Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

Впрочем, это было известно всем, а она хотела знать все о его домашней жизни и в особенности о его сыне.

Для этого Клодия обратилась в одно из сыскных агентств, очень дорогое, в агентство «Рош и Фюммель».

Фюммель потребовал вперед пятьдесят луидоров и три дня срока, чтобы посвятить ее в мельчайшие подробности жизни сенатора.

Для того чтобы преуспеть, Клодия должна была действовать очень осмотрительно. Ожидая с нетерпением донесения, она не оставалась бездеятельной.

Ее дом был устроен просто, но очень прилично и удобно, и она предполагала скоро начать принимать, так как привезла с собой из Лондона много рекомендательных писем в хорошие дома, где ее опыт, красота и прелесть ее дочери сразу привлекли к ней живейшую симпатию.

Для того чтобы вести хотя бы несколько месяцев светскую жизнь, средств Клодии было явно недостаточно. Она знала это, но нисколько не печалилась, так как достаточно только пожелать, чтобы неистощимая касса герцога де Латур-Водье открылась перед ней.

Она очень часто думала о своем свидании с герцогом, представляла его испуг.

Однажды утром, когда она только что встала из-за стола вместе с дочерью, лакей подал ей визитную карточку, на которой было написано: «Шевалье Сампер», а внизу прибавлено карандашом: «От Фюммеля».

– Проводите этого господина в гостиную, – сказала Клодия, – я сейчас приду туда.

Спустя несколько минут мистрисс Дик-Торн здоровалась с мужчиной лет сорока, высоким и худым, с самой незначительной наружностью, хотя одетым очень изящно.

– Итак, – сказала Клодия, чтобы начать разговор, – вы представитель агентства «Рош и Фюммель»?

– Да, сударыня, и патрон поручил мне ваше дело.

– Вы принесли мне справки?

– Конечно! Неужели вы думаете, что я решился бы явиться к вам с пустыми руками?

– Я вас слушаю.

– Мы начнем с герцога де Латур-Водье, – сказал он, садясь в кресло, указанное мистрисс Дик-Торн и вынимая из кармана записную книжку. – Я подумал, что прежде всего надо заняться его прошлым. Для человека, знающего жизнь, прошлое почти всегда объясняет настоящее. Прав ли я?

– Совершенно! – прошептала Дик-Торн. – Что же вы узнали? – прибавила она с беспокойством и любопытством.

– Ничего особенно предосудительного.

Клодия вздохнула свободнее.

– Но все-таки, вы знаете нечто, иначе не стали бы говорить об этом; что же вы узнали?

– Молодость герцога, который звался в то время маркизом де Латур-Водье, была крайне бурная. Он очень любил женщин и, кажется, был под абсолютным влиянием некоей Клодии Варни, женщины удивительной красоты, которая водила его за нос, пользовалась им для удовлетворения своих малейших капризов и вела его самым коротким путем к нищете и позору. Маркиз Жорж был совершенно разорен, когда смерть его старшего брата, очень кстати убитого на дуэли, доставила ему миллионы.

– Дальше? – спросила мистрисс Дик-Торн самым спокойным тоном.

– Больше я ничего не знаю.

– В таком случае, говорите о настоящем. Как велико состояние герцога?

– Наследство от брата вместе с наследством от деда его покойной жены должны давать ему более трехсот тысяч франков дохода.

– Недурное состояние! А что делает с ним герцог?

– Он даже не проживает всех своих доходов, хотя ведет роскошную жизнь. В настоящее время он живет настолько же скромно, насколько в молодости кутил. Говорят, что он тщеславен, он очень ловко стал на сторону империи и в благодарность получил звание сенатора. Судя по слухам, он очень хорошо принят при дворе и даже имеет влияние.

– Он принимает у себя?

– Иногда, но не потому, чтобы любил это, а потому, что это необходимо в его положении.

– Много ли у него прислуги?

– Да, порядочно, и почти все – старые слуги дома.

– Есть ли у герцога любовница?

– Нет, в настоящее время его поведение безупречно. К тому же он овдовел всего полгода назад.

– Любим ли герцог окружающими?

– Конечно, но не настолько, как его сын Анри, который делает много добра.

– Сколько лет сыну?

– Двадцать два года.

Клодия на минуту задумалась.

– Сколько лет назад он женился?

– Восемнадцать лет назад.

– Значит, этот сын незаконный ребенок, родившийся до свадьбы?

– Нет, он приемный сын, и его усыновление было вызвано семейными причинами, чтобы получить состояние деда герцогини, так как брак был бездетен…

– А откуда взяли этого ребенка?

– Из воспитательного дома.

– Без сомнения, это какой-нибудь ленивец, может быть, кутила?

– Напротив, он очень трудолюбивый адвокат и очень известный, но противоположных мнений со старым герцогом. Говорят, он даже скоро женится на единственной дочери графа де Лилье, миллионера и депутата оппозиции.

Клодия вздрогнула и нахмурила брови.

– Вы убеждены, что этот брак решен? – воскликнула она.

– Я ни в чем не убежден, а только передаю ходящий в обществе слух.

– Как имя дочери графа де Лилье?

– Изабелла.

– Она хороша собой?

– Прелестна!

– А не знаете ли вы, влюблен в нее сын герцога?

– Говорят, он ее обожает.

– А она?

– Говорят, что так же.

– Где находится дом де Лилье?

– На улице Святого Флорентина.

– Вы обзавелись друзьями в доме графа?

– Да, горничная мадемуазель Изабеллы ни в чем мне не отказывает.

– Одним словом, в случае надобности, вы можете на нее рассчитывать?

– Вполне.

– Хорошо. Перейдем к другим подробностям. Были вы на улице Сен-Луи?

– Да, был.

– Что же вы узнали?

– Ровно ничего. В течение двадцати лет в доме сменилось четыре привратника и из старых жильцов не осталось ни одного. Никто не мог мне сказать, живы или нет мадам Амадис и жившая у нее сумасшедшая.

– Мне необходимо знать, существуют ли эти женщины, поэтому вы должны начать розыски, не теряя ни минуты.

– Это будет нелегко.

– Тем более будет вам славы, если вы принесете мне через три дня положительные известия. Тогда я удвою обещанное вознаграждение.

– Я сделаю все, что могу.

– Я на это рассчитываю, а теперь сядьте и запишите вкратце все, сообщенное вами.

ГЛАВА 12

Жан Жеди с большим аппетитом и нескрываемым удовольствием пообедал с Рене.

Два стакана вина, дозволенные тюремным начальством, окончательно подкрепили его и привели в хорошее расположение духа. Он решил доказать свою благодарность, занявшись сейчас же делами Рене и приведя их к благополучному концу.

– Погодите немного здесь, – сказал он, – я сейчас приведу вам кого надо.

Двор тюрьмы невелик, и Жан Жеди скоро нашел того, кого искал.

– Здравствуй, старина! Послушай, хочешь оказать услугу одному славному малому и в то же время заработать двадцать франков?

– Очень рад. Я услужлив по природе и не откажусь от золотого. В чем дело?

– Пойдем со мной и узнаешь.

Рене Мулен, Жан Жеди и его товарищ отошли в угол.

– Вот о ком я говорил, – сказал Жан Жеди.

– Я очень рад оказать вам услугу, тем более что ваша физиономия мне нравится.

– Благодарю, – сказал, улыбаясь, Рене, протягивая руку.

– Когда ты выходишь?

– Через три дня.

– Утром или вечером?

– Утром. О чем вы хотели меня просить?

– Вынести отсюда письмо и ключ.

– Это возможно. Дальше?

– Передать одной особе…

– А затем?

– Больше ничего.

– Кроме того, – прибавил Жан Жеди, – ты должен прийти сюда и принести нам пачку табаку. Это будет значить, что поручение исполнено.

– Отлично, я отнесу письмо и ключ и пришлю вам четвертку табаку. Даю вам слово, а мое слово чего-нибудь стоит. Вы знаете, что я здесь за продажу билетов, а не за что другое?

– Знаю, что вы честный человек, и потому могу вам сказать, что от данного поручения зависит жизнь и спокойствие одной несчастной женщины и ее дочери. Вы передадите им не богатство, но спокойствие.

– И кроме того, получишь двадцать франков, – прибавил Жан Жеди.

– Ни гроша! Я не хочу денег теперь, когда узнал, в чем дело. Я хочу доставить себе удовольствие сделать даром доброе дело.

Рене стал настаивать, но продавец билетов упрямо отказывался.

– Не будем говорить об этом, – сказал он, – я упрям, как осел; к тому же мы когда-нибудь встретимся, и тогда вы угостите меня завтраком на этот луидор.

– О! Я вас угощу великолепным завтраком: двадцать дюжин устриц и шабли сколько угодно… Решено!

– Но надо подумать, как вынести ваше письмо и ключ, так как при выходе обыскивают.

– В таком случае, все погибло! – с беспокойством воскликнул Рене.

– А ключ велик?

– Нет, он помещается в воротнике пальто, которое на мне.

– Хорошо, я последую вашему примеру. Что касается письма, то я зашью его под кушак панталон. Вы дадите мне все это послезавтра вечером, чтобы вас не видели со мной перед моим выходом, иначе обыск будет более строгим.

– А когда вы исполните мое поручение?

– Тотчас, как выпустят.

– Благодарю. Я дам вам все накануне.

Случайно Жан и Рене спали в одной и той же камере, и постели их стояли рядом.

Жан Жеди мигом заснул, но Рене всю ночь не смыкал глаз, обдумывая письмо, и на другой день утром сейчас же запасся бумагой, чернилами, пером и начал писать:

« Дорогая мадам Леруа! Представьте себе: я еще до сих пор не знаю причины моего ареста, поэтому нахожусь в смертельном беспокойстве, тем не менее думаю, что дело идет о политике и это очень несправедливо, так как я не имею обыкновения вмешиваться в то, что меня не касается.

После нашего свидания на кладбище я ожидал случая, который представился только сегодня, – послать вам письмо, чтобы вы могли, до моего освобождения, начать дело о возвращении честного имени вашему дорогому мужу. Черновик письма, о котором я вам говорил, заключающий в себе драгоценное указание и имя написавшего его, находится у меня в квартире, где еще не было обыска, так как я не назвал адреса.

Вы найдете его в правом ящике письменного стола, ключ от которого остался в замке. Письмо в четырехугольном конверте из синей английской бумаги, запечатанном красным сургучом, на нем написано «Правосудие». Вы должны взять этот конверт вместе с деньгами, которые лежат в столе, и процентными бумагами, которые я поручаю вам, так как принужден буду сказать адрес следователю, после чего последует обыск. Я не хочу, чтобы опечатали мое состояние. Мне придется потом слишком много хлопотать, чтобы получить обратно мое скромное имущество. В одно время с этим письмом я посылаю вам ключ от квартиры. Дверь в нее находится на правой стороне лестничной площадки четвертого этажа, в доме на Королевской площади, номер 24, в котором вы сами жили прежде несколько месяцев.

Идите ко мне на квартиру в тот же вечер, как получите письмо, и войдите, не обращаясь к привратнице, которая иначе станет вас расспрашивать.

Она хорошая женщина, но любопытна и болтлива. Во всяком случае, если она вас остановит, то скажите ей, что идете к портнихе, мадам Ланглуа, которая живет на третьем этаже. Дверь не запирается никогда раньше десяти часов вечера. Будьте мужественны и надейтесь! С Божьей помощью я скоро буду с вами и помогу в деле, которое решил довести до конца.

Остаюсь вашим преданным другом

Рене Мулен.

P.S. Не давайте никому моего адреса».

Рене перечитал письмо, нашел, что оно совершенно ясно и понятно, положил его в конверт и написал адрес: «Госпоже Монетье, улица Нотр– Дам, 19».

Услышал шум шагов, Рене поспешно спрятал письмо, но сейчас же успокоился, увидев Жана Жеди.

– Письмо написано, – сказал он.

– Черт возьми! Вы не опаздываете!

– Я чувствую себя спокойнее, когда все кончено. Подумайте, ведь дело идет о жизни и спокойствии двух несчастных женщин!

– И ваше послание даст им все это?

– Оно позволит им, по крайней мере, спокойно ждать моего оправдания.

– А вы надеетесь быть оправданным?

– Я убежден в этом, так как у меня нет ничего на совести.

– Это еще не причина!

– Правда, – прошептал Рене, вспомнив о Поле Леруа. Рене до известной степени доверял Жану Жеди, но не настолько, чтобы рассказать ему о своем деле и цели, к которой он стремился.

Жан Жеди, напротив, не скрывал от него ничего. Его влекло к Рене, что не мешало ему смотреть на механика как на мошенника, который, пользуясь своей приличной наружностью, работал в высшем свете. Жан хотел предложить ему участие в деле, с помощью которого надеялся составить себе состояние.

– Черт возьми! – сказал Жан Жеди. – Если бы мы были судимы вместе и вместе оправданы и выпущены на свободу, то я отплатил бы вам за вашу доброту с процентами!

– Но вы мне ничего не должны, – возразил Рене, – я никогда не действую из расчета.

– Я также, но даю слово, мне хотелось бы разбогатеть вместе с вами.

Механик рассмеялся:

– Вы все думаете о вашем наследстве?

– Более чем когда-либо, только, по правде сказать, это не наследство.

– Что же тогда?

– Великолепный шантаж!

– Шантаж? – повторил механик с отвращением, настоящего смысла которого Жан Жеди не понял.

– О, нечего бояться! Нет ни малейшей опасности, чтобы нас отправили к комиссару, так как им самим пришлось бы плохо.

– Значит, вы знаете какую-нибудь важную тайну?

– Да, очень важную. И ты можешь мне отлично помочь в этом деле. Ты хорошо одет, у тебя отличные манеры. Это именно то, чего мне недостает. Впрочем, мы еще поговорим, сначала надо узнать, выйдем ли мы вместе.

Рене кивнул в знак согласия.

«Что это может быть за тайна? – думал он. – Надо узнать…»

Жан Жеди любил выпить и не скрывал этого, Рене рассчитывал воспользоваться его слабостью, чтобы развязать ему язык; но в тюрьме случая не представилось.

«Я имею дело с профессиональным вором, – думал Рене. – Называя себя посыльным, он солгал, но когда-нибудь я расспрошу его о прошлом».

В это время явился сторож и позвал нескольких арестантов к следователю. Жан Жеди был в их числе. Его привели обратно уже после полудня, и Рене, которому разговор с ним помогал убивать время, с нетерпением ждал его.

– Ну что, хорошо ли идут ваши дела? – спросил он.

– И да, и нет, – ответил Жан.

– Как так?

– Я вызвал свидетелей, которые показали, что в то время, когда этой негодяй – Филь-ан-Катр – воровал часы, я был в Пантене и ушел оттуда только вечером.

– В таком случае, ваше алиби несомненно?

– Увы! Нет.

– Почему же?

– Потому что, имея несчастье быть судимым вторично, я на дурном счету у судей, которые говорят: «Если этот негодяй не украл часы, то, по всей вероятности, украл что-нибудь другое, поэтому не большая беда осудить его». Словом, мне нужен адвокат, который сумел бы доказать, что я невинен, как новорожденный ребенок.

– Я думал, что суд дает защитника каждому подсудимому.

Жан Жеди пожал плечами.

– Адвокат по назначению! – с презрением воскликнул он. – Об этом нечего и говорить: лучше защищаться самому.

– Ну что же, возьмите кого-нибудь другого.

Жан Жеди засмеялся:

– Ты умен, нечего сказать! Самый плохой адвокат стоит от шестидесяти до восьмидесяти франков, а в настоящее время у меня в кармане пусто.

– Есть способ это устроить.

– Какой?

– Я хочу взять себе защитника и попрошу его взять на себя и ваше дело, и заплачу ему.

– В самом деле? Ты сделаешь это?

– Конечно, если я говорю.

– Ну, мой милый, я буду обязан тебе на всю жизнь, и, если вам когда-нибудь понадобится, я позволю себя разрезать для вас! – Он с жаром пожал руку Рене. Помолчав, он продолжал: – Вы знаете какого-нибудь адвоката?

– Нет, но у нас есть еще время подумать.

– Гораздо лучше подумать об этом сейчас же. Адвокат – вещь очень полезная. Он указывает вам, как вести себя и что говорить, что думает следователь о вашем деле. Я советовал бы вам потребовать адвоката как можно скорее.

– Пожалуй, но сначала надо знать, к кому обратиться.

– Это нетрудно. Здесь есть один человек из хорошего общества, замешанный в историю с подделкой документов; к нему почти каждый день ходит адвокат, адрес которого мы можем спросить у него.

– Вы знаете этого молодого человека?

– Я никогда с ним не говорил, но всякое дело имеет начало.

– Отлично, я согласен.

Подсудимый, о котором говорил Жан Жеди, был молодой человек лет двадцати двух, одетый довольно хорошо, красивой наружности.

Требования кокотки и собственная слабость довели его до тюрьмы. Он занимал отдельную камеру и два раза в день выходил молча прогуляться по двору, избегая сношений с товарищами по заключению.

Жан Жеди увлек Рене и, остановившись перед тем молодым человеком, сказал:

– Извините, сударь, что я беспокою вас, но я хотел спросить об одной вещи.

– Что вам угодно? – холодно спросил молодой человек.

– Вот мой товарищ, человек со средствами, хотел бы взять себе адвоката.

– Ну, так что же?

– Мы знаем, что у вас есть адвокат, и пришли попросить дать его адрес, если это вас не затруднит.

– Это очень легко. Я не знаю, согласится ли он защищать вас, но ничто не мешает вам обратиться к нему. Вот его имя и адрес. И он вынул из бумажника карточку, которую подал Жану Жеди.

Взглянув на карточку, тот прочел: «Анри де Латур-Водье, адвокат, улица Святого Доминика».

Жан Жеди сделал быстрое движение и, точно пораженный, устремил глаза на карточку.

– Что с вами? – с удивлением спросил молодой человек.

– Ничего… Ничего… – прошептал вор, руки которого дрожали. – Но это имя, герцог де Латур-Водье…

– Почему оно вас удивляет?

– Надо вам сказать, что я очень хорошо знаю этих Латур-Водье… по рассказам… но я не знал, что у них в семействе есть адвокат.

– Однако это так.

– Герцог де Латур-Водье – сенатор? – спросил Жан Жеди.

– Нет, это его сын. Он маркиз, так как его отец – герцог, но он не носит титула.

– Его сын? – повторил Жан Жеди. – Благодарю вас. Без сомнения, мой товарищ обратится к нему.

Он снова поклонился и отошел.

Рене последовал за ним.

– Не объясните ли вы мне причину вашего удивления? – спросил он. – В чем дело?

– О, это большое счастье, что карточка попала мне в руки!

– Почему?

– Я объясню вам со временем. Прежде чем говорить, я хочу убедиться…

«Семейство Латур-Водье, – думал между тем Рене, – без сомнения, замешано в тайну этого человека».

На другой день вечером продавец билетов подошел к ним.

– Готово ли ваше письмо? – спросил он.

– Да.

– Хорошо, пойдемте в общую залу, там, в уголке, вы передадите мне все, что надо, и объясните, что следует делать.

Рене ночью вынул ключ из воротника пальто и теперь поспешно сунул его в руку продавца билетов. Затем сделал точно то же с письмом.

– Куда отнести? – спросил импровизированный посыльный.

– На улицу Нотр-Дам, 19, адрес написан на конверте.

– Что мне ответить, если меня спросят?

– Только три слова: «Мужество и надежда». Но смотрите, не ошибитесь; в квартире живут двое: мать и дочь. Вы должны передать письмо и ключ только матери.

– Понимаю.

– Если, когда я буду свободен, вам понадобится Рене Мулен, то смело приходите ко мне; я никогда не забуду, что вы для меня сделали.

– Хорошо, будьте спокойны.

– В котором часу вас выпустят?

– Завтра, в восемь часов. На улице Нотр– Дам я буду к девяти, а в одиннадцать вы уже получите ваш табак.

Они расстались.

Рене провел очень беспокойную ночь, и его волнение уменьшилось только утром, когда был вызван продавец билетов.

Пробило половину девятого, потом девять, механик мысленно следил за своим посланием.

«Он пришел на улицу Нотр-Дам… Может быть, в эту самую минуту он передает письмо… Через два часа он принесет табак, и это будет значить, что поручение выполнено… Только тогда я успокоюсь».

Вошел сторож с бумагой в руках. Все арестованные направились к нему и молча окружили. Сторож вызвал человек десять, в числе которых находился и Рене.

– Приготовьтесь идти к следователю! – сказал сторож.

«Ну, – подумал механик, – наконец я узнаю, за что меня арестовали. Если бы я уже получил табак, то мог бы отвечать откровенно и позволить сделать обыск, который доказал бы, что я честный человек».

– О чем вы думаете? – спросил Жан Жеди, видя, что у его приятеля взволнованное лицо.

– Меня беспокоит молчание нашего посыльного.

– Погодите, ведь нет еще десяти часов.

– Это правда, я слишком спешу.

Рене вздохнул.

ГЛАВА 13

Тефер установил слежку за домом на улице Нотр-Дам.

В нижнем этаже этого дома жил торговец вином.

На другой день после ареста Рене Мулена к торговцу явился комиссионер и, заплатив известную сумму, получил позволение поместиться перед его лавкой. Когда к нему, случалось, обращались, он отказывался идти куда бы то ни было под предлогом, что очень занят. Никто этому не удивлялся, а просто обращались к другому.

Он был одним из двух агентов Тефера и наблюдал за окрестностями, ожидая приказаний своего товарища, который представлял внутреннюю полицию. С первого взгляда казалось невозможным незаметно следить за жизнью дома, где все знают друг друга. Однако все устроилось, и изобретение делало честь Теферу. Он зашел к привратнице и таинственным тоном объявил ей, что желает переговорить об очень важном для правительства деле.

Немного смущенная предисловием, привратница поспешно заперла двери и с трепетом спросила:

– В чем дело?

– Надо спасти правительство, – ответил полицейский серьезным и убежденным тоном. Эти слова произвели на привратницу желаемое впечатление.

– Спасти правительство? Боже мой! Разве у нас в доме заговорщики?

– Тише! – прошептал Тефер. – Одно неосторожное слово погубит мой план, так как негодяй может исчезнуть.

– Так это правда? – прошептала привратница, страх которой все увеличивался.

– Даже слишком, но молчите…

– Что же я должна делать?

Тефер вынул из кармана стофранковый билет и положил на стол.

– Вы знаете, что это такое?

– Стофранковый билет.

– Хотите его заработать?

– Заработать сто франков и спасти правительство! Конечно, хочу! Что же надо делать?

– Повиноваться!

– Говорите, я готова.

– У вас есть муж?

– Нет, сударь, бедняга умер три года назад и оставил меня бездетной вдовой.

– Есть у вас родные?

– Только брат.

– Что он делает?

– Приказчик в магазине, в Труа, в Шампани.

– Сколько ему лет?

– Пятьдесят.

– Бывает он у вас?

– Никогда.

– Значит, жильцы этого дома его не знают?

– Они не могут его знать: он пятнадцать лет не был в Париже.

– Отлично! Все это как нельзя кстати.

– Мой брат кстати? – с удивлением повторила привратница.

– Да это очень просто! Как только я уйду, вы расскажете всем вашим жильцам, что ваш брат приедет завтра на несколько дней.

– Но они скоро убедятся, что это неправда! – вскричала привратница. – Мой брат не может оставить свой магазин и не приедет.

– Я в этом так же уверен, как и вы.

– Так как же?

– Вместо него явится полицейский агент, он будет похож на провинциала, вы примете его, как вашего брата, оставите у себя, он не будет выходить из вашей комнаты и незаметно станет наблюдать за жильцами и их гостями.

– Боже мой! Но неужели же все наши жильцы – заговорщики? Они казались мне такими безобидными!

– Вы не должны об этом спрашивать: мой долг запрещает мне отвечать.

– Вы предупредили домохозяина?

– И не думал, он не должен ничего знать.

– А где будет ночевать ваш агент?

– Здесь.

– Ну уж нет!… – вскричала привратница тоном испуганной невинности.

– Я отвечаю за поведение моего агента, – с улыбкой ответил Тефер. – На несколько дней вы можете перейти спать в темный чуланчик, который я вижу рядом с этой комнатой; а мой помощник будет спать в этой комнате. Никто не найдет удивительным, что вы оказываете гостеприимство брату!

– Но кто же будет открывать по ночам двери?

– Конечно, он. Ведь он обязан знать, кто входит и выходит. Вы дадите ему список жильцов. Вы согласны?

– И сто франков мои?

– Сейчас же и даже более. Я обещаю вам хорошее вознаграждение в тот день, когда ваш брат снова уедет в Труа.

– Хорошо, я согласна.

– Вы не раскаетесь в этом, но будьте осторожны.

– О! Я буду нема, как рыба.

Тефер подал ей банковский билет, который она поспешно схватила и сунула в карман.

– Итак, мы с вами договорились, – прибавил он.

– Да, сударь, я жду моего брата Клода Ригаля завтра утром и позабочусь все устроить к его приезду.

Час спустя после ухода Тефера половина жильцов уже знала о предстоящем приезде Клода Ригаля.

На другой день утром человек лет пятидесяти, провинциал с головы до ног, выходил из фиакра у дверей дома номер 19, таща большой чемодан, и, войдя в комнату привратницы, упал в объятия своей сестры, которая плакала от волнения, до такой степени она вошла в роль.

Два часа спустя Тефер имел удовольствие наблюдать своего помощника.

Все было устроено очень ловко. Если бы какая-нибудь подозрительная личность явилась к мадам Монетье, то мнимому Клоду Ригалю стоило только свистнуть, и мнимый комиссионер, карауливший на улице, отправился бы следить за посетителем.

Но Тефер говорил правду герцогу Жоржу: к Анжеле Леруа никто не приходил, кроме доктора Лорио, так что агент даром терял время.

Скромность привратницы была примерна, и никто не подозревал, что тихий дом на улице Нотр-Дам превращен в мышеловку.

Утром того дня, когда продавец билетов Эжен вышел из тюрьмы с письмом и ключом, помощники Тефера добросовестно продолжали свой бесполезный труд, хотя никто не привлекал их внимания.

Эжен прямо пошел на улицу Нотр-Дам. Около девяти часов он был перед домом 19. Тут он остановился на несколько секунд и стал думать.

«Дело идет о жизни и спокойствии двух людей. То, что мне поручено передать, имеет важное значение. Я должен передать письмо и ключ только матери, а не молодой барышне. Привратница, может быть, станет меня спрашивать.

Эти люди вечно желают все знать. Если бы я знал, на каком этаже живет та дама, то вошел бы, не говоря ни слова, но я забыл об этом спросить, а мне забыли сказать… Но я поступлю, как лучше».

Он шел к воротам номера 19. В ту минуту, как он переходил через дорогу, он увидел выходящего из лавки торговца вином комиссионера, который набивал трубку.

Эжен вздрогнул и повернул назад.

«Черт возьми! – прошептал он. – Этот малый такой же комиссионер, как и я. Он полицейский агент. Я знаю их всех в лицо! Что он может тут делать? Надо быть острожным…»

Он вынул из кармана табак, свернул папироску и стал рассматривать мнимого комиссионера, который уселся перед лавкой.

Вдруг из дома вышел человек, уже в летах, похожий на провинциального приказчика, и, подойдя к комиссионеру, стал с ним разговаривать.

Посланец Рене чуть не вскрикнул от удивления. Приказчик из провинции тоже был агентом.

«Черт возьми! – подумал он. – Этот дом – настоящая мышеловка! Неужели надзор устроен по поводу моего посещения? Было бы глупо попасться. К черту поручение! Я не хочу возвращаться в тюрьму».

Он повернулся и пошел прочь. Но едва сделал он шагов двадцать, как пошел уже тише и наконец совсем остановился.

«Ну, мой милый, – заметил он сам себе, – ты ведешь себя неважно. Ты изменяешь честному слову, когда дело идет о жизни и спокойствии двух женщин. Что с тобой, чего ты боишься? На совести у тебя ничего нет, значит, с тобой ничего не могут сделать. Ты знаешь агентов, но, по всей вероятности, они тебя не знают, к тому же должно быть средство обмануть их, и надо только найти его».

Эжен снова повернулся и пошел к дому Анжелы Леруа.

Комиссионер по-прежнему сидел перед лавкой, но мнимый провинциал исчез.

Эжен остановился перед домом и стал его рассматривать. Над вторым этажом была вывеска, на которой большими буквами было написано: «Ларбулье, портной».

Он развязно вошел в ворота и решительно направился к лестнице, пройдя мимо комнаты привратницы не останавливаясь. Тут раздался громкий голос:

– Эй вы, что вам надо, куда вы идете?

Эжен повернулся и очутился лицом к лицу с человеком, который разговаривал с комиссионером.

– Куда я иду? – неуверенно повторил он. – К портному Ларбулье.

Это было сказано таким естественным тоном, что не оставляло места никакому сомнению.

Мнимый Клод Ригаль вернулся в свою комнату, а Эжен поспешно поднялся по лестнице.

На третьем этаже, на одной из дверей, выходивших на площадку, была табличка с именем Ларбулье.

– Ба! – сказал Эжен. – Я позвоню; в таких домах, как этот, все знают друг друга. Мне укажут, где живет мадам Монетье.

Он позвонил. Девочка лет двенадцати отворила дверь.

– Что вам угодно?

– Здесь живет мадам Монетье? – спросил Эжен.

– Нет, сударь… здесь живет папаша… папаша портной. Мадам Монетье рядом.

– Благодарю вас.

Эжен только хотел позвонить, как вдруг дверь открылась и на пороге появилась Берта в глубоком трауре. Увидя человека, неподвижно стоящего перед дверью, она спросила:

– Вы к нам пришли, сударь?

– Да, если это квартира мадам Монетье.

– Да, войдите, пожалуйста.

Она отступила и, пропустив посетителя, заперла дверь.

– Что вам угодно?

– Я хотел бы говорить с мадам Монетье, – ответил Эжен, помня слова Рене.

– Не могу ли я вам помочь?

– Нет, извините, но я должен видеть мадам Монетье.

– Дело в том, что моя мать больна, очень больна… и я думаю, что она спит.

– Разбудите ее, дело стоит того, и сделайте это поскорее, так как я тороплюсь.

Анжела Леруа из своей комнаты услышала голос Берты.

– Кто там? – спросила она.

– Мама проснулась. Погодите немного, я предупрежу ее.

Войдя в комнату матери, она сказала, что какой-то неизвестный господин желает говорить с ней.

Мадам Леруа сейчас же подумала о Рене Мулене.

– Приведи его, – поспешно сказала она.

Берта сейчас же ввела Эжена, который почувствовал невольное волнение при виде больного лица вдовы. Анжела испытала разочарование: это был не тот, кого она ждала.

– Вы хотели меня видеть?

– Да, сударыня, вас одну.

– Моя дочь не может остаться?

– Нет.

– Почему?

– Я сам не знаю, это не моя тайна.

– Я уйду, – прошептала Берта, выходя из комнаты, очень удивленная, но еще более – заинтересованная.

– Мы одни! – сказала Анжела. – Объясните, кто вас послал?

– Рене Мулен.

Радость сверкнула в глазах Анжелы, и она, успокоенная, поспешно спросила:

– Он свободен?

– Нет еще, если бы он был свободен, то был бы у вас. Он поручил мне передать вам две вещи: письмо и ключ.

– Благодарю вас. Это все?

– Да, все. Только он просил передать, чтобы вы мужались и надеялись. Мое поручение исполнено, но прежде чем уйти, я должен сказать вам одну вещь, которую, по всей вероятности, вы найдете небезынтересной.

– Говорите, пожалуйста.

– За вашим домом тщательно наблюдают. Один полицейский агент торчит у дверей, переодетый комиссионером, другой помещается в комнате привратницы.

– Почему?

– Не знаю. Вы предупреждены, это все, что надо. Прощайте, сударыня.

Он поклонился и вышел, довольный, что добросовестно исполнил поручение. Выйдя на улицу, он взглянул на часы.

«Половина десятого, – сказал он себе. – Не буду заставлять ждать моего нового приятеля».

Он почти бегом пустился на улицу Рено, где остановил первый пустой фиакр.

– Можете доехать в двадцать минут до тюрьмы Сент-Пелажи? – спросил он кучера.

– За двадцать минут не совсем удобно.

– Если доедете, то получите десять су на водку.

– Садитесь, я сделаю, что могу.

– Остановитесь по дороге перед табачной лавкой, я хочу купить вам сигару.

На углу улицы Вожирар фиакр остановился.

– Вот лавка, – сказал кучер. – Поторопитесь, иначе мы опоздаем.

Эжен вышел и почти тотчас вернулся с пачкой табаку и двумя сигарами, одной – для себя, другой – для кучера. Фиакр снова покатился.