Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

– На улице Бондо, 14. Неужели вы расскажете ему об. этом? Ведь я могу потерять место…

– Я не хочу вредить вам и не скажу ничего с условием, что вы сегодня же предупредите господина Жиро.

– Ах, сударь, будьте уверены!

Тефер поднялся.

– Это все, что вы хотели знать? – спросила привратница.

– Я хотел бы знать, дома ли мадам Амадис.

– Нет, сударь, она в саду на площади с мадам Эстер.

– Хорошо… Я пойду туда.

Тефер направился к выходу, провожаемый мадам Бижю. Он хотел уже выйти на улицу, когда вдруг привратница остановила его.

– Вот и мадам Амадис, – сказала она.

Старуха возвращалась домой с Эстер и Мариэттой.

Тефер остановился. Когда три женщины поравнялись с ним, он почтительно поклонился:

– Я имею честь говорить с мадам Амадис?

– Да, это я. Что вам угодно?

– Я вас ждал… Мне нужно поговорить с вами об очень важном и спешном деле.

– Не угодно ли зайти ко мне?

Во время этого короткого диалога Эстер и Мариэтта поднялись по лестнице и вошли в квартиру мадам Амадис.

Тефер пошел вслед за старухой, которая, несмотря на свои годы и полноту, легко взбиралась по лестнице.

Введя неожиданного посетителя в гостиную, мадам Амадис пригласила его сесть и объяснить, что привело его к ней.

– Я пришел по очень серьезному делу, как я уже имел честь сообщить вам. Вы неумышленно совершили проступок, который может иметь для вас очень неприятные последствия и, между прочим, вызов в суд исправительной полиции.

Мадам Амадис вздрогнула:

– Вызов в суд! Меня? Боже мой! Этого быть не может!

– Нет, это очень возможно.

– Но что же я такое сделала? В чем меня обвиняют? Женщину моих лет и с таким состоянием! У меня, милостивый государь, восемьдесят тысяч франков ренты, экипажи, дача! Таких не сажают на позорную скамью без всякого повода. Какое же мое преступление?

– Ваш проступок, слово «преступление» тут неуместно, предусмотрен законом. Вопреки полицейским правилам и многим статьям свода законов, которые было бы слишком долго перечислять, вы держите в вашей квартире сумасшедшую, поведение которой угрожает общественной безопасности.

Мадам Амадис подняла глаза и руки к потолку.

– Вы говорите об Эстер? – прошептала она.

– Да.

– Но, в таком случае, вас обманули, милостивый государь!

– Вы отрицаете, что эта особа сумасшедшая?

– Нет, должна сознаться, что она сошла с ума.

– Так как же?…

– Но ее помешательство самое тихое… Бедная Эстер настоящий ягненок. Она не была и никогда не будет опасной.

– Милостивая государыня, я представляю здесь императорского прокурора, я послан от его имени, а вы пытаетесь ввести меня в заблуждение.

– Я и не думала этого, – прошептала старуха, испуг которой рос с каждой минутой.

– Вы пытаетесь скрыть истину? Эта сумасшедшая, которую вы считаете тихой и спокойной, два дня назад едва не подожгла дом.

– Как, вы знаете?

– Да, нам все известно… Об этом есть донесения наших агентов, и, кроме того, в суд были поданы многочисленные жалобы.

– Жалобы!… Боже милосердный!

– Неужели вы думаете, что перспектива пожара могла показаться приятной жильцам этого дома? Вы явно восстаете против закона, милостивая государыня!

– Я не знала… клянусь вам!

– Никто не может отговариваться незнанием закона!

Мадам Амадис вздрогнула.

– В семьдесят лет с восемьюдесятью тысячами ренты, – возразила она чуть слышным голосом, – можно рассчитывать на снисхождение…

– Закон неумолим! И судьи отнесутся к вам строго, потому что присутствие у вас сумасшедшей кажется неестественным и должно скрывать что-нибудь подозрительное.

– Что-нибудь подозрительное?

– В высшей степени! На каком основании приютили вы у себя Эстер Дерие, тайный брак которой уже известен некоторым людям? Почему вы почувствовали вдруг участие к этой особе, которая с помощью интриги вошла в знатное семейство? Можно заподозрить, что вы были ее сообщницей!

Очевидно, что для всякого здравомыслящего человека последние слова полицейского не имели никакого смысла и решительно ничего не значили.

Но страх вскружил голову мадам Амадис, когда она увидела, что ее собеседнику известна тайна, скрываемая ею уже двадцать лет. Слова Тефера поразили ее, как громом.

Полицейский достиг своей цели: старуха была совершенно в его руках и готова без всякого сопротивления исполнить все, чего бы он не потребовал.

Бледная и дрожащая, она встала и протянула к Теферу руки с умоляющим видом.

– О! Пощадите меня! Заклинаю вас! Ради Бога, не говорите мне об этом ужасном прошлом… Я не думала, что дурно делаю… Я знаю, конечно, что после смерти герцога Сигизмунда я должна была бы отправить Эстер в сумасшедший дом. Но я ее любила, мне было жаль ее… Неужели это преступление? Простите мое неблагоразумие и дайте старухе умереть спокойно!

Тефер принял благосклонный вид.

– Это зависит от вас.

– Что же надо сделать?

– Вы совершили тяжкий проступок, держа у себя сумасшедшую, вместо того чтобы стараться вылечить ее.

– Но я ничего не жалела для этого! Я приглашала много раз лучших докторов Парижа, знаменитостей, которым надо было платить за визиты страшные деньги.

– Какого же результата они достигли?

– Никакого.

– Они должны были поместить ее в больницу; правильное лечение и уход, может быть, вернули бы ей рассудок.

– Герцог не хотел этого, и доктора не настаивали.

– Теперь семейство покойного герцога, конечно, этого потребует.

– Семейство?… Разве им известно, что Эстер жива?

– Нет еще, но они узнают.

– От кого же?

– От меня, то есть от суда.

– Но тогда, значит, они будут обвинять меня в том, что я не исполнила своего долга… У меня не будет ни минуты покоя!

– Я уже сказал, что от вас зависит быть спокойной. Разве вы забыли?

– Нет, вы мне говорили, правда, но вы не сказали, что я должна делать.

– Ваше положение меня трогает, я вижу, что вы совершили этот проступок по неведению, и хочу помочь…

– Ах, как вы добры! Будьте уверены, что моя благодарность…

– Ваша благодарность… – прервал Тефер. – Мы об этом поговорим после. Но теперь слушайте меня внимательно. Я напишу в моем донесении, что Эстер Дерие – слышите, просто Эстер Дерие! – по вашему заявлению нарушает общественную безопасность и вы просите, чтобы ее поместили в больницу.

Слезы выступили на глазах старухи.

– В сумасшедший дом мою бедную Эстер! Я должна об этом просить!

– Это необходимо, и я спасу вас при одном условии… Если разгласится тайна брака Эстер Дерие, это причинит большие неприятности семейству герцога. Может быть, начнется процесс или, скорее, целый ряд процессов, в которых и вы будете запутаны, что, конечно, совершенно лишит вас всякого покоя.

Тяжкий вздох мадам Амадис подтвердил, что и она того же мнения.

– Но если сумасшедшая будет в больнице, положение сразу меняется: всякий процесс невозможен, и вы останетесь в стороне.

Старость эгоистична. Если и бывают исключения, то они только подтверждают правила. Мадам Амадис дорожила больше всего своим покоем, но у нее было доброе сердце, она любила Эстер, и мысль о разлуке приводила ее в отчаяние.

– Неужели невозможно, – сказала она, обливаясь слезами, – чтобы бедняжка осталась у меня?

– Невозможно…

– Однако, если принимать предосторожности, если не оставлять ее ни на одну минуту…

– Вы забыли, что она едва не подожгла дом? Стоит на минуту оставить ее без присмотра, и могут произойти большие несчастья. Но я не принуждаю вас следовать моему совету. Я хотел только избавить вас от неприятностей. Если; вам слишком тяжело так поступать, тогда – как вам угодно! Конечно, дело пойдет тогда своим порядком.

Мадам Амадис вздрогнула.

– Вы, может быть, пожалеете, что не послушали меня, но будет уже поздно, и вам придется вынести все печальные последствия вашего упрямства.

– Я вас слушаю, – сказала поспешно старуха, – я чувствую, что вы говорите для моей же пользы. Я не буду больше упорствовать. Но вы можете поручиться, что Эстер будет хорошо в больнице?

– Не хуже, чем у вас. За ней будет самый заботливый уход; может быть, ее вылечат.

– О! Если бы я смела надеяться!

– Надейтесь, в этом нет ничего невозможного.

– Можно мне навещать ее?

– Пока нет.

– Почему?

– Ваше присутствие может взволновать больную, а это повредило бы лечению. Вам не следует даже знать, где находится Эстер Дерие. Это избавит вас от необходимости лгать, если вас будут спрашивать о ней.

– Так у меня будут о ней спрашивать?

– Это возможно… даже вероятно.

– Что же я должна тогда отвечать?

– Вы предложите обратиться в полицейскую префектуру, что живо прекратит всякие расспросы.

Слова «полицейская префектура» заставили снова вздрогнуть почтенную даму.

– А буду я иметь вести о моей бедняжке?

– Да, я беру это на себя.

– Ах! Как вы добры! Может быть, вы возьметесь также передать, кому следует, несколько тысяч франков, чтобы за больной лучше ухаживали?

– С удовольствием…

– Так я покоряюсь необходимости, хотя это и разбивает мне сердце! Что я должна сделать?

– Возьмите лист бумаги и напишите то, что я продиктую.

Мадам Амадис видимо смутилась.

Тефер понял, что почтенная дама слаба в орфографии, и поспешил прибавить:

– Может быть, это утомляет ваши глаза, тогда я могу написать сам, а вы только подпишетесь.

Мадам Амадис с удовольствием приняла такое предложение, и Тефер написал просьбу на имя начальника полиции об освидетельствовании сумасшедшей и помещении ее в больницу.

Старуха подписала дрожащей рукой свое имя крупными и неправильными буквами.

– Все это должно остаться между нами, – сказал полицейский, складывая бумагу. – В ваших интересах, чтобы никто не знал, что вы действовали по моему внушению.

– О! Я ничего никому не скажу.

– Тогда я могу поручиться за ваше спокойствие. Вас никто не потревожит.

Мадам Амадис вздохнула, но уже без горечи. Мирный горизонт, который открывали ей слова полицейского, был целебным бальзамом для ее сердца.

– А скоро пришлют докторов? – спросила она.

– Да, конечно, скоро.

– Завтра, может быть?

– Возможно, но я не могу сказать наверняка. Впрочем, их посещение не должно вас никоим образом беспокоить. Они будут относиться к вам со всем уважением, которое вы заслуживаете. А пока до свидания, я скоро буду иметь честь снова вас увидеть.

С этими словами Тефер почтительно поклонился и вышел, провожаемый до дверей старухой.

Первая часть плана инспектора удалась: он сыграл свою роль как первоклассный артист.

Вторая часть имела не меньший успех. Донесения полицейских инспекторов пользуются большим доверием, даже слишком большим в известных случаях.

Тефер слыл ловким, безукоризненным и усердным. Администрация питала к нему неограниченное доверие и верила ему на слово.

Да и как было усомниться, когда он хлопотал во имя общественной безопасности, не преследуя никаких личных выгод?

На другой день, около часа, начальник полиции явился на Королевскую площадь в сопровождении двух докторов.

Тефер ждал их у дверей дома.

– Позвольте мне, – сказал он начальнику, – войти первым и предупредить мадам Амадис о вашем посещении. Этой даме семьдесят лет, ваше неожиданное появление может так взволновать ее, что это будет иметь для нее вредные последствия.

– Ступайте, – сказал начальник полиции. – Мы пойдем за вами через пять минут.

Тефер бросился по лестнице.

– Это будет сегодня? – спросила мадам Амадис, когда он вошел к ней.

– Да, сегодня, но не бойтесь ничего. Я сумел согласовать ваши интересы с законными требованиями администрации. Не будет никаких расспросов о прошлом. Сейчас сюда придут доктора в сопровождении одной высокопоставленной особы, чтобы засвидетельствовать помешательство Эстер Дерие. Это только формальность.

– Ах! – прошептала старуха. – Я боюсь!

– Повторяю, что вам нечего бояться. Вам зададут несколько вопросов; отвечайте на них коротко и спокойно, и тогда все пойдет как по маслу.

В передней послышался звонок.

– Вот они, – сказал Тефер.

Спустя минуту в гостиную вошли доктора и начальник полиции и вежливо поклонились мадам Амадис, сердце которой сильно билось, волнуемое двумя различными чувствами: страхом и любовью к Эстер, к которой старуха действительно была очень привязана.

– Я получил вашу просьбу, милостивая государыня, – сказал начальник полиции, – и пришел исполнить свой долг.

Мадам Амадис залилась слезами.

– Ах! Какое это горе для меня! – вскричала она. – Так я должна буду рас^аться с бедняжкой, которую люблю всей душой?

– Это чувство очень естественно и делает вам честь, – продолжал начальник полиции. – Мы понимаем, как тяжела должна быть для вас разлука. Но что же делать? Это необходимо!

– Увы! Я понимаю… но все-таки тяжело…

– Особу, о которой идет речь, зовут Эстер Дерие?

– Да.

– Приведите ее, пожалуйста.

– Она в своей комнате. Не лучше ли пойти к ней, чтобы предупредить припадок?

– Да, будьте так добры, проведите нас.

Мадам Амадис, едва держась на ногах, прошла в комнату Эстер, доктора и полицейские последовали за ней.

Эстер в широком темном пеньюаре, с распущенными по плечам волосами, стояла посреди комнаты и не спускала глаз с обгоревшего клочка бумаги, который был у нее в руках.

Стук отпирающейся двери заставил ее поднять голову. При виде чужих она, видимо, испугалась и бросилась в проем окна, пытаясь спрятаться за занавесом.

Один из докторов наклонился к старухе и шепнул ей на ухо:

– Заговорите с ней… Узнав ваш голос, она, без сомнения, успокоится.

Действительно, как только мадам Амадис заговорила, Эстер заметно успокоилась, перестала прятаться и даже дала взять себя за руку и вывести из укрытия.

Но вдруг она увидела Тефера. Тотчас же выражение ее лица изменилось и стало угрожающим. Глаза сверкнули, и с гневным криком она хотела было броситься на него, произнося несвязные слова, между которыми часто повторялось «Брюнуа».

Доктор с силой схватил ее за руку и, пристально глядя ей в глаза, сказал повелительным тоном:

– Тише! Успокойтесь… Я этого хочу, я приказываю!

Под влиянием магнетического взгляда доктора Эстер в течение нескольких секунд была неподвижна, как бы окаменев. Потом нервная дрожь пробежала по ее телу, и она опустила голову.

Судорожно сведенные руки разжались, и клочок бумаги, который она держала, упал на пол, к величайшей радости Тефера.

– Давно она больна? – спросил доктор, обращаясь к мадам Амадис.

– Да, уже давно… лет двадцать.

– И не было сделано никаких попыток вылечить ее?

Тефер, видя смущение старухи, поспешил ответить за нее:

– Мадам Амадис сделала все, от нее зависевшее. Несколько лет назад она советовалась с лучшими докторами Парижа, не жалела средств, но все было напрасно.

– Что стало причиной помешательства?

Мадам Амадис открыла рот, чтобы ответить, но Тефер предупредил ее:

– Испуг во время пожара.

– И до сих пор она была неагрессивна?

– Эстер – настоящий ягненок, – ответила старуха.

– Однако, – продолжал доктор, – сейчас был припадок, который мог стать опасным, если бы я не предупредил его…

– Есть какие-нибудь родственники у больной? – спросил начальник полиции.

– Никого. В то время, когда она лишилась рассудка, ее отец, полковник Дерие, умер от апоплексического удара. Отец и дочь жили в одном доме со мной, и я взяла ее к себе. Я думала никогда не покидать ее.

– Все это, как я уже говорил, делает честь вашему сердцу, но могут выйти для вас большие неприятности… Мы немедленно же примем меры, чтобы поместить эту женщину в больницу, где она найдет уход, которого требует ее положение. Есть у вас какие-нибудь бумаги этой несчастной?

– Да.

– Какие же?

– Метрическое свидетельство… свидетельство о смерти ее отца и…

Старуха остановилась, перехватив грозный взгляд Тефера.

– И что? – спросил начальник полиции.

– Это все.

– Передайте мне, прошу вас.

– Сейчас принесу.

Мадам Амадис вышла.

– Нельзя терять ни минуты, – сказал один из докторов. – Мы сейчас составим протокол осмотра, и вы теперь же перевезете ее в больницу, так как ее нельзя оставлять на свободе.

Он вынул из портфеля лист гербовой бумаги и чернильницу и, усевшись за стол, начал писать, перекинувшись несколькими фразами со своим товарищем.

Вернулась мадам Амадис с бумагами Эстер, в числе которых, конечно, не было свидетельства о браке.

Начальник полиции бегло просмотрел их и передал доктору. Пока доктора и начальник полиции занимались составлением протокола, а мадам Амадис тревожно ловила каждую их фразу, Тефер незаметно подошел к Эстер и поспешно поднял лежавший у ее ног обгоревший кусок бумаги так, что никто этого не замети.

Наконец протокол был написан и подписан всеми присутствующими. Мадам Амадис подписалась последней со слезами на глазах.

– Теперь, милостивая сударыня, – сказал начальник полиции после нескольких банальных фраз утешения, – нам остается только проститься с вами.

– Вы увезете Эстер? – прошептала старуха, с трудом сдерживая рыдания.

– Ведь для этого мы и пришли, вы это сами знаете.

– Куда вы ее повезете?

– Этого я еще не знаю… решит администрация. Впрочем, вас это не касается, по крайней мере, теперь, так как первое время, может быть, несколько месяцев, вам нельзя видеть больную для ее же пользы. Когда разрешат, я тотчас же дам вам знать. До свидания.

Доктора и полицейские ушли, уводя Эстер, которая не оказала ни малейшего сопротивления и точно так же не обращала внимания на поцелуи, которыми осыпала ее мадам Амадис.

Две кареты ожидали их у дверей дома.

Так как дело было спешное, то все необходимые формальности были скоро исполнены, и инспектор получил приказ отвезти Эстер Дерие в Шарантонский сумасшедший дом.

Безумная была все еще в каком-то оцепенении; она, не сопротивляясь, позволила посадить себя в карету и молча забилась в угол. Тефер сел рядом с ней и посадил впереди двух агентов.

Во время пути Тефер, озаренный внезапной мыслью, вынул бумаги, данные ему для передачи директору больницы, и стал их рассматривать.

Направление в больницу было составлено в обычной форме. В графе замечаний стояли только слова: «Ввиду общественной безопасности».

Тефер кивнул с довольным видом и снова спрятал бумаги в карман.

Когда фиакр доехал до Шарантона и повернул на улицу Гравель, ведущую к больнице, инспектор постучал в стекло и велел кучеру остановиться.

– Присмотрите за ней, – сказал он своим подчиненным, – я вернусь через десять минут.

И он удалился скорым шагом по направлению к Шарантонскому мосту. Он вошел в находившееся на углу кафе и велел подать кружку пива и чернильницу. Попробовав пиво, которое неожиданно оказалось хорошим, он вынул из кармана предписание и, разложив его на столе, приписал следующие слова: «отдельно-секретная» и два раза подчеркнул их. Затем расплатился, сложил бумаги и вернулся к ожидавшему его фиакру.

Спустя четверть часа экипаж въезжал уже на первый двор сумасшедшего дома.

Эстер привели в кабинет директора, который, прочитав предписание, тотчас же вписал ее в список больных.

– Куда отвести ее? – спросил дежурный доктор, когда Тефер и его спутники вышли из кабинета.

– В отделение секретных, – ответил директор. – Это будет пациентка нашего нового адъюнкта Этьена Лорио.

Отчитавшись в префектуре о своей поездке, Тефер, не медля ни минуты, отправился к герцогу, чтобы сообщить ему приятную новость.

Герцог, загримированный и одетый как старый буржуа, только что вернулся из Зоологического сада, куда он часто ходил гулять, чтобы рассеять скуку.

Увидев Тефера, веселого и сияющего, герцог улыбнулся в первый раз за много дней. Он догадался, что все хорошо. Эта догадка обратилась в уверенность, когда Тефер рассказал ему подробно обо всем случившемся.

– Поздравляю вас! – воскликнул он. – Вы ведете дело с быстротой и ловкостью выше всяких похвал. Значит, я теперь совершенно избавлен от этой сумасшедшей?

– Да, и благодаря словам «отдельно-секретная», которые я догадался вставить в предписание, теперь никому не позволено будет ее видеть, так что даже, если Рене Мулен случайно узнает, что она в Шарантоне, это ни к чему не приведет.

– Тефер, я вам очень обязан… и вы не раскаетесь, что услужили мне, даю вам честное слово!

– Я уже давно знаю щедрость господина герцога и заранее выражаю мою безграничную благодарность.

– Что еще можете вы мне сообщить?

– Я принес вам еще кое-что, – сказал Тефер, вынимая из бумажника обгоревший клочок бумаги.

– Что это?

– Обрывок письма, которое вы сожгли у Рене Мулена. Тут видно еще несколько строк, хотя и неполных, но все еще могущих сильно вас скомпрометировать. Я позволю себе посоветовать вам окончательно их уничтожить.

Жорж взял бумагу и стал ее рассматривать.

– Да, это было опасно, – прошептал он, – но опасность сейчас исчезнет. Вы обо всем думаете, Тефер! Вы – превосходный помощник!

И герцог поспешил сжечь остатки письма.

– Теперь, – сказал Тефер, – я буду следить за Рене Муленом, но, правду сказать, я считаю его совершенно безвредным.

– А о Клодии Варни все еще нет никаких вестей?

– Никаких!… Из последних отчетов моих агентов я заключил, что ее еще нет в Париже. Я буду теперь искать в Англии.

– Для всего этого вам, конечно, нужны деньги?

Тефер с улыбкой молча поклонился.

Сенатор достал из бумажника шесть банковских билетов по тысяче франков и подал ему.

Полицейский рассыпался в благодарностях и ушел в восторге от щедрости герцога.

ГЛАВА 7

Тефер не лгал, говоря о своих постоянных поисках Клодии Варни. Он рассылал по всему Парижу многочисленных агентов, которые усердно служили ему, воображая, что он действует по инструкциям префектуры.

Но Клодия не находилась.

Конечно, Тефер понимал, что бывшая любовница Жоржа де Латур-Водье могла скрываться под каким-нибудь вымышленным именем, но как было угадать его?

Он искал ее по всем первоклассным отелям, но безрезультатно.

У Клодии была своя полиция в лице тайного агента шевалье Бабиласа Сампера, одного из лучших агентов сыскного бюро «Рош и Фюммель».

У Бабиласа Сампера не было недостатка в уме и ловкости; к тому же обещание Клодии подогревало его усердие.

Утром того дня, когда Тефер отвозил в Шарантон Эстер Дерие, шевалье позвонил в двери дома на улице Берлин и был тотчас же принят мистрисс Дик-Торн.

– Ваше посещение, – сказала она, – заставляет меня предполагать, что вы хотите что-то сообщить мне.

– Действительно, сударыня, и, смею надеяться, что вы будете довольны моим рапортом.

– Отыскали вы следы мадам Амадис?

– Да, хотя и не без труда.

– Она жива?

– Да, сударыня.

– А! – сказала радостно Клодия. – Она, должно быть, очень стара?

– Она уже не первой и даже не второй молодости, но все-таки ей уже семьдесят лет, и она очень хорошо сохранилась. Она живет на Королевской площади в доме номер

24. Это обозначено в донесении, которое я сейчас буду иметь честь вручить вам.

С этими словами шевалье Сампер развернул большой лист бумаги, весь исписанный мелким убористым почерком.

– Мадам Амадис живет одна? – спросила с живостью мистрисс Дик-Торн.

– Нет, сударыня… с ней живет одна особа, гораздо моложе ее.

– Как ее зовут?

– Эстер Дерие.

– И она жива!… – прошептала радостно Клодия. – Положительно, судьба мне благоприятствует!

– Но, – продолжал шевалье, – я должен прибавить, что мадам Эстер Дерие – сумасшедшая, и уже много лет.

– И, несмотря на это, мадам Амадис держит ее у себя по-прежнему?

– Да, сударыня, и ухаживает за ней с необыкновенной заботливостью.

– Действительно, необыкновенной! – заметила Клодия. – Это помешательство, – продолжала она после минутного молчания, – будет, конечно, вредить моим планам, но ведь нет таких препятствий, которые нельзя было бы устранить! Что же дальше?

– Я занимался также сенатором, герцогом де Латур-Водье.

– Что же нового?

– Ничего! Герцог несколько дней не выходил из дома.

– А его сын?

– Утром, говорят, в суде, а по вечерам отправляется ухаживать за своей невестой мадемуазель Изабеллой де Лилье.

– Вы мне говорили, кажется, что он любит эту девушку?

– Так все говорят.

– В годы маркиза одной невесты недостаточно, даже когда ее обожаешь… У него, конечно, есть любовница?

– Нет, насколько мне известно.

– Все-таки наведите об этом справки.

– Хорошо, сударыня.

– Ну, а какие друзья у маркиза?

– Близкий только один – молодой доктор, с которым он вместе учился… школьное товарищество обратилось в серьезную дружбу.

– Как зовут доктора?

– Этьен Лорио.

– Где он живет?

– Этого я не знаю.

– Узнайте и скажите мне.

– Завтра же это будет сделано.

– Что же дальше?

– Больше ничего… тут кончается донесение, которое я имею честь вручить вам.

Клодия взяла бумагу и заперла ее в шкафчик черного дерева.

– Теперь, – сказала она, – сведем наши счеты. Сколько я вам должна?

Закончив финансовый вопрос, шевалье Бабилас спросил, какие будут новые приказания.

– Пока никаких, я хотела бы только обратиться к вам с одним вопросом… Вы ведь хорошо знаете Париж?

– Как свои пять пальцев… Я – чистокровный парижанин.

– Я собираюсь устроить недели через две маленький праздник. Моих слуг будет мало, и я хотела бы нанять метрдотеля и нескольких лакеев, но только людей надежных… Можете вы достать их мне?

– О да, сударыня, и это для меня тем легче, что многие из моих друзей занимаются наймом прислуги опытной и безукоризненной нравственности.

– Прежде всего я просила бы вас приискать мне метрдотеля. Если он мне понравится, я оставлю его в доме.

– Нет ли каких-нибудь особенных условий?

– Да… я хотела бы, чтобы он знал немного английский. Хотя бы, чтобы его можно было понять и он сам все понимал бы.

– Это небольшое затруднение… займусь сегодня же.

– Вы меня очень обяжете.

– Когда же вам будут нужны дополнительные слуги?

– К дню праздника.

– А метрдотель?

– Пришлите его, как только найдете. Повторяю, что мне нужен надежный человек, и чем скорее, тем лучше.

– Думаю, могу обещать вам, что вы будете довольны.

Шевалье Сампер откланялся и ушел, удовлетворенный полученной платой. Он решил поместить объявление в «Афишах», что значительно упростило бы дело и избавило его от труда искать самому.

Когда Клодия осталась одна, лицо ее приняло радостное и торжествующее выражение.

– Ну, моя звезда ярко блестит! – прошептала бывшая куртизанка. – Эстер Дерие, вдова герцога Сигизмунда де Латур-Водье, жива – это самое важное. Она будет главной картой в моей игре. Она сумасшедшая, но что же из этого? Мне достаточно сказать Жоржу о ее существовании, чтобы заставить его затрепетать передо мной. Она или ее опекун имеют право требовать имущество покойного мужа, завещание которого в моих руках… О! Теперь я сильна! Надо увидеть Жоржа, – продолжала она после короткого размышления. – Если бы я пошла к нему, он меня не принял бы. Он должен прийти сюда! Здесь я докажу ему, как крепка связывающая нас цепь… Здесь я буду приказывать, как бывало, и он будет повиноваться… Он будет в числе приглашенных на мой праздник, не подозревая, что мистрисс Дик-Торн – его бывшая любовница Клодия Варни. Пусть попробует отклонить мое приглашение! Он об этом и не подумает, так будет затронуто его любопытство. Я хочу видеть здесь также и его приемного сына, Анри де Латур-Водье, этого адвоката, о котором говорит весь Париж. У меня есть план, касающийся и его, который должен осуществиться. Я управляю будущим, так как благодаря прошлому на моей стороне сила! И я ею воспользуюсь!

Клодия улыбнулась и пошла в свой будуар, где ждала ее горничная.

Скоро туда же пришла поздороваться ее дочь Оливия.

– Люби меня, дитя мое! – сказала бывшая куртизанка, прижимая ее к груди. – На всем свете я люблю только одну тебя. Я все думаю о тебе, о твоем счастье, о твоем богатстве, и ты будешь, обещаю тебе, очень счастлива и очень богата!

Обретя свободу, Рене Мулен вернулся в свою квартиру на Королевской площади, к великой радости мадам Бижю, которая начала по-прежнему ему прислуживать.

Он выходил утром и возвращался вечером, посвящая все свое время Берте. Он еще не расспрашивал привратницу насчет сумасшедшей жилицы первого этажа. Ему казалось, что еще не наступило удобное время для этих расспросов, так как ждал объяснений Жана Жеди.

Со своей стороны, и мадам Бижю, помня советы таинственного посланца, остерегалась заводить речь об Эстер Дерие.

Поэтому Рене и не подозревал, что она теперь в Шарантонском сумасшедшем доме.

Механик и сирота ждали с нетерпением освобождения Жана Жеди.

Два раза Рене ходил в тюрьму Сент-Пелажи, рассчитывая увидеться с ним, но оба раза вор был в карцере.

Наконец прошло семь дней.

– Завтра… – сказала Берта.

– Да, мадемуазель, завтра, если Богу будет угодно, мы узнаем, по какому пути должны идти, чтобы достичь нашей цели.

– Я с нетерпением жду встречи с человеком, который, может быть, держит в руках оправдание моего отца.

– Хотите увидеть его завтра же в одно время со мной?

– Да, но возможно ли это?

– Без всякого сомнения… Арестантов освобождают по утрам в восемь часов. Будьте завтра в половине восьмого на углу улицы Клэ… Мы вместе пойдем к тюрьме.

– Не покажется ли странным присутствие молодой девушки?

– Никоим образом… Может быть, подумают, что вы сестра какого-нибудь арестанта, но что вам за дело до этого?

– Правда… так я пойду с вами.

На другой день в половине восьмого Берта была на условленном месте, где ее уже ждал Рене Мулен.

Механик пригласил ее войти в маленькое, скромное кафе, находившееся как раз против тюрьмы, и, спросив чашку кофе и рюмку водки, стал ждать появления Жана Жеди.

Пробило восемь часов.

Двери тюрьмы отворились, и вышли три или четыре человека.

– Ну что? – спросила с живостью Берта.

– Ничего еще, мадемуазель.

– Но эти люди…

– Это служащие тюрьмы, а не арестанты.

Прошло еще двадцать минут. Берта начинала находить, что время тянется страшно медленно.

Рене Мулена также беспокоило это непонятное промедление.

Наконец дверь опять отворилась, и из нее вышли три человека довольно жалкой наружности, каждый с маленьким свертком.

Двое из них обменялись рукопожатиями с кучкой подозрительных личностей, видимо их поджидавших.

Третий пошел прямо к кафе.

Рене Мулен нахмурил брови.

– Это освобожденные? – спросила Берта.

– Да, мадемуазель.

– Жан Жеди?

– Его нет, и дверь снова затворилась.

– Что же случилось?

– Я не знаю, но мы сейчас это выясним.

– У кого же?

– У этого человека… – ответил механик, указывая на того, кто в эту минуту входил в кафе.

– А! Это вы, товарищ? – сказал вошедший, увидев Рене. – Зачем вы здесь? Уж не ждете ли кого-нибудь?

– Да, и я, признаться, очень удивлен, что он не вышел вместе с вами…

– Кто же?

– Жан Жеди.

– Жан Жеди!… Ну, тогда вам придется порядком подождать. Он не придет.

Берта вздрогнула.

Рене почувствовал беспокойство.

– Он не придет? Почему же?

– Потому что его нет в Сент-Пелажи.

– Где же он?

– В Консьержери.

– Быть не может!… Жан Жеди был приговорен всего к семидневному аресту… сегодня вышел срок. Как же он мог попасть в Консьержери?

– Вы уж слишком много у меня спрашиваете… Я знаю только, что вчера утром его выпустили из карцера, куда он был посажен за пьянство в мышеловке и за сопротивление сторожам. В десять часов он был вызван вместе с арестантами, которых вели к следователю, и с тех пор больше не возвращался.