Текст книги "Сыщик-убийца"

Автор книги: Ксавье де Монтепен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 42 страниц)

– От имени тех, которых нет больше на свете, и от моего имени я прощаю вас.

Сильная радость выразилась на лице раненого. Затем он вдруг побледнел и, казалось, был готов упасть в обморок.

В то же время он прижал руку к груди, в которой почувствовал страшную боль.

– Довольно волноваться, – сказал Этьен, – успокойтесь, будьте мужчиной, или я ни за что не отвечаю.

Он дал Жану ложку лекарства, и это немного оживило его.

– Я страшно страдаю, доктор… – прошептал он. – Мне кажется, что в ране у меня каленое железо, но я буду мужественным, я буду силен… Пусть меня спрашивают – я могу отвечать… Я не хочу умереть, не сказав ничего.

Анри де Латур-Водье начал допрос, и свидетели этой сцены невольно вздрагивали при рассказе об ужасной драме.

Один Анри спокойно записывал ответы.

– Итак, – спросил он, – вы не знали имен злодеев, которые наняли вас?

– Да.

– И только случайно встретили их в Париже через двадцать лет?

– Да, случайно.

– И вы убеждены, что это мистрисс Дик-Торн и Фредерик Берар?

– Вполне убежден.

– На чем основывается эта уверенность?

Жан Жеди рассказал, что произошло с той минуты, когда, проникнув ночью в первый раз в дом на улице Берлин, он узнал мистрисс Дик-Торн, и до вечера 20 октября, окончившегося воровством бумажника со ста тысячами франков.

– Мне нужно объяснить один пункт по поводу этого воровства, – перебил Анри. – Рене Мулен, остававшийся в доме после вас, убежден, что мистрисс Дик-Торн меньше беспокоилась о потере денег, чем важных бумаг, заключавшихся в бумажнике.

– Мне уже говорили это, – сказал Жан.

– И вы не нашли там ничего, кроме денег?

– Да, сто три тысячи франков. Я открывал все отделения бумажника, там не было ничего больше.

– Может быть, было какое-нибудь секретное отделение?

– Не знаю; знаю только то, что в этих отделениях не могло заключаться много, так как стенки показались мне довольно тонкими.

– Опишите его.

– Он был черной кожи с серебряными застежками.

Внимание адвоката, казалось, еще больше усилилось.

– Не помните ли вы еще чего-нибудь особенного?

Жан Жеди покачал головой:

– Нет.

– Припомните хорошенько. Не было ли чего-нибудь на верхней стороне бумажника?

– Ах, да! Припоминаю: была вырезана буква, почти стершаяся.

– Какая?

– Кажется, К.

Анри вздрогнул.

– И вы потеряли эту важную вещь? – продолжал он.

– Негодяй, который ранил меня, Фредерик Берар, человек с моста Нельи, украл его из кармана моего сюртука.

– Здесь?

– Да, бумажник еще был при мне в «Черной бомбе», и в нем было даже больше двух тысяч франков.

– Странно, – сказал Анри.

– Что такое? – спросил Этьен.

– Ты это сейчас поймешь, – ответил адвокат.

Затем, обращаясь к Жану Жеди, прибавил:

– В котором часу ранил вас Фредерик Берар?

– Около часа ночи.

– А я, в половине первого, на углу улиц Амстердам и Берлин нашел под воротами бумажник, совершенно похожий по описанию на ваш; он из черной кожи, с серебряными застежками и с буквой К…

– Похож как две капли воды!… – вскричал Жан.

– Он был пуст: в отделениях не было ничего: ни денег, ни бумаг. Одна из половинок показалась мне немного толще другой, но в то время я не обратил никакого внимания на это ничтожное обстоятельство.

– Что, если это бумажник Жана Жеди? – решился заметить Рене.

– Судя по описанию, возможно; но каким образом он очутился там, так как Жан не мог проезжать по этой улице из «Черной бомбы» в Бельвиль?

Старый вор задумался.

– А, забавно, – прошептал он, – и даже невозможно… если только…

Он снова замолчал, потом вдруг вскрикнул: он вспомнил про Миньоле.

– Я знаю, в чем дело, – сказал он. – Бумажник украли у меня не здесь, а в «Черной бомбе». Миньоле вытащил его, затем выбросил, вынув деньги.

– Бумажник у меня, – продолжал Анри, – и мы увидим, есть ли в нем тайное отделение. Теперь вернемся к нашему делу. Вы убеждены, что человек, который ждал вас здесь, чтобы убить, был тот же самый, который был у мистрисс Дик-Торн и живет на улице По-де-Фер-Сен-Марсель?

– Да, человек с моста Нельи, сообщник отравившей меня женщины.

– Вы говорили о каком-то бывшем нотариусе, писавшем от имени третьего лица письмо, которое должно было завлечь в западню несчастного доктора из Брюнуа.

– Да.

– Мы должны были иметь копию этого письма, – прибавил Рене Мулен, – но нам это не удалось.

– Ваш нотариус должен был сказать вам, каким именем было подписано письмо.

Жан Жеди переглянулся с механиком и ответил:

– Оно было подписано только начальными буквами.

– Без сомнения, инициалами Фредерика Берара?

Раненый ничего не ответил.

Анри повторил вопрос.

– Нет, сударь, – ответил Рене.

Он вспомнил, что, по мнению нотариуса, таинственные буквы означали «Сигизмунд де Латур-Водье».

– Постарайтесь припомнить, эту загадку необходимо разрешить. Если письмо, написанное для того, чтобы завлечь в ловушку доктора из Брюнуа, было подписано не Фредериком Бераром, то можно предположить, что есть еще другой сообщник.

Ввиду подобной настойчивости невозможно было молчать дольше.

– Я припоминаю, – сказал Рене.

– Какие же это были буквы?

– С. де Л.-В.

Написав эти буквы, Анри спросил:

– Не старался ли бывший нотариус восстановить имя, начинавшееся такими буквами?

– Не знаю, – нерешительно сказал механик. – Но так как частичка «де» указывала на дворянскую фамилию, то он взял список знатных семей…

– Что же он нашел?

– Ничего положительного, так как эти буквы можно отнести ко многим.

– Что сталось с этим нотариусом?

– Он теперь в тюрьме.

– Когда он нам понадобится, мы узнаем, где его найти, так как, без сомнения, его свидетельство для нас полезно. Поговорим о ребенке… Можно ли проследить за ним?

– Да, – поспешно ответил Этьен, – это возможно благодаря самому странному и почти чудесному случаю. Мой дядя, Пьер, возвращаясь в эту ночь с моста Нельи, услышал крик ребенка, посадил его в свою карету и отвез в воспитательный дом.

– Не известно ли вам, остался ли ребенок жив?

– Я узнаю это завтра, так как мой дядя, возвратившийся утром в Париж после трехдневного отсутствия, должен был заняться этим делом.

– Ты понимаешь, дорогой Этьен, что это имеет для нас громадное значение. На белье могли быть метки, могущие навести на след. По моему мнению, целью преступления было исчезновение ребенка; поводом к нему, наверное, был вопрос о наследстве. Впрочем, все это скоро объяснится. Завтра я приведу в порядок показания Жана Жеди, и он подпишет их вместе с жалобой на Фредерика Берара и мистрисс Дик-Торн…

– О! С большим удовольствием! – вскричал Жан.

– Затем я отправлюсь к императорскому прокурору! А теперь до завтра. Мы оставим вас, так как вам нужен отдых.

Берта подошла к старому вору.

– Я молю Бога о вашем выздоровлении и никогда не забуду, что вы сделали для исправления причиненного вами зла, – сказала она.

Жан Жеди со слезами на глазах хотел снова упасть на колени, но Этьен не допустил этого и в интересах их общего дела просил его быть спокойным и уснуть.

Несколько минут спустя Жан Жеди остался вдвоем с сиделкой.

– Уже поздно, господин Жан, – сказала она, – и вы устали: вам надо лечь.

– Нет еще, – ответил он, – мне надо сделать еще одно дело.

– Какое?

– Подайте мне перо, чернила и лист гербовой бумаги.

– Вы успеете сделать это завтра.

– Кто знает, я не хочу ничего откладывать.

Сиделка пожала плечами, но исполнила просьбу больного.

Последний обмакнул перо в чернила и на верху листа написал: «Мое завещание».

ГЛАВА 23

Было около одиннадцати часов вечера. В доме на улице Святого Доминика все, казалось, спали. Прислуга разошлась по своим комнатам.

Анри не было дома, но он раз и навсегда запретил ждать себя, и его лакей последовал общему примеру.

Весь фасад дома был неосвещен; а между тем спали не все.

Сенатор не забыл о свидании, назначенном им Теферу и мистрисс Дик-Торн. Он надел старый костюм и круглую шляпу, превратившие его из знатного барина в буржуа.

Взяв маленький потайной фонарь, он вышел из рабочего кабинета, запер дверь на ключ, спустился в подвал и открыл дверь, которая вела в известный уже нам подземный проход, соединявший павильон на Университетской улице с домом.

Осторожно идя по коридору, герцог наконец дошел до лестницы, которая вела в переднюю.

Убежденный, что он один, герцог без всякой осторожности открыл дверь.

Войдя в переднюю, он огляделся, закрыл фонарь и поставил его у колонны, как делал это обычно. Вдруг он вздрогнул: ему послышались чьи-то голоса.

Он поспешно обернулся, сильно обеспокоенный. Но его беспокойство превратилось в испуг, когда он увидел полоску света под одной из дверей.

«Что это значит? – с ужасом спрашивал он себя. – Неужели воры пробрались сюда?… Но я не могу поднять тревогу, так как пришлось бы объяснять мое присутствие. Оружия у меня нет. На что решиться?…»

Он стоял не шевелясь и прислушивался. Вокруг него царствовала глубокая тишина. Тогда он тихонько подошел к двери и приложил ухо к замочной скважине.

Он услышал слабый шум, похожий на дыхание спящего.

«Тут кто-то есть!… Но кто?… Если бы знать!»

Любопытство пересилило страх. Кроме того, он подумал, что в случае опасности ему легко вернуться в подземный коридор.

Твердой рукой взявшись за ручку двери, он осторожно повернул ее. Дверь, не запертая на ключ, приотворилась.

Яркий огонь горел в камине; на столе, стоявшем посреди комнаты, догорала свеча. Из-под приподнятых занавесок постели можно было различить лежавшую на кровати человеческую фигуру.

Подушка, на которой лежала голова, была в тени, и нельзя было различить лица спящего. Слышалось только тяжелое дыхание.

Толстый бархатный ковер покрывал пол и заглушал шум шагов. Герцог Жорж открыл дверь и вошел.

«Кто здесь может быть? – думал он. – Кому в мое отсутствие мог мой сын отдать этот павильон?»

Чтобы разрешить эту загадку, ему достаточно было сделать несколько шагов.

Он подошел к постели и наклонился.

– Женщина!… – прошептал он. – Может быть, это любовница Анри.

Он наклонился еще больше. Но вдруг отскочил, вскрикнув от ужаса.

– Эстер Дерие!… – едва мог прошептать он.

На крик сенатора был ответом другой крик.

Вдова Сигизмунда, неожиданно разбуженная, приподнялась на постели.

Испуганный Жорж, казалось, прирос к земле. Свет свечи и камина ярко освещал его лицо.

Эстер хрипло вскрикнула и, вскочив с постели, бросилась к герцогу, с гневом и ненавистью повторяя:

– А! Наконец-то!… Я узнаю тебя! Что ты сделал с моим ребенком?…

Увы! Несчастная женщина, спавшая в течение двадцати двух лет, перенеслась в ту роковую ночь, когда герцог Жорж влез в окно виллы Ружо Плюмо, чтобы убить ребенка Сигизмунда. Черты лица Жоржа, хоть замазанного в то время сажей, остались в памяти Эстер.

Годы безумия, точно годы сна, делали из этого отдаленного воспоминания воспоминание очень недавнее. Двадцать два года для Эстер были одним днем.

Герцог точно так же вспомнил ужасную ночь в Брюнуа.

Видя вдову брата, подходящую к нему, он испугался и поспешно поднес руки к шее, как будто желая защитить ее.

– Это ты, злодей!… – говорила Эстер. – Это ты, я узнаю тебя!… Ты пришел обокрасть меня и хочешь убить моего сына!…

Жорж с ужасом отступал, а Эстер продолжала:

– Как и тогда, я защищу его!… Как и тогда, я не дам тебе дойти до него!… Я задушу тебя прежде, чем ты дотронешься до моего сына!…

Руки Эстер почти касались шеи сенатора.

Испуганный Жорж снова отступил, но в этом быстром движении он опрокинул стол, на котором стояла свеча, сейчас же погасшая.

Комната была освещена только огнем камина.

Герцог Жорж искал дверь, но, ослепленный страхом, не находил ее и бегал, как дикий зверь в клетке.

Эстер преследовала его и, схватив, принудила остановиться.

Герцог снова вскрикнул от страха и ярости и, схватив несчастную женщину за плечи, изо всех сил оттолкнул ее.

Она упала на паркет, слабо вскрикнув.

Освободившись, Жорж наконец нашел дверь, бросился в переднюю, а оттуда – в сад.

Задыхаясь от ужаса и страха, он остановился, чтобы вытереть пот, выступивший на лбу.

– Кто мог привести сюда эту женщину?… – прошептал он. – Какой адский заговор составлен против меня и какая новая опасность угрожает мне?…

Оправившись немного, он пошел по направлению к Университетской улице.

Он подошел к калитке, как вдруг услышал стук колес остановившегося экипажа, затем голоса и, наконец, скрип отворяющейся двери.

Жорж повернулся и, совсем потеряв голову, бегом добежал до павильона, взял фонарь и бросился к подземному коридору.

В эту самую минуту калитка в сад отворилась, и в нее вошли Анри де Латур-Водье, Рене Мулен, Этьен и Берта.

Рене немного отстал, чтобы затворить калитку, тогда как молодые люди прямо шли к павильону.

Они миновали переднюю и вошли в ту комнату, в которой прежде жила Берта, а теперь – Эстер.

Этьен вскрикнул от ужаса и бросился вперед.

При свете камина он увидел ее, без памяти лежавшую на полу.

– Стол опрокинут, огонь погашен, – прошептала Берта. – Всюду следы борьбы!…

В эту минуту в комнату вошел Рене, который помог доктору поднять Эстер и усадить ее в кресло.

– Где Франсуаза? – закричал Этьен. – Дай Бог, чтобы не случилось несчастья!…

Служанка спала на втором этаже, рядом с Бертой. Утомленная дневными хлопотами, она не слышала ничего. Ее разбудили.

– Вы не слышали, что произошло в этой комнате? – спросил Этьен.

– Нет, господин доктор. Я крепко спала. Около часа назад здесь был ваш дядя. Он приехал с улицы Кювье и хотел непременно видеть вас по важному делу. Я сказала, что вы поехали на улицу Ребеваль; тогда он поехал за вами. Он говорил, что должен непременно видеть вас в эту ночь. Я подумала, что он, вероятно, встретится с вами там и что мне можно уснуть. Когда я поднялась наверх, бедная больная спокойно спала.

– Это очень странно, – сказал Анри.

– Мы сейчас узнаем, в чем дело, – сказал Этьен. – Эстер приходит в себя.

Действительно, Эстер начала подавать признаки жизни: открыв глаза, она оглядывалась вокруг.

Этьен держал ее за руку и слушал пульс.

Вдруг она, казалось, вспомнила, что с ней случилось.

– Мой сын!… Где мой сын?… – спрашивала она, обращаясь к доктору. – Он лежал тут, в колыбели. Злодей снова вернулся, чтобы обокрасть меня и убить моего ребенка!… На этот раз я снова боролась, защищая его… Позовите моего мужа и мадам Амадис и дайте мне моего сына…

Все с испугом слушали эти слова, похожие на бред.

– Она больше безумна, чем когда-либо, – сказал Анри на ухо Этьену.

– Нет, она вспоминает. Но для нее не существует времени, она думает, что тот день, когда сошла с ума, был только вчера.

– Сошла с ума?… – повторила Эстер, поднимая руки ко лбу. – Зачем вы говорите о сумасшествии? Вы думаете, что я была безумна?… Нет, я все помню. Мы вот уже неделю как в Брюнуа, мадам Амадис и я… Мой отец в Париже. Он еще ничего не знает, но он простит меня, когда узнает о моей свадьбе тогда же, как и о моем проступке… У меня есть сын. Один злодей хотел украсть его, я защищала его… раздался выстрел, я упала, потеряла сознание… Но мой сын был спасен благодаря доктору Леруа…

– Доктору Леруа?… – в один голос повторили Берта, Анри и Рене.

– Вы видите, – сказал Этьен, – я был прав: история Эстер Дерие неразрывно связана с преступлением на мосту Нельи…

Эстер покачала головой.

– Нет, – сказала она, – это было в Брюнуа. Я говорю вам про Брюнуа… Я была в комнате… Я и теперь, как сейчас, вижу перед собой… Но это не та… доктор Леруа приходит каждый день и…

Она остановилась. Очевидно, в ее воспоминаниях существовал пробел. Нахмуренные брови и озабоченное выражение ее лица ясно указывали на сильную работу мысли.

– Не старайтесь вспоминать, – сказал Этьен. – Я сначала расскажу вам истину, затем вы ответите на наши вопросы.

– Да, даю вам слово. Но прежде я хочу узнать, почему мой муж, мадам Амадис и добрый доктор не приходят?… Где колыбель моего сына?

– Сударыня, – прошептал Этьен, – ваш сын больше не в колыбели.

– Он умер?… – воскликнула бедная мать.

– Ничего не доказывает этого, и мы поговорим сейчас. Когда, вы думаете, он родился?

– Несколько дней назад.

– Какой теперь год?

– 1835-й.

– С тех пор прошло двадцать два года, и у нас теперь 1857-й. Вы не в Брюнуа, а в Париже.

Вдова Сигизмунда с испугом взглянула на Этьена.

– Двадцать два года?… – повторила она. – Двадцать два года… Возможно ли?…

– Да. Все это время вы ничего не видели, не понимали, не думали, вы не жили, а прозябали.

– Боже мой! – прошептала Эстер. – Сейчас вы говорили о безумии, неужели?…

– Да, вы были сумасшедшей.

– Но я вылечилась!

– Да.

– И никогда не сойду с ума?

– Никогда.

– Что сталось с теми, кого я любила, во время моего долгого сна?

– Мы, без сомнения, узнаем это, когда вы нам ответите.

– Расспрашивайте меня, я готова.

– Одна особа, по имени мадам Амадис, отвезла вас в Брюнуа, чтобы скрыть ваши роды?

Эстер покраснела, как молодая девушка.

– Да, – ответила она едва слышно.

– Вас лечил доктор Леруа?

– Да, он был ко мне очень добр. Наконец, мой ребенок родился. Я едва слышала, что происходило вокруг меня, я была очень слаба. Я смутно понимала, что моя жизнь в опасности. Тогда в комнату вошел священник в сопровождении нескольких незнакомых мне лиц. Этот священник спросил меня: согласна ли я взять в мужья человека, которого я любила больше всего в мире… Радость не может убить, так как я жива… И несколько минут спустя мой сын имел имя, а я стала герцогиней де Латур-Водье. – Эстер замолчала.

Всеобщее удивление и восклицания встретили имя, произнесенное ею.

– Герцогиня де Латур-Водье?… – с удивлением повторил Анри.

– Да. Человека, которого я любила и который стал моим мужем, звали Арманом Сигизмундом герцогом де Латур-Водье. Он был пэром Франции, и мой сын будет носить титул своего отца.

Анри страшно побледнел.

Ужасная мысль мелькнула у него в голове. Он спрашивал себя: в какой роковой, а может быть, и кровавой драме замешано имя де Латур-Водье?

Рене Мулен, вспомнив то, что говорил бывший нотариус Гусиное перо Жану Жеди, начинал думать, что, может быть, преступник действительно был герцог Жорж де Латур-Водье.

– И вашего ребенка поручили доктору Леруа? – дрожащим голосом спросил Анри.

– С той минуты, как я услышала выстрел, я больше ничего не помню. Но здесь, сейчас, я видела человека из Брюнуа, я боролась с ним, как и тогда. Он был сильнее, я упала и потеряла сознание от сильного толчка.

– Этот человек был здесь?… – воскликнул Анри. – Это безумно и невозможно!…

– Нет, – поспешно ответила Эстер, – и я его видела, узнала и бросилась к нему, как двадцать два года назад, чтобы защитить моего сына. Он постарел, его щеки ввалились, волосы поседели, но лицо и взгляд остались те же. Клянусь Богом, что это он!

Анри был поражен.

Все молчали, так как думали одно и то же, угадывали ужасную тайну.

– А теперь, – вдруг сказала Эстер, – ваша очередь отвечать. Что произошло со времени катастрофы в Брюнуа? Что делает Сигизмунд, муж мой?

– Умер двадцать лет назад, – ответил Рене.

– Умер… – повторила Эстер, у которой слезы хлынули из глаз. Но через несколько минут она вытерла их и спросила: – А мой сын?

– Ваш сын, вероятно, был поручен доктору Леруа. В вечер смерти вашего мужа, герцога Сигизмунда, доктора Леруа завлекли в западню и убили. Ребенок исчез.

Эстер с отчаянием ломала руки.

– Мой ребенок исчез?… Итак, я спала двадцать два года для того, чтобы не увидеть его в минуту пробуждения… Это невозможно!… Что я сделала, чтобы заслужить такое ужасное наказание?…

– Я подам вам надежду, может быть, тщетную, – сказал Рене, – но тем не менее не думаю, чтобы Бог мог поразить вас так жестоко и отказать в радости обнять вашего сына.

И механик рассказал мрачную историю моста Нельи и все подробности относительно ребенка, спасенного самим Провидением.

– Он жив! Я в этом убеждена! – вскричала несчастная мать. – Он жив!… И я увижу его.

Анри де Латур-Водье становился все мрачнее и мрачнее. Опустив голову на грудь, он казался совершенно уничтоженным.

Вопрос Эстер оторвал его от печальных мыслей.

– Какой злодей, – спросила она, – мог иметь интерес в совершении этого преступления?

Никто не отвечал.

Анри встал.

– Это мы должны теперь узнать, – глухим голосом сказал он. – Я вернусь в дом, чтобы заняться этим делом и привести в порядок мои заметки. Увижусь со всеми завтра…

Этьен протянул ему руку. Молодой человек с жаром пожал ее и вышел.

Рене и доктор проводили его до улицы, не обменявшись ни одним словом.

Анри был скоро дома. Ему показалось, что он видит свет в комнатах герцога, но прямо прошел к себе в кабинет и заперся.

Там он с лихорадочной поспешностью стал искать на столе вещь, которой несколько часов назад не придавал никакого значения. Это был бумажник, найденный им на улице Берлин.

Между тем Этьен Лорио и Рене Мулен вернулись к Эстер и Берте.

– О! Друзья мои! – сказала последняя, идя им навстречу. – Это ужасно!

– О чем вы говорите? – спросил Рене.

– Увы! Вы это знаете так же хорошо, как и я. Мне нет надобности называть имя преступника.

– Первая идея Жана Жеди была лучшая. Сообщник мистрисс Дик-Торн, скрывающийся под именем Фредерика Берара, не кто иной, как герцог Жорж де Латур-Водье, названный отец моего дорогого Анри, – сказал Этьен. – И Анри сам понял это. Его положение ужасно. Что он сделает?… Я боюсь за его жизнь.

Эстер встала, дрожа от волнения.

– Неужели Каин возродился?… – воскликнула она. – Неужели герцог убил своего брата?

– Все обвиняет его в этом, – прошептал Рене. – Нет сомнения, что сенатор – последний из негодяев. И роковой судьбе было угодно, чтобы мы поручили его приемному сыну и законному наследнику требовать для своего отца эшафота, которого тот заслуживает.

– Да, – прошептала Берта, – ужасно! Я дрожу при мысли о том, что наш друг и покровитель будет так жестоко наказан из-за нас.

– Во взгляде Анри я прочел мрачную решимость, – сказал Этьен, – он не такой человек, который может перенести бесчестье. Он хочет лишить себя жизни…

– Боже мой!… – вскричала Берта, ломая руки. – Это ужасно!… Бог не допустит!… Мы сменили имя, пусть он сделает то же и живет. Бегите, Этьен, бегите!…

В это время у садовой калитки послышался звонок.

Все замолчали.

Звонок прозвучал настойчивее.

– Кто может прийти так поздно? – спросил Рене.

– Это может быть дядя господина доктора, – заметила Франсуаза. – Не найдя никого на улице Ребеваль, он вернулся сюда.

В третий раз послышался нетерпеливый звонок.

Рене вышел из павильона, прошел через сад и спросил:

– Кто там?

– Это я, господин Рене, я и фиакр номер 13, – ответил голос Пьера Лорио. – Откройте поскорее ворота, чтобы моя карета могла въехать.

Не требуя объяснений, Рене поспешил отворить.

Этьен подошел к нему.

– Что случилось, дядя? – спросил он.

– Случилось много нового. Жан Жеди приехал со мной.

– Жан Жеди здесь?

– Да. Вы только уехали, когда я приехал на улицу Ребеваль, и Жан Жеди, узнав, какое важное известие я хочу вам сообщить, решил не расставаться со мной.

В это время старый вор открыл дверцы фиакра и с трудом вышел.

– Это правда, – прошептал он слабым голосом. – Я хочу его видеть, прежде чем умереть. Я хочу, чтобы он также простил меня!…

– Кто?… – в один голос спросили Рене и Этьен.

– Потерпите немного, – сказал Пьер. – Проведите Жана в павильон, я дам Милорду мешок с овсом и через минуту буду у вас, тогда вы все узнаете.

Рене и Этьен помогли войти в павильон странному посетителю, к величайшему удивлению Берты.

Жан Жеди был страшно бледен и дрожал от лихорадки. Одна только сила воли поддерживала его.

Его посадили, и вскоре в павильон вошел Пьер Лорио со шляпой в одной руке и с бичом в другой.

– Теперь, дорогой дядя, объяснитесь скорее. Мы все точно на горячих угольях. Что вы хотите нам сказать?

– Погодите, я расскажу все по порядку. Впрочем, и все недлинно. Я был сегодня утром в воспитательном доме, чтобы узнать о ребенке, которого нес доктор Леруа.

Услышав эти слова, Эстер бросилась к кучеру.

– Ребенок, которого нес доктор Леруа, мой сын!… – вскричала она.

Озадаченный Пьер Лорио с удивлением глядел на нее.

Жан Жеди приподнялся в кресле, дрожа всем телом, но со сверкающими глазами.

– Ваш сын? – прошептал Пьер. – Ребенок, которого должны были убить после старика и которого пощадили?…

– Это был мой сын, – с волнением повторила Эстер, – жив ли он?…

– Да, сударыня. И, даю вам слово, что он славный малый. Впрочем, вы его все знаете – это ваш покровитель.

Этьен и Рене переглянулись.

– Его имя, дядя! Его имя! – с волнением сказал доктор.

– Анри де Латур-Водье, приемный сын герцога Жоржа де Латур-Водье.

Рене, Берта, Эстер и доктор вскрикнули в один голос.

– О!… – с ужасом воскликнула Эстер. – Он – приемный сын этого чудовища! Убийцы Сигизмунда! Убийцы доктора!…

– Я не знаю, что вы говорите, – продолжал Пьер. – Но ребенок тот самый, и вот вам доказательство.

Он вынул из кармана гербовую бумагу и прочел следующее: «Ребенок, отданный в воспитательный дом в ночь с 24 на 25 сентября 1837 года, к платью которого был пришпилен булавкой номер 13, что позволяет не сомневаться в его личности, 7 января 1840 года был усыновлен герцогом Жоржем де Латур-Водье».

– Мой сын! Мой сын жив! – прошептала Эстер, громко рыдая. – Я хочу обнять его, сказать, что он может жить, что никакой позор не коснется его!… Что роковая решимость, которую вы прочли в его взгляде, не имеет причины!… Какое ему дело до того, что злодей, укравший у него титул и имя, герцог де Латур-Водье!… Доктор! Доктор! Ведите меня к сыну!…

– Я также хочу его видеть, – сказал Жан Жеди, голос которого становился все слабее и слабее. – Я хочу, чтобы он простил меня и испросил для меня прощение своей матери!…

Умирающий упал на колени перед Эстер.

– Что вы мне сделали? – спросила она. – Я обязана вам жизнью моего сына, мне нечего вам прощать, и я молю за вас Бога.

Рене Мулен положил конец этой трогательной сцене.

– Действительно, нам нельзя терять ни минуты. Надо успокоить Анри и отвратить несчастье. Нет сомнения, что герцог Жорж де Латур-Водье хотел уничтожить ребенка своего брата, чтобы получить его состояние и титул.

– Значит, злодей с моста Нельи был не Фредерик Берар? – спросил Жан Жеди.

– Фредерик Берар и сенатор – один и тот же человек, это все объясняет, и Гусиное перо был прав.

– Следует ли нам идти теперь в дом? – продолжал Рене. – Мне кажется, что нет.

– Почему? – спросил Этьен.

– Потому, что Анри может подумать, что это полиция идет арестовать его отца, и лишит себя жизни.

– О! – с ужасом вскричала Эстер. – Не говорите этого! Неужели я для того нашла его, чтобы снова потерять?… Нет, это было бы чудовищно! Герцог де Латур-Водье был здесь сейчас, следовательно, между домом и павильоном есть тайный ход. Надо найти его, пойти к Анри и рассказать ему все.

– Отличная идея! – сказал Пьер. – Я не ошибался, говоря, что мнимый Фредерик Берар приезжал сюда. Он проходил через павильон в дом на улице Святого Доминика, где все считали, что он путешествует. Надо найти этот путь.

– Пойдемте искать, – сказал Рене.

ГЛАВА 24

Приказав агенту Леблонду снова положить под дверь Тефера записку, принесенную ему таинственным корреспондентом, начальник полиции отправился к императорскому прокурору, сообщил ему суть дела и просил дозволения вести его по своему усмотрению.

Это дозволение было ему сейчас же дано.

С наступлением ночи он отправил в Батиньоль дюжину переодетых агентов.

Сам Леблонд пошел на улицу Пон-Луи-Филипп. Около восьми часов он увидел, что Тефер вернулся домой, затем вышел обратно минут через двадцать и взял первый попавшийся фиакр.

Агент сделал то же и сказал своему кучеру:

– Следуйте незаметно за этим фиакром. Если не потеряете его из виду, то получите сто су на водку.

Тефер остановился на Лионской улице.

«Он пойдет пешком до улицы Берлин», – подумал Леблонд и, выйдя из фиакра, пошел следом за Тефером, который вошел в дом мистрисс Дик-Торн и пробыл там около часа. По прошествии этого времени сообщник герцога Жоржа снова сел в фиакр.

«Бесполезно следовать за ним, – подумал полицейский. – Все идет хорошо. Особа, которую он предупредил здесь, выйдет около половины двенадцатого, чтобы отправиться на улицу Сент-Этьен. Она сама укажет мне путь, а до тех пор я успею где-нибудь пообедать».

За четверть часа до одиннадцати часов Леблонд сидел в фиакре на улице Берлин, в пятнадцати шагах от дома 24 и терпеливо ждал.

Пробило половину двенадцатого, дверь дома отворилась, и на улицу осторожно вышла мистрисс Дик-Торн.

«Так это женщина, – подумал Леблонд. – Интересно!»

Он вышел из фиакра, приказал кучеру ехать в Батиньоль и ждать его на углу улицы Сент-Этьен, а сам бросился вслед за Клодией, которая шла очень быстро.

Через полчаса преследуемая и преследователь входили на улицу Сент-Этьен.

На указанном месте стоял фиакр. Леблонд узнал своего кучера, спавшего на козлах.

Пройдя почти до конца улицы, Клодия остановилась перед маленькой калиткой в стене, за которой виднелись высокие деревья, и позвонила.

Через несколько мгновений дверь отворилась.

– Герцог приехал? – спросила она Тефера.

– Нет, но, вероятно, скоро приедет. Мы зажжем в доме огонь.

– Идемте.

Пройдя через сад, Клодия и Тефер вошли в просто меблированную комнату, где Клодия опустилась в кресло перед камином. Она казалась сильно взволнованной и озабоченной.

Тефер стоял напротив. Его лицо также выражало беспокойство и лихорадочное нетерпение.

В течение нескольких мгновений оба молчали. Наконец Клодия заговорила первая.

– Итак, – спросила она, – вы не видели герцога со дня его возвращения в Париж?

– Нет, сударыня. И я был так же удивлен этим, как и тем, что он теперь не идет.

– Вы не угадываете, что он может нам сообщить?

– Нет.

– Вы не думаете, что нам угрожает какая-нибудь опасность?

– Нет.

– А дело фиакра номер 13?

– Оно мне кажется похороненным навсегда. О нем не говорят больше и скоро забудут.

– Какие последствия имела смерть Жана Жеди?

– В префектуре об этом ничего неизвестно. По всей вероятности, полицейский комиссар того квартала констатировал самоубийство и дело этим кончилось. Я не хотел наводить справок, боясь скомпрометировать себя, но, проходя мимо, видел, что дом заперт и там все тихо. Может быть, его смерть еще до сих пор неизвестна. Он занимал отдельный домик, стоящий в глубине двора; он часто уезжал, и, может быть, его считают теперь отсутствующим.

– А Рене Мулен?

– Все еще в провинции. Но вы сами, сударыня, не имеете никаких известий от герцога?

– Никаких. А между тем я писала ему относительно предполагаемого брака его сына и моей дочери, но он ничего не ответил.

– Сударыня, – сказал Тефер, – если вам угодно, я сообщу вам мои опасения…

– Ваши опасения?… Они у вас есть?

– Да.

– Относительно герцога?

– Да.

– Вы думаете, что он хочет сплутовать? Вы думаете, что он выдаст нас правосудию?

– Правосудию? Нет, так как он знает, что мы стали бы говорить, но мы его сообщники, мы его стесняем, он глядит на нас, как на врагов, а когда дело идет об устранении врагов, он ни перед чем не останавливается.