Текст книги "Жена Дроу (Увидеть Мензоберранзан и умереть) (СИ)"
Автор книги: Ирина Баздырева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 51 страниц)
Баздырева Ирина Владимировна
Жена дроу
Мензоберранзан. День первый
Ника вздрогнула, и еще не стряхнув остатки сна, вспомнила о вчерашней вечеринке. Не открывая глаз, с тревогой прислушалась к себе: мало того, что они вчера выпили ликер – жуткую гадость – так еще черте, чем закусывали. Кажется мандаринами и свиным паштетом, после чего, насколько она помнила, пили еще и пиво. Но ни тошноты, ни противной тяжести в желудке, когда в него закидываешь все без разбора вперемежку с алкоголем, ни головной боли она не чувствовала. Удовлетворенно вздохнув, она повернулась на другой бок, чтобы поспать еще немножко, но начала вспоминать, что там болтал Женька, когда ввалился в их комнату в общежитии с упаковкой пива? И вдруг это враз перестало занимать ее.
Неладное она почувствовала, еще когда ворочалась в постели: ни противного скрипа пружин ее узкой продавленной койки, ни застиранной колючей простыни, по которой она на всякий случай провела рукой. Вместо шероховатой поверхности, ее рука прошлась по гладкому нежнейшему шелку. Блин! Ника в панике вскочила, не зная, что и думать. В темноте она ничего не видела. Она в чужой постели?! Как?! Уж что-что, а она твердо помнила – они с девчонками никуда не выходили из общаги. Зарок у них такой: выпил – из дома ни ногой и присматривать друг за дружкой, чтобы кто-нибудь из них не вляпался в историю. Это неукоснительно соблюдалось с тех пор, как какой-то больной псих буквально растерзал девчонку с соседнего курса, вышедшую покурить и подышать свежим воздухом в разгар ночной попойки. И вот именно ее, Нику, конечно, угораздило попасть в историю по полной программе. Почему так темно? Ничего ведь не видно.
Постепенно глаза привыкали к темноте, и Ника начала различать широченную кровать, в которой она сидела, утопая в подушках. Ее постель отделял от комнаты балдахин, спадающий тяжелыми складками. Прищуриваясь, напрягая зрение, Ника разглядела какое-то существо, сидящее в ее ногах. Оно было не больше спичечного коробка и смотрело на нее испуганными круглыми глазами. Непропорционально большую голову на тщедушном тельце венчал колпак и выглядывавшие из-под него островерхие уши. Существо заламывало тонкие ручки: ему было так же не по себе, как и Нике. Кроха был облачен в камзольчик, а короткие кривоватые ножки обтянуты штанами мышиного цвета. Кожа имела бледно-серый цвет. Он дрожал от страха так, что кончик его колпака над его плечом забавно трясся.
– Ой, мамочка! – запричитала Ника, прижав кулаки, с зажатым в них одеялом, к лицу. – Допилась!
Она крепко зажмурилась и открыла глаза в надежде, что галлюцинация исчезнет. И тут с ее зрением вдруг что-то случилось – она стала видеть все ясно и отчетливо, будто везде включали свет. Но галлюцинация не только не исчезла а, всплеснув ручками, пропищала:
– Моя владычица, как всегда, оказалась прозорливой, предвидя твой испуг, смертная. Она повелела тебе, чтобы ты берегла ее тело эти три дня, что отпущены тебе в нашем совершеннейшем мире. И не удивляйся, что ты понимаешь язык эльфов и видишь в темноте не хуже них. Ведь с телом моей госпожи к тебе перешли и несравненные способности дроу.
Пораженная его словами Ника вскочила, оглядывая себя.
– Что? Что это такое?
Она вытянула перед собой руку, тонкую, точеную, покрытую темной кожей. Запустив узкую ладонь в волосы, она вместо привычного ежика обнаружила густую шевелюру. Захватив прядь, поднесла ее к лицу, испуганно всхлипнув. Прядь оказалась блеклого белого цвета, тогда как ее собственные волосы были рыжевато-золотистыми.
Быстренько выбравшись из кровати, она огляделась в поисках зеркала. У стен, завешанных гобеленами, стояли украшенные драгоценными камнями, инкрустированные золотом и серебром тяжелые сундуки. Между ними возвышалось нечто, похожее на трюмо: изящный столик, уставленный хрустальными баночками, витиеватыми флаконами и чашей из оникса. Над ним, в тяжелой резной раме, поблескивал круг зеркальца, которого было не достаточно для того, чтобы осмотреть себя всю.
К ней на помощь пришел кроха. Ловко скатившись по покрывалу с кровати, он засеменил к одному из гобеленов с вытканной на нем сценой битвы черных людей с маленькими свирепыми существами и, отдернув его, открыл большое, в полный рост зеркало из полированного серебра в золотой оправе. Из него на Нику смотрела молодая темнокожая женщина с тонкой талией и высокой грудью. Бог ты мой! Полненька Ника мечтать не могла о такой фигуре и лице, которому бы позавидовала Наоми Кэмбелл. Удлиненный овал, гладкая темная кожа, большие раскосые глаза под разлетом тонких бровей, полные губы. Впечатление, правда, портил красноватый отблеск зрачков, капризно сжатые губы и что-то уж очень стервозное выражение лица с тонкими точеными чертами.
Ника улыбнулась, и надменная стерва в зеркале превратилась в необычайную красавицу с лучащимся взглядом. Может, это сон, в котором она живет в красивом совершенном теле? Пусть даже во сне и всего на три дня она стала обладательницей совершенного тела. Только вот, это был не сон, и Ника была в полном рассудке, чтобы ясно понимать это. Но почему три, а не десять дней, не год? Что дадут эти три дня той, что устроила такую непонятную, идиотскую подмену телами? Утешало одно: она велела через этого нелепого гуманоида обращаться с ее телом бережно, а значит ее, Никиной жизни, ничто не угрожает и обратный обмен телами обязательно состоится, ведь нельзя же вот так разбрасываться таким роскошным телом направо и налево.
Но почему три дня? И почему именно она, Ника? Вот уж, на чье тело точно никто не позарился бы. Но ведь позарились. С сомнением и растущим чувством тревоги Ника посмотрела на непонятное крохотное существо, взирающее на нее с почтением. Где-то в глубинах дома прогудел гонг, заставив ее от неожиданности вздрогнуть.
– Пришло время собираться на совет Матерей Первых Домов, – торжественно объявила тонким голоском Никина галлюцинация.
– С-совет? – перепугалась Ника, поняв, что вместе с красивым телом ей перепали и проблемы его хозяйки, и попыталась отвертеться. – А я-то тут причем?
– Вы – Фиселла, Мать Первого Дома в Мензоберранзане, Дома Де Наль. Вы – первая после Великой Жрицы богини Ллос. Вы просто обязаны присутствовать на Совете Матерей, который не сможет состояться без вас! – с непреклонной решимостью вещал кроха.
– Я ничего здесь не знаю, что я могу решать на этом совете? Кстати, где я вообще нахожусь? Как мне себя вести? Что говорить? Меня сразу расколют, едва я открою рот и обвинят, бог знает в чем. Что мне тогда делать? – Ника в отчаянии схватилась за голову.
– Может, я все-таки сплю, а? – с надеждой посмотрела она на кроху, и когда тот покачал головой, жалобно спросила: – Может мне сразу открыться этому родительскому совету, или как там его…
– Не стоит делать этого, смертная. Тебя тут же отдадут в жертву Ллос, и ты никогда больше не увидишь своего дома. На совете Первых Домов Мензоберранзана тебе не придется ничего говорить, просто соглашайся со всем, что ты услышишь, – кроха говорил с такой уверенностью, что перепуганная, сбитая с толку Ника начала приобретать хоть какую-то почву под ногами.
– То есть я смогу просто молча отсидеться?
– Разумеется
– Как тебя зовут, наперсточек?
– Мое имя Клопси, смертная, – кроха выпрямился, выпятив грудь. – Так называла меня моя владычица. Называй так и ты.
– Отлично, Клопси, – улыбнулась Ника, – ты пойдешь со мной.
– Нет, нет… это невозможно, – перепугался кроха, растеряв всю свою самоуверенность. Его серое личико побелело. – Если меня обнаружат, то казнят. Пощадите бедного Клопси!
– Не бойся. Я тебя спрячу, и если ты не будешь трястись от страха, а посидишь тихонечко, тебя не обнаружат. И потом… я сама боюсь, а в твоей компании это делать веселей.
Высокие двустворчатые двери бесшумно открылись, и в покои вошли две красивые женщины в темно-синих, похожих на монашеские балахоны, одеждах. Но, когда они распахивались, под ними были видны бледно-голубые, облегающие изящные фигуры, платья. Их затейливо заплетенные и перевитые волосы были убраны в замысловатые прически. Обе поклонились Нике и молча принялись за дело.
Одна из них вынимала из сундука одежды и раскладывала на постели. Вторая подвела Нику к туалетному столику, усадила и, взяв щетку, занялась ее волосами. Ника терпеливо сносила долгую изнуряющую возню со своими волосами, которые расчесывали заплетали, переплетали, укладывали до тех пор, пока ее голову не украсила высокая прическа, скрепленная серебряными шпильками и алмазной диадемой, рассыпающей сияющие сполохи при малейшем повороте головы.
С некоторым сомнением, Ника осмотрела себя в зеркале: пусть она владычица какого-то там дома, но обязательно надевать на совет подобные украшения, в которых впору красоваться на балу или королевском приеме. С другой стороны, может, у них, в этом Мензор… словом может у них принято так являться на деловой прием.
Теперь подошло время второй служанки, и она подступила к Нике с роскошными до безобразия одеждами. Тело облегло жесткое от сплошной серебряной вышивки платье. Поверх него накинули темно-синий балахон вышитый опять же серебром. Ника с любопытством оглядела свой “деловой костюм”, а тем временем служанки с поклоном пригласили ее следовать за ними. Как только они повернулись к ней спиной, открывая тяжелые створки высоких дверей, Ника быстро наклонилась, подхватила Клопси и спрятала руку с ним в складках балахона.
И пока Ника следовала за служанками длинным извилистым коридором, через анфилады арок, поддерживаемых едва подсвеченными колоннами, она сомневалась, будет ли от пыхтящего в ее кулаке и задыхающегося в складках балахона крохи какой-нибудь толк. В конце концов, не придумав ничего лучше, она сунула его за низкий вырез жесткого корсажа.
Прислужницы, открыв перед нею двери, ввели ее в огромный зал. Отшлифованные до зеркального блеска черного мрамора плитки пола отражали стены и непроницаемую тьму под бесконечно высоким потолком. Посреди зала тянулся длинный стол, по обе стороны которого были задвинуты стулья с высокими резными спинками. Возле каждого из них стояли, тихо переговариваясь, мужчины и женщины в богатых убранствах.
При появлении Ники они низко поклонились ей. Во главе стола высилось на специальном возвышении кресло под балдахином, украшенное золотой бахромой. Именно к нему направились прислужницы, за которыми следовала и Ника. Очевидно ей предстояло занять именно его. То, что она попала не на совет матерей, Ника сообразила по тому, что здесь находились мужчины, а длинный стол был уставлен сверкающей посудой.
Она расстроилась: есть под пристальными взглядами присутствующих – еще то удовольствие. А если окажется, что придется пользоваться при этом и кучей столовых приборов… Приподняв платье, как это делали дамы высшего света, которых Ника видела в кино, она поднялась на возвышение, откинув ногой шлейф своего плаща-балахона, и села на подушку кресла. Здорово это у нее получилось, и Ника немножечко приободрилась.
Одна из прислужниц начала нараспев читать что-то вроде молитвы, восхваляя великую Ллос и моля ее не отворачиваться от дочерей преданного ей Дома де Наль и покарать всех его врагов. В это время Ника разглядывала его многочисленных домочадцев. Раз она мать этого дома, то, получается, что все сидящие здесь – ее дети? Ну, надо заметить, что для такой многодетной матери у нее шикарная фигура. Хотя некоторые ее “детки” были если не ее возраста, то много старше своей мамочки. Все женщины и мужчины были такими же темнокожими, как она, и всех отличала особая красота, какая-то порода и аристократичность.
Белые волосы всех оттенков, от тусклой седины до белоснежных или платиновых, были уложены в затейливые прически. У женщин они были не такие высокие, сложные и богато украшенные, как у Ники. Простой покрой женских платьев дополнялся богатой вышивкой или драгоценными украшениями, но и в их количестве они уступали Нике. Положение обязывает.
Мужчины, сидевшие в дальнем конце стола, были одеты проще и строже. Их одеяния позволило Нике разделить их на две категории. Те, что носили короткие камзолы с глухими высокими воротниками, штаны, высокие сапоги из мягкой кожи и накинутый на плечи обязательный плащ-балахон, очевидно, принадлежали к военной касте. Мужчины преклонного возраста в мантиях с широкими рукавами и глухим воротом, застегнутыми застежками из серебра были, кажется, интеллектуалами. И все они, без исключения имели длинные волосы, заплетенные в косу, либо собранные в высокий хвост. Впрочем, у некоторых они свободно спадали на плечи. И никаких украшений. Насколько женщины были увешаны ими, настолько мужчины или явно чурались их, или им, попросту, носить их не полагалось.
– Моя владычица, – раздался голосок из-за корсажа, заставив Нику прервать наблюдения, очнуться и сообразить, что молитва уже окончена, а читавшая ее прислужница выжидающе смотрит на нее, как и все остальное общество, переминавшееся возле своих мест.
– Разрешите им садиться за стол, моя владычица, – подсказал Клопси.
– Как?
– Подайте знак рукой
Ника подняла и опустила руку, как это делала училка английского языка в школе. Задвигались стулья. Все заняли свои места.
– Отпустите своих сестер, моя владычица, – прошептал Клопси.
– О ком ты говоришь?
– О тех, кто только что прислуживали вам.
– Мои сестры – прислуга? Родные?
– Единокровные. От одной матери.
– Благодарю вас, – улыбнувшись, произнесла Ника, обратившись к ним. – Вы можете занять свои места.
Что-то испуганно пискнул Клопси. Женщины, оказавшиеся ее сестрами, странно смотрели на нее. Та, что казалась помладше, растерянно взглянула на старшую, которая невозмутимо поклонилась и пошла к своему месту.
– Вы не должны с ними разговаривать. Достаточно было одного жеста, чтобы отослать их от себя.
– Ну, ничего себе! Они же мои сестры.
– Так что же, – продолжал пискляво выговаривать ей Клопси. – Они призваны служить вам, Матери Дома де Наль, моя владычица.
– Слушай, а твоя владычица вообще с кем-нибудь здесь разговаривала?
– Для этого у нее был я.
Слуги в полной тишине начали разносить блюда. Перед Никой торжественно водрузили блюдо из тонкого хрусталя с золотистым вкраплением, на которой лежало нечто зеленое и кашеобразное.
– Я это есть не буду. Спасибо, не хочу, – с гримасой отвращения прошептала она, когда слуга отошел, и обвела взглядом огромную полупустую залу.
От этой чужеродной, торжественно-мрачной величественности на нее накатила острая тоска. До того захотелось домой, подальше отсюда, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не расплакаться. Как ее сюда занесло? За что над ней так зло подшутили. И ведь это даже не смешно. А может, это все-таки сон, и она вот-вот проснется. Но в том-то и дело, что все происходящее не было сном. И кого поблагодарить за это? Что б он всю жизнь жевал эту зеленую кашку! Заметив пустующее место за длинным столом, она искренне позавидовала отсутствующему. Верно, кто-то из ее “детишек” заболел. Счастливец.
– Эй, переговорник, – тихо позвала она Клопси. – Есть хочешь?
– Мне достаточно общения с моей владычицей, – последовал галантный ответ из-за ее корсажа.
– Не слишком ли тесное у нас с тобой получается общение?
Слуга сменил на ее столе блюдо, заменив хрустальную тарелку с зеленой нетронутой кашкой на золотую, украшенную тремя крупными рубинами по краям, на которой тряслось нечто, напоминающее бледный пудинг. Взяв золотую ложечку, Ника отломила кусочек пудинга и, поднеся его ко рту, неловко выронила себе на грудь. Цепкие ручки проворно поймали липкий кусок на лету, не дав ему коснуться Никиной кожи.
Наконец Клопси шепнул ей, что подошло время заканчивать трапезу, и по знаку Ники все поднялись из-за стола, сытые и довольные, кроме так и оставшейся голодной Мать Первого Дома. К ней приблизились ее сестры-прислужницы, с поклоном пригласив ее следовать за ними. И она опять куда-то отправилась в их сопровождении, и, судя по бесконечным темным коридорам и переходам, не в покои, из которых ее увели.
Они вышли на широкое парадное крыльцо с такими крутыми, уходящими вниз ступенями, что у Ники закружилась голова. Но она решила не подкачать и здесь, а мужественно и с достоинством, присущими ее положению, спуститься по ним, когда неожиданно у ее ног появился, покачиваясь, светящийся диск, чуть больше колеса КАМАза.
Старшая из сестер вытянула руку и опустила ладонь. Повинуясь ее приказу, диск подплыл поближе, к самым носкам Никиных туфель… Подхватив под руки, сестры заставили ее взойти на диск, и он тот час взмыл ввысь.
– Клопси!! Я сейчас упаду! – в ужасе закричала Ника, стараясь удержать равновесие, стоя на летящем над домами диске.
– Ты должна сесть на него, моя владычица. Хотя мне так понятно твое благоговейное изумление сим летающим приспособлением. Всех дикарей и низшие расы он приводит в необъяснимый ужас и страшное изумление. Разве этот предмет, созданный несравненными дроу, не доказывает, насколько они выше всех существ, когда-либо существовавших.
– Так к кому я, в конце концов, попала: к эльфам или каким-то там дроу? – усевшись на диск и немного успокоившись, спросила Ника.
– Дроу – это эльфы, с той лишь разницей, что они – венец эльфийской расы. Они стоят по своему разуму, совершенству и могуществу выше всех эльфов Подземья и Поверхностного мира. Дроу созданы для господства.
– Хочешь сказать, что мы находимся под землей? – жалобно спросила Ника, пропустив остальные напыщенные, полные агитационно-плакатного пафоса слова крохи, уловив лишь спрятанную за ними страшную информацию.
– Да, мы в благословенных Ллос землях Подземья. Здесь тысячелетиями процветает цивилизация дроу, хранимая мудрой и могущественной богиней. Ты должна испытывать гордость, восторг и почитать за счастье, что хоть на три дня тебе выпало побывать в неповторимом Мензоберранзане. Тем более, в качестве Матери Первого Дома.
Но Ника уже не слушала его, полностью поглощенная мрачной экзотикой, раскинувшейся под нею панорамой города, начисто позабыв о страхе ухнуть с диска вниз на каменную мостовую.
Высокие монументальные дома и дворцы, чьи башенки соединялись между собой арочными мостами, были окружены ажурными решетками. Но город, хоть и раскинулся под землей, не был погружен во мрак. Крыши, колонны, статуи, каменные изваяния пауков были подсвечены невидимым источником света, и Ника, как ни пыталась, не смогла разглядеть его.
Между роскошными дворцами теснились домишки попроще. С высоты летящего диска было видно, что с одной стороны, на границе города, росла роща гигантских грибов, а с другой – раскинулась черная гладь озера, чьи воды матово поблескивали от рассеянных в ней городских огней. По словам Клопси озеро называлось Донигартен.
Ника разглядывала причудливо извивающиеся внизу аллеи и центр города, который прочерчивали серебристые галереи с ажурными арками. И все это было подсвечено фиолетовым, голубым, розовым, желтым и зеленым рассеянным светом. Но своей световой насыщенностью и яркостью Нарбондель – огромная светящаяся колонна – затмевал все огни и был виден с любого конца города. Мензоберанзан, не знавший времен года, световой смены суток, утопавший в вечной тьме Подземья, лишь с помощью Нарбонделя отсчитывал свое время: минуты, часы, месяцы, годы, столетия. Каждый раз, ровно в полночь, башню Нарбонделя поджигал Архимаг. Раскаленный столб начинал медленно остывать, потухая сверху, и когда полностью остывал – а это случалось ровно в полночь – сутки заканчивались, и Архимаг снова поджигал его магическим огнем.
Мимо них пролетали такие же светящиеся диски, своеобразные экипажи дроу, но лишь разглядев узоры на одеяниях Ники и ее свиты, они сразу же опускались ниже, не смея возноситься над Матерью главенствующего Дома.
– Обрати внимание, моя владычица, что передвигающиеся по воздуху диски имеют только богатые и сильные дроу, а такими можно признать лишь шестьдесят семей. Остальные дроу – это жрицы и воины. Жрицы среди них имеют привилегированное положение. У воинов имеется одно право – умирать за Ллос и Мать дома, которой служат.
Куда бы ни поворачивалась Ника, она видела перед собой и далеко впереди огромный раскинувшийся город, который, по словам Клопси, существовал всегда. Она обернулась на своих сестер, что летели позади на дисках поменьше, держась по обе стороны от нее. Дальше на почтительном расстоянии следовала остальная свита.
Они подлетели к огромному куполу. К нему со всех сторон вели восемь извилистых каменных лестниц, то поднимающихся, то припадающих к земле. Они сходились к арочным воротам, находящимся по бокам купола, посредине которого зияла узкая стрельчатая дверь. Над ней они и зависли.
Ника с помощью сестер сошла с диска, вошла в эту узкую дверь, попав в огромное здание и спустившись по винтовой лестнице, очутилась в зале, который по своим размерам намного превосходил обеденный зал Дома де Наль. Ее сестры благоговейно склонили головы. Ника поспешила сделать то же самое и, кажется, вовремя. Во всяком случае, она не обратила на себя ни чьего внимания. У стен, во тьме, угадывалось движение множества неясных силуэтов. В центре зала над жертвенником, освещенным слабым фиолетовым свечением, возвышалась искусно изваянная из черного мрамора фигура паука, чья гладкая покатая спина была покрыта засохшей грязью.
– Где мы? – тихонько осведомилась у Клопси Ника.
– В храме Ллос, – придушенно отозвался он, забившись поглубже в корсаж.
– Только не говори, что мне придется проводить богослужение, – в тихой панике застонала Ника.
Младшая из ее сестер с уважением посмотрела на нее, решив, что она истово молится.
– О, моя владычица, проводить богослужение – обязанность Верховной Жрицы и… здесь не проводят богослужения…
– А что же тогда? Разве это не храм? – удивилась Ника, стараясь не проявлять явное любопытство, озираясь вокруг.
– Храм, и вместе с тем, место казней. Сегодня все собрались здесь, что бы присутствовать на одной из них. Все молят Ллос, что бы она и на этот раз приняла жертву благосклонно. Но после того, разумеется, как состоится совет Матерей Первых Домов, который осудит ослушника.
Теперь Ника по-другому посмотрела на алтарь. То, что она приняла за засохшую бурую грязь на каменной спине паука, оказалось кровью казненных на ней жертв. К Нике приблизилась жрица и с поклоном попросила ее проследовать за ней. Она и сопровождающие ее сестры вышли из зала казней, попав в другую огромную залу с уходящим ввысь сводчатым потолком.
Дроу просто обожали все гигантское и грандиозное. За счет колонн, выстроившихся кругом, зал имел четко обозначенный центр. В их круге высился идол паука, вокруг которого выстроились кресла и среди них, опять же, возвышалось некое подобие трона. Миновав колонны, Ника обнаружила, что шествует по залу одна – ее сестры остались за колоннами, за которые им заходить не полагалось.
Оставшись одна в этой “зоне отчуждения”, еще не дойдя до кресел, которые были уже почти все заняты, Ника решила прояснить вопрос, который все больше занимал ее, а потому замедлила шаг.
– Я смотрю, твою госпожу судьба просто балует: почет, положение, богатство, власть. Чего ради она сбежала от всего этого? А? Эй, ты меня слышишь?
– Она не сбежала, а оставила все это всего лишь на три дня.
– Причина?
– Я не знаю ее, моя владычица.
– Не втирай мне, понял! – разозлилась Ника: до кресел оставалось всего ничего. – Ты сам мне говорил, что ты, якобы, единственный, с кем она общалась. Раз ты ее поверенный, то должен знать причину, почему я здесь.
– Должен, но не знаю, – он беспокойно завозился между ее грудей.
– Тебе там как? Хорошо? – насмешливо поинтересовалась Ника.
– Мне никогда не было так чудесно, – серьезно и проникновенно отозвался кроха, вызвав у Ники ироничную улыбку, но она тут же сошла на нет, едва девушка подошла к кругу кресел.
Незанятым оставалось одно кресло и трон.
– Я должна занять трон?
– О, нет… – шевельнулся беспокойно Клопси.
– Поняла…
Из-за колонны, одновременно с ней, появилась, величественно шествуя, старая жрица в черных одеждах, расшитых фиолетовыми пауками. Голову ее облегал черный чепец, обрамляя морщинистое, властное лицо. Двигалась она медленно, опираясь на посох увенчанный хрустальным шаром, заключенным меж лап серебряного паука. Ника заметила длинные, загибающиеся ногти старухи и восхитилась про себя: “Вот это маникюрчик”. На груди жрицы висел медальон в форме того же паука, сидящего в центре ажурной паутины. Еще немного – и у Ники, она это чувствовала, начнется арахнофобия. Здесь во всем чувствовался явный переизбыток пауков.
Ника остановилась у кресла, пустовавшего рядом с троном. Все присутствующие здесь Матери главенствующих Домов встали и поклонились то ли ей, то ли Великой Жрице. Ника, украдкой, с интересом оглядела их. Все возглавлявшие влиятельные Дома Матери казались старше Ники, кроме одной. Эта Мать, носящая зеленые одежды, расшитые золотой нитью, приходилась ей почти ровесницей. Кроме этого Ника почувствовала некоторую неловкость от того, что все они были довольно скромно одеты, без того изобилия украшений, что были на ней.
Верховная Жрица медленно опустилась на трон, дав знать остальному собранию, что и они могут занять свои места. Устроившись на своем месте, Ника решила, что теперь можно и вздремнуть, сохраняя на своем лице выражение неусыпного внимания, как она это частенько проделывала на лекциях по философии.
Верховная Жрица гневно оглядела присутствующих и особо, как показалось Нике, посмотрела на нее, сделав какой-то знак рукой. Из-за колонны появились солдаты, оказавшиеся при ближайшем рассмотрении женщинами. Они конвоировали старика, бредущего со склоненной головой. Введя его в круг кресел, они поставили его на колени перед алтарем и удалились. Старец стоял на коленях с понуренной головой, не смея поднять ее. Его длинные спутанные белые волосы падали на лицо. Выглядел он жалко.
– Признаете ли вы, собравшиеся здесь Матери Первых Домов Мензоберранзана, что этот мужчина совершил тяжкое преступление, ослушавшись повеление Совета, а значит, и воли великой Ллос, – гневно вопросила Верховная Жрица
– Признаем, – слажено ответили Матери со своих мест.
– Признаем, – поддакнула Ника, стараясь, устроится в каменном кресле поудобнее.
– Признаете ли вы, что он заслуживает жесточайшей смерти! – снова торжественно обратилась к совету Верховная Жрица.
– Признаем, – так же дружно отозвался Совет.
Клопси тревожно завозился.
– Ты угомонишься или нет? – зашипела на него Ника, едва удерживаясь, что бы не захихикать от щекотки. – И объясни, за что казнят старика?
Верховная Жрица стукнула посохом об пол и гневно воззрилась выцветшим взором на Нику, как и остальные Матери Первых Домов, не одобряя то, что она нарушает торжественность момента. Их лица были надменны и от того казались одинаковыми. Трудно было даже предположить, чтобы эти женщины когда-нибудь улыбались.
– Этот мужчина, – Жрица бросила на осужденного презрительный взгляд, – Этот мужчина, уже не первый раз пренебрег указаниями Совета. Но сейчас его непослушание не должно остаться безнаказанным, поскольку Мать того Дома, к которому принадлежит сей крамольник, сама не в силах усмирить своего раба, погрязшего в тяжких преступлениях и подлом предательстве.
Ника с миной осуждения покачала головой – мол, надо же быть такой растяпой, чтобы ни приструнить какого-то дряхлого деда. Жрица до того, внимательно оглядывая собрание, всем своим видом выказывая негодование, вдруг повернулась к Нике.
– Что вы скажете на это, Мать де Наль? – резко спросила она, негодующе поджав тонкие бледные губы.
– Я целиком и полностью осуждаю ту Мать, что не в силах справиться со своим слугой, – тоном примерной ученицы ответила Ника.
Жрица окинула ее холодным взглядом.
– И вы при всех признаете, таким образом, свое бессилие Мать де Наль, – вкрадчиво поинтересовалась она.
Остальные Матери с напряженным внимание подались в своих креслах вперед, чтобы не пропустить ни слова из сказанного. Их лица выражали явное, неприкрытое торжество и злорадство. Некоторые из них удивленно переглядывались.
Словно в тяжком раздумье Ника склонила голову, прошептав:
– Что происходит? Почему на меня такой наезд?
– Осужденный – лорд вашего Дома, Дорган де Наль
– Придушу, – сквозь зубы прошипела Ника. – Быстро сказал мне, в чем его вина?
– В том, что он повел битву не так, как предписывал ему Совет.
– Он ее проиграл?
– Нет. Он победил…
Ника ничего не поняла. Старого, опытного военачальника собрались казнить за то, что он не послушал кучки куриц, ничего не смыслящих в военном деле, и выиграл сражение? Жрица все также выжидающе смотрела на Нику, тогда как другие Матери негромко переговаривались между собой. Ника подняла голову:
– Я очень хорошо понимаю ваше недовольство, – сказала она, – Ибо сама недовольна, и прежде всего собой, – она театральным жестом прижала руку к груди, подбавив в голос пафоса. – Ваши нарекания справедливы, но хочу напомнить, что этот… презренный, победил…
– Дворфов, – быстро последовала подсказка из-за корсажа.
– … победил дворфов, воинственную и жестокую расу, – сочиняла она на ходу, развивая тему. Подобный прием не раз выручал Нику на экзаменах.
– Он унизил Совет, посмев ослушаться его, – бросила со своего места одна из Матерей.
– Мы не можем оставить такой поступок безнаказанным. Иначе все мужчины начнут проявлять неповиновение, – поддержала ее другая в синем одеянии, с вышитой по нему белым шелком паутиной.
– Разве вы не видите, что Мать де Наль еще на что-то надеется, – с оскорбительной насмешкой выкрикнула особа в зеленых одеждах, Мать какого-то там Дома.
Нахмурившись, Ника подняла руку, призывая к молчанию, сорвавшуюся на нее свору баб, вспомнив, что все-таки она здесь главенствует.
– Скажите, почему Совет поручил именно ему, – она указала на старика стоящего, на коленях, – возглавить битву с дворфами?
– Ответьте мне? – потребовала она, так и не дождавшись ответа, и поочередно глянув на каждую из Матерей, повернулась к Верховной Жрице.
– Потому что он не проиграл ни одной битвы, – нехотя ответила та скрипучим голосом, тем не менее, сбавив обороты. – Но он унизил Великую Ллос. Что значит вся слава Мензоберранзана со всеми дроу, обитающим в нем, в сравнении с незапятнанным именем нашей благословенной богини? Не забывай этого!
– Что ж, тогда придется казнить, – покорно вздохнула Ника, заметив, как напряглась спина обреченного. – По-видимому, у кого-то из присутствующих здесь Матерей имеется в подчинении военачальник, не уступающий в искусстве сражении этому…– “Доргану” подсказали из-за корсажа, – Доргану, – повторила Ника, обведя рукой Собрание.
