Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 42 страниц)

– Отлично! Никакой полицейский не узнает ничего по этому ножу. Вы оставите его в ране или на полу, рядом с трупом. Постарайтесь ударить спереди, чтобы можно было предположить самоубийство.

Он вынул из бумажника листок и подал Жоржу:

– Я прошу вас, герцог, положите это на видное место, на стол, где я вижу перо и чернила. Для нас очень важно, чтобы не было сомнения в самоубийстве.

– Я это сделаю.

– Хорошо, я иду. Если мне не удастся прийти к вам до дела, то вы найдете меня на заборе, через который я помог вам перелезть. А главное, не шумите и не зажигайте огня.

– Будьте спокойны.

Тефер погасил потайной фонарь, вышел из комнаты, запер дверь, легко перескочил через забор и очутился на пустыре. Затем он добежал до станции фиакров, нанял экипаж и велел кучеру ехать на бульвар Рошшуар. Через двадцать минут Тефер был на месте и дал кучеру десять франков, говоря:

– Ждите меня у заставы!

Сам же вошел в «Черную бомбу».

В ресторане царило сильное оживление. Залы и отдельные кабинеты, ярко освещенные, были полны посетителями.

Жан Жеди и его гости занимали одну из зал второго этажа. В другой, очень большой зале играла музыка, и пол трещал под ногами усердных танцоров. Трудно представить себе более шумное и веселое общество. Молодые артисты, рабочие, приказчики составляли мужскую публику, тогда как женскую представляли натурщицы, швеи и барышни без определенных занятий.

Вся эта толпа смеялась, кричала и танцевала с легкостью, которой позавидовали бы клоуны цирка.

Тефер поднялся на второй этаж и прошел в танцевальную залу, но Жана Жеди и его гостей там не было, тогда он вышел в коридор, проходящий мимо других зал и отдельных кабинетов.

Громкие взрывы смеха и крики привлекли его внимание, а дверь, открытая на минуту лакеем, вносившим бутылки, позволила ему увидеть того, кого он искал.

«Он тут, – подумал Тефер, – но обед еще не закончен, надо подождать».

Он сел в танцевальной зале, около двери в коридор, и приказал подать стакан пунша.

Еще не было полуночи, а танцы обычно продолжались до часа; толпа танцующих все увеличивалась, а в зале Жана Жеди обед подходил к концу. Десерт уже прикончили, и гости начинали выливать на стол содержимое своих бутылок, воображая, что наливают в стаканы. Жан Жеди был почти пьян и продолжал пить.

В комнате было удушливо жарко. Все лица покрывал пот.

– Где стеснение, там нет удовольствия, – сказал Жан Жеди, – поэтому не будем стесняться.

Он снял сюртук и повесил его на стену.

Миньоле, который пил очень мало и нисколько не был пьян, а только разыгрывал пьяного, вздрогнул от радости, следя глазами за сюртуком, в кармане которого лежал знаменитый бумажник, предмет его мечтаний.

В эту минуту в уме старого вора мелькнула идея, которую он сейчас же выразил.

– Я предлагаю пойти немного повеселиться с прекрасным полом, – пробормотал он.

Это предложение встретило всеобщее одобрение.

– Отличная идея! – закричали гости.

– В зале надо выглядеть прилично, – сказал один из гостей, также снявший свое верхнее платье. – Наденем наши тряпки.

– К чему? – возразил Жан Жеди. – Мы здесь у себя, нам жарко, и мы сняли сюртуки.

– Совершенно верно! – подтвердил Миньоле. – К черту сюртуки, идем танцевать!

Обедающие взялись под руки и, шатаясь и раскачиваясь, ворвались в танцевальную залу, толкая всех и крича:

– Место для кадрили! Эй, товарищи, приглашайте дам! Музыка, играй!

Неожиданное появление пьяной толпы поразило всех; оркестр умолк, танцоры хотели броситься к Жану Жеди, но в эту самую минуту к нему подошли два переодетых полицейских.

– В рубашках нельзя танцевать, уходите или оденьтесь прилично.

– К черту приличие! – крикнул Жан Жеди. – Я достаточно заплатил и буду танцевать, как хочу!

– Вы не будете танцевать! – закричали обычные посетители бала.

– Нет, будем!

– Мы вас выгоним!

– Попробуйте, мы посмотрим!

Дело готово было дойти до драки, когда в залу вбежал хозяин, предупрежденный о произошедшем.

– Прошу вас, господа, – сказал он, обращаясь к полицейским, – это мои клиенты, они сняли сюртуки, потому что хорошо пообедали и здесь очень жарко, но они не устроят скандал.

– Однако на этот счет есть правила, – возразил полицейский, – и эти правила все общество уважает.

Начался спор. Тефер все видел, слышал и с досадой кусал ногти.

«Его арестуют, – с беспокойством думал он, видя, что Жан Жеди спорит с полицейским. – Его станут допрашивать, он пьян, одно его слово может все погубить, и он скажет это слово, если я не вмешаюсь».

Тефер встал и, пробравшись через толпу, взял за руку одного из полицейских, показал ему свою карточку полицейского и прошептал:

– Не устраивайте скандала, я слежу за этой шайкой. Оставьте их и не трогайте никого – приказ префектуры.

Агенту оставалось только повиноваться. Он сделал знак, который был понят, и другой полицейский закончил спор, сказав отеческим тоном:

– Если вы здешние обычные посетители, то танцуйте, как хотите, только будьте благоразумны.

– Эй, музыка! – крикнул Жан Жеди.

Оркестр снова заиграл, и прерванная кадриль продолжалась

Убедившись в успехе своего вмешательства, Тефер оставил танцевальную залу и вышел из ресторана.

У подъезда, на тротуаре, стояли три или четыре уличных мальчишки. Полицейский ударил по плечу одного из них, который показался ему умнее.

– Что прикажете, буржуа? – спросил мальчишка.

– Хочешь заработать сто су?

– Не шутите?

– Нет.

– Конечно! Что же для этого надо сделать?

Тефер вынул из бумажника записку и подал ее мальчишке.

– Отнеси вот это в «Черную бомбу». Ты знаешь хозяина?

– Конечно, знаю.

– Ты передашь эту записку и попросишь сейчас же отдать ее господину, который сегодня дает обед своим друзьям. Его имя написано на конверте.

– Хорошо. Дальше!

– Хозяин, может быть, спросит, кто дал тебе письмо.

– Что же ответить?

– Что оно прислано с Королевской площади от Рене Мулена.

– Королевская площадь, Рене Мулен, не забуду. Это все?

– Все.

– Давайте деньги, я иду.

Полицейский дал мальчишке пять франков, тот подпрыгнул от радости, сунул монету в карман и в одно мгновение исчез за дверью «Черной бомбы».

Тефер перешел через дорогу и ждал на другой стороне бульвара, не спуская глаз с дверей.

Мальчишка добросовестно исполнил поручение.

В это время кадриль закончилась, и Жан Жеди вернулся со своими гостями в свою залу, чтобы пить кофе.

Хозяин подошел к старому вору.

– Вот письмо, которое вам принесли, – сказал он.

– Письмо мне? Откуда?

– С Королевской площади.

– Держу пари, от Рене.

– Да, от Рене Мулена.

– А, он не мог прийти и теперь извиняется. Посмотрим, что такое.

Жан Жеди разорвал конверт и прочел:

« Дорогой товарищ! Я не могу прийти в «Черную бомбу» по причинам, которые скажу тебе потом. Но мне необходимо видеть тебя сегодня же ночью по известному тебе делу. Не теряй ни минуты, я буду у тебя в Бельвиле в час ночи. Я должен застать тебя или все пропало.

Рене Мулен».

«Все пропало, – прошептал про себя Жан Жеди. – Рене будет меня ждать, надо идти».

– Который час? – прибавил он вслух.

– Десять минут первого, – ответил хозяин.

– Пошлите за фиакром. Где мой сюртук?

Миньоле бросился в угол, где висел сюртук.

– Дети мои, – продолжал Жан Жеди, – мне надо уйти по делу. Одна дама назначает мне свидание. Я ухожу, но скоро вернусь. Танцуйте, пейте, веселитесь: за все заплачено. Через два часа я вернусь. Где же мой сюртук?

– Вот он, – ответил Миньоле, подавая ему сюртук.

– Будьте терпеливы! – сказав это, старый вор бросился из залы. Его походка была нетверда: он чуть не упал на лестнице.

Миньоле, на которого никто не обращал внимания, исчез вслед за ним.

– А, – сказал один из гостей по прозвищу Альбинос, потому что у него были красные глаза и белые ресницы, – он забыл письмо, я верну ему, когда он придет. – И положил письмо в карман.

Оргия возобновилась.

Подавая Жану Жеди его сюртук, Миньоле украл бумажник и ушел из залы для того, чтобы поместить в безопасное место свое богатство.

Выйдя из ресторана, он нанял фиакр и, усевшись в него, с волнением вынул бумажник и раскрыл его. Радость была отравлена сильным разочарованием: бумажник был почти пуст.

– Черт возьми! Куда этот негодяй истратил свои деньги? Мне кажется, что у него всего три билета. Посмотрим.

Он зажег спичку и убедился, что там всего две тысячи пятьсот франков.

– Черт возьми! – прошептал Миньоле. – В Гавре, я убежден, у него было более пятнадцати тысяч. Что он мог сделать со своими деньгами? У него, должно быть, были расходы, о которых я не знал. Вот и полагайся после этого на друзей! А я рассчитывал приобрести сокровище. Но все-таки это лучше, чем ничего, и я постараюсь поместить их в безопасное место. Что же касается бумажника, то он пуст и только может выдать меня. К черту его!

Миньоле опустил стекло и бросил бумажник. Фиакр ехал в это время по Амстердамской улице. Бумажник описал дугу и упал под ворота дома на углу улиц Амстердам и Берлин.

Миньоле, выйдя из фиакра, вошел в одну из узких улиц, окружавших в то время площадь Лаборд и исчезнувших в наше время.

Подойдя к дому печальной наружности, он вынул из кармана ключ, открыл калитку и исчез в воротах. Через пять минут он снова вышел и приказал ехать обратно на бульвар Рошшуар.

«Денежки в верном месте, – думал он, – и хитер будет тот, кто их найдет. Что же касается бумажника, то старый дурак подумает, что потерял его по дороге».

Между тем на балу в «Черной бомбе» оркестр играл последнюю кадриль. Гости Жана Жеди, выпив кофе, снова принялись за шампанское и пели во все горло все вместе, но различные арии.

– Откуда ты пришел? – спросил кто-то, увидев Миньоле.

– Я танцевал на балу, мне понравилась одна хорошенькая блондинка. У нас назначено свидание на завтра. Мне везет!

ГЛАВА 16

Пробило десять часов вечера, Этьен Лорио и Рене сидели у изголовья Берты.

Ей было гораздо лучше. Она крепла с каждым днем, почти с каждым часом. Голос возвратился, легкий румянец покрывал щеки, глаза блестели.

– Как вы добры, друзья мои, – сказала Берта, протягивая руки доктору и Рене. – Дорогой доктор, не правда ли, мне теперь совсем хорошо?

– Да, совсем, и я не смел надеяться на такое скорое выздоровление.

– Я скоро поправлюсь?

– Да, еще несколько дней, и вы сможете вставать с постели.

– О, если бы вы знали, как я жду возможности встать и начать действовать!

Рене и доктор поняли ее и обменялись взглядами.

– Дорогое дитя! – сказал Рене. – Прогоните неосуществимые мечты. Мы будем действовать одни. Ваша жизнь для нас слишком дорога, чтобы мы рисковали ею. Вы не выйдете отсюда, пока мы не достигнем цели, и, надеюсь, этот день скоро настанет.

Берта покачала головой.

– Не надейтесь, – с жаром возразила она. – Вы не можете без меня, так как еще ничего не знаете. Вы запрещали мне говорить, и я повиновалась. Вы не знаете, что я слышала и что видела. О, злодеи! Злодеи!

– Успокойтесь, друг мой, – сказал Этьен. – Сильное волнение может повредить вам. Если вы будете так волноваться, то я принужден буду запретить вам разговаривать.

– Я постараюсь быть спокойной, – улыбаясь, прошептала Берта.

– Если мы до сих пор вас не расспрашивали, – то это потому, что вы не могли отвечать, не подвергаясь опасности. Теперь мы хотим узнать, что с вами приключилось, поэтому говорите, если можете, не волнуясь; в противном случае мне придется вас остановить.

– Я постараюсь. Я буду говорить так хладнокровно, как будто рассказываю не о себе. Спрашивайте!

– Во-первых, – спросил Рене, – скажите, почему вы последовали за людьми, которые явились к вам от моего имени?

– Вы это знаете? – с удивлением спросила Берта.

– Да, это и еще многое другое. Но мы нуждаемся в объяснениях.

И Берта слабым голосом начала рассказ о произошедших событиях.

Этьен и Рене с волнением слушали ее. Когда девушка описала ужасную сцену на холме патронного завода, они не смогли удержаться от крика ужаса.

– О, негодяи! – прошептал Этьен. – Бог справедлив. Он не допустит, чтобы такое преступление осталось безнаказанным. Божественное правосудие накажет убийц доктора из Брюнуа. Клянусь, что Поль Леруа, казненный невинно, будет оправдан.

Берта вздрогнула.

– Кто открыл вам ужасную тайну? – прошептала она, закрыв лицо руками.

– Никто, случай дал мне возможность прочесть знаменитый процесс двадцатилетней давности. Все стало для меня ясно. Я угадал, что имя Монетье, принятое вашей святой матерью, скрывало другое имя, несправедливо опозоренное. Я понял, что вы – дочь мученика, и у ваших ног умоляю о прощении в том, что несправедливо обвинял вас и своим ослеплением увеличил ваше горе. Простите меня, дорогая Берта, простите меня!

Этьен опустился на колени и покрыл поцелуями и слезами руки Берты.

Рене, глубоко взволнованный, вытирал глаза. Девушка задыхалась от волнения.

– Вы также верите, что мой отец был невиновен? – прошептала она.

– Да, и я не один так думаю. Мой лучший друг, один из знаменитых молодых адвокатов, разделяет мое убеждение и будет защищать это дело, когда наступит день.

– Но когда наступит так долго ожидаемый день? – прошептала Берта.

– Он наступит, как только у нас будет материальное доказательство.

– О! – вскричал Рене. – Оно было у нас: Жан Жеди, свидетель преступления; он ускользнул от нас, но я убежден, что найду его.

– Дай Бог! – проговорила Берта. – А вы, друзья мои, что вы сделали?

Рене рассказал о вечере у мистрисс Дик-Торн, о впечатлении, произведенном живой картиной, и об исчезновении Жана Жеди, который за несколько часов до этого узнал в Фредерике Бераре человека с моста Нельи.

– Того, который едва не убил меня? Того, который считает меня мертвой и который хвастался передо мной тем, что он виновник преступления?

– Да, он.

– И вы думаете, что эта женщина была его сообщницей?

– В прошлом – да, так как есть множество доказательств этого. Но я полагаю, что она не принимала никакого участия в покушении на вашу жизнь.

– Вы были у меня? – спросила Берта.

– Да, – ответил Рене, – и велел вашей привратнице говорить, что вы уехали в деревню, если будут спрашивать.

– Хорошо, но меня беспокоит одно…

– Что именно?

– Ваши деньги лежат у меня в квартире, вы взяли их?

– Нет.

– То, что произошло на Королевской площади, может повториться на улице Нотр-Дам-де-Шан.

– Да, это правда.

– Вы должны пойти туда сегодня же и взять ваши деньги. Я попрошу вас также принести мне немного белья и платья, так как вы знаете, в каком состоянии те вещи, которые были на мне в день преступления.

– Хорошо, – сказал Рене. – Я пойду сейчас же, это недалеко, и вернусь не позже чем через час.

– Я подожду вас, – сказал Этьен.

Было около одиннадцати часов, когда механик пришел на улицу Нотр-Дам-де-Шан.

Все жильцы были уже дома, привратница погасила газ и собиралась лечь спать.

– Это вы, господин Рене? – спросила она.

– Как видите.

– Нет ли чего нового? Нашли ли вы мадемуазель Берту?

– Конечно.

– Тем лучше! Я так беспокоилась!

– Она в деревне, у своих друзей.

– Надеюсь, она здорова?

– Да.

– Скоро ли вернется?

– Через две недели. Я приехал взять для нее белья, так как уезжаю завтра утром.

– Туда, где она?

– Да.

– В таком случае, вы возьметесь передать ей письмо, присланное три или четыре дня назад? Письмо из Гавра. Вот оно.

Рене с удивлением взглянул на письмо и положил его в карман.

– Теперь, – продолжал он, – я подымусь наверх, чтобы исполнить данное мне поручение.

– Возьмите подсвечник.

– Благодарю.

– Нужен вам ключ?

– Нет, мадемуазель Берта дала мне свой.

Рене поднялся по лестнице, вошел в пустую квартиру и через десять минут спустился обратно, взяв деньги и узел с бельем и платьем. Он отдал подсвечник привратнице и отправился на Университетскую улицу.

Этьен по-прежнему сидел у больной, которая начинала чувствовать сильную усталость.

– Вот чего вы желали, дитя мое! – сказал Рене. – Мое маленькое состояние я принес с собой. Я передам его доктору. У него мои деньги будут в безопасности.

– Мы сейчас уйдем, – сказал доктор, – бедная Берта нуждается в отдыхе.

– Но прежде чем лечь спать, она должна прочесть это письмо, – сказал Рене.

– Письмо мне? – прошептала Берта. – Кто может мне писать?

– Не знаю. Письмо пришло три или четыре дня назад из Гавра.

– Из Гавра? Я там никого не знаю.

– Читайте и увидите.

Берта взяла письмо. Разорвав конверт и взглянув на содержимое, она вздрогнула и вскрикнула от радости.

– Что такое? – спросили Этьен и Рене.

– Это от Жана Жеди. Он писал вам на Королевскую площадь и ждет сегодня в ресторане «Черная бомба» на бульваре Рошшуар.

– Возможно ли?

– Прочтите сами!

Рене взял письмо и прочел.

– Жан Жеди хочет меня видеть! – воскликнул он. – Счастье возвращается! Доктор, нельзя терять ни минуты. Может быть, он теперь еще в «Черной бомбе». Во всяком случае, я найду его в Бельвиле. Мы должны получить сегодня же бумаги, украденные у мистрисс Дик-Торн.

– Я пойду с вами, – сказал Этьен.

– Будьте мужественны, – продолжал Рене, обращаясь к Берте. – Я надеюсь, что день правосудия приближается.

– Идите, идите! Я буду молиться за вас.

На углу Университетской улицы они увидели фиакр.

– Кучер! – крикнул Рене. – Вы заняты?

– Нет, сударь, – ответил веселый голос, – я охотно отвез бы вас, но моя лошадь устала.

– Фиакр номер 13! – крикнули в один голос Этьен и Рене.

– Как, это вы? Нет ли чего нового? Вот так встреча!

– Нового? Да, дядя, много, но мы объясним это после. Теперь же вы должны отвезти нас в ресторан «Черная бомба».

– Садитесь, Милорд довезет!

Они вскочили в фиакр, который покатился к бульвару Рошшуар, и через полчаса остановились перед «Черной бомбой» как раз в ту минуту, когда Миньоле возвращался к своим товарищам.

– Это, должно быть, возвращается Жан Жеди, – сказал один из гостей.

Миньоле невольно смутился, его занимала мысль, заметил ли Жан кражу и подозревает ли ее виновника.

На лестнице, потом в коридоре послышались поспешные шаги.

Дверь отворилась, и на пороге появился Рене в сопровождении доктора.

При виде незнакомых лиц в комнате водворилось глубокое молчание.

– Господа, – спросил Рене, осматриваясь, – Жан Жеди здесь?

– Он вышел ненадолго, – ответил Миньоле.

– Но он здесь, в ресторане?

– Нет, он уехал на свидание, которое назначено ему в Бельвиле, у него дома.

– Свидание!… После полуночи!… – воскликнул Рене. – Это маловероятно!…

– А между тем это правда. Его товарищ Рене Мулен ждет его там.

Рене пожал плечами:

– Я Рене Мулен и не назначал ему никакого свидания.

– Нечего сказать, хорошая шутка, – смеясь, сказал Миньоле. – Вы уверяете, будто не назначали ему свидания, а он получил ваше письмо.

– Мое письмо?…

– И в доказательство я вам покажу его, – пробормотал Альбинос, язык которого едва ворочался, – посмотрите.

Рене схватил письмо и, едва бросил на него взгляд, как громко вскрикнул от ужаса.

– Что такое? – в один голос спросили все.

– То, что теперь Жан Жеди, вероятно, уже мертв, – и прибавил, обращаясь к Этьену: – Моим именем воспользовались, чтобы завлечь Жана в западню, точно так же сделали это с Бертой. Идемте скорее, но я боюсь, что мы придем слишком поздно.

И он увлек за собой доктора, оставив гостей в сильном удивлении.

– Ну что? – спросил Лорио при виде племянника и Рене. – Нашли Жана Жеди?

– Жан, по всей вероятности, теперь убит. Скорее, господин Пьер, везите нас.

– Куда?

– В Бельвиль, улица Ребеваль.

– Улица Ребеваль? Я недавно возил туда одного господина, приехавшего из Гавра.

– Это он, Жан. Поезжайте скорее!

«А! Черт возьми, – думал Лорио, садясь на козлы и пуская лошадь в галоп. – Если бы я знал!… Но я не знал!»

ГЛАВА 17

В тот же самый вечер, около десяти часов, Анри де Латур-Водье отправился в дом на улице Берлин к мистрисс Дик-Торн.

Гостей было очень немного: человек двадцать составляли маленький, интимный кружок.

– Увижу ли я сегодня моего друга Этьена? – спросил он у вдовы.

– Не могу ответить на этот вопрос. Хотя господин Лорио не может сомневаться в нашем расположении, но тем не менее с некоторого времени он очень редко бывает. Мы прощаем ему, зная, что он очень занят.

– Да, действительно. Этьен жертвует удовольствиями ради работы.

– Точно так же, как и вы, – сказал один банкир, лет пятидесяти, друг дома. – Говорят, что вы трудитесь без устали.

– Да, действительно, меня привлекает все, что относится к моей профессии.

– Ваша профессия прекрасна, – смеясь, сказал банкир, – но в то же время опасна.

– Опасна?… Что вы хотите этим сказать?

– Очень простую вещь. Не правда ли, что верх адвокатского таланта есть умение обманывать судей прекрасными словами, опровергать очевидность, превращать истину в ложь и наоборот, чтобы, наконец, добиться оправдания преступника?

Анри вздрогнул: услышанные им слова позволяли ему достичь цели и давали предлог начать желанный разговор.

– Мне кажется, что вы ошибаетесь, – сказал он. – Адвокат, понимающий свои права и все величие своих обязанностей, никогда не старается защищать заведомо несправедливое дело. Высшее торжество ораторского таланта заключается не в том, чтобы оправдать преступника, но в том, чтобы помешать судьям осудить невиновного за преступление другого.

Говоря это, Анри искоса поглядел на мистрисс Дик-Торн. Она слушала внимательно, но была совершенно спокойна.

Парижская публика, к какому бы классу общества она ни принадлежала, до крайности любопытна относительно всего, что касается полиции, правосудия, суда. Услышав слова «суд», «преступник», «невиновный», гости Клодии подумали, что разговор идет о какой-нибудь таинственной криминальной драме, и, прервав разговор, подошли.

– Неужели вы думаете, – спросил банкир, – что судьи бывают иногда до такой степени слепы, что произносят несправедливые приговоры?

– Я в этом уверен. Знаменитые процессы представляют много доказательств этому.

– Вы имеете в виду дело лионского курьера?

– Это и много других. К несчастью, юридические ошибки очень многочисленны, и я занимаюсь только теми, которые уже признаны доказанными. А сколько еще других, не менее ужасных, остаются навеки погребенными во мраке? Число их безгранично.

– Безгранично?… – повторил банкир. – Вы смогли убедиться в этом?

– К сожалению, да. И позвольте мне назвать одно дело, самое странное и самое печальное, какое только можно себе представить. Две недели назад вы были на празднике в этом доме…

– Да, действительно, – сказал банкир, – я имел честь быть одним из гостей мистрисс Дик-Торн.

– В таком случае, вы должны помнить один эпизод, очень неудачно вставленный в программу живых картин и произведший на нашу любезную хозяйку такое тяжелое впечатление, что она упала в обморок, так как эта картина напомнила ей сцену в том же роде, в которой она чуть было не погибла в Англии…

Клодия почувствовала неопределенное беспокойство, но не показала его. Она смотрела на Анри немного мрачно, спрашивая себя, почему молодой человек говорит об этом.

– Вы помните? – продолжал адвокат.

– Конечно, – ответил банкир. – Эта картина называлась «Преступление на мосту Нельи».

– И должен вам сказать, – продолжал Анри, – что картина, которую вы, может быть, считали фантазией, представляла подлинное преступление, совершенное на мосту Нельи в 1837 году… Несколько дней назад это дело попалось мне на глаза, и я прочел его с величайшим интересом. Один механик, изобретатель по имени Поль Леруа, был обвинен в том, что убил своего дядю, доктора из Брюнуа, чтобы украсть большую сумму денег…

Анри глядел на Клодию. Бывшая куртизанка была страшно бледна, но оставалась по-прежнему невозмутимой. Ее лицо казалось мраморным, только на висках и на лбу выступило несколько капель пота.

– Что же вы хотите сказать, дорогой маркиз, – сказала она, улыбаясь, – вероятно, читая этот процесс, вы открыли какую-нибудь юридическую ошибку?…

– Совершенно верно.

– Механик, изобретатель, имя которого вы сейчас назвали…

Клодия остановилась.

– Поль Леруа, – подсказал Анри.

– Да, Поль Леруа, что же, он был осужден?

– Да.

– К чему его присудили?

– К смертной казни. И не только присудили, но и казнили.

– И вы думаете, что этот человек был невиновен?

– Я в этом уверен.

– У вас есть доказательства?

– Да – косвенные.

– Косвенные доказательства?… – повторила мистрисс Дик-Торн. – Достаточно ли этого? По всей вероятности, против него существовали доказательства прямые, так как его осудили присяжные, которые судят по совести.

– Я не осуждаю ни присяжных, ни судей, – ответил Анри.

– Так будьте же логичны, мой дорогой адвокат. Если присяжные были правы, то, следовательно, казнили виновного.

– Он казался виновным, какая-то роковая судьба преследовала его.

Клодия громко засмеялась.

– Судьба!… – вскричала она. – Громкое слово и ничего больше. Судьба неуловима.

– Пожалуй, но в этом случае нельзя сказать того же про ее презренные орудия.

Мистрисс Дик-Торн слегка вздрогнула.

– О ком вы говорите?

– О тех людях, которые были заинтересованы в смерти доктора из Брюнуа.

– Это только ваше предположение?…

– Нет, мое твердое убеждение, результат изучения процесса, окруженного странной таинственностью, которая теперь, вероятно, еще более непроницаема.

– Сколько лет прошло?

– Двадцать.

– Это целая вечность. Допустив, что он невиновен, истинные преступники, по всей вероятности, уже умерли?

– Может быть, но этого нельзя сказать утвердительно. Предположим, что семейство Поля Леруа не вымерло и потребует у суда пересмотра процесса, основываясь на тех указаниях, которые я ему доставлю, и я уверен, что при помощи нового следствия можно было бы доказать невиновность казненного…

– Это не вернуло бы ему головы…

– Нет, но, по крайней мере, оправдало бы его память.

– Но настоящие преступники спасутся от наказания, так как истек срок давности.

– Да, но они не спасутся от позора и бесчестья, а это так же наказание.

– Я понимаю, что дело может привлекать вас, но, мне кажется, трудно довести его до конца.

Клодия, произнося последние слова с самым равнодушным видом, понимала, что следует прекратить опасный разговор, каждое слово которого заставляло ее внутренне вздрагивать. Она спокойно встала с кресла и пошла приказать подать закуски.

«Я ошибался, – подумал Анри. – Обморок этой женщины не скрывал ничего подозрительного».

«Какая ужасная проницательность, – думала мистрисс Дик-Торн. – К счастью, Анри де Латур-Водье, став мужем моей дочери, будет безопасен».

Вскоре после полуночи многие из гостей стали прощаться, и приемный сын сенатора был в их числе.

Стыдясь своих несправедливых подозрений, он был очень любезен с хозяйкой дома и Оливией, сердце которой билось сильнее в его присутствии, и, прощаясь с ними, обещал вскоре прийти опять.

Анри не велел кучеру приезжать за собой, думая, что тут недалеко до станции железной дороги, где всегда можно найти экипаж. Выйдя из дома, он пошел по улице Берлин по направлению к Амстердамской.

В ту минуту, как он поворачивал за угол, несколько пьяных шли к заставе, распевая во все горло, держась за руки и занимая весь тротуар. Чтобы не столкнуться с ними, Анри вошел под ворота и заметил, что наступил на что-то мягкое и упругое. Он наклонился поднять эту вещь.

То был бумажник из русской кожи.

«Если в бумажнике есть деньги или документы, – подумал адвокат, – то завтра я отнесу его в полицейскую префектуру».

Он подошел к фонарю, развернул свою находку и осмотрел все отделения.

– Ничего нет, – проговорил он, – даже карточки. Впрочем, я осмотрю его подробнее, когда приду домой.

И, положив бумажник в карман, он продолжил путь.

ГЛАВА 18

Тефер, который стоял на бульваре Рошшуар напротив ресторана «Черная бомба», видел, как вышел Жан Жеди в рубашке, неся сюртук на руке, и направился к заставе.

Инспектор, пробираясь у самой стены, дошел до места, где оставил свой фиакр.

– Езжайте, – сказал он кучеру, – и остановитесь на углу бульвара и улицы Ребеваль.

Прошло полчаса, прежде чем Тефер доехал до указанного места, там он заплатил кучеру и отпустил его. Потом через улицу Ребеваль и Лозен вышел к Шамонским холмам и через пустыри дошел до забора у дома Жана.

Тефер стал прислушиваться. Вокруг царствовало мрачное молчание. Ни малейшего шума не было слышно внутри дома старого вора.

– Я, по всей вероятности, пришел минут на десять раньше Жана, – прошептал Тефер.

И он прислонился к забору, продолжая прислушиваться; время тянулось для него слишком долго. Сильное волнение, похожее на ужас, охватило его.

«Только бы герцог не промахнулся, – думал он. – Надо, чтобы мошенник был убит сразу, не успев вскрикнуть».

Стук колес, раздавшийся вдали, прервал его размышления.

«Это он, – подумал Тефер, – он, вероятно, нашел фиакр. Роковая минута приближается!»

Тефер не ошибался. Действительно, через несколько мгновений Жан Жеди вышел из фиакра в нескольких шагах от своей двери.

– Который час? – спросил старый вор у кучера.

– Без четверти час.

– Хорошо. Я приехал за четверть часа до назначенного времени. Вот вам три франка, сдачи не надо.

Кучер поблагодарил и уехал.

Жан Жеди, слегка качаясь, направился к двери.

«Рене придет, постучится сюда, – думал он. – Я отлично услышу».

Он вошел во двор.

Тефер между тем всматривался в темноту.

Старый вор сильно качался, опьянение, вместо того чтобы выветриться, усилилось. Голова у него кружилась. Большие бабочки с огненными крыльями мелькали перед глазами. Он должен был опереться о забор.

– Черт возьми! – проговорил Жан. – Я совсем пьян. Но дело не в этом, вот моя дверь. Где ключ?

И он начал шарить по всем карманам.

Герцог де Латур-Водье, повинуясь приказаниям Тефера, не выходил из комнаты и в темноте ждал прихода вора.

Его занимала одна мысль: покончить во что бы то ни стало с постоянным беспокойством, которое он испытывал каждый день с той минуты, когда случайно на кладбище Монпарнас узнал план Рене Мулена.

Смерть Жана Жеди должна была успокоить его. И он дрожащей рукой сжимал рукоятку ножа. Тем не менее новое преступление, решенное бесповоротно, все-таки пугало его. Несколько мгновений он еще колебался, но размышления укрепили его волю.

Стук экипажа, остановившегося на улице Ребеваль, и затем шум отворяющейся двери еще больше усилили его решимость.

Он спрятался в шкаф и закрылся висевшими там костюмами.

На пороге появился Жан Жеди.

В комнате царствовала полнейшая темнота, и старый вор, заперев за собой дверь, двигался ощупью. Он шел очень тихо, протянув вперед руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь, и тем не менее толкнул стол.

– Я совсем сбился, – прошептал он, – надо зажечь спичку.

И, присоединяя к слову дело, он вынул из кармана спичку и зажег свечу, стоявшую на столе в медном подсвечнике.

В эту минуту Жан стоял спиной к тому месту, где спрятался герцог. Их разделяло не более трех шагов. Сенатору достаточно было наклониться и протянуть руку, чтобы ударить Жана в спину, но, помня совет Тефера, он не воспользовался представившимся случаем.