Текст книги "Жена Дроу (Увидеть Мензоберранзан и умереть) (СИ)"

Автор книги: Ирина Баздырева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)

Режина

Молчание Режины, длившееся довольно долго, держало Нику в напряженном ожидании и смутной надежде.

– И чем же так знаменит этот маг? – чуть слышно, так что Ника прилагала усилие, чтобы расслышать ее вопрос, поинтересовалась Режина.

– Говорят, он может повелевать временем и проникать за пределы этого мира.

– Странно, что о нем мало кому известно

– Говорят, он жил давно.

– Это никак не может повлиять на славу столь могущественного мага. Откуда тебе стало известно о нем? От кого?

– От дворфа

– От дворфа? – как ни слаб был голос Режины, в нем слышалось неподдельное удивление. – Да, этот народец не склонен к лжи. Тем более в подобных вещах. Может этот Зуфф принадлежит их племени?

– К сожалению, нет.

– Кроме дворфа, кто нибудь еще подтвердил существование чародея Зуффа?

– Маг Шеда

– О! – чуть оживилась Режина. – Недавно, с той стороны я уловила, всплеск необычайной магической силы.

– Дракон Шеда проснулся, – потерев виски, устало сказала Ника.

Режина молчала, склонив голову, потом медленно проговорила:

– Значит, тебя ведет поиск этого Зуффа. Из-за него ты попала в Шед, а потом сюда, в обитель святого Асклепия. И также как из Шеда, этот неведомый Зуфф, уведет тебя от нас.

Ника ничего не ответила. Ей не хотелось врать.

– Я знала об этом. В тебе горит огонь решимости и ты добьешься своего.

– Насчет огня, ты пожалуй, хватила лишку. Сейчас от меня не зажечь даже лучинки, – засомневалась Ника.

– Ты устала, – чуть кивнула Режина. – Монастырь лишь передышка на твоем пути.

– Мне будет жаль покинуть его и тебя.

– Не жалей. Как только ты уйдешь из обители, я покину сей мир.

Ника смотрела на нее, испугавшись своей догадки.

– Подожди… Ты, что больна, Режина? Но тебе стоит только сказать…

– Не стоит. Ни сестра Терезия, ни самая искусная целительница на всем свете не поможет мне.

– Но, почему?

– Прежде выслушай меня и если после этого, ты скажешь, чтобы я лечилась – я сделаю это, ибо искушение мое велико, – ее тихая насмешка угасла и она, хоть и слабым голосом, но ровно, продолжала: – Ведьмы не знают физических недугов, которым так подвержены люди, но и для них существует один опасный недуг, всегда приводящий к смерти – это потеря жизненной силы. Если ведьма не сможет пополнять ее – она умирает. Этой столь необходимой для нее силой, она подпитывается от людей: от их страхов, темных лживых мыслей, жестокости и злосердечия. Бескорыстие, светлая радость, любовь, верность, наоборот – губит ее.

– О, Режина! – прижав ладони ко рту, прошептала Ника, поняв на что обрекла она себя саму.

– Так вот, – продолжала та, не обратив внимание на сочувственный порыв Ники, – самое сильное человеческое чувство – страх, он больше всего питает ведьму и не только ее. Страх – это то незыблемое, на чем покоится зло. Это первичный закон его бытия и потому зло, так отвратительно и агрессивно. Навести на человека такой ужас, чтобы он потерял голову, позабыв от него все на свете, а самое главное то, что защищает его: веру, волю, разум. И если человек, в своем страхе, не утрачивает хоть одного из этих качеств, он быстро обретает способность к сопротивлению. В этом случае страх отступает и зло бывает побеждено. Это, тоже, непреложный закон жизни, как для зла, так и для добра. Страх позволяет злу существовать в этом мире. Теперь тебе понятно, почему я умираю. Да, сестры побаиваются меня, а раньше боялись еще сильнее, но я ни разу не воспользовалась их страхом, так же, как не использовала тот ужас, который заставила испытать тебя. И, вот что я скажу тебе: даже если бы я, не смогла побороть искушения и, все таки, решила поддержать себя твоим ужасом, мне бы это не удалось. Потому что, ты быстро пришла в себя и я почувствовала, как нарастает и крепнет твое сопротивление. Что ты, скажешь на это, теперь?

– Что ты обретешь спасение, Режина. Я буду молиться за тебя.

– О-о! – простонала ведьма. – Не давай мне пустых, несбыточных надежд. Ты ведь сказала так, пожалев меня?

– Я сказала так, потому что, если бы убитый тобой священник, не молил бы о тебе Вседержителя, ты бы и дня не выдержала в обители.

– Ты права, – подумав, прошептала Режина. – В первые дни моего пребывания здесь, мне бывало так худо, что я думала, что не переживу и часа такой муки.

– А, ведь ты еще тратишь, оставшиеся у тебя силы на то, что бы защищать монастырь. Скажи, что я могу сделать для тебя?

– Позволить мне помочь тебе, Ника, – подавшись к ней, шепнула ведьма. – И я прошу об этом не потому, что после каждого подобного поступка, дорогой мне образ становится ярче и отчетливее в моих снах, а потому что хочу сделать это для себя, для себя самой.

– Я не представляю, как ты поможешь мне отыскать Зуффа. Разве, что сядешь рядом со мной и начнешь просматривать оставшиеся книги, а их еще, вон, больше половины.

– У меня есть силы совершить колдовской обряд

– Ты с ума сошла?! Здесь это запрещено! – перепугалась Ника.

– Не кричи… хочешь, чтобы весь монастырь узнал о нашем замысле? Есть здесь одно место, где я могу сделать это. Я вызову демона, который даст нам необходимую подсказку: где искать мудреца Зуффа. Или скажет, что твои поиски напрасны и Зуффа, вообще, не существовало на этом свете.

– И где ты собираешься проводить… колдовской обряд?

– На кладбище…

– Нас же заметят, – покачала головой Ника, отвергая предложение своей странной подруги. – Я не могу. Это может убить тебя. Ты едва языком ворочаешь, какой еще колдовской ритуал? У тебя и так мало сил.

– Позволь мне помочь тебе, – прошелестело в ответ.

Ника упрямо молчала. Режина заговорила вновь:

– Смотри, как удачно все складывается для нас обоих: ты можешь, если не разгадать, то приблизиться к решению, своей загадки. А, я смогу быстрее увидеться с дорогой мне душой. Ночь темна и безлунна. Наступает ночной час, который высвобождает потусторонние силы, когда приходят дикие мысли и страшные желания. В этот час, Вседержитель погружает человека в сон, желая оградить его от всего этого.

– И в этот час, ты искушаешь меня, подбивая обмануть доверие настоятельницы, – хмыкнула Ника, уже колеблясь.

– То, что мы совершим, не коснется обители ни коим образом. На кладбище есть не освященный участок земли, где хоронят тех, кто не пожелал назвать свое имя и не захотел вверить свою душу Вседержителю. Там, я замкну то пространство, в котором будет проходить наш ритуал.

– Ладно, – решилась, Ника вставая. – Тогда сделаем это сейчас.

– Дай мне немного времени, – поднялась за ней Режина и пошла в сторону книжных шкафов, к маленькой двери.

Скрывшись за ней, она вскоре вернулась с небольшим узелком.

– Следуй за мной, – чуть слышно велела она, проходя мимо Ники.

Сойдя со ступеней крыльца, они пошли к кладбищу и по еле заметной тропе, прошли в самую его глухую, заросшую ольхой, часть, что примыкала к монастырской стене.

Ника так живо сочувствовала Режине, с острой болезненностью на какой-то миг представив, что в этом мире вдруг не станет Доргана, что она останется без него.

– Что делать мне? – спросила Ника в спину Режине, идя за ней. Она едва различала ее силуэт в темноте, так как они шли без фонаря.

– Что бы ни происходило, ты не должна боятся. Помни о том, что я тебе говорила

Ника остановилась, невольно оглядываясь. Тихий голос Режины прозвучал рядом с ней, так как будто она шептала ей на ухо. Что за… Ника уже остро пожалела, что ввязалась во всю эту чертовщину.

– Если испугаешься, – шептал, между тем голос Режины, тогда как она сама уже обогнула могильное надгробие далеко впереди, – то придашь силы демону и я уже не смогу справиться с ним.

Ника раздраженно передернула плечами и поспешила нагнать ведьму. Легко ей говорить “не бойся”, а если она уже боится? Но сразу же вспомнила тот ужас, что охватил ее только при мысли, что она может лишиться Доргана и страх о котором предупредила ее ведьма показался ей детской забавой.

Она вздохнула, бредя за Режиной. Почему, когда она горела страстью и мучилась от любви к Доргану, его не было рядом? Почему она изливает свою любовь в пустые горькие слезы, а не на него? Потому что она только на один миг посмела не поверить ему и теперь расплачивается за это веками боли.

Для Ники только сейчас открылась вся глубина ее любви к нему. Раньше она спокойно наслаждалась его любовью, уверенная в нем. Он был так надежен, что за ним она чувствовала себя как за каменной стеной, что укрывала ее от всех холодных ветров невзгод. И вот теперь она, одинокая, жалкая и уязвимая, открыта им со всех сторон.

Они шли до тех пор, пока продравшись через заросли ольхи, не уперлись в глухую стену. В темноте Ника запнулась о чуть высившийся холмик, сглаженный временем и заросший травой. Это и был заброшенный участок неосвещенной земли монастырского кладбища. Ника перенастроила зрение. Таких холмиков, подобных тому, о который она запнулась было несколько. За этими могилами никто не ухаживал.

Режина остановилась, огляделась, вынула из узелка нож, присев, вогнала его в землю и начала им, взрыхляя и путаясь в корнях травы, очерчивать большой круг. Потом принялась вырезать в нем замысловатые магические знаки. Дело это было трудоемкое и кропотливое и требовало не только физических усилий, но и времени. Ника хотела было предложить свою помощь, но вовремя прикусила язык. В подобных вещах помощь не предлагается. Но было похоже, что Режина выдыхается, хотя еще половина круга оставалась не изрисована знаками. Видимо ей стало жарко и она, не останавливаясь ни на минуту, сбросила на плечи капюшон, понадеявшись, что ночная тьма скроет от Ники ее лицо. Так Ника, едва ли не единственная в монастыре, увидела лицо ведьмы.

Оно принадлежало женщине лет тридцати, очень красивое с чувственными губами, причем верхняя губа была полней; коротким, но тонким носиком и большими глазами под изогнутой дугой бровей. Ее темные волосы, по монастырскому правилу, были обрезаны до плеч. Она напоминала кошку, с ее-то глазами, чья радужка была желтой, а вот зрачок имел вертикальную форму веретена. И эти кошачьи глаза вдруг внимательно взглянули на Нику. Наложив последний знак, закрывающий пентаграмму, она приподняв голову, прикрыв их, замерла на месте, словно к чему-то прислушиваясь.

– М-м… – прошептала она. – Твой страх… настоящий… Тебе стра-ашно… О! Как же ты искушаешь меня – она облизала бледные сухие губы, как будто смаковала сладкое тягучее вино.

А Ника, чувствуя, как ее уже трясет от всей этой жути, начала думать, что, по своей глупости и простоте, опять угодила в ловушку, поверив в байку о раскаявшейся ведьме. И тут, Режина рассмеялась:

– Ах, Ника, Ника! Тебе, в последнюю очередь, я бы причинила вред.

Страх отпустил Нику и не слова Режины успокоили его, а, как ни странно то, что у нее, как заметила она, оказались нормальные человеческие зубы, а не вампирские клыки.

– А…– выдавила из себя Ника, наблюдая, как Режина выдернула нож из земли и вытерла его о рукав рясы. – У тебя… такие странные глаза… Ты поэтому постоянно носишь капюшон?

– Да. Мать настоятельница обязала меня к этому, – Режина подошла к Нике, слишком уж близко и она сделала над собой усилие, чтобы не отшатнуться. Все-таки, в этой женщине было, что-то чужеродное. Ведьма понимающе улыбнулась.

– Я только хочу наложить на тебя знак защиты

Начертала над ней какой-то знак и удовлетворенно кивнула.

– Теперь-то нас никто не увидит, – ухмыльнулась она, как показалось Нике, недвусмысленно, но сообразив, что та попросту дразнит ее, укоризненно попросила:

– Режина…

– Хорошо, хорошо… не буду я тебя пугать… – лукавая улыбка скользнула по ее полным губам.

Режина и без своих ведьмовских чар была неотразима.

– Чтобы не случилось, твой дух должен быть непоколебим, – отбросив шутливый тон, принялась наставлять она Нику. – И, чтобы не предстало твоим глазам, ты должна держать в уме имя Зуффа. Поняла?

– Да

– Ты еще, не жалеешь, что мы затеяли с тобой все это? Если, у тебя есть хоть капля сожаления, или сомнения, то нам лучше , отступиться сейчас.

– Я готова

– Тогда дай мне свою руку.

Ника послушно протянула ей ладонь и Режин, быстро, так что Ника опомниться не успела, полоснула по ней ножом, каким только что чертила в кладбищенской земле пентаграмму.

– Сожми и разожми ладонь, – приказала она, крепко держа Нику за запястье, подставив под струившуюся с ладони кровь, глиняную баночку.

И Ника сжимала и разжимала ладонь до тех пор, пока баночка не наполнилась кровью и только после этого Режина отпустила ее руку. Ника быстро замотала ладонь в широкий рукав рясы. Режина передав ей баночку, которую Ника осторожно взяла свободной рукой, и прикрыв глаза, протянула над пентаграммой руки. Она что-то произнесла на незнакомом резком языке. Круг слабо засветился и во взрыхленной земле, меж увядшей травой отчетливо проступили магические знаки. Режина, не переставая, читала заклинания. Ее, слабый голос, вдруг начал набирать силу и чем ярче светился круг, тем повелительнее и жестче, произносила она слова заклинания. Продолжая читать, она протянула руку к Нике и та отдала ей баночку с кровью, которую ведьма вылила во взрыхленную бороздку круга. Кровь быстро побежала по рисунку пентаграммы, заполняя все канавки прочерченные в земле, что очень удивило Нику: неужели, так много крови было в этой небольшой баночке? Центр пентаграммы начал втягивать в себя всю кровь, поглощая ее. Земля в том месте опала, рухнув в бездонность и теперь там, вместо твердой, сырой земли, пучилась, шевелилась, и двигалась раскаленная магма, исходя зыбким маревом жара. Однако, все это было заключено в границы круга и Ника даже не ощущала жара, исходившего от пышущей огнем магмы.

Режин выкрикнула короткое слово. Скорее всего, это было имя того, кого она призывала, потому что вслед за ее выкриком, начал проступать, сначала легким паром, неясный силуэт, превратившийся в обугленное тело, которое быстро начало приобретать плоть.

“Зуфф!” – ясно отпечаталось в мыслях Ники, когда она разглядывала, представшего перед ними демона. Он стоял на коротких, бесформенных лапах, и передними, более длинными, упирался в землю. Он имел рыбью голову с острыми мелкими зубами и выпученными водянистыми глазами, уставившиеся на двух женщин. Однако тело, начиная от шеи на которой нервно ходил кадык, имел мужское, грузное и оплывшее. Сглотнув подступившую к горлу тошноту, Ника заставила повторить себя имя “Зуфф”, а Режина, вытянув в сторону демона руку, что-то властно приказала ему. Но этой твари не было до нее никакого дела: демон был занят тем, что искал слабое место в линии магического круга, через которое мог бы проникнуть в физический мир. Режина снова повторила свой приказ. Демон, кружащийся на одном месте, только огрызнулся. Она мешала ему. Вдруг он прекратил свою круговерть, остановился и, скачком, приблизившись к границе круга, оперся о нее лапами, как о твердую и вполне материальную стену. Демон стоял спиной к женщинам и они, перепуганные, побежали к тому месту, которое чем-то его привлекло. “Зуфф” – жалобно произнесла Ника, поняв, что копошащийся демон, нашел лазейку в том месте круга, где Режин, на миг остановилась, чтобы откинуть с лица, мешавший ей, капюшон. Остановившись напротив демона, монашки с ужасом увидели, что голова его протискивается сквозь магический заслон круга и если в пределах его, образ демона был зыбок и расплывчат и там он совершал, одновременно, несколько движений: стоял, оборачивался, наклонялся, подпрыгивал, то просунувшаяся в физический мир рыбья голова демона приобрела омерзительную четкость и плотность и была еще гаже от его похотливой улыбочки. Режина в ярости бросилась на него, вонзив в его морду нож.

Взвыв, демон отпрянул за границу круга, зажав лапами рану и мотая головой от боли. От его раны поднималась струйка пара, он открывал и закрывал пасть в безмолвном вопле-вое. Его тело начало чернеть, обугливаясь и истончаться до пара, но Режина читая заклинания, мрачным угрожающим голосом, по видимому, не отпускала его. Демон проявился вновь и вдруг в лютой, бессильной злобе, стал кидаться на то место защитного круга, откуда чуть было не прорвался в этот мир. Режина занеся, нож над головой, бестрепетно, без тени страха, ждала его появления, не переставая читать заклинание. По ее лицу катились крупные капли пота. Зрачки расширились настолько, что поглотили всю радужку и теперь она не отводила от демона, своих непроницаемо черных глаз. Нервы Ники были напряжены до предела.

– Зуфф! – выкрикнула она.

– Зуфф! – эхом повторила за ней Режина.

Демон щелкнул зубами и снова бросился на границу круга. “До чего же, тупой гад нам попался – в отчаяние подумалось Нике – Как же развести эти рыбьи мозги… Зуфф!!!”

Неожиданно успокоившись, демон уселся в центре круга и уставился на женщин немигающим взглядом белесых, водянистых глаз. Режина, напряженная до предела, по прежнему держала, занесенный над головой нож, готовая в любой момент ударить. Но Ника, холодея от ужаса, видела, что борьба со строптивым демоном, отнимала у нее последние силы.

Углы рта твари подрагивали, складываясь в зловещую усмешку, и Нику охватило дурное предчувствие. Тем более, что на их глазах, страшная рваная рана на морде демона, затянулась. Теперь речь уже шла не о том, чтобы он выполнил их желание, а о том, чтобы не дать ему проникнуть за круг и загнать обратно в его вонючую бездну.

– Режина! Загоняй эту дрянь обратно! – крикнула Ника.

– Я пытаюсь это сделать, – задыхаясь, прохрипела ведьма. – но у меня не хватает сил… А ведь я вызвала самого безобидного демона… думала после удара ножа… он станет покладистым… Ему кто-то дает силы…

На какой-то коротки миг, она отвела глаза от твари, виновато взглянув на Нику, но именно в этот момент демон одним рывком, оказавшись у бреши магического круга, вклинился в нее, и взмахнув склизкой чешуйчатой лапой, выбил у потерявшей бдительность, Режины нож из рук. Но хуже всего было то, что не устоявшая на ногах Режина, попятившись упала и теперь лишившись своего ножа, с ужасом смотрела, как демон протискивается за черту разделявшую их миры. Вот уже показалась половина его, мерзкого, исходящего вонючим паром, скользкого тела.

– Режина! – в ужасе завопила Ника, уловив движение твари дотянуться до лежащего на земле ножа.

Коршуном бросившись на нож, она схватила его и задыхаясь от отвратительной вони, что шла от этого уродливого существа, вонзила заточенное лезвие в бок твари, каким-то чудом, увернувшись от взмаха его когтистой лапы. Нож со скрежетом прошел вскользь по жесткой чешуе, надежно защищавшей тело твари. Демон угрожающе заворчал, а Ника, отскочив, вновь занесла его для удара, целясь ему в морду. Она уже приподнялась на носки, чтобы бить наверняка, когда обнаружила, что клинок ножа пропал, а вместо него из рукояти бьет, не опадающая, тугая струя воды, повторяющая и держащая форму клинка. Но думать и удивляться было некогда, и понимая, что демон переиграл их, что-то сотворив с ножом, Ника, ни на что уже не надеясь, всадила его в отвратительную морду, чуть ниже круглого студенистого глаза. Клинок из воды на удивление легко, без скрежета о чешую, вошел в тело демона, которое начала чернеть и трескаться. Демон глухо завопил, отпрянув во внутрь круга и заметался в нем так, что у Ники создалось впечатление, что он занимает там все пространство, находясь одновременно в нескольких местах. А нож выскользнув из ее рук, вонзился в землю, туда, где было слабое место в защитном круга и через которое только что чуть не прорывался демон, словно замкнув и укрепив его. “Зуфф!” – победно вскрикнула Ника, как если бы, ликуя, кричала “Ура!” и кинулась к Режине.

– Ты, справилась! Какая же ты молодец! Видишь, у тебя хватило сил!

Но Режина с удивлением смотрела на мечущегося демона, то исчезающего, то появляющегося вновь.

– Ему не дают уйти, – прошептала она. – Но, клянусь святым Асклепием, не я сотворила водяной клинок. Я… я о нем, как-то не подумала…

– Разве это сейчас так важно… – улыбалась во весь рот Ника.

– Но мне необходимо… завершить… – Режина схватила ее за руку и напрягшись, что-то громко и повелительно произнесла.

Демон взвыл и опал, растекаясь огненной лавой, возвращаясь в свою адскую стихию. Круг медленно угас, оставив на потрескавшейся земле, выжженное пятно. Но Нике уже было не до него: почувствовав, что Режина, как-то странно обмякла, выпустив ее руку, которую все время сжимала, она повернулась к ней. Ведьма без чувств лежала на сырой холодной земле.

“Что ж, – философски размышляла Ника, таща на спине, так и не пришедшую в себя Режину, – не первый и не последний раз меня обломали. Не повезло нам с демоном, очень уж “покладистый”, гад, попался. Молчал, как партизан, да упорно лез за границу круга. Ну, почему же мне так не прет?”. Она дотащила Режину до крыльца скриптория, освещенного, слабым светом фонаря, поудобнее перехватив ее руки и рывком подтянула сползшее тело повыше, поднялась по ступенькам, согнувшись в три погибели, пыхтя и обливаясь потом.

Наконец, она толкнула дверцу, находящуюся между книжными шкафами, заволокла бесчувственную Режину в крохотную келью и повалила ее на узкую лежанку. Немного отдышавшись, она уложила ее поудобнее и, в какой уже раз, принялась хлопать по щекам. Из кувшина, стоящего в нише стены, смочила ей лоб, виски и губы, водой. Но Режина по прежнему пребывала в глубоком обмороке, не подавая никаких признаков жизни. Нику очень пугал ее вид: она, будто, высохла, ее губы запеклись, глаза ввалились, черты лица заострились. Ника огляделась, надеясь найти здесь, что-нибудь кроме воды, однако келья ведьмы просто поражала своей убогостью. Кроме узкой лежанки, застеленной, каким-то тряпьем, да, стоявшего в нише кувшина с затхлой водой, в этой узкой каморке, в которой едва можно было развернуться одному человеку, больше ничего не было. Ника нащупала на шее Режины пульс. Слабый, он едва угадывался и Нике это очень не нравилось. Положив руку на холодный лоб ведьмы, она подумала, что без помощи сестры Терезии, видимо, не обойтись и с тяжелым сердцем покинула скрипторий. Хоть ее беспокойство за Режину росло, она все же не решалась безжалостно разбудить Терезию в такой ранний час, на то должна быть не маловажная причина и будет ли ею глубокой обморок ведьмы, Ника не знала. Но главное, как объяснить то, что привело Нику в келью Режины под утро.

Понимая, что не смотря на неимоверную усталость, она ни за что не уснет из-за беспокойства за подругу и взбудораженная неудачным и опасным обрядом, который они рискнули с ней провести, Ника направилась в купальню, чтобы отмыться от вони демона, пропитавшую каждую складку ее рясы.

За ночь вода в баке остыла – накануне сестры принимали ванны, чтобы встретить праздник, почитаемого ими святого, не только в чистоте душевной, но и телесной – и Ника довольствовалась холодной водой. Смыв с себя грязь и пот и натянув несвежую нательную сорочку и рясу поверх нее, Ника дрожа от озноба, добрела до своей лачуги и закутавшись в овчину, кое-как согрелась. Ее растолкала сестра Терезия, оказывается Ника, незаметно для себя, провалилась в тяжелый беспросветный сон.

– Ты опаздываешь. Сейчас прозвонят к праздничной утренней службе, а ты даже не переоделась в чистое, – волновалась Терезия.

– Сестра, – схватила ее за руки Ника, умоляющее заглядывая в глаза безотказной доброй женщине, – молю вас, сходите к сестре Режине перед тем, как отправиться на службу. Вчера вечером, я видела, она была совсем обессилена, так что мне пришлось довести ее до кельи и уложить на лежанку. Ей нужна помощь.

– Могла бы призвать меня тот час, – поджав губы, сухо отозвалась Терезия.

– Я пойду с вами, – вскочила Ника, боясь как бы сестра Терезии не помешали другие дела. – Мы только взглянем на нее и либо убедимся, что она оправилась и с ней все в порядке, либо вы, скажете мне, что надлежит предпринять и чем ее лечить – говорила Ника, увлекая сестру Терезию за дверь.

– Но… – попыталась та остудить пыл младшей сестры.

– Я успею… Во всяком случае, убедившись, что с ней все в порядке и она не останется без присмотра, я быстро вернусь обратно.

Но сестра Терезия слишком медленно, следовала за Никой на своих больных ногах, идя к скрипторию с явной неохотой. Гулкая тишина, в утренних потемках библиотеки, напугала Нику и она, чуть ли не бегом, потащила за собой запыхавшуюся Терезию. Режина находилась в том же положении в каком Ника оставила ее. Отдышавшись и отбросив свои страхи, сестра Терезия, став собранной, не спеша и деловито принялась осматривать, так и не пришедшую в себя, женщину, но повернувшись вдруг увидела, переминавшуюся у двери в мучительной неизвестности, Нику.

– Во имя Асклепия! Ты еще здесь? – тихо воскликнула она. – Разве ты не слышала, что уже давно прозвонили к утренней службе…

Ника сорвалась было с места, но остановилась с тревогой глядя на Режину.

– Она очень слаба, – торопливо сказала сестра Терезия, видя неподдельное беспокойство своей подопечной и, в тоже время, недоумевая, как можно волноваться за ведьму, которая не внушает ничего кроме страха.

– Я побуду с ней, – тем не менее пообещала она разволновавшейся Нике.

Кивнув, она выбежала из скриптория, но сразу же, спохватившись, перешла на торопливый шаг – монастырский устав запрещал сестрам спешить, тем более бегать – все же, переходя на бег, когда была уверена, что ее никто не видит. В хижине она наспех переоделась и, оправляя, накинутую поверх рясы, белоснежную тунику, поспешила к храму, с беспокойством думая, не криво ли она одела белый накрахмаленный чепец и крепко ли прикрепила булавками покрывало поверх него. Добежав до широкой дорожки, она пошла по ней к храму.

На крыльце толпился народ, не поместившийся в храме. Люди вытягивали головы, чтобы посмотреть праздничную службу. Прислушавшись, и не услышав слаженного пения хора, Ника немного успокоилась, торопливо взбежав на крыльцо и мимо молящихся, держась стены, вошла в храм, через толпу пробираясь к лестнице, ведущую на хоры.

– Это не допустимое, преступное легкомыслие! – встретила ее на нижней ступеньке лестницы, возмущенная сестра Текла. – Ты, видимо, возомнила, что из-за тебя мы прервем службу? Это превосходит все пределы непослушания, проявленных тобою и я сию же минуту доложу о твоем проступке матери настоятельнице, – пригрозила ей Текла.

Неповоротливая, она грузно поднималась впереди нее по лестнице, еще больше задерживая Нику, норовящую, как-то обойти ее.

– Неужели ты проспала! – вдруг осенило кастеляншу и эта мысль настолько поразила ее, что она, остановившись, повернулась к Нике, готовая разразиться очередной гневной отповедью.

– Сестра… – умоляюще взмолилась Ника, сложив ладони перед собой.

Сурово поджав губы и всем своим видом показывая, что этот разговор еще не закончен, Текла отвернулась и преодолела, наконец, последние три ступеньки. Ника, словно выпущенная стрела, пронеслась мимо нее и вдоль стены помчалась к органу, вокруг которого стояли, облаченные в праздничные черно белые рясы, растерянные сестры. Изабелла повернула к ней бледное лицо с тем выражением с которым человек готовится стойко перенести, надвигающуюся катастрофу. Внизу, мать Петра уже дочитывала последние строки праздничного богослужения. У Ники не оставалось даже секунды, чтобы выровнять дыхание. Снизу грянуло дружное славословие святому Асклепию и сестра Изабелла подняв руку, призывая сестер приготовится, тут же опустила ее на клавиши органа. Храм заполнили величественные, монументальные раскаты торжественной музыки, так хорошо знакомый прихожанам обители, что ежегодно посещали празднества в честь святого врачевателя. Вдруг в эти строгие, низко звучащие звуки, вплелись другие – нежные и высокие и под сводами храма, начал распускаться глубокий, нежный голос. Он обещал и утешал и ему хотелось безоглядно верить. От его щемящей проникновенности наворачивались слезы. Люди, затаив дыхание слушали, чувствуя, как он врачует их души. То мягко опускаясь, то плавно набирая силу, он завладевал ими и в храме благоговейно внимали ему.

Славим не неапрасно

Этот мир прекрасный

Вместе встречаем зарю,

Шепчем ночами “люблю”

За нами следуют тени

Эти странные слуги времени

Время безвозвратно

Ника покосилась на сестру Изабеллу, пытаясь угадать сердится та все еще на нее или уже нет, и встретила ее взгляд. Похоже, в этот момент сестра Изабелла простила ей все.

И нет пути обратно

Встретимся может в раю,

Снова скажу что “люблю”

За нами следуют тени -

Эти странные слуги времени.

Орган и хор, оттенял бархатистую глубину голоса, который затихая, истаивал в торжественных аккордах органа, пока наконец не наступила тишина.

Толпа прихожан не сразу сдвинулась, зашевелилась и начала продвигаться к дверям. Большинство людей оставалось в храме, чтобы помолиться святому Асклепию, украсить его алтарь и статуи цветами, хотя подножия, каждой из них, уже утопало в пестрых астрах. По обе стороны алтаря, высились вазы с букетами белоснежных и бордовых гладиолусов. С перил хоров свисали гирлянды из мелких осенних роз, а плиты пола были сплошь усыпаны их лепестками. Медовые свечи распространяли сладкое благоухание. Через несколько часов начиналась полуденная праздничная служба, после шла вечерняя. В перерывах между ними монахини должны были принимать, кормить и одаривать одеждой нищих, убогих и калек и молиться вместе с ними святому, прося об их исцелении, а после лечить их. Всю седьмицу будет длиться праздник и все эти семь дней ворота монастыря останутся открытыми и ни кому не будет отказа в его нужде: будь то питье, крыша над головой, одежда и обуви, которую монахини, собирали весь год и которую, обычно, оставляли в монастыре богатые путешественники, или крестьяне приносили то, что оставалось от почивших родственников. Каждая сестра обители должна была обмыть ноги, прибывшего в монастырь нищего и одарить его чем нибудь из одежды.

Все это еще предстояло пережить Нике, сейчас же ее занимало одно – успеет ли она сбегать до полуденной службы в скрипторий. Высматривая среди монахинь сестру Терезию, Ника вполуха слушала выговор сестры Изабеллы, за то, что своим опозданием чуть все не сгубила. Взгляд Ники, не задерживаясь, скользнул по сестре Текле, что-то нашептывающей на ухо, склонившейся к ней матери Петре, которая перебирая четки, внимала словам кастелянши. Как вдруг, в тени колонны, Ника разглядела фигуру в темном плаще, в низко надвинутым на лицо капюшоном. Сердце Ники подскочило в груди. Режина! Ника сорвалась с места, оставив сестер из хора и уже, вполне, успокоившуюся, давно закончившую выговаривать ей, Изабеллу в недоумение. Наплевав на устав, Ника сбежав по лестнице вниз, проталкиваясь через прихожан, поспешила к ней, пока дорогу ей не преградил Джон. Появившись из-за колонны, он оттолкнул какого-то бродягу, глазевшего на цветной витраж, разинув рот. Его вид поразил Нику и она остановилась, настороженно глядя на него. Мальчишка опирался на костыль, одна рука его висела на перевязи, а всегда холодные глаза были подозрительно красными и припухшими.