Текст книги "Романовы"

Автор книги: Игорь Курукин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 40 страниц)

I

I

/ ВРЕМЯ |Кинга

#WFj

notes

1

2

3

4

5

6

7

РОМАНОВЫ

ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

9/{и знь

®

3/1/ИЕЧ/1 ТЕЛЬНЫХ /1ЮЛЕЙ

Основана в 1890 году Ф. Павленковым и продолжена в 1933 году М. Горьким й

ВЫПУСК

1600

Игорь Лурукун

РОМАНОВЫ

ф

МОСКВА

МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ 2012

УДК 94(47)“ 16/19” ББК 63.3(2)5-332 К 93

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012—2018 годы)».

знак информационной продукции

16 +

ISBN 978-5-235-03572-0

© Курукин И. В., 2012 © Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2012

ПРЕДИСЛОВИЕ

Совокупными трудами Венценосных Предшественников наших на престоле Российском и всех верных сынов России созидалось и крепло Русское государство.

Высочайший манифест от 21 февраля 1913 года

В отстоящем от нас на целый век и почти сказочном для нынешнего поколения 1913 году Российская империя отмечала трёхсотлетие династии Романовых. В восемь часов утра 21 февраля 21 пушечный выстрел возвестил о начале торжеств. В первом часу дня из Зимнего дворца выехала царская семья: в открытом экипаже следовали император с наследником, за ними в парадной карете императрицы Александра Фёдоровна и Мария Фёдоровна, потом царские дочери. По всему пути гремело «ура!». Из Петропавловской крепости раздался салют, войска отдали честь, и во всех церквях полился колокольный звон.

После литургии в Казанском соборе император в Зимнем дворце принимал поздравления от высших чинов империи. Весь следующий день продолжался приём депутаций от дворянских собраний, земств и городов, купеческих и мещанских обществ, научных и учебных учреждений и, наконец, от дипломатического корпуса. Вечером состоялся торжественный спектакль в Мариинском театре. Шла опера «Жизнь за царя» с блестящим составом исполнителей: пели Нежданова, Збруева, Ершов, Касторский, Собинов, во втором акте танцевали Кшесинская, Преображенская и Павлова.

В мае император с семьёй отправился в путешествие по памятным местам, связанным с событиями Смутного времени: Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, Кострома, Ярославль, Ростов Великий, Переславль-Залесский и, наконец, Москва. Главные торжества прошли в Костроме, откуда в 1613 году прибыл на царство основатель династии Михаил Фёдорович Романов. Здесь гостей встретил крестный ход, участники которого несли исторические реликвии московского посольства 1613 года к юному Михаилу. После молебна императорская семья посетила Ипатьевский монастырь и палаты бояр Романовых; на следующий день состоялась закладка памятника трёхсотлетия дома Романовых – часовни в виде постамента, на уступах которого располагались фигуры представителей династии и выдающихся людей России. Во время приёма депутаций в губернаторском доме Николай II вышел в сад, чтобы встретить потомков Ивана Сусанина.

Завершились торжества 25 мая в Москве, где дворянство поднесло государю «верноподданническую грамоту», а крестьяне Московской губернии – хлеб-соль. После молебна в Успенском соборе Кремля государь и наследник поклонились мощам святителей Петра и Ионы и приложились к гробнице только что канонизированного патриарха Гермогена. В тот же день императорская семья посетила родовую усадьбу на Варварке, где хранилась колыбель царя Михаила, а на следующий – Новоспасский монастырь с усыпальницей Романовых в подклете Покровского собора; царь поклонился гробницам царицы инокини Марфы, боярина Захария Кошкина и других своих предков.

Николай II не раз отмечал в дневнике, как встречали его подданные: «По дороге... выходил из сёл и деревень с иконами», «...из всех сёл народ приходил к берегу реки... многие провожали пароход бегом», «народ стоял сплошной стеной по берегу даже в воде по колено». Сопровождавший царя в поездке премьер-министр В. Н. Коковцов вспоминал: «Вера в великое будущее России никогда не оставляла государя и служила для него как бы путеводной звездой в оценке окружавших его событий дня. Он верил в то, что он ведёт Россию к светлому будущему, что все ниспосылаемые судьбой испытания и невзгоды мимолётны и, во всяком случае, преходящи и что даже если лично ему суждено перенести самые большие трудности, то тем ярче и безоблачнее будет царствование его нежно любимого сына...»

Внимательные наблюдатели обратили внимание на то, что в ходе юбилейных празднеств царь стремился подчеркнуть «связь с простым народом». Тот же Коковцов отмечал: «В ближайшее окружение государя, несомненно, всё больше и больше внедрялось сознание, что государь может сделать всё один, потому что народ с ним, знает и понимает его и безгранично любит его, так как слепо верит ему». Конечно, для царя это было крайне важно. Ещё недавно в стране бушевала новая Смута – революция; сам он вынужден был изменить вековую форму правления и теперь мог убедиться, что наступило умиротворение: верноподданный народ, как и 300 лет назад, приветствует законного государя, который может с чистой совестью предстать перед гробницами предков, сохранив завещанную ими власть.

Едва ли кто-то из царского окружения тогда думал, что очень скоро царский дом уйдёт в прошлое, а вместе с ним и долгий XIX век, который потом в Европе будут называть «старым добрым временем» и «прекрасной эпохой» (Belle Epoque). Но это случилось, и четырёхсотлетие династии – это уже не праздник, а скорее повод для размышлений. Романовы всегда будут вызывать интерес – и потому, что их «проходят» в школе; и потому, что яркие образы правителей так или иначе используются в политических спорах, публицистике, прессе, кино и даже рекламе; и потому, наконец, что в России слишком большая доля власти была сконцентрирована во дворце и самодержцы являлись не просто правителями, но инициаторами и руководителями преобразований. Помимо того, как говорил великий историк Василий Осипович Ключевский, «прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий».

С одной стороны, последствия правления Романовых – это славные страницы военной истории, традиции служения Отечеству, повышенная роль государства в развитии экономики и культуры страны, опыт проводимых властной рукой реформ. С другой – в России даже в начале XXI столетия, по словам другого историка, Сигурда Оттовича Шмидта, «реликты Средневековья (воспринимаемые – подчас бездумно – как исконные начала общественной психологии)... во многом определяют реальное значение неформальной структуры власти, порождают зыбкость и непредвиденную изменчивость правового статуса высших учреждений и распределения полномочий внутри реально правящей элиты»¹.

Предлагаемый вниманию читателей обзор трёхсотлетней истории династии через портреты хорошо известных её представителей – попытка показать не только фигуры и личные особенности российских государей, но и своеобразие времени, в котором они жили и которому более или менее удачно старались соответствовать. Изложить в одной книге историю фамилии в неразрывной связи с историей страны – задача трудная, учитывая количество книг, статей и бесчисленных публикаций, посвящённых жизни и деятельности царей и императоров. Автор лишён возможности даже перечислить их и отсылает читателей к недавно выпущенной фундаментальной библиографии представителей дома Романовых². Сам же он опирался на работы профессиональных исследователей, указанные в конце этой книги.

Глава первая

ОБРЕТЕНИЕ ГОСУДАРЯ

Люди Московского государства вышли из Смуты с горячей жаждой порядка и покоя.

С. В. Бахрушин

Верные слуги

Торжеств 1913 года по случаю трёхсотлетия династии могло и не быть: бурные события начала XVII века породили немало претендентов на царскую власть, Смута могла завершиться в иное время, и в историю вошли бы иные имена. Однако в этом жестоком «конкурсе» по прихоти судьбы победил невзрачный юноша Миша Романов, не отличавшийся ни воинскими талантами, ни политическими дарованиями. Однако он происходил из совсем не случайной в нашей истории фамилии – младшей ветви одного из древнейших боярских родов Кошкиных-Захарьиных-Юрьевых. В родословных XVI—XVII столетий его прародителем называется Андрей (Иванович или Александрович) Кобыла, московский боярин времён Ивана Калиты и его сына Семёна Гордого. В летописях он упоминается лишь однажды – под 1347 годом, когда был послан в Тверь за невестой великого князя Марией. Неизвестно и его происхождение; лишь много позднее появится легенда о выезде к Александру Невскому «из немец» его отца («князя» Гланды Камбилы, потомка прусского короля), который в православии стал Иваном, а его сын получил переделанное на русский лад и не слишком благозвучное прозвище. Исследователи же полагают, что основатели рода были или природными новгородцами, или костромичами.

Но прославились они именно в Москве. Московские князья XIV столетия осваивали новые земли, привлекали крестьян и воинов из окрестных земель; так на московской службе оказались выходцы из Литвы (князья Голицыны, Хованские), ордынские «царевичи» и бояре из других княжеств (Кобыли-ны, Годуновы), перешедшие на службу к удачливым и богатым московским Даниловичам. Здесь они получали новые владения-вотчины и вместе с менее знатными слугами («детьми боярскими») стали сплочённой общностью воинов – московской «кованой ратью».

Через 200—300 лет они могли бы стать настоящими феодалами на манер западных баронов и графов. Однако материальные возможности Руси по содержанию тяжеловооружённых рыцарей были ограниченны в силу природных и почвенноклиматических условий, слабости городов и упадка многих ремёсел. К тому же с середины XV столетия в Северо-Восточной Руси на месте федерации княжеств складывалось единое Московское государство. Вассальные отношения сменялись подданническими, немногочисленный слой знати не получил возможностей для развития: на Руси так и не выросли родовые замки; не к кому было и «отъезжать» со службы.

Московское государство формировалось как огромный военный лагерь: слуги князя были всегда готовы к мобилизации. В XIV—XV веках они составили «государев двор» – военно-административную корпорацию, насчитывавшую две-три тысячи человек. Связанный с Москвой земельными пожалованиями (на территории Московского и Великого Владимирского княжений) и наследственной службой, он стал опорой московских князей в их борьбе за первенство, его члены составили ближайший круг советников, администраторов, послов и судей, а их потомки стремились сохранить и приумножить достигнутые отцами «честь» и «место».

От старшего сына Андрея Кобылы, Семёна Жеребца, пошли фамилии Ладыгиных и Коновницыных; от Александра Ёлки – Колычёвы, Неплюевы и Боборыкины; от младшего, пятого, Фёдора Кошки – будущие Романовы и Шереметевы. Кошка стал верным слугой Дмитрия Донского: в 1380 году князь, отправляясь на Куликовскую битву, оставил его «блюсти» Москву; боярин вёл переговоры с могущественным в ту пору Великим Новгородом, в 1389 году стал одним из десяти свидетелей завещания великого князя, а в конце жизни постригся в монахи. Ему принадлежало сохранившееся до наших дней рукописное Евангелие с миниатюрами и кованым серебряным окладом. Сын боярина, Иван Фёдорович Кошкин, и внук, Захарий Иванович, не потерялись среди знатных княжеских фамилий, стекавшихся к московскому двору с середины XV века, – князей Шуйских, Воротынских, Мстиславских и многих других.

Сподвижниками великого князя Ивана III (1462—1505) стали братья-бояре Яков и Юрий Захарьины – они сватали дочь московского государя княжну Елену за литовского князя Александра. Юрий в 1485 году в составе русского войска ходил на Казань, в 1488-м наместничал в Великом Новгороде, в 1500-м в походе против Литвы взял Дорогобуж и участвовал в битве на реке Ведрошь, закончившейся разгромом литовского войска.

Его дети писались уже Захарьиными-Юрьевыми. Из них наибольшую известность получил окольничий и боярин великого князя Василия III (1505—1533) Михаил Юрьевич. Как и отец, Михаил был воеводой в походах на Смоленск в 1512– 1514 годах и на Казань в 1524-м. Он исполнял дипломатические поручения: в 1511 году был послан в Литву, чтобы наладить тайную переписку великого князя с его сестрой, вдовствующей княгиней Еленой; в 1519—1520 годах сажал царём в Казани московского ставленника Шаха-Али (в русских документах – Шиг-Алея); при его участии проходили переговоры с литовскими послами и посланником германского императора Сигизмундом Герберштейном. Поручались ему и более деликатные миссии; тот же Герберштейн рассказывал, как «государев секретарь» Михаил Юрьевич отравил «правителя» Каширы, обвинённого в заговоре против великого князя. Во время своей последней болезни Василий III вызвал доверенного боярина из Москвы, и тот всё время находился при нём, поддерживал его при причащении и помогал ослабевшему государю перед смертью творить крестное знамение.

Менее заметный его брат, окольничий Роман Юрьевич, вошёл в историю, когда его дочь Анастасия стала в 1547 году женой молодого царя Ивана IV Васильевича и тем обеспечила фамилии приближение к трону, хотя сама ушла из жизни в 27 лет не от частых родов (она произвела на свет шестерых детей), как считали ранее, а от солей ртути, как показало современное исследование её останков. При этом семейная драма царя обернулась неожиданным последствием – конфликтом с ближайшим окружением и старыми традициями «государева двора». Составитель Пискарёвского летописца приписывал инициативу создания опричнины старшему представителю клана Захарьиных-Юрьевых, двоюродному брату покойной царицы Василию Михайловичу: «Взъярися царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии на всё православное хрис-тиянство по злых людей совету: Василия Михайлова Юрьева да Олексея Басманова и иных таких же, учиниша опришнину».

Стоит отметить, что до породнения с государем служба рода на протяжении длительного времени протекала ровно: не было ни неожиданных карьерных взлётов, ни опал с казнями, ни «захудания» в тени более удачливых соперников. Увы, мы слишком мало знаем о людях XV—XVI веков, чтобы можно было выделить какие-то фамильные черты, способствовавшие такой карьере. Даже разделение на опричнину и земщину и опричные репрессии не повредило Захарьиным. Брат царицы, боярин и дворецкий Даниил Романович, храбро воевал: участвовал во взятии Казани, в походах против крымцев и литовцев в 1556—1557, 1559 и 1564 годах и в опалу не попал. В числе «ближних людей» Ивана Грозного на протяжении всего времени существования опричнины находился другой брат – Никита Романович, дед первого царя из дома Романовых Михаила Фёдоровича.

Никита Романович (1522—1585/86), начав карьеру рындой (стражем у царского трона) в 1547 году, за почти сорок лет службы стал окольничим и боярином, отличился во многих походах долгой Ливонской войны. Взяв в 1575 году Пернов (нынешний эстонский Пярну), он великодушно предложил жителям выбор – присягнуть царю или покинуть город со всем имуществом. Ему довелось воевать против крымцев и ведать сторожевой и станичной службой на юге, ставить крепость на западной границе, вести переговоры с литовскими послами. После смерти Ивана Грозного он как ближайший родственник – дядя – царя Фёдора Иоанновича до самой своей смерти возглавлял регентский совет. Его племянники, дети Даниила Романовича, погибли вместе с матерью в 1571 году, когда при набеге крымского хана Девлет-Гирея выгорела вся Москва. Другие его братья не имели наследников, и к концу XVI столетия из всех потомков Захария Кошки осталась лишь семья Никиты Романовича, в которой суждено было появиться на свет будущему основателю новой царской династии.

Конец династии Рюриковичей

В июле 1596 года у боярина Фёдора Никитича Романова и его жены Ксении Ивановны родился наследник Михаил. Родители были счастливы, но едва ли представляли себе, какая судьба уготована младенцу. По происхождению он принадлежал к московской элите; его отец приходился правящему государю – своему тёзке, сыну царя Ивана – двоюродным братом. В 1588 или 1589 году молодой аристократ получил боярский чин. Особых воинских или административных дарований он не проявил и подвизался при дворе, но всё же к концу царствования Фёдора Ивановича его «братанич» стал главным дворовым воеводой и считался одним из трёх руководителей государевой Думы. Со временем его отпрыску предстояло занять почётное место среди столичной знати и приумножить службой честь рода. Но царю Фёдору выпало стать последним представителем династии Ивана Калиты – в январе 1598 года он умер, не оставив ни наследников, ни завещания.

Впервые в истории Московского государства пресеклась законная династия. Однако «свято место пусто не бывает». По данным литовской разведки, вскоре определились основные претенденты на трон: братья-бояре Фёдор и Александр Никитичи Романовы, боярин князь Фёдор Иванович Мстиславский и брат вдовой царицы Борис Годунов.

Правитель по знатности уступал конкурентам, но ведь именно он, царский шурин, «слуга и конюший боярин и дворовый воевода и содержатель великих государств, царств Казанского и Астраханского», был при Фёдоре правителем государства. На его стороне были церковь в лице только что поставленного им патриарха Иова, приказная бюрократия, сослуживцы и выходцы из опричнины, в которой он начинал карьеру. Пока в Думе спорили, кто из наиболее знатных достоин власти, Годунов показал, что бороться за неё не хочет, и демонстративно удалился в Новодевичий монастырь.

По сведениям литовских лазутчиков, за него выступали стрельцы и почти вся «чернь». Священники объясняли прихожанам, кто является наилучшим претендентом на трон. Патриарх и сторонники Годунова приняли решение об избрании его на престол. Борис со слезами на глазах клялся, что не мыслил посягать на «превысочайший царский чин» – но через несколько дней после усиленных прошений толпы народа с иконами наконец согласился принять шапку Мономаха. Как говорит сочинённое в 1619 году «Известие о начале патриаршества в России», Годунов якобы дал Фёдору «клятву страш-ну... яко братию и царствию помогателя имети». Наречённый государь щедрыми пожалованиями привлёк на свою сторону дворянское войско и в сентябре 1598 года венчался на царство в Успенском соборе Кремля. Завершила кампанию фальсификация избирательных документов: грамота о царском избрании в феврале была составлена задним числом в июле, и подписывали её аж до начала следующего года те представители духовенства и дворянства, которые уже были поставлены перед фактом «выборов» и не присутствовали в Москве.

Правдами и неправдами Годунов достиг высшей власти. Он оказался талантливым правителем и многое сделал для страны, порой опережая своё время. Он снизил непомерно выросшие при Иване Грозном налоги, стремился ликвидировать белые (не платившие налогов) частновладельческие слободы и дворы в городах, основал главный порт допетровской России – Архангельск. Началось строительство городов-крепостей на южных и юго-восточных границах: Воронежа, Ливен, Ельца, Белгорода, Оскола, Самары, Уфы, Саратова, Царицына. Развернулось освоение Сибири: была основана её столица

Тобольск и к началу XVII века окончательно разгромлен хан Кучум. С иранским шахом Аббасом I заключили союз, в 1588 году в устье Терека появилась первая русская крепость на Северном Кавказе.

Первым из русских Борис просватал дочь за датского принца и за сотню лет до Петра I стал приглашать в Россию иностранных специалистов: врачей, рудознатцев, военных. Он хотел основать в Москве университет и послал в Вену и Оксфорд дворянских «ребят» для изучения иностранных языков и прочих наук. В Москве были построены каменный мост через реку Неглинку, Лобное место на Красной площади для провозглашения государевых указов; закончено длившееся целый век возведение колокольни Ивана Великого в Кремле; появились укрепления в столице (Белый город на месте нынешнего Бульварного кольца) и Смоленский кремль. Но как бы ни старался Борис, он не был «природным» государем, а потому о соперниках не забывал. В 1600 году Романовы и их родня попали в опалу по обвинению в хранении неких «кореньев» и умысле на «государское здоровье». Фёдор Никитич, наиболее вероятный претендент на трон, был пострижен в монахи, та же участь постигла его жену, а дети, братья и остальные родственники отправились в ссылку. Четырёхлетний Миша был разлучён с родителями и жил на Белоозере с сестрой Татьяной и другими родичами под надзором тётки Анастасии Никитичны.

В отличие от Ивана Грозного, Годунов не устраивал кровавых шоу с казнями «изменников». У него был свой стиль: разосланные в отдалённые места оппоненты с помощью сопровождавших «приставов» тихо прощались с жизнью. Так произошло и с братьями Александром, Михаилом и Василием Романовыми. Больного Ивана Никитича царь помиловал, но Фёдор (теперь инок Филарет) сидел в заточении в Антониево-Сийском монастыре и переживал: «Милые де мои детки, ма-ленки де бедные осталися; кому де их кормить и поить? Таково ли де им будет ныне, каково им при мне было? А жена де моя бедная, наудачу уже жива ли?»

На счастье отца, маленький Миша и его мать, инокиня Марфа, остались живы. В 1602 году царь Борис пожаловал «Фёдорову сестру Романова девку Настасью, да Александрову жену Романова, да Фёдоровых детей Романова, а велел им еха-ти с Белаозера жити в Юрьевской уезд, в Фёдоровскую вотчину Романова» – село Клины. Главного же «государева изменника старца Филарета Романова» по-прежнему надлежало держать «в бережении» в монастыре, никого к нему не допуская. Казалось, звезда боярского рода навсегда закатилась. Ещё десяток спокойных лет – и новая династия окрепла бы. Молодые Романовы, лишённые почётного положения в московской иерархии, жили «в великой скудости и в долгу»; юному Михаилу пришлось бы тянуть служебную лямку в качестве второстепенного слуги «государева двора».

Великая Смута

Полоса успехов Годунова была прервана страшным голодом. Лето 1601 года выдалось холодным и сырым, уже в начале сентября выпал снег, и крестьяне смогли собрать лишь малую часть урожая – «зяблую» и недозревшую рожь. Правительство уже в ноябре издало указ о возобновлении крестьянского выхода, запрещённого в 1592/93 году. Мужикам разрешалось уходить от бесхлебных провинциальных дворян, но не позволялось покидать монастыри, дворцовые имения и владения богатых московских дворян. Борис понимал, что крестьяне мелких провинциальных помещиков не имеют запасов и им грозит голод.

Голод 1601—1603 годов начался из-за проливных дождей и ранних морозов. На следующий год заморозки побили посевы. Люди погибали по всей стране. Голландский купец Исаак Масса свидетельствовал: «...матери ели своих детей... ели также мякину, кошек и собак... И на всех дорогах лежали люди, помершие от голода, и тела их пожирали волки и лисицы...»

Годунов распорядился выдавать милостыню, и в столицу со всех сторон повалили люди. Запасы казны быстро иссякли, голодающие умирали на улицах. С осени 1602 года «разбоями» были охвачены многие районы страны. Виновных хватали на месте преступления и сжигали заживо либо топили в воде; в 1603 году было восстановлено – на этот раз окончательно – крепостное право. Последствия голода и колебаний правительственного курса стали гибельными для Годунова. В глазах знати Борис всегда был худородным выскочкой; теперь же он оказался «плохим» царём и для служилых, и для крестьян. Природные бедствия воспринимались людьми как наказание стране, оказавшейся под властью грешного и «неистинного» правителя.

В такой атмосфере должен был появиться царь «истинный», «природный». Григорий Отрепьев, бывший дворянин на службе бояр Романовых, объявил себя «чудесно спасённым» царевичем Дмитрием Ивановичем – последним сыном Ивана Грозного (на самом деле маленький царевич трагически погиб в 1591 году). Осенью 1604 года самозванец перешёл литов-ско-русскую границу. Его польско-казацкий отряд сразу же был разгромлен, но «царевич» получил поддержку крестьян, посадских людей и казаков с южных рубежей России, открывавших ему ворота крепостей. Армия оказалась бессильной...

Что делал в это время Миша Романов, мы не знаем, но его опальный отец и невольный монах Филарет явно был рад приходящим вестям. «Живет де старец Филарет не по монастырскому чину, всегды смеётся неведомо чему и говорит про мирское житьё, про птицы ловчие и про собаки, как он в мире жил, и к старцом жесток; и старцы приходят к нему, Богдану, на того старца Филарета всегды с жалобою, лает их и бить хочет, а говорит де старцом Филарет старец: “Увидят они, каков он вперёд будет”», – докладывал в марте 1605 года стороживший пленника пристав.

Сделать с ним Борис уже ничего не смог – 13 апреля 1605 года первый выборный царь умер от инсульта. Он не увидел триумфа самозванца и не узнал, что приверженцы последнего удавили юного царя Фёдора Борисовича и его мать. Бойкий дворянский сын Григорий Отрепьев чудесно превратился в «царя Дмитрия Ивановича». Большая часть войска после смерти Бориса присягнула Отрепьеву – и вот он уже в Кремле! Однако, заняв престол, Лжедмитрий I (1605—1606) оказался в сложном положении. Суля всем «благоденственное житие», мог ли он выполнить обещанное – передать будущему тестю польскому сенатору Юрию Мнишку Новгород и Псков или отменить крепостное право? В результате осложнились отношения с Речью Посполитой. Льготы получили лишь крестьяне Комарицкой волости и жители Путивля, которые первыми признали Лжедмитрия; прочие по-прежнему оставались в зависимости у владельцев. Московские бояре стали просить у польского короля Сигизмунда III его сына на московский престол – они-то прекрасно знали, что царь – самозванец.

К тому же 22-летний молодец не вписывался в образ «природного» государя: окружал себя иноземцами, не спал после обеда, не ходил в баню. Бояре во главе с Василием Шуйским организовали заговор, в результате которого царь был свергнут и убит в мае 1606 года, так и не успев отпраздновать свадьбу с «царицей Мариной Юрьевной». Шуйского же толпа москвичей «выкрикнула» царём на Соборной площади.

Опытный боярин-царедворец, вступая на престол, постарался привлечь на свою сторону уцелевших Романовых. Филарет (к тому времени уже превратившийся из узника в соборного старца Троице-Сергиева монастыря) получил сан митрополита Ростовского и отправился в Углич, где «обрёл» чудотворные мощи царевича Дмитрия Ивановича и доставил их в Москву. Может быть, царь Василий даже обещал Филарету патриаршество, но, как это с ним часто бывало, не выполнил обещание.

Хитрости и клятвы не помогли – десятки городов и уездов Шуйского не признали: для них «истинным» государем оставался «Дмитрий Иванович». С именем сына Грозного было связано столько надежд, да и могли истинный государь исчезнуть? Началась гражданская война. Против Шуйского поднялись не только крестьяне – провинциальные дворяне-помещики тоже не верили московской знати. Заодно с бывшим холопом, а теперь воеводой «царя Дмитрия» Иваном Болотниковым сражались его прежний господин князь Андрей Теля-тевский, воевода князь Григорий Шаховской, с лжесыном царя Фёдора атаманом Илейкой – дворянин Прокопий Ляпунов и стрелецкий сотник Истома Пашков.

Шуйский делал всё, что мог: заменял воевод, рассылал грамоты с разоблачениями «воров»; ему удалось собрать войска и найти деньги – церковные власти передали царю монастырские средства. По совету патриарха Гермогена были устроены всеобщее покаяние и массовые молебны, которые должны были сплотить москвичей вокруг Церкви и государя. После тяжёлой осады Тулы в октябре 1607 года царь заключил договор с бунтовщиками, но тут же его нарушил: отпустив большую часть восставших, жестоко расправился с их предводителями.

Обманутый Василием Ивановичем Филарет не пошёл и под знамена «царя Дмитрия». В конце 1606 года он был на своей кафедре в Ростове. О его родных в это время мы почти ничего не знаем – возможно, они пережидали опасные времена в Ипатьевском монастыре близ Костромы или находились в осаждённой столице гарантами верности главы семьи. В это тяжкое время имя юного Миши Романова впервые появилось в официальных документах: он был записан в число придворных стольников; так обычно начиналась карьера детей высшей знати.

Победа царя Василия оказалась мнимой; уже летом 1607 года объявился Лжедмитрий II – личность до сих пор загадочная. В его лагере собралось разношёрстное воинство: изгнанные из Польши мятежники с гетманами Романом Ружинским и Яном Сапегой, признавшая «воскресшего» мужа Марина Мнишек, болотниковские атаманы Юрий Беззубцев и Иван Заруцкий, бояре Салтыковы, Черкасские, запорожские казаки и татары.

В 1608 году войска Шуйского были разбиты и Москва оказалась в осаде. На сторону повстанцев перешли Псков, Ростов, Ярославль, Кострома, Вологда, Галич, Владимир. Сторонники

Лжедмитрия II разбили ростовское ополчение, ворвались в город, «митрополита же взяли с [архиерейского] места, и святительские ризы на нем ободрали, и одели в худую одежду, и отдали его за караул. Раку же чудотворца Леонтия златую сняли и рассекли на доли, казну же церковную всю, и митрополичью, и городскую разграбили и церкви Божии разорили». Митрополит был перевезён к Тушинскому вору, и тот сделал пленника «своим» патриархом.

В стране были две столицы (Москва и ставка Лжедмитрия II подмосковное село Тушино), два правительства и два патриарха – избранный архиереями Гермоген и непонятно кем и как «наречённый» Филарет. Последний, однако, на патриаршем сане не настаивал, самозванцу, кажется, не присягнул и его противникам представлял себя «пленником»; во всяком случае, явным изменником его никто не считал.

В провинции же наступило безвластие. Кроме двух известных по учебникам Лжедмитриев, существовали еще полтора десятка самозванцев: «дети» и «внуки» Ивана Грозного – «царевичи» Осиновик, Иван Август, Лаврентий; на власть претендовала вдова Лжедмитрия I «царица Марина Юрьевна», родившая «царевича Ивана Дмитриевича». Обилие «родственников» порождало конкуренцию: Лжедмитрий II повесил семерых «племянников», якобы сыновей Фёдора Ивановича Клемен-тия, Савелия, Симеона, Василия, Брошку, Гаврилку и Мартын-ку. Уезды и города по несколько раз переходили из рук в руки. Каждый из «царей» по городам сажал своих воевод, проводил поборы и реквизировал «изменничьи животы».

В критической ситуации правительство Шуйского заключило в 1609 году договор со Швецией о предоставлении пятнадцатитысячного вспомогательного войска. Но эта акция была использована польским королём Сигизмундом III как повод к войне – его войско в том же году осадило Смоленск.