Текст книги "Романовы"

Автор книги: Игорь Курукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 40 страниц)

Этот курс продолжался примерно до конца 1740-х годов. Но простая реставрация петровских порядков и учреждений не соответствовала стоявшим перед страной задачам. Во второе десятилетие царствования Елизаветы её правительство стало создавать новую реальность путём ряда реформаторских мер.

Долгое и в целом удачное царствование Елизаветы объясняется не только его «национальным» характером: при всём несходстве с отцом она в качестве правительницы явно превосходила предшественниц. Императрица хотя и любила развлечения, но обладала никогда не покидавшим её «чувством власти». Она могла быть жёсткой, использовала в своей политике если не дух, то по крайней мере «букву» замыслов своего отца, а самое главное – была способна объективно и трезво оценивать своих советников, выбирать среди них самых умных и компетентных и умело лавировать среди соперничавших группировок, не отдавая никому преимущества. Секретарь французского посольства Жан Луи Фавье оценил манеру императрицы:

«Сквозь всю её доброту и гуманность, доведённую до крайности безрассудным обетом (об отмене смертной казни. – И. К.)... в ней нередко просвечивают гордость, высокомерие, иногда даже жестокость, но более всего – подозрительность. В высшей степени ревнивая к своему величию и верховной власти, она легко пугается всего, что может ей угрожать уменьшением или разделом этой власти. Она не раз выказывала по этому случаю чрезмерную щекотливость. Она не терпит титула “великий” к приложении к придворным чинам и в особенности к званию великого канцлера, хотя обычаем принято так называть первого министра. Однажды Бестужев так называл себя в её присутствии. “Знайте, – сказала она ему, – что в моей империи только и есть великого, что я да великий князь, но и то величие последнего не более как призрак”. Зато императрица Елисавета вполне владеет искусством притворяться. Тайные изгибы её сердца часто остаются недоступными даже для самых старых и опытных придворных, с которыми она никогда не бывает так милостива, как в минуту, когда решает их опалу. Она ни под каким видом не позволяет управлять собой одному какому-либо лицу, министру или фавориту, но всегда показывает, будто делит между ними свои милости и своё мнимое доверие»²⁵.

Ответственные решения Елизавета принимала только после тщательного обдумывания и обсуждения мнений советников. Алексея Петровича Бестужева-Рюмина она сделала канцлером и хотя не любила его, считая человеком неискренним и пьяницей, но ценила его опыт и знания. Бестужев был прирождённый дипломат – хладнокровный, расчётливый, хорошо разбирался в отношениях европейских держав, владел латынью, французским и немецким языками. Именно он в начале 1742 года организовал систематическую перлюстрацию дипломатической почты аккредитованных в Петербурге послов, создав для этого целый штат, включавший резчика печатей, копиистов, переводчика. Главным специалистом «чёрного кабинета» стал бывший учитель Петра II академик-математик Христиан Гольдбах: именно его усилиями через год были дешифрованы депеши французского маркиза Шетарди, возглавлявшего вместе с Арманом Лестоком и вице-канцлером Михаилом Воронцовым «партию» при дворе. Прусский король выделил Воронцову «подарок» в 50 тысяч рублей, ежегодный «пенсион» и даже лично инструктировал его в Берлине осенью 1745 года. Но миссия маркиза по вовлечению России в орбиту франко-прусского влияния завершилась полным провалом. В 1748 году Лесток был арестован и сослан в Устюг; но ни Воронцова, ни Трубецкого Елизавета не тронула – она умела лавировать и использовать противоречия между своими слугами.

Воронцов во внешней политике являлся сторонником Франции, из-за чего вступил в конфликт с Бестужевым-Рюминым, ориентировавшимся на Англию и Австрию. В этой борьбе он потерпел поражение, но сохранил свою должность, а после смещения Бестужева в 1758 году стал канцлером. Камергер Александр Иванович Шувалов ведал Тайной канцелярией, а его брат Пётр стал «мозговым центром» реформ елизаветинского царствования.

По его инициативе была осуществлена отмена внутренних таможен, созданы первые государственные банки – Дворянский заёмный и Купеческий, началось генеральное межевание, созвана очередная комиссия для разработки свода законов (1754). Как вспоминали современники, дом Шувалова «наполнен был весь писцами, которые списывали разные от графа прожекты. Некоторые из них были к приумножению казны государственной... а другие прожекты для собственного его графского верхнего доходу, как то сало, ворванье, мачтовый лес и прочее». Как начальник артиллерии (генерал-фельд-цейхмейстер) он много сделал для её усовершенствования: его именем названы гаубица с овальным дулом для стрельбы картечью и универсальное орудие «единорог», находившееся на вооружении около века; по его проекту открыт уже в царствование Екатерины II (1762) Артиллерийский и инженерный шляхетный кадетский корпус.

Контроль над соперничавшими «персонами» и «партиями» Елизавета сочетала с невмешательством в повседневную работу государственной машины. Так, например, за 1753—1756 годы она только однажды, 29 марта 1753-го, посетила заседание Сената, но провела там более четырёх часов, слушая доклады о назначениях на высшие государственные посты президентов и вице-президентов коллегий, судей приказов, губернаторов и вице-губернаторов – всего на 31 должность, об установлении пошлины на суда, шедшие с Ладоги, о наказании каторжников в Рогервике, о размере жалованья служащим Сыскного приказа, об очистке улиц Петербурга от нищих (отдавать в солдаты, отправлять на предприятия или возвращать помещикам) и т. д. Затем государыня разбиралась в конфликте Сената и Военной коллегии (и отчитала руководство последней за невыполнение давнего указа Петра I о присутствии в ней генералитета «с переменою»), поручила сенаторам обсудить ставку ясака в Сибири и Иркутской провинции и меры контроля над качеством продукции мануфактур, а также вопрос о способах пресечения лжесвидетельств для получения недвижимой собственности.

Елизавета уважала Сенат, но в то же время периодически созывала «конференции» и «советы» из авторитетных лиц для обсуждения ответственных решений; с 14 марта 1756 года Конференция при высочайшем дворе работала уже на постоянной основе. Императрица присутствовала всего на шести из семидесяти шести заседаний, состоявшихся до конца года.

Была восстановлена личная канцелярия (Кабинет) императрицы, имевшая возможность контролировать действия всех прочих органов власти. Умение лавировать в политике обеспечило Елизавете 20 лет спокойного царствования.Тайная канцелярия при Елизавете работала не менее активно, чем раньше; но резкое сокращение репрессий по отношению к дворянству исключало повторение процессов времён бироновщины. Ещё одним способом контролировать государственный аппарат стали массовые «ротации кадров» в системе центрального и местного управления, проведённые в 1753 и 1760 годах, при этом перестановки не сопровождались опалами. В царствование Елизаветы репрессии в отношении руководителей учреждений применялись почти в два раза реже, чем при Анне Иоанновне. Кнут, казнь и конфискацию имущества – распространённые при Петре I кары за казнокрадство и взяточничество – Елизавета заменила понижением в чине, переводом на другую службу и изредка увольнением.

При Елизавете число мануфактур в стране достигло шестисот. Она разрешила «приватизацию» казённых металлургических заводов – правда, в первую очередь знати. Новыми владельцами крупных предприятий стали Шуваловы, Чернышёвы, Воронцовы. Прочее дворянство получило монополию на винокурение, что гарантировало ему доход от поставок водки в казённые питейные дома. В рамках Уложенной комиссии были разработаны проекты секуляризации церковных земель, законодательного оформления привилегий дворянства, осуществлённые при Екатерине II.

Появление «баб» на троне можно считать началом эволюции сурового облика и стиля российской власти.

Во-первых, при императрицах XVIII века двор стал центром притяжения и символом не только могущества, но и культурного роста державы. Петровские празднества с неумеренным питием и пальбой сменились более изысканными балами и маскарадами. Французский язык и этикет прочно закрепились в обиходе петербургского общества, а двор Елизаветы стал одним из самых блестящих в Европе.

Фаворит императрицы камергер Иван Шувалов стал чем-то вроде неформального министра культуры России. При его поддержке и участии М. В. Ломоносова были созданы Московский университет (Шувалов стал его первым куратором) и при нём две гимназии – для дворян и разночинцев. При университете с 1756 года стала выходить первая московская газета «Московские ведомости», а с 1760-го – журнал «Полезное увеселение» поэта М. М. Хераскова. Шувалов стал и президентом основанной по его инициативе в 1757 году Академии художеств. В Санкт-Петербурге академия первоначально размещалась во дворце Шувалова. С 1760 года лучшие выпускники отправлялись на заграничную стажировку на средства академии. Первыми «шуваловскими пенсионерами» были отправлены во Францию и Италию будущие знаменитости – художник Антон Лосенко и архитектор Василий Баженов. Шувалов стал одним из первых русских меценатов; собиратель произведений искусства, обладатель прекрасной библиотеки, покровитель приглашённых в Россию иностранных художников, сам освоивший технику офорта, он воплощал в себе черты новой интеллектуальной элиты страны и при этом отличался необычной для фаворитов скромностью. В конце жизни он писал императору Павлу:

«В царствование блаженной и достойной памяти императрицы Елисаветы Петровны я был случаем возведён в знатность, имел её милость всё время её жизни: не был никогда ослеплён самолюбием, отказывал великие чины, деревни и другие награждения, чему все оставшиеся люди свидетели. Сия моя бескорыстность, усердие и преданность удостоили меня доверенности во всех важных государственных делах! Был употреблён в иностранных переписках, при заключении трактатов с Франциею, Венским и Датским дворами, за что от оных предлагаемы мне были великие подарки и графство от императора, которого диплом граф Цинцендорф здесь с собою имел; но я оные все по совести моей отказал. Малые мои, но усердные услуги Отечеству были в основании Московского университета, Академии художеств, кимназии в Казани, учреждение банка; которые при установлении ордена Св. Владимира почтены были услугами от Сената и от кол-легиев, и удостоен по большинству голосов кавалером ордена Большого креста. По кончине блаженной памяти государыни Елисаветы Петровны был поставлен у меня сундук с золотою монетою; но как я об оном особливого приказания не имел, то я его в тот же день отдал, чему свидетельствовать может Катерина Константиновна Скороходова. Всё время моего при дворе пребывания я никогда никаких откупов, подрядов и заводов не имел...»²⁶

Во-вторых, каким бы жестоким ни был в России «галантный век», правление пусть не самых образованных и не самых добродушных дам способствовало гуманизации общественной жизни. В первой половине столетия представители высшего света лично били лакеев прямо во дворце, отличались грубым шутовством и жульничали в карточной игре. При дворе Елизаветы подобные развлечения уже не поощрялись. В годы её правления перестали исполняться смертные приговоры, строились инвалидные дома и богадельни.

Вкусы и увлечения императрицы в немалой степени способствовали развитию отечественной культуры и просвещения. В среде столичного дворянства получает распространение домашнее образование под руководством иностранных преподавателей. На вторую половину елизаветинского царствования приходятся расцвет творчества М. В. Ломоносова, строительство Зимнего дворца, Смольного монастыря и других ансамблей Растрелли. Представители «света» и городских верхов стали читать – уже не по принуждению, а для души – самые различные книги: учебные, художественные и даже научные. В 1759 году А. П. Сумароков основал журнал «Трудолюбивая пчела», наполнявшийся большей частью произведениями своего издателя и имевший успех у читателей. Правда, вскоре издание прекратилось по недостатку средств.

Столицу украсили новые особняки и дворцы. Помимо традиционных кабаков и постоялых дворов, появились более современные и комфортные трактиры-«герберги». С потоком товаров и людей в Россию проникали не только экзотические продукты и вина, но и иные плоды цивилизации, в том числе бордельный промысел, поэтому императрица развернула первую кампанию по борьбе с «непотребством». В 1750 году, узнав, что в Петербурге есть «дом свиданий», Елизавета Петровна дала указание разыскать содержательницу этого дома Анну Фелькер по прозвищу Дрезденша, «взять под караул в крепость со всею её компаниею» и принять меры «к поимке... всех непотребных женщин и девок».

Марш на Берлин

Особо важные посольские реляции или доклады Коллегии иностранных дел по принципиальным вопросам внешней политики обязательно направлялись к государыне. Дипломатия являлась «ремеслом королей», и даже не слишком усердная в делах Елизавета Петровна вникала в вопросы, высказывала своё мнение, дополняла и изменяла подготовленные документы. Правда, она же поручала российским дипломатам за рубежом добывать редкости – например мартышек, говорящих «перокетков» (попугаев) и канареек, «кои менуеты и другие маленькие арии свистят».

Елизавете пришлось вести свою войну со шведами, желавшими взять реванш за поражение при Петре I. В 1742 году русские войска захватили большую часть Финляндии и вынудили противника капитулировать под Гельсингфорсом. Шведы продержались ещё год, но после поражения своего гребного флота в мае 1743 года пошли на заключение Абоского мира, по которому Россия получила юго-восточную часть Финляндии.

В дальнейшем российскую внешнюю политику определяли союзы с Саксонией и Речью Посполитой (1744) и Австрией (1746), направленные против агрессивной прусской политики, и с «морскими державами» во имя торговых выгод. Главным же возмутителем европейского спокойствия к середине столетия стала Пруссия с сильно выросшим военным потенциалом. Для «сокращения» прусской опасности Россия вступила с Англией в «субсидные» отношения на предмет содержания русского экспедиционного корпуса, готового немедленно отправиться на германский театр военных действий. В 1748 году марш русских войск заставил воюющие стороны поспешить с окончанием Войны за австрийское наследство (1741-1748).

Последние годы царствования императрицы выдались тяжёлыми. Шла Семилетняя война (1756—1763) Австрии, России, Франции, Саксонии, Швеции и Испании против Пруссии и Англии. Её главной причиной стала борьба между Англией и Францией за владения в Ост– и Вест-Индии и Северной Америке. На Европейском же континенте прусский король Фридрих II с помощью английских денег начал войну с Австрией и Францией. Манифест о вступлении в войну России гласил: «Король прусский... захватил наследные его величества короля Польского области и со всей суровостию войны напал на земли её величества римской императрицы-королевы (Марии Терезии. – И. К.). При таком состоянии дел не токмо целость верных наших союзников, святость нашего слова и сопряжённая с тем честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требовали не отлагать действительную нашу противу сего нападателя помощь».

Русская армия нанесла поражение пруссакам при Гросс-Егерсдорфе (1757) и Кунерсдорфе (1759); в начале 1758 года русские войска заняли Восточную Пруссию, а в 1760-м на короткое время захватили Берлин. Однако у противников Фридриха II отсутствовало единство интересов и действий. Австрийский двор боролся за возвращение отнятой в 1740-х годах Силезии и требовал участия русской армии именно на этом театре войны. Отправленная туда русская армия в 1760—1761 годах из-за разногласий с австрийцами и прусских маневров не смогла разгромить пруссаков. Французы рассматривали альянс с Россией как случайное стечение обстоятельств и не собирались отказываться от традиционной политики «восточного барьера» – системы союзов с реальными и потенциальными её противниками Швецией, Польшей и Турцией. В Париже опасались «слишком больших успехов русских в этой войне». В соответствии с этими установками знаменитого «секрета короля» – тайной дипломатии Людовика XV – в 1760 году французский МИД инструктировал своего посла в России барона де Бретейля. Тамошние политики мечтали возвести на русский престол свергнутого Ивана Антоновича и вызвать смуту, которая была бы выгодна королю, «так как она ослабила бы русское государство».

Однако попытки французской дипломатии склонить Россию к миру оказались напрасными. М. И. Воронцов, несмотря на обещанные ему французским двором 800 тысяч ливров, оказался бессилен – передал, что не может воздействовать на императрицу. Елизавета была намерена продолжать борьбу «со всею силою и ревностию» и даже обещала в случае нехватки средств заложить свои платья и драгоценности. В декабре 1761 года генерал Пётр Румянцев взял Кольберг (нынешний польский Колобжег) – крепость и порт на побережье Балтийского моря. Тогда же был подготовлен «план операций на будущую 1762 году кампанию». К началу нового года заграничная армия вместе с гарнизонами и иррегулярными частями составляла внушительную силу – 123 889 человек.

Но в мире придворных «конъектур» будущее выглядело менее определённо. Затянувшаяся война нарушила равновесие между придворными «партиями». Последние годы царствования Елизаветы принесли ей туже проблему, что и её отцу: конфликт с взрослым и законным наследником. Пётр Фёдорович, не скрывавший своих симпатий к Пруссии, был выведен из состава Конференции при высочайшем дворе. С другой стороны, болезнь Елизаветы и её отход отдел заставляли окружение императрицы всё больше считаться с намерениями «молодого двора». Появились слухи о возможном отстранении от престолонаследия Петра Фёдоровича и передаче короны маленькому Павлу Петровичу. Позднее сама Екатерина II сообщала, что «за несколько времени» до смерти Елизаветы Петровны Иван Шувалов предлагал воспитателю Павла Н. И. Панину «переменить наследство» и «сделать правление именем цесаревича», на что Панин ответил отказом.

И всё же Елизавета не рискнула изменить ею же утверждённый порядок. Императрица теперь часто болела: помимо астмы и, вероятно, диабета, она страдала частыми припадками эпилепсии, после которых по несколько дней пребывала в бесчувственном состоянии. В последние месяцы жизни она устранилась от дел в Царском Селе. Начавшиеся в конце 1740-х годов реформы в условиях войны и начавшейся борьбы за власть были свёрнуты. В очередной раз не было завершено составление Уложения, не проведён в жизнь указ 1757 года о передаче управления церковными вотчинами светским властям.

«...Для нее ненавистно всякое напоминание о делах, и приближённым нередко случается выжидать по полугоду удобной минуты, чтобы склонить её подписать указ или письмо. В течение настоящей длинной зимы (1760/61 года. – И. К.) императрица всего только раз показывалась в публике (в праздник Св. Андрея), а с тех пор по самую Пасху... она не выходила из своих покоев, куда запиралась совершенно одна в частых припадках меланхолии или где забавлялась с детьми и маленькими калмыцкими девочками. Принимая же у себя общество, она выносила присутствие только самого ограниченного числа придворных. Её успешно развлекает и забавляет один теперь из её хора, буффон и мимик, по имени Компани...

Кроме истерических припадков, симптомов потери крови, совершающейся у неё постепенно, и другой местной болезни, императрица Елисавета в течение всей настоящей зимы страдала ещё от раны на ноге, но ни за что не хотела ни лечиться, ни следовать какому бы то ни было режиму. Она ни с кем не желает советоваться, кроме одного лекаря по имени Фуасавье, но он не иное что, как цирюльник и ниже всякой посредственности.

В этом состоянии она ещё сохраняет страсть к нарядам и с каждым днём становится в отношении их всё требовательнее и прихотливее. Никогда женщина не примирялась труднее с потерей молодости и красоты. Нередко, потратив много времени на туалет, она начинает сердиться на зеркало, приказывает снова снять с себя головной и другие уборы, отменяет предстоявшее театральное зрелище или ужин и запирается у себя, где отказывается кого бы то ни было видеть»²⁷.

Иван Шувалов остался единственным докладчиком больной императрицы, а порой был единственным придворным, кого она допускала к себе. О настроениях в её окружении повествует переписка между ним и канцлером Воронцовым в ноябре 1761 года. Канцлер желал уйти в отставку; фаворит умолял его не делать этого, но одновременно признавал полный паралич управления: «Все повеления без исполнения, главное место без уважения, справедливость без защищения. Вижу хитрости, которых не понимаю, и вред от людей, преисполненных моими благодеяниями».

Третьего декабря Елизавета высказала свой «гнев» сенаторам за их «излишние споры и в решениях медлительство» – и слегла окончательно. Как и отец, она до самого конца гнала мысль о смерти: распорядилась приготовить ей покои в новом Зимнем дворце к марту 1762 года. Но переехать туда ей не было суждено: 12 декабря «вдруг сделалась с нею прежестокая рвота с кашлем и кровохарканьем». Врачи прибегли к кровопусканию и увидели, что «во всей крови её было уже великое воспаление». 25 декабря 1761 года «Петрова дщерь» скончалась.

Глава девятая

«ОН НЕ БЫЛ ПОХОЖ НА ГОСУДАРЯ

Благоразумнее и безопаснее иметь дело с такими простаками, как мы...

Пётр III

«Голштинский чёртушка»

Судьба появившегося на свет в феврале 1728 года внука Петра Великого началась трагично: его мать, российская цесаревна Анна Петровна, умерла после родов. Отец мальчика герцог Карл Фридрих был племянником шведского короля Карла XII, и его сын в принципе мог претендовать и на русский, и на шведский престолы. Но высокое родство не принесло выгод. В тени баталий Северной войны и без того малое герцогство Гольштейн-Готторпское понесло невосполнимые потери: отец Карла Фридриха сражался в рядах шведской армии и пал в бою; победители-датчане отобрали область Шлезвиг с родовым замком в Готторпе. Самостоятельно вернуть утраченное герцог не рассчитывал и надеялся только на могучего союзника-покровителя. Женившись в 1725 году на дочери Петра I, Карл Фридрих рассчитывал на помощь России. Однако тёща-императрица Екатерина I воевать с объединённым датско-английским флотом не решилась. А смерть жены и воцарение Анны Иоанновны сделали сюжет неактуальным – императрица не любила свояченицу герцога Елизавету, а его самого и его сына-«чёртушку» и подавно. Карл Фридрих мог только мечтать о реванше и завещал эту мечту сыну.

Однако юный наследник, названный в честь славных дедов Карлом Петером Ульрихом, оставшийся в 1739 году круглым сиротой, едва ли мог её осуществить. Но тут его русская тётка в результате дворцового переворота стала императрицей. Детей (по крайней мере законных) у Елизаветы не было, и необходимость утверждения на троне потомков Петра I оставляла ей единственный вариант. В декабре 1741 года в Голштинию прибыло секретное посольство, и двоюродный дядя юного герцога Адольф Фридрих охотно отправил мальчика в далёкую Россию. Елизавета Петровна встретила племянника радушно, обещала быть ему второй матерью, хотя и была удивлена видом бледного и худого наследника и его скудным образованием – за исключением французского языка.

Но выбирать не приходилось. Двор торжественно отметил четырнадцатилетие «его королевского высочества владетельного герцога Шлезвиг-Голштинского», а затем он отбыл на коронацию тётки в Москву. Вскоре мальчик уже был подполковником гвардейского Преображенского полка и полковником кирасирского. В это время Карл Петер Ульрих был избран наследником шведского престола – преемником слабого и ограниченного сословиями в правах короля Фридриха Гессенского (затеявшего тем не менее войну с Россией). Но Елизавета успела раньше: после принятия православия манифестом от 7 ноября 1742 года её племянник был объявлен наследником престола с титулом его императорского высочества и указанием поминать его на богослужении как «внука Петра Первого, благоверного государя великого князя Петра Фёдоровича». Штелин отметил, что на церемонии императрица «показывала принцу, как и когда должно креститься, и управляла всем торжеством с величайшею набожностью. Она несколько раз целовала принца, проливала слёзы, и с нею вместе все придворные кавалеры и дамы, присутствовавшие при торжестве». Проигравшим войну шведам пришлось в 1743 году довольствоваться избранием на престол голштинского дяди Петра, что Россию вполне устраивало. При заключении в августе мирного договора юный великий князь подписал отречение от шведского трона.

Следовало позаботиться о должном образовании будущего государя. Вопреки расхожим утверждениям, он не был совершенным невеждой. Отчёты воспитателей принца за 1739– 1741 годы из голштинского архива показывают, что Карл Петер Ульрих владел французским и латынью, изучал арифметику, римское право, фехтование и верховую езду; прочёл Библию с комментариями и имел представление об истории и географии соседних стран. Другое дело, что преподаватели были скучны и суровы, а наказания – часты и жестоки: заточение в капелле на хлебе и воде, хождение в «позорном колпаке», запрет на игрушки, стояние в углу на коленях на горохе, порка розгами под звуки флейты и барабана. Неудивительно, что мальчишка учился из рук вон плохо и на всю оставшуюся жизнь сохранил отвращение к школьному занудству.

Елизавета избрала ему в наставники российского академика и ординарного профессора поэзии и элоквенции (красноречия) Якова Штелина, который предложил свою систему: учить высокопоставленного школяра незаметно и с наименьшими с его стороны усилиями. К примеру, Штелин читал подопечному новости из газет о происшествиях в европейских государствах, а затем показывал их на карте, знакомил его с иностранными «ходячими монетами» и курсом обмена.

Успехи были скромными: по словам воспитателя, Пётр, по мнению учителей, «от природы судит довольно хорошо, но привязанность к чувственным удовольствиям более расстраивала, чем развивала его суждения, и потому он не любил глубокого размышления». Мальчик стал худо-бедно говорить по-русски, «прошёл» Закон Божий в православном изложении; с удовольствием учился играть на скрипке и без всякого удовольствия – танцевать. Больше всего ему нравилась «практическая математика» – изучение по моделям фортификации и полевых укреплений; к прочим наукам он относился без всякой «охоты», но всё же, как вспоминал его наставник, из истории России «знал государей от Рюрика до Петра I». Но самым большим удовольствием для юного принца было «видеть развод солдат во время парада» – с этим не мог сравниться никакой бал или балет. За отсутствием в распоряжении настоящих солдат Пётр играл с оловянными (при русском дворе никто ему этого не запрещал), а затем проводил «экзерциции» с лакеями и пажами. Он мечтал о воинских подвигах, хвалился, что ни в каком сражении не останется позади, но «на деле боялся всякой опасности» и «всегда чувствовал страх при стрельбе и охоте».

Учиться в те времена было трудно, а обер-гофмаршал наследника Брюммер по-прежнему подвергал его наказаниям за малейшие провинности – в результате тот вырос обидчивым, самолюбивым, вспыльчивым и упрямым. К тому же ребёнок нередко пропускал занятия из-за болезней, придворных церемоний и увеселений. В итоге, к большому огорчению императрицы, Штелин смог отметить разве что природные «память и остроумие» своего ученика и его игру на скрипке. Но главное – Пётр так и остался иноземным принцем в чужой стране, больше всего любившим своё маленькое обиженное герцогство.

Но и такое обучение шло недолго. Елизавета желала упрочить трон за потомками Петра I. Прибывшую в феврале 1744 года в Петербург невесту – такую же бедную, как и он сам, немецкую принцессу и свою троюродную сестру Софию Фредерику Августу Ангальт-Цербстскую – Пётр встретил по-родственному и во время разговора по душам рассказал, что влюбился в красавицу-фрейлину, дочь статс-дамы Натальи Лопухиной, но Елизавета по обвинению в государственном преступлении (Лопухины в своём кругу ругали императрицу и рассчитывали на возвращение к власти Ивана Антоновича) сослала всё семейство в Сибирь. Принцесса, по её собственному признанию, сделанному много лет спустя, «благодарила его за предварительную доверенность, но в глубине души... не могла надивиться его бесстыдству и совершенному непониманию многих вещей».

Впрочем, отношения шестнадцатилетнего Петра и его пятнадцатилетней невесты (после перехода в православие звавшейся Екатериной Алексеевной) в ту пору были не скандальными, а скорее дружественными. Намеченный брак состоялся 21 августа 1745 года, но ожидаемых последствий не имел, хотя Пётр и Екатерина жили теперь вместе. Наследник устраивал в подаренном тёткой Ораниенбауме игрушечную крепость и развлекался военными «экзерцициями» с ротой из придворных кавалеров – подгонял амуницию, разучивал сигналы, маршировал, упражнялся с ружьём; его супруга читала и предпринимала первые попытки подчинить своей воле окружавших её придворных и слуг.

Инструкция А. П. Бестужева-Рюмина приставленным к «молодому двору» лицам указывала: они должны следить за тем, чтобы великий князь «явной Божией службе в прямое время с усердием и надлежащим благоговением, гнушаясь вся-каго небрежения, холодности и индифферентности (чем все в церкве находящиеся явно озлоблены бывают) присутствовал» и почтительно относился к своему духовнику, из чего можно понять, что наследник не отличался примерным поведением. Придворные Петра и Екатерины должны были делать всё, чтобы «ни малейшее несогласие не происходило, наименьше же допускать, чтоб между толь высокосочетавшимися какое преогорчение вкоренилось, или же бы в присутствии дежурных кавалеров, дам и служителей, кольми меньше же при каких посторонних, что-либо запальчивое, грубое и непристойное словом или делом случилось». Видимо, несдержанность великого князя и его публичные размолвки с женой вскоре стали обычными. Но были и другие минуты, когда, вспоминала Екатерина, великий князь и его кавалеры приходили «в мои внутренние апартаменты, и Бог весть, как мы скакали... жмурки были в большом ходу, и часто плясали сплошь весь вечер, или же бывали концерты, за которыми следовал ужин».

Кроме того, Петру Фёдоровичу предписывалось, чтобы он «публично всегда сериозным, почтительным и приятным казался, при весёлом же нраве непрестанно с пристойною бла-горазумностию поступал, не являя ничего смешного, притворного и подлого в словах и минах»; «более слушал, нежели говорил, более спрашивал, нежели рассказывал». Хуже всего было то, что надлежало прекратить «играние на инструментах, егорями и солдатами или иными игрушками и всякие шутки с пажами, лакеями или иными негодными и к наставлению неспособными людьми». Впрочем, большинство предписаний так и остались лишь пожеланиями.