуги и хозяина, величественно восседавшего у входа за блестящим оловянным прилавком, уставленным стаканами и бутылками.

Полицейский подошел к нему.

Патрон приподнял свой колпак, некогда бывший белым, и спросил:

– Чего вы желаете?

– Позавтракать как можно скорее, так как умираю от голода.

– Господин, может быть, хочет фрикассе? – крикнула кухарка, не отходя от печи.

– Ну, это было бы не кстати, – сказал патрон. – Видите ли, мы готовим фрикассе только по заказу, кроме воскресений и праздников, когда у нас бывает много народу.

– Ну, тогда дайте мне холодного мяса и пару яиц, – ответил, смеясь, Тефер.

– Сейчас вам подадут, – сказала одна из служанок, накрывая стол салфеткой и ставя прибор. – Какого вина прикажете?

– Старого бургундского, если у вас есть.

Сам патрон спустился в погреб, пыхтя, как тюлень, и через минуту явился с бутылкой самого почтенного вида.

– Вот славный торен, – сказал он, – вы не найдете лучшего ни в одном парижском ресторане.

Полицейский уселся, отрезал широкий ломоть холодной телятины и попробовал торен, который показался ему действительно хорошим.

– Скажите, пожалуйста, – обратился он к патрону, – могу я найти в Баньоле дом, который можно было бы снять?

– Для какой-нибудь мастерской?

– Нет, для жилья. Я хотел бы чистенький домик с хорошим садом.

– В деревне вам не найти этого, но наверху у завода – сколько угодно. Очень многие оттуда уже выехали. Мало кто остался на зиму.

– Почему же?

– Знаете, сударь, правда прежде всего. Я хоть и здешний житель, но вы спрашиваете, и я должен отвечать. Когда наступают дождливые и холодные ночи, в каменоломнях собирается много самого подозрительного народа…

– Тогда, значит, тут случаются преступления?

– Да, сударь, случаются… Больше чем следует.

– Но, я думаю, нечего очень бояться, когда не расстаешься ни днем, ни ночью с хорошим револьвером?

– Это недурная предосторожность, но все-таки я бы побоялся.

В качестве полицейского Тефер давно уже знал все, что сообщил ему его собеседник как новость. Поэтому он оценил похвальную откровенность виноторговца.

Действительно, с наступлением зимы Баньольские каменоломни становились убежищем многочисленных бродяг, считавших себя здесь в большей безопасности, чем в легендарных Американских каменоломнях.

Эти люди по временам совершали в окрестностях разные преступления, о чем Тефер также хорошо знал по опыту.

Он перестал расспрашивать, закончил завтрак и, расплатившись, вышел из ресторана.

Дорога, по которой он пошел, отделялась от главной улицы деревни и вела на верх холма между отверстиями каменоломен.

Эта дорога, довольно хорошо содержащаяся, описывала бесчисленные изгибы, по краям ее росли кусты терновника, между которыми кое-где попадался малорослый орешник. Видно, что корням их недоставало пищи, и они с трудом поддерживали свое существование.

Полицейский поднялся на холм и едва бросил взгляд на великолепную панораму.

Мрачный первый план представлял поразительный контраст с чудным горизонтом. Повсюду меловая почва грязно-белого цвета, повсюду – зияющие бездны, грозящие гибелью запоздалому или рассеянному путнику, удалявшемуся на несколько шагов от тропинок, ведущих к домам, разбросанным по возвышенности и окруженным жалкою растительностью.

Тефер по дороге заглянул в некоторые провалы, от глубины которых кружилась голова, в трещинах рос местами тощий кустарник.

Один из домов, стоявший совершенно уединенно, привлек внимание полицейского, и тот подошел к нему.

Этот дом стоял среди сада, окруженного такой высокой стеной, что из-за нее ничего не было видно.

Ворота ограды были заперты, и на них прибита доска со следующей надписью: «Вилла сдается внаем и продается с мебелью и без оной. Спросить у господина Сервана, Баньоле, Парижская улица, №…».

«А! Вот это будет, кажется, самым подходящим для меня, – подумал инспектор полиции. – Надо узнать, как она устроена внутри».

Он сошел с дороги и обошел сад кругом. Но высота стены не позволяла ничего видеть.

Тогда Тефер вернулся назад, спустился с крутого холма в деревню, вышел на Парижскую улицу и позвонил у хорошенького домика, носившего указанный номер.

Ему отворила служанка.

– Господин Серван? – спросил он.

– Да, это здесь…

– Могу я его видеть?

– Вы по делу?

– Да.

– По какому?

Как видно, служанке приказано было не впускать никого, не расспросив хорошенько о причинах прихода.

– Я хочу снять виллу на холме у патронного завода.

– Вы оттуда пришли?

– Да, и я узнал там из объявления, что должен обратиться к господину Сервану.

– Хорошо… войдите… я скажу хозяину.

Тефер переступил через порог.

Служанка заперла дверь, ввела его в едва меблированную комнату и, попросив подождать, исчезла.

Через минуту появился маленький человечек с красным лицом, в куртке, туфлях и черной шапочке.

Он небрежно кивнул и спросил отрывистым тоном:

– Вы спрашивали про виллу?

– Да.

– Вы хотите купить ее?

– Нет… Я хочу снять, я так и сказал вашей служанке.

– Я предпочел бы продать…

– Я не могу купить…

– Вы снимете с мебелью?

– Да.

– На год?

– Я так думал.

– И будете жить там зиму?

– Да. Я хочу устроить там химическую лабораторию.

– О! Вы можете устроить там все, что хотите… Вы знаете виллу?

– Я видел ее снаружи.

– Хотите посмотреть внутри?

– Да, если вы покажете…

– Я сам провожу вас туда… Мне нечего делать, это меня займет, и я выкурю дорогой трубку.

Господин Серван вынул из кармана сильно обкуренную трубку и кисет с табаком.

– Артемиза! – крикнул он, набивая трубку.

– Что, друг мой? – послышался пронзительный голос.

– Я иду на виллу. Пришли мне ключи!

Почти тотчас же прибежала служанка со связкой ключей, и господин Серван, вооружившись ими, повел Тефера по известной уже нам дороге.

Несмотря на свои туфли, маленький рост и полноту, Серван шел легко и быстро, но за все время пути не промолвил ни одного слова.

Дойдя до виллы, он отворил ворота, на которых была прибита доска, и ввел Тефера в сад, засаженный фруктовыми деревьями и разделенный по старинной моде на квадраты.

– Тут надо кое-что исправить, – заметил маленький человечек. – Последние жильцы держали себя довольно хорошо, но они выехали уже месяц назад. С тех пор трава успела вырасти. Это ничего. Тут есть отличные яблоки и груши. Я предоставляю их вам. У меня в Баньоле столько всего этого, что некуда девать… Хотите осмотреть огород?

– Нет, это меня не интересует. Я хотел бы видеть дом.

Господин Серван, не возражая, направился к двухэтажному дому.

Подойдя на несколько шагов, он остановился.

– Взгляните, как он заперт! Повсюду ставни. Это необходимо из-за господ мазуриков, которые могли бы прийти ночью и украсть мебель. У окон есть железные решетки и позади двери.

Тефер навострил уши.

– Решетки? – повторил он.

– Да… Я сделал это год назад… Обжегся на молоке, подуешь и на воду.

– Разве у вас увезли мебель без вашего позволения?

– Да, вот именно… Тогда я и принял предосторожности…

– Теперь ваша вилла закрыта, как тюрьма!

– Да, она могла бы быть тюрьмой, и я бы посмотрел, кому удалось бы убежать из нее.

С этими словами господин Серван выбрал из связки один ключ и отворил дверь, позади которой действительно оказалась крепкая решетка, запиравшая коридор, шедший от входной двери.

Из этого коридора было два выхода. Один – в маленькую гостиную, за которой был кабинет, другой – в столовую и кухню.

– В верхнем этаже, – сказал господин Серван, – две спальни с уборными и комната для прислуги. Дверь в погреб в конце коридора, у лестницы. Все это меблировано, и недурно, как видите…

– И повсюду решетки?

– Повсюду!

«Если бы нарочно устраивать, и тогда не придумать бы лучше!» – подумал Тефер.

– Сколько вы хотите за это? – спросил он вслух.

– Полторы тысячи франков… Все налоги платит жилец. Плата за шесть месяцев вперед. Я не даю белья.

– Я снимаю… – сказал полицейский.

– И вы платите за шесть месяцев вперед?

– Я плачу за год.

– При переезде?

– Нет, сейчас.

Угрюмое лицо господина Сервана прояснилось.

– По рукам! – сказал он, протягивая руку своему будущему жильцу. – Зайдемте ко мне, мы выпьем бутылочку старого шабли, и дело будет слажено.

Двери снова тщательно заперли, и они вернулись в дом на Парижскую улицу.

Час спустя Тефер уходил, унося ключи от дома и расписку в получении денег, выданную на имя Проспера Гоше, фабриканта химических продуктов.

«Теперь у нас есть клетка, – думал он со странной улыбкой. – Надо только посадить в нее птичку. Ставни, решетки и вокруг дома – провалы. Все пойдет как по маслу».

Около четырех часов он был уже в Париже и, сменив костюм и смыв грим, отправился в префектуру, куда призывала его вечерняя служба.

ГЛАВА 8

Время шло.

Оставалось только два дня до срока, назначенного мистрисс Дик-Торн для ее первого бала.

Рене не смыкал глаз. Кроме забот о бале, которые все лежали на нем, он постоянно думал о том, как заставить мистрисс Дик-Торн выдать себя, если она действительно, как утверждал Жан Жеди, сообщница убийц доктора на мосту Нельи.

Наконец ему показалось, что он нашел способ.

Утром, за два дня до бала, он отправился на обычное свидание со старым вором на углу улицы Клиши.

Бандит был уже там и курил трубку.

– Ступайте в буфет Гаврского вокзала, – сказал ему механик, проходя мимо и не останавливаясь. – Я приду туда – нам надо переговорить.

– Ладно…

Жан Жеди побежал в указанное место. Буфет был пуст. Слуги вытирали пыль со столов и стульев, подметали пол.

Рене не заставил себя ждать.

Они уселись в угол и спросили бутылку белого вина.

– Ну что, старина? – сказал Жан Жеди, наливая себе стакан.

– Бал – послезавтра.

– Я давно это уже знаю… Нет ли чего-нибудь нового? Состроил ты, наконец, свой план, этот знаменитый план, который никак не мог созреть?

– Да.

– И ты расскажешь мне, в чем дело?

– Для этого-то я и пришел.

– Болтай, я навостряю уши.

– Если мистрисс Дик-Торн действительно отравительница, – начал Рене, – у нас есть средство подействовать на нее.

– Какое?

– Испуг.

– Очень хорошо!… Но как испугать ее? Она, брат, молодец…

– Показав ей неожиданно сцену, которая не могла изгладиться из ее памяти… страшную сцену ночи 24 сентября 1837 года.

– Значит, надо будет везти ее на мост Нельи. Это далеко, да и не очень-то удобно.

Рене Мулен пожал плечами.

– Это будет представлено в ее доме, среди ее гостей на балу… – возразил он.

– Было бы чудесно, – заметил Жан Жеди. – Да, именно чудесно! Но как? Между нами будет сказано, старина, это кажется мне невозможным. Как показать ей женщину, переодетую кучером фиакра, убийцу нанимающего, убийцу нанятого, доктора и ребенка?

– Нет, это очень даже легко и возможно… Вы сейчас увидите. В час ночи актеры должны играть водевиль на маленькой сцене, устроенной в большой зале, для которой будуар будет служить кулисами. За водевилем последуют живые картины. Артисты набраны мной, их никто не увидит до выхода на сцену.

– Я начинаю понимать и нахожу, что это очень хорошо придумано. Если мистрисс невиновна, она ничего не поймет. Если же я не ошибся, она испугается, и ее искаженное лицо скажет нам то, что мы хотели знать.

– Так вы находите эту мысль хорошей?

– Превосходной, старина! Восхитительной! Теперь надо только позаботиться о подробностях.

– Этим-то мы и займемся.

– Кто актеры?

– Я – убийца нанимающий, вы – убийца нанятый.

Жан Жеди вздрогнул, но промолчал.

– Берта Монетье будет играть роль женщины, переодетой мужчиной.

– А доктор? – спросил Жан Жеди.

– Один из лакеев, который был фигурантом в театре Амбигю. Он добросовестно сыграет свою роль, ничего не подозревая.

– После спектакля надо приготовить путь к отступлению.

– Об этом не беспокойтесь… Выход через будуар будет свободен. Да и всего вернее ничего особенного не произойдет… Мистрисс Дик-Торн упадет, может быть, в обморок, вот и все, и никто, кроме нас, не будет знать, почему.

– Это верно… Теперь другое: надо достать костюмы, парики, бороды…

– Этим займетесь вы, так как вы один знаете, как все должно выглядеть.

– Хорошо… Я пойду к Вабену и отыщу какого-нибудь театрального парикмахера.

– Вы уложите все в ящик и пришлете сюда с комиссионером на имя господина Лорана.

– Ладно, но все стоит денег… и больших денег…

– Вот вам. – И Рене подал Жану пятьсот франков.

Разговор продолжался еще несколько минут, так как собеседникам надо было условиться еще о многом, потом Рене вернулся в дом в восторге от сговорчивости Жана Жеди. Эта первая удача казалась ему счастливым предзнаменованием.

В тот же день он отправился к Берте, чтобы сообщить о происшедшем и о том, чего он от нее ожидает.

Девушка почти никуда не выходила, и Рене застал ее дома. Она сидела за работой, печально думая о будущем. Ее мысли разделились между любовью к Этьену Лорио и страстным желанием восстановить доброе имя отца.

Будущее казалось ей более мрачным, чем когда-либо.

Дни шли за днями, не принося ни малейшего луча надежды. Она обвиняла Рене в медлительности и по временам упрекала себя за то, что поверила его обещаниям.

Рене с первого взгляда заметил на ее лице следы утомления и страдания и что глаза ее красны от слез.

Он прямо сказал ей об этом. Она пыталась отрицать, но скоро увидела, что ей не удастся убедить его.

– Ну да, это правда, я страдаю… – прошептала она, – отчаяние овладевает мною.

– Но к чему же отчаиваться? – спросил Рене.

– Вы меня убедили, что мы скоро найдем ускользнувшую от нас путеводную нить, а теперь я вижу, что это – иллюзия, потому что, несмотря на все ваши усилия, время уходит в бесплодных поисках.

– Поиски были необходимы…

– Без сомнения, но, видя их безуспешность, я впадаю в отчаяние.

– Вы отчаиваетесь слишком скоро… Может быть, мы уже близки к цели.

Берта вздрогнула.

– Как? – спросила она. – Каким путем вы думаете достичь цели, которая убегает от нас?

– Мы сделаем решительную попытку заставить мистрисс Дик-Торн снять с себя маску и выдать свою тайну.

– Что же вы решили? Что вы хотите сделать?

– Сейчас расскажу…

И Рене в кратких словах поведал свой план.

– Да, вы правы, – сказала Берта, когда он закончил, – это верное средство… Если руки этой женщины запятнаны кровью, она не может остаться спокойной, как бы хорошо ни владела собой. Но кто актеры мрачной комедии или, скорее, страшной драмы?

– Те люди, которым нужно, чтобы мистрисс Дик-Торн выдала себя, – я, Жан Жеди и вы, мадемуазель.

– Я! – воскликнула Берта, бледнея. – Я!… Вы этого хотите?

– Конечно, хочу, и докажу вам, что без вас ничто невозможно… Я предназначил вам роль сообщницы убийц.

– О! Никогда! Никогда! У меня не хватит мужества играть подобную роль, представить такое чудовище… Нет, не требуйте этого!

Рене взял руки Берты – они были холодны, как лед.

Чувство глубокой жалости овладело его душой, но надо было идти вперед во что бы то ни стало, ловить случай, который мог больше уже не представиться.

– Берта, дитя мое, сестра моя, – сказал Рене взволнованным голосом, – вы говорили мне однажды: «Я поклялась умирающей матери пожертвовать жизнью для восстановления чести моего отца. Я поклялась не отступить ни перед какими опасностями, ни перед какими жертвами…» Правда?

– Правда…

– Вы говорили мне, что для достижения желанной цели вы не остановитесь ни перед чем, пойдете по грязи на поиски истины… Правда?

– Да, правда.

– Вот теперь наступило время вспомнить об этих обещаниях… Победите страх! Подумайте о мученике, кровь которого была пролита на эшафоте, и отвечайте мне: «Я готова!…»

Берта подняла голову, отерла глаза, наполненные слезами, и ответила чуть слышным голосом:

– Я готова!…

Рене снова пожал ей руки.

– Благодарю вас, дитя мое! Теперь я уверен: вы чувствуете себя бодрой.

Она покачала головой:

– Я готова на все, друг мой. Я исполню свой долг до конца, но не требуйте от меня бодрости… Чего вы хотите? Моя душа разбита, по временам мною овладевает безграничное отчаяние… У меня нет ни воли, ни энергии, и я молю Бога послать мне смерть.

– Смерть! – повторил в изумлении Рене. – К чему такие печальные мысли?… Вы молоды. Будущее залечит раны прошлого.

– Я ничего не жду от будущего… Я так страдаю!

– Страдания возвышают душу. Вы не имеете права думать о смерти, прежде чем достигнете цели, и когда мы победим наших врагов, когда весь мир узнает, благодаря вашему героизму, что Поль Леруа умер невиновный на эшафоте, тогда спокойствие вернется к вам, жизнь не будет вас тяготить… вы встретите молодого человека… честного малого, вы полюбите его – он вас полюбит… вы станете его женой и будете счастливы.

При последних словах Берта побледнела, как смерть.

– Не пытайтесь оживить во мне ложную и безумную надежду… – прошептала она чуть слышным голосом. – Я никогда не выйду замуж.

Искаженное горем лицо Берты поразило Рене Мулена.

– Никогда! Неужели вы дали такую клятву вашей матери?

– Нет, я дала ее самой себе.

– Но она безумна!

– И все-таки я сдержу ее.

– Берта, друг мой, сестра моя, вы скрываете от меня какую-то тайну… от меня, вашего брата?

– Не спрашивайте меня.

– Зачем спрашивать, когда я уже угадал? Вы любите! Берта опустила голову.

Рене продолжал:

– Одиночество – не единственная причина вашей печали, отчаяния, слез… Ваше сердце полно любви, которую вы должны были подавить, узнав тайну прошлого… Я угадал?

– Да…

– И вы думаете, что счастье для вас невозможно? В этом вы ошибаетесь! Что бы ни случилось, если тот, кого вы любите, честный человек, он не поколеблется протянуть вам руку и дать свое имя.

– Увы! Тот, кого я люблю, честный человек, но он меня больше не любит… Он не может любить меня… Он меня презирает.

– Презирает! Вас! – вскричал Рене вне себя.

– Он имеет на это право или, скорее, думает, что имеет.

– Что вы говорите?

– Он подозревает, что я изменила ему самым возмутительным образом…

– Надо было разуверить его.

– Я не могла этого сделать.

– Почему?

– Потому что нужно было раскрыть роковую тайну, чего я не сделаю ни за что в мире… Потому я теперь в его глазах бездушная, бессердечная тварь… И вы, друг мой, – невольная причина этого.

– Я – причина? – повторил Рене.

– Да…

– Объяснитесь, ради Бога, умоляю вас.

– Вы узнаете все, так как угадали то, что никто не должен был знать.

И Берта рассказала историю с медальоном, в котором был портрет Абеляг

Рене Мулен не мог скрыть своего волнения. Крупные слезы бежали по его щекам.

– Бедное дитя! – сказал он. – Как вы должны были страдать!

– И как я еще страдаю, друг мой!

– Позвольте мне пойти к этому молодому человеку и оправдать вас в его глазах!

– Вам не удастся сделать это, не рассказав ему все… а я не хочу, чтобы он знал…

– Невозможно, чтобы он презирал вас, Берта… Невозможно, чтобы он перестал любить вас, невозможно, чтобы он не подозревал, что тайные и могущественные причины не позволяют вам говорить… Умоляю вас, позвольте мне его увидеть! Я ведь тоже честный человек и поручусь ему за вашу честь, не открывая того, чего он не должен знать. Я сумею убедить его, найду слова, которым он поверит… как его имя?

– Доктор Этьен Лорио.

– Доктор Этьен Лорио!

– Да… Но почему вас это так поразило? Вы его знаете?

– Да, знаю.

– А он знает вас?

– Нет, но я часто его вижу… Он доктор мистрисс Дик-Торн…

– Доктор этой женщины!

– Да, она пригласила его, когда ее дочь была немного нездорова, и с тех пор он бывает каждый день… Ах! Мадемуазель, видно, судьба нас преследует. Я не могу говорить с ним, не открыв ему, что я проник к мистрисс Дик-Торн обманом и под чужим именем. Это сразу сделает меня подозрительным в его глазах, не считая того, что он, может быть, выдал бы меня… Надо ждать.

– Будет он на этом вечере, где я должна играть роль? – спросила Берта, которую страшила мысль появиться перед Этьеном.

– Он, конечно, там будет, но вы не должны об этом беспокоиться… Костюм и парик сделают вас совершенно неузнаваемой даже для него, и до появления на сцене никто вас не увидит.

– Тогда условимся обо всем, – сказала решительным тоном Берта. – Мой костюм?

– Вы найдете его в уборной…

– Как я поеду в дом?

– В половине одиннадцатого я пришлю за вами карету. Вы наденете вуаль и скажете слуге, который встретит вас, что вы певица, приглашенная на концерт. Я предупрежу его заранее, и он проведет вас прямо в уборную.

В эту минуту в передней раздался звонок. Рене и Берта вздрогнули.

– Мадемуазель, звонок… – сказал Рене.

– Я слышала… Кто же это может быть? Я никого не принимаю, и привратница хорошо это знает.

– Я не хотел бы, чтобы меня видели, – заметил Рене.

– Ступайте в комнату моей покойной матери.

Рене поспешно вошел в узкую комнату, в которой умерла мадам Леруа, и заперся.

Берта подошла к двери, едва держась на ногах от волнения, и повернула ключ в замке.

Дверь отворилась.

Бедная девушка вскрикнула и отступила на несколько шагов, прижимая руку к груди, как бы сдерживая сильное биение сердца. Это волнение, в котором смешивались удивление и радость, было очень естественно.

Перед Бертой стоял Этьен Лорио.

– Вы! – воскликнула она, почти не сознавая, что говорит. – Вы, господин Этьен!… Здесь!…

Однако она посторонилась, чтобы дать ему пройти.

Он вошел и молча пожирал Берту глазами.

Бедная девушка была страшно бледна; синие круги вокруг глаз выдавали бессонные ночи и тяжкие страдания.

Чувство глубокой жалости закралось в душу Этьена, и сердце его болезненно сжалось.

Положение обоих молодых людей было и фальшивое, и неловкое. Воспоминание о последнем бурном свидании стесняло их, особенно Этьена.

Несколько секунд длилось неловкое молчание, наконец Этьен решился заговорить. Но он был так смущен, что не мог придумать ничего, кроме банальной фразы:

– Я позволил себе зайти к вам, мадемуазель, чтобы справиться о вашем здоровье.

Но Берта все поняла.

Смущение Этьена, дрожание его голоса, все говорило ей, что он все еще ее любит, что он любит ее еще больше, чем прежде.

– Благодарю вас, что вы вспомнили обо мне, – сказала она. – Я покорно переношу мое горе и молю Бога послать мне мужество и силы. Наконец, работа развлекает меня.

– И, – спросил с усилием молодой человек, – вы позабыли о том, что произошло между нами?

Берта вздрогнула, бледнея и краснея.

– Нет! Есть вещи, которые не забываются!… Зная свою правоту, я сожалею, что оскорбительное подозрение отдалило вас от меня… Но я ничего не забыла.

– Тогда вы меня ненавидите? – прошептал доктор, и глаза его наполнились слезами.

Берта покачала головой:

– Почему бы я стала вас ненавидеть? Я жалею вас…

– Вы меня жалеете?

– От всего сердца!

– Вам было так легко не отказать мне в доказательствах, которые я просил!

– Я не имела права… Вы должны были довольствоваться моим словом.

– Но сегодня вы можете подтвердить то, что я угадал… что я знаю?

Берта снова побледнела при мысли, что доктор знает ее тайну.

– Что вы знаете? – повторила она в испуге. – Что это такое?

– Ничего положительного, – продолжал с жаром Этьен, – но так как я всегда любил вас и люблю во сто раз больше, чем жизнь, я захотел узнать то, что вы отказывались поверить мне, захотел открыть причину вашего упорного молчания. Я понял, я убедился, что вы не были виновны, что какая-то роковая случайность обратила против вас ваш благородный поступок… Я угадал, что дело шло о тайне, которая вам не принадлежала, что вы ходили на Королевскую площадь не к любовнику, но для того, чтобы отвратить опасность, грозившую другу вашего семейства. Я искал этого человека, чтобы получить от него объяснения, в которых вы мне отказывали… чтобы потребовать у него отчет, в котором он не отказал бы… Но я не нашел его… Он вдруг уехал из Парижа. Я хотел было ждать его и не мог. Я чувствовал, что умираю вдали от вас, а я хочу жить, чтобы любить вас. Я понял, что мне необходимо вас видеть… И я пришел.