Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

Когда они приехали на улицу По-де-Фер-Сен-Марсель, герцог вышел, закутанный по-прежнему, щедро расплатился и исчез за дверью, которую открыл сам.

Было уже больше полуночи.

Пьер Лорио поехал домой, где не замедлил заснуть сном праведника.

ГЛАВА 10

Густой туман покрывал Париж и мало-помалу превратился в мелкий дождь.

Тефер встал рано, показался в префектуре, затем, одетый как накануне, отправился к заставе Монпарнас.

Он пришел в «Риш-Фе» первым, занял отдельную комнату, заказал завтрак на троих, спросил бумагу и перо и написал лаконичную записку.

Ровно в одиннадцать часов Дюбье и Термонд явились к патрону, так они между собой называли Тефера.

– Все ли у вас в порядке? – спросил он.

– Да, – ответил Дюбье.

– А дрова?

– Сложены в двух комнатах нижнего этажа.

– Вы тщательно закрыли дом?

– Да, двери, окна и решетки закрыты.

– В таком случае, дайте мне ключи!

– Ключи? – повторил Термонд.

– Конечно!

– Разве мы не должны туда вернуться?

– Мне надо быть там раньше вас.

– Дело в том, – продолжал Дюбье, – что мы оставили там наши вещи и не желаем их терять.

– Не заботьтесь ни о чем.

Последние слова Тефер произнес таким резким тоном, который не допускал возражений.

Затем в продолжение завтрака они разговаривали о самых пустых вещах. Наконец подали кофе со старым коньяком.

Дюбье встал, чтобы убедиться, не подслушивает ли кто-нибудь в коридоре, вернулся обратно и сказал:

– Теперь нам надо уговориться. Вы обещали вчера сказать, что нам надо делать.

– Да, – сказал Термонд, – всегда интересно знать, в чем дело.

– Я вас сейчас удовлетворю, – ответил полицейский.

– Отлично! – воскликнул Дюбье. – Говорите, мы вас слушаем.

– Кто из вас сказал мне, что умеет править лошадьми?

– Я, – ответил Дюбье, – это мое дело.

– Хорошо, достаньте фиакр с хорошей лошадью.

– Фиакр можно нанять, – возразил фальшивомонетчик, – но нанять только с кучером, и вы понимаете, что хозяин едва ли доверит вам свой экипаж и лошадей.

– Это уже не мое, а ваше дело. Вы должны достать экипаж во что бы то ни стало, так как я сам не могу этим заняться.

– Хорошо, – сказал Термонд, – экипаж будет: я беру это не себя.

– Каким образом?

– Это мое дело, я отвечаю за все.

– Хорошо. Дюбье должен одеться кучером.

– Это легко. Я куплю старый каррик и шляпу.

– Сегодня вечером, ровно в десять часов, вы будете ждать в фиакре на улице Нотр-Дам-де-Шан перед номером 19.

– Надо кого-нибудь увезти? – вскричал Термонд. – Я обожаю романтические происшествия.

– Действительно, дело идет о похищении.

– Браво! И мы должны быть оба?

– Да. Дюбье на козлах, а вы, Термонд, – в экипаже.

– Отлично! Дальше?

– Шторы должны быть спущены.

– Это естественно.

– Кучер, то есть Дюбье, сойдет с козел и, не обращаясь к привратнице, поднимется на третий этаж, где позвонит у двери прямо против лестницы. Запомните хорошенько!

– Улица Нотр-Дам-де-Шан, 19, – повторил Дюбье, – третий этаж, прямо против лестницы. Не беспокойтесь, не забудем.

– Вам отворят, – продолжал Тефер.

– Кто?

– Молодая девушка.

– Что же надо ей сказать?

– Вот что: «Я имею честь говорить с мадемуазель Бертой Монетье?»

– Берта Монетье… Я не забуду этого имени.

– Ответ будет утвердительный. Тогда вы передадите ей записку.

Тефер подал листок бумаги, сложенный вчетверо. Это была та самая записка, которую он написал перед приходом своих сообщников и измененный почерк которой точь-в-точь походил на почерк обвинительной записки, вложенной герцогом де Латур-Водье в синий конверт, из которого он вынул черновик Клодии Варни.

– Что тут написано? – спросил Дюбье.

– Прочтите.

Дюбье развернул листок и громко прочел:

– «Следуйте за этим кучером. Он приехал от имени Рене Мулена. И не удивляйтесь ничему».

– Ну, записка не длинна. Хорошо, я ее передам, но что, если барышня откажется повиноваться?

– Этого вам нечего бояться.

– Но если она меня станет расспрашивать?

– Тогда вы ответите, что ничего не знаете, что вам только поручено отвезти ее к особе, пославшей за нею.

– Может быть, она захочет узнать, куда? Женщины такие любопытные!

– В таком случае, вы ей скажете: на Королевскую площадь.

– Отлично! Итак, она последует за мной…

– Да, и вы посадите ее в экипаж.

– Где она встретится со мной, – сказал Термонд, – что может ее удивить немного и даже, пожалуй, испугать.

– Это возможно, но вы скажете: «Не беспокойтесь, я – друг Рене Мулена. Дело идет о вашем отце, невинно погибшем на эшафоте».

Термонд потер руки.

– Не беспокойтесь – не забуду! Честное слово! Это кажется мне так забавно, как любой спектакль.

– Что же дальше?

– Вы отвезете девушку в известное вам место.

– В Баньоле?

– Да.

– Но Баньоле гораздо дальше, чем Королевская площадь; барышня может заметить, что ее хотят надуть.

– Это возможно, или, лучше сказать, несомненно, – перебил Тефер.

– Она, наверное, догадается и захочет выйти?

– А вы ей не позволите.

– Но она станет кричать, звать на помощь!

– Тогда вы станете убеждать ее, чтобы она замолчала.

– А если она не замолчит?

Тефер вынул из кармана нож и положил на стол.

– Вот средство заставить молчать в случае надобности.

Термонд вздрогнул.

– Убить ее! – прошептал он. – Убийство в фиакре!!

– Она сама будет виновата, – ответил полицейский.

Термонд промолчал.

Дюбье насмешливо скрестил руки и, поглядев на Тефера, сказал:

– Ну, мой милый, вы человек ловкий. Гильотина за двенадцать тысяч франков! Едва ли вы достанете кого-нибудь за эти деньги! Украсть лошадь и фиакр, похитить молодую девушку, убить ее в случае надобности, – и все это за шестьсот франков для нас обоих, – тысяча экю за голову. Очень дешево платите! Нет, уж лучше арестуйте нас и отправьте в префектуру, а я вам сейчас возвращу ваши пять билетов по тысяче франков. Мы не согласны работать за эту плату. Это значило бы сбивать цену…

– Кроме того, за границей все дорого, – прибавил Термонд.

Тефер закусил губу: негодяи решили воспользоваться его же оружием, а он не видел средства противиться их требованиям. Тем не менее он все-таки возразил:

– Я считал вас людьми честными, ведь, кажется, мы уже сговорились?

– Разве можно сговариваться, когда не знаешь, в чем дело?

– Но вы могли знать, что я обращаюсь к вам не за каким-нибудь добрым делом.

– Конечно, но мы не могли предполагать, что должны рисковать головами, зарезав молодую девушку, как цыпленка.

– Вы понимаете, – прибавил Термонд, – что такие вещи не каждый день встречаются и на эту работу есть свой специальный тариф.

– Довольно, – с нетерпением прошептал Тефер. – Сколько?

Дюбье и Термонд обменялись торжествующими взглядами.

– Мы хотим восемьдесят тысяч франков.

– И ни копейки меньше, – добавил Термонд. – Соглашаетесь или нет?

– Вы приставили мне нож к горлу, но я соглашаюсь.

– И мы получим деньги?

– Да.

– Когда?

– Сегодня ночью.

– Где?

– В домике в Баньоле.

– Нам нужно что-нибудь вперед. Сколько вы дадите?

– Все, что у меня есть с собой, – десять тысяч франков.

– Хорошо. Касса открыта – производите платеж. Остальное сегодня же ночью, прежде чем барышня выйдет из фиакра.

– Хорошо.

– И помните, чтобы дело было без обмана, а не то мы отвезем барышню обратно.

– Будьте спокойны!

Тефер дал последние инструкции и отправился в префектуру, где предполагал подать рапорт относительно мер захвата Термонда и Дюбье.

ГЛАВА 11

На улице Берлин приготовления к празднику были почти закончены.

В глубине большой залы располагалась маленькая сцена, сообщавшаяся с будуаром, который должен был служить уборной артистам. Повсюду расставили цветы, превращавшие комнаты в настоящий зимний сад.

Рене Мулен или, лучше сказать, Лоран, метрдотель Клодии, отличился на славу. Мистрисс Дик-Торн не знала, как выразить ему свою благодарность.

Бывшая куртизанка была счастлива и гордилась этой роскошью на несколько часов, которая стоила ей страшных денег. Она истратила почти все свои наличные деньги. Но это нисколько ее не беспокоило, так как герцог де Латур-Водье должен снова наполнить ее кассу, а его богатство было неистощимо.

Во двор только что въехал экипаж одного из знаменитых декораторов. Рене Мулен присутствовал при установке декораций, предназначавшихся для импровизированного театра.

– Вы доставили мне все, что было условлено? – спросил он декоратора.

– Да, – ответил последний. – Я нашел маленькую декорацию, задний план которой изображает мост на берегу Сены, кругом деревья и фонари. Это очень живописно, хотя немного мрачно. На заднике я, по вашему приказанию, велел нарисовать отъезжающий фиакр.

– Отлично, – сказал Рене. – Поставьте декорации таким образом, чтобы их в одну минуту можно было собрать вместо тех, в которых будут играть водевиль.

– Будьте спокойны, сударь. Я знаю свое дело. Я работал в Гэте машинистом под начальством Годена, и мы ставили феерии посложнее этого. Только необходимы люди, чтобы сделать перестановку.

– Я могу вам прислать двоих, за которых отвечаю.

– Присылайте, они уговорятся с машинистами, которые приедут вместе с артистами для живых картин.

– Рассчитывайте на меня!

В эту минуту к Рене подошел лакей.

– Господин Лоран, – сказал он, – от костюмера принесли ящик на ваше имя. Вот ключ.

Рене положил ключ в карман и приказал отнести сундук в будуар за сцену. Из этого будуара можно было выйти во двор по маленькой лестнице, не проходя через залу.

В обычный час мистрисс Дик-Торн и ее дочери был подан завтрак.

Механик, превратившийся в метрдотеля, очень занятый с утра, отправился в эту минуту на свидание с Жаном Жеди, который ждал его на улице Клиши и, не видя приятеля, волновался. Он ворчал и бранился про себя, но, верный приказанию, не сходил с места.

– Черт возьми! – воскликнул он, увидев Рене. – Наконец-то! Я думал, ты уже не придешь. Можно ли заставлять ждать себя так долго?

– Да, я знал, что вы должны сердиться, но не мог выйти раньше.

– Но, слава Богу, ты пришел, не будем говорить об этом больше. Нет ли чего нового?

– Да.

– В таком случае, зайдем к торговцу вином.

Когда они уселись, Жан Жеди обратился к Рене.

– Как дела?

– Сегодня вечером мы нанесем решительный удар.

– Итак, сегодня ночью мы узнаем, чего нам держаться.

– Да, в этом нет сомнения.

– У тебя есть знаменитая декорация?

– Да, я получил ее сегодня утром.

– Я прислал тебе костюмы.

– Их уже принесли. Кстати, ты положил туда парик и бороду?

– Нет, я сам принесу их сегодня вечером.

– Хорошо. Приходите в дом между десятью и половиной одиннадцатого, назовитесь парикмахером и спросите господина Лорана.

– Надо быть хорошо одетым, не правда ли?

– Главное, постарайтесь, чтобы вас не узнали.

– Не бойся, ты сам не узнал бы меня. Ты предупредил мадемуазель Берту?

– Да, она знает свою роль. Сегодня вечером я пошлю за ней экипаж между десятью и половиной одиннадцатого, кучер поднимется к ней и скажет только: «От Рене Мулена».

– Хорошо, значит, все идет отлично. Я не знаю, как дождаться вечера. Но, между нами, – это должно удивить тебя, – я сильно волнуюсь.

– Как! Такой человек, как вы?!

– Да, что делать? Принужден признаться в этом.

– Неужели вы боитесь?

– О! Нет! Меня просто волнуют старые воспоминания. Мне кажется, что я на двадцать лет моложе и что я действительно буду сегодня вечером на мосту в Нельи. Кстати, мне пришла одна идея…

– Какая?

– Не следует ли в то время, когда все будут заняты представлением, посетить бюро мистрисс Дик-Торн? Мне кажется, мы там должны найти некоторые задатки того, что получим впоследствии? А, как ты думаешь?

Рене нахмурился.

– Воровство! – с отвращением сказал он.

– Совсем не воровство!

– Так что же?

– Простое получение задатка. К тому же опасности нет никакой. Она в наших руках, и ты отлично знаешь, что она не посмеет подать на меня жалобу.

– А если мистрисс Дик-Торн не та женщина, о которой вы думаете, то тогда произведут следствие и нас поймают. Нет! Не нужно воровать! Мы получим деньги совсем другим путем.

Жан Жеди сделал гримасу.

«Слишком много церемоний, – думал он про себя. – Право, если бы я не знал Рене, то принял бы его за честного человека, но я сам посмотрю, в чем дело, и, так как знаю расположение дома, то, если представится случай, буду действовать и без его позволения».

– Итак, мы во всем согласны, – продолжал Рене Мулен, – а теперь мне пора идти, так как у меня много дел. До вечера.

Мнимый Лоран поспешно ушел, оставив Жана Жеди в сильной задумчивости.

В уме старого вора начали зарождаться подозрения. Он спрашивал себя: почему его товарищ так противится всякому воровству, отсылает обратно хозяевам банковские билеты, найденные в их бумажниках, тогда как для него – вора по профессии – дело всегда дело. К мистрисс Дик-Торн можно войти и, будь она женщина с моста Нельи или нет, от нее можно выйти с полными руками, без малейшей опасности для Рене, которого никто не подумал бы искать в лице метрдотеля Лорана.

Жан Жеди заключил, что так как дело может доставить порядочную сумму, то не воспользоваться случаем было бы глупостью. Все равно, нравится это Мулену или нет, он будет работать для себя одного.

«Я хочу поживиться и даю слово – поживлюсь!» – подумал он.

Погруженный в свои мысли, Жан Жеди рассеянно прошел улицу Нотр-Дам и завернул на улицу Берлин. Он остановился перед строящимся домом, чтобы свернуть папироску и закурить.

В эту минуту в десяти шагах от него остановился фиакр. Жан Жеди машинально взглянул: из него выходил пожилой господин, просто, но хорошо одетый.

Жан вздрогнул так сильно, что уронил папироску и, разинув рот, остановился, точно пригвожденный к месту.

Приезжий стоял около фиакра и говорил с кучером.

– Черт возьми! – прошептал Жан Жеди. – Я не ошибся! Несмотря на свои седые волосы, этот господин необычайно похож на моего молодца с моста Нельи. Если это он, то я могу похвастаться, что мне везет.

Между тем незнакомец, отойдя от фиакра, шел по улице Берлин.

Жан последовал за ним.

Густые тучи покрывали небо, и начинался холодный дождь. Незнакомец, дойдя до дома мистрисс Дик-Торн, остановился.

«Он идет к англичанке, – подумал старый вор, останавливаясь. – Они знакомы, следовательно, если это «она», то и это «он»! Они в моих руках. Ах! Если бы я мог предупредить Рене! Спрятавшись где-нибудь в угол, он мог бы услышать много интересного.

Посетитель между тем позвонил, дверь отворилась, и он вошел.

– Что вам угодно? – спросил лакей.

– Я хочу видеть мистрисс Дик-Торн.

– Сегодня вечером у барыни гости, и теперь она никого не принимает.

– Мне необходимо говорить с нею!

– Извините, но приказано никого не принимать.

– Понимаю, но это приказание не помешает положить вам в карман стофранковый билет и отнести мою карточку.

Лакей взял билет и карточку, поклонился и ответил:

– Я повинуюсь, но боюсь, что это бесполезно. Барыня очень устала, занята и не хочет никого видеть.

– Она сделает исключение для меня.

– Не думаю.

– А я в этом уверен. Скажите, что я непременно желаю ее видеть и что я приехал из Брюнуа.

– Приехали из Брюнуа, – повторил лакей.

ГЛАВА 12

Мистрисс Дик-Торн заканчивала завтрак, когда лакей, сильно обеспокоенный, открыл дверь в столовую.

– Что вам надо, Франсуа?

– Извините, барыня, но я счел долгом сообщить вам, что один посетитель непременно желает вас видеть.

– Я сказала, что никого не принимаю.

– Я передал ему это.

– Ну, так что же?

– Но он настаивает! Он передал мне свою карточку.

Клодия бросила взгляд на карточку, на которой прочла имя Фредерика Берара.

– Я его не знаю, – с нетерпением сказала она.

– Но он не хочет уходить.

– Ну, так выгоните его.

– Этот господин, – так как это господин очень приличный, – поручил мне сказать, что приехал из Брюнуа…

Эти слова мгновенно произвели свое действие на мистрисс Дик-Торн – она вздрогнула и побледнела.

Простая фраза оживила мрачное прошлое, пробудила в ее душе сильное беспокойство. Не было сомнения, что странный посетитель обладал тайной, которую она считала никому не известной.

Она встала с кресла и, приняв равнодушный вид, сказала:

– Хорошо, проведите его в маленькую гостиную, я сейчас выйду.

– Слушаюсь.

Лакей вышел, очень довольный, что не получил выговора, но еще более изумленный впечатлением, которое произвело слово «Брюнуа».

Оливия слышала весь разговор.

– Дорогая мама, – спросила она, когда лакей вышел, – знаешь ли ты, кто этот посетитель?

– Не совсем, но полагаю, что он приехал просить приглашение, пользуясь рекомендацией одной особы, которую я некогда знала в Брюнуа. Впрочем, сейчас узнаю, в чем дело. Подожди меня здесь, милочка.

Франсуа ввел герцога в маленькую гостиную, в которой в начале этого рассказа Жан Жеди прятался под кушеткой.

Перед встречей со своей бывшей любовницей, которую он не видел столько лет, сенатор испытывал сильное волнение. Он подозревал, что свидание будет бурное, и хотя решил не дать себя победить, но тем не менее пугался.

Он скрыл волнение под маской равнодушия и ждал, глядя на портрет Клодии, висевший рядом с портретом покойного Дик-Торна.

Он сидел почти спиной к полуоткрытой двери.

Прошло несколько минут. Затем легкий шум шагов по ковру и шорох шелкового платья донеслись до его слуха. Он не пошевелился и делал вид, что продолжает рассматривать портрет.

Дверь открылась, потом снова затворилась.

Герцог был бледен, как смерть.

Сделав несколько шагов по направлению к неподвижному посетителю, лица которого она не могла видеть, Клодия сказала:

– Вы желали непременно видеть меня, сударь.

Услышав голос Клодии, Жорж повернулся.

Мистрисс Дик-Торн с первого взгляда узнала его и сильно вздрогнула.

– Вы! Это вы! – прошептала она. – Впрочем, мне следовало бы догадаться.

– Да, это я, – кланяясь, ответил сенатор.

– Но почему вы явились под чужим именем?

– По очень простой причине. Я получил ваше любезное приглашение… И, рассчитывая видеть меня у себя вечером, вы, может быть, не приняли бы меня утром, а я хотел видеть вас сейчас же и даже застать врасплох.

– Застать врасплох! – повторила Клодия. – С какой целью?

– С целью избавить вас от бесполезной лжи. Во всяком случае, мы встретились, позвольте мне сесть, и поговорим как старые друзья. Если вы согласны, то скажите мне, что вы желаете сообщить относительно брака моего сына. Я готов слушать с большим любопытством и интересом.

Герцог спокойно опустился в кресло.

Мистрисс Дик-Торн, едва оправившаяся от первого волнения, села и с удивлением глядела на своего бывшего любовника. Для всякого другого Жорж, может быть, был бы неузнаваем, до такой степени изменили годы его внешность. Но, несмотря на раннюю дряхлость, – так как сенатору не было еще шестидесяти лет, – его усталые черты более чем когда-либо носили на себе отпечаток расы.

Миллионер герцог Жорж де Латур-Водье нисколько не походил на маркиза, бывшего кругом в долгах, но для Клодии он был все тем же человеком.

– Итак, Жорж, – прошептала она через несколько минут, – это все, что вы находите сказать мне после долгой разлуки?

– Мне кажется, мы оба одинаково желали этой разлуки, – ответил герцог. – Сознаюсь откровенно, я не думал о вас и полагаю со своей стороны, что и вы точно так же меня забыли.

– Может быть, вы ошибаетесь!

– Как! Вы думали обо мне? В счастливом браке, так как вы были замужем? Нельзя сказать, чтобы это было лестно для бедного Дик-Торна.

– Мои воспоминания не были воспоминаниями любви, – глухим голосом сказала Клодия.

– Тем хуже. Гораздо лучше было бы забыть ошибки молодости, на которые вы намекаете.

– Я ничего не забываю…

– Совершенно напрасно! Слишком хорошая память часто бывает опасна.

– Вы думаете, герцог?

– Я в этом убежден и желаю только, чтобы не настал день, который доказал бы вам это.

Бывшая куртизанка подняла голову и взглянула Жоржу прямо в лицо.

– Берегитесь, между нами есть неразъясненный пункт, который я считаю нужным разъяснить. В настоящее время я не Клодия Варни, любовница маркиза Жоржа де Латур-Водье. Те угрозы, которые вы делали Клодии, не могут быть опасными для мистрисс Дик-Торн, вдовы известного английского джентльмена. У мистрисс Дик-Торн есть много могущественных друзей, покровительство которых помогло бы, если бы кто-нибудь осмелился напасть на нее. Знайте, герцог, что я ни от кого не завишу, не боюсь никого и ничего!… Тогда как некоторые люди, хотя и высокопоставленные, не могли бы сказать того же.

Смысл последних слов был, конечно, понят Жоржем, но он не обратил на него внимания.

– Если бы кто-нибудь подумал напасть на вас, – сказал он, – то, конечно, уж не я, клянусь вам! Вы меня оскорбляете, обращаясь со мной, как с врагом. Я, конечно, недоверчив и полагаю, что имею на это право, но не враг. Вы пригласили меня к себе – я приехал немного раньше. Разве это преступление? Несколько слов, прибавленных в конце вашего письма, возбудили мое любопытство, и я спешу узнать о моем сыне, и прошу высказаться.

– Мое любопытство должно быть удовлетворено раньше вашего. Каким образом вы узнали, что мистрисс Дик-Торн – Клодия Варни?

– Я навел справки.

Бывшая куртизанка нахмурилась.

– Через полицию? – прошептала она.

– О! Нет! Я послал в английское посольство, в бюро, где визируют паспорта, и мне там дали справки, которые никаким образом не могут скомпрометировать вас.

– И вас привело только одно любопытство?

– Конечно! Неужели же я мог иметь какой-нибудь другой повод?

Клодия с горечью улыбнулась:

– Это не особенно лестно для моего самолюбия, герцог.

– Эх, сударыня, после такой долгой разлуки, мне кажется, между нами должна быть полная откровенность…

– Хотя бы эта откровенность была груба и оскорбительна, – добавила мистрисс Дик-Торн. – Итак, – прибавила она почти свирепым тоном, – вы ничего не угадываете, ничего не боитесь?

– Положительно ничего, – ответил Жорж с уверенностью, которой противоречило легкое дрожание его голоса. – Я только прошу объяснения, которого имею право ожидать от вас, – вот и все.

– Может быть, это объяснение будет продолжительно.

– Не можете ли вы сократить его?

– Это невозможно.

– В таком случае, мое время в вашем распоряжении.

– Должна ли я возвращаться к началу нашей истории?

– Бесполезно! С моей стороны была страсть, с вашей – расчет и тщеславные мечты. Вся эта история очень проста.

– Итак, я пропущу первые годы и перейду прямо к развязке. Чтобы быть принятым мною, вы сейчас воспользовались словом «Брюнуа»…

– Это было единственным средством пробраться к вам.

– И вы не побоялись вызвать это воспоминание! Вы не сказали себе, что в то отдаленное время вы, погруженный в долги, живший обманом, подавляемый страхом бесчестия, надеялись только на одну меня? Вы забыли, что я работала в тиши, чтобы доставить вам титул герцога, дать вам в руки громадное состояние, и что это мне удалось?…

– Я сознаю, что вы были мне очень полезны и, полагаю, что достаточно выразил вам мою благодарность.

– Бросив мне, как милостыню, несколько сот тысяч франков с условием, чтобы я оставила Францию!… – насмешливо возразила вдова. – Я не этого ожидала. И, признаюсь, что в первую минуту вполне справедливого гнева я хотела донести на вас, рискуя погубить себя. Нам обоим грозила тюрьма, даже эшафот, – и мужество изменило мне. Я дорожила жизнью и свободой и имела подлость послушаться вас и оставить родину!… В Англии меня ожидало великолепное положение: я вышла замуж за богатого фабриканта, который обожал меня. В течение нескольких лет я была счастлива… и забыла вас. Но мой муж разорился и умер, оставив меня почти в нищете. Тогда я сказала себе, что по моей милости вы владеете миллионами и. что я имею право требовать от вас часть этого богатства.

– Я ожидал такого вывода, – сказал герцог по-прежнему хладнокровно. – И легко понял, что несколько слов, написанных в низу вашего приглашения, были просто средством возбудить мое любопытство. Я проник в ваш план: вы рассчитываете вызвать предо мною призрак прошлого, чтобы при помощи страха эксплуатировать меня, как вам угодно. Эта спекуляция называется шантажом. Но я сомневаюсь, чтобы она удалась со мной. Вы были моей сообщницей или, лучше сказать, помощницей, действовавшей для меня с ловкостью, которую я вполне признаю.

– И за которую вы заплатили сто тысяч экю?

– Это очень кругленькая сумма. Жан Жеди, имени которого вы также не забыли, получил всего лишь несколько луидоров, а чтобы быть в безопасности от его болтовни, вы его отравили. Оставьте же в стороне ваш враждебный тон, и поговорим как старые знакомые. Я возмущаюсь против требований, но не отказываюсь помочь вам. Чего вы от меня хотите?

– Половины вашего состояния, – прямо ответила мистрисс Дик-Торн.

Жорж улыбнулся и пожал плечами.

– Это самое верное средство ничего не получить, – сказал он.

– Я имею право требовать!

– Нет, моя милая, так как вы не имеете права угрожать или, по крайней мере, ваши угрозы не имеют серьезного значения. Мы, правда, совершили преступление, но ничего не должны правосудию. Другой поплатился за нас: Поль Леруа был объявлен виновным в убийстве доктора из Брюнуа и умер на эшафоте.

– А вы живы, герцог! Живы, богаты и счастливы!

– А я жив! – повторил Жорж. – И, что бы ни случилось, закон не может наказать меня, так как истек срок давности.

– Я это знаю. Но скандал должен задеть если не вашу жизнь й свободу, то, во всяком случае, вашу честь! И покрыть грязью имя Латур-Водье!…

Сенатор пожал плечами.

– Но эта грязь покроет также и ваше имя.

– Не все ли мне равно?

– Нет, так как эта грязь прилипнет к вашей дочери, – закончил герцог.

– Ну, так что же? – холодно спросила Клодия. – Если мне нельзя отомстить, не запачкав имени дочери, то другие, пользуясь моими советами, могут потребовать исправления ужасной юридической ошибки.

– Семейство Поля Леруа! – сказал Жорж, засмеявшись. – Оно не существует больше. Если вы думаете употребить это оружие, моя милая, то, повторяю, оно сломалось.

Клодия с удивлением поглядела на своего бывшего любовника.

«Неужели он говорит правду?» – подумала она.

Герцог изучал лицо мистрисс Дик-Торн. Видя, что на нем отразилось непритворное удивление, он продолжал:

– Постарайтесь убедить себя, что вы бессильны. Но это не должно вас огорчать. Я охотно уступлю вашим просьбам то, в чем отказал бы вашим угрозам. Вы желаете – это вполне естественно – выйти из стесненного положения, так как окружающая вас роскошь, я это понимаю, служит только для того, чтобы обмануть глаза. В настоящее время вы тратите последние луидоры, чтобы привлечь блестящих бабочек к прелестному цветку, который зовется Оливией Дик-Торн. Вы желаете вашей дочери богатого мужа, это делает вам честь, как матери, но муж может не явиться сейчас же, надо быть в состоянии подождать его и иметь возможность до тех пор пускать пыль в глаза… Я доставлю вам эту пыль, и мы останемся добрыми друзьями… Еще раз повторяю: сколько вам нужно?

– Я уже вам сказала: половину вашего состояния.

Герцог встал.

– Так как вы положительно сошли с ума, я не буду продолжать этот бесполезный разговор!

– Остановитесь, герцог, – повелительно сказала Клодия. – Я не сошла с ума, и вы поймете это, только слишком поздно. Теперь же я хочу объяснить вам те несколько слов, которые прибавила к моему приглашению.

– По поводу моего сына?

– Да, по поводу вашего приемного сына.

– Приемного, пожалуй, – но он тем не менее маркиз де Латур-Водье и будет герцогом после моей смерти. По какому поводу делаете вы ему честь, занимаясь им?

– Вы этого не угадываете?

– Положительно, нет.

– Сейчас вам объясню. Ваш сын Анри должен жениться на мадемуазель Изабелле де Лилье?

– Весь Париж знает об этом.

– Такой брак вам нравится?

– Да.

– Я очень сожалею.

– Почему?

– Потому что его надо расстроить сегодня же.

Жорж, в свою очередь, поглядел на мистрисс Дик-Торн.

«Положительно, – думал он, – она потеряла голову».

Клодия прочла в глазах сенатора, что происходит в его уме.

– Повторяю, что я в полном рассудке и совершенно серьезно советую вам расстроить брак, о котором идет речь.

– Но по какому поводу?

– У меня другие планы.

– У вас?

– Да, у меня. Скажите вашему сыну в самом близком будущем, что его невеста называется не Изабелла де Лилье, а Оливия Дик-Торн.

– Ваша дочь?

– Да, моя дочь.

Герцог засмеялся.

– И вы подумали, что я послушаю вас? – спросил он.

– Да, подумала и даже думаю теперь. Этот брак – цена моего молчания.

– Э! Какое мне дело до вашего молчания!

– Очень большое дело, герцог.

– В самом деле?

– Вы сейчас увидите. Клодия Варни в свободные часы написала нечто вроде автобиографии или мемуаров. Есть в ее жизни один период, во время которого вы были тесно с нею связаны, и вам известно, каким образом. Клодия рассказывает все день за днем, так сказать, час за часом, ничего не пропуская. Уверяю вас, это очень интересно. Если вы не согласитесь, чтобы моя дочь стала маркизой де Латур-Водье, две копии этих мемуаров будут посланы: одна – графу де Лилье, другая – вашему сыну… и они обсудят их.

– Вы ошибаетесь, – перебил герцог, – они не прочтут и двадцати страниц вашего сочинения, которое примут – и вполне справедливо – за шантаж. Повторяю: ваша клевета не коснется меня. Откажитесь от борьбы, если у вас нет другого оружия.

– Нет, у меня есть еще одно.

– Такого же достоинства?

– Судите сами. Вы получили наследство после смерти вашего брата, убитого в мнимой дуэли итальянским бретером…

– Это ложь.

– К чему отрекаться? У меня есть доказательство.

– Такого доказательства не может быть.

– Вы думаете?… Я заставила Кортичелли подписать расписку, заплатив ему за убийство герцога Сигизмунда де Латур-Водье, и эта расписка существует… Вы мне скажете, что и для этого преступления истек срок давности…

– Да, верно.

– Верно, но не для наследства.

– Для наследства, – повторил Жорж, сильно побледнев.

– Это начинает, кажется, вас интересовать, что очень естественно, так как дело идет о деньгах, а деньги – ваш единственный бог. Итак, вы наследовали, но только при том условии, что ваш брат не оставил завещания.

– Но вы знаете, что завещание не было найдено.

– Да, его не нашли потому, что я, переодетая мужчиной, пробралась в дом доктора в Брюнуа, чтобы завладеть этим завещанием.

– И оно в ваших руках? – нетвердым голосом спросил сенатор.

– Да, оно в моих руках!

Холодный пот выступил на лбу герцога, он дрожал.

– Завещание Сигизмунда назначает единственным наследником сына Эстер Дерие.

– Ребенок умер, – ответил герцог.

– Пожалуй, но мать жива. Я дам ей завещание, которое лишает вас наследства, и, владея этим завещанием, она явится спросить у вас отчета, что вы сделали с ее сыном и с состоянием, которое принадлежит ей.

– Эстер Дерие сумасшедшая, а может быть, даже и умерла.

– Нет, она жива. Я знаю, где она. Ее можно вылечить, – я в этом вполне убеждена. Но даже и в том случае, если к ней не вернется рассудок, закон назначит ей опекуна, который обязан защищать ее.

– Поклянитесь, что завещание моего брата существует!