Текст книги "Граждане"

Автор книги: Казимеж Брандыс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)

В школе среди учеников с некоторых пор появился опасный тип «липмана», то есть человека, который все на свете считает «липой». У «липманов» выработался свой стиль существования, свой язык и характерное отношение к окружающей действительности. «Липманы» высмеивали всякого, кто во что-то верил и к чему-то горячо стремился, потешались над добросовестными тружениками, презирали всякие «идеи». Это была разновидность «сверхбикиняра», нигилиста, не признававшего никаких моральных ценностей и убеждений. Новая премьера в Польском театре объявлялась «липой» точно так же, как наэлектризовавшее всех событие в международной политике или необычайно интересная лекция Моравецкого, которая на весь класс произвела сильное впечатление. «Липманы» обычно держались вместе, их легко было узнать по презрительно скучающему выражению прыщавых физиономий. Они дружно бойкотировали школьные мероприятия и собрания, зато на матчи и в кино ходили всем угрюмым стадом. Любили ли они хоть что-нибудь в жизни? Этого никто не знал. На переменах они играли в «зоську» – игра состояла в том, что носком башмака подбрасывали свинцовый шарик. Казалось, весь мир «липманов» вмещался в этом шарике. У всякого подвернувшегося им под руку энтузиаста они выбивали из головы иллюзии болезненными ударами наотмашь по темени. Они были грозой всей школы и уже имели последователей. Среди младших учеников считалось «шиком» подражать «липманам». Слово «липа» и разочарованность во всем становились обязательной модой. Не останавливало новообращенных и то, что матерые «липманы» щедро угощали их тумаками: в каждом ремесле период ученичества не сладок.

– В моем классе, – рассказывал Анджей Видек, – таких уже человек восемь. Дадут ему «липманы» в морду, он еще слез и соплей не утер, а уже твердит: «липа». Двое из них прежде хотели вступить в ЗМП, а вчера мне объявили, что ЗМП – тоже «липа». Что с ними делать, Кузьнар?

Разумеется, «липманы» уже заранее насмехались над кампанией против листовок. Впрочем, они и самые листовки называли «липой». К совещаниям зетемповцев у аквариума они относились с пренебрежительной иронией. «Что они затевают? Наверное, какая-то новая липа», – говорили они, пожимая плечами. Кое-кто из зетемповцев уже начинал остывать и падать духом. Антек ясно понимал, как это опасно.

В течение нескольких дней проходили собрания классных ячеек ЗМП. После уроков мальчики оставались в классе, и председатель ячейки открывал прения.

К появлению листовок зетемповцы отнеслись по-разному. Одни склонны были не обращать на них внимания. К чему, мол, мешаться в такие дела? Пусть их решает дирекция. Другие были как бы сконфужены, говорили, что это очень позорный факт и его следует замять. Раздавались также упреки по адресу зетемповского бюро, особенно нападали на Свенцкого, обвиняя его в том, что он чересчур раздувает политические разногласия и портит товарищеские отношения между учениками. Словом, мир и спокойствие были нарушены. Несколько раз прихвостни «липманов» даже затевали скандалы, колотя портфелями по партам и, что еще хуже, швыряя туфлями в зетемповцев.

Среди всего этого шума и неразберихи активисты, наконец, заставили себя слушать. На кафедру стали один за другим подниматься те ораторы, на которых рассчитывал Антек. Сначала казалось, что их перекричат. Но когда несколько членов бюро выступило с самокритикой, агенты «липманов» стали слушать внимательнее, так как выступающие называли имена, а это всегда интересно. Прения становились все жарче, некоторые мальчики сидели бледные, другие раскраснелись. Раздавались голоса, которых до сих пор никогда не было слышно. В девятом «А» всех удивил Реськевич, сын сторожа, мальчик тихий и угрюмый, не отличавшийся особым прилежанием. Он объявил, что листовки – «свинство и мерзость», а тех, кто хотел это дело замять, обругал «хорьками-вонючками», чем немало изумил собравшихся. Председатель вынужден был призвать его к порядку, оскорбленные орали, а храбрый малыш, перекричав весь галдеж, с трибуны вызвал на соревнование по общественной работе троих товарищей.

Этот инцидент был чреват последствиями. На другой день употребленные Реськевичем эпитеты усиленно комментировались на переменах, и мальчишки, с восхищением и уважением качая головами, передавали их из уст в уста. Даже на «липманов» эти слова произвели некоторое впечатление: они, правда, попрежнему были поглощены игрой в «зоську», но решили отныне соблюдать по отношению к зетемповцам некоторый нейтралитет – тем более, что Антек, с которым они все-таки считались, вступил с их представителями в дипломатические переговоры на школьном дворе. Были заключены соглашения: Антек обещал сохранить втайне несколько фактов, к которым «липманы» были причастны, а те зато согласились не мешать кампании против листовок. Заключив один из таких пактов, Антек возвращался в класс с неспокойной совестью, но утешал себя аргументами о ленинской тактике по отношению к середнякам.

Тем временем происходили собрания зетемповских ячеек в каждом классе, и активисты выступали на них все с большим жаром. В восьмом «Б» обязательства сыпались градом. Зачинателем был Видек: он обещал до конца года не получить ни одной тройки. Не успел он сойти с кафедры, как на нее вскочил другой мальчик; этот вызвался помогать в учебе двум отстающим товарищам. И пошло, и пошло: доклад о комсомоле на собрании с участием неорганизованных, дежурства в библиотеке, дежурства в химической лаборатории… и так далее, и так далее.

– А я, – объявил Шрам на собрании в одиннадцатом «Б», – обязуюсь разучить со школьным оркестром все гимны демократической молодежи!

– Я подготовлю реферат о поэзии Маяковского, – вызвался худенький и серьезный Витек Лучинский из десятого «А».

– К Первому мая, – тихонько прошепелявил Стась Бабич, сын журналиста, на собрании в девятом «Б», которое продолжалось до семи часов вечера, – я берусь собрать весь материал для стенной газеты. И до конца учебного года править все статьи.

Кузьнар, Свенцкий, Вейс и Збоинский присутствовали на всех собраниях и, сидя за первыми партами, слушали речи и заявления. Антек обычно сидел в среднем ряду и, подперев голову руками, внимательно слушал. Иногда он писал записки Вейсу или Свенцкому и пересылал их «конвейерной почтой». Выступал он после всех с кратким заключительным словом. Говорил, как всегда, не спеша, обдуманно, скупыми словами. Призывал работать организованно и предостерегал против стихийности.

Втайне Антека беспокоила мысль, не слишком ли много он берет на себя. Появление листовок трудно было скрыть, молва о них сразу гулким эхом прокатилась по всем классам. Этому он помешать не мог. Но, поднимая кампанию, он не был уверен, что поступает правильно. Ярош, пожалуй, будет его бранить: ведь он его не уполномочил на это. Быть может, кампания преждевременна, а значит, и вредна? До учеников доходили отголоски заседаний и совещаний, происходивших в это же время у директора в кабинете и в конференц-зале: заседало партийное бюро, потом было партийное собрание, продолжавшееся несколько часов, и опять совещание партбюро, два педагогических совета, потом второе партийное собрание. Педагоги тоже не дремали!

Антек дорого дал бы, чтобы узнать точно, какие приняты решения. Что там говорили о поднятой зетемповцами кампании? Какого мнения были о деятельности ячеек и бюро ЗМП? В эти дни он и жаждал беседы с Ярошем и немного боялся ее. Однако директор не вызывал его. По временам Антеку казалось, что педагоги решили предоставить зетемповцам самостоятельность. Эта мысль будила в нем попеременно то гордость, то тревогу. Ярош в перерывах между уроками запирался в химической лаборатории. А на своих уроках – как всегда, дельных и сухих – он редко смотрел на учеников. «О чем он думает?» – гадал Антек, жадно следя за его широким лицом с выразительными чертами, словно высеченными грубым резцом.

В субботу Антек сообщил Сивицкому об единогласном постановлении всех классных ячеек: во вторник, в три часа, созвать открытое собрание ЗМП.

– Бюро ЗМП поддерживает это решение, – добавил он скороговоркой.

Он ожидал, что Сивицкий выскажет какие-нибудь возражения и посоветует отложить собрание. Но молодой учитель выслушал новость совершенно спокойно и, пытливо взглянув на Антека, потряс соломенно-желтым чубом.

– Ну что ж! Если вы находите это нужным, – только и сказал он и торопливо ушел.

Однако Антеку показалось, что учитель как-то очень уж многозначительно смотрел на него: в глазах у Сивицкого словно искорки зажглись. Но если и так, какое это имеет значение?

Ровно в три часа члены бюро ЗМП расселись за длинным столом на эстраде. Актовый зал (он же зал для гимнастики) представлял собой сплошное море голов. С подоконников свисали ряды беспокойных ног, десятка два мальчишек сидели на приставленных к стенам лесенках, а в проходах, прямо на полу, подложив под себя портфели и ранцы, примостились, как грибы, гарцеры[24]24
  Польские пионеры. – Прим. перев.


[Закрыть]. Они все время перешептывались, указывая друг другу лучших зетемповских активистов, отличников учебы, виднейших спортсменов и общественников: Витека Лучинского, плечистого Шрама, Вейса, Аптека Кузьнара и других. Несколько учителей, пришедших на собрание, уселись в первом ряду, слева. Здесь были доктор Гелертович, румяная панна Браун, Анджей Сивицкий и два или три преподавателя младших классов. Мальчики улыбались Агнешке Небожанке, стоявшей у стены. Все заметили, что сегодня она надела зетемповскую рубашку, хотя и без красного галстука, но самую настоящую, оставшуюся у нее, наверное, со школьных лет. Лешек Збоинский толкнул в бок Свенцкого: – Смотри, толстяк! – и дружески помахал Агнешке обеими руками, поднятыми над головой.

Антек встал, чтобы открыть собрание и приветствовать гостей. Говор сразу утих. На фоне темно-красной стены, увешанной портретами и плакатами, Антек казался меньше, и голос у него немного дрожал.

– Товарищи! – начал он, когда затихли хлопки. – Мы собрались здесь все, зетемповцы и не-зетемповцы, для того, чтобы вместе, дружно выразить нашу непреклонную волю к борьбе с врагами народа и нашу верность Народной Польше…

Антек не помнил потом всего, что он говорил на собрании. Речь была подготовлена заранее, но, когда он поднялся, многие фразы вылетели у него из головы, словно унесенные горячим ветром. Он слышал свой голос в глубокой тишине, видел из-под опущенных ресниц высокие окна зала, а за ними – одетые лесами дома в серых струях дождя. Видел десятки устремленных на него глаз, и малыша Реськевича, который, сидя верхом на гимнастическом турнике в углу, смотрел на него, возвышаясь над чащей голов, и многих других мальчиков, которых он каждый день встречал в школьном коридоре, а сейчас как будто впервые разглядел по-настоящему: они были лучше, серьезнее, полны готовности прямо из этого зала идти хоть на край света. Да, он знал и с каждым словом верил все сильнее, что по первому знаку они с восторгом пошли бы все, тесно сплоченными рядами, защищать Корею от империалистов или умирать за свободу Вьетнама. Но он знал также, что такого сигнала давать не следует, и когда умолк, то с неожиданной горечью вспомнил, что в зале нет директора Яроша.

Кончив, он обвел взглядом зал, но перед ним была только беспорядочная мешанина лиц, открытые, кричащие рты. Мальчики кивали ему с подоконников, наклонялись с лесенок, он слышал шум и возгласы. Мелькнул кто-то, вскочивший на стул, и лицо Реськевича с вытаращенными от возбуждения глазами, везде вырастал лес хлопающих рук, поднятых высоко над головами, как принято у сторонников мира во всех странах.

С лихорадочно пылающими щеками Антек сел на свое место и, стараясь побороть волнение, уставился на красное сукно на столе. Теперь с трибуны раздавался звонкий голос Лешека Збоинского, читавшего длинный перечень зетемповских обязательств. Фамилии падали в тишине, но после каждой прокатывался гром рукоплесканий, и тогда Лешек неистово тряс рыжей головой и махал рукой, требуя, чтобы не мешали читать. Но, прочитав следующую фамилию и обязательство, сам же орал как сумасшедший: «Браво!»

Антек сидел между Свенцким и Вейсом. Чувствовал близко, рядом их лица, слышал тихое дыхание. Юзек Вейс каждую минуту касался его своим острым коленом, а Стефан что-то мычал не то радостно, не то сердито. И Антек понял, что листовки больше не опасны, что сила, сосредоточенная сейчас в этом зале, безмерна и неодолима. Он опять пожалел, что нет Яроша.

– Товарищ Реськевич из восьмого «А», – пронзительно выкрикивал Збоинский, – сверх взятых на себя обязательств, вызывает на соревнование следующих товарищей…

Все головы повернулись к Реськевичу, а он в эту самую минуту свалился с турника. Его подняли на воздух под взрыв аплодисментов. «И как это мы его до сих пор не заметили? Он вырос без нашей помощи», – написал Антек Свенцкому. А тот запиской же ответил: «После каникул надо выдвинуть его в бюро». Антек улыбнулся и сказал топотом: – После каникул нас уже тут не будет. – Свенцкий пошевелился с видом неприятного удивления и хотел что-то ответить, но Вейс легонько толкнул его и указал на трибуну: там уже стоял Видек и говорил в наступившей тишине, что обязуется всю жизнь бороться с фашистами. Потом, запнувшись, добавил дрожащим голосом:

– Те самые руки, что подбросили листовку…

Он не докончил и поник головой. Збоинский вцепился пальцами в сукно и шепнул про себя: «Ч-чорт, только бы не разревелся!..» Антек невольно сжал под столом кулаки. «Только бы не разревелся!» – повторял и он мысленно. В зале была напряженная тишина, все смотрели на Видека. А он, наконец, проглотив слезы, тихо докончил:

– Те самые руки убили моего отца.

Сорвалось несколько неуверенных хлопков, по сразу же стихли. Видек медленно и несмело пробирался среди сидящих, его небольшая фигурка мелькала в толпе. Еще видны были растрепанные вихры и красные уши, но ему уступили место, и, наконец, другие заслонили его.

Не успел Видек сесть, как на трибуне появилась мышиная мордочка Арновича из девятого «Б». Заметно нервничая, он попросил слова.

– Я… – начал он, метнув боязливый взгляд на стол президиума, – я, товарищи, тоже хотел бы дать обязательство…

Он судорожно сжал худенькие плечи и, закрыв глаза, объявил, что, хотя он еще пока не в ЗМП, но просит зетемповцев считать его своим и давать ему общественные задания так же, как членам ЗМП.

Он уже хотел было сойти с трибуны, провожаемый дружескими аплодисментами, но вернулся и добавил, глядя туда, где сидел Антек:

– Позвольте мне… я хочу смыть вину… я не обману вашего доверия…

Он даже позеленел от волнения и нечаянно опрокинул стакан.

– Молодчина Арнович! – крикнул Збоинский.

– Ур-ра! Арно! – заорал и Реськевич и опять свалился с турника. В конце зала поднялись шумные возгласы. Члены президиума встали, и тут только Антек заметил, что у дверей, сложив руки на спинке повернутого задом наперед стула, сидит Ярош.

* * *

– Директор просит Кузьнара из одиннадцатого «А» прийти после уроков в лабораторию, – объявил на другое утро Реськевич старший, протолкавшись через толпу у аквариума.

Антек застал Яроша, как всегда, за работой. В халате, изъеденном кислотами, он стоял за длинным столом и подогревал газовой горелкой стеклянную колбу.

– Садись. – Он указал Антеку на обитый клеенкой табурет. Затем, потушив горелку, посмотрел на свет колбу с бесцветной жидкостью и отставил ее в сторону.

– За последнюю неделю, – начал он, как бы думая вслух, – у нас было много хлопот…

– Это верно, пан директор, – отозвался Антек.

Ярош придвинул к себе небольшую ступку и принялся старательно разминать пестиком ее содержимое.

– Я должен тебя поблагодарить.

Антек в замешательстве ничего не отвечал. Он всегда робел перед Ярошем.

– Я слышал, – продолжал через минуту Ярош, – что Тарас и Збоинский уже несколько дней изучают детективные романы. Передай им, что это ни к чему: хотя виновник и не найден, вы его обезвредили. Это даже лучше.

– Пан директор, – сказал Антек. – Все равно, мы должны его найти. Во что бы то ни стало!

Ярош усмехнулся.

– Он теперь будет очень осторожен. Особенно после вчерашнего. – Он искоса глянул на Антека. – Очень мне понравилось ваше собрание. Кроме того, я слышал кое-что и о собраниях по классам.

– Слышали, пан директор? – переспросил Антек вспыхнув. Ярош всегда сразу же узнавал обо всех важных событиях в школе.

– А что же вы… не пригласили вчера на собрание профессора Моравецкого? – помолчав, спросил Ярош вполголоса, высыпая из ступки в глиняную мисочку желтоватый порошок.

Антек следил за удивительно точными и ловкими движениями его рук.

– Профессор Моравецкий торопился в больницу, – объяснил он.

Ярош не отвечал. Он всматривался во что-то на столе.

– Ну, хорошо, – сказал он наконец. – Да, вот еще насчет Арновича… Вам следует им заняться! И Видеком тоже. Через несколько месяцев вы кончаете школу. А мы остаемся здесь. Никогда не следует, уходя, оставлять после себя пустых мест, Кузьнар.

– Вы правы, пан директор, – тихо промолвил Антек вставая.

– Значит, до завтра. – Ярош кивнул головой.

Антек был уже у двери, когда ему вдруг показалось, что директор хочет ему еще что-то сказать. Ярош нагнулся к столу и вертел в руке какой-то предмет.

– Кварц, – произнес он, не глядя на Антека. И задумчиво рассматривал камень, лежавший на его раскрытой ладони.

– На прошлой неделе мне его прислал один человек, с которым мы подружились в годы войны, в глубине России. Он инженер, видный геолог. Теперь взрывает какую-то гору, чтобы дать дорогу теплым ветрам. Он мне написал: «Подарите этот кварц вашим хлопцам». На, возьми.

Он протянул кварц Антеку.

– Красивый камень, – восхищенно шепнул Антек, взвешивая его на ладони.

– И достаточно твердый, – подхватил Ярош.

Антек стоял красный, смущенный. Подняв голову, он встретил взгляд Яроша. В глазах директора вдруг что-то ярко вспыхнуло и на миг осветило его суровое лицо.

Выходя из школы, Антек в воротах столкнулся с Агнешкой.

– Постой! – воскликнула она. – Проводи меня до остановки.

– Ладно, – согласился Антек. Он озирался, словно кого-то искал. После недавнего дождя на улице было еще мокро, и проезжавшие грузовики разбрызгивали колесами грязь. Агнешка с Антеком шли по направлению к площади Трех Крестов и толковали о вчерашнем собрании.

– Какой ты сегодня рассеянный, Антек! – смеялась Агнешка.

– Ну, и ты тоже, – отпарировал он. Агнешка покраснела.

– Нет, это тебе кажется. – Она отвернулась и поспешно заговорила о другом.

– Приходи завтра к нам, – попросил Антек, когда Агнешка садилась в автобус. – Поговорим.

– Разве только вечером, – нерешительно сказала Агнешка. – Я до семи занята.

– Ну, так приходи после семи. Бронка ведь тоже поздно возвращается. Она по тебе соскучилась.

Агнешка помахала ему рукой с площадки. – Постараюсь, но наверное не обещаю!

Антек окинул взглядом улицу. От Института глухонемых шел стройный, длинноногий Юзек Вейс.

– Я тебя дожидался, – сказал он.

Заложив руки с портфелями за спину, они зашагали в сторону Нового Света.

До угла Антек не сказал ни слова, а Вейс тоже молча шел рядом, по обыкновению слегка раскачиваясь. Только когда они остановились у витрины книжной лавки, Антек буркнул:

– У меня был разговор с Ярошем.

И коротко рассказал, о чем они говорили.

– Он нас благодарит, собрание ему понравилось. И подарил мне камень.

– Какой камень? – удивился Вейс.

– Вот, гляди, – Антек открыл портфель и показал лежавший в отдельном кармане минерал. – И знаешь, ему уже все известно! Он спрашивал о Моравецком. Мне кажется, он его не любит.

Они опять долго шли молча.

– Моравецкого надо бы, однако, навестить, – сказал Вейс, когда они пережидали поток машин в конце Крулевской.

– Иногда мне кажется, что он нас сторонится, – отозвался Антек.

Вейс задумался. На Крулевскую сворачивала «сотка», и на минуту произошел затор.

– Говорят, ей опять хуже, – сказал Вейс тихо. – Надо было нам тогда подняться наверх.

Оба помрачнели, вспоминая это неудавшееся посещение. Несколько дней тому назад они отправились на Мокотовскую навестить Моравецкого и у ворот чуть не налетели на математика Шульмерского. Он выбежал так поспешно, что даже не заметил их. После этого у них пропала охота идти наверх. «Желтая вошь» несомненно был только что у Моравецкого! Мальчики испытывали чувство горькой досады.

– Подумай только: якшаться с таким субъектом! – с возмущением заметил тогда Антек. Они ушли расстроенные. Но на площади Унии Вейс тронул Антека за плечо и сказал, что Моравецкого нельзя обвинять, – ведь Шульмерский мог прийти без приглашения.

– Помнишь, как в прошлом году к тебе приходил Кнаке? Ты же его не выгнал!

Действительно, Кнаке одно время ходил к Антеку, пробуя заводить с ним идеологические споры. С такой точно целью и Шульмерский мог посетить Моравецкого.

Мальчики тогда решили никому об этом не говорить ни слова.

– Смотри, – сказал Вейс. – Они тоже тебя дожидаются.

У колоннады «дома без углов» стояли тесной кучкой школьники в темно-синих шапках. Свенцкий сделал равнодушное лицо, притворяясь, будто не видит Антека и Вейса и просто ожидает троллейбуса. Видек, шлепая по грязи новенькими галошами, восторженно смотрел на подходившего Антека. А Тарас, разумеется, со свойственным ему невинным нахальством курил на улице папиросу.

– Ну, наконец-то! – закричал Лешек Збоинский. Его рыжий вихор торчал из-под шапки, портфель был набит, как верблюжий вьюк.

Антек едва заметно улыбнулся, увидев нерешительную физиономию Арновича, выглядывавшего из-за спины Свенцкого.