Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

Часть вторая
СИРОТА

ГЛАВА 1

С первого взгляда Рене узнал полицейского, арестовавшего его на Монпарнасском кладбище.

Он нахмурился, и лицо его приняло презрительное выражение.

– А! – сказал он. – Вам же поручено везти меня на обыск…

– Да, мне, – ответил Тефер с насмешливой улыбкой. – Я сам это просил. Мне хочется видеть, будете ли вы и на обыске так же горды, как во время ареста. Давайте руки!

– Зачем?

– Затем, чтобы надеть на них эти браслеты.

И Тефер вынул из кармана наручники.

Рене вздрогнул и побледнел.

– Как? Меня… меня везти в наручниках, как вора?

– Так всегда делается.

– Но это низость! Я протестую!

– Протестуйте сколько угодно. Но не вздумайте противиться; вы ничего не выиграете. Сила на стороне закона!

Рене понял, что всякое сопротивление бесполезно и только ухудшило бы его положение.

Он печально, со вздохом, опустил голову и протянул руки.

Яркий румянец выступил на его щеках.

Тефер надел наручники и, выведя Рене из тюрьмы, усадил его в фиакр. Тот прижался в угол и за все время переезда не проронил ни слова.

Когда они приехали на Королевскую площадь, начальник сыскной полиции уже ждал их, расспрашивая привратницу.

Мадам Бижю и не снилось, что Рене мог быть арестован, хотя она и заметила его исчезновение. Поэтому она была невероятно испугана, когда начальник сыскной полиции призвал ее во имя закона отвечать без утайки на все вопросы.

Однако ее смущение мало-помалу прошло, и язык развязался. Но то, что она знала про своею жильца, никоим образом не могло повредить ему. В заключение она заметила, что Рене Мулен всегда казался ей добрым малым и она не может примириться с мыслью, что он вор.

– Да он не вор, – возразил начальник сыскной полиции.

– Господи!… Так неужели он убил кого-нибудь?

– И в этом его не обвиняют…

– Так зачем же его держать в тюрьме, если он не вор и не убийца?

– А затем, что он заговорщик и замышляет что-то против правительства.

Это объяснение сильно подняло Рене в глазах привратницы.

Он думал свергнуть правительство, и его арестовали! Стало быть, его боялись!… Стало быть, он очень важная особа!…

Мадам Бижю готова была гордиться честью, которую оказал ее дому Рене, поселившись в нем.

Наконец явился Тефер, и за ним агенты ввели механика.

Мадам Бижю со слезами на глазах протянула Рене руку.

– Ах!… Бедный господин Рене! – воскликнула она. – Вот неожиданность-то! Кто бы мог подумать, что вы залезли по шею в политику!

Механик пожал ей руку и отвечал, смеясь:

– Не верьте этому… Я жертва дурной шутки. Но она скоро разъяснится, и эти господа узнают, что я за человек.

Тут мадам Бижю заметила наручники.

– Господи!… – воскликнула она.

– Да, точно у убийцы! – сказал с горечью Рене. – Нельзя ли избавить меня от этого позора? – прибавил он, обращаясь к начальнику сыскной полиции. – Даю вам честное слово, что не буду пытаться убежать.

Тот велел снять наручники. Тефер нехотя повиновался, бросив на Рене злобный взгляд.

– А где слесарь? – спросил у инспектора начальник.

– Зачем? – вмешалась привратница. – Чтобы открыть дверь?

– Да… арестованный уверяет, что он потерял ключ.

– Но ведь их два…

– Другой у меня в столе, – ответил Рене.

По знаку Тефера один из его подчиненных вышел и вскоре вернулся со слесарем.

Все двинулись по лестнице на четвертый этаж.

– Вот здесь, господа, – сказал Рене, указывая на свою дверь.

С помощью отмычки дверь была открыта, и полиция вошла в квартиру.

Войдя, Тефер быстро огляделся. Рене сделал то же самое и очень обрадовался, заметив, что кто-то уже был здесь. Открытые двери в боковые комнаты не оставляли в этом никакого сомнения.

Стало быть, мадам Леруа последовала его совету и накануне вечером взяла деньги и драгоценное письмо.

Лицо механика сияло. Это не укрылось от Тефера, и он невольно задал себе вопрос, что может того так радовать.

– Вы знаете цель обыска? – спросил он. – Вас обвиняют в посредничестве между итальянскими революционными агитаторами в Лондоне и парижскими тайными обществами. Избавьте нас от долгих поисков! Откровенное признание смягчит, быть может, судей.

– Боже мой, – возразил Рене совершенно спокойным тоном, – мне, значит, надо повторить вам то, что я говорил вчера следователю: я – жертва непонятной, но неоспоримой ошибки. Я не занимаюсь политикой и никогда не принадлежал ни к какому тайному обществу ни во Франции, ни за границей… Я уехал из Парижа восемнадцать лет назад, и у меня нет здесь даже знакомых. Я вовсе не желаю изменять форму правления и не имею никакого основания питать вражду к императору, который не причинил мне никакого зла и даже не подозревает о моем существовании. Вы мне не верите и думаете найти здесь доказательства моей вины. Что ж, ищите… Заранее предупреждаю, что вы ничего не найдете.

– Где ваши бумаги? – спросил начальник полиции.

– Все, какие есть, лежат в письменном столе в спальне.

– Где эта комната?

– Направо…

– Идите…

«Сейчас нам придется изменить тон! – сказал себе Тефер, думая о записке, вложенной герцогом в синий пакет. – Увидим, что будет тогда с этой невозмутимой уверенностью!»

На столе стоял забытый Тефером фонарь. Восковая свеча сгорела до конца.

Торжествующая улыбка мелькнула на губах механика.

Этот не принадлежавший ему фонарь был неоспоримым доказательством прихода мадам Леруа.

Тефер слегка побледнел, и капли пота выступили у него на лбу.

Он не заметил в открытом ящике золота и банковских билетов, бывших там вчера.

Он подумал о помешанной.

Если она взяла эти деньги, она могла также взять и пакет с надписью «Правосудие!».

– Вы так и оставили стол открытым? – спросил начальник полиции.

– Да.

Тефер взглянул на него с недоверием.

«К чему эта ложь? – подумал он. – Он должен помнить, что стол был заперт. Да и фонарь не его, и это должно было бы смутить, а он, кажется, находит все это естественным! Что это значит?»

Между тем начальник полиции внимательно просматривал бумаги.

Рене смотрел на него с улыбкой и по временам бросал на Тефера насмешливые взгляды.

Поведение механика начинало смущать инспектора, который решительно не мог понять его.

«Ключ, правда, был в замке, но стол был заперт, – говорил он себе. – Я как теперь вижу деньги, которые лежали в этом ящике. Рене, конечно, заметил, что они исчезли, и, однако, не обращает на это внимания. Подозрительно! Женщина, которая вошла тогда вслед за нами, может быть, только притворялась помешанной. Не была ли она сообщницей Рене? И мы оставили ее одну… Какое безрассудство! А всему виной нелепый испуг герцога!»

Бумаги были просмотрены уже на три четверти, а пакет с обвинительной запиской все не находился.

Наконец все было перерыто, и не нашлось ничего сколько-нибудь подозрительного.

Тефер дрожал от бешенства.

«Нет никакого сомнения, – думал он, – эта безумная была такая же сумасшедшая, как и я… Черт возьми! Однако эти люди хитры! Ну, да все равно: наш молодец еще не на свободе. Мы тоже не дураки и сумеем еще как-нибудь извернуться».

Видя безуспешность поисков, начальник полиции сделал недовольную мину.

– Впрочем, – сказал он спустя минуту, – такие важные бумаги, как те, которые мы ищем, не оставляются на виду. Всякий старается спрятать их как можно дальше, но мы вооружимся терпением и исполним свой долг до конца. Вы по-прежнему отказываетесь говорить? – прибавил он, обращаясь к Рене.

Механик весьма непочтительно пожал плечами.

– Опять повторяю: я не могу говорить, так как мне нечего сказать. Вы хотите, чтобы я признался в том, чего не существует. Эти бумаги единственные, какие только у меня есть.

– Ну, увидим! – вскричал начальник полиции, задетый за живое. – Пусть перероют всю квартиру, чтобы ни одного угла не осталось не осмотренным.

Агенты, и Тефер усерднее всех, принялись за розыски, все перерыли, но, конечно, ничего не нашли. Они поднимали паркет, стучали в стены и потолок, перещупали все платья – напрасно!

Наконец пришлось оставить всякую надежду, и начальник полиции, раздосадованный в высшей степени, велел везти Рене назад в тюрьму, а сам отправился в суд сообщить следователю о плачевных результатах обыска.

Комиссионер не явился в этот день на свое обычное место на улице Нотр-Дам-де-Шан, мнимый брат привратника в это утро отправился в Труа, где какая-то колпачная фабрика несла большие потери из-за его отсутствия.

Доктор Лорио поднялся ранним утром после бессонной ночи. Накануне смущение Берты произвело на него очень тяжелое впечатление.

Предлог, под которым она отказала ему в вечернем визите, показался ему, не без основания, подозрительным. Почему, в самом деле, Берта так спешила отнести работу, которую она могла, без всякого сомнения, отложить на несколько часов?

Что значит эта отсрочка, когда дело шло о здоровье матери?

Вероятно, Этьен ошибался, думая, что Берта его любит, что она рада видеть его…

Напрасно проборовшись всю ночь с сомнениями и мрачными мыслями, племянник Пьера Лорио решил идти пораньше к мадам Монетье, надеясь, что мать или дочь дадут ему правдоподобное объяснение их вчерашнему смущению.

Подходя к дому, где жила мадам Леруа, он увидел фиакр, медленно ехавший вдоль тротуара.

Кучер не сидел на козлах, а шел рядом с лошадьми. Сделав еще несколько шагов, Этьен узнал с удивлением Пьера Лорио и фиакр номер 13.

– Дядя! Вы! – воскликнул доктор, протягивая руку почтенному вознице. – Что вы тут делаете?

– Хожу из дома в дом, и это мне очень не нравится, – отвечал Пьер Лорио.

– Вы ищете кого-нибудь?

– Да.

– Кого же?

– Одну даму.

– Даму, которая вам не заплатила?

– Нет, она заплатила и даже на чай дала…

– Так зачем же вы ее ищете?

– Хочу возвратить ей вещь, которую она оставила вчера вечером в моем фиакре.

– Разве вы не знаете, куда ее привезли?

– Я знаю, что она велела остановиться у номера 15, но это была хитрость. Она там не живет… Она прошла дальше, как мне показалось, в этот дом.

Лорио указал на номер 19.

Этьен вздрогнул.

– Сюда! – вскричал он.

– Да, я в этом уверен… Ну, сейчас мы это узнаем… А ты как поживаешь?

– Хорошо, дядя.

– Ты что-то бледен… Слишком много работаешь.

– Я плохо спал.

– Нет ли у тебя неприятностей?

– Нет, дядя.

– Ну и отлично! А ты зачем на этой улице?

– Я тоже, как и вы, иду в дом 19.

– У тебя там есть пациенты?

– Да, одна бедная женщина, очень опасно больная.

– Которую ты вылечишь?

– Я не смею надеяться… Надо почти чудо, чтобы спасти ее.

– И давно ты уже сюда ходишь?

– Больше трех месяцев.

– Тогда ты, может быть, встречал мою вчерашнюю даму?

– Да ведь вы не уверены, что она живет здесь!

– Если бы я был уверен, я прямо позвонил бы у ее квартиры.

– Где она взяла ваш фиакр?

– На улице Реннь… Это молодая девушка лет девятнадцати-двадцати, хорошенькая, даже красавица!… Блондинка, бледная и в глубоком трауре.

– Молодая красивая девушка, блондинка, бледная и в трауре… – повторил доктор.

– Да.

– И вы встретили ее на улице Реннь?

– Ведь я уже сказал тебе…

– Который был час?

– Половина девятого… Собиралась гроза, да еще какая, ветер точно хотел снести холмы Монмартра. Я думал отвести домой Тромпетту и Риголетту…

– Но поехали с ней… – сказал Этьен.

– Чего же ты хочешь. Дамочка говорила, что ей необходимо идти, что скоро разразится гроза и ей не найти другого фиакра. Я понял, что речь идет о свидании, и не мог отказать, так как ты знаешь, что для влюбленных у меня очень нежное сердце. Ну, мы и поехали.

При этих словах смутное предчувствие закралось в сердце Этьена, хотя он не знал, о ком говорит его Дядя.

– И куда же вы свезли эту даму?

– На другой конец Парижа, на Королевскую площадь. Она остановила меня перед домом 18, но тайком прошла три дома дальше и вошла в номер 24. Какие хитрые эти женщины!

– Долго она там оставалась?

– Ах! Милый мой, не говори об этом! Я уж начинал думать, что она не вернется. Меня это злило, тем более что дождь лил так, как будто бы открыли все краны водопроводов! Для меня лично это ничего не значило, так как я стоял под аркой, но бедные мои лошадки подставляли спины под ливень, и, уверяю тебя, это вовсе не казалось им забавным. Да уж, заставила же нас ждать эта девчонка! Можешь поверить мне на слово, что ей не было скучно.

– Но что же это с тобой? – вскричал Пьер Лорио, прерывая свой рассказ. – Ты еще побледнел… Уж не хочешь ли ты упасть в обморок, как баба?

– Это ничего, не беспокойтесь, дядя. Ваш рассказ меня очень интересует. Ну, так что же, и вы привезли вашу даму сюда?

– То есть она схитрила, как и на Королевской площади, и вышла у номера 15, чтобы войти в 19-й.

– И вы говорите, что она что-то забыла в фиакре? – Да.

– Что же?

– Брошку с портретом какого-то красивого молодого человека. Хочешь посмотреть?

– Да, с удовольствием.

Пьер Лорио вынул из кармана тщательно завернутую в бумагу брошку с портретом Абеля, которую Берта потеряла дорогой.

Этьен едва не вскрикнул, и сердце его болезненно сжалось.

– Теперь сомнение невозможно, – с горечью прошептал он вполголоса, – вчерашнее смущение мне теперь совершенно понятно! Берта спешила на свидание! А я люблю ее всей душой! Я считал ее чистой, как ангел… Она знала, что она для меня все, и обманывала меня! Какая низость!

Молодой человек опустил голову и закрыл лицо руками, чтобы скрыть слезы.

Пьер Лорио слушал племянника, разинув рот, в легко понятном недоумении.

Однако последние слова Этьена были для него лучом света.

– Черт побери! – вскричал он. – Возможно ли это? Девушка, которую ты любил, у которой умер недавно брат и мать опасно больна… наконец, на которой ты хотел жениться, неужели это она?

– Она, дядя, она! – прошептал доктор.

– Ну, это скверно…

– Ужасно!

– Если бы я только подозревал, в чем дело, я не стал бы мочить моих бедных лошадок. Ну, голубчик мой, тебе надо запастись мужеством.

– Его у меня довольно!

– Очень может быть, но только ты это пока скрываешь и очень уж даже усердно. Разве мужчина может так плакать?

Этьен поспешно вытер слезы.

– Дядя, дайте мне этот медальон… Я передам его хозяйке.

– Ах, с удовольствием!… У меня, знаешь, очень пылкий характер, и я не удержался бы и сказал ей все, что думаю… а этого лучше не делать… На, бери… я пойду пока завтракать… Когда ты зайдешь ко мне?

– Скоро…

– Ну, так прощай.

Пьер Лорио взобрался на козлы, пожал руку племяннику, повернул лошадей и поехал.

Этьен несколько минут еще простоял на тротуаре, прежде чем войти в дом.

– И ведь как я любил ее! – прошептал он печально и задумчиво.

Берта, несмотря на волнения и усталость прошлого вечера, поднялась ранним утром и тотчас же пошла в комнату матери. Положение больной показалось ей очень серьезным. У Анжелы был сильный жар, и она дурно провела ночь.

Припадки удушья делались все чаще и упорнее.

Испуганная этими тревожными признаками, Берта с нетерпением ждала прихода доктора.

Наконец, в девять часов послышался звонок в дверь. Она бросилась открывать.

Вошел Этьен бледный, но спокойный, и холодно поклонился.

– Ах, доктор, – сказала она, – если бы вы знали, как я ждала вашего прихода!

– Разве больной стало хуже?

– Да, я боюсь…

С первого взгляда Этьен заметил, что в последние несколько часов болезнь сделала большие успехи.

Он взглянул с упреком на Берту и повторил вчерашний вопрос:

– Что же такое случилось, мадемуазель?

– Ничего, ничего, доктор, – ответила мадам Леруа чуть слышным голосом. – Я испугалась вчера грозы… вот и все.

«Бесполезная ложь! – сказал себе Этьен. – Эта несчастная или сообщница дочери, или та ее обманывает. Она, несомненно, перенесла вчера сильное потрясение. Какая-нибудь мрачная драма разыгралась в этом доме, и то, что я предвидел, случилось… Теперь уже я ничего не могу сделать: бедная женщина погибла, и погибла, без сомнения, по вине дочери!»

– Не чувствуете ли вы тупой боли в ногах, особенно ниже колен?…

Мадам Леруа ответила утвердительно.

Этьен осмотрел ее ноги и нашел их сильно распухшими. Он нажал на опухоль пальцем, тот явственно на ней отпечатался. Этьен сохранил внешнее спокойствие, но сердце его сжалось. Несмотря на то, что он узнал, он по-прежнему питал к больной глубокую привязанность.

– Приготовьте мне, пожалуйста, бумагу и перо, – сказал он ледяным тоном, обращаясь к Берте. – Я напишу рецепт.

Девушка вышла, стараясь сдержать слезы.

Тон доктора, сухой и резкий, поразил ее в самое сердце.

«Боже мой! – думала она. – Что с ним такое? Что я, ему сделала? Верно, он сердит на меня за то, что я не осталась вчера вечером дома… Но разве это моя вина? Увы! Мне надо привыкнуть к этой холодности. Роковая тайна, которую Этьен не должен знать, разделяет нас, быть может, навсегда. Лучше пусть он оставит меня… У меня не хватило бы духа оттолкнуть его и играть комедию равнодушия с сердцем, полным любви. Прощайте, все мои надежды! Прощайте, мечты о счастье!…»

В это время Этьен говорил Анжеле:

– Готовы вы сегодня во всем мне повиноваться?

– Да, доктор… Что же вы прикажете?

– Оставаться в постели. Вчера вы не были благоразумны. Вы вставали, и вас испугала гроза! Впрочем, у вас есть извинение: вы были одни… Мадемуазель Берта не должна была бы оставлять вас.

– Берта уходила ненадолго. Я задремала, и меня разбудил только ее приход.

«Она спала! – подумал молодой доктор. – Тогда все объясняется… Дочь воспользовалась этим, чтобы обмануть мать!»

– Я зайду сегодня вечером, – прибавил он вслух, – конечно, если мадемуазель Берте не надо будет опять куда-нибудь идти.

– Нет, сегодня она будет дома весь день.

– Так отдыхайте… и до свидания.

– Кажется, доктор, вы хотели написать рецепт?

– Я напишу его в соседней комнате.

«Бедная слепая мать! – думал он, выходя из комнаты больной. – Она умрет, ничего не подозревая».

Волнение душило его, невыразимая тоска сжимала сердце.

Молодая девушка ждала его в не меньшем волнении.

– Я не ошиблась, не правда ли, доктор? – спросила она дрожащим голосом. – Ее положение очень опасно?

– Да, мадемуазель, и я не стану скрывать, что ответственность падает на вас.

– На меня!

– Без сомнения!

– Как? Почему?

– Я уже говорил, что малейшее волнение может подвергнуть жизнь вашей матери опасности.

– Так что же?

– И она испытала сильное волнение, которое грозит ей смертью. От вас зависело избавить ее от него.

– Я вас не понимаю…

– Гроза испугала вашу мать, вашего присутствия достаточно было бы, чтобы ее успокоить… А вас не было дома.

Берта поняла, что ошиблась в своих догадках о причине внезапной холодности доктора.

– Это было необходимо… и я уходила ненадолго, – прошептала она.

– Вы уходили на три часа! – возразил Этьен.

Берта взглянула на него с изумлением и испугом.

– Вы возвращались в таком волнении, что даже забыли в фиакре вещь, которая должна быть очень дорога вам. – И он подал ей дрожащей рукой медальон, найденный Пьером Лорио.

– Мой медальон! – воскликнула Берта вне себя от изумления.

– Вы видите, что я все знаю, – продолжал печально доктор. – Вчера вы старались обмануть меня… Но я не так легковерен, как ваша бедная мать.

Выражение лица Берты внезапно изменилось. Оскорбленная гордость сменила изумление.

– Что вы думаете? – спросила она.

– Что могу я думать? Девушка бросает больную мать, уходит из дома в дождь и бурю… Она едет в отдаленную часть города и дает кучеру неверный адрес, как бы боясь, что за ней следят… Там она проводит два часа, забывая мать, забывая весь свет?! При возвращении она принимает те же предосторожности и выходит из экипажа не у своего дома. К чему такая таинственность, когда нечего скрывать? Вот факты. Что же я должен думать?

Яркий румянец залил щеки Берты.

Когда Этьен закончил, она схватилась руками за голову и вскричала:

– Боже мой!… Это ужасно!… Меня подозревают… Меня обвиняют… И это он!

– Да, это я! Я вас обвиняю! Я, который любил вас больше жизни, вы это хорошо знаете! Бедный безумец! Я построил счастье на песке… При первом толчке все рухнуло.

– О! Боже мой! Боже мой! – повторяла, рыдая, Берта.

– Вы не можете понять, что я выстрадал в эти часы. Но вам достаточно одного слова, чтобы заставить меня забыть все эти мучения. Берта, я хочу вам верить… Часто внешность обманывает… Оправдайтесь!

– Как?

– Сказав мне, зачем вы ездили на Королевскую площадь.

Что могло быть хуже положения бедной девушки? Слово, данное матери, запрещало ей открывать Этьену свое настоящее имя.

Берта сделала над собой героическое усилие и ответила почти твердым голосом:

– Гордость запрещает мне оправдываться перед тем, кто сомневается во мне… Мне нечего вам сказать… Я презираю ваши обвинения!

– Но разве вы не видите, что вам стоит сказать одно слово, чтобы я упал к вашим ногам, умоляя о прощении?!

– Я не скажу этого слова!

– Она меня не любит! – прошептал в отчаянии Этьен, ломая руки. – Она никогда меня не любила! Все кончено!!

Эти слова и тон, которым они были сказаны, взволновали Берту до глубины души, и на одну минуту решимость ее поколебалась. Любовь едва не победила долг.

«Я вас всегда любила, – готова была она сказать Этьену. – И буду любить до конца моей жизни! Не сомневайтесь во мне! Сейчас вы все узнаете!»

Но в эту минуту в соседней комнате послышался голос мадам Леруа, которая была удивлена длинным и таинственным разговором.

Берта опомнилась.

– Сейчас, мама, – сказала она. – Я сейчас приду к тебе.

И, обращаясь к доктору, прибавила:

– Если вы думаете, что я не имею больше прав на ваше уважение, я очень об этом сожалею, но ничего не могу сделать… Поэтому прошу вас впредь не задавать мне вопросов… Я не буду отвечать.

Невозможно выразить, каким ледяным и презрительным тоном были сказаны эти слова.

– Мадемуазель, – прошептал доктор, – вы жестоко наказываете меня за то, что я слишком прав. Все кончено! Мои мечты разбиты… Я вас более не увижу…

– А вы забыли про мою мать, доктор? – сказала тревожным тоном Берта. – Неужели вы не станете лечить ее?

– Оставим вашу мать! Не бойтесь… Я знаю свой долг и выполню его… Но, увы! Все скоро кончится.

– Что вы хотите сказать?

– То, что дни вашей матери сочтены…

– Это неправда! Вы говорите так, чтобы напугать меня!

– Спаси меня Бог от такой подлости!

– В таком случае, вы ошибаетесь! Это было бы слишком ужасно. После брата – мать… И я останусь одна на свете… Нет, я не хочу верить… Нет!

– Я сказал правду.

– О Боже! Еще недавно вы надеялись…

– Да, надеялся… Но вы сами, посмеявшись над моей любовью, разорвали нить, привязывавшую к жизни вашу мать.

Берта зарыдала.

Этьен поспешно написал рецепт.

– Вот, – сказал он, подавая бумагу, – я приду сегодня вечером.

И он вышел.

На лестнице он остановился, задыхаясь от волнения, и слезы брызнули у него из глаз. Но это была лишь минутная слабость.

– Что же! – прошептал Этьен. – Рана глубока, но не смертельна. Нельзя вечно сожалеть о том, что презираешь. Я забуду.

И он пошел вниз по лестнице.

ГЛАВА 2

Тефер, помня слова герцога, тотчас после обыска явился на улицу Святого Доминика.

Герцог был дома. Он знал, что его достойный помощник придет с донесением, и ждал его с нетерпением.

Он думал, что, может быть, Тефер узнал уже что-нибудь и о сумасшедшей, внезапное появление которой так сильно взволновало герцога в прошлый вечер.

Было бы ошибкой предполагать, что сенатор успокоился. Напротив, он даже испытывал большие беспокойство и страх, чем накануне.

Правда, он считал себя избавленным от Рене Мулена, которому теперь не миновать продолжительного заключения, но из письма, найденного механиком, он узнал, что его бывшая любовница и сообщница Клодия Варни собиралась приехать в Париж…

Ее письмо содержало очень ясную угрозу шантажа. Может быть, она уже приехала. Может быть, она приготовилась уже выйти на сцену и демаскировать свои батареи.

Таким образом, избавившись от одного врага, сенатор встречал другого, гораздо более сильного и, стало быть, более опасного.

Как бороться против женщины, которая жила его жизнью и знала ее всю до мельчайших подробностей?

Эстер Дерие также занимала его мысли, но в гораздо меньшей степени. Она ничего не могла сделать, и теперь он пожимал плечами при воспоминании о своей вчерашней слабости.

Единственная действительная опасность шла от Клодии! Бывшая куртизанка, конечно, по-прежнему обладала дьявольским умом. Дух интриги, любовь к роскоши должны были быть в ней те же, что и прежде.

Какой враг подобная женщина! Однако у герцога было перед ней некоторое преимущество. Она не могла подозревать, что ему известен ее скорый приезд в Париж.

Он предполагал, не без основания, что Клодия, подумав хорошенько, решила не посылать ему письмо, чтобы захватить его врасплох.

Благодаря счастливому случаю, у него было время принять меры к обороне.

Когда Тефер явился, он был немедленно введен в кабинет сенатора. Выражение лица инспектора было далеко не радостным, но герцог этого не заметил.

– Ну что? – спросил герцог. – Были вы сегодня утром на Королевской площади?

– Да, господин герцог, вместе с начальником сыскной полиции.

– И он не заметил, что в квартиру уже входили?

– Нет, ничего не заметил.

– Значит, все отлично?

– Не смею утверждать этого.

– Почему?

– Потому что вчера после нас там был еще кто-то.

– Как вы это узнали?

– Очень просто… Бумаги и деньги, которые мы видели вчера в столе, сегодня утром исчезли без следа…

– Исчезли!…

– Да, господин герцог, в том числе и записка, вложенная вами в конверт с надписью «Правосудие!».

– И она тоже?

– Поэтому Рене Мулен сегодня менее скомпрометирован, чем вчера… Против него нет серьезных доказательств…

– Кто же, думаете вы, мог взять все это?

– Э! Боже мой! Да та женщина, которая позволила себе назвать господина герцога «убийцей»!

– Тефер, – сказал он, – это невозможно… Женщина безумна.

– Безумна!… Это мне кажется очень сомнительным… Я думаю, что она совершенно в своем уме и, кроме того, сообщница Рене Мулена.

– Это одна догадка!

– Нет, господин герцог, убеждение, основанное на неоспоримых доказательствах.

– Каких же?

– Господин герцог помнит, конечно, что вчера мы нашли письменный стол запертым?

– Совершенно верно.

– Мы оставили его открытым и, кроме того, второпях забыли на нем мой фонарь.

– Это правда…

– В одном из ящиков была довольно большая сумма денег, вероятно, все имущество Рене Мулена…

– Ну так что же?

– А то, что, увидев стол открытым, а деньги пропавшими, он даже не моргнул и, по-видимому, нашел все очень естественным. Из этого я заключаю, что, вероятно, он неизвестным мне образом успел поручить кому-нибудь сделать то, что было сделано… А кто же может быть этот «кто-нибудь», если не мнимая помешанная, которой наше необдуманное бегство помогло привести в исполнение свои замыслы?

– Тефер, вы, должно быть, правы.

– Я очень рад, что господин герцог разделяет мое мнение.

– Не нашли ли вы следов этой женщины?

– Да… и очень легко. Она живет в том же доме и слывет действительно безумной, но она, наверное, притворяется с какой-нибудь тайной целью, которую я непременно постараюсь открыть… Она живет с дальней родственницей, старухой, чрезвычайно эксцентричной.

– Знаете вы имя этой старухи?

– Амади… госпожа Амадис…

«Я не ошибся! – подумал герцог. – Это действительно Эстер Дерие».

– От кого вы узнали все эти подробности? – прибавил он вслух.

– От привратницы… Теперь, господин герцог, у всякого вопроса две стороны. Я сказал вам, что предполагаю, но я не непогрешим… Может быть, эта блондинка в самом деле безумна и только случайно зашла в квартиру механика. В таком случае можно предположить существование тайного сообщника Рене Мулена, который приходил после нас.

– Это действительно возможно, – сказал сенатор после минутного размышления. – Но кто?

– Мне известно, что у вас есть враги, но я их не знаю и также не знаю, что заставляет их так действовать.

– Может быть, это мадам Леруа? – вскричал герцог де Латур-Водье.

Тефер улыбнулся:

– Невозможно! Она умирает.

– А ее дочь?

– Ребенок!… Да и мои люди говорят, что вчера она выходила из дома только в аптеку и то на какие-нибудь пять минут.

– Все это очень странно… – прошептал герцог. – Может быть, Клодия Варни заодно с Рене Муленом?… Нет, тысячу раз нет! Невозможно… Слова человека на кладбище ясно говорят, что он не знает Клодии…

Тефер услышал, как ни тихо говорил герцог.

– Так вы решительно считаете госпожу Варни вашим врагом?

– Конечно!… И опасным врагом!

– Мы ее победим!

Жорж с недоверием покачал головой:

– Как? Вы не знаете Клодии Варни. Что бы она ни задумала, все непременно исполнится, несмотря ни на какие препятствия.

– Так это настоящий дьявол в образе женщины? – спросил с улыбкой Тефер.

– Хуже! Неутомимая энергия, железная воля и макиавеллиевский ум… Клодия меня пугает!… – И герцог вздрогнул, охваченный невольным страхом.

Агент, удивленный, смотрел на него с насмешливым сожалением.

– Если, господин герцог, вы боитесь серьезной опасности, – заметил он вкрадчивым тоном, – то последуйте совету, который я имел честь дать вам на днях.

– Какому совету?

– Оставить Париж.

– Разве я могу?

– Почему же нет? Ваше отсутствие будет непродолжительно.

– Это значит предоставить Клодии Варни действовать свободно и без всякого опасения.

– Тем лучше, так как она обнаружит свою игру.

– Зачем мне это?

– Затем, чтобы узнать ее план…

– Но меня здесь не будет, и это знание не принесет мне никакой пользы.

– Это справедливое замечание открывает мне новый горизонт, – сказал Тефер. – Вы можете только сделать вид, что уезжаете, и останетесь в Париже следить за действиями врага. Что вы об этом думаете?

– Идея очень хороша, но исполнима ли? Я получаю каждый день много писем, которые необходимо читать и на иные отвечать тотчас же.

– Разве у вас нет верного человека, который доставлял бы вам письма в указанное место?

Жорж покачал головой:

– Я никому не могу довериться.

– Должно же быть какое-нибудь средство обойти это затруднение? Поищем!…

Герцог де Латур-Водье встал и начал ходить по кабинету.

Инспектор следил за ним глазами, как кошка за мышью.

Вдруг герцог остановился.

– Я нашел, – сказал он.

Тефер принял почтительно-внимательную позу.

– Вы знаете, что вдоль ограды этого дома вплоть до университетской улицы тянется сад, посреди которого выстроен павильону. Павильон и сад принадлежат мне… Один из моих предков имел любовницу, в которую был страшно влюблен; чтобы скрыть это от своей жены, он тайно купил павильон, и в отсутствие герцогини искусные рабочие провели подземный ход от дома к павильону. Потайной ход существует и теперь, и я один знаю об этом… Начинаете вы меня понимать?

– Вы думаете скрываться в павильоне?

– Нет… Он слишком близко от дома, и меня хорошо знают в окрестностях, но я могу через этот ход пробираться сюда каждую ночь и брать письма и бумаги, пришедшие в течение дня.

– Да, но тот, кто будет приносить их в кабинет, заметит, что они каждый день исчезают, и будет очень удивлен.

– Это правда.

– Кроме того, вашим людям покажется удивительным, что вы не поручаете пересылать корреспонденцию. Впрочем, это еще можно объяснить кочевой жизнью и неопределенностью маршрута.