Текст книги "Граждане"

Автор книги: Казимеж Брандыс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 39 страниц)

Казимеж Брандыс
Граждане

Предисловие

Достижения народной Польши – один из ярких примеров того беззаветного героизма, тех грандиозных творческих свершений, на которые способны трудящиеся массы, освобожденные от капиталистического рабства, вдохновленные великой целью. «Этот замечательный расцвет неисчерпаемых творческих сил нашего народа, – говорит Болеслав Берут, – этот великий энтузиазм народных масс, которые в повседневном труде выковывают новые условия жизни для себя и для всего народа, являются величайшим достижением нашей народной революции в Польше»[1]1
  Б. Берут, Отчетный доклад Центрального Комитета Польской объединенной рабочей партии II съезду партии, Москва, 1954, стр. 77.


[Закрыть].

Великие перемены в жизни польского народа, происшедшие за последние десять лет, отражены в лучших произведениях современных польских писателей, активно участвующих в социалистическом строительстве, овладевающих методом социалистического реализма.

К числу таких писателей принадлежит и автор романа «Граждане» Казимеж Брандыс, один из наиболее талантливых и популярных современных польских прозаиков.

Литературная деятельность Брандыса (родился в 1916 году) развернулась в послевоенные годы. Выступая не только как прозаик, но также как критик и публицист, Брандыс с первых дней возникновения народной Польши борется за литературу, служащую народному делу, правдивую, оптимистическую, глубоко идейную.

Однако в ранних произведениях писателя – «Деревянный конь» и «Непокоренный город» (повесть о временах оккупации) – еще слишком мало места отведено передовым борцам – героям наших дней. Свидетельством роста Брандыса как художника явился цикл романов «Между войнами», за который писатель был удостоен государственной премии. Брандыс поставил в романах этого цикла важные философско-этические проблемы – о месте человека в общественной борьбе, о его общественном долге, о подлинном и мнимом гуманизме. Вместе с этим цикл «Между войнами» был повествованием о судьбах польской интеллигенции, различных ее прослоек и представителей. В романе «Самсон» (1947) Брандыс, изображая довоенную Польшу, показывает, как гнетет и унижает человека эксплуататорский строй, и приходит к выводу, что только в борьбе с этим строем личность обретает человеческое достоинство. Следующий роман цикла – «Антигона» (1948) – суровое разоблачение правившей в довоенной Польше буржуазно-помещичьей клики, разложение и моральное падение которой раскрыто писателем в образе дельца и авантюриста Ксаверия Шарлея. В романе «Троя – открытый город» (1949) писатель развенчивает аполитичную, капитулирующую перед фашизмом, оторванную от народа буржуазную интеллигенцию, представителем которой является в романе эстетствующий писатель Юлиан Шарлей. Следует, однако, отметить, что в названных выше романах автор еще слишком много внимания уделяет детальному анализу самых различных переживаний, мельчайших оттенков характера отрицательных, духовно опустошенных персонажей. Лишь в конце третьей книги и в заключительном романе цикла «Человек не умирает» (1951) Брандыс вывел на сцену авангард польского народа, участников народной революции, людей с сильными и цельными характерами. Роман «Человек не умирает» посвящен борьбе за новую Польшу, за утверждение народной власти. В центре повествования – рабочие, активные члены Польской рабочей партии. Преодолев интеллигентские сомнения, обретает свое место в борьбе и приходит в ряды партии главный герой книги Тольо Шарлей.

В 1952–1953 годах Брандыс пишет новое произведение «Граждане» – большой роман о современной жизни польского народа.

Показывая, как в условиях народно-демократической Польши формируется социалистическое сознание людей, какая ведется борьба за нового человека, Казимеж Брандыс подчеркивает повсеместный, всеобъемлющий характер этой борьбы.

В романе создана широкая, многоплановая картина новой Польши. События, описанные Брандысом, происходят на самых различных участках хозяйственной и культурной жизни. Сюжетную основу произведения составляют и история жилищного строительства в одном из районов Варшавы, и работа одной из варшавских газет, и затронутые по ходу действия события на заводе «Искра», и жизнь коллектива варшавской школы, и личные взаимоотношения героев.

Брандыс не случайно дал своему роману название «Граждане». Изображая Польшу наших дней, писатель сосредоточивает свое внимание прежде всего на том, как крепнет в его соотечественниках твердое, глубокое, сознательное понимание своего гражданского долга, какой могучей силой становятся в новой Польше социалистический патриотизм, социалистический гуманизм, социалистическая мораль. С большой художественной убедительностью Брандыс подводит читателя к весьма важным выводам: великая правда наших дней заключена в светлых идеях коммунизма; счастье свободной Польши, судьбы ее граждан находятся в надежных руках Объединенной рабочей партии – испытанного руководителя польского народа.

Среди героев романа на первом плане стоят те, кто находится в авангарде борьбы за социализм. Таков руководитель строительства «Новая Прага III» и «Новая Прага IV» Михал Кузьнар. Жизненный путь Кузьнара – типичный путь передового рабочего, верного сына своего класса. Еще до войны каменщик Кузьнар принимает самое активное участие в работе профессиональных союзов, оказывает содействие нелегальной деятельности компартии. Во время гитлеровской оккупации Кузьнар – узник концентрационного лагеря, участник антифашистского сопротивления. Жизнь, полная борьбы, невзгод и испытаний, привела его в ряды рабочей партии. Выдвинутый после войны на руководящий хозяйственный пост, Кузьнар отдает все силы порученной ему работе. Брандыс не скрывает тех трудностей, которые возникают перед руководителем стройки. Кузьнару недостает технических знаний и организаторского опыта. В снабжении строек материалами и механизмами случаются перебои. Но правдивое изображение автором этих трудностей с еще большей силой подчеркивает настойчивость и энергию героя романа. Очень многое в облике Кузьнара вызывает живейшие симпатии читателя: умение не отделять свои интересы от интересов народа, рабочего коллектива; скромность, трудолюбие, простота в обращении; искреннее и доброжелательное отношение к людям. С большой теплотой писатель описывает семью Кузьнаров, где простые и искренние взаимоотношения, иногда шутливый, даже нарочито грубоватый тон являются выражением глубоких и сердечных чувств, взаимной заботы и уважения, связывающих Кузьнара-отца и его детей, Антека и Бронку. Кузьнар не произносит пространных речей и пышных фраз. Это человек дела, которому органически чуждо краснобайство, он делом доказывает свою преданность партии и родине. Образ Кузьнара в романе Брандыса – одно из ярких свидетельств того, что социалистическое строительство пробудило в трудящихся массах Польши, освобожденных от капиталистического гнета, огромные силы, ничем не ограниченные творческие возможности.

Достоинством Брандыса-художника является его умение глубоко и многосторонне, с достаточной реалистической полнотой показать характеры своих героев. Образ Павла Чижа в этом отношении может служить наиболее ярким примером. Молодой талантливый журналист Павел Чиж, выходец из революционной рабочей семьи, горячо влюблен в свою профессию. В своих очерках и корреспонденциях он стремится красочно и ярко рассказать о новой жизни в стране, о социалистическом строительстве и его героях. Но Павлу недостает жизненного опыта, партийной закалки. Поддавшись влиянию секретаря редакции газеты «Народный голос» Лэнкота, приспособленца и карьериста, он совершает серьезные ошибки. Самолюбие мешает Павлу осознать те недостатки, на которые указывают ему товарищи. Однако суровая партийная критика в конце концов помогает ему занять правильную позицию. Павел убеждается, к чему могут привести политическая слепота, легковерие, потеря бдительности.

На примере Павла Чижа писатель показал, что воспитание коммунистических черт характера, идейный и моральный рост нового человека – это сложный и трудный процесс. Но именно поэтому читатель верит в реальность переживаний героя романа, верит в то, что Павел сумеет стать настоящим коммунистом.

Обращаясь к современной польской действительности, Казимеж Брандыс решает в своем романе идейно-художественные задачи большой важности. В романе показано, что на важнейших участках борьбы за новую, социалистическую жизнь стоят члены рабочей партии. На партийных кадрах, на таких людях, как Михал Кузьнар, директор школы Ярош и другие, лежит огромная ответственность за народное дело, за судьбы многих людей. Могут допускать ошибки отдельные члены партии, может оказаться слабой, недальновидной та или иная партийная организация, как это было в газете «Народный голос», но во всей жизни народной Польши – и это убедительно показывает Брандыс – партия является основной организующей и направляющей силой. Идеи партии вдохновляют лучших людей страны. К партии тянутся наиболее энергичные, наиболее преданные народу люди. Герои романа, такие, как журналист Виктор Зброжек, рабочий Бальцеж, молодая учительница Агнешка Небожанка, глубоко верят в разум и справедливость партии. Партийные органы вмешиваются в положение дел на заводе, на стройке, в газете, поддерживают новое и передовое, помогают вскрыть ошибки и недостатки.

Изображая современную Польшу, автор романа с особой силой подчеркивает, что вражеские элементы ведут острую, коварную борьбу против достижений и успехов рабочего класса и крестьянства. Писатель призывает своим романом не ослаблять, а заострять бдительность по отношению к открытым и замаскированным врагам трудового народа. В описанной Брандысом одной из варшавских школ подвизается хитрый и злобный враг народной Польши преподаватель литературы Дзялынец. Матерый провокатор, еще в довоенные годы выдававший коммунистов охранке, Дзялынец является одним из деятелей подпольной диверсионно-террористической организации, действующей по указке иностранных империалистов. Но политические банкроты, вроде Дзялынца и его подручных, обречены на полный провал. Их ждет закономерный конец – скамья подсудимых. Они бессильны подорвать могучее единство, созидательную волю трудового народа. Подлую деятельность Дзялынца в школе обезвреживают коллектив преданных народной власти учителей и школьная организация Союза польской молодежи (ЗМП).

Страницы, посвященные школьникам – членам ЗМП, Антеку Кузьнару и его товарищам, – принадлежат, несомненно, к числу лучших в романе. Тяга молодежи к знанию и общественной деятельности, горячий задор и душевная чуткость, неприязнь ко всякой фальши воплощены в этих обаятельных образах, со всей силой подчеркивающих неодолимость нового в польской жизни и высоту социалистической морали. Вместе с тем талантливый писатель вовсе не преувеличивает сознательности своих героев, не лишает школьников черт, свойственных их возрасту.

Гуманистический пафос романа «Граждане» заключается в том, что автор его наглядно убеждает читателя: только в борьбе за социалистические идеалы человек обретает смысл своей жизни, нейтральных в этой борьбе нет и не может быть. Большой идейный смысл вложен писателем в историю учителя Ежи Моравецкого. Человек прогрессивных убеждений, глубоко честный и любимый учениками преподаватель Моравецкий стремился, однако, долгое время стоять вне политики. Он пытается остаться в стороне и от конфликта, происшедшего в школе в связи с провокаторской деятельностью Дзялынца, с которым Моравецкого связывает старое личное знакомство. Он готов счесть весь этот конфликт недоразумением.

Положение осложняют трагические личные переживания Моравецкого (смерть любимой жены) и травля, которую ведет против него карьерист Постылло. Все это могло бы в других условиях привести героя романа к одиночеству, к моральной катастрофе. Но этого не случилось с Моравецким. Старого учителя спасает внимание и поддержка окружающих – чуткое и заботливое отношение его учеников, их сочувствие и доверие. Процесс Дзялынца раскрывает Моравецкому глаза на происходящие события, на глубину собственных ошибок, на опасность позиции благодушного наблюдателя, нейтрального в борьбе с врагами народа.

И вместе с тем на примере Моравецкого Брандыс ставит острый и важный вопрос о том, что бдительность не имеет ничего общего с недоверием и подозрительностью, протестует против поверхностного, формального подхода к человеку, подчеркивает необходимость настойчивой воспитательной работы с честными, преданными народу, но еще недостаточно сознательными в политическом отношении людьми.

Не менее остро поставлен в книге и вопрос о необходимости разоблачать и обезвреживать фальшивых людей, враждебных делу партии, прикрывающих свое истинное лицо громкой фразой, надевающих на себя маску активистов и даже проникающих в партийные ряды.

Мизантропом и политиканом показан в романе учитель Постылло, который, извращая лозунги партии, под видом бдительности пытается сеять клевету и подозрения, объявлять классовыми врагами честных людей. Секретарь редакции газеты Лэнкот, жадный, трусливый мещанин и перестраховщик, думает не об интересах дела, но лишь о своей карьере. Он не допускает критики на страницах газеты и, чтобы ввести в заблуждение коллектив сотрудников и обосновать свою «линию», идет на прямой обман, ссылаясь на несуществующие указания руководящих партийных органов.

Борьба с такими людьми – нелегкое дело. Трудно подчас разоблачить их, опровергнуть их демагогию и доказать собственную правоту. Борьба с Лэнкотом отняла много сил у горячего и не признающего компромиссов Виктора Зброжека, олицетворяющего в романе партийную принципиальность, непримиримость к трусости и мещанству.

Нельзя не сказать об одной особенности книги Брандыса. Действие «Граждан» происходит в Варшаве в 1951–1952 годах. Героической столице Польши Брандыс посвятил почти десять лет назад роман «Непокоренный город», в котором выразил свою любовь к разрушенному, но не сломленному врагом городу-борцу. В новом произведении писателя эта тема обрела новые качества: красоту родного города Брандыс раскрывает в тесной связи с судьбами героев; на первом плане его повествования о Варшаве стоят трудящиеся столицы, ее восстановители и хозяева. Варшавские улицы, варшавские стройки, бурный ритм жизни прекрасного города не только составляют фон, на котором происходит действие, они – в думах и переживаниях персонажей романа. Герои «Граждан», горячо преданные своей Варшаве, необычайно близки и понятны читателю.

Брандыс избегает поверхностных решений и стандартных рецептов. Цель его – показать жизнь во всей сложности, не затушевывая ее теневых сторон.

Творческая манера автора «Граждан» интересна и своеобразна. Писатель избегает прямой авторской оценки героев и явлений, предоставляя делать это самому читателю. Он чрезвычайно подробно рассказывает о происходящих событиях, обстоятельно воспроизводит переживания героев, передает их мысли, рассуждения, «внутренние монологи». Читая роман, радуешься удачам его положительных героев, досадуешь, когда они совершают ошибки, когда они упорствуют в своей неправоте, и хочешь, чтобы эти ошибки были в конечном счете поняты и исправлены.

Роман «Граждане», несомненно, свидетельствует не только об идейном росте Казимежа Брандыса, о росте его художественного мастерства, но и о росте всей современной польской литературы, уверенно идущей по пути социалистического реализма.

Роман читается с большим интересом, заставляет о многом подумать, обогащает наше представление о жизни польского народа, за которой с глубоким интересом следят советские люди.

Б. Стахеев.

Часть первая

О полная чудес Варшава…

город, где видишь ясно,

насколько человек сильнее

всех постигающих его великих бедствий.

Пабло Неруда

Глава первая

1

Издалека уже видно было, как загорались огни в центре города, – туда можно было доехать трамваем за четверть часа. У ворот, за которыми находилась обширная территория стройки, обнесенная забором, остановился мужчина в парусиновом пальто. В двух шагах от него стояла кучка прохожих. На стройке горели фонари, освещая с высоты неглубокий котлован, вырытый для закладки фундамента. На дне его суетились несколько человек в рабочих комбинезонах, а один стоял посредине и что-то записывал в блокнот. Время от времени он подавал флажком сигналы грузовикам, они подъезжали по очереди под самый ковш экскаватора, и земля с глухим шуршанием тяжело сыпалась на платформу.

– Ага, этот раньше времени вздумал отъехать, – сказал мужчина в парусиновом пальто, и глаза его блеснули за роговыми очками. Он был плечист и высок ростом, но немного сутулился. Рабочий с блокнотом, крича что-то, подошел к грузовикам и стал браниться с одним из водителей. Издали слышен был его странно тонкий голос.

– Смотри, да это девушка! – со смехом сказал кто-то в группе зрителей.

Грузовик отъехал, подскакивая на изрытой земле. Девушка с блокнотом зашагала обратно. По дороге она приостановилась и, зажав блокнот между коленями, стала поправлять выбившиеся из-под берета светлые кудряшки.

Из ворот вышел приземистый мужчина в сдвинутой на затылок шляпе и, остановившись в тени, куда не достигал свет фонаря, закурил. Прохожий в роговых очках внимательно всматривался в него, подняв брови, а тот стоял, заложив руки за спину, и о чем-то думал. Порой он подносил ко рту руку с горящей папиросой. Очкастый подошел ближе, но встретил хмурый и проницательный взгляд из-под густых бровей.

– Не уважают человека! Как тут жить? – прокричал какой-то пьянчужка, вынырнув из темноты. Около него тотчас вырос милиционер. – В чем дело? – спросил он, и по голосу слышно было, что он очень молод. – Хотите, чтобы я вас отвел куда следует?

Мужчина у ворот бросил окурок и, затоптав его ногой, перешел на противоположный тротуар. За углом в переулке ждала «победа». Оттуда донесся стук захлопнувшейся дверцы, и машина двинулась по направлению к центру города.

Со стройки между тем вышли несколько рабочих и, шаркая ногами по асфальту, зашагали к трамвайному кольцу. За ними из ворот хлынули остальные. Только у одноэтажного барака с надписью «Управление» еще оставалась горсточка людей. Некоторые из них сидели на досках, грудами наваленных повсюду. Двое молодых парней в забрызганных известкой комбинезонах выводили на улицу свои велосипеды. Им загородил дорогу какой-то прохожий с чемоданом.

– Нет, здесь такой не работает, – ответил на его вопрос один из велосипедистов.

Прохожий поставил на тротуар свой чемодан, обвязанный веревкой, достал из кармана бумажку и прочел вслух название какого-то учреждения.

– Я звонил туда, где он прежде работал, и мне сказали, что его можно найти здесь, в дирекции… Я приезжий.

– В дирекции? – велосипедист усмехнулся. – Нет, такого у нас нет.

Мужчина в очках, уже направлявшийся к трамваю, остановился в нескольких шагах от них.

Прохожий с чемоданом заглянул в открытые ворота. Это был молодой парень, мускулистый, но еще мальчишески тонкий и стройный, с умными и удивительно живыми глазами. Он снял кепку, чтобы отереть пот, – при этом темный вихор свесился ему на висок – и повторил устало: – Фамилия его Кузьнар.

– Да он, кажется, был здесь, – вмешался мужчина в очках. – И только что уехал в автомобиле.

– Да, да, уехал! – подтвердила девушка в комбинезоне, выходившая из ворот с группой рабочих. – Он будет здесь завтра с самого утра.

Минуту-другую еще слышны были голоса и стук башмаков по тротуару.

– Помочь вам? – предложил очкастый, видя, с каким трудом парень поднимает свой чемодан.

– Нет, спасибо, – буркнул тот, покосившись на обращенные к нему очки. Из-за толстых стекол на него смотрели добрые глаза.

– Моравецкий, – представился очкастый.

– Павел Чиж, – сказал парень с чемоданом, кивнув ему в ответ.

Оба одновременно ухватили чемодан за ручку и, подняв его с тротуара, пошли к трамвайной остановке, откуда долетали лязг и звонки. Скоро они скрылись в темноте.

На окрестных улицах в этот час стояла мертвая тишина, изредка только нарушаемая шагами прохожих. Развернутое здесь строительство поселка Новая Прага III навязало всему району свой график и ритм, как бы регулируя его жизнь соответственно своим нуждам и законам. Стройка стала центром движения, света и шума в этой пустынной части города, которую война почти сровняла с землей. Ни бомбардировка в сентябре 1939 года, ни пожары во время восстания летом 1944 года – ничто не миновало этой многострадальной окраины Варшавы, одной из тех, от которых, казалось, сам город отвернулся со стыдом. А между тем она всегда верно делила с ним его судьбу. И только теперь, в октябре 1951 года, словно в награду за эту молчаливую верность, город послал сюда одну из своих восстановительных экспедиций. Поистине великодушным даром была масса кирпича, которая манной небесной хлынула в один прекрасный день на опустошенную землю. Выросли башни подъемных кранов, бараки, навесы, сараи, склады. Давно здесь не было так шумно – с тех самых пор, как гитлеровские бомбардировщики разрушали эту часть Варшавы. Строительство нового поселка было рассчитано на ряд лет, кубатура предполагалась в миллионы метров. Пока же предместье жило как бы двойной жизнью: днем оно смотрело в будущее, по ночам возвращалось к печальному прошлому. Города, как и люди, восстанавливаются не сразу – для этого требуется цемент, леса и подъемные краны.

2

Добравшись до центра города, Моравецкий испытал смутное чувство облегчения: «Что же, ведь я два раза заходил к нему, звонил, стучал, и все напрасно. Ясно, что его дома нет – чорт его знает, где он шатается!»

«Ну, вот, сегодня ничего уже, наверное, не случится», – подумал он невольно, только в эту минуту отдавая себе отчет, что его с утра томило неясное предчувствие какой-то грозящей ему беды. Предчувствие это овладело им, когда он перед уходом брился, и, чтобы его прогнать, Моравецкий пустил в ход испытанное средство: стал припоминать лекцию, которую должен сегодня читать в одиннадцатом классе. Кристина застала его в ванной комнате, где он, сидя на краю ванны и потрясая намыленной кисточкой, бормотал: – Явление это, друзья мои, имело свои причины, и причины далеко не простые.

– Ты опоздаешь на урок, – сказала Кристина с ласковым укором, качая головой. Волосы у нее были распушены, и Моравецкому бросились в глаза седые пряди – их еще прибавилось за последнее время. «Стареем! – подумал он с грустью. – У нее седина, я сам с собой разговариваю. Да, старость… И как это мы до сих пор о ней не подумали!»

Он отвернулся от Кристины и пустил воду в ванну, пытаясь заглушить вновь проснувшуюся тревогу. «Она права, я в самом деле опоздаю в школу!» Тридцать пять лет он каждое утро волновался, боясь опоздать, – исключением были только университетские годы, когда он до обеда (за 70 грошей) лежал в постели нарочно, чтобы не ощущать пустоты в желудке.

Новый Свет с его памятниками старины, любовно отделанными особнячками с медными крышами, с его асфальтовой мостовой, на которой тускло мерцали огни фонарей, как разлитое на воде прованское масло, всегда пленял его душу историка. Он остановился под деревом у Дома партии и с удовольствием наблюдал, как въезжали автомобили в эту панораму древнего Королевства Польского, словно вставленную через сто лет в центр нового города.

Чтобы сократить себе дорогу домой, Моравецкий пошел налево, в сторону Маршалковской, и, вспомнив Павла Чижа с его чемоданом, перевязанным веревкой, решил завтра спросить у Антека Кузьнара, нашел ли их этот мальчик и кто он. В его наружности и манерах было что-то такое… а, впрочем, бог его знает, что именно. Если бы этот Чиж учился в его классе, наверное с ним было бы немало хлопот! Так думал Моравецкий, вспоминая его подвижное, изменчивое лицо и дерзкий огонек в глазах, который свидетельствовал о натуре легко воспламеняющейся. Да, у этого мальчика в жизни будут передряги! У него лицо искателя, такие лица можно было увидеть когда-то на больших дорогах, по которым юноши с горящими глазами брели пешком в город… «Ну, ну, старик, не фантазируй!» – одернул себя Моравецкий. У витрины книжной лавки он по привычке пробежал глазами названия выставленных книг. «Молодость мира» прочел он на одной обложке. Вспомнились серебряные прядки в волосах Кристины, и он взглянул на часы: время еще есть, она сказала, что вернется домой позже обычного. Он забыл, почему… Какие-то дела или покупки? В эту сторону их жизни он не вникал – Кристина крепко держала все в руках, а он, рассеянный и близорукий, плохо различавший цифры на ассигнациях, во всем полагался на нее.

У Кристины в волосах седина… Она, конечно, это знает… Что она думала, расчесывая их перед зеркалом вчера, третьего дня, сегодня? Да, это – единственное, о чем они никогда не говорили до сих пор, к чему не были готовы. Оно пришло неожиданно, проникло в какие-то щели между тесно сбитыми днями. «И не так уж много мы успели прожить, – сказал он себе с тоской. – Всегда казалось, что это только начало и все впереди». Он улыбнулся, вспомнив, что в юности не любил романов, в которых герою перевалило за сорок, – стоило ли читать про старых людей? «Ведь мне уже сорок три! – подумал он с удивлением. – Кристине – сорок два. Выходит, что мы с ней уже не могли бы быть героями интересной повести. Смешно!» А между тем он чувствовал себя ровесником эпохи, и всегда ему казалось, что, говоря о людях нашего времени, имеют в виду таких, как он, что именно люди его возраста являются представителями современности.

На углу Братской высился ЦДТ[2]2
  Центральный дом торговли. – Прим. перев.


[Закрыть]. Здание это таило в себе то тревожащее очарование, каким полны иные фантастические романы, и порой напоминало Моравецкому планетарий, воздвигнутый здесь для того, чтобы город, когда захочет, мог общаться с луной. Казалось, что дом построен для астрономов, которые в один прекрасный день взлетят с крыши в каком-нибудь межпланетном снаряде. Моравецкий с интересом рассматривал это изумительное сооружение. Оно все было залито светом и казалось наполненным внутри каким-то сине-фиолетовым веществом. Любуясь им, Моравецкий почувствовал что-то вроде благодарности к проектировавшему дом архитектору за это своеобразное создание его фантазии, вызывавшее много споров. «Ведь мы принадлежим к поколению, мечтавшему о стеклянных домах»[3]3
  О стеклянных домах для трудящихся, как о символе счастливого будущего Польши, мечтают герои романов С, Жеромского «Канун весны» и «Красота жизни». – Прим. перев.


[Закрыть], – подумал Моравецкий.

«Что это мне сегодня приходят в голову такие мысли? – спросил он вдруг себя по давнишней привычке к самоанализу. – Ну, ясно. Это из-за скандала в одиннадцатом «А»… – Возмутительная история! – проворчал он вслух так сердито, что проходившая мимо женщина удивленно оглянулась на него.

С Иерусалимских Аллей он свернул влево, на Маршалковскую, и через несколько минут сошел на мостовую, двигаясь теперь в цепи других пешеходов вдоль трамвайного пути, по обе стороны которого росли, этаж за этажом, мощные жилые корпуса, местами еще одетые лесами, краснели шестигранные штабеля свезенного сюда кирпича и стрелами уходили ввысь башенные краны, стальные шеи журавлей… Моравецкий чувствовал себя здесь, как штатский, который случайно попал на поле боя, и невольно замедлил шаг, проникнутый должным уважением к тому, что здесь вершилось без его помощи. Где-то высоко в воздухе вспыхивали световые сигналы людям, еще работавшим в такой поздний час на невидных снизу помостах. В этом бурном хаосе строительства было величие созидания и рождающейся мирной жизни, более прекрасное, чем спокойное величие природы.

3

Кристина была уже дома. Не снимая пальто и шляпы, Моравецкий вошел в кухню, насвистывая их условный сигнал: несколько тактов из «Болеро» Равеля.

– Я здесь, – откликнулась Кристина. – Почему ты так поздно?

Она сидела с книгой у накрытого стола. Моравецкий снова засвистал и взял у нее книгу. Это был том из серии классиков, еще не разрезанный. Моравецкий повертел его в руках и отложил в сторону.

– Чем это здесь так странно пахнет? – сказал он. – Ты не замечаешь?

В комнате как будто пахло какими-то травами… или хвоей. Он сел за стол и стал разрезать ножом страницы книги.

– Ежи, – кротко сказала Кристина. – Сними же пальто и шляпу.

Он тут только заметил, что сидит в шляпе и пальто. – Ах, извини! – пробормотал он послушно.

Когда он через секунду вернулся из прихожей, чай был уже на столе. Уголком глаза Моравецкий заметил пустую тарелку. Он поднял голову и внимательно посмотрел на жену.

– Что это ты не ешь ничего?

Такие вопросы Кристина обычно оставляла без ответа. Должно быть, в этом проявлялась ее независимость. Не ответила она и сейчас. Моравецкий усмехнулся.

– Ну, что ты делала сегодня? – И, не дожидаясь ответа, он стал рассказывать о своем разговоре по телефону с заместителем директора Шнеем. Шней позвонил в четвертом часу, советовался с ним, как быть: Дзялынец опять задел мальчиков и на сей раз, видимо, так сильно, что это ему даром не пройдет.

– Я ушел из школы после третьего урока. Заглянул в библиотеку, потом обедал. А по вторникам, ты же знаешь, у Дзялынца в одиннадцатом классе последний урок… Перед уходом потолковали мы с Антеком Кузьнаром: бюро ЗМП[4]4
  ЗМП (Zwiazek Mlodiezy Polskiej) – Союз польской молодежи. – Прим. перев.


[Закрыть] организует доклад о шестилетнем плане. Все было в порядке, никак нельзя было ожидать скандала… После обеда сижу я за столом и правлю реферат Вейса… написано недурно, но слог у него хромает… И вдруг звонит Шней. Я так и знал, что сегодня что-то случится. У меня было предчувствие.

Он забарабанил пальцами по столу, насвистывая сквозь зубы «Болеро». Чем же все-таки пахнет в комнате? Хвоей? Камфорой? Или нафталином?.. Слушает ли его Кристина? О чем она думала, сидя здесь над неразрезанной книгой? Ему никак не удавалось встретиться с ней взглядом. Сложила по своей привычке руки на коленях и думает неизвестно о чем. Сейчас она выглядит лучше, чем давеча утром в ванной. Эта гладкая прическа ей к лицу. Ему нравился ее резко очерченный, почти мужской рот и карие, широко расставленные глаза под ровными дугами темных бровей. Когда они познакомились, Кристина была похожа на мальчика, с годами она стала гораздо женственнее. Но что это? Нет, не может быть! Неужели она подкрасила щеки? Он пожал плечами: опять ему чудится то, чего нет…

– Ну что же, ты говорил с Дзялынцем? – спросила Кристина, глядя на нож, которым Моравецкий разрезал страницы.

– Я сразу же поехал к нему. Но разве это чучело когда-нибудь застанешь дома? Ждал я на улице с полчаса, потом опять взобрался к нему на третий этаж, а его нет и нет. Ты знаешь, какая это даль! Между прочим, там строят поселок, я поглядел, как работает экскаватор. Интересно.

Он следил за Кристиной, убиравшей со стола посуду, и, как всегда, любовался грацией всех ее движений. Какие они ловкие, собранные, почти неуловимые. Он смотрел на ее спину в черном свитере, красивую покатость плеч, заколотые на затылке волосы. Она держалась удивительно прямо, никогда не горбилась. И сейчас, когда она так стояла на кухне, спиной к нему, она казалась молодой девушкой.