Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

– Что же делать?

– Вот что мне пришло в голову: вы будете пробираться сюда каждую ночь, но не станете брать письма, а будете читать их здесь и снова заклеивать в конверты, тогда никто не заметит ночных посещений. Ваше отсутствие будет несомненным, и мы не замедлим получить вести о мадам или мадемуазель Клодии Варни. Что вы об этом думаете, господин герцог?

– Я одобряю вашу мысль. Я сниму квартиру в каком-нибудь дальнем углу Парижа, а вы будете сообщать мне все сведения о ходе дела.

– Если вы хотите, господин герцог, я научу вас гримироваться и переодеваться так, что вы сможете ходить по улицам, не опасаясь быть узнанным.

– Превосходно!… Так ступайте к моему нотариусу и под каким-нибудь вымышленным именем снимите на полгода павильон.

– Это совершенно бесполезно! Сюда нечего впутывать нотариуса. Если станет известно, что павильон снят, это возбудит любопытство соседей. Лучше уж совершенная тайна.

– Вы всегда правы.

– Павильон меблирован?

– Да.

– Так он может служить временным убежищем! Согласны вы поручить мне приискать вам квартиру, господин герцог?

– Я хотел сейчас просить вас об этом.

– Вы предоставляете мне выбор квартала?

– Конечно… Только ищите где-нибудь подальше.

– Тогда, господин герцог, не угодно ли вам сообщить сегодня же знакомым и друзьям о близком отъезде. Квартира будет найдена сегодня же вечером.

– Я рассчитываю на вас, Тефер.

– И не ошибаетесь, господин герцог. Я предан вам больше, чем самому себе.

Тотчас же по уходе полицейского герцог де Латур-Водье позвонил камердинеру.

– Фердинанд, – сказал он, – приготовьте чемоданы: я уезжаю на долгое время.

Фердинанд был слуга образцовый и не позволил себе выразить ни малейшего удивления.

Он только спросил:

– Буду я иметь честь сопровождать господина герцога?

– Нет, я поеду один… Чтобы все было готово на завтра.

Герцог съездил к своему банкиру и запасся аккредитивами, затем поехал к графу Лилье, отцу очаровательной Изабеллы, которую любил Анри де Латур-Водье. От графа он завернул в свой клуб.

Одним словом, к вечеру повсюду было известно, что сенатором вдруг овладела мания путешествия и он будет вести несколько месяцев совершенно кочевую жизнь.

Анри, хорошо знавший отца, не поверил и заподозрил, что тот едет с каким-нибудь секретным поручением в Италию, в которой постоянно усиливавшееся брожение умов немало заботило императора.

Но он, конечно, и не заикнулся о своих догадках и, по-видимому, принял данное тем объяснение за чистую монету.

– Вы будете писать мне, отец? – спросил он.

– Едва ли… У меня будет очень мало времени, – отвечал Жорж.

– Хотите, чтобы я вам писал?

– Это лишь напрасная трата чернил, так как письма будут только гоняться за мной и никогда не догонят.

– Значит, и вашу корреспонденцию не пересылать вам?

– Нет. Пусть все складывают мне на стол. Я прочитаю, когда вернусь в Париж.

Ответы сенатора укрепили подозрения Анри.

В тот же вечер герцог получил от Тефера письмо без подписи:

« Я буду иметь честь ждать господина герцога в девять часов на углу улицы По-де-Фер-Сен-Марсель и улицы Муфтар».

– Я хотел жить на краю города, – прошептал герцог, – лучше найти нельзя!

В назначенный час он явился на свидание, оставив привезший его фиакр шагах в пятидесяти от улицы Муфтар.

Тефер уже поджидал его, спрятавшись в углублении ворот.

– Вы готовы идти за мной? – спросил он тихим голосом.

– Конечно!

Они пошли рядом вверх по улице По-де-Фер, узкой и молчаливой, застроенной старыми зданиями, большей частью старинными отелями и домами религиозных общин.

– Вы здесь нашли мне квартиру? – спросил Жорж.

– Да! В одном доме, где привратник мне предан. Там всего только два жильца, вы и восьмидесятилетний подагрик со старухой сестрой. Это соседство не стеснит вас.

– Квартира меблирована?

– Нет, но я сегодня же займусь этим и постараюсь устроить все как можно комфортабельнее. Привратница будет убирать ваши комнаты и ходить за обедом в соседний ресторан, где готовят очень порядочно. Господин герцог может ей доверять. Я считаю ее честной, но не ручаюсь за ее скромность.

– На чье имя квартира?

– На имя Фредерика Берара, комиссионера по торговле редкостями, но я не скрою от вас, что привратница считает вас полицейским агентом.

– Агентом! – воскликнул с неудовольствием герцог. Тефер улыбнулся.

– Все дороги хороши, которые ведут к цели, – заметил он. – Господину герцогу нелестно слыть полицейским, но это позволит ему переодеваться сколько угодно и менять наружность, не возбуждая подозрений привратницы.

Герцог не мог не согласиться, что рассуждения Тефера основательны.

– Все это очень умно придумано, – сказал он. – Но зачем вы позвали меня сюда сегодня?

– Чтобы показать вам вашу квартиру и познакомить с привратницей. Я позволю себе посоветовать господину герцогу быть как можно щедрее.

– Будьте спокойны.

– И я попрошу также позволения оставить на время ваш титул и звать вас просто Фредериком или Бераром, как товарища.

– Само собой разумеется!

– Вот мы и пришли.

Тефер указал на узкую и низкую дверь в стене жалкого дома, пережившего, казалось, не одно столетие. Он был трехэтажный, с двумя окнами на улицу в каждом этаже.

Тефер подошел к двери и стукнул тяжелым железным молотком. Через минуту дверь отворилась, и на пороге появилась привратница со свечой в руке.

– Мадам Рандо, вот вам новый жилец, мой друг Берар, он пришел осмотреть свою квартиру и взять ключи.

– Я уверена, что господин будет доволен, – ответила привратница с низким поклоном. – Квартира отделана заново, оклеена хорошенькими обоями по одиннадцать су за кусок и в спальне – сосновый паркет.

Мадам Рандо взяла ключ в своей комнате и пошла вверх по лестнице, услужливо освещая дорогу, что было далеко не лишним, так как там царствовал полный мрак.

Стены были выбелены известью, железные перила заслуживали внимания знатока.

Но квартира, состоявшая из трех комнат, оказалась выше и просторнее, чем можно было предполагать снаружи. Окно столовой выходило в сад, и его почти касались ветви старого дерева.

– Чудесно! – сказал герцог. – Квартира мне очень нравится.

– Я был в этом заранее уверен… Мебель принесут завтра, и мадам Рандо не откажется взять на себя заботу о вашем хозяйстве.

– С удовольствием!… – ответила привратница.

– Вот вам за труд в задаток, – сказал герцог, кладя золотую монету в руку мадам Рандо, которая стала пунцовой от изумления и радости.

– Вот ключ от уличной двери, – сказала она, рассыпавшись в благодарности. – Вы можете входить и выходить, когда вам угодно, и никто вас не увидит, здесь очень тихое место, и дом спокойный… не бывает ни краж, ни драк… настоящий рай!…

На другой день утром герцог простился довольно холодно с сыном и отправился на Лионский вокзал, куда были отвезены и его чемоданы, а полчаса спустя взял фиакр и, забрав багаж, уехал на свою новую квартиру, превратившись в Фредерика Берара.

ГЛАВА 3

Время шло, а Рене Мулена все не освобождали, и он заключил весьма логично, что, хотя у него и не нашли ничего компрометирующего, тем не менее дело пойдет своим путем и ему не избежать суда.

Жан Жеди, которому скоро предстояло явиться в суд исправительной полиции, торопил Рене исполнить свое обещание и пригласить адвоката для защиты обоих.

Хотя Рене и считал его совершенным негодяем, но не питал к нему того инстинктивного отвращения, которое возбуждали в нем другие преступники, и они жили в большой дружбе.

Рене думал расспросить своего товарища о прошлом, как только представится удобный случай, и в ожидании этого не жалел ничего, чтобы приобрести его доверие.

Поэтому он попросил юношу, арестованного за подделку документов, позвать его в залу адвокатов, когда к тому придет Анри де Латур-Водье.

Молодой человек, которого звали Жюлем Ренади, обещал и сдержал свое слово.

Однажды, возвращаясь из приемной, он объявил механику, что адвокат потребует его к себе. Через несколько минут Рене был вызван и отведен в залу, предназначенную для свиданий адвокатов с клиентами.

– Вы Рене Мулен? – спросил Анри де Латур-Водье.

– Да, господин адвокат.

– Вы поручили Ренади узнать, возьмусь ли я за ваше дело… Я вижу, что вас обвиняют в составлении заговора против правительства и в замыслах против жизни императора…

– Да.

– И, как все обвиняемые, вы это отрицаете?

– Да, я отрицаю, – ответил механик, – как все ложно обвиняемые, которых поддерживает уверенность в их правоте;

Анри де Латур-Водье взглянул ему в лицо. Твердость ответа ему понравилась, и открытое лицо Рене внушило симпатию.

– Чтобы нам не терять даром слов, – сказал он, – я должен прежде узнать хорошенько ваше дело, какие улики существуют против вас… Я, вероятно, возьмусь защищать вас, но необходимо, чтобы вы говорили мне правду, одну только правду и всю правду.

– О! Клянусь вам! – вскричал механик. – И это будет не большая заслуга с моей стороны, так как мне нечего скрывать.

– Я не понимаю и не одобряю адвоката, который с помощью лжи добивается оправдания своего клиента. Я не могу убеждать других в том, в чем сам не убежден, да и не стану даже пытаться… Я считаю дурным делом силой красноречия спасти виновного от заслуженного им наказания.

– Вы правы, – сказал Рене, – и я вполне разделяю ваши взгляды.

– Расскажите мне кратко ваше прошлое…

Рене Мулен рассказал о своей мирной жизни в Англии, о возвращении в Париж и об аресте при выходе с Монпарнасского кладбища, куда он провожал покойника.

Только он– умолчал обо всем, касающемся семейства Леруа, не считая себя вправе раскрывать чужие тайны.

Он рассказал о допросе, перечислил факты, на которых следователь основывал обвинение, свои ответы на каждый вопрос и, наконец, – об обыске и отрицательном его результате.

– Давно вы не были в Париже?

– Около восемнадцати лет.

– И все это время вы жили в Портсмуте? Вы можете представить аттестат с завода, где вы служили?

– Он был у меня и теперь должен быть в деле… В случае нужды можно потребовать из Англии дубликат.

– Вы уверены, что в ваших бумагах не найдено ничего компрометирующего?

– Разве можно было найти то, чего не было?

– Как же вы объясняете ваш арест?

– Я никак его не объясняю и не могу ничего понять.

– Вы не говорили о политике в ресторанах, не порицали императорский режим?

– Нет!… Во-первых, я никогда не занимался политикой. Да и не имею привычки заговаривать с первым встречным и редко бываю в кафе и подобных местах. Раз только я заходил в «Серебряную бочку», погребок, который содержит некто Лупиа, которого я знал еще ребенком. Между прочим, в этот вечер я имел счастье спасти жизнь полицейскому комиссару.

– При каких обстоятельствах?

Рене рассказал.

– Как зовут этого комиссара?

– Я не знаю его имени… это комиссар того округа.

– Тогда его легко отыскать, и мы найдем его, так как он нам будет нужен. Я просмотрю ваше дело и в скором времени приду еще переговорить с вами.

– Благодарю… Что же касается гонорара, вы можете быть спокойны: у меня есть средства.

– Мы поговорим об этом после, – сказал с улыбкой Анри.

– Как вам угодно… Я говорю об этом потому… – Механик остановился.

– Почему?

– Потому что я хочу просить вас об одной услуге…

– Какой?

Рене был, видимо, в некотором смущении.

– Говорите же, – сказал Анри. – Чего вы боитесь? Хотите послать меня к кому-нибудь, кто мог бы дать показания в вашу пользу?

– Нет… дело идет об одном арестанте, которым, сам не знаю, почему, я очень интересуюсь… У бедняги нет ни одного су за душой, а ему хотелось бы иметь защитника. Я обещал заплатить…

– В чем обвиняется?

– В краже… Но он клянется всеми святыми, что невиновен.

– Может он представить алиби?

– Да, и самое неопровержимое.

– Это рецидивист?

– Не могу утверждать, но я так думаю.

– Как же объясняет он свой арест?

– Он говорит, что на него сделан ложный донос товарищем, который на него был сердит.

– Имя этого человека?

– Жан Жеди.

– Это прозвище?

– Нет, настоящее имя… Так его записали в книге брошенных детей в день Святого Иоанна в четверг.

Услышав эти слова, Анри вздрогнул. Он сам был брошенный ребенок и помнил об этом.

– Это дает ему право на мое участие, – сказал он. – Несчастные сироты редко находят добрых людей, которые взяли бы на себя их воспитание. Они не видят хороших примеров, не слышат добрых советов. Я увижу вашего товарища.

– Сегодня же?

– Да, – сказал Анри, взглянув на часы, – я сейчас пошлю за ним.

– Так, значит, решено… Я заплачу за него.

– Хорошо… хорошо, – прервал с улыбкой молодой адвокат. – Мы поговорим об этом в удобное время… Вы можете рассчитывать на меня, друг мой, так как я считаю вас честным человеком.

– И у вас скоро будет доказательство этого.

Анри позвонил.

Рене увели в его камеру, и через несколько минут в приемной появился Жан Жеди.

Старый вор не без умысла советовал Рене Мулену избрать в защитники Анри де Латур-Водье. Это имя, услышанное им в тюрьме от Ренади, привлекло его внимание. Де Латур-Водье был сыном важного сановника, подпись которого нотариус Гусиное перо видел двадцать лет назад под письмом.

Что же руководило в этом случае Жаном Жеди? Надеялся ли он добыть через сына доказательство преступности отца, которого до сих пор у него не было?

Эта надежда, если бы она существовала, была бы чистой химерой.

Войдя в залу, опытный вор бросил быстрый взгляд на молодого человека, который, со своей стороны, глядел на него с любопытством.

«Молодчик смотрит хитрецом», – подумал Жан Жеди.

– Вы согласились защищать меня, господин адвокат, – продолжал он вслух, – я вам за это бесконечно благодарен. Мне кажется, что я непременно буду оправдан, если вы будете моим защитником.

– Я стану защищать вас, если буду уверен в вашей невиновности. Отвечайте мне откровенно.

– О! Клянусь вам, господин адвокат!

– Вас обвиняют в краже?

– Да, но я невиновен, как новорожденное дитя.

– Однако были серьезные причины подозревать вас?

– Никаких. Меня арестовали по доносу негодяя по имени Филь-ан-Катр, который зол на меня, потому что вообразил, будто я – причина его ареста.

– Можете вы доказать вашу невиновность?

– Я могу представить алиби… У меня есть свидетели.

– Но тогда моя помощь вам не нужна.

– Извините, господин адвокат, она необходима.

– Почему?

– Надо сказать вам, что я рецидивист. Если у меня не будет адвоката или будет адвокат, назначенный судом, тогда мне не избежать тюрьмы, будь я бел, как снег. Но вы сумеете доказать, что если кто раз и согрешил, то это еще не причина, чтобы он делал это бесконечно.

– У вас нет семьи?

– Никого, господин адвокат… Я – брошенный ребенок, рос на улице, а это плохая школа. Меня надо скорее жалеть, чем осуждать.

– Я вас и не думаю осуждать и постараюсь сделать для вас что могу. Скажите имена свидетелей, на которых вы рассчитываете.

– Я назвал уже их господину следователю.

– Хорошо, я потребую ваше дело.

– О! Господин адвокат, не оставляйте меня, прошу вас, умоляю!… Вы – моя единственная надежда!… Мне так нужно быть свободным!

Анри взглянул на Жана Жеди, удивленный тоном, которым были сказаны последние слова.

– Для чего же? Надеюсь, не для какого-нибудь дурного дела, например, мести тому, кто донес на вас?

– Нет, господин адвокат, наоборот, я хочу сделать хорошее дело.

– В самом деле?

– Да.

– Что же это за хорошее дело?

– Я охотно сказал бы вам, но прежде не позволите ли вы задать вам несколько вопросов?

Молодой человек утвердительно кивнул.

– Я не знаю хорошо законов, и мне хотелось бы знать, ошибаюсь я или нет. Наказывается ли человек за преступление, совершенное много лет назад?

– Сколько именно?

– Двадцать лет, и за это преступление полагается смертная казнь.

– Меня, право, удивляет ваше неведение. Неужели вы не знаете, что через десять лет на всякие уголовные преступления распространяется срок давности? Стало быть, теперь преступнику нечего бояться суда.

– Даже если бы донесли на него?

– Даже и тогда.

– Но если невиновный был осужден вместо виновного?

– Это ничего не меняет. Настоящему преступнику не грозит ничего, кроме страшного скандала. Его будет судить лишь общественное мнение, и единственным наказанием будет позор. Теперь скажите, зачем вы у меня об этом спрашивали?

– Господин адвокат, я знаю одну знатную особу, человека, занимающего высокий пост, который был сообщником убийцы и вместо которого был гильотинирован невиновный. Если я буду освобожден, я отомщу за жертву, опозорив настоящего преступника, и хочу просить у вас совета, как достичь этой цели.

– Скандал не воскресит мертвого, а за эти двадцать лет преступник, может быть, раскаялся. Впрочем, если вы придете советоваться со мной, я охотно приму вас и дам ответ по совести.

– Вас зовут ведь де Латур-Водье? Не правда ли?

– Да, почему вы спрашиваете?

– Боже мой! Надо же мне знать имя моего защитника! Кстати, это имя мне отчасти знакомо. Вы не родственник герцога Сигизмунда де Латур-Водье?

– Это мой дядя, он умер.

– Я знаю… Я видел, как он умирал.

– Вы видели, как умирал герцог Сигизмунд де Латур-Водье? – вскричал Анри, с глубочайшим изумлением глядя на своего собеседника.

– О! Это было совершенно случайно… Его убили на дуэли… Я проходил через Венсенский лес в то время, как он получил смертельный удар. Я подошел… Он уже хрипел… Вы знали вашего дядю, адвокат? – заключил Жан Жеди с притворным простодушием.

– Нет… – прошептал молодой человек.

– Сколько же вам лет, если это не нескромный вопрос?

Бесконечные вопросы начинали затруднять и утомлять Анри. Однако он ответил:

– Двадцать два года.

– А герцог Сигизмунд умер двадцать лет назад… Да, правда, вы были тогда слишком малы, чтобы помнить. Но ваш отец? Разве его не было тогда там?

– Мой отец жил в то время в Италии, он вернулся только через несколько месяцев после смерти дяди.

Анри скрывал истину, чтобы избежать объяснений относительно своего положения найденыша и приемного сына Жоржа де Латур-Водье.

Впрочем, он отвечал так всякий раз, когда его спрашивали о детстве.

Этот ответ чрезвычайно смутил Жана Жеди.

«Если его отец приехал из Италии только после смерти дяди, – думал он, – тогда, очевидно, он не мог быть участником в этом деле… Значит, Гусиное перо не знал, что молол, когда объяснял буквы, написанные под тем знаменитым письмом, которое он списал; значит, и я вбил себе в голову глупость»

Анри, видя задумчивость Жана Жеди, спросил:

– Зачем вы меня так расспрашивали? И что вам за дело до всего этого?

– Извините, господин адвокат, что я позволил себе вас расспрашивать. Видите ли, ваше имя напомнило мне кучу историй из прошлых времен.

В эту минуту бандит заметил черный креп на шляпе адвоката. Он вздрогнул.

– Разве господин герцог, ваш отец, умер? – спросил он с беспокойством.

– Нет… Я лишился матери, – ответил Анри.

– Извините за нескромный вопрос…

– Нескромный, может быть… но ведь у вас были, конечно, свои причины, и мне хотелось бы узнать их.

Жан Жеди принял огорченный вид.

– Никаких причин не было, господин адвокат, никаких. Воспоминания прошлого – и больше ничего.

– Это правда?

– О! Я дам…

Он хотел сказать «честное слово», но тотчас же вспомнил о своем положении и месте, в котором находился, и не решился закончить фразу.

Анри поднялся, собираясь уходить.

– Так вы просмотрите мое дело? – спросил Жан Жеди.

– Я же вам обещал…

– И скоро я вас увижу?

– Да, скоро…

Жан Жеди вернулся в тюрьму в сильнейшем смущении и недоумении. Ответы молодого адвоката опровергали его догадки, и он спрашивал себя, не напал ли он на ложный след. Конечно, буквы, о которых говорил Гусиное перо, «герцог С. де. Л.-В.» подходили как нельзя лучше к имени Сигизмунда де Латур-Водье, но ведь это ничего еще не доказывало: во Франции есть много имен, начинающихся этими буквами. Он начал даже сомневаться, действительно ли мадам Дик-Торн и отравительница одно и то же лицо.

– Ну что? Уж не отказался ли он? – спросил Рене, видя его таким мрачным.

– Нет, старина! Он будет меня защищать, и я надеюсь скоро освободиться.

– Почему же у вас такой печальный вид?

– Что за фантазия пришла тебе! Напротив, я очень рад… Я готов хохотать, как помешанный.

Время шло.

День суда над Рене и Жаном Жеди не был еще официально назначен.

Между тем герцог де Латур-Водье жил в своей новой квартире на улице По-де-Фер-Сен-Марсель, по временам пробираясь тайком в свой дом, чтобы прочесть полученные письма. Все считали его далеко от Франции.

Несмотря на все усилия, Теферу не удавалось найти бывшую любовницу герцога, которую он искал под именем Клодии Варни, и он пришел к заключению, что она еще не приехала в Париж.

С другой стороны, хотя сыщики и не окружали больше дом вдовы Леруа, тем не менее Тефер продолжал следить за ним и приносил вести, очень приятные для сенатора, который ждал с нетерпением смерти Анжелы Леруа. Ему казалось, что эта смерть снимет с его плеч давящую тяжесть.

Он не обращал никакого внимания на дочь Поля Леруа и был твердо уверен, что, если мать умрет, ему не будет уже грозить никакая опасность.

Без помощи и опоры Берта, конечно, не могла ничего предпринять.

Рене Мулен мог быть для нее этой опорой, но он в тюрьме, и осуждение его очень вероятно, так как, на его несчастье, в это время произошло известное покушение на улице Ле-Пельтье, где гранаты Орсини ранили и перебили много людей около кареты Наполеона III. Механик сам говорил, что знал итальянских заговорщиков, и это очень его компрометировало.

Положение Анжелы Леруа было безнадежно.

Этьен мог только на короткое время отсрочить роковую развязку.

Доктор относился к Берте с крайней сдержанностью и холодностью. Это было невыразимо тяжело для него. Раны его сердца болели и не давали ему ни минуты покоя.

Берта страдала не меньше его, но сознание долга поддерживало ее силы.

Наконец наступила роковая минута. Этьен увидел, что смерть приближается быстрыми шагами.

Он принудил себя забыть на минуту, что считает Берту виновной, и, отведя ее в сторону, сказал дрожащим голосом:

– Дальше надеяться было бы безумием, и я должен приготовить вас, мадемуазель, к неминуемой катастрофе, которая может произойти каждую минуту.

– Боже мой! – воскликнула, бледнея, Берта. – Моя мама умирает!…

Этьен продолжал:

– Вы будете сиротой… без поддержки, без друзей… да, без друзей, и, однако, вам предлагалась глубокая и честная любовь, безграничная преданность… вы все это оттолкнули… Я не хочу помнить, что вы отказались мне отвечать, и снова прошу, умоляю вас сказать… неужели вы будете неумолимы?… Верните мир моей душе, надежду моему сердцу!… Берта, милая Берта, будьте откровенны, не скрывайте ничего… Зачем вы ходили на Королевскую площадь?

– Ваше горе меня трогает, – ответила Берта разбитым от волнения голосом, – но и сегодня я не могу сказать вам ничего, кроме того, что уже говорила. Я отказываюсь оправдываться. Я не буду отвечать вам.

Этьен молча взял свою шляпу и вышел, шатаясь, как пьяный.

Вечером того же дня Анжела Леруа тихо скончалась в объятиях дочери.

ГЛАВА 4

Печально тянулось время для бедной сироты. Скоро к тяжелому горю присоединилась гнетущая скука.

Чтобы рассеяться, Берта достала через привратницу работу и проводила за нею целые дни, ожидая освобождения Рене Мулена.

Она старалась изгнать из сердца образ Этьена Лорио, которого она не думала когда-либо увидеть, но все ее усилия были тщетны.

Прошла неделя.

Наконец однажды утром пришло письмо, адресованное мадам Монетье. Берта разорвала конверт дрожащей рукой. Кто мог писать ее матери? Неужели ее ждало еще какое-нибудь новое горе?

Она взглянула на подпись и вздрогнула, увидев имя Рене Мулена.

– Он! Наконец! – радостно прошептала Берта. – Значит, он свободен!

Письмо Рене содержало в себе следующие строки:

« Милостивая государыня!

Мое дело будет разбираться завтра в седьмом отделении суда исправительной полиции.

Если вы придете в суд к одиннадцати часам утра, вы услышите разбирательство и узнаете, буду ли я оправдан или осужден.

Что бы ни случилось, будьте уверены в уважении и преданности вашего благородного друга

Рене Мулена».

Слезы навернулись на глаза Берты.

«Бедная мама! – подумала она. – Увы! Ты не узнаешь судьбу нашего единственного друга. Моли Бога, чтобы он защитил невинного!»

На другой день в десять часов она отправилась в суд и, пройдя в залу седьмого отделения, стала в сильном волнении ждать.

Рене и Жан Жеди еще в девять часов были привезены из тюрьмы в обществе девяти других арестантов.

Дело Жана Жеди разбиралось в пятом отделении.

Арестанты ждали в мышеловке, пока их вызовут.

Рене был спокоен и весел, но его товарищ казался озабоченным, нервным и раздражительным.

– Что это с вами? – спросил механик, кладя руку на плечо Жана Жеди. – Разве вы не уверены в себе, как всегда?

– Нет, – ответил лаконично старый вор.

– Почему же? Ведь вы невиновны в краже, в которой вас обвиняют, и можете даже доказать алиби.

Жан Жеди пожал плечами:

– Все это ничего не доказывает. Проклятое первое осуждение портит дело… Вот что меня пугает.

Ну, что это! Соберитесь с духом! К чему трусить? Не хотите ли позавтракать? У нас есть еще время.

– Благодарю, я не голоден.

– Ну, хоть вина стакан выпейте.

– Это пожалуй… может быть, красное вино разгонит черные мысли.

За четвертым стаканом Жан Жеди повеселел и оживился. Обыкновенно вино на него мало действовало, но теперь, разбитый страхом и беспокойством, он начал быстро хмелеть, вероятно, отчасти также оттого, что пил на пустой желудок. Одним словом, он стал разговорчив, как прежде – молчалив, и Рене сказал себе, что, может быть, теперь удастся выведать кое-что относительно его прошлого.

Жан Жеди, Рене Мулен и еще несколько арестантов были вызваны в суд. Их развели под конвоем по разным отделениям.

Усевшись на скамью подсудимых, Рене окинул взглядом залу, отыскивая мадам Леруа.

Он увидел только Берту, и сердце его болезненно сжалось.

– Если бедная женщина не пришла, – прошептал он, – то, значит, она очень больна… может быть, умерла…

Холодный пот выступил у него на лбу при этой мысли.

Берта не знала механика и пристально разглядывала подсудимых, стараясь угадать, который из них Рене. Взгляд ее инстинктивно остановился на нем. Внутренний голос кричал ей: «Это он!» Но предчувствие еще не было уверенностью.

Другой взгляд был также устремлен на Рене, но с совершенно иным выражением.

Человек, смотревший на механика, был лет пятидесяти пяти или шестидесяти. Длинная седая борода падала ему на грудь. Синие очки скрывали глаза. Его чистое, но простое платье не обращало на себя внимания.

Это был герцог де Латур-Водье.

Узнав от Тефера, что Рене будут судить в этот день, герцог захотел присутствовать.

Объявили, что суд идет.

Все встали, и судьи заняли свои места.

Председатель был человеком, известным своей строгостью и в то же время беспристрастием.

Пять или шесть адвокатов, по большей части молодых, заняли места защитников.

Герцог машинально взглянул на них. Вдруг он вздрогнул и нахмурился, узнав маркиза Анри де Латур-Водье.

«Этот безумец никогда не исправится, – подумал герцог. – Вечный защитник бунтовщиков! Сейчас видно, что не моя кровь течет в его жилах. Кого он будет защищать?»

Вызвали бедняка, обвиняемого в непозволительных выражениях против правительства после обильного ужина.

После громовой речи прокурора и бесцветной – защитника, бедняк был приговорен к 25 франкам штрафа и шести месяцам тюрьмы.

Сенатор с довольным видом потер руки, и злая улыбка скривила его губы.

«Эта строгость предвещает хорошее! – думал он. – Рене Мулен не отделается меньше, как двумя годами».

Берта между тем дрожала от ужаса. Она думала о бумаге, подсунутой незнакомцами в стол Рене и взятой ею.

«Если бы у него нашли ту бумагу, – думала она, – несчастный погиб бы… Боже, спаси его!»

Первое дело было закончено.

Следователь вызвал Рене Мулена. Механик спокойно встал и обменялся улыбкой с защитником.

Берте казалось, что она упадет в обморок. Инстинкт не обманул ее, указав на Рене, друга ее матери, защитника их святого дела.

Нервная дрожь охватила сенатора.

Обвинительный акт, основанный на доносе Тефера, был составлен с ужасающей ловкостью. Доказанное знакомство Рене с Орсини придавало ему убедительность.

Для всех после чтения обвинительного акта виновность Рене была несомненна, и никто не сомневался, что он будет осужден.

Сенатор, сияя от радости, едва мог скрывать ее.

Начался допрос.

Рене отвечал со спокойствием и уверенностью чистой совести. Его ответы были ясны и точны. Никакие вопросы не могли сбить его.

В общественном мнении мало-помалу свершился переворот. Многие начинали думать, что Рене обвинен вследствие обманчивых внешних обстоятельств.

Герцог больше не улыбался.

«Зачем дают говорить этому негодяю? – спрашивал он себя. – Председатель не знает своего дела. Надо было припугнуть его, даже в случае надобности запретить говорить!»

Затем последовала громовая речь прокурора, требовавшего самого строгого применения закона.

Эта речь, в сущности бездоказательная, снова пробудила беспокойство Берты и пролила немного утешения на душу сенатора.

Все взгляды были устремлены на Рене, но, ко всеобщему изумлению, он был совершенно спокоен и слушал речь с легким выражением иронии.

«Сколько слов потеряно даром, – думал он, – сколько они ни болтай, я невиновен…»

Наконец встал Анри де Латур-Водье.

Сенатор вздрогнул и побледнел.

«Он… – прошептал герцог. – Он защищает моего смертельного врага! Какое роковое совпадение!»

Речь защитника была коротка, но полна здравого смысла и таланта. Он доказал, как дважды два – четыре, что все факты, на которых основывается обвинение, родились в пылком воображении полицейских агентов, во что бы то ни стало желающих отличиться. Затем он описал безупречное прошлое подсудимого. Он сделал лучше: он доказал его заявлениями из Портсмута, составленными и засвидетельствованными в законной форме.

Он предъявил письмо полицейского комиссара, которому Рене спас жизнь, подвергая опасности свою собственную, и в заключение потребовал полного оправдания подсудимого.

Одобрительный шепот пробежал по собранию.

Прокурор не возражал.

После короткого совещания суд вынес оправдательный приговор.

Берта вскрикнула от радости и лишилась чувств. Все бросились помогать ей, и она скоро пришла в себя.

Герцог де Латур-Водье вышел из залы в ужасе, полный самых мрачных предчувствий.

Анри де Латур-Водье, не подозревая, что говорил в присутствии отца, принимал поздравления своих собратьев и отправился в пятое отделение, где должен был защищать Жана Жеди.

Тут он собирался пустить в ход весь свой талант, но его второй клиент был далеко не в таких условиях, как первый, и его полного оправдания вряд ли можно было добиться.

Однако Жана приговорили всего к семи дням тюремного заключения.

Что касается Клода Ландри, то он получил два года тюрьмы и пять лет полицейского надзора.