Текст книги "Жена Дроу (Увидеть Мензоберранзан и умереть) (СИ)"
Автор книги: Ирина Баздырева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 51 страниц)
– Не советую вам этого делать, – раздался за ее спиной сварливый голос.
Вздрогнув от неожиданности, Ника резко обернулась, поймав на ходу пыльную колбу, которую нечаянно смахнула с полки и виновато улыбаясь, водрузила ее на место.
– Не стоит извиняться, мистрис, ибо женское любопытство также непредсказуемо, как и не управляемо. Оно подобно стихии и его также, как и стихию, надобно просто пережить. Я же позвал вас не для того, чтобы вы били мои колбы и тревожили корень мандрагоры. И, судя по тому, как вы поспешили на мое приглашение, вас что-то тревожит? Ага, вы киваете… Дайте-ка я угадаю. Вы хотели бы узнать о темном эльфе? Вам не стоит беспокоиться о нем. Мало того, что он притворился беспомощным ягненком, чтобы успокоить меня на свой счет, так его еще охраняют его друзья. Они-то и позаботились о нем. Он даже отказался от моей укрепляющей настойки, которую я осмелился ему предложить. Зато два его полоумных друга: один мощный верзила, другой коротышка дворф, наглец каких свет не видывал, буквально силой заставили меня выпить эту настойку чуть ли не всю. Вот вы улыбаетесь их грубой выходке, а между тем, кто позаботится о вас?
Руфус вопрошающе глядел на нее поверх толстых линз, криво сидящих громоздких, очков.
– Вот-вот, – укорил он ее, когда Ника лишь пожала плечами. – Благодарите этого дурного дворфа, за то, что не влил в меня всю настойку, а хоть чуточку оставил вам, ибо она вам нужнее чем, кому-либо.
Ника подняла брови.
– Как это зачем? – развел руками, взметнув широкими рукавами мантии, Руфус. – Вы же умудрились сорвать голос, пытаясь перепеть этого выскочку и дамского угодника Джеромо. Завтра он попытается взять над вами вверх. Непременно попытается. Попомните мои слова. Мало того, он захочет смешать вас с грязью, выставить перед герцогом в неприглядном виде, как сделал это сегодня – и когда Ника нахмурилась, протянул ей склянку из толстого темного стекла – Что вы все заладили: зачем, зачем? – недовольно выговорил он ей – Я хочу, чтобы вы спросили меня об этом вслух, иначе нипочем не отвечу. Пейте.
Не без усилия выдернув плотно пригнанную пробку, Ника вылила на язык и проглотила несколько капель горьковатой, пряной жидкости.
– Ничего, что я теперь не буду спать, самое меньшее, три дня, зато уж вы обретете голос. Ну, что я говорил? Женское любопытство может побудить женщину выпить даже отраву… Нет, нет, не бойтесь в пузырьке был не яд.
– Почему Джеромо так настроен против меня? – хрипловатым голосом, спросила Ника, этого знатока женских душ.
– Но, ведь это так явно. Все, кто имел честь знаться с Джеромо хоть немного, поняли, что он отвергнут вами. Сам же он полагает, что перед ним не в силах устоять ни одна женщина. Но, правда и то, что мало кто мог противиться его обаянию. Вот он и решил, что виной вашей неуступчивости и равнодушия к нему, являются чары дроу. Сами видите, что он оказался парнем не промах – сразу начал интриговать против вас. Темный эльф и вправду является вашим супругом? – спросил неожиданно Руфус, склонив голову набок.
Достопочтенный маг и сам был не чужд любопытства.
– Скажите, не приходилось ли вам слышать о некоем мудреце Зуффе? – в ответ спросила Ника, направляя любопытство мага в другую сторону, чутко прислушиваясь к своим ощущениям.
Горло совсем не болело. Не было и намека на першение, и даже на отголосок той раздирающей горло и грудь, боли, что ей пришлось испытать минуту назад.
– Зуфф? – переспросил маг, задумчиво теребя кончик своего мясистого носа. – Знавал я Дорта Великого, работал с несравненным Простаком Конратом. Много слышал, но, увы, не имел чести знать лично Фора Высоколобого, но о Зуффе…– тут он внимательно взглянув на Нику, спросил: – От кого, ты сама, услыхала о сем мудреце? Да и существовал ли он вообще на свете? Может это плод твой фантазии?
– Мне о нем рассказал Хиллор?
– Хиллор Дворф? – подскочил на месте Руфус так, что едва успел перехватить слетевшие с его мясистого носа очки. – Так ты сподобилась увидеть самого Хиллора? Поистине провидение настолько же таинственная и сложная, как и интереснейшая, штука. Да. И, что же тебе поведал Хиллор Дворф о сем Зуффе?
– То, что он сам слышал о нем, будучи ребенком, от своего деда, который в свою очередь слышал от кого-то, что этот самый Зуфф, мог повелевать временем.
– Гм… Тогда и не знаю, что сказать тебе на это, – покачал головой Руфус. – Уж если об этом самом Зуффе не ведает сам Хиллор, живущий на сем свете чуть ли не три века дольше меня то, что можно требовать от меня мотылька-однодневки. Но ты ни в коем случае не должна унывать. Я же те все ночи, что мне не придется спать по вине противнейшего дворфа, посвящу тому, чтобы переворошить древние свитки, какие только найдутся в подвале архивариуса. Однако не ожидай от меня многого. Ты возбудила во мне любопытство, и я не оступлюсь пока не разузнаю об этом Зуффе хоть что-то, если конечно таковой мудрец, все же когда либо существовал, – сказал он озадачено, поправив съехавшие очки. – Кроме того, ты пела так… – он задумался, – словом ты заставила меня подумать о том чего я лишился, отдав свою молодость пыльным свиткам и колбам.
– Я не хотела огорчать вас
– А я и не огорчился. Это была всего лишь мимолетная грусть. Сладкая и легкая и я, напротив, благодарен тебе за нее.
– Меня несколько беспокоит то, что мы сейчас с вами совершили, ведь герцог строго настрого запретил пользоваться магией и различными допингами, а вы мне дали…
– Те жалкие остатки, что достались на твою долю, можно смело считать лекарством, в котором ты так нуждалась, – беспечно отмахнулся старый маг и, поправив очки, вкрадчиво спросил: – Что это за средство такое о котором ты только что упомянула? До-пи-нг
– То же самое, что вы только что дали мне, – эликсир для поддержания сил.
– И что же в этот самый допинг входит? – допрашивал он.
– Не знаю
– Женщины, – презрительно фыркнул Руфус. – Ну, да если бы речь шла, к примеру, о румянах и пудре, ты бы поразила меня своей осведомленностью. И не воображай, что все, что я для тебя сделал, это ради твоих прекрасных глазок. И потом, ты умудрилась разбудить мое любопытство, которое я непременно должен удовлетворить…
– … которое непредсказуемо и неуправляемое словно стихия, которую надобно пережить, – не удержавшись, закончила, смеясь, его тираду Ника. – “Это никогда не случалось, но есть всегда”
– Постой-ка, – маг, поправил вновь съехавшие очки. – Как? Кто это сказал?
Ника растерялась. Если бы она это помнила: вычитала откуда то или услышала от кого-то.
– Э…э… кажется некий мудрец. Философ
– Откуда тебе известно, что это философ, – въедливый маг был очень напорист.
– Ну… от преподавателя философии
Руфус по новому посмотрел на нее.
– Так ты училась у философа?
– Было дело… – попыталась отделаться Ника неопределенным ответом.
– Значит в твоей голове водятся не одни помады и пудры?
– Нет, не одни…– согласилась, смеясь, Ника. Маг был славным старичком.
За порогом лаборатории Руфуса, ее поджидали уже два пажа.
– Госпожа, – шагнул к ней, сопровождавший ее мальчик. – Вас, призывает к себе герцог, а потому следуйте за Лео.
Он кивнул в сторону второго мальчика со смышленым лицом, темными кудрями и белозубой улыбкой, который грациозно поклонился ей. За ним, минуя узкий, темный коридор Ника поднялась по широкой мраморной лестнице чьи стены были увешаны гобеленами, и уставленны вазами с источающими тонкий аромат, розами. Повернув в коридор, освещенный восковыми свечами в медных канделябрах, они дошла до дубовой двери, в которую мальчик, взявшись за медное кольцо, негромко стукнул. Дверь распахнулась и паж отступил, пропуская в нее Нику. Встретивший ее мажордом, жестом поманил гостью за собой. Она прошла мимо кровати-алькова с задернутыми тяжелыми занавесями. Их шаги скрадывал толстый ворс ковра.
Герцог сидел в глубоком кресле у жарко горящего камина, кутаясь в просторный упленд подбитый мехом. Ника поклонилась ему, а верный мажордом устроился на низкой скамеечке у его ног и принялся растирать ему руки.
– Вы пели превосходно, дитя мое, – слабо произнес герцог, и Ника подивилась насколько же он, оказывается, дряхл.
– Однако же, справедливости ради стоит заметить, что ваш голос по силе много слабее голоса Джеромо.
– Я это знаю, ваша светлость.
– Как и то, что завтра вас ждет нелегкое состязание с сим менестрелем? И я, даже, не в состоянии предположить, что он предпримет, чтобы навредить вам. Положитесь на волю Вседержителя и не огорчайтесь, чем бы для вас не окончилось завтрашнее состязание. Уверяю вас, вы уже завоевали себе немало верных сторонников, среди которых нахожусь и я. Однако, я должен быть беспристрастным, не смотря на мою к вам расположенность.
– Да. Я понимаю.
– Ты необычайная девушка. Я это вижу. Иначе, как бы ты сумела покорить холодное сердце дроу настолько, что он с готовностью принес себя в жертву для тебя.
– Я обычная. Необычен мой супруг.
– И он знает, что ты смертная?
– Да, ваша светлость.
– Тем более это удивительно. Видимо, наступает время великих перемен – качая головой, проговорил герцог.
– Но мы не знаем истинного положения вещей, – поднял голову мажордом, продолжая растирать руки старика. – В чем тут дело? Может дроу околдовал бедняжку, или настолько запугал, что подчинил ее вою своей.
– Это так? – глянул герцог на Нику.
– Конечно, нет.
– Но может быть тебя и дроу объединяет какая-то тайна?
Ника вздрогнула, испугавшись проницательности герцога.
– Значит не из страха, не очарованная магией и не из боязни, что твоя тайна откроется, ты следуешь за ним? В то, что тебя привязывает к нему любовь, я поверить не могу. Может он соблазнил тебя, пообещав нечто такое..? – герцог не договорил, пристально вглядевшись в ее лицо.
– Да, – прошептала Ника.
– О! – оживился он. – Верно, дроу пообещал исполнить твою мечту? Так о чем же она, дитя мое? О чем твои грезы?
Глаза герцога странно блестели и Ника насторожилась – она не понимала, куда он клонит. Их разговор казался ей странным.
– Ты не хочешь говорить со мной о своей, самой сокровенной мечте? – спросил герцог, заметно оживившись.
– Я мечтаю найти мудреца, называющего себя Зуффом.
Герцог разочарованно откинулся на спинку, почти утонув в кресле.
– Я слишком стар, – проговорил он медленно. – И прожил достаточно, чтобы отличить мечту от низменной цели. Поиск этого Зуффа всего лишь ступенька к твоей мечте.
Ника промолчала. Проницательность герцога была поразительна.
– Я не хотела бы говорить об этом, – спрятала она руки за спину, с силой стиснув пальцы.
В интересе герцога к ее мечтам, Нике чудилось что-то не здоровое. Но герцог не рассердился, а глубоко вздохнув произнес:
– Ты права, дитя. Не стоит пускать в свою сокровищницу посторонних. От их жадных, алчных взглядов сокровища только тускнеют и обесцениваются. Так и мечта твоя мельчает и ослабевает от непонимания и насмешек. Идти к ней нужно молча, храня ее глубоко в сердце, веря только ей и никому больше, даже если ты понимаешь , что она неосуществима. Но правду об этом ты узнаешь лишь тогда, когда потратишь на ее осуществления все свои силы. Ты узнаешь правду и о себе, и о ней, своей мечте. Но, вот ты, дитя, непременно увидишь ее осуществленной, потому что не будешь слушать тех, кто начнет доказывать, что все это вздор и отговаривать тебя, – он взглянул на нее усталыми, потухшими глазами – Я стар, и лишь моя мечта поддерживает во мне искру жизни, хотя я понимаю, что мне не на что надеяться, – он хрипло, неприятно рассмеялся. – Видимо, Вседержитель не желает потакать моему наваждению, мое же сердце ропщет на это. Вот я и живу из чистого упрямства и вредности, зная, что моя мечта, увы, несбыточна. А теперь оставь меня.
Ника поклонилась и пошла к двери. Лео дожидался ее у дверей герцогских покоев. Они спустились к пиршественной зале, где вовсю шло безудержное веселье. Там стояла страшная духота, от какофонии звуков раскалывалась голова, потому что все менестрели разом решили порадовать слушателей своим искусством. А благодарные слушатели, отплясывали кто во что горазд.
Паж, ловко лавируя между скачущими в танцевальных па, сталкивающихся пар и уворачиваясь, от нетвердо держащихся на ногах танцоров и тех, кто ни как не мог сообразить в какую сторону двигаться к выходу, а потому просто стоял в глубокой задумчивости, пока не падал под ноги танцующих, отыскал ее плащ и пошел вперед – провожать Нику до гостиницы.
Во дворе герцогского дворца вовсю гулял народ под пение непристойных куплетов менестрелей. Низко надвинув капюшон плаща, Ника старалась не потерять в толпе юркого Лео. Ей повезло: так и не узнанная никем, она беспрепятственно добралась до своей гостиницы, возле которой, как и на примыкающих к ней темных улочках, царила сонная тишина. Дав мальчику монету, Ника вошла в пустой обеденный зал гостиницы, по которому неприкаянно бродил хозяин, в который раз протирая передником столы. Он печально поведал, что все завсегдатаи и постояльцы гуляют у герцогского дворца и с надеждой поинтересовался: не голодна ли госпожа и не желает ли заказать ужин. Ника поблагодарила его, сказав, что только что встала из-за пиршественного стола и поднялась в свой номер, в тайне надеясь, что дворф, варвар и Ивэ тоже веселятся на празднике менестрелей у дворца.
Однако на ее робкий стук в дверь комнаты, которую занимали мужчины, тут же откликнулся, низким ворчанием, Борг. Поняв, это как приглашение, Ника вошла в комнату, которая ничем не отличалась от той, что занимала она с Ивэ: постель под простым холщовым покровом, стол и два табурета. В углу на третьем табурете – таз с кувшином. Отличие состояло лишь в том, что, сейчас, стол был завален объедками, посреди которых стоял кувшин с вином, а рядом, в столешницу, был вогнан нож. Везде, где ни попадя, валялась одежда. Входя, Ника запнулась о тяжелый башмак Борга. Сам он босой, в рубахе навыпуск, сидя на полу, начищал свой шлем. Харальд, шумно жуя, расправлялся с жареной курицей, руками раздирая ее на куски. На постели, поверх одеял, лежал Дорган: неподвижно, с осунувшимся лицом и закрытыми глазами. Подойдя к кровати, Ника опустилась перед ней на колени.
– Что с ним? – испуганно прошептала она.
– Он спит, – ответил Борг, подходя к ней. – Ему крепко досталось.
Склонившись, Ника прижалась лицом к его груди.
– Ну, ну, девочка. Ты-то здесь причем? Дорган сам пожелал этого… Да. А мы слышали, как ты пела.
– Громко так, – прогудел со своего места Харальд. – И Дорган тебя слышал.
– Почему он… так выглядит? – Ника подняла голову и посмотрела на дворфа покрасневшими глазами.
– Ну, видишь ли, девочка, та штука, которой подверг его придворный маг, выкачала из него много сил, чтоб, все было наверняка…
– Боже мой! – Ника опять прижалась щекой к груди эльфа, слыша слабое биение его сердца. – Если бы я только знала…
Теплая ладонь прошлась по ее волосам.
– Ты молодец, – прошептал Дорган, не открывая глаз.
– Ты не должен был соглашаться на такое. Ты, верно не знал, на что идешь?
– Знал – проговорил эльф, ласково перебирая ее волосы.
– Я вовсе не горела желанием петь.
– И все же, я пошел бы на это еще раз, чтобы услышать, как ты поешь… Но ты задержалась. Я начал беспокоиться.
– Я разговаривала с магом Руфусом. Он сказал, что давал тебе настойку, которая восстановит твои силы.
– У меня свои средства, чтобы подняться на ноги, – проговорил Дорган. – Он, что нибудь знает о Зуффе?
– Нет. Он никогда о нем не слышал, но обещал порыться в старых свитках и книгах. Потом меня призвал к себе герцог и мы вели с ним странный разговор.
– О чем вы говорили?
– Он сказал, что ему понравилось мое пение, но если судить честно, то Джеромо искуснее.
Харальд пренебрежительно фыркнул, а Борг заявил, что герцог, должно быть, туг на ухо.
– А потом, он начал говорить, что-то о мечте и что он умрет, так и не увидев ее воплощенной.
– Этот человек одержим? – покачал головой на подушке Дорган – Так кому он решил отдать Венок?
– Завтра мы состязаемся с Джеромо, но если они потребуют…
– Уже нет… – перебил ее Дорган. – Не потребуют. Ступай отдыхать. Завтра ты должна быть готова к решающему состязанию.
– Доброй вам ночи, – попрощалась с мужчинами Ника.
Но прежде чем уйти в свою комнату, спустилась вниз. Ей повезло – хозяин гостиницы, достойный Доман, еще не ложился. Выслушав просьбу Ники, он с готовностью отозвался на нее, заявив правда что пергамент нынче дорог, но вот восковую табличку со стилом с удовольствием одолжит. Нику это, вполне, устраивало.
Ивэ спала, отвернувшись к стене и Ника пристроившись на краешке стола, придвинув поближе ночную свечу, быстро набросала на дощечке ноты и слова песни, которую решила исполнить завтра. Перечитав написанное и убедившись, что вроде, ничего не пропущено, она тихонько раздевшись и заплетя волосы в косу, скользнула в постель. До того, мерно дышавшая во сне Ивэ, вдруг повернулась на спину.
– Почему ты так поступаешь с Дорганом? – спросила она, глядя в потолок.
– Как? – вздрогнула Ника, уже устроившись под одеялом.
– Ты пользуешься им. Можешь обманывать его, он мужчина, но не меня. Ты только позволяешь ему любить себя. А сама… Я не удивлюсь, если окажется, что тебя от его прикосновений бросает в дрожь отвращения, но ты терпишь, потому что сейчас он тебе необходим, как и мы. Скажи, что я не права? Я знаю, как только ты добьешься с нашей помощью своего, ты тут же бросишь его. В твоем сердце нет любви к нему. Благодарности и дружбы – сколько угодно, но не любви. Ты легко забудешь его, а он тебя никогда. Но тебе ведь нет дела, что ты разобьешь его сердце – жестко выговаривала Ивэ. – Пощади его. Уйди сейчас, пока он не прирос к тебе насмерть. Уйди. Ты справишься без нас.
Ника молчала до тех пор, пока не затих отзвук слов Ивэ. На столике догорала свеча.
– Может ты и права, – вздохнула Ника. – Но я ни в чем не виновата перед Дорганом. Я не вымаливала его любовь и ничего не обещала ему. Я – его собственный выбор. И он знает о том, что я покину его и потому перестань относиться к нему, как к несмышленому юнцу, которого необходимо опекать. Чего ты бесишься? Ведь недавно, ты сама правильно заметила, что мы сами должны разбираться друг с другом, без посторонних. И я не уйду сейчас, потому что нуждаюсь в нем. А у него будет достаточно времени разглядеть, какая я дрянь и стерва. Тогда наше расставание окажется для него безболезненным.
– Он этого никогда не увидит.
На следующий день, Ника проснулась к обеду и сразу же начала собираться. Ивэ не было, а на столе ее уже дожидался завтрак: холодное мясо, сыр, подогретое вино и ржаные лепешки с яблоками. Одеваться ей, молча помогала, появившаяся Ивэ. А вскоре за ними явился Лео. Ника бросилась к столу вдруг вспомнив, что не видела не нем восковой дощечки со своими ночными записями.
– Ивэ, ты верно, куда-то переложила дощечку?
– Какую еще дощечку? – удивилась Ивэ.
Разбираться времени не было и Ника махнула рукой, решив, что ее прибрал слуга, приносивший завтрак. Ладно, по дороге повторит песню по памяти, только вот перед почтенным Дома не удобно, но и это было поправимо. Она просто возместит ему стоимость потери.
Как и вчера, к герцогу ее сопровождали Ивэ, Борг и Харальд. К воротам дворца они подъехали, когда часы на городской ратуше отбивали назначенное время. Лео провел их в залу, где оказалось еще больше народа, чем накануне.
Джеромо был уже здесь, окруженный своими поклонниками, а, как только появилась Ника за ней сразу же собрались ее приверженцы. Для Ники оказалось приятным сюрпризом, когда среди них она заметила несколько менестрелей. Из доносившихся до нее выкриков, летящих из одного лагеря в другой, стало понятно, что вчера вечером между ними случилась потасовка. Перепалка, между сторонниками Джеромо и ее, продолжалась до тех пор, пока двери не распахнулась и в залу не вошел герцог, поддерживаемый под руку своим верным мажордомом.
Облаченный в бордовые бархатные одежды, с золотым обручем на длинных седых волосах, он с величественной осанкой, взошел на свой трон, медленно опустившись на него. Мажордом своими темными одеждами, оттенял роскошь его наряда и казался всего лишь его тенью. Публика почтительно молчала и в тишине зала, раздались слова герцога:
– Все вы являлись вчера свидетелями того, что Джеромо Прекрасноголосый встретил, наконец, достойного соперника, мистрис Нику. Джеромо, как всегда усладил нас своим блестящим, безупречным пением, а мистрис Ника покорила огнем и жизнью, вложив в пение все свои чувства и сердечность. Однако достопочтенный Джеромо продолжает настаивать на том, что мистрис Нике помогала магия темного эльфа – он покачал головой – И, хотя, мы можем поручиться, что вчера магии здесь не было и в помине, все же хотели бы, прекратить всякие домысли и разговоры на сей счет. Я вижу выход только в одном: Джеромо Прекрасноголосый и мистрис Ника должны спеть еще раз.
Ника быстро взглянула на Джеромо и ей очень не понравилась его довольная улыбка с которой он встретил ее взгляд.
– Прошу вас, – герцог поднял руку, приглашая состязающихся. – Кто из вас желает петь первым?
– Я уступаю первенство даме, – галантно поклонился ей Джеромо, а Нике все меньше нравились его многозначительные усмешки. Она чувствовала, что за ними скрывался, какой-то подвох.
Она вышла вперед и пробежавшись по струнам лютни, осторожно начала петь, пробуя свое залеченное горло. Она не тревожилась о том, что могла бы не спеть эту, довольно сложную, арию, просто не нужно брать слишком высоко.
В мечтах приходит он
Он сниться мне
Чудесный голос звал
Меня во сне,
Но разве может сон
Быть дня ясней?
Я знаю Призрак оперы
Живет в душе моей.
И тут Ника с удивлением услышала, что ей кто-то подыгрывает, причем подыгрывает не перевирая ни одной ноты. Повернувшись, она увидела, стоящего рядом с ней Джеромо, наигрывавшего на своей лютне с такой уверенностью, будто это он должен был сейчас выступать с этой песней. И Джеромо, наблюдая ее тихую панику, вскинув в наигранном удивлении брови, действительно начал петь. Ника спохватилась, оказывается она чуть не пропустила начало куплета.
Пускай звучит опять
В дуэте страсть
И над тобой моя
Все крепче власть
Хоть ты и прячешь взгляд,
Боясь страстей
Я знаю Призрак оперы -
Живет в душе твоей!
Откуда он знает ее? Откуда он, вообще, мог знать ее? Но тут же горько усмехнулась: Господи, так вот кто стащил дощечку на которой она записала ноты и слова. Конечно это сделал не он сам, а, возможно, мальчик слуга, что приносил завтрак. Нику прошиб пот – Джеромо, перехватил инициативу и теперь ведет их дуэт.
Взгляну в лицо твое
Дрожит любой
Я – маска для тебя
Я – голос твой
Твой – дух и голос мой
Мой – голос и дух твой
Единое
Он пел в полную силу, намного выше ее возможностей, а она невольно должна была тянуться за ним. И то, что для него было в порядке вещей, для нее переросло в катастрофу. Она просто не могла брать, своим только только подлеченным, успокоившимся горлом те высоты, которые легко брал Джеромо, отлично зная, что это выше ее возможностей. А она пела на их пределе, с испугом, глядя в торжествующие мстительные глаза менестреля, чувствуя, что вот сейчас сорвет голос. Он ждал этого. Нет, она не пустила “петуха”, а в какой-то момент, открыв рот не смогла издать ни звука, глядя на соперника широко раскрытыми от ужаса глазами. Надвигался позор провала, не говоря уже об унижениях, которые последуют со стороны его клики. Менестрель подхватил ее пение. Он прекрасно выучил сложную арию и допел ее легко и свободно. Без нее.
Я знаю Призрак оперы -
Живет в душе твоей!
Он здесь со мной!
Ей оставалось только подыгрывать ему, ожидая, что вот сейчас он отступиться, замолчит и всем станет ясно, насколько она слаба и уступает Джеромо. Однако, пока, у всех сложилось впечатление, что они поступили так намерено, поделив песню на две части, начало которой спела Ника, а закончил – Джеромо. Хорошо, что она еще не записала слова Призрака, жутким голосом требующего от Кристины: “Пой мне!”, что бы тогда, она делала. Надо сказать, что получилось здорово, если бы не пережитый Никой страх. И еще, она, терялась, не зная, как расценить поступок Джеромо: благородный соперник? Или человек, ясно давший ей понять, что в его власти было уничтожить, растоптать ее. Но, ведь, он этого не сделал, за что Ника, по видимому, должна была благодарить его до скончания века. Мер-рзавец… На ее глазах навернулись слезы досады. Но этот самовлюбленный тип все понял по своему, по-видимому, приняв эти слезы за восторженную благодарность. Улыбочка сошла с его гладкого лица и он схватив руку Ники, горячо поцеловал ее. А может и не мерзавец. Ведь не “утопил” он ее, хотя запросто мог бы.
Публика, как-то вдруг притихла и, в наступившей, тишине голос герцога произнес:
– Я ждал вас.
Ника и Джеромо, непонимающе, оглянулись: от дверей, через зал, ни на кого не глядя, шествовал Дорган. Присутствующие пребывала в легком замешательстве. На дроу смотрели с любопытством и опаской. Светлая грива волос, спускающаяся по плечам и спине, оттеняла темную кожу эльфа. Он шел легко, с достоинством, в темных простых одеждах, без своих клинков, не обращая внимание на испуганные перешептывания и растерянные лица гостей. Он подошел к подножию трона герцога и поклонился ему просто, как равному. Герцог жестом пригласил его приблизиться.
– Не скажу, что я рад видеть у себя дроу, но мне жаль, что наша предосторожность так сказалась на вас.
– Благодарю за искренность, – насмешливо отозвался Дорган. – Не каждый дерзнет сказать дроу правду в глаза.
– О! – слабо отмахнулся старик. – Как видишь, мне уже ничего не страшно и твои угрозы ни к чему.
– Я это вижу
– Ты, тоже неважно выглядишь, дроу.
– Я беспокоюсь…
– Ты говоришь о своей жене? Ты поэтому просил меня об аудиенции? – понимающе кивнул герцог. – Но твоя жена не может быть первой, даже принимая во внимание то, что ты, дроу.
– Я пришел не из-за нее. Позволь мне излечить твою душу.
Герцог выпрямился на своем месте.
– Что ты имеешь в виду?
– Вы судите певцов по недостижимому идеалу. Я, прав?
Герцог застыл на своем троне и, чтобы скрыть замешательство, закрыл глаза. Его мажордом сделал было движение к нему, но Дорган жестом остановил его.
В зале стояла полная тишина. Смолки даже шепотки дам, обсуждающих необычную внешность эльфа. Герцог медленно, тяжело поднял на него поблекший взор.
– Слышал ли ты, когда нибудь пение лунных эльфов, дроу? Говорят о том незабываемом впечатление, которое оно оставляет. Говорят, человек не в силах забыть их песни, потому что они крадут душу тех, кто случайно услышал их. Пение лунных эльфов, резвящихся под луной, уже ни на миг не отпускает тебя, пробуждая непреодолимое, иссушающее разум желание, вновь услышать их: хоть раз, хотя бы на миг. Человеку уже никогда, никогда больше не утолить тоски, которую они навеяли своими чарующими неземными голосами. Он страдает и чахнет, мечтая лишь об одном: услышать еще эту неповторимую музыку, эти сладостные звуки. Увы, человеческая природа не в силах, даже приблизиться к подобному совершенству. Это недостижимая мечта.
– Я слышал пение лунных эльфов, – задумчиво глядя на герцога, произнес дроу. – Им они приманивают человека, делая его душу больной. Уверяю вас, если бы ваша мечта вдруг осуществилась и вы вновь услышали бы их, это не утолило бы вашей тоски, а наоборот усилило настолько, что вы не вынеся ее, погибли.
– Знаю, – раздраженно дернулся герцог. – Ты думаешь, я не говорил себе этого, но подобные слова не приносят и крохи облегчения.
– Если пожелаешь, я исцелю твою душу. Я дроу, но мне, как любому эльфу, от рождения дан дар пения. Если конечно, на то будет твое желание, – поклонился Дорган.
Герцог, подался к нему с ясно читающейся на лице, надеждой
– Да. Я желаю слышать твое пение, дроу. Пой, – повелел он.
Дорган начал петь. Его голос бархатом обволакивающий душу, не нуждался в аккомпанементе. Он проникал в душу, волнуя ее и поднимая неведомые чувства. Его голос вкрадывался в сердце, чтобы потом, обнажив его, причинить боль своей чувственностью. Никто не разбирал слов эльфийской песни, но это было не важно, да их бы и не услышали, из-за оглушившей всех страстности, вихрем поднявшейся в сердце каждого, кто слушал его. Нежность поющего голоса была невыносима, а мелодия мучительно прекрасна, от нее по коже пробегали мурашки. Окончив петь, эльф замолчал. Но, никто не мог поверить в это, растерянно озираясь по сторонам. Упавшее, тяжелым молотом, молчание было кощунственным надругательством над душами. Тишина казалась неестественной, ужасной.
– О! – прорыдал герцог. – Что, ты, сделал со мной? Что за боль ты причинил мне, она словно ведьмин яд жжет душу, изгоняя холод заклятия, – он отнял руки от мокрого лица и с дрожащей просветленной улыбкой взглянул на дроу. – Благодарю тебя, друг мой. Ты вернул мне меня самого. Наваждение лунных эльфов оставило мою душу и больше не гнетет ее, не занимает мой ум и воображение. Я это чувствую. Знаю. Словно неведомые оковы, сжимавшие ее, спали. Теперь я понимаю, что их пение было монотонным и тягучим. Оно было холодным и блеклым, как лунные лучи, под которыми они резвились и танцевали. Оно так безжалостно. Всю свою жизнь я потратил на поиски ложной красоты. Пусть она совершенна, но она, убийственно холодная. Но, ты… Откуда в тебе столько чувств?
Дроу молча улыбнулся.
– Венок по праву твой, – решительно сказал герцог, вставая. – И я намерен объявить о своем решении во всеуслышание.
Но эльф, схватил его за руку, обернувшись на Нику, стоящую рядом с Джеромо. У обоих было одинаковое выражение лица: полуоткрытый рот и круглые от восхищения глаза.
– Не торопись, прошу тебя, – тихо попросил он герцога. – Девочка и менестрель, потрудились за твою награду, выдержав нелегкое соперничество друг с другом. Будет неразумно лишить их ее.
Лицо герцога, с гневом смотревшего на удерживающую его руку, разгладилось.
– Ты великодушен. Пусть так и будет. Но ты останешься моим гостем.
– Благодарю. Для меня это небывалая честь, – поклонился Дорган и повернулся было, что бы уйти, но остановился, не в силах двинуться.
Джеромо и Ника о чем-то шептались, склонив головы друг к другу, потом, придя по-видимому к единому решению, взявшись за руки, подошли к подножию герцогского трона.
– Ваша светлость, – поклонился Джеромо. – пение лорда Доргана примирило меня с моим прекрасным противником, мистрис Никой. Мы, решили, что Венок победы по праву принадлежит, вам лорд Дорган.
Дорган, глаза которого застилала красная пелена ревности, едва нашел в себе силы ответить на его поклон. Он плохо понимал, что говорил ему, улыбающийся герцог. Под хлопки и ликование зала, на его белоснежные волосы возложили венок из серебра, каждый листок которого был опылен золотом. Но он видел только лицо Ники с которого постепенно сползала счастливая улыбка, а поднятые для рукоплескания руки опустились, после того, как она встретилась с его тяжелым, глядящим сквозь нее, взглядом.
