Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц)

– Отец, Этьен – сын солдата, убитого на поле сражения в Алжире, мне кажется, что подобный отец не хуже всякого другого…

– Знаю, знаю, – с презрительной улыбкой сказал герцог. – Но он был воспитан своим дядей… кучером фиакра.

– Он честный человек и нашел средства дать своему племяннику то же воспитание, которое получил я – Анри де Латур-Водье.

– Прекрасно!…

– Отец, это достойно всякой похвалы, вы не находите?

– Конечно, но я вижу, что ты слишком большой энтузиаст в дружбе. Берегись завязывать отношения, которые впоследствии могут показаться тебе стеснительными. Очень возможно, что после моей смерти император захочет назначить тебя сенатором. Но чтобы получить это место, надо заслужить его. Может быть, и то уже слишком, что я хочу женить тебя на дочери человека, который заседает в парламенте на стороне оппозиции…

– Но я уже говорил вам, отец, – перебил Анри, – что мысль о таком браке пришла именно вам.

– Да, но это случилось потому, что я знал о вашей любви к мадемуазель де Лилье и не желал противоречить вашим чувствам…

– В любви… – перебил с улыбкой Анри.

– В любви и даже в политике, – продолжал герцог, улыбнувшись в свою очередь. – С возрастом твои мнения изменятся, когда в тебе заговорит честолюбие.

– Я сомневаюсь в этом, отец.

– А я – так уверен. Впрочем, наш разговор, кажется, слишком затянулся. Я должен оставить тебя. Ты завтракаешь дома?

– Да, отец.

– А затем в суд?

– Нет, я сегодня не занят и думаю сделать несколько визитов.

– За обедом мы увидимся?

– Да, отец. Но позвольте еще один вопрос. Вы сегодня должны были быть утром на кладбище Монпарнас…

Герцог слегка вздрогнул.

– Я только что оттуда.

– Ну, что же?

– Все закончено.

– Я сегодня же поеду помолиться на могилу той, которую звал матерью.

Отец и сын простились.

Герцог де Латур-Водье сел в экипаж, ожидавший его перед домом.

– Куда прикажете? – спросил лакей, запирая дверцу.

– В английское кафе. Но сначала надо заехать в почтовую контору на Бургундской улице.

В указанном месте экипаж остановился. Герцог вышел и сам опустил письмо на имя Тефера, служившего в полицейской префектуре.

Что же касается Анри, то он, наскоро позавтракав, пошел пешком.

Только он вышел на площадь Карусель, как остановился, услышав свое имя.

Из фиакра вышел молодой человек. Кучер, сняв шляпу, сказал:

– Здравствуйте, господин Анри. Представьте, я сегодня счастлив: я везу в своем знаменитом номере 13 нашу будущую медицинскую знаменитость, поэтому Тромпетта и Риголетта бегут как никогда.

– Здравствуйте, господин Лорио, – ответил молодой человек, улыбаясь и протягивая руку.

Последнему было около двадцати одного года: высокий брюнет с черными глазами, правильными чертами лица и решительным, хотя и кротким выражением. Это был Этьен Лорио, о котором час назад герцог говорил со своим приемным сыном.

Кучер – Пьер Лорио, его дядя; – высокий малый пятидесяти лет, с круглым и красным лицом, короткими седеющими волосами, с живыми глазами и добродушным выражением лица.

– Дорогой Этьен, – сказал Анри, – я был бы сегодня у тебя. Я только утром говорил о тебе с отцом.

– Герцог де Латур-Водье просил обо мне? – поспешно спросил доктор.

– Надеюсь, ты в этом не сомневался.

– Ну и что же?

– Ничего не вышло, и я в отчаянии.

Этьен Лорио побледнел.

– Итак, – прошептал он, – мне предпочли одного из моих конкурентов.

– Да, друг мой. И даже прежде, чем мой отец успел попросить за тебя. Когда он приехал, все было уже кончено.

Этьен с видимым огорчением опустил голову.

– Ну, полно, мой милый, – сказал Пьер Лорио с высоты козел. – Надеюсь, ты не станешь печалиться из-за таких пустяков! Место, в котором тебе отказывают сегодня, дадут завтра, а может быть, даже и лучше…

– Конечно, дядя, – перебил Этьен, – но, однако…

– Что «однако»? В двадцать один год ты не можешь надеяться сразу достичь цели. Я сам начал с двумя несчастными клячами, которые едва стояли на ногах и упали в аллее Нельи недалеко от моста в одну проклятую ночь двадцать лет назад. Мой фиакр был самый отчаянный и вдобавок носил номер 13, который, как говорят, приносит несчастье. Я этому не верю, потому что доволен им. Ну, – прибавил он, – в настоящее время у меня четыре хорошие лошади, которые работают только через два дня, а в сарае стоят три хороших экипажа, которые буржуа берут для свадеб. Да вот, посмотри хоть на этот номер 13. Кроме того, в моем письменном столе лежит не одна городская облигация. Но для того, чтобы добиться всего, нужно время. Делай, как я, и будь терпелив. В твои годы было бы слишком хорошо стать помощником главного врача в госпитале. Вот как я смотрю на вещи.

– И очень хорошо делаете, – сказал, улыбаясь, Анри. – Что делать, ты потерпел разочарование, надо мужественно покориться и не огорчаться.

– Я вполне это понимаю, друг мой, – возразил молодой доктор, – но тем не менее не могу не огорчаться.

– Почему?

– Потому что многое было связано с этим местом; мое будущее, мое счастье зависело от него.

– Какие пустяки, – сказал Лорио, – твое будущее обеспечено, у тебя есть клиенты, их количество будет все увеличиваться. Что касается твоего счастья, то будь философом, поверь, оно придет, если не завтра, то через полгода…

– Но, дядя, – перебил Этьен, – мое назначение позволило бы мне оплатить вам расходы. Я стоил ведь недешево.

– Какие глупости! – воскликнул кучер. – Эти деньги твои. Ты не только мне ничего не должен, а, напротив, я твой должник, так как ты даром лечишь меня.

– Я хотел, чтобы вы оставили ваше утомительное занятие и спокойно жили со мной.

– Ну, нет, – с волнением сказал Лорио, – ты не можешь желать, чтобы я оставил свое занятие, – это мое удовольствие! Моя жизнь! Я только тогда сойду с козел номера 13-го, когда жизнь оставит меня! Тогда тебе останется только похоронить меня. Кучером я родился, кучером жил, кучером хочу умереть!

Пьер Лорио замолчал на мгновение, затем продолжал, изменив тон:

– Извините, господин Анри, но я должен напомнить доктору, что в двенадцать часов мне надо ехать, а теперь уже половина двенадцатого.

– Послушайте, дядя, – возразил Этьен, – мне еще надо поговорить с Анри, поэтому поезжайте.

– Хорошо. Когда мы увидимся?

– Очень скоро.

– Ты помнишь, что обещал представить меня на днях одной особе? Ты не забыл?

– Не бойтесь, я не забуду.

– Дело в том, что я хочу видеть мою будущую племянницу. Я не могу любить ее, не зная, а мне хочется поскорее полюбить ее.

Доктор покраснел и пробормотал несколько непонятных слов.

– До свидания, мой милый. До свидания, господин Анри, – сказал Пьер Лорио, садясь на козлы фиакра номер 13 и щелкая бичом.

Лошади побежали рысью.

– Какой благородный человек! – сказал Анри, глядя вслед дяде Этьена.

– Он лучший из людей. Я люблю его, как отца, и надеюсь со временем отучить его мало-помалу от любви к кнуту и вожжам.

Анри покачал головой:

– Едва ли тебе это удастся. Твой дядя сказал, что это его жизнь. Но, между нами, я не думаю, что это была главная причина твоего огорчения. Я думаю, что угадал, в чем дело, услышав слова твоего дяди. Ты хотел жениться?

– Хотел… – задумчиво прошептал Этьен. – Вернее было бы сказать, мечтал.

– По всей вероятности, речь идет о богатой невесте, жениться на которой тебе было бы легче, получив хорошее место?

– Нет, невеста, о которой я мечтаю, не имеет ни гроша.

– Значит, ты влюблен?

– Да, дорогой Анри.

– Влюблен серьезно?

– Я понимаю только серьезную любовь, иначе это не любовь, а каприз.

– А кто она?

– Прелестная девушка, не имеющая ни богатства, ни будущности…

– Ты ее знаешь давно?

– Я тебе расскажу эту короткую и простую историю. Месяц назад меня позвали к ее брату, молодому человеку почти одних лет с нами, который умирает от чахотки. Сначала я был поражен красотой Берты, затем тронут ее трогательными заботами о брате. Мать больна, и, как я боюсь, опасно больна, не может помогать дочери, которая одна трудится за всех. Она едва держится на ногах от усталости, а между тем даже не замечает ее. Мое сердце принадлежит этой девушке, брат которой скоро умрет. Через несколько дней она останется с матерью, которую, кажется, сводит в могилу тайное горе. Работа сына была единственным средством существования этих женщин. Когда Абель умрет, а мадам Монетье последует за ним, Берта, может быть, соединится с ними, так как в чем найдет она силу, необходимую для жизни?…

– В своей любви к тебе.

– Увы! Друг мой, я не знаю, любим ли…

– Значит, ты не признавался ей?

– Нет.

– А между тем надо было сделать это.

– Я не решался.

– Почему же?

– Мне казалось неловким говорить о любви у постели умирающего. К тому же Берта, может быть, не стала бы слушать меня.

– В таком случае, надо было обратиться к матери.

– Я ждал, но теперь ты знаешь, какая причина заставляет меня молчать.

– Та, что тебе не дали этого места?

– Да.

– По-моему, ты поступаешь совершенно несправедливо. Ты зарабатываешь достаточно денег для того, чтобы обеспечить молодой женщине безбедное существование; к тому же я уверен, что твое будущее – блестяще. Нечего колебаться, объяснись!

– А если меня не любят? – со вздохом прошептал Этьен.

– Это невозможно.

– Ты судишь о других по себе.

– Нисколько. Мадемуазель Берта не могла не оценить тебя, не могла не почувствовать к тебе по меньшей мере дружбы. А от такой дружбы до любви – один шаг. Без сомнения, бедняжка видела в жизни только огорчения и не может не быть признательной за любовь человеку, который дает ей спокойствие и счастливое будущее. Не бойся, ты будешь счастлив.

– Ты в самом деле думаешь, что счастье для меня возможно?

– Если бы я сомневался, то сомневался бы также и в моем счастье, потому что наша участь с тобой совершенно одинакова. Теперь ты влюблен, и я также, и надеюсь, что в тот день, когда Изабелла де Лилье станет моей женой, ты дашь свое имя мадемуазель Берте Монетье.

По мере того как Анри говорил, физиономия Этьена становилась веселее и на губах появилась улыбка.

Он схватил за руку маркиза и с жаром пожал ее.

– А! – воскликнул он. – Ты истинный друг!

– Разве ты сомневался?

– Нет, но ты лишний раз доказал мне это. Я чувствую, что снова возрождаюсь.

– В добрый час! – воскликнул Анри. – Наконец-то я вижу тебя таким, каким привык видеть!

Затем, переменив тон, спросил:

– У мадемуазель Берты есть другие родственники, кроме матери и брата?

– Нет, мадам Монетье вдова уже двадцать лет и носит траур по мужу, которого обожала.

– И сын должен умереть?

– Да, чтобы спасти его, я делаю все возможное, но мне едва удалось смягчить хоть немного страдания несчастного.

– Ты говорил, что он – единственная поддержка матери и сестры?

– Да, он был главным механиком в одной из лучших механических мастерских Парижа и, без сомнения, занял бы со временем место среди наших знаменитых ученых. Его смерть будет громовым ударом для бедной женщины.

– Она ожидает этой смерти?

– Я не имел мужества сказать им, как близка катастрофа, но оставил очень мало надежды.

– Я жалею их от всего сердца. К счастью, ты у них остаешься и будешь им советником, поддержкой, спасителем!

– Да, если Берта даст мне на это право, – прошептал доктор.

– Не забывай, пожалуйста, что ты можешь вполне рассчитывать на меня. Кредит моего отца и мои средства в твоем распоряжении.

– Благодарю, друг мой, благодарю, но теперь прощай.

– До скорого свидания.

– Да, до скорого свидания.

– Ты будешь говорить мне, в каком положении дела?

– Даю тебе слово.

Молодые люди расстались.

Анри пешком пошел через площадь Карусель, а Этьен сел в проезжавший мимо фиакр.

ГЛАВА 4

Мадам Монетье, или, лучше сказать, мадам Леруа, жила со своими детьми в маленькой квартире на третьем этаже скромного дома на улице Нотр– Дам-де-Шан, в Люксембургском квартале.

Квартира состояла из четырех комнат: столовой и вместе с тем гостиной, двух спален и кухни.

Она была меблирована очень просто, но во всем царствовали порядок и чистота.

Переступив порог, вы бы чувствовали, как вас обволакивает печаль. Абель, брат Берты, уже два месяца лежал.

Он был очень красив, но нельзя без сострадания смотреть на его лицо, такое молодое и уже отмеченное печатью смерти. Оно было бледно, только на впалых щеках виднелось по красному пятну. Глубоко ввалившиеся глаза сверкали лихорадочным огнем. Худоба его была невероятна.

В ногах постели, в кресле, сидела пожилая женщина; сложив руки, она молча глядела на больного.

Этой женщине было самое большее сорок пять лет, но ее плохое здоровье, беспокоившее Этьена Лорио, давало ей вид шестидесятилетней старухи.

Молодая девушка двадцати двух лет, казавшаяся, напротив, самое большее лет восемнадцати, с большими голубыми глазами, прелестная, несмотря на бледность, молча стояла у изголовья постели.

Это была Берта.

Абель сделал легкое движение и пробормотал:

– Я хочу пить.

Берта взяла склянку с лекарством, налила его в мельхиоровую ложку и затем, приподняв левой рукой больного, поднесла ложку к его губам.

– Выпей, мой дорогой, – сказала она.

Больной улыбнулся и едва слышно прошептал:

– Благодарю.

Он с жадностью выпил поднесенное лекарство.

Питье, прописанное Этьеном, сейчас же произвело свое действие. Абель, казалось, несколько окреп: лихорадочный огонь в его глазах погас, он приподнялся сам, почти без усилий, и, взяв за руку сестру, прошептал:

– Берта, как ты добра!

Эти простые слова вызвали слезы матери и дочери.

– Вы плачете, – печально сказал Абель, – отчего?… Разве я чем-нибудь огорчил вас?

– Ничем, мой дорогой, – ответила Берта, вытирая глаза и целуя больного. – Ты ничем не можешь нас огорчить, но мы печалимся из-за твоих страданий.

Абель сделал отрицательный жест.

– Успокойтесь, я совсем не страдаю. С тех пор, как доктор почти вылечил меня от кашля, я чувствую себя гораздо лучше и, наверное, скоро поправлюсь… Поэтому вытрите глаза и подойдите поцеловать меня.

Бедная женщина медленно и с трудом поднялась и, подойдя к сыну, наклонилась над ним.

Берта сделала то же.

Абель обнял обеих и, притянув их головы к своему лицу, поцеловал, затем вдруг заплакал.

Анжела вырвалась из его объятий.

– Ты утомляешь себя, – сказала она, стараясь говорить твердым голосом. – Не забывай, что доктор предписал тебе покой. Будь благоразумен!

– Да, да, это правда. Я буду послушен… я хочу скорее вылечиться, – прошептал больной, опуская голову на подушки.

После нового приступа кашля, от которого на губах его выступила кровавая пена, он спросил:

– Доктор придет сегодня, не правда ли?

– Да, ответила Берта, – он должен скоро прийти.

– Как он добр!

– Да, добр и великодушен, – сказала мадам Леруа. – Он поступает как старинный друг.

Берта молча опустила голову, чувствуя, что краска выступила у нее на щеках.

Абель продолжал:

– Как мы заплатим за его услуги?

– А! – воскликнула Берта с невольной страстью. – Не заботься об этом!

– Мы теперь так бедны. Вот уже два месяца, как я ничего не зарабатываю. Мы скоро проживем все, что было отложено… Наступит нищета…

На глазах Абеля снова показались слезы.

– Ты ошибаешься, дитя мое, – сказала мать. – Правда, наши деньги подходят к концу, но все-таки у нас есть еще немного. Кроме того, у нас осталось несколько золотых вещей, продав которые, мы проживем до твоего выздоровления.

– Ваши золотые вещи! – повторил больной. – Не говорите об этом, матушка. Это все, что у вас есть. Что будет с вами, если я умру?

– Умрешь! Ты? Мой Абель!… – вскричала, вздрогнув, мать. – Не говори этих слов! Не говори никогда, если хочешь, чтобы я жила!… Они убивают меня!

– Брат, прогони эти печальные мысли, которые приносят тебе только страдания. Я могу заработать достаточно для всех. Если ты даже выздоровеешь нескоро, то все-таки у нас не будет ни в чем недостатка. А доктор Этьен обещал вылечить тебя. Он честный и благородный человек и подождет платы. Поэтому будь спокоен и думай только об одном: ты скоро поправишься и будешь здоров, как прежде.

Абель печально покачал головой.

– Разве ты не надеешься выздороветь? – спросила Анжела, сердце которой сжалось.

– Я думаю, мама, что да. На все воля Божья. Я буду жить, если Он захочет, чтобы я жил.

Больной в первый раз высказывал сомнение. Мать и сестра с трудом удерживались от рыданий.

Абель закашлялся еще сильнее. На его висках выступил холодный пот, а на губах показались капли крови.

– Проклятый кашель, – прошептал умирающий. – Когда он кончится?

Мадам Леруа закрыла лицо руками.

«Боже мой! – думала она. – Мы можем надеяться только на тебя! Сжалься над нами!»

Бедная женщина начинала понимать, что ее сын может умереть с минуты на минуту.

Она знала, что он очень болен, но до этого дня все еще боялась этой очевидности, желая верить в возможность выздоровления. Но теперь все иллюзии рассеялись, и ужасная истина явилась несчастной.

Берта уже давно знала истину, но находила в себе силы скрывать горе.

У двери послышался звонок.

– Это доктор, – сказала Берта, вздрогнув, довольная, что его приход прекратит тяжелую сцену.

Посетитель был действительно Этьен Лорио.

– Как я рада вас видеть, Доктор! – прошептала она. – Мы с матушкой ждали вас.

– Разве со вчерашнего дня произошло что-нибудь новое в состоянии нашего дорогого больного? – спросил он взволнованным голосом.

– Нет, он почти в том же состоянии. Но слабость увеличивается, и приступы кашля становятся чаще и продолжительнее. Кажется, брата оставила твердость. Я боюсь, что он чувствует себя очень плохо… Мужество изменяет и мне, доктор. Я не могу видеть, как плачет мать! Смерть Абеля убьет ее!…

Берта замолчала, задыхаясь от рыданий.

– Умоляю вас, успокойтесь! – прошептал доктор.

Он был взволнован.

– Катастрофа неизбежна, я не имею права скрывать от вас этого. Но мы сделаем все возможное, чтобы последствия удара были не смертельны для вашей матери. Нет ли какого-нибудь средства удалить ее на несколько дней?

– О! Пожалуйста, не предлагайте ей этого, так как она поймет, что для брата нет надежды. Кроме того, она ни за что не согласится расстаться с умирающим сыном.

– Бедная мать! – прошептал доктор.

– Да, бедная мать! – повторила Берта. – Вы правы, она ужасно страдает. Боюсь, когда Абель умрет, она сойдет с ума от горя или умрет, и я останусь одна… одна в целом свете!

Этьен готов был упасть на колени и закричать: «Разве вы не знаете, что я люблю вас? Неужели вы не знаете, что я хотел бы заменить для вас весь свет?»

Но, видя ужасное горе Берты, он не решился выдать ей тайну своего сердца.

– Вы не останетесь одна… Вы не останетесь одна до тех пор, пока я жив. Вы видите во мне преданного друга… Неужели вы в этом сомневаетесь?

– Нет, вы слишком доказали нам вашу дружбу, чтобы мы могли в ней сомневаться.

– В таком случае, рассчитывайте на меня. Помните, что я весь к вашим услугам. Если бы вы знали, как я хотел бы видеть вас счастливой! Если бы вы знали…

Доктор в первый раз говорил так с Бертой. Несмотря на его скромность, волнение, охватившее его, вырвало у него часть тайны.

Молодая девушка слушала, краснея и дрожа в одно и то же время. Слова Этьена и в особенности выражение, с которым он говорил, заставляли трепетать ее сердце.

Берта поняла то, чего доктор не осмелился высказать. Это заставило ее вздрогнуть от радости, хотя его чувства смущали ее. Чтобы положить конец затруднительному положению, она сказала:

– Доктор, пойдемте к брату.

И вошла в комнату больного.

По своей неопытности, Этьен не понял, как приятно Берте его признание, а, напротив, испугался, что оскорбил ее.

При виде доктора мадам Леруа встала, Абель повернул к нему голову, стараясь улыбнуться, и протянул руку.

Этьену было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться в сильной перемене за последние сутки. Но лицо его осталось спокойно, не выдав того, что происходило в душе.

– Я счастлив вас видеть, доктор, – сказал Абель едва слышным голосом.

– Как вы себя чувствуете сегодня, друг мой? – спросил доктор, делая вид, что щупает пульс.

Абель пожал плечами, как будто желая сказать: «К чему меня спрашивать, вы знаете все лучше, чем я».

– Он очень много кашляет, – сказала мадам Леруа, указывая на окровавленный платок, которым вытирали губы умирающего.

Этьен, не желая лгать, молчал. Он только обменялся с Бертой печальными взглядами.

Абель, глаза которого были устремлены на доктора, поймал этот взгляд: он понял все.

Он вторично протянул руку Этьену и, привлекая его к себе, прошептал едва слышно:

– Я мужчина… У меня есть мужество… Не скрывайте от меня ничего… Все кончено, не так ли?… Я сам чувствую это. Мне кажется, что моя жизнь держится на волоске и что этот волосок оборвется завтра… Не так ли?

Доктор, несмотря на молодость, присутствовал уже при многих агониях и достаточно закалился, что, впрочем, случается со всеми докторами, тем не менее он вздрогнул, на глаза его навернулись слезы. Не отвечая ничего умирающему – да и что мог бы он ответить, – он приложил палец к губам, чтобы заставить его замолчать.

– Что он вам говорит, доктор? – с ужасом спросила мадам Леруа.

– Ничего такого, что могло бы вас обеспокоить. Он хотел бы уснуть, и я приготовлю лекарство, которое даст ему сон. Мадемуазель Берта, дайте мне перо и бумагу.

Абель бросил на доктора признательный взгляд.

Девушка поспешно подала все требуемое.

Этьен выписал рецепт.

«Это последний, – думал он. – Бедная мать! Бедная сестра!»

Написав рецепт, он прибавил:

– Вы будете давать это лекарство по ложке каждые четверть часа до тех пор, пока больной не уснет.

– Ваше предписание будет в точности исполнено, – прошептала Берта.

Этьен повернулся к мадам Леруа.

– А вы, как вы себя чувствуете?

– Я очень слаба, – ответила она глухим голосом. – Беспокойство и горе убивают меня.

– Будьте мужественны! Хотя ваше положение несерьезно, но тем не менее оно требует тщательного лечения… а главное, спокойствия.

– Спокойствия! – с горечью повторила мадам Леруа. – Разве оно возможно для меня?

И она жестом указала на постель больного.

– К чему жить, если я должна его потерять!

– Подумайте о вашей дочери!

– Я знаю, что вы правы… Но я могу думать только о нем!

Мадам Леруа встала, взяла доктора за руку и увела в соседнюю комнату.

– Я хочу знать истину, – сказала она, когда дверь за ними закрылась. – Надеетесь вы еще или нет?

– Я скажу вам истину, – ответил доктор, не будучи в состоянии больше лгать. – Наука бессильна. В настоящую минуту жизнь Абеля в руках Бога. Он один может совершить чудо.

– А вы не можете сделать ничего?

Этьен не ответил.

Мадам Леруа страшно побледнела, ее губы полуоткрылись, как будто она хотела вскрикнуть.

– Берегитесь! – поспешно воскликнул доктор. – Берегитесь! Он услышит вас!

Этих слов было достаточно, чтобы предотвратить припадок страшного отчаяния, которого ожидал Этьен.

Анжела Леруа опустила голову, и слезы полились из ее глаз.

Доктор несколько минут с состраданием глядел на нее, затем вернулся в комнату Абеля и подошел к постели.

– До вечера, – сказал он больному.

– До вечера…

– И будьте мужественны!

Умирающий молча поднял глаза к небу.

Доктор поспешно вышел, сделав Берте знак следовать за ним, и они вышли в комнату, где мадам Леруа по-прежнему продолжала плакать.

– Доктор, – спросила девушка, машинально опираясь на плечо Этьена, чтобы не упасть, – проживет ли мой брат до завтра?

– Идите за лекарством; я буду сегодня вечером.

Берта поняла, почему доктор не ответил ей. Она закрыла лицо руками и зарыдала.

Доктор тихонько дотронулся до ее руки.

– Подумайте о вашей матери, – прошептал он, указывая на Анжелу, которая, погруженная в свою печаль, даже не замечала их присутствия.

– Это правда, – прошептала Берта. – Я должна помнить, что теперь одна должна ухаживать за нею.

– Одна? Нет! – прошептал Этьен. – Я заменю ей сына.

– Благодарю вас, доктор, за вашу дружбу и преданность, и принимаю их во имя моей матери. Я пойду за лекарством, – прибавила она, поспешно выбегая на лестницу.

Этьен сказал несколько слов мадам Леруа, которая, казалось, не слышала его, и в свою очередь спустился по лестнице.

Абель следил за уходом Берты и доктора. Подождав еще несколько минут и слыша, что входная дверь закрылась, он приподнялся и несколько раз позвал мать.

Мадам Леруа услышала его.

– Тебе надо что-нибудь, дитя мое?

– Ничего, но я хочу поговорить с тобой.

– Поговорить со мной?

– Придвинься ко мне поближе… Еще ближе… Так как мой голос очень слаб… Мне надо поговорить с тобой без сестры…

– Не утомляй себя, мой дорогой, – возразила мадам Леруа, садясь в изголовье постели. – Ты знаешь, что доктор велит тебе молчать.

– Я должен говорить с тобой… Слушай…

Он хотел начать, но сильный приступ кашля остановил его.

– Ты видишь, – прошептала Анжела.

– Не все ли равно, к тому же все уже кончено. Дай мне руку… Наклонись ко мне поближе и гляди мне в глаза…

Мадам Леруа послушно взяла руку сына и, сильно взволнованная, поглядела на него.

– Мать, выслушай меня хорошенько… без слез… но с мужеством и покорностью судьбе.

– Я слушаю! Что ты хочешь сказать?

– Я хочу приготовить тебя к большому горю.

– Абель!… Абель!…

– Не перебивай меня. Я просил тебя быть мужественной и снова прошу об этом… прошу во имя нашего отца…

При этом слове вдова вздрогнула и выпрямилась, точно от удара.

– Говори, – сказала она твердым голосом. – Во имя мученика, который был твоим отцом, я выслушаю тебя с мужеством и покорностью судьбе.

– Благодарю, такой я хотел тебя видеть в минуту, когда чувствую, что на земле для меня все кончено. Ты обещала быть твердой, держи же свое слово! Доктор может скрывать от тебя истину… но я скажу тебе ее… Я умру… и это ты должна знать… так как мы скрываем тайну… а моя сестра, до того дня, когда будет восстановлено доброе имя отца, не должна знать, что теперешнее имя не принадлежит ей.

– Говори, – проговорила вдова, снова овладев собой.

– Когда Бог призовет меня к себе, надо будет предъявить мои бумаги… И из этих бумаг обнаружится, что Абель Монетье в действительности Абель Леруа и сын Поля Леруа, казненного двадцать лет назад… Поэтому я прошу тебя, чтобы ты сама занялась этим, чтобы Берта не знала, что на нас лежит незаслуженное пятно… На могиле моего отца вырезано одно только слово «правосудие»… пусть и на моей могиле будет только мое имя Абель… Сделаешь ли ты это?…

– Да, клянусь тебе!

– Благодарю… Теперь я могу умереть спокойно… Позорная тайна будет сохранена…

– Да, сохранена, – повторила несчастная почти твердым голосом. – И до того дня, когда честное имя твоего отца будет восстановлено, – если только этот день когда-нибудь настанет, – Берта не будет знать, что ее отец умер на эшафоте за преступление, которого не совершал.

– Да, так должно быть. Мы знаем, что отец невиновен… но суд объявил его преступником, и мы не можем найти никаких доказательств, и необходимо чудо, чтобы мы могли найти их… теперь, через двадцать лет… мы напрасно стараемся смыть кровавое пятно с памяти умершего… Я умираю, а пятно все еще остается.

Он оживился, но страшный кашель помешал ему продолжать.

– Абель! Дитя мое! Ты страшно страдаешь, – прошептала мать.

– Нет, ты видишь: приступ уже прошел… Но слушай, так как я еще не закончил. Мне много раз приходило в голову открыть Берте ужасную тайну… Я хотел заставить ее дать обещание продолжать дело… которому мы посвятили себя… Но я решил, что молодая девушка будет бессильна там, где мы ничего не смогли сделать… Поэтому Берта не должна ничего знать.

Голос Абеля стал так слаб, что мать едва слышала его.

– Перестань, – сказала она. – Умоляю тебя! Ты убиваешь себя!

Абель хотел продолжить, но силы изменили ему.

– Мама! Благослови меня!… Я умираю!… – простонал он.

Голова его тяжело упала на подушки.

– Благословляю тебя! Благословляю тебя! – закричала мать сквозь рыдания, приподнимая больного и покрывая поцелуями его лицо, покрытое холодным потом.

Умирающий, казалось, немного оживился.

– Мама!… Когда меня не будет… ты пойдешь одна на могилу отца… и отнесешь ему от меня венок… Прощай!

Мадам Леруа ломала руки.

– Нет, мой милый, не прощайся! Не оставляй меня, дорогое дитя! Если ты умрешь, умру и я! Боже! Сжалься надо мной! Оставь мне моего ребенка!

В эту минуту в комнату вошла Берта, держа в руках склянку с лекарством. Вдова вскочила.

– Скорее! – закричала она. – Скорее!

Женщины подняли голову умирающего и дали ему выпить ложку лекарства.

Он улыбнулся и закрыл глаза.

ГЛАВА 5

Оставим на время скорбное жилище, в котором пролилось столько слез и должно было пролиться еще так много, и возвратимся к Филь-ан-Катру и бывшему нотариусу Раулю Бриссону.

Все арестованные были отведены на полицейский пост у заставы Клиши. Затем за ними приехал экипаж, чтобы доставить их в префектуру.

Причина ареста Филь-ан-Катра ясна.

Этот ловкий мошенник, когда не представлялось особенно выгодных дел, с большим успехом занимался воровством выставленных в магазинах вещей.

За несколько дней перед этим он украл около полудюжины часов. Описание вора так подходило к Клоду Ландри по прозвищу Филь-ан-Катр, что следователь потребовал произвести обыск на квартире мошенника на улице Шарбоньер на Малой Бойне.

Часы, спрятанные в чемодане, подтвердили подозрения.

Оставалось только арестовать его.

Его привычки были известны, и потому я тот самый вечер была назначена облава в «Серебряной бочке».

В префектуре арестованных обыскали и изъяли у них деньги и вещи, найденные в карманах. После того их ввели в общую большую залу, в которой содержатся воры, убийцы, бродяги, нищие в ожидании первого допроса, после которого их или освобождают, или отправляют в места предварительного заключения.

В ту ночь в зале, в которой поместили бывшего нотариуса и Клода Ландри, было мало народу, что позволило им найти место на одной из походных постелей, стоящих по стенам.

Ландри, нахмурив брови и стиснув зубы, не говорил ни слова. Рауль Бриссон также молчал, но так как он по природе был болтун, то это молчание не нравилось ему, и через несколько минут он счел нужным прервать его.

– О чем ты думаешь? – прошептал он, толкнув локтем товарища.

– А ты? – ответил тем же тоном Ландри.

– Я обдумываю одну пословицу.

– Какую?

– Человек предполагает, а полиция располагает.

– Я не вижу смысла в пословицах, – проворчал Ландри.

– Однако это мудрость народов.

– Может быть; но в таком случае народ слишком умен для меня.

– Вместо того чтобы разбогатеть, мы сидим под замком. Это кажется мне немного странным.

– А кто виноват? Может быть, я?

– Конечно, ты. Ты непременно хотел назначить свидание в «Серебряной бочке», хотя Жан Жеди несколько раз говорил, что это место подозрительное.

– Гром и молния! – прошептал Ландри, стиснув зубы. – Не говори мне о Жане Жеди!

– Это почему?

– Потому что он Иуда, которому я разобью голову при первой встрече. Разве ты не понимаешь, что он продал нас полиции?

– Полно! Разве это нормально?